Страница:
И это, видимо, общая установка. Захожу в Комитет по безопасности — там соратники В.Илюхина готовят концепцию. Что, спрашиваю, концепция КПРФ? Нет, надпартийная, общенациональная. Разве не странно? Общество расколото, интересы несовместимы, а коммунисты считают, что есть какая-то чудесная схема, которая заставит овец и волков обняться и расцеловаться. Да ведь то, что мы считаем смертельной опасностью для страны (приватизацию, внешний долг, сдачу месторождений иностранному капиталу и т.д.), режим Ельцина и все его «партии» считают благом.
А ведь в Думе можно сделать многое, несмотря на ее бесправие. Она, по сути, должна была бы играть очень важную в России роль юродивого — власти никакой, но рот не заткнешь. Но нет, хочется быть «законодательной властью». Кто же такого юродивого будет слушать. Кадеты в первой Думе, стремясь не допустить революции, более честно и смело обращались к народу как его избранники, чем сегодня коммунисты (и шли почти в полном составе депутатов в тюрьму — вовсе не революционеры, представители старинных аристократических родов).
Если же говорят об идеале государственного устройства, то он никак не советский. Г.Зюганов хвалит разделение властей: «В идеале идея вряд ли может быть оспорена». Как же так? Как раз в идеале-то и может быть оспорена, ибо исключает и державность, и соборность, и советскую власть. Может быть, идеалы еще не определены? Тогда результаты выборов закономерны, и надо бы определить образ желаемого будущего до следующих испытаний.
Вульгарное обвинение («в КПРФ номенклатура, которую более ловкие оттерли от кормушки») скрывает тяжкое и тоскливое подозрение: а не второй ли это виток горбачевщины, загодя заложенный «архитекторами» в сопротивление народа? Ясно, насколько разрушительно для образа КПРФ это подозрение, ведь к Горбачеву подавляющее большинство советских людей относится с омерзением. Но что делается, чтобы это подозрение снять? Я бы сказал, ничего не делается — делается вид, что его не существует.
Говорилось о том, что в верхушке КПРФ много ключевых фигур из бригады Горбачева, причем они не объяснились с народом, не дали анализа своего участия. Сейчас вместо А.И.Лукьянова в президиумах сидит Н.И.Рыжков — прекрасный, симпатичный человек. Но ведь хребет советскому хозяйству ломало правительство под его руководством. Как-то избирателям это объяснить надо.
И все же главное — не в фигурах, а в идеях. Все понимают, что дело непростое, у всех нас много горбачевской сладенькой дряни в голове засело. Надо ее вычищать, а это нам непривычно. Идеологи КПРФ в этом отстают от массы. Горбачев и его братия в идейном плане полностью отвергли марксизм-ленинизм, все его главные положения. Они заменили их идеями-ловушками, идеями-вирусами (это даже не идеология, а именно мышеловка).
Очень упрощая, я бы сказал, что марксизм дал русским коммунистам теорию эксплуатации человека человеком и идею возможности преодоления отчуждения между людьми (утопию возврата к братству, к коммуне) через преодоление частной собственности, а также идею всеобщего освобождения трудящихся — в противовес будущим вариантам национал-социализма. А Ленин дал новую, обогащенную идеями русского анархизма теорию государства, восстановил в правах фигуру крестьянина как союзника рабочего и дал понимание современного мира — империализма, с глобализацией процессов, преодолением свободного рынка и господством финансового капитала. Сталин, еще совершенно не оцененный как теоретик, предвосхитил современное понимание огромных возможностей традиционного общества — «индустриализации не по-западному». Современная мысль идет дальше, включает проблему ресурсов и экологической катастрофы, а также нарастающий конфликт Север—Юг. Все это Горбачев «не приемлет». А КПРФ?
Зюганов говорит, что из марксизма-ленинизма КПРФ отвергла учение о революции. На вопрос, что же еще «отвергла», ответа никогда не было. А людям кажется, что очень многое, причем без всякой причины и объяснения.
Отвергнуто понятие о частной собственности как основы отчуждения и эксплуатации. Отвергнут классовый подход — но не путем его развития и преодоления, а через возврат к утопической картине межклассового согласия. Зюганов дает такую формулу (и даже выносит ее в эпиграф главы своей книги, то есть, считает очень важной): «Воссоединив „красный“ идеал социальной справедливости… и „белый“ идеал национально осмысленной государственности…, Россия обретет, наконец, вожделенное общественное, межсословное, межклассовое согласие». Что здесь осталось от марксизма-ленинизма?
Как можно достичь не компромисса, а прямо воссоединения красного и белого идеалов, если понятие о справедливости у труда и у капитала противоположны (да и были разве когда-то эти идеалы уже соединены)? В истории была одна попытка их соединить — через национал-социализм (социализм для одной нации путем завоевания других и превращения их в пролетариев), но он не совместим ни с красным, ни с белым идеалом.
А что же стоит за «национально осмысленной государственностью»? Отход не только от советского интернационализма, но уже и от той основы, на которой выросла Россия. Во-первых, важно положение Зюганова о том, что СССР распался в силу внутренних причин, был изначально нежизнеспособен — ведь это и есть важнейшее положение всей программы «архитекторов перестройки». Читаем у Зюганова: «Держава распалась потому, что были преданы забвению многовековые корни… всенародного единства». Это — об СССР, а не о феврале 1917 г.
В чем же экономическая причина «распада» СССР, по мнению Зюганова? Вот в чем: «Создание некогда мощного союзного народнохозяйственного комплекса и как его прямое следствие подъем экономик национальных окраин, во многом происшедший за счет центра, не только не укрепил интернационализм, но наоборот подорвал его основы, привел… к развалу СССР, отделению от него „союзных республик“.
Само употребление слов «союзные республики» в кавычках, видимо, означает, что СССР рассматривается как химера, что союза на деле не было.
Здесь, конечно, историческая неточность: никакого «отделения от СССР республик», за исключением прибалтийских, которые никак себя «национальными окраинами» не считали, и в помине не было. СССР разваливали из центра. Но важнее сама мысль, согласно которой подъем экономики национальных окраин привел к развалу СССР, что СССР погубил мощный союзный народнохозяйственный комплекс.
Эта мысль, повторяю, означает не только отказ от всего советского проекта, но и от всего устремления Российской империи. Отказ от Ломоносова с его идеей, что «богатство России прирастать Сибирью будет», и даже от Ермака. Зачем же идти в Якутию, если не вовлекать ее в народнохозяйственный комплекс? И как строить Норильск в ямало-ненецкой окраине, не развивая ее экономику? Эта мысль — чуть измененный соблазн «демократов»: сбросить бы России имперское бремя, разойтись на 30 нормальных государств. Стянуться русским обратно в Московское княжество, ведь уже за Окой — национальные окраины, марийцы и мордва.
Без объяснений, как обухом по голове, отбрасывается один из священных принципов коммунизма: «В основе идеологии и практики обновления России не может находиться никому не понятный пролетарский интернационализм». Допустим, не может (хотя это — вопрос совсем не очевидный), но почему же «никому не понятный»? Сто лет был на знамени партии и, оказывается никому (!) не был понятен. По-моему, как раз на эту тему было много сказано: в этом понятии обрела новую форму именно «всечеловечность», вселенская отзывчивость русской души. Выражаясь суконным языком науки, это — системообразующее свойство русских как этноса. Потому-то они и дошли до Тихого океана, хотя в начале XVII века их было всего столько же, сколько литовцев. Что же, КПРФ теперь будет это свойство изживать из России? Безусловный патриот и уж никак не пролетарский интернационалист философ К.Леонтьев объяснял: «Кто радикал отъявленный, то есть разрушитель, тот пусть любит чистую племенную национальную идею; ибо она есть лишь частное видоизменение космополитической, разрушительной идеи».
Конечно, чего иногда не скажет политик. Но ведь все это издается и переиздается, должно, видимо, стать ядром новой идеологии КПРФ. Как должны к этому относиться советские люди, 85% которых обладают сильным державным мышлением («имперским сознанием»)?
Люди, которые пишут в газету и ставят эти вопросы, не злопыхатели КПРФ. В массе своей это активисты, которые и тянут воз партийной работы, которые ведут всю выборную кампанию и вынуждены на эти вопросы отвечать ежедневно — всем тем, к кому они обращаются за поддержкой компартии. Если на эти вопросы снова не будет никакого ответа, на следующих выборах еще больше голосов соберет очередной генерал с птичьей фамилией, да уже не с такой приятной, как у Лебедя, а какой-нибудь генерал Коршун.
И самое для меня грустное в том, что ответить не только нужно, но и можно. Ибо я убедился, что те подозрения, о который я сообщил выше, глубоко несостоятельны. Не ради куска пирога и не для повторения махинаций Горбачева хлопочут люди, воссоздающие компартию. А попадают они в ловушки слов и идей, потому что за суетой оставляют осмысление слов и идей на потом. Я считаю, что это — принципиальная ошибка. Она уже обходится очень дорого, а может стать фатальной.
1996
Дело не в вождях
Рана сердца, а не разума
А ведь в Думе можно сделать многое, несмотря на ее бесправие. Она, по сути, должна была бы играть очень важную в России роль юродивого — власти никакой, но рот не заткнешь. Но нет, хочется быть «законодательной властью». Кто же такого юродивого будет слушать. Кадеты в первой Думе, стремясь не допустить революции, более честно и смело обращались к народу как его избранники, чем сегодня коммунисты (и шли почти в полном составе депутатов в тюрьму — вовсе не революционеры, представители старинных аристократических родов).
Если же говорят об идеале государственного устройства, то он никак не советский. Г.Зюганов хвалит разделение властей: «В идеале идея вряд ли может быть оспорена». Как же так? Как раз в идеале-то и может быть оспорена, ибо исключает и державность, и соборность, и советскую власть. Может быть, идеалы еще не определены? Тогда результаты выборов закономерны, и надо бы определить образ желаемого будущего до следующих испытаний.
Вульгарное обвинение («в КПРФ номенклатура, которую более ловкие оттерли от кормушки») скрывает тяжкое и тоскливое подозрение: а не второй ли это виток горбачевщины, загодя заложенный «архитекторами» в сопротивление народа? Ясно, насколько разрушительно для образа КПРФ это подозрение, ведь к Горбачеву подавляющее большинство советских людей относится с омерзением. Но что делается, чтобы это подозрение снять? Я бы сказал, ничего не делается — делается вид, что его не существует.
Говорилось о том, что в верхушке КПРФ много ключевых фигур из бригады Горбачева, причем они не объяснились с народом, не дали анализа своего участия. Сейчас вместо А.И.Лукьянова в президиумах сидит Н.И.Рыжков — прекрасный, симпатичный человек. Но ведь хребет советскому хозяйству ломало правительство под его руководством. Как-то избирателям это объяснить надо.
И все же главное — не в фигурах, а в идеях. Все понимают, что дело непростое, у всех нас много горбачевской сладенькой дряни в голове засело. Надо ее вычищать, а это нам непривычно. Идеологи КПРФ в этом отстают от массы. Горбачев и его братия в идейном плане полностью отвергли марксизм-ленинизм, все его главные положения. Они заменили их идеями-ловушками, идеями-вирусами (это даже не идеология, а именно мышеловка).
Очень упрощая, я бы сказал, что марксизм дал русским коммунистам теорию эксплуатации человека человеком и идею возможности преодоления отчуждения между людьми (утопию возврата к братству, к коммуне) через преодоление частной собственности, а также идею всеобщего освобождения трудящихся — в противовес будущим вариантам национал-социализма. А Ленин дал новую, обогащенную идеями русского анархизма теорию государства, восстановил в правах фигуру крестьянина как союзника рабочего и дал понимание современного мира — империализма, с глобализацией процессов, преодолением свободного рынка и господством финансового капитала. Сталин, еще совершенно не оцененный как теоретик, предвосхитил современное понимание огромных возможностей традиционного общества — «индустриализации не по-западному». Современная мысль идет дальше, включает проблему ресурсов и экологической катастрофы, а также нарастающий конфликт Север—Юг. Все это Горбачев «не приемлет». А КПРФ?
Зюганов говорит, что из марксизма-ленинизма КПРФ отвергла учение о революции. На вопрос, что же еще «отвергла», ответа никогда не было. А людям кажется, что очень многое, причем без всякой причины и объяснения.
Отвергнуто понятие о частной собственности как основы отчуждения и эксплуатации. Отвергнут классовый подход — но не путем его развития и преодоления, а через возврат к утопической картине межклассового согласия. Зюганов дает такую формулу (и даже выносит ее в эпиграф главы своей книги, то есть, считает очень важной): «Воссоединив „красный“ идеал социальной справедливости… и „белый“ идеал национально осмысленной государственности…, Россия обретет, наконец, вожделенное общественное, межсословное, межклассовое согласие». Что здесь осталось от марксизма-ленинизма?
Как можно достичь не компромисса, а прямо воссоединения красного и белого идеалов, если понятие о справедливости у труда и у капитала противоположны (да и были разве когда-то эти идеалы уже соединены)? В истории была одна попытка их соединить — через национал-социализм (социализм для одной нации путем завоевания других и превращения их в пролетариев), но он не совместим ни с красным, ни с белым идеалом.
А что же стоит за «национально осмысленной государственностью»? Отход не только от советского интернационализма, но уже и от той основы, на которой выросла Россия. Во-первых, важно положение Зюганова о том, что СССР распался в силу внутренних причин, был изначально нежизнеспособен — ведь это и есть важнейшее положение всей программы «архитекторов перестройки». Читаем у Зюганова: «Держава распалась потому, что были преданы забвению многовековые корни… всенародного единства». Это — об СССР, а не о феврале 1917 г.
В чем же экономическая причина «распада» СССР, по мнению Зюганова? Вот в чем: «Создание некогда мощного союзного народнохозяйственного комплекса и как его прямое следствие подъем экономик национальных окраин, во многом происшедший за счет центра, не только не укрепил интернационализм, но наоборот подорвал его основы, привел… к развалу СССР, отделению от него „союзных республик“.
Само употребление слов «союзные республики» в кавычках, видимо, означает, что СССР рассматривается как химера, что союза на деле не было.
Здесь, конечно, историческая неточность: никакого «отделения от СССР республик», за исключением прибалтийских, которые никак себя «национальными окраинами» не считали, и в помине не было. СССР разваливали из центра. Но важнее сама мысль, согласно которой подъем экономики национальных окраин привел к развалу СССР, что СССР погубил мощный союзный народнохозяйственный комплекс.
Эта мысль, повторяю, означает не только отказ от всего советского проекта, но и от всего устремления Российской империи. Отказ от Ломоносова с его идеей, что «богатство России прирастать Сибирью будет», и даже от Ермака. Зачем же идти в Якутию, если не вовлекать ее в народнохозяйственный комплекс? И как строить Норильск в ямало-ненецкой окраине, не развивая ее экономику? Эта мысль — чуть измененный соблазн «демократов»: сбросить бы России имперское бремя, разойтись на 30 нормальных государств. Стянуться русским обратно в Московское княжество, ведь уже за Окой — национальные окраины, марийцы и мордва.
Без объяснений, как обухом по голове, отбрасывается один из священных принципов коммунизма: «В основе идеологии и практики обновления России не может находиться никому не понятный пролетарский интернационализм». Допустим, не может (хотя это — вопрос совсем не очевидный), но почему же «никому не понятный»? Сто лет был на знамени партии и, оказывается никому (!) не был понятен. По-моему, как раз на эту тему было много сказано: в этом понятии обрела новую форму именно «всечеловечность», вселенская отзывчивость русской души. Выражаясь суконным языком науки, это — системообразующее свойство русских как этноса. Потому-то они и дошли до Тихого океана, хотя в начале XVII века их было всего столько же, сколько литовцев. Что же, КПРФ теперь будет это свойство изживать из России? Безусловный патриот и уж никак не пролетарский интернационалист философ К.Леонтьев объяснял: «Кто радикал отъявленный, то есть разрушитель, тот пусть любит чистую племенную национальную идею; ибо она есть лишь частное видоизменение космополитической, разрушительной идеи».
Конечно, чего иногда не скажет политик. Но ведь все это издается и переиздается, должно, видимо, стать ядром новой идеологии КПРФ. Как должны к этому относиться советские люди, 85% которых обладают сильным державным мышлением («имперским сознанием»)?
Люди, которые пишут в газету и ставят эти вопросы, не злопыхатели КПРФ. В массе своей это активисты, которые и тянут воз партийной работы, которые ведут всю выборную кампанию и вынуждены на эти вопросы отвечать ежедневно — всем тем, к кому они обращаются за поддержкой компартии. Если на эти вопросы снова не будет никакого ответа, на следующих выборах еще больше голосов соберет очередной генерал с птичьей фамилией, да уже не с такой приятной, как у Лебедя, а какой-нибудь генерал Коршун.
И самое для меня грустное в том, что ответить не только нужно, но и можно. Ибо я убедился, что те подозрения, о который я сообщил выше, глубоко несостоятельны. Не ради куска пирога и не для повторения махинаций Горбачева хлопочут люди, воссоздающие компартию. А попадают они в ловушки слов и идей, потому что за суетой оставляют осмысление слов и идей на потом. Я считаю, что это — принципиальная ошибка. Она уже обходится очень дорого, а может стать фатальной.
1996
Дело не в вождях
Со смутной душой идет множество людей к выборам. По привычке бормочут про себя обрывки политической мишуры: фракции, списки, платформа… А закроешь глаза — горящий Дом Советов и позвонки, брызнувшие из спины женщины, принявшей крупнокалиберную очередь. Откроешь глаза — Бабурин в чистом пиджаке обещает, что в Думе он будет оппозицией тому господину, тоже уже в галстуке, который нажимал гашетку. Что он будет эффективно защищать наши интересы. Наши интересы? Какие интересы? Чтобы Россию не убивали — или чтобы ее убивали не так больно? И что демонстрирует сегодня Бабурин — верх самопожертвования, способность ради дела переступить свои человеческие чувства, или успех режима, уже породившего тип «профессионального оппозиционера»?
Я думаю, что первое. Что оппозиция — не многоголовая подсадная утка, предусмотренная (и частично сконструированная) архитекторами перестройки-реформы. Есть, конечно, и провокаторы, как же без них. Но это — вовсе не самое страшное. Ведь провокатор, чтобы ему верили, должен очень хорошо работать для партии и часто выполняет важнейшую организующую роль. Без него, может быть, вообще ничего бы не организовалось. А потом, это ведь тоже наши люди, патриоты. Наверное, не раз в истории они становились искренними борцами. В общем, поскольку это явление неизбежно, надо принимать его как стихийный фактор (конечно, поменьше хлопая ушами).
А потом, диалектика провокации глубже. Вряд ли кто-нибудь сомневается, что разработчики операции 3-4 октября хорошо спровоцировали Руцкого на, казалось бы, абсурдный погром мэрии и поход в Останкино. Для этого и заманили огромную толпу демонстрантов прорывать один за другим заслоны ОМОНа на пути от Октябрьской пл. до Дома Советов. А на деле, если вспомнить весь последний год, именно эта толпа — активная часть «советского общества» — заманивала режим «совершить провокацию» и затем полностью раскрыть свое лицо. Неопределенность была уже невыносима, а русская этика не позволяет даже в мыслях назвать кого-то врагом, пока он тебя не ударил почти смертельно. И «совки» поступили как Гамлет, которому нужны были абсолютно надежные доказательства. Гамлет купил их ценой жизни, и именно за это отдали свои жизни люди, оставшиеся в Доме Советов.
А то, что обыватель не хочет этих доказательств видеть, то это естественно. Увидеть их и продолжать жить нормальной жизнью невозможно. А обыватель должен именно жить и продолжать жизнь страны — ему свыше «приказано выжить». И он защищает свою душу «душевной слепотой». И слава Богу, что он инертен, иначе у нас давно была бы Грузия — ведь оснований для этого побольше, чем в самой Грузии. Но то, что позволено обывателю, противопоказано тому, кто решил «раскрыть глаза» и уже этим участвует в политике. Не говоря уж о тех, кто взял в руки оружие — автомат, должность, газетную строку. И груз особой ответственности — на лидерах оппозиции, которые взялись выполнить миссию, сегодня решающую вопрос жизни и смерти страны. Для них нет нейтрального исхода. Если они окажутся несостоятельны, их вина будет больше, чем режима — тот честно заявил свой проект и подкрепляет слова делами, вплоть до танковых залпов.
Думаю, большинство «совков», как и я, смущены делами и словами оппозиции. Правда, дел-то и нет, а вот в словах концы с концами не вяжутся. Надо бы это объяснить. Я в их тайны не посвящен — в тех мимолетных беседах, которые мне довелось иметь кое с кем из лидеров, они были закрыты непроницаемой броней. Может, я бывал слишком бестактен в вопросах. Но подозреваю, что никаких особых тайн и нет. Выскажу мои соображения, исходя из общедоступной информации.
Во-первых, мы не учитываем той аномальной ситуации, в которой действует оппозиция. Она как бы легальна, а на деле в стране диктатура. Мы ждем, чтобы лидер оппозиции четко изложил видение ситуации и свою программу — а он-то знает, что может говорить лишь то, что не представляет реальной угрозы для режима. Ругать его он может как угодно, брань на вороту не виснет. И так люди знают, что заводы не работают, а батон хлеба стоит 230 руб. Ну, потрать ты данное тебе экранное время на перечисление этих фактов — какой Гайдару вред? Но зайти за некоторый условленный предел в объяснении сути событий или, упаси Боже, в организации сопротивления — нельзя. А ругань, хотя бы такая художественная, как у Невзорова, организующей силой не обладает, лишь душу людям греет.
Когда я говорю диктатура, это вовсе не пугало, не надо хвататься за сердце. Многие у нас ее хотят, а либеральная интеллигенция — почти поголовно. Другой социальной группы со столь тоталитарным сознанием, пожалуй, и не сыскать. А сегодня все фиговые листки с наших интеллигентов-правозащитников слетели. Это — философская проблема, оставим ее. Важно, что сегодня в приложении к нашему политическому порядку диктатура — не метафора. В чем же главный признак этого порядка? Вовсе не в отсутствии многопартийных выборов и какого-никакого парламента. Все эти атрибуты имелись и у наиболее жестоких диктатур, Батисты и Сомосы. Они могли бы даже у себя газету «Советская Россия» открыть, а суть бы их не изменилась.
Главный признак — неформальные вооруженные силы, поддерживающие режим. Есть такие силы («эскадроны смерти», «белая рука», «август-91») — в стране диктатура. Ибо возможны репрессии, за которые режим формально не отвечает. И достаточно показать лишь кончик этих сил, как все, участвующие в политике, намек прекрасно понимают. А 4 октября в Москве эти силы совершенно открыто ехали на боевых машинах пехоты. Зачем же открыто? Зачем телевидение показало неформалов-«афганцев», которые были в БМП? Ведь это скандал, даже, по мировым меркам, преступление. На это пошли именно чтобы заявить совершенно четко о новых правилах игры. Постоянное присутствие «за сценой» этих эскадронов дополняется достаточно тотальным контролем за прессой и ТВ. Я даже думаю, что этот контроль превышает разумный, необходимый для режима уровень. Наверное, его со временем понизят.
И никакой легальной оппозиции, реально опасной режиму, в этих условиях быть не может. Ведь когда Зюганов и Бабурин выступают, к их виску приставлен невидимый нам пистолет. Ну что можно от них требовать? Поставьте-ка себя на их место.
Что же в этих условиях могут противопоставить те, кто считает курс режима гибельным? Самоорганизацию и подполье. Пока что есть время обойтись без второго средства, связанного с огромными издержками и болезнями будущего общества. Можно даже предположить, что радикальные силы режима сознательно ускоряют возникновение «незрелого», разрушительного подполья, которое будет ранить общество и облегчать подавление сопротивления (как это уже было с эсерами, когда провокатор охранки был организатором терактов). А вот для того, чтобы предотвратить самоорганизацию оппозиции, режим не имеет сил — нет широкой социальной базы и массовой партии, которая бы проникла в поры общества и не позволила возникнуть рыхлым, неуловимым структурам. И если этот процесс не идет или идет медленно, то это от нашей привычки ждать «указаний сверху». А кроме того, от надежды на то, что придут Минин с Пожарским или маршал Жуков, скажут нам волшебное слово — и мы пойдем за ними в огонь и воду. Они придут, но только тогда, когда у нас в голове прояснится. А до этого мы их все равно не узнаем.
Собираться кучками и прояснять друг другу голову никакие эскадроны смерти помешать не могут, тем более вне Москвы. Трудность тут в том, что в советского человека была предусмотрительно внедрена ненависть к общественным наукам и к логическому анализу — к «теоретической борьбе». Советская система, защищая нас от соблазнов лукавых буржуазных идеологов, сделала человека беспомощным. Преодолеть эту слабость — дело каждого. Конечно, организованная оппозиция как раз в этом могла бы очень сильно помочь. Но ее лидеры — еще более советские люди, чем «низы» (и само собой, сильно проигрывают «демократам», которые тридцать лет вели дебаты на кухнях). Уже три года предложение кадрам оппозиции «сесть за парту» и пройти минимальный курс по упорядочению мыслей отвергается полностью и единодушно. Какая-то мистическая боязнь логического анализа, как будто трезвое рассуждение повяжет по рукам и ногам.
Тут они, быть может, и правы. Кто искренно не понимает происходящего, тот за него и не отвечает. Но покопаемся в душе — ведь мы все время выдвигаем лидерам гораздо более высокие требования, чем к самим себе. А между тем нагрузка на них гораздо больше и возможности помешать им собраться с мыслями режим имеет неограниченные. Их можно одними интервью с иностранными журналистами уморить. Вот если бы им пришлось в Разливе месяц-другой посидеть. Но поскольку это нереально, надо бы заняться своим образованием «второму эшелону». Лидеры не могут себе позволить по ясности мысли сильно уступать своим заместителям и тоже подтянутся.
И еще, все мы поголовно поддались на хитрый прием идеологов режима — как только кто-то из оппозиции чудом получает жалкие три минуты экрана, его «срезают» безотказным вопросом: «А какая у вас конструктивная программа?». Мол, критиковать все мастера. И человек начинает, как рыба, глотать воздух и размахивать какими-то бумагами, но тут его время истекает. А ведь вопрос — чистая демагогия. Когда грабитель замахнулся на тебя кистенем — в чем твоя конструктивная программа? В том, чтобы на будущий год перестроить сарай? Нет. Самая конструктивная программа в этой ситуации — увернуться от удара, крикнуть «караул!», нашарить булыжник.
Сегодня Россия — в тяжелом кризисе, в шоке. Плохо соображая, затуманенным взором мы следим за манипуляциями каких-то странных господ. Что они достают из-за пазухи? Носовой платок — или гирю в платке? Зачем шприц? Зачем они ощупывают нашу шею? В чем наша конструктивная программа? Да прежде всего в том, чтобы продрать глаза. И увернуться. И постараться обойтись без булыжника. А «караул» уже кричать бесполезно, сторожа подкуплены.
И коммунисты, и патриоты в своих выступлениях сразу же смешивают совершенно разные (а порой несовместимые) вещи — свой идеал общественного устройства и действия сегодня, в момент острого кризиса. Начинают доказывать, что они «тоже за рынок, за реформы»? Какие реформы, какой рынок? Для этого у нас есть Шумейко. Вы боитесь, что люди заподозрят вас в желании «восстановить социализм»? Уже не заподозрят, ибо хозяйство подорвано настолько, что ни о каком социализме долго вопрос стоять не будет. Вопрос в том, избежим ли мы военного коммунизма. И спорить надо не о капитализме и социализме — они уже недосягаемы в обозримом будущем, а о том, как пресечь разграбление страны и распад общества. Вернее, не спорить, а сказать эзоповым языком.
И разобраться, наконец, с вопросом, который стоит перед каждым патриотом: «Возможно ли уничтожить Россию?». Сегодня большинство оправдывает свою апатию сладким ответом: да нет, это невозможно. Никогда, мол, такого не было. Авось, как-нибудь обойдется. Ничего, мол, у них не получится. А ведь если упорядочить проблему, то буквально никаких оснований для этой надежды нет. И каждый, кого удается заставить пройти всю цепочку логических заключений, приходит к этому же выводу. Хорошо бы лидерам оппозиции тоже сесть за стол и такую работу проделать.
Конечно, в выборах участвовать надо, как это ни противно. Но нельзя впадать в иллюзии — заставить режим отказаться от губительного для России проекта парламентским путем не удастся. Демонтаж советской власти и устранение «горизонтального» партийного контроля сразу дало исполнительной власти диктаторские полномочия. Демократической культуры в обществе еще нет, остатки стыдливости пришедшая к власти партия отбросила. Нанять десяток офицеров и арендовать танковое время денег всегда хватит. Наличие даже сильной оппозиционной фракции в Думе проблемы не решает. Но может быть очень полезно именно для самоорганизации сил сопротивления «внизу». Если не будет какого-то уникального стечения обстоятельств, на быструю смену режима или отказ его от распыления России надеяться не приходится. А значит, надо браться за дело всерьез — заняться прежде всего самими собой.
1993
Я думаю, что первое. Что оппозиция — не многоголовая подсадная утка, предусмотренная (и частично сконструированная) архитекторами перестройки-реформы. Есть, конечно, и провокаторы, как же без них. Но это — вовсе не самое страшное. Ведь провокатор, чтобы ему верили, должен очень хорошо работать для партии и часто выполняет важнейшую организующую роль. Без него, может быть, вообще ничего бы не организовалось. А потом, это ведь тоже наши люди, патриоты. Наверное, не раз в истории они становились искренними борцами. В общем, поскольку это явление неизбежно, надо принимать его как стихийный фактор (конечно, поменьше хлопая ушами).
А потом, диалектика провокации глубже. Вряд ли кто-нибудь сомневается, что разработчики операции 3-4 октября хорошо спровоцировали Руцкого на, казалось бы, абсурдный погром мэрии и поход в Останкино. Для этого и заманили огромную толпу демонстрантов прорывать один за другим заслоны ОМОНа на пути от Октябрьской пл. до Дома Советов. А на деле, если вспомнить весь последний год, именно эта толпа — активная часть «советского общества» — заманивала режим «совершить провокацию» и затем полностью раскрыть свое лицо. Неопределенность была уже невыносима, а русская этика не позволяет даже в мыслях назвать кого-то врагом, пока он тебя не ударил почти смертельно. И «совки» поступили как Гамлет, которому нужны были абсолютно надежные доказательства. Гамлет купил их ценой жизни, и именно за это отдали свои жизни люди, оставшиеся в Доме Советов.
А то, что обыватель не хочет этих доказательств видеть, то это естественно. Увидеть их и продолжать жить нормальной жизнью невозможно. А обыватель должен именно жить и продолжать жизнь страны — ему свыше «приказано выжить». И он защищает свою душу «душевной слепотой». И слава Богу, что он инертен, иначе у нас давно была бы Грузия — ведь оснований для этого побольше, чем в самой Грузии. Но то, что позволено обывателю, противопоказано тому, кто решил «раскрыть глаза» и уже этим участвует в политике. Не говоря уж о тех, кто взял в руки оружие — автомат, должность, газетную строку. И груз особой ответственности — на лидерах оппозиции, которые взялись выполнить миссию, сегодня решающую вопрос жизни и смерти страны. Для них нет нейтрального исхода. Если они окажутся несостоятельны, их вина будет больше, чем режима — тот честно заявил свой проект и подкрепляет слова делами, вплоть до танковых залпов.
Думаю, большинство «совков», как и я, смущены делами и словами оппозиции. Правда, дел-то и нет, а вот в словах концы с концами не вяжутся. Надо бы это объяснить. Я в их тайны не посвящен — в тех мимолетных беседах, которые мне довелось иметь кое с кем из лидеров, они были закрыты непроницаемой броней. Может, я бывал слишком бестактен в вопросах. Но подозреваю, что никаких особых тайн и нет. Выскажу мои соображения, исходя из общедоступной информации.
Во-первых, мы не учитываем той аномальной ситуации, в которой действует оппозиция. Она как бы легальна, а на деле в стране диктатура. Мы ждем, чтобы лидер оппозиции четко изложил видение ситуации и свою программу — а он-то знает, что может говорить лишь то, что не представляет реальной угрозы для режима. Ругать его он может как угодно, брань на вороту не виснет. И так люди знают, что заводы не работают, а батон хлеба стоит 230 руб. Ну, потрать ты данное тебе экранное время на перечисление этих фактов — какой Гайдару вред? Но зайти за некоторый условленный предел в объяснении сути событий или, упаси Боже, в организации сопротивления — нельзя. А ругань, хотя бы такая художественная, как у Невзорова, организующей силой не обладает, лишь душу людям греет.
Когда я говорю диктатура, это вовсе не пугало, не надо хвататься за сердце. Многие у нас ее хотят, а либеральная интеллигенция — почти поголовно. Другой социальной группы со столь тоталитарным сознанием, пожалуй, и не сыскать. А сегодня все фиговые листки с наших интеллигентов-правозащитников слетели. Это — философская проблема, оставим ее. Важно, что сегодня в приложении к нашему политическому порядку диктатура — не метафора. В чем же главный признак этого порядка? Вовсе не в отсутствии многопартийных выборов и какого-никакого парламента. Все эти атрибуты имелись и у наиболее жестоких диктатур, Батисты и Сомосы. Они могли бы даже у себя газету «Советская Россия» открыть, а суть бы их не изменилась.
Главный признак — неформальные вооруженные силы, поддерживающие режим. Есть такие силы («эскадроны смерти», «белая рука», «август-91») — в стране диктатура. Ибо возможны репрессии, за которые режим формально не отвечает. И достаточно показать лишь кончик этих сил, как все, участвующие в политике, намек прекрасно понимают. А 4 октября в Москве эти силы совершенно открыто ехали на боевых машинах пехоты. Зачем же открыто? Зачем телевидение показало неформалов-«афганцев», которые были в БМП? Ведь это скандал, даже, по мировым меркам, преступление. На это пошли именно чтобы заявить совершенно четко о новых правилах игры. Постоянное присутствие «за сценой» этих эскадронов дополняется достаточно тотальным контролем за прессой и ТВ. Я даже думаю, что этот контроль превышает разумный, необходимый для режима уровень. Наверное, его со временем понизят.
И никакой легальной оппозиции, реально опасной режиму, в этих условиях быть не может. Ведь когда Зюганов и Бабурин выступают, к их виску приставлен невидимый нам пистолет. Ну что можно от них требовать? Поставьте-ка себя на их место.
Что же в этих условиях могут противопоставить те, кто считает курс режима гибельным? Самоорганизацию и подполье. Пока что есть время обойтись без второго средства, связанного с огромными издержками и болезнями будущего общества. Можно даже предположить, что радикальные силы режима сознательно ускоряют возникновение «незрелого», разрушительного подполья, которое будет ранить общество и облегчать подавление сопротивления (как это уже было с эсерами, когда провокатор охранки был организатором терактов). А вот для того, чтобы предотвратить самоорганизацию оппозиции, режим не имеет сил — нет широкой социальной базы и массовой партии, которая бы проникла в поры общества и не позволила возникнуть рыхлым, неуловимым структурам. И если этот процесс не идет или идет медленно, то это от нашей привычки ждать «указаний сверху». А кроме того, от надежды на то, что придут Минин с Пожарским или маршал Жуков, скажут нам волшебное слово — и мы пойдем за ними в огонь и воду. Они придут, но только тогда, когда у нас в голове прояснится. А до этого мы их все равно не узнаем.
Собираться кучками и прояснять друг другу голову никакие эскадроны смерти помешать не могут, тем более вне Москвы. Трудность тут в том, что в советского человека была предусмотрительно внедрена ненависть к общественным наукам и к логическому анализу — к «теоретической борьбе». Советская система, защищая нас от соблазнов лукавых буржуазных идеологов, сделала человека беспомощным. Преодолеть эту слабость — дело каждого. Конечно, организованная оппозиция как раз в этом могла бы очень сильно помочь. Но ее лидеры — еще более советские люди, чем «низы» (и само собой, сильно проигрывают «демократам», которые тридцать лет вели дебаты на кухнях). Уже три года предложение кадрам оппозиции «сесть за парту» и пройти минимальный курс по упорядочению мыслей отвергается полностью и единодушно. Какая-то мистическая боязнь логического анализа, как будто трезвое рассуждение повяжет по рукам и ногам.
Тут они, быть может, и правы. Кто искренно не понимает происходящего, тот за него и не отвечает. Но покопаемся в душе — ведь мы все время выдвигаем лидерам гораздо более высокие требования, чем к самим себе. А между тем нагрузка на них гораздо больше и возможности помешать им собраться с мыслями режим имеет неограниченные. Их можно одними интервью с иностранными журналистами уморить. Вот если бы им пришлось в Разливе месяц-другой посидеть. Но поскольку это нереально, надо бы заняться своим образованием «второму эшелону». Лидеры не могут себе позволить по ясности мысли сильно уступать своим заместителям и тоже подтянутся.
И еще, все мы поголовно поддались на хитрый прием идеологов режима — как только кто-то из оппозиции чудом получает жалкие три минуты экрана, его «срезают» безотказным вопросом: «А какая у вас конструктивная программа?». Мол, критиковать все мастера. И человек начинает, как рыба, глотать воздух и размахивать какими-то бумагами, но тут его время истекает. А ведь вопрос — чистая демагогия. Когда грабитель замахнулся на тебя кистенем — в чем твоя конструктивная программа? В том, чтобы на будущий год перестроить сарай? Нет. Самая конструктивная программа в этой ситуации — увернуться от удара, крикнуть «караул!», нашарить булыжник.
Сегодня Россия — в тяжелом кризисе, в шоке. Плохо соображая, затуманенным взором мы следим за манипуляциями каких-то странных господ. Что они достают из-за пазухи? Носовой платок — или гирю в платке? Зачем шприц? Зачем они ощупывают нашу шею? В чем наша конструктивная программа? Да прежде всего в том, чтобы продрать глаза. И увернуться. И постараться обойтись без булыжника. А «караул» уже кричать бесполезно, сторожа подкуплены.
И коммунисты, и патриоты в своих выступлениях сразу же смешивают совершенно разные (а порой несовместимые) вещи — свой идеал общественного устройства и действия сегодня, в момент острого кризиса. Начинают доказывать, что они «тоже за рынок, за реформы»? Какие реформы, какой рынок? Для этого у нас есть Шумейко. Вы боитесь, что люди заподозрят вас в желании «восстановить социализм»? Уже не заподозрят, ибо хозяйство подорвано настолько, что ни о каком социализме долго вопрос стоять не будет. Вопрос в том, избежим ли мы военного коммунизма. И спорить надо не о капитализме и социализме — они уже недосягаемы в обозримом будущем, а о том, как пресечь разграбление страны и распад общества. Вернее, не спорить, а сказать эзоповым языком.
И разобраться, наконец, с вопросом, который стоит перед каждым патриотом: «Возможно ли уничтожить Россию?». Сегодня большинство оправдывает свою апатию сладким ответом: да нет, это невозможно. Никогда, мол, такого не было. Авось, как-нибудь обойдется. Ничего, мол, у них не получится. А ведь если упорядочить проблему, то буквально никаких оснований для этой надежды нет. И каждый, кого удается заставить пройти всю цепочку логических заключений, приходит к этому же выводу. Хорошо бы лидерам оппозиции тоже сесть за стол и такую работу проделать.
Конечно, в выборах участвовать надо, как это ни противно. Но нельзя впадать в иллюзии — заставить режим отказаться от губительного для России проекта парламентским путем не удастся. Демонтаж советской власти и устранение «горизонтального» партийного контроля сразу дало исполнительной власти диктаторские полномочия. Демократической культуры в обществе еще нет, остатки стыдливости пришедшая к власти партия отбросила. Нанять десяток офицеров и арендовать танковое время денег всегда хватит. Наличие даже сильной оппозиционной фракции в Думе проблемы не решает. Но может быть очень полезно именно для самоорганизации сил сопротивления «внизу». Если не будет какого-то уникального стечения обстоятельств, на быструю смену режима или отказ его от распыления России надеяться не приходится. А значит, надо браться за дело всерьез — заняться прежде всего самими собой.
1993
Рана сердца, а не разума
Лидеров оппозиции можно заподозрить в желании дождаться упрощения ситуации: бедствия приведут людей в отчаяние, создадут «революционную ситуацию», и люди взовут к организованной оппозиции: «веди нас в бой!». И голову ломать не придется.
Дожидаться «социального взрыва» — мало чести. Честь в том, чтобы избежать его, уйти от пропасти социального насилия и мщения. Первые его признаки как раз оттолкнут половину колеблющихся и сплотят противостоящие части общества. А без того, чтобы верно объяснить людям происшедшее с СССР, и социальный взрыв не поможет. Ну, сменят сотню высших чиновников, кого-то поймают в аэропорту — а дальше что? И речь идет не о «программе», о которой бубнит запускающий мелочные обманы Гайдар. Программа, вполне разумная, уже почти очевидна, но дело серьезнее. Ведь перед патриотическим правительством встанет такая трудная задача, какой никогда, пожалуй, не стояло. Сегодня над Россией навис не разоренный войной и внутренними конфликтами Запад, а консолидированная, пусть на время, «мировая цивилизация», в которой даже позиции крайне правых и крайне левых по отношению к России (СССР) различаются не слишком сильно. Не сорваться на гибельное противостояние можно будет лишь при мощной, однозначной поддержке большинства населения. А что оно поддержит?
Вот, Юрий Власов пишет, что Россия нуждается в Вожде — и рисует страшный образ Сталина. Но сила Сталина была не в маузере Ягоды, а в том, что были у него «слова, как пудовые гири, верны». Почему Ельцин, даже разорив страну и нарушив почти все свои обещания, до сих пор владеет умами множества людей? Не чудо ли это? Разве он — такая уж симпатичная фигура? Сила его лишь в том, что он три года назад сказал своим грубым языком несколько верных слов, точно нащупав в душах людей нужные струны. Пусть эти струны были квалифицированно обнажены и натянуты целой бригадой «прорабов перестройки» — это их победа. Война есть война.
Сегодня, вспоминая недавнее прошлое, я даже выскажу предположение, что и слов-то никаких Ельцин не сказал — эти его слова создало наше собственное воображение, с помощью гипнотизеров с ТВ. Мы сами создали себе миф Ельцина — крутого борца с номенклатурой. Он иногда шевелил губами, что-то рычал, а мы «додумывали». Мы сами сотворили себе этого кумира, вернувшись в «язычество» из обрыдлой церкви Суслова и отвернувшись от гаденького соблазнителя Горбачева. Пусть сорвано уже с кумира несколько масок, видна под ними Безносая — это только добавляет хаоса в умах. И прежде всего требовалось от наших лидеров понять: что обрыдло в теологии Суслова, в чем суть «мифа Ельцина» и почему стал гадок Горбачев. Но понять это оказалось пока что не по плечу. И не только понять, но даже задать простые вопросы, не боясь вопиющих противоречий в самих вопросах. Политик этого избегает — легко поскользнуться. Мне легче рискнуть, хотя и могу потерять тот небольшой авторитет, что накопил, рассуждая о сравнительно простых проблемах.
Оставим пока в стороне «сознательных демократов», ненавидевших советскую власть из идейных соображений, а также тех, кто был этой властью прямо обижен. Обе эти категории составляют меньшинство, хотя и влиятельное (особенно в среде интеллигенции). Поговорим о человеке, жившем обычной жизнью, далекой от власти и ее идеологических терзаний. Задумаемся над очевидным фактом: советский человек стал испытывать почти ненависть к номенклатуре — касте-хранительнице советского строя — за то, что она пользовалась «льготами и привилегиями». На этой почве и произошло сотворение Ельцина. А сегодня тот же человек равнодушно взирает на воров и хапуг, которые его обобрали и нагло демонстрируют свое неправедное богатство. Не прощалась черная «Волга» секретаря райкома, но не колет глаз белый «мерседес» директора АО, хотя бы это был тот же самый бывший секретарь. В чем тут дело?
Дожидаться «социального взрыва» — мало чести. Честь в том, чтобы избежать его, уйти от пропасти социального насилия и мщения. Первые его признаки как раз оттолкнут половину колеблющихся и сплотят противостоящие части общества. А без того, чтобы верно объяснить людям происшедшее с СССР, и социальный взрыв не поможет. Ну, сменят сотню высших чиновников, кого-то поймают в аэропорту — а дальше что? И речь идет не о «программе», о которой бубнит запускающий мелочные обманы Гайдар. Программа, вполне разумная, уже почти очевидна, но дело серьезнее. Ведь перед патриотическим правительством встанет такая трудная задача, какой никогда, пожалуй, не стояло. Сегодня над Россией навис не разоренный войной и внутренними конфликтами Запад, а консолидированная, пусть на время, «мировая цивилизация», в которой даже позиции крайне правых и крайне левых по отношению к России (СССР) различаются не слишком сильно. Не сорваться на гибельное противостояние можно будет лишь при мощной, однозначной поддержке большинства населения. А что оно поддержит?
Вот, Юрий Власов пишет, что Россия нуждается в Вожде — и рисует страшный образ Сталина. Но сила Сталина была не в маузере Ягоды, а в том, что были у него «слова, как пудовые гири, верны». Почему Ельцин, даже разорив страну и нарушив почти все свои обещания, до сих пор владеет умами множества людей? Не чудо ли это? Разве он — такая уж симпатичная фигура? Сила его лишь в том, что он три года назад сказал своим грубым языком несколько верных слов, точно нащупав в душах людей нужные струны. Пусть эти струны были квалифицированно обнажены и натянуты целой бригадой «прорабов перестройки» — это их победа. Война есть война.
Сегодня, вспоминая недавнее прошлое, я даже выскажу предположение, что и слов-то никаких Ельцин не сказал — эти его слова создало наше собственное воображение, с помощью гипнотизеров с ТВ. Мы сами создали себе миф Ельцина — крутого борца с номенклатурой. Он иногда шевелил губами, что-то рычал, а мы «додумывали». Мы сами сотворили себе этого кумира, вернувшись в «язычество» из обрыдлой церкви Суслова и отвернувшись от гаденького соблазнителя Горбачева. Пусть сорвано уже с кумира несколько масок, видна под ними Безносая — это только добавляет хаоса в умах. И прежде всего требовалось от наших лидеров понять: что обрыдло в теологии Суслова, в чем суть «мифа Ельцина» и почему стал гадок Горбачев. Но понять это оказалось пока что не по плечу. И не только понять, но даже задать простые вопросы, не боясь вопиющих противоречий в самих вопросах. Политик этого избегает — легко поскользнуться. Мне легче рискнуть, хотя и могу потерять тот небольшой авторитет, что накопил, рассуждая о сравнительно простых проблемах.
Оставим пока в стороне «сознательных демократов», ненавидевших советскую власть из идейных соображений, а также тех, кто был этой властью прямо обижен. Обе эти категории составляют меньшинство, хотя и влиятельное (особенно в среде интеллигенции). Поговорим о человеке, жившем обычной жизнью, далекой от власти и ее идеологических терзаний. Задумаемся над очевидным фактом: советский человек стал испытывать почти ненависть к номенклатуре — касте-хранительнице советского строя — за то, что она пользовалась «льготами и привилегиями». На этой почве и произошло сотворение Ельцина. А сегодня тот же человек равнодушно взирает на воров и хапуг, которые его обобрали и нагло демонстрируют свое неправедное богатство. Не прощалась черная «Волга» секретаря райкома, но не колет глаз белый «мерседес» директора АО, хотя бы это был тот же самый бывший секретарь. В чем тут дело?