Канушкин Роман. Стилет - Обратный отсчет

   И сейчас мальчик поднял солнцезащитную шторку на иллюминаторе и смотрел на Солнце. Таким оно было? В этом последнем сне о Чудовище, когда папа выстрелил из ружья? Таким или еще более красным? Букв становится все больше, и состязание вот-вот завершится. Может, ему самому стоит пройтись по самолету и найти этого человека, пока мама вышла в туалет... А если он ошибается?
   - Привет, парень.
   Мальчик поднял голову - Чип облокотился о спинку кресла и улыбался:
   - Любуешься картинкой в окошке?
   Мальчик кивнул, а потом сказал:
   - Здравствуйте!
   - Она не особо-то меняется? Я имею в виду картинку...
   Мальчик снова кивнул - нет, он не ошибается.
   - И мне кажется, что ты догадываешься почему. Я прав, парень?
   Мальчик посмотрел в смеющиеся шальные глаза Чипа и чуть слышно проговорил:
   - Оно скоро проснется.
   - Кто? - Смеющиеся глаза вдруг сразу стали серьезными.
   - Я не знаю... Я называю это Чудовищем.
   Чип какое-то время внимательно смотрел на мальчика, потом перевел взгляд на соседнее кресло:
   - Позволишь присесть?
   - Конечно. - Мальчик хотел что-то добавить про то, что это мамино место, но передумал. - Присаживайтесь.
   И тогда зажглись световые табло - самолет начал снижение.
   * * *
   А некоторое время назад Чип довольно весело выпивал в обществе братьев-телевизионщиков. Он уже давно понял, что происходит ЧТО-ТО не то и самолет вовсе не приближается к солнечной стране, которую Чип когда-то мечтал посетить, а потом посетил и не нашел там следов своих юношеских восторгов. Именно тогда Чип впервые почувствовал, что энтропия окружающего Мира переносится внутрь его, что Мир остывает и сокращается в размере, но в нем все же еще остались живые островки тепла. Один из таких островков Чип встретил на берегу моря, в некотором из бесчисленных белоснежных городков, окунувшихся в апельсиновые деревья и в звенящую синеву Средиземноморья. Городок этот располагался где-то между Валенсией и Аликанте, а островком был красивый семидесятипятилетний дед, сохранивший осанку тореадора, густоту волос, когда-то черных как смоль, а сейчас посеребренных, и коварную влюбленность в глазах, свойственную чародеям и великим поножовщикам. Когда-то в молодости дед был леваком, потом анархистом, участвовал в гражданской войне, но генералы, с ослепительными улыбками проливавшие кровь, как вино на веселой попойке, и умеющие умирать молодыми, уже давно не тревожили его душу, как и тени Франко, Гарсиа Лорки, Сальвадора Дали и многих других, великих и разных, встреченных им в жизни, давно не беспокоили его по ночам. Он владел небольшим чистым и светлым кафе, расположившимся на чудной, идущей вдоль бухты набережной, укрытой тяжелыми, шепчущими на ветру шапками высоченных пальм, и любил посидеть за столиком с поздним клиентом, посмотреть на море, за все его семьдесят пять лет так и не изменившее своего запаха, и поговорить о том о сем. Одним из таких поздних клиентов как-то оказался Чип - усталый и поссорившийся с шумной и пафосной тусовкой, с которой он отдыхал и снимал какой-то клип. Чип был зол и подумывал о том, что ему не мешает выпить пива, причем одну кружку он шарахнет сразу, а с другой посидит какое-то время в одиночестве.
   Чип зашел в кафе, бросил официанту:
   - Дос сербесса*! - И пошел занимать самый дальний столик, куда осенью в ветреную погоду долетали брызги прибоя. Сейчас лето полностью вступило в свои права, и бархат ночного моря был неподвижен, как черные крылья огромных уснувших бабочек. Испанский Чипа ограничивался возможностью сделать заказ в ресторане, договориться с проституткой или гостиничным портье, но Чип знал, что эти люди ценили, когда к ним обращались на их родном языке, и они нравились Чипу больше пафосной и шумной тусовки, с которой он приехал в их страну. Он быстро выпил кружку ледяного пива, набрал полные легкие морского воздуха и подумал, что с удовольствием просидел бы за этим столиком остаток жизни. И тогда, словно сотворившись из ночи, появился этот Дед. Он с улыбкой гранда или предводителя контрабандистов, обнажившей ровный и все еще безупречной белизны ряд зубов, поинтересовался, не помешает ли. Чип вообще-то хотел посидеть в одиночестве, но Дед был уж очень колоритен, и Чип решил, что общение с таким персонажем действительно не помешает. Далее Дед поинтересовался у Чипа, не француз ли он.
   * Два пива (исп.).
   - Нихт, - ухмыльнулся Чип, а потом добавил, - нон...
   - Дойчлянд?* - Дед посмотрел на Чипа и тут же отрицательно покачал головой. - Вэ ар ю фром?**
   - Фром Раша***, - улыбнулся Чип. - Руссо...
   * Германия? (нем.)
   ** Откуда вы? (англ.)
   *** Из России (англ.).
   - Руссо?!!
   - Си, сеньор... Так точно...
   - Так точно, - повторил испанец. Казалось, он очень обрадовался. - Я немного говорю по-русски. Так точно. Именно так говорил мой друг (испанец имел сильнейший акцент, путал буквы: й-а-а ньемнохо говорью руссо, - но Чип понимал его, к тому же познания Чипа в испанском были значительно беднее). Испанцы помнят русских, и многие благодарны им за тридцать шестой год, правда, сейчас времена меняются.
   - Да, действительно, - согласился Чип.
   - У меня был друг, русский летчик, мы звали их "курносые"... Он погиб под Мадридом, когда уже распустили интербригады и поражение Республики стало неизбежным... Его звали Миша. Он говорил, что это - медведь. Русский медведь.
   - Наверное, так, - улыбнулся Чип. - Стало быть, тезка.
   - Тезка?
   - У нас с ним одно имя. Я тоже Миша. Михаил Коржава.
   И они познакомились.
   Они говорили долго, пока не перебрали множество тем - от корриды, фиесты и русских пельменей до секретов виноделия, где род Деда оказывается весьма преуспел; от работ Эль Греко и Веласкеса, возможности реставрации тоталитаризма в России до сумасшедшей архитектуры Гауди, которую Чип наблюдал в Барселоне и ее окрестностях. И чем больше они говорили, тем уютнее становилось Чипу и тем меньше ему хотелось покидать человека, чей род уже не одно столетие превращал виноградный сок в вино - Чип оценил молодой янтарный мускат и терпкое красное трехлетнее - и в чьих жилах скорее всего вместо крови пульсировало расплавленное Солнце.
   А потом Дед показал Чипу свою наваху с инкрустированным лезвием и блеснувшей, словно зрачок пантеры, канавкой - кровостоком. Дед сказал, что наваха досталась ему еще от отца. А Чип подумал, что он-то рос без отца и поэтому его наследство - лишь поиски утрачиваемого мужества. Чип твердо решил встать предстоящей зимой на сноуборд* или совершить затяжной прыжок с парашютом - эстетский бунт, он же паника перед нашествием Андротина, вернее, перед нашествием Вечной Бабы.
   * Сноуборд - букв, снежная доска для катания с гор, достаточно экстремальный вид зимнего спорта (англ.).
   - Я хочу выпить за вашу страну, - провозгласил Чип тост, - где не прошел... где не прошел бабизм.
   Дед его не понял. Чип пояснил. Дед пришел от этого в восторг.
   - Они у нас никогда не пройдут, - расхохотался Дед. Оба уже были прилично навеселе, и Дед погладил свою наваху. - У нас есть что передать сыновьям. - Потом он указал на стайку красавиц, потягивающих какой-то коктейль в ожидании заблудившихся в этой ночи кавалеров, его глаза хитро заблестели. - Но пасаран*, амиго!
   * Они не пройдут! - республиканский лозунг времен гражданской войны (исп.)
   - Но пасаран! - засмеялся Чип, и они выпили.
   А потом появилась Ирланда Мари Пасс, и Чип понял, почему "но пасаран". Дед, с гордостью поглядывая на нее, заявил, что Ирланда - его младшая внучка, приехавшая на каникулы со своими университетскими друзьями. Сейчас эта веселая компания, нарядившись группой поющих хитанос - цыган, возвращается с фиесты, бушующей в центре города, и, если Чип хочет, Дед может попросить их что-нибудь исполнить. Они хорошие ребята, а об усталости им думать еще рановато. Чип сказал, что будет им очень признателен - в какой-то момент ему показалось, что эти люди его родственники, что он испанец и просто вернулся домой после долгого отсутствия. Алкоголь... И они запели. Чип услышал гитару, совсем непохожую на тоскующую по воле гитару российских просторов. На этой желтой земле, что смотрит в небо (бездонную синь неба? над всей Испанией безоблачное небо?!) огромными глазами, где безрассудство любви переплелось с пьянящей готовностью к измене, где из-за женщин готовы сражаться на ножах, навахах с инкрустированными лезвиями, для того чтобы на ближайшей фиесте менять подруг, не сожалея (как перчатки? так было в какой-то нашей песенке?), где ласка может быть беспощадной, а нежность в состоянии убить, и все это очень весело, - на этой земле была рождена совсем другая гитара. Чип растворялся в этой музыке, лучшая ночь за последние годы. Первобытная, забытая пляска и множество веков, целый слой, возможно, самой рафинированной культуры Запада в гремучей смеси с Востоком. Чип балдел - алкоголь, ритм фламенко, взорвавший мир до полноты бытия, Испания - расплавленное, выплескивающееся Солнце, и танцующая Ирланда Мари Пасс - юная девственница, Кармен, невинна, сладострастна, расточительна и недоступна... Ох, Дед, как же бы я хотел трахнуть твою внучку, а может быть, пить с ней молочный коктейль трубочками из одного стакана. Безупречность жеста - руки поднимаются к волосам и еще выше, пронзая звездный бархат ночи, и - парадоксально! - в глубине ладоней (Дед смеялся, когда Ирланда подавала Чипу вино, а потом они волокли его танцевать) живет тепло заботы или, быть может, уже осознаваемого материнства. "У южных женщин щедрые руки", - скажет Чип. Еще алкоголь, изящество породистой кобылицы, Тулуз-Лотрек, пришедший на память, к черту Тулуз-Лотрека! Чип балдел. Великолепный Дед, им есть что передать не только своим сыновьям! Чип не знал и поэтому не мог себе признаться в том, что он, наверное, влюбился. Просто-напросто влюбился, как это происходило, происходит и будет происходить с миллионами других людей. Он этого просто не знал. Чип был надежно защищен от всякой эмоциональной дребедени; он был циничен, весел, жесток и часто великолепен. Поэтому просто потрясающий Дед, отличная вечеринка и живые, по-настоящему ЖИВЫЕ люди вокруг.
   Чип ошибался. Он понял это через несколько дней, когда Ирланды уже не было рядом. В очередной раз Чип оказался в постели с наскучившей ему белокурой певичкой, для которой они снимали здесь клип. Певичка была откровенной блядью, ненасытной самкой, трахающейся со всеми подряд на пути своей бестолковой звездной карьеры. Сказать, что это ей нравилось, было бы ошибкой, именно ошибкой, а не сильным преуменьшением. Она утоляла голод, неистовую жажду своего рехнувшегося бездонного влагалища, черной дыры, которую невозможно было наполнить. Чип знавал веселых девушек, искательниц секс-приключений, получающих удовольствие, как ценители от хорошего вина, и желающих испробовать нового. Но здесь, если Чипу стоит продолжить аналогию, была черная пьянка, дикий запой, иногда попахивающий болезнью. При своих весьма недурственных внешних данных она могла сделать карьеру супершлюхи, и музыкальные опыты, к чему она, кстати, не имела особых способностей, здесь были вовсе не обязательны. Хотя, по большому счету, ему на все это было глубоко наплевать: он получал свои денежки, "гонорар за предательство", как любил пошутить Чип, две недели съемок в Испании подходили к концу, и дальше свое путешествие в поисках вечного фаллоса она продолжит уже без него.
   Съемки завершились, они отметили это дело, прилично выпив всей компанией, вернулись в гостиницу перед рассветом, и Чип тут же завалился спать. А через какое-то время его извлекли из сладостного сна, который он тут же забыл, но извлекли не окончательно - Чип как бы находился в полусне, чувствуя легкую эрекцию и что-то горячее и влажное, ласкающее его пах. Чип решил не просыпаться. Потом он почувствовал ее руки, осторожно и умело освобождающие его от тонкой ткани летних плавок, и опять там, внизу, ее быстрый язык и горячие губы, влажный рот и снова язык. Чип почему-то озаботился вопросом, удастся ли ему кончить во сне, потом он вспомнил количество выпитого и подумал, что скорее всего нет, что, впрочем, абсолютно не важно. Чип решил, что будет очень интересно попробовать вот так: не просыпаться, предоставив возможность своей белокурой подружке действовать самостоятельно. Вероятно, она поняла предложенную игру, а может быть, в самом деле считая, что Чип пьян, решила позабавиться в одиночестве. Чип, чувствуя влажный и горячий рот, периодически впускающий в себя его член, приоткрыл глаза и увидел ее руку, медленно двигающуюся вдоль живота, проникающую между роскошных широко раскинутых ног и тонущую где-то там, в темноте. Она подалась вперед, ноги ее сжались и распахнулись снова, и тут же движения стали быстрее, и Чип услышал ее участившееся дыхание - горячая влага теперь буквально впилась в его тело. Чип улыбнулся этой самодостаточности и физиологичной конкретности, а потом улыбнулся снова, услышав ее тихий захлебывающийся стон и решив, что так она может задохнуться. Представляете - утром Чипа приводят в полицейский участок, потому что некая поющая русская пиз...а задохнулась, подавившись его членом. А потом появляется заголовок в газетах: "Будущая русская поп-звезда погибла от мастурбации и неудачной попытки минета с известным клипмейкером".
   Чип закрыл глаза и, протянув руку, коснулся ее головы, все еще продолжая оставаться в мягкой невесомости полудремы. Он не хотел просыпаться, лишь утопил пальцы в ее волосах и несколько выгнул бедра. Она почувствовала это, движения участились, сосущая жажда прорывалась низкими, почти грудными стонами. Эрекция стала сильнее. Чип ощутил ее пальцы, протяжную хрипоту вздоха и подумал об Ирланде. Она снилась ему только что... И какая-то ее часть продолжала оставаться с ним сейчас. Чип улыбнулся, не раскрывая глаз, и протянул вторую руку - у нее были роскошные волосы. Чип выгнулся сильнее и прижал к себе ее голову. Ответный мучительный стон, палец Чипа касается ее депилированного лобка, проникает глубже, во влагу, в горячие соки ее зовущего лона, стон - сорванный звук, и она, не разжимая пальцев, судорожно садится на Чипа, и в следующее мгновение он уже вошел глубоко в ее тело, так глубоко, что, может быть, он смог бы найти то, что осталось в сновидениях. Чип поднял руки, словно повисшие в воздухе, и коснулся ее налитых сосков, он сдавил их, сделав ей больно, мучительный стон или стон благодарности. Чип поднял руку, она поймала его пальцы губами горячая сосущая влага накатывала волнами в такт движениям тела. Чип дотронулся до низа ее живота и еще ниже - она была вся мокрая... Породистая кобылица. Он взялся за ее бедра и беззвучно произнес: "Ирланда". И тогда, совершенно ошеломленный, Чип понял, что он влюблен, он не знал, кто она Ирланда или та единственная женщина, которая была каждой из них и всеми ими сразу, но Чип находился в состоянии ВЛЮБЛЕННОСТИ, за которым уже совсем рядом начинается нечто тайное, и Ирланда лишь привела его в этот мир, древний и могущественный, состоящий из живой страсти, из живого и вечного ДА... Круп породистой кобылицы... Чип повернул ее к себе спиной и на мгновение замер, любуясь очертаниями, которыми мужчины любовались уже тысячи веков. Он чувствовал ее как никогда, но хотел проникнуть еще глубже, он слушал ее стоны и понимал, что это восхитительный забытый древний язык, он провел руками по спине, по выгнутым и крепким бедрам, начинающим дрожать, он поднялся, прижимаясь к стонущему телу, пахнущему зноем и миндалем, он впился губами в ее шею, и ему захотелось обнять ее со всей беспощадностью и нежностью, на которые только был способен. Потом, не выпуская друг друга, они повалились на пол, на мгновение все прекратив, на мгновение, ставшее бесконечным, а затем Чип прижал к себе ее бедра, ее спину, и его тело уже больше не знало усталости, и они тонули в собственных воплях, в муке, взрывающейся восторгом, и Чип не мог и не хотел всего этого прекращать, он видел танцующую Ирланду, стонущую сейчас в его объятиях, и слышал ритм, из которого произрастал плодородием Мир. Он был влюблен, он любил и наслаждался этой юной силой, совокупляющей его с утренней беспечной девой, и она продолжала дрожать и уже просто орала, обхватив его руками за голову, за ягодицы. Потом она ослабла, а Чип, и, может быть, тому виной был алкоголь, не мог и не хотел всего этого заканчивать, и уже давно был рассвет, а он продолжал, и она снова дрожала, и Чип знал о ее способности испытывать подряд несколько оргазмов. А потом, перед самым концом, Чип снова вошел в нее, услышав свой собственный мучительный стон, услышав ее крики, и они вместе одновременно утонули в чем-то огромном и оранжевом, словно это было Солнце, а потом она повернулась к нему и вся сжалась, и Чип услышал, как бьется ее сердце, и почувствовал ее запах - запах покоренного животного.
   Пауза и пустота, которую оба боялись наполнить.
   А потом, чуть позже, она прошептала:
   - Это же неправда, что я думаю?
   Чип посмотрел в ее огромные испуганные, неверящие глаза и почувствовал вдруг, что ему жаль ее и жаль себя, потому что сейчас что-то утрачивается и, возможно, больше уже никогда не вернется. Что у него спросили? У него спросили: милый, у нас сейчас был просто секс или нечто большее? Это нечто большее называется одним очень опасным словом... Так что у нас было?
   Чип улыбнулся и кивнул:
   - Да, неправда...
   - Я так и знала, - произнесла она. Потом улыбнулась: - Ты в кого-то влюбился, парниша? - Она весело провела рукой по его обнаженному телу, усмехнулась и вдруг, неожиданно вздохнув, вскинула свои огромные раскосые глаза и проговорила: - Больше никогда со мной этого не делай.
   Двери закрылись.
   Потом она усмехнулась и добавила:
   - Шучу...
   Чип больше никогда и ничего с ней не делал. Но он запомнил эту последнюю ночь в Испании. Тогда случилось ЧТО-ТО очень важное. Мир остывал, но в нем еще оставались островки тепла. Случилось что-то очень важное, что Чип сможет противопоставить остывающему миру. И сейчас, слушая этого странного мальчика, сейчас, на краю катастрофы, Чип думал о стюардессе по имени Жанна, и об этой последней ночи в Испании, и о неожиданной просьбе, переданной ему командиром экипажа, и о нити, знающей выход из Лабиринта. О катушке ниток, которые надо смотать.
   - Кому я должен буду о ней рассказать? - Чип посмотрел на мальчика. Что это за человек?
   Но тот лишь пожал плечами. Потом, подумав, сказал что-то странное:
   - Его пока нет. Но я его обязательно узнаю.
   - Когда?
   Мальчик молчал.
   - Ты ведь знаешь, что у нас заканчивается время. Посмотри внимательно, может, кто-то из членов экипажа?
   Мальчик покачал головой:
   - Я его обязательно узнаю.
   - Когда?
   Мальчик молчал.
   * * *
   Командир экипажа принял решение. Он не послушал бы никаких приказов и ни за что бы не пошел на такой отчаянный шаг, если бы его не убедили, что в создавшейся ситуации это решение - единственно возможное. У них совсем нет времени: топлива еще оставалось на пару часов полета, но им придется переходить на низкие высоты, а там расход топлива значительно больше - на высоте 2400 метров самолет начнет буквально жрать керосин. Сейчас они находились к западу от Москвы, вернулись и кружили в районе Ивановского на высоте 9600 метров. Здесь господствовали северо-западные ветры, штурман уже закончил все расчеты, и сейчас Центр управления воздушным движением "Москва-контроль", находящийся во Внуково и обслуживающий все аэродромы столицы, получил доклад об их готовности.
   Решение принято.
   Бортинженер убирает РУДы, ручки управления двигателями, в режим "малый газ".
   Штурвал - от себя!
   Стрелка вариометра* начинает падать вниз и застывает на отметке "8". Поднявшиеся спойлеры** не дают возможности самолету разогнаться быстрее. Воздушное судно начало снижение со скоростью восемь метров в секунду. Но это была вовсе не посадка.
   * Вариометр - прибор, показывающий скорость снижения в метрах.
   ** Спойлер - воздушный тормоз на крыле, используемый при снижении.
   Самолет продолжал снижение. Чип знал, что ему пора идти к братьям-телевизионщикам и готовить камеру. Вскоре Чипу предстоит снять самый странный ролик в его жизни, может быть, лучший ролик. А баскетбольная корзина действительно оказалась установленной на носу лайнера, большого аэробуса "Ил-86". Чип посмотрел на часы - 15.32, скоро солнце пойдет к закату. Чип не знал, что так же скоро, через час двадцать восемь, может произойти еще одно событие, которое в состоянии сделать этот закат для него последним. И он также не догадывался, что из всех пассажиров, севших в этот самолет в чудном московском аэропорту Шереметьево-2, только ему и мальчику вскоре предстоит стать посвященными в эту тайну.
   Мама парня уже давно вернулась, но мальчик сослался на очень важный разговор, и, что удивительно, эта милая и очень даже ничего дама не приняла Чипа за извращенца-педофила. Она послушалась сына и на какое-то время поменялась с Чипом местами.
   - Хорошо, - улыбнулась она, а Чип подумал, что чертовски хороша у парня маман, - только не посвящайте его в тайны шоу-бизнеса.
   Мальчик, знакомя их, успел рассказать, что Чип снял много рекламных роликов, в том числе и тот, помнишь, про шоколад. Чип действительно гордился роликом "про шоколад" и считал его очень удачным; он знал, что фильм нравится детям, и рассказал об этом мальчику. Чип считал, что парню необходимо снять напряжение. Им всем необходимо было снять напряжение сейчас, когда стюардесса по имени Мамнадь объявила, что самолет начал снижение, попросила пристегнуть ремни безопасности и не покидать своих кресел, только никакой информации о том, что через столько-то минут самолет совершит посадку в таком-то аэропорту, далее не последовало. Ее голос звучал спокойно и дружелюбно, но было что-то, какие-то паузы, и, наверное, не только Чип почувствовал в них с трудом скрываемый страх. Даже веселящиеся в конце самолета братья-телевизионщики стали говорить вполголоса. А может быть, это просто заложило уши?
   Самолет продолжал снижение. Мальчик посмотрел на Чипа, а потом снова отвернулся к окошку. Чип вдруг заметил, что мальчик стал очень бледен. Чип уже давно увидел приближающуюся к ним черную точку. Потом точка выросла черные хищные контуры. Это был очень быстро летящий вертолет, и Чип узнал его - "Черная Акула", лучший боевой вертолет в мире.
   Мальчик смотрел в окошко как завороженный, потом Чип услышал, как он прошептал:
   - Это началось.
   Чип склонился к иллюминатору:
   - Что началось?
   Мальчик продолжал наблюдать за вертолетом, Чип с беспокойством отметил, что его губы задрожали.
   - Что происходит, парень? - мягко спросил Чип. - Кто это?
   Мальчик глухо повторил свою фразу:
   - Это началось...
   А потом Чип услышал нечто странное, потому что губы мальчика прошептали:
   - "Священный ветер"... - И Чипа не столько удивила сама непонятная фраза, сколько то благоговение, с которым парень ее произнес.
   - Что началось? - Чип постарался, чтобы его голос звучал мягко и спокойно. Он ободряюще дотронулся до плеча мальчика. - Что это ты такое говоришь, парень? Что значит "священный ветер"?