Канушкин Роман
Стилет - Обратный отсчет
Роман КАНУШКИН
Стилет: Обратный отсчет
Мы не способны верить в рай и еще меньше в ад.
Х.Л.Б.
Была когда-то такая страна, парень...
Р.К.
Не бойся равнодушных,
в лучшем случае они убьют тебя.
"Песнь Зороастра..."
Специальная благодарность:
Асламбеку Эжаеву, Беку,
Евгению Сухоносову,
Сергею Лещинскому,
Николаю Симонову,
Игорю Титову,
Юрию Приме,
Александру Ф. Скляру
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ НАЧИНАЕТСЯ
Четверг, 29 февраля
11 час. 23 мин. Время московское
- Борт три ноль девять, ответьте земле...
- Земля - триста девятый, слышу вас.
- Ну что, Кондрашов?
- Да, мы нашли ее... дивизия... Она действительно здесь. Я не спец, но похоже на часовой механизм. Вроде бы еще есть запас времени.
- Кондрашов, не трогай ее. Это приказ.
- Земля, помехи, вас не понял.
- Кондрашов! Триста девятый...
- Слышу вас.
- Бомба с сюрпризом. Не прикасаться.
- Понял вас, понял.
- Хорошо. Мне везут сапера. Ложись на новый круг. Высота прежняя.
- Понял.
- Никакой самодеятельности. Конец связи.
Подполковник Коржава отер пот со лба белым платком с вышитыми инициалами, скомкал и спрятал влажную ткань в карман брюк. До последнего момента он надеялся, что это тупая шутка - мало ли идиотов звонят про бомбы в метро или даже чуть ли не в Большом театре. Ну какому уроду взбредет в голову минировать боевую машину? Несерьезно все это. На кой может сдаться военный вертолет? Террорист? Зачем? Охраняемый объект и никакого эффекта. Террорист полез бы к цивильным, гражданская авиация. Но... Коржава мял пальцами сигарету "Ява" - несмотря на все перемены, он остался верен сигаретам, которые курил уже больше двадцати лет, и чувствовал гнетущую слабость в районе желудка. Это был рыхлый человек с усталыми плечами, крупными тяжелыми ладонями и чуть сероватым цветом лица. Он нес в себе все возможные болезненные недуги, которые заполучил, колеся по далеким военным аэродромам Крайнего Севера и знойно-пыльного Юга, и до демобилизации ему оставалось чуть более полутора лет. В каком-то смысле Коржаве повезло - он не станет военным пенсионером в странах Балтии или ближнего зарубежья, будь они все неладны. Коржава дослуживал в нескольких километрах от Кольцевой дороги столицы и после выхода на пенсию собирался всерьез заняться своим здоровьем. В штурманской службе не привыкать к нештатным ситуациям, но с подобным он столкнулся впервые. Теперь Коржава знал, что это не шутка. И так же как он нес в себе все немыслимые болезни, борт триста девять нес в себе бомбу, адскую машину, готовую в любой момент взорваться. Этот молодой улыбчивый старлей с серыми глазами, старший борта Кондрашов, только что обнаружил ее. Там, где и было указано. Старлей на майорской должности...
Псих! Это действия психически больного человека. Он не выдвинул никаких требований. Абсолютно никаких. В машине находится бомба, а машина находится в воздухе... Нет. Так тоже не получается. Психопат проникает на военный объект и минирует боевой вертолет... И так не получается. А потом звонит, рассказывает о бомбе с сюрпризом и не выдвигает никаких требований?.. Требования будут. Что-то происходит, что-то гораздо более неприятное, чем он может себе представить. Коржава уже доложил о ситуации, и решение надо принимать теперь быстро.
- Товарищ полковник, вас. Белый аппарат. Это...
- Он?
- Так точно.
Он... Скорее - "они". Такое не провернуть в одиночку. Охраняемый объект, бомба в военном вертолете. Это... - Коржава почувствовал теперь уже спазм в районе желудка - это какая-то демонстрация... Подполковник взял трубку и снова бросил взгляд на кружащий в небе "Ми-8". Давай, старлей, продержись еще немного, сейчас выясним, что надо этим сукиным детям.
- Подполковник Коржава. - Он проследил, чтобы голос звучал ровно и спокойно - с самого начала владеть ситуацией и не позволять диктовать себе.
- Нашли наш подарок?
Акцент, еле уловимый, но все же акцент. Который пробуют скрыть. Или, что гораздо хуже, делают вид, что пробуют скрыть. Значит, Коржаву убеждают мол, подарок с юга.
- Да. Нашли.
- Вот и хорошо.
- Земляк, давай без ерничества. Что вам надо?
- Всему свое время.
- Сколько у меня есть времени?
- Начинаете соображать. Это тоже хорошо. Представление еще только начинается.
- При чем здесь мой вертолет?
- Ни при чем. Мог быть какой угодно вертолет - оказался этот.
Там, в районе желудка, где только что был спазм, появилась одна огромная опустошающая боль.
- Чего же вы хотите? - Все самые дурные предчувствия Коржавы начинали сбываться прямо на глазах.
- Не надо вызывать саперов - это умная бомба, и вам с ней не справиться.
Подполковник снова полез за платком, нащупал пальцами влажную ткань - в довершение ко всему они еще слушают их частоту. Но что надо этим людям? Что надо им от Коржавы и от этого, еще почти мальчика, Кондрашова?
- Хорошо, я могу сейчас все остановить.
- И это тоже. Давай сразу договоримся: условия здесь буду ставить я.
- Готов и это допустить.
- Уже лучше. Видишь ли...
Секундная пауза показалась Коржаве черной бездонной пропастью, и он с трудом балансировал на ее краю.
- ... Понимаешь, так уж вышло, что твоей птичке не повезло. Три ноль девять.
- Три ноль девять! Но при чем здесь...
- Нет, мы опять теряем общий язык. Три девять - это тридцать девять. Секунд. Столько осталось порхать твоей птичке.
- Что?! Подожди... - Все! Коржава сейчас рухнет в эту бездонную мглу. Подожди, земляк, мы же почти договорились...
- Именно поэтому я предупреждаю. Это все, что я могу для вас сделать.
- Но что ты хочешь?!
- Тридцать две секунды...
- Твою налево!... Савченко, срочно связь с триста девятым!... Экипажу приказываю немедленно покинуть машину. До взрыва - тридцать секунд.
Ну вот и все, он рухнул в эту бездну. Эта бездна была теперь внутри его. Военкоры, военные корреспонденты, двое...
- Подожди, земляк... На борту еще два пассажира, комплект парашютов только на экипаж...
- Двадцать три...
- Ну постой, я прошу тебя... Там два военкора... Пожалуйста.
- На войне такое случается. Девятнадцать...
"На какой войне?" - пронеслось в голове Коржавы, и в это время он услышал:
- Земля, ответьте триста девятому. На бомбе нет никаких фотоэлементов, и на прикосновение она не работает. Бомба в руках у второго пилота. Разрешите избавиться от нее.
Что-то постучало в ту дверь, которая звалась "Успокоением". Они блефуют. Они говорили, что к умной бомбе нельзя прикасаться, а бомба в руках второго пилота. Сейчас, в это самое мгновение, надо было принять решение либо вышвырнуть бомбу прочь, либо приказать экипажу покинуть борт триста девятого. Перед глазами пробежала картинка: вертолет не взрывается в воздухе, он падает. Подполковник Коржава не сумел договориться с блефующим террористом, приказал экипажу эвакуироваться и тем самым потерял машину. Но Коржава уже принял решение. Оно было сформулировано, и сейчас его губы произносили:
- Нет, Кондрашов! Приказываю немедленно покинуть машину и эвакуировать пассажиров.
И одновременно в белой трубке, липкой от прикосновения влажной ладони, он услышал:
- Не надо было ее трогать. Теперь время триста девятого вышло до срока. Все, полковник, смотри в небо.
- Н-е-е-е-т!!!
На какое-то мгновение Коржаве показалось, что пространство перед ним сдвинулось и дыхание, холодное кладбищенское дыхание этого движения, достигло сейчас лица. А потом его голос потонул в кровавой огненной вспышке и в конечной непререкаемости грохота взрыва. Там, где только что находился борт три ноль девять, теперь не было НИЧЕГО. И какая-то безмерная тишина придавила Коржаву к земле, а потом высушила его больные внутренности. Вертолет развалился в воздухе, но мгновение растянулось, и теперь подполковник видел, как горящие обломки борта 309 медленно двигались к земле. Коржава понял эту страшную тишину: работающий двигатель поддерживал в воздухе не только вертолет, он поддерживал ЕГО надежду. Теперь ничего этого не осталось.
- Сука... Тварь! Я достану тебя, тварь! Е...аная сука!
- Мне очень жаль, что так вышло. Я предупреждал.
- Жаль! Тебе жаль?! Тварь ты, сука...
- Коржава... Не вышел из тебя переговорщик... А ведь надо было просто внимательно слушать.
- Ты еще ухмыляешься, тварь! Только что пятерых молодых ребят... Сучий выродок!
- Я больше не намерен извиняться за случившееся, Коржава. Теперь это твоя вина. Но во всем есть свои плюсы - вы наконец поймете, что имеете дело с серьезными людьми.
- Я тебя достану... Ты слышишь меня?! Я тебя достану, тварь. Я разорву твою задницу собственными руками!
- У нас мало времени, одиннадцать тридцать... Слышишь меня, Коржава?! Очень хорошо. Официальный протокол завершен. А теперь слушай меня внимательно: сейчас одиннадцать тридцать... Самолет уже находится в воздухе.
- Что?
- Большой двухпалубный самолет. На борту примерно триста пассажиров... Назвать более точную цифру?
- О чем ты говоришь?
- "Ил-86", Коржава, аэробус. Он уже взлетел и сейчас набирает высоту. И в нем гораздо более умный подарок. Ну, мы снова начинаем находить общий язык?
- Ты просто больной...
- Коржава, я не расслышал, хватит шептать...
- Больной...
- И запомни, Коржава, никаких заходов на посадку, минимальная высота тысяча шестьсот. И ни метром ниже! Умная бомба. Ни метром ниже. Иначе б-у-у-у-м-м!
ЧАСЫ ПОКА СТОЯТ
1
Среда, 28 февраля
Вечер
В поезде метро люди почему-то разглядывали друг друга в отражениях окон. Потом записанный на пленку голос произнес: "Станция Новокузнецкая". На медлительном эскалаторе девушка, улыбавшаяся ему минуту назад в отражении окна, перестала улыбаться и заспешила наверх - ее короткий роман окончен. Он не будет никуда спешить. Сегодня ему исполняется тридцать, и этот свой день - все же стоит признать, что не каждый день человеку исполняется тридцать, - он провел в дороге. Возвращение из служебной командировки... Да, так они это называют - "служебная командировка". Иногда он думал, что в его профессии главное - отъезд или возвращение домой? Он не находил ответа, но, пожалуй, ответ был и не так важен. Когда колешь дрова тяжелым колуном, помимо удовлетворения от физической нагрузки получаешь еще особый вид удовольствия - вот они, результаты твоей работы, прямо перед глазами. А в ЕГО работе? Что важнее: помахать топором или увидеть результат? Такая постановка вопроса довольно крамольна, но ответ, наверное, и не важен. Он посмотрел на свои тяжелые горные ботинки, на штурмовой рюкзак и негромко усмехнулся: девушка приняла его за возвращающегося домой альпиниста? Ну конечно, в такой вязаной шапочке... Что же, несколько последних недель он имел к горам самое непосредственное отношение.
Потом московский метрополитен выпустил его на заснеженную улицу, и он сказал себе: "Ну вот я и дома". Из киоска, торгующего музыкой вразнос, доносилась протяжная песня - "Течет река Волга...". Только на немецком языке. Эпоха сумеречного декаданса, легкого ироничного мазохизма.
Он остановился у расцвеченной нарядной витрины киоска и купил пачку сигарет "Кэмел". Проследил, чтобы не было наклеенной акцизной марки, проверил код. Чушь скорее всего, но вроде бы так они все же получше. Почти пятнадцать лет назад, в послеолимпийской Москве, - он тогда только начинал курить: сигарета-две в неделю, тайком после ужина - ни с чем не сравнимый кайф, - "Кэмел" стоили полтора рубля, и вот это были сигареты!
Первые иностранные сигареты (буржуйские, конечно, соцлагерь не считается), которые они курили с Максом. Эх, как все изменилось с тех пор и "Кэмел" нынче не тот, может, где и существует ТОТ, да не здесь, и "заберите свой великий и ужасный Голливуд, верните "Белое солнце пустыни"... Как говаривал все тот же Макс, бродяга...
Макс откололся первым. Во времена, близкие к олимпийской Москве, это было бы воспринято как предательство, но времена меняются. Никто особо Макса не осуждал; потом за ним последовали еще несколько человек - кто за деньгой, кто за карьерой. Макс был одним из лучших - это признавали все, даже Дед, но он знал про Макса еще кое-что, наверное, потому, что они всегда были ближе других. У каждого из них имелись свои причины заниматься тем, чем они занимались, но все же именно в Максе, может быть, очень глубоко, был упрятан подлинный романтик и уж совершенно точно и вовсе не глубоко самый большой максималист из всех.
Но все же он откололся первым.
- Бутылку шампанского, пожалуйста... Да нет, нашего - брют...
Он убирал сигареты в боковой карман рюкзака и видел, как его место у окошка киоска занял смешной длинноволосый паренек. Растяпа - руки шарят по всем карманам, извлекая скомканные деньги, массу каких-то бумажек...
"То, что ты ищешь, ты никогда не найдешь, приятель, - подумал он и улыбнулся, - но это невелика беда..."
Растяпа любит брют - вот он убрал бутылку шампанского в пакет с рекламой сигарет "Лаки Страйк" и, отходя от киоска, перепутал направление. Теперь он пошел в обратную сторону - эй, Растяпа, так, значит, нам по пути?! Вот и прекрасно, краснокожий... Наверное, студент с замашками хиппи, может, математик, может, поэт...
Он шел все еще улыбаясь и слушал, как его ботинки скрипели по свежевыпавшему снегу. Когда увидел книжный развал, сердце учащенно забилось, но заставил себя пройти мимо. Пауза, так было решено, во всем надо уметь чувствовать паузу...
Все же он решил выкурить сигарету и поймал себя на том, что руки, как и у Растяпы, хлопают по карманам в поисках пачки "Кэмела". Но в следующую секунду он уже забыл о Растяпе.
"Пауза, - усмехнулся, - вот так вот, дружок... Но теперь все - я уже дома".
Теперь он был дома и пауза вроде бы подходила к своему завершению. Но когда-то Дед научил их с Максом читать ЗНАКИ. Это было как детская игра, позже он понял, что это лучшая игра на свете, потому что с тех пор интуиция редко подводила его. И когда резко заскрипели тормоза, что-то шевельнулось в нем, мутное и тревожное, - это опять были ЗНАКИ. Пауза, знаки... И почти неощутимое предвкушение... Эй, бродяга, ты уже ДОМА, ты сейчас обнимешь малышку дочь и жену, и уже ничто тебя не потревожит... Оставим все это.
Тормоза заскрипели у светофора, где множество людей стояли у перехода на другую сторону Пятницкой, и, конечно, это опять господин Растяпа... Самое-Безобидное-Существо-На-Свете вздумало не заметить большой цвета мокрого асфальта (да и асфальт вокруг действительно мокрый) "БМВ". И чуть не оказалось под колесами. Чуть не в счет, но имеется кое-что другое. Такое же НАШЕ, как матрешка, или балалайка, или автомат Калашникова... Автомобиль не так велик - всего лишь пятая модель, и Растяпа ничего не нарушал - уже горел зеленый, однако...
"Братва, не стреляйте друг в друга. - Он снова улыбнулся, шагая по "зебре" перехода. - И песни у нас такие..." И, поравнявшись с капотом "БМВ", вдруг подумал, что если сейчас откроется дверца, то интуиция не подвела и все это только начинается. Хотя опять же, если он успеет отсюда сбежать, то, возможно, удастся уклониться и от всего остального. Ему хватило секунды, чтобы понять, что в автомобиле вовсе не вежливые бизнесмены, "косящие" под джентльменов, - сейчас почему-то стало модно "косить" под невинных овечек, в машине "братки" среднего пошиба и потому самые агрессивные. Трое, одеты дорого и одинаково. Сидящий рядом с водителем делает кому-то телефонное внушение. И даже по телефону - жестикуляция, братва - пальцы веером...
"Они, наверное, не расстаются с мобильными телефонами даже в сортире, подумал он, все еще продолжая улыбаться, - но это не мое собачье дело".
Потом двигатель заглушили, и дверца водителя открылась. С того момента, как Растяпа чуть не оказался под колесами, прошло не больше двух секунд, и теперь он стоял разведя в стороны свои длинные руки и растерянно, моргал.
"Ты еще и подслеповатый, приятель Растяпа... Ну вот, сейчас они будут учить тебя тому, кто в доме хозяин, но и, это не мое собачье дело..."
Надо побыстрее отсюда свалить. У Растяпы хватило безрассудства не заметить большой мокроасфальтовый "БМВ", и сейчас он получит за это по ушам. Сцена, к которой все уже давно привыкли, а привыкли - сами виноваты.
Водитель "БМВ" имел внушительные размеры. Несколько снежинок упало на его плечи, спрятанные под темно-малиновым кашемировым пиджаком, упали за ворот дорогой рубашки, скрывающей массивную трапецию шеи, и теперь таяли там. Деловито и почти безэмоционально, словно выполняя привычную функцию, он нанес Растяпе прямой правый удар. Растяпа, конечно же, был открыт - сопли и слюни веером брызг разлетелись в разные стороны. Удар приличный и довольно профессиональный - вполне возможно, что водитель "БМВ" в прошлом боксер, но вполсилы, и нос скорее всего у Растяпы не сломан. Ну что ж, Растяпа, вот тебя и выучили, впредь будешь осмотрительнее, счастливый человек, не заметивший, что времена изменились и по улицам расползлось опасное безумие... Но Растяпа удержался на ногах и вдруг совершил свою главную ошибку.
(Он подумал, что такие ОТМОРОЖЕННЫЕ, как Растяпа, порой парадоксальным образом оказываются сделанными из очень прочного материала.)
Выронив пакет с бутылкой шампанского, - та, к счастью, не разбилась, упав в мягкий снег, - он поднял кулаки, приняв нелепую стойку. Растяпа решил защищаться. Самый-Безобидный-И-ОТМОРОЖЕННЫЙ-Человек-На-Свете решил заделаться красной тряпкой для быка. Танк и мотылек... Ну, Растяпа, ты действительно поэт и плевать тебе на перемены, краснокожий, ты их не замечаешь. Теперь тебя будут учить по-настоящему. Самый-Растакой-Человек-На-Свете, на свою беду, оказался гордым и прочным внутри. Эх, Растяпа, ты что, собрался изменить сегодня мир?
Серия из двух коротких и точных ударов была гораздо серьезнее, и Растяпа растянулся на мокром асфальте перехода. В лужах вокруг переливались желтые московские фонари. Какие-то вечные сердобольные старушки нашли в себе силы для осуждения и сострадания. Но его, как и большинство прохожих, все это не касается. Сам он виноват, Растяпа, чудо в перьях...
Потом был удар, нанесенный носком ботинка, и крик женщины:
- Боже мой, ты же убьешь мальчика... Остановите его кто-нибудь! Мужчины!
Он продолжал шагать по "зебре" перехода. Что-то с этим криком было не так. Между понятным человеческим порывом и этим криком плескалось что-то очень ненадежное и истеричное. Бам-пара-бам, а наша мадам, часом, не пьяна? Как там у нас обстоят делишки?
- Мужчины!!!
Сломленная дама, спивающаяся истеричная интеллигентка... И это вся поддержка, на которую может рассчитывать Растяпа? Все же лучше, чем ничего...
Еще один удар. Растяпа не отключился, но свернулся калачиком и тихо застонал:
- Ах, сука... За что?
ЕГО ВСЕ ЭТО НЕ КАСАЕТСЯ.
- Мужчины! Ай, остановите... Милиция!
Его все это не касается, но все же...
"ЭЙ, БОКСЕР, ЛЕЖАЧЕГО НЕ БЬЮТ, ЗНАЕШЬ ЖЕ.
ЭЙ, ДА ТЫ, ВИДАТЬ, ЗАБЫЛ ЛИЦО УЧИТЕЛЯ.
Но уже хватит. Какая-то кишка решила тебе несколько поперечить сегодня, боксер, но ты уже сделал свое дело и поэтому - хватит. Иначе ты его убьешь эта пузырящаяся кровь в уголках рта... Достаточно, боксер, не бьют лежачего".
- Милиция! Прекрати, изверг!...
"Эх, боксер... Ну ты что, решил его прибить? Ничего ты ему не сделаешь, он не будет учиться твоей грамоте, боксер, разве только прибьешь, как собаку, попавшуюся тебе по дороге... Хватит, напрасно ты разворачиваешь корпус для удара".
ЕГО ВСЕ ЭТО НЕ КАСАЕТСЯ.
"Напрасно отводишь ногу, помогая замахом руки. Ты забыл лицо Учителя, а память - единственное, что нам остается, боксер. И сейчас носок твоего дорогого ботинка войдет в разбитое окровавленное лицо Растяпы, но вспомни лицо Учителя, боксер, вспомни, как останавливать время и видеть кожей..."
А потом все произошло очень быстро. Одним незаметным движением он опустил вязаную шапочку на глаза, скинув свою ношу. И прежде чем рюкзак упал в кашицу из снега и соли, перехватил руку боксера, зажав нижнюю фалангу большого пальца на болевой. Боксер вскрикнул, резко повернув к нему голову; взгляд боксера, налившись кровью боли, эволюционировал от злобного изумления неверия до проблеска ПОНИМАНИЯ: стоящий перед ним человек, человек, в чьи ледяные глаза он сейчас смотрит, может быть ОПАСЕН. Очень опасен. Он понял это слишком поздно, потому что губы его уже произносили:
- Ты что, братка, я же тебя здесь похороню, - а свободная рука готовилась к удару. Щелкнул замок задней дверцы "БМВ".
- Скорее всего ты ошибаешься, приятель, - проговорил он негромко. А потом, резко выдохнув, сделал очень быстрое движение, опустив руку вниз. Пепельная бледность залила лицо боксера, пепельная бледность подступающего болевого шока потянула боксера к земле, потому что его большой палец был теперь сломан.
Задняя дверца автомобиля начала приоткрываться - тот, кто сидел за водителем, решил присоединиться к "беседе". "Напрасно вы все это затеяли, ребята. У меня нет времени ни на вас, ни уж тем более на объяснения с ментами".
Все еще не упуская из виду отключающегося боксера, он сделал шаг к автомобилю - это было его поле, картографический набросок местности, и он видел его как на ладони. Зато все остальное: и пытающийся подняться на ноги Растяпа, и притихшие на мгновение пешеходы - вся неагрессивная среда была размытой. Пока лишь только открывающаяся задняя дверца и белая рука на переднем сиденье, в каком-то удивленном жесте опускающая телефонную трубку: разговор прервался на самом интересном месте? Рука слишком, неправдоподобно белая, следи за рукой, именно она может быть по-настоящему опасна. А пока задняя дверца: к нам решил присоединиться второй пассажир...
Никто не понял, как он выкинул ногу вверх и в сторону, и никто не заметил, как нога прошла по дуге, но в тот момент, когда в проеме задней дверцы показалась коротко стриженная голова, тяжелый горный ботинок впечатался в верхнюю кромку стекла:
- Сидеть!
Этому пассажиру не суждено было явить себя зрителям, на его голову, словно попавшую в тиски между дверцей и ободом крыши, обрушился страшный удар, и он повалился на заднее сиденье. На этом его сегодняшняя партия оказалась сыгранной.
"Третий. Третий - и пора заканчивать. Рука, очень белая рука... Ну все понятно, это была лишь какая-то дурацкая подсветка, однако я не ошибся в тебе, рука. Вовсе не телефонную трубку ты сейчас сжимаешь, мы оба знаем, что этот пистолет, скорее всего называется "ТТ". Эх, третий, лучше бы тебе не вмешиваться: то, что ты сейчас собираешься делать, очень серьезно. Слишком серьезно, третий, и, возможно, нам придется; повысить ставки".
Решение пришло само собой. В его поле, в некотором роде картографической голограмме с размытыми контурами, вычленился пакет с рекламой сигарет "Лаки Страйк". Тот самый, куда пару минут назад Растяпа убрал приобретенное шампанское. А прежде он извлек пакет из кармана следовательно, ничего, кроме одной бутылки, там нет. Сейчас пакет стоял на снегу. А третий уже выбрался из машины, руки опущены, но от него не укрылось движение плеча - пользуясь прикрытием крыла "БМВ", господин Третий передернул затвор. "Значит, вот так... Значит, прямо оттуда ты собираешься палить?! Хорош ты, приятель: час пик, центр Москвы, а ты решил поупражняться в стрельбе по прохожим. Значит, считаешь, что у тебя тормозов нет, ты крутой? И что это такое: "Завалю тебя, падла"? Грубое расточительство нервной энергии. А вот теперь смотри, что на самом деле подразумевает отсутствие тормозов..."
С проворностью кошки он прыгнул к пакету с рекламой сигарет "Лаки Страйк". Взгляд третьего последовал за ним, но еще прежде, чем руки, сжимающие пистолет "ТТ", показались из-за крыла "БМВ", отсвечивающего вечерним светом, бутылка шампанского и пакет превратились в единый метательный снаряд.
Стремительный полет, праща, рассекающая воздух, посланная верной рукой... Хлопок - бутылка взорвалась на финише. "Лаки Страйк"... Хорошо, господин Третий, бутылка разбилась, следовательно, твой череп остался цел. Извини, большего для тебя сделать не мог бледнолицый, ты сам повысил ставки, приятель.
И через секунду, ухватив за плечо Растяпу, в чьих глазах ужас и обида начинали смешиваться с чем-то предваряющим восхищение, и не забыв свой рюкзак, он исчез в черноте, клубящейся за аркой близлежащего двора. Их поглотила ночь еще прежде, чем опешившие прохожие успели прийти в себя.
2
Среда, 28 февраля
Продолжение вечера
Сумасшествие... Нет, не так - СУМАСШЕСТВИЕ!!! Ну и хорошо. Вот и слава Богу! Наконец-то это слово произнесено. Крыша поехала, протек чайник, башня сдвинулась, шкаф поплыл, сдризнулись гайки, болт отшибло, не говоря уже о всяких там дешевых шариках за роликами и прочей лабуде... Ну, чего там еще?! Вот и хорошо. Здорово. Значит, у одного из самых модных режиссеров одного из самых респектабельных рекламных агентств окончательно снесло крышу... Во нормально!
Фильм был такой: огромный, пышущий жаром дизельный локомотив - кажется, что металл этого ожившего монстра раскален докрасна. Скорость: из-под гремящих колес, отливающих тусклым тяжелым светом, словно из ноздрей разгневанных чудовищ, вырываются дымы... Скорость нарастает. Он опасен, этот инфернальный поезд; стонущий вздох искривленных рельсов, безжалостный ритм колес - скорость нарастает. Этот локомотив безумен, он - самоубийца, его путь - освещенные кровью заходящего солнца рельсы - обрывается у разрушенного моста. А скорость все растет - сумасшедший поезд спешит поскорее покончить со всем этим...
В такую суицидальную драму вмонтированы черно-белые кадры: шаги, удары мяча; мгновенные визуальные образы: в черноте кадра - белая кроссовка, четко отпечатывающая шаг, рука, ведущая мяч, капелька пота на эпидермисе кожи, черный баскетболист, сливающийся с фоном кадра, режуще-белая форма...
Стилет: Обратный отсчет
Мы не способны верить в рай и еще меньше в ад.
Х.Л.Б.
Была когда-то такая страна, парень...
Р.К.
Не бойся равнодушных,
в лучшем случае они убьют тебя.
"Песнь Зороастра..."
Специальная благодарность:
Асламбеку Эжаеву, Беку,
Евгению Сухоносову,
Сергею Лещинскому,
Николаю Симонову,
Игорю Титову,
Юрию Приме,
Александру Ф. Скляру
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ НАЧИНАЕТСЯ
Четверг, 29 февраля
11 час. 23 мин. Время московское
- Борт три ноль девять, ответьте земле...
- Земля - триста девятый, слышу вас.
- Ну что, Кондрашов?
- Да, мы нашли ее... дивизия... Она действительно здесь. Я не спец, но похоже на часовой механизм. Вроде бы еще есть запас времени.
- Кондрашов, не трогай ее. Это приказ.
- Земля, помехи, вас не понял.
- Кондрашов! Триста девятый...
- Слышу вас.
- Бомба с сюрпризом. Не прикасаться.
- Понял вас, понял.
- Хорошо. Мне везут сапера. Ложись на новый круг. Высота прежняя.
- Понял.
- Никакой самодеятельности. Конец связи.
Подполковник Коржава отер пот со лба белым платком с вышитыми инициалами, скомкал и спрятал влажную ткань в карман брюк. До последнего момента он надеялся, что это тупая шутка - мало ли идиотов звонят про бомбы в метро или даже чуть ли не в Большом театре. Ну какому уроду взбредет в голову минировать боевую машину? Несерьезно все это. На кой может сдаться военный вертолет? Террорист? Зачем? Охраняемый объект и никакого эффекта. Террорист полез бы к цивильным, гражданская авиация. Но... Коржава мял пальцами сигарету "Ява" - несмотря на все перемены, он остался верен сигаретам, которые курил уже больше двадцати лет, и чувствовал гнетущую слабость в районе желудка. Это был рыхлый человек с усталыми плечами, крупными тяжелыми ладонями и чуть сероватым цветом лица. Он нес в себе все возможные болезненные недуги, которые заполучил, колеся по далеким военным аэродромам Крайнего Севера и знойно-пыльного Юга, и до демобилизации ему оставалось чуть более полутора лет. В каком-то смысле Коржаве повезло - он не станет военным пенсионером в странах Балтии или ближнего зарубежья, будь они все неладны. Коржава дослуживал в нескольких километрах от Кольцевой дороги столицы и после выхода на пенсию собирался всерьез заняться своим здоровьем. В штурманской службе не привыкать к нештатным ситуациям, но с подобным он столкнулся впервые. Теперь Коржава знал, что это не шутка. И так же как он нес в себе все немыслимые болезни, борт триста девять нес в себе бомбу, адскую машину, готовую в любой момент взорваться. Этот молодой улыбчивый старлей с серыми глазами, старший борта Кондрашов, только что обнаружил ее. Там, где и было указано. Старлей на майорской должности...
Псих! Это действия психически больного человека. Он не выдвинул никаких требований. Абсолютно никаких. В машине находится бомба, а машина находится в воздухе... Нет. Так тоже не получается. Психопат проникает на военный объект и минирует боевой вертолет... И так не получается. А потом звонит, рассказывает о бомбе с сюрпризом и не выдвигает никаких требований?.. Требования будут. Что-то происходит, что-то гораздо более неприятное, чем он может себе представить. Коржава уже доложил о ситуации, и решение надо принимать теперь быстро.
- Товарищ полковник, вас. Белый аппарат. Это...
- Он?
- Так точно.
Он... Скорее - "они". Такое не провернуть в одиночку. Охраняемый объект, бомба в военном вертолете. Это... - Коржава почувствовал теперь уже спазм в районе желудка - это какая-то демонстрация... Подполковник взял трубку и снова бросил взгляд на кружащий в небе "Ми-8". Давай, старлей, продержись еще немного, сейчас выясним, что надо этим сукиным детям.
- Подполковник Коржава. - Он проследил, чтобы голос звучал ровно и спокойно - с самого начала владеть ситуацией и не позволять диктовать себе.
- Нашли наш подарок?
Акцент, еле уловимый, но все же акцент. Который пробуют скрыть. Или, что гораздо хуже, делают вид, что пробуют скрыть. Значит, Коржаву убеждают мол, подарок с юга.
- Да. Нашли.
- Вот и хорошо.
- Земляк, давай без ерничества. Что вам надо?
- Всему свое время.
- Сколько у меня есть времени?
- Начинаете соображать. Это тоже хорошо. Представление еще только начинается.
- При чем здесь мой вертолет?
- Ни при чем. Мог быть какой угодно вертолет - оказался этот.
Там, в районе желудка, где только что был спазм, появилась одна огромная опустошающая боль.
- Чего же вы хотите? - Все самые дурные предчувствия Коржавы начинали сбываться прямо на глазах.
- Не надо вызывать саперов - это умная бомба, и вам с ней не справиться.
Подполковник снова полез за платком, нащупал пальцами влажную ткань - в довершение ко всему они еще слушают их частоту. Но что надо этим людям? Что надо им от Коржавы и от этого, еще почти мальчика, Кондрашова?
- Хорошо, я могу сейчас все остановить.
- И это тоже. Давай сразу договоримся: условия здесь буду ставить я.
- Готов и это допустить.
- Уже лучше. Видишь ли...
Секундная пауза показалась Коржаве черной бездонной пропастью, и он с трудом балансировал на ее краю.
- ... Понимаешь, так уж вышло, что твоей птичке не повезло. Три ноль девять.
- Три ноль девять! Но при чем здесь...
- Нет, мы опять теряем общий язык. Три девять - это тридцать девять. Секунд. Столько осталось порхать твоей птичке.
- Что?! Подожди... - Все! Коржава сейчас рухнет в эту бездонную мглу. Подожди, земляк, мы же почти договорились...
- Именно поэтому я предупреждаю. Это все, что я могу для вас сделать.
- Но что ты хочешь?!
- Тридцать две секунды...
- Твою налево!... Савченко, срочно связь с триста девятым!... Экипажу приказываю немедленно покинуть машину. До взрыва - тридцать секунд.
Ну вот и все, он рухнул в эту бездну. Эта бездна была теперь внутри его. Военкоры, военные корреспонденты, двое...
- Подожди, земляк... На борту еще два пассажира, комплект парашютов только на экипаж...
- Двадцать три...
- Ну постой, я прошу тебя... Там два военкора... Пожалуйста.
- На войне такое случается. Девятнадцать...
"На какой войне?" - пронеслось в голове Коржавы, и в это время он услышал:
- Земля, ответьте триста девятому. На бомбе нет никаких фотоэлементов, и на прикосновение она не работает. Бомба в руках у второго пилота. Разрешите избавиться от нее.
Что-то постучало в ту дверь, которая звалась "Успокоением". Они блефуют. Они говорили, что к умной бомбе нельзя прикасаться, а бомба в руках второго пилота. Сейчас, в это самое мгновение, надо было принять решение либо вышвырнуть бомбу прочь, либо приказать экипажу покинуть борт триста девятого. Перед глазами пробежала картинка: вертолет не взрывается в воздухе, он падает. Подполковник Коржава не сумел договориться с блефующим террористом, приказал экипажу эвакуироваться и тем самым потерял машину. Но Коржава уже принял решение. Оно было сформулировано, и сейчас его губы произносили:
- Нет, Кондрашов! Приказываю немедленно покинуть машину и эвакуировать пассажиров.
И одновременно в белой трубке, липкой от прикосновения влажной ладони, он услышал:
- Не надо было ее трогать. Теперь время триста девятого вышло до срока. Все, полковник, смотри в небо.
- Н-е-е-е-т!!!
На какое-то мгновение Коржаве показалось, что пространство перед ним сдвинулось и дыхание, холодное кладбищенское дыхание этого движения, достигло сейчас лица. А потом его голос потонул в кровавой огненной вспышке и в конечной непререкаемости грохота взрыва. Там, где только что находился борт три ноль девять, теперь не было НИЧЕГО. И какая-то безмерная тишина придавила Коржаву к земле, а потом высушила его больные внутренности. Вертолет развалился в воздухе, но мгновение растянулось, и теперь подполковник видел, как горящие обломки борта 309 медленно двигались к земле. Коржава понял эту страшную тишину: работающий двигатель поддерживал в воздухе не только вертолет, он поддерживал ЕГО надежду. Теперь ничего этого не осталось.
- Сука... Тварь! Я достану тебя, тварь! Е...аная сука!
- Мне очень жаль, что так вышло. Я предупреждал.
- Жаль! Тебе жаль?! Тварь ты, сука...
- Коржава... Не вышел из тебя переговорщик... А ведь надо было просто внимательно слушать.
- Ты еще ухмыляешься, тварь! Только что пятерых молодых ребят... Сучий выродок!
- Я больше не намерен извиняться за случившееся, Коржава. Теперь это твоя вина. Но во всем есть свои плюсы - вы наконец поймете, что имеете дело с серьезными людьми.
- Я тебя достану... Ты слышишь меня?! Я тебя достану, тварь. Я разорву твою задницу собственными руками!
- У нас мало времени, одиннадцать тридцать... Слышишь меня, Коржава?! Очень хорошо. Официальный протокол завершен. А теперь слушай меня внимательно: сейчас одиннадцать тридцать... Самолет уже находится в воздухе.
- Что?
- Большой двухпалубный самолет. На борту примерно триста пассажиров... Назвать более точную цифру?
- О чем ты говоришь?
- "Ил-86", Коржава, аэробус. Он уже взлетел и сейчас набирает высоту. И в нем гораздо более умный подарок. Ну, мы снова начинаем находить общий язык?
- Ты просто больной...
- Коржава, я не расслышал, хватит шептать...
- Больной...
- И запомни, Коржава, никаких заходов на посадку, минимальная высота тысяча шестьсот. И ни метром ниже! Умная бомба. Ни метром ниже. Иначе б-у-у-у-м-м!
ЧАСЫ ПОКА СТОЯТ
1
Среда, 28 февраля
Вечер
В поезде метро люди почему-то разглядывали друг друга в отражениях окон. Потом записанный на пленку голос произнес: "Станция Новокузнецкая". На медлительном эскалаторе девушка, улыбавшаяся ему минуту назад в отражении окна, перестала улыбаться и заспешила наверх - ее короткий роман окончен. Он не будет никуда спешить. Сегодня ему исполняется тридцать, и этот свой день - все же стоит признать, что не каждый день человеку исполняется тридцать, - он провел в дороге. Возвращение из служебной командировки... Да, так они это называют - "служебная командировка". Иногда он думал, что в его профессии главное - отъезд или возвращение домой? Он не находил ответа, но, пожалуй, ответ был и не так важен. Когда колешь дрова тяжелым колуном, помимо удовлетворения от физической нагрузки получаешь еще особый вид удовольствия - вот они, результаты твоей работы, прямо перед глазами. А в ЕГО работе? Что важнее: помахать топором или увидеть результат? Такая постановка вопроса довольно крамольна, но ответ, наверное, и не важен. Он посмотрел на свои тяжелые горные ботинки, на штурмовой рюкзак и негромко усмехнулся: девушка приняла его за возвращающегося домой альпиниста? Ну конечно, в такой вязаной шапочке... Что же, несколько последних недель он имел к горам самое непосредственное отношение.
Потом московский метрополитен выпустил его на заснеженную улицу, и он сказал себе: "Ну вот я и дома". Из киоска, торгующего музыкой вразнос, доносилась протяжная песня - "Течет река Волга...". Только на немецком языке. Эпоха сумеречного декаданса, легкого ироничного мазохизма.
Он остановился у расцвеченной нарядной витрины киоска и купил пачку сигарет "Кэмел". Проследил, чтобы не было наклеенной акцизной марки, проверил код. Чушь скорее всего, но вроде бы так они все же получше. Почти пятнадцать лет назад, в послеолимпийской Москве, - он тогда только начинал курить: сигарета-две в неделю, тайком после ужина - ни с чем не сравнимый кайф, - "Кэмел" стоили полтора рубля, и вот это были сигареты!
Первые иностранные сигареты (буржуйские, конечно, соцлагерь не считается), которые они курили с Максом. Эх, как все изменилось с тех пор и "Кэмел" нынче не тот, может, где и существует ТОТ, да не здесь, и "заберите свой великий и ужасный Голливуд, верните "Белое солнце пустыни"... Как говаривал все тот же Макс, бродяга...
Макс откололся первым. Во времена, близкие к олимпийской Москве, это было бы воспринято как предательство, но времена меняются. Никто особо Макса не осуждал; потом за ним последовали еще несколько человек - кто за деньгой, кто за карьерой. Макс был одним из лучших - это признавали все, даже Дед, но он знал про Макса еще кое-что, наверное, потому, что они всегда были ближе других. У каждого из них имелись свои причины заниматься тем, чем они занимались, но все же именно в Максе, может быть, очень глубоко, был упрятан подлинный романтик и уж совершенно точно и вовсе не глубоко самый большой максималист из всех.
Но все же он откололся первым.
- Бутылку шампанского, пожалуйста... Да нет, нашего - брют...
Он убирал сигареты в боковой карман рюкзака и видел, как его место у окошка киоска занял смешной длинноволосый паренек. Растяпа - руки шарят по всем карманам, извлекая скомканные деньги, массу каких-то бумажек...
"То, что ты ищешь, ты никогда не найдешь, приятель, - подумал он и улыбнулся, - но это невелика беда..."
Растяпа любит брют - вот он убрал бутылку шампанского в пакет с рекламой сигарет "Лаки Страйк" и, отходя от киоска, перепутал направление. Теперь он пошел в обратную сторону - эй, Растяпа, так, значит, нам по пути?! Вот и прекрасно, краснокожий... Наверное, студент с замашками хиппи, может, математик, может, поэт...
Он шел все еще улыбаясь и слушал, как его ботинки скрипели по свежевыпавшему снегу. Когда увидел книжный развал, сердце учащенно забилось, но заставил себя пройти мимо. Пауза, так было решено, во всем надо уметь чувствовать паузу...
Все же он решил выкурить сигарету и поймал себя на том, что руки, как и у Растяпы, хлопают по карманам в поисках пачки "Кэмела". Но в следующую секунду он уже забыл о Растяпе.
"Пауза, - усмехнулся, - вот так вот, дружок... Но теперь все - я уже дома".
Теперь он был дома и пауза вроде бы подходила к своему завершению. Но когда-то Дед научил их с Максом читать ЗНАКИ. Это было как детская игра, позже он понял, что это лучшая игра на свете, потому что с тех пор интуиция редко подводила его. И когда резко заскрипели тормоза, что-то шевельнулось в нем, мутное и тревожное, - это опять были ЗНАКИ. Пауза, знаки... И почти неощутимое предвкушение... Эй, бродяга, ты уже ДОМА, ты сейчас обнимешь малышку дочь и жену, и уже ничто тебя не потревожит... Оставим все это.
Тормоза заскрипели у светофора, где множество людей стояли у перехода на другую сторону Пятницкой, и, конечно, это опять господин Растяпа... Самое-Безобидное-Существо-На-Свете вздумало не заметить большой цвета мокрого асфальта (да и асфальт вокруг действительно мокрый) "БМВ". И чуть не оказалось под колесами. Чуть не в счет, но имеется кое-что другое. Такое же НАШЕ, как матрешка, или балалайка, или автомат Калашникова... Автомобиль не так велик - всего лишь пятая модель, и Растяпа ничего не нарушал - уже горел зеленый, однако...
"Братва, не стреляйте друг в друга. - Он снова улыбнулся, шагая по "зебре" перехода. - И песни у нас такие..." И, поравнявшись с капотом "БМВ", вдруг подумал, что если сейчас откроется дверца, то интуиция не подвела и все это только начинается. Хотя опять же, если он успеет отсюда сбежать, то, возможно, удастся уклониться и от всего остального. Ему хватило секунды, чтобы понять, что в автомобиле вовсе не вежливые бизнесмены, "косящие" под джентльменов, - сейчас почему-то стало модно "косить" под невинных овечек, в машине "братки" среднего пошиба и потому самые агрессивные. Трое, одеты дорого и одинаково. Сидящий рядом с водителем делает кому-то телефонное внушение. И даже по телефону - жестикуляция, братва - пальцы веером...
"Они, наверное, не расстаются с мобильными телефонами даже в сортире, подумал он, все еще продолжая улыбаться, - но это не мое собачье дело".
Потом двигатель заглушили, и дверца водителя открылась. С того момента, как Растяпа чуть не оказался под колесами, прошло не больше двух секунд, и теперь он стоял разведя в стороны свои длинные руки и растерянно, моргал.
"Ты еще и подслеповатый, приятель Растяпа... Ну вот, сейчас они будут учить тебя тому, кто в доме хозяин, но и, это не мое собачье дело..."
Надо побыстрее отсюда свалить. У Растяпы хватило безрассудства не заметить большой мокроасфальтовый "БМВ", и сейчас он получит за это по ушам. Сцена, к которой все уже давно привыкли, а привыкли - сами виноваты.
Водитель "БМВ" имел внушительные размеры. Несколько снежинок упало на его плечи, спрятанные под темно-малиновым кашемировым пиджаком, упали за ворот дорогой рубашки, скрывающей массивную трапецию шеи, и теперь таяли там. Деловито и почти безэмоционально, словно выполняя привычную функцию, он нанес Растяпе прямой правый удар. Растяпа, конечно же, был открыт - сопли и слюни веером брызг разлетелись в разные стороны. Удар приличный и довольно профессиональный - вполне возможно, что водитель "БМВ" в прошлом боксер, но вполсилы, и нос скорее всего у Растяпы не сломан. Ну что ж, Растяпа, вот тебя и выучили, впредь будешь осмотрительнее, счастливый человек, не заметивший, что времена изменились и по улицам расползлось опасное безумие... Но Растяпа удержался на ногах и вдруг совершил свою главную ошибку.
(Он подумал, что такие ОТМОРОЖЕННЫЕ, как Растяпа, порой парадоксальным образом оказываются сделанными из очень прочного материала.)
Выронив пакет с бутылкой шампанского, - та, к счастью, не разбилась, упав в мягкий снег, - он поднял кулаки, приняв нелепую стойку. Растяпа решил защищаться. Самый-Безобидный-И-ОТМОРОЖЕННЫЙ-Человек-На-Свете решил заделаться красной тряпкой для быка. Танк и мотылек... Ну, Растяпа, ты действительно поэт и плевать тебе на перемены, краснокожий, ты их не замечаешь. Теперь тебя будут учить по-настоящему. Самый-Растакой-Человек-На-Свете, на свою беду, оказался гордым и прочным внутри. Эх, Растяпа, ты что, собрался изменить сегодня мир?
Серия из двух коротких и точных ударов была гораздо серьезнее, и Растяпа растянулся на мокром асфальте перехода. В лужах вокруг переливались желтые московские фонари. Какие-то вечные сердобольные старушки нашли в себе силы для осуждения и сострадания. Но его, как и большинство прохожих, все это не касается. Сам он виноват, Растяпа, чудо в перьях...
Потом был удар, нанесенный носком ботинка, и крик женщины:
- Боже мой, ты же убьешь мальчика... Остановите его кто-нибудь! Мужчины!
Он продолжал шагать по "зебре" перехода. Что-то с этим криком было не так. Между понятным человеческим порывом и этим криком плескалось что-то очень ненадежное и истеричное. Бам-пара-бам, а наша мадам, часом, не пьяна? Как там у нас обстоят делишки?
- Мужчины!!!
Сломленная дама, спивающаяся истеричная интеллигентка... И это вся поддержка, на которую может рассчитывать Растяпа? Все же лучше, чем ничего...
Еще один удар. Растяпа не отключился, но свернулся калачиком и тихо застонал:
- Ах, сука... За что?
ЕГО ВСЕ ЭТО НЕ КАСАЕТСЯ.
- Мужчины! Ай, остановите... Милиция!
Его все это не касается, но все же...
"ЭЙ, БОКСЕР, ЛЕЖАЧЕГО НЕ БЬЮТ, ЗНАЕШЬ ЖЕ.
ЭЙ, ДА ТЫ, ВИДАТЬ, ЗАБЫЛ ЛИЦО УЧИТЕЛЯ.
Но уже хватит. Какая-то кишка решила тебе несколько поперечить сегодня, боксер, но ты уже сделал свое дело и поэтому - хватит. Иначе ты его убьешь эта пузырящаяся кровь в уголках рта... Достаточно, боксер, не бьют лежачего".
- Милиция! Прекрати, изверг!...
"Эх, боксер... Ну ты что, решил его прибить? Ничего ты ему не сделаешь, он не будет учиться твоей грамоте, боксер, разве только прибьешь, как собаку, попавшуюся тебе по дороге... Хватит, напрасно ты разворачиваешь корпус для удара".
ЕГО ВСЕ ЭТО НЕ КАСАЕТСЯ.
"Напрасно отводишь ногу, помогая замахом руки. Ты забыл лицо Учителя, а память - единственное, что нам остается, боксер. И сейчас носок твоего дорогого ботинка войдет в разбитое окровавленное лицо Растяпы, но вспомни лицо Учителя, боксер, вспомни, как останавливать время и видеть кожей..."
А потом все произошло очень быстро. Одним незаметным движением он опустил вязаную шапочку на глаза, скинув свою ношу. И прежде чем рюкзак упал в кашицу из снега и соли, перехватил руку боксера, зажав нижнюю фалангу большого пальца на болевой. Боксер вскрикнул, резко повернув к нему голову; взгляд боксера, налившись кровью боли, эволюционировал от злобного изумления неверия до проблеска ПОНИМАНИЯ: стоящий перед ним человек, человек, в чьи ледяные глаза он сейчас смотрит, может быть ОПАСЕН. Очень опасен. Он понял это слишком поздно, потому что губы его уже произносили:
- Ты что, братка, я же тебя здесь похороню, - а свободная рука готовилась к удару. Щелкнул замок задней дверцы "БМВ".
- Скорее всего ты ошибаешься, приятель, - проговорил он негромко. А потом, резко выдохнув, сделал очень быстрое движение, опустив руку вниз. Пепельная бледность залила лицо боксера, пепельная бледность подступающего болевого шока потянула боксера к земле, потому что его большой палец был теперь сломан.
Задняя дверца автомобиля начала приоткрываться - тот, кто сидел за водителем, решил присоединиться к "беседе". "Напрасно вы все это затеяли, ребята. У меня нет времени ни на вас, ни уж тем более на объяснения с ментами".
Все еще не упуская из виду отключающегося боксера, он сделал шаг к автомобилю - это было его поле, картографический набросок местности, и он видел его как на ладони. Зато все остальное: и пытающийся подняться на ноги Растяпа, и притихшие на мгновение пешеходы - вся неагрессивная среда была размытой. Пока лишь только открывающаяся задняя дверца и белая рука на переднем сиденье, в каком-то удивленном жесте опускающая телефонную трубку: разговор прервался на самом интересном месте? Рука слишком, неправдоподобно белая, следи за рукой, именно она может быть по-настоящему опасна. А пока задняя дверца: к нам решил присоединиться второй пассажир...
Никто не понял, как он выкинул ногу вверх и в сторону, и никто не заметил, как нога прошла по дуге, но в тот момент, когда в проеме задней дверцы показалась коротко стриженная голова, тяжелый горный ботинок впечатался в верхнюю кромку стекла:
- Сидеть!
Этому пассажиру не суждено было явить себя зрителям, на его голову, словно попавшую в тиски между дверцей и ободом крыши, обрушился страшный удар, и он повалился на заднее сиденье. На этом его сегодняшняя партия оказалась сыгранной.
"Третий. Третий - и пора заканчивать. Рука, очень белая рука... Ну все понятно, это была лишь какая-то дурацкая подсветка, однако я не ошибся в тебе, рука. Вовсе не телефонную трубку ты сейчас сжимаешь, мы оба знаем, что этот пистолет, скорее всего называется "ТТ". Эх, третий, лучше бы тебе не вмешиваться: то, что ты сейчас собираешься делать, очень серьезно. Слишком серьезно, третий, и, возможно, нам придется; повысить ставки".
Решение пришло само собой. В его поле, в некотором роде картографической голограмме с размытыми контурами, вычленился пакет с рекламой сигарет "Лаки Страйк". Тот самый, куда пару минут назад Растяпа убрал приобретенное шампанское. А прежде он извлек пакет из кармана следовательно, ничего, кроме одной бутылки, там нет. Сейчас пакет стоял на снегу. А третий уже выбрался из машины, руки опущены, но от него не укрылось движение плеча - пользуясь прикрытием крыла "БМВ", господин Третий передернул затвор. "Значит, вот так... Значит, прямо оттуда ты собираешься палить?! Хорош ты, приятель: час пик, центр Москвы, а ты решил поупражняться в стрельбе по прохожим. Значит, считаешь, что у тебя тормозов нет, ты крутой? И что это такое: "Завалю тебя, падла"? Грубое расточительство нервной энергии. А вот теперь смотри, что на самом деле подразумевает отсутствие тормозов..."
С проворностью кошки он прыгнул к пакету с рекламой сигарет "Лаки Страйк". Взгляд третьего последовал за ним, но еще прежде, чем руки, сжимающие пистолет "ТТ", показались из-за крыла "БМВ", отсвечивающего вечерним светом, бутылка шампанского и пакет превратились в единый метательный снаряд.
Стремительный полет, праща, рассекающая воздух, посланная верной рукой... Хлопок - бутылка взорвалась на финише. "Лаки Страйк"... Хорошо, господин Третий, бутылка разбилась, следовательно, твой череп остался цел. Извини, большего для тебя сделать не мог бледнолицый, ты сам повысил ставки, приятель.
И через секунду, ухватив за плечо Растяпу, в чьих глазах ужас и обида начинали смешиваться с чем-то предваряющим восхищение, и не забыв свой рюкзак, он исчез в черноте, клубящейся за аркой близлежащего двора. Их поглотила ночь еще прежде, чем опешившие прохожие успели прийти в себя.
2
Среда, 28 февраля
Продолжение вечера
Сумасшествие... Нет, не так - СУМАСШЕСТВИЕ!!! Ну и хорошо. Вот и слава Богу! Наконец-то это слово произнесено. Крыша поехала, протек чайник, башня сдвинулась, шкаф поплыл, сдризнулись гайки, болт отшибло, не говоря уже о всяких там дешевых шариках за роликами и прочей лабуде... Ну, чего там еще?! Вот и хорошо. Здорово. Значит, у одного из самых модных режиссеров одного из самых респектабельных рекламных агентств окончательно снесло крышу... Во нормально!
Фильм был такой: огромный, пышущий жаром дизельный локомотив - кажется, что металл этого ожившего монстра раскален докрасна. Скорость: из-под гремящих колес, отливающих тусклым тяжелым светом, словно из ноздрей разгневанных чудовищ, вырываются дымы... Скорость нарастает. Он опасен, этот инфернальный поезд; стонущий вздох искривленных рельсов, безжалостный ритм колес - скорость нарастает. Этот локомотив безумен, он - самоубийца, его путь - освещенные кровью заходящего солнца рельсы - обрывается у разрушенного моста. А скорость все растет - сумасшедший поезд спешит поскорее покончить со всем этим...
В такую суицидальную драму вмонтированы черно-белые кадры: шаги, удары мяча; мгновенные визуальные образы: в черноте кадра - белая кроссовка, четко отпечатывающая шаг, рука, ведущая мяч, капелька пота на эпидермисе кожи, черный баскетболист, сливающийся с фоном кадра, режуще-белая форма...