Каралис Дмитрий. В поисках утраченных предков (сборник)

   Медведев определил, что активное волокитство – летний вид спорта у греков, живущих в курортных местечках, а зимние упражнения – лишь способ поддержать форму.
   Вольному воля. Пусть ее подцепит хоть страстный грек, хоть сдержанный скандинав – Медведев ревновать не будет. Пусть она целые дни проводит с кавалерами, а по вечерам кувыркается в своем отдельном номере пятизвездочного отеля. Он ведет себя вполне по-дружески, не давая ей повода усомниться, что он зрелый человек, а не юбочник, ищущий развлечений, и вместе они – всего лишь бывшие сограждане не существующей ныне державы, что и послужило поводом к их знакомству. Он не задает ей каверзных вопросов, чтобы выпытать ее тайну – а она, безусловно, есть. Он слушает то, что ему считают нужным сообщить, кивает, запоминает, немного рассказывает о себе. Пусть появится кавалер – ей нужно отвлечься, за этим она, скорее всего, и летела на курорт. Будет немного обидно, но все, что ни делается, – к лучшему, он вернется к своему роману, а потом они встретятся у трапа самолета и вместе долетят до Афин. И это тоже сюжет…
 
   Медведев прыгал по каменным скамейкам древнего эллинского стадиона, хулиганским образом срывал горький апельсин с ветки за оградой виллы, зашвыривал камень в синее небо, чтобы он перелетел величественный портик местного акрополя, и корил себя за то, что ведет себя как мальчишка, а не умудренный годами человек, и эту удаль Оксана может расценить в свою пользу. Но бес, вселившийся в него вчера вечером, вновь подстрекал его на мелкие подвиги, и Медведев, взойдя на пригорок, с которого открывался чудный вид на остров и окружающее его море, вдруг начинал трясти маслину, чтобы попробовать мелких невкусных ягод и угостить трофеем Оксану.
   Снежная Королева исчезла, Барби повеселела и смотрела на него с задумчивой улыбкой. Иногда она подолгу молчала, разглядывая пейзаж, или принималась рассказывать с самого неожиданного места. Медведев догадывался, что ее разговорчивость, как и его собственное желание слегка покрасоваться – как же! он писатель! – есть симптомы болезни попутчика, быстро излечимой совместными откровениями, и предтеча другой хвори – если времени окажется вдоволь: экспедиционного бешенства…
   – Слушай дальше. Отзимовали мы первую зиму, к весне приезжает Матвеич. – Они шли по холму, удаляясь от Акрополя, и Оксана срывала мелкие голубые цветочки, собирая букет. – «Во, – говорит, – какие вы молодцы! Все сделали! А я, блин, ногу на кладбище подвернул, всю зиму с постели не вставал, лучше бы я, блин, умер!»
   А мы ремонт уже сделали, открыли в доме магазинчик, гостиницу на чердаке – для туристов. Матвеич говорит: «Я на вас работать буду, но платите мне зарплату. Хотя бы сто пятьдесят долларов». Мама говорит: «Саша! Какая зарплата? С чего? Мы же одна семья! Ты мой муж двадцать лет!» Матвеич на меня смотрит – поддержи, дескать, ты всегда за меня заступалась. Я молчу – у нас брат в семье за старшего. Брат говорит: «Матвеич, вы же на здоровье жалуетесь, как же будете работать?» – «Вот на лекарства и заработаю».
   – Дали? – Медведев сорвал нечто розовое в колючках и протянул Оксане.
   – Он нам дал! – Оксана приняла и вложила в букет. – В долг и под проценты…
   Оксана опустилась на валун с сизыми мохнатыми лишаями, сняла темные очки. Медведев присел рядом, сдув паучка, пружинисто шагающего по его кисти. Ее сумочка пограничным знаком встала между ними.
   Медведев смотрел, как по близкому шоссе, рассекая теплый воздух, весело катил автобус. «Взять, что ли, напрокат автомобиль, – мечтательно подумал он, – и с ветерком, по всему острову!» Он быстро прикинул: на днях выплатят компенсацию за авиабилеты, а друг, ссудивший деньги на поездку, жестких сроков отдачи не назначал – можно перекрутиться, перезанять.
   – Что тебе еще рассказать? – Оксана тронула Медведева за плечо.
   – Что хочешь. Мне все интересно.
   Они оставили валун и пошли бродить дальше.
   Из рассказов Оксаны вырастали замечательные персонажи.
   Чего стоил один только Матвеич, муж матери – неудачник международного масштаба! Судьба била его в разных государствах и частях света – в Польше, России, Чехии, на земле родной Белоруссии, в Америке, куда он ездил проведать дочку, давала тумаков в Израиле, где весело жили его родственники, била в мегаполисах и мелких географических пунктах, но он, вскрикивая после каждого удара: «Ой, блин, лучше бы я умер!..» – продолжал жить ничуть не хуже, чем прежде, а иной раз и лучше. Начиная свой день с постанываний: «Ой, блин, как я плохо спал! Ой, блин, умываться неохота! Ой, блин, есть неохота! Ой, блин, где-то наша кошка?», он осторожно делал зарядку, плотно завтракал, выходил в сад, ругал за своеволие кота, неожиданно выскочившего из подвала, критиковал мимоходом пернатых, отмечал непорядок на небе и, сняв три вида сигнализации, выводил из гаража «филицию-шкода», чтобы она подышала воздухом, а к вечеру опять встала в стойло.
   – Ты спрашиваешь, чем он у нас занимается? – Оксана остановилась на склоне зеленого холма и обернулась, поджидая Медведева. – Трендит и ест! Я, говорит, больше всего в жизни люблю две вещи: готовить и есть…
   Симпатии Медведева к Матвеичу росли стремительно – отличный типаж! И он подумал: а не посвятить ли ему отдельную главу? Пусть это будет повесть о семье эмигрантов из Белоруссии. А почему бы и нет?..
   – А назад не тянет? – Медведев крутил в руках терпко пахнущую кипарисовую шишечку.
   – Пока не тянет. Как вспомню ту жизнь… Правда, бабулька у меня одна знакомая в деревушке под Гомелем живет. Ну просто знакомая, познакомились как-то давно. Одинокая, всех во время войны потеряла. Я ее часто навещала. Беленькая такая, спина прямая, в доме чисто, тарелочки народные висят. Мы с ней сядем, самогонки выпьем, песни старинные поем… Вот ее бы я навестила… – Оксана помолчала, словно перебирала в памяти приятные подробности деревенских посиделок, и весело продолжила: – Слушай, сейчас расскажу! Работала я в столовой на раздаче у лесорубов. Час пешком от дома. Всегда во всем чистеньком – шорты, футболочка, носочки. А каждый же мужчина имеет надежду, что ему что-то отломится… И вот один мастер у лесорубов…
   – Какие в Чехии лесорубы? Какие там леса?
   – Это была частная лесопилка пани Гржебы, досталась ей по реституции. Лес валили и доски пилили.
   – А какой лес? Лиственный?
   – Ну да, вроде лиственный. – Оксана задумалась, припоминая, и уверенно махнула рукой: – Лиственный, лиственный…
   – И что этот мастер? Приставал?
   – Все пытался меня то за руку потрогать, то за шею, то за щечку. А я это ненавижу. Однажды дала ему по руке – больно дала. Так он приходит на следующий день, руку тянет и сам себе другой рукой – хрясь! – не тянись. А до меня там алкоголица работала, чешка – держала для лесорубов ром на опохмелку. Пивом они не опохмелялись…
   – А кто это – пани Гржеба?
   – Да простая женщина – секретаршей работала. – Оксана нагнулась и сорвала желтую звездочку цветка. – Ей после реституции отдали замок, пилораму, господу, дачу в горах – шестнадцать комнат. В замке, говорит, даже не была – там выставка художественных промыслов, по закону надо семь лет ждать, чтобы полностью к тебе вернулось. Ну вот. Она видит, что я женщина сильная, в Чехию не помирать приехала, а жизнь строить, попросила ее Мариной называть, камарадкой. Придет ко мне в гости, сядет возле рояля: «Оксана, что-то грустно, подари мне, пожалуйста, Гайдна…» Потом она попросила, чтобы я на себя всю столовую взяла, управляющей стала… Ей понравилось, что я строго с лесорубами себя веду – ром отменила, пиво ограничила – все по закону… Но я отказалась. Извини, говорю, Марина, но я свое дело решила открыть…
   Медведев запутывался в материале и переспрашивал – кто, например, такая Элен, встречавшая Новый год в их семье. Ага, подруга брата!
   И не Элен она вовсе, а Ленка, буфетчица из генеральского зала, разъясняла Оксана; брат подцепил ее, когда ездил на учения в Среднюю Азию. Да нет же! Брат служил капитаном, но просто познакомился, стали переписываться, потом она перебралась в Москву, облапошила какого-то доцента, отсудила его квартиру, квартиру стала сдавать, приехала в Чехию пудрить брату мозги. Берет его носки и целует: «Милый! Мой милый! Как я его люблю!» – и так целыми днями. Брат помог ей снять квартиру в Праге – в Праге жилье дешевле, чем в Москве. Она сдает квартиру в Москве, снимает квартиру в Праге и еще на жизнь остается. Сидит целыми днями в кафе и пьет кофе с ликерами, эстетствует. Ну и брат ей помогает, содержит. Он приходит – она спит с его рубашкой: «Милый, я без тебя не могу…» Тут у любого крыша поедет. Брат уже жениться собрался – насилу уговорили повременить. «Она же аферистка, – говорим. – Доцента обобрала и нас оберет». Не верит. Потом, вдруг, нас в полицию вызывают – на нее запрос из Москвы пришел, хотят уголовное дело возбудить за мошенничество. Пропала сразу куда-то. Хорошо, брат не успел с ней записаться….
   – А бандиты в Чехии есть? – интересовался Медведев.
   – Есть. Наши, русские… Сейчас расскажу. Только мы первый магазин собрались открывать, приходит какой-то парень. Мама одна была – я на складе, брат в Сергиев Посад за матрешками уехал. «У вас, – спрашивает, – какая крыша?» Мама глазами хлопает: «Хорошая, сынок. Не жалуемся. А что?» – «Вы с собой привезли или здесь брали?» – «Здесь брали». Походил по магазину, покрутился: «Так кто же, если не секрет, вас охраняет?» – «Охраняет нас полиция». – «А, ну ясно. А вы кто?» – «Я? Мама. Хочешь соку? Что-то ты усталый». – «Да нет, – говорит, – спасибо». И уехал. А мы накануне договор с полицией заключили, кнопку тревожной сигнализации поставили.
   – И что? Больше не приезжали?
   – Нет, полицию они боятся. Там с этим делом строго. Вообще, бизнес там спокойный, с нашим не сравнить. Сувениры наши хорошо идут – стекло, матрешки, платки, вышивка. Открыли в прошлом году пять станочков в центре Праги, типа наших лотков. Только успевай товар подвозить…
   – А чем же наши бандиты в Чехии кормятся? – Медведев рикошетом запустил камень в валун – звенящий звук поплыл в синем воздухе и исчез в поле.
   – С нелегального бизнеса. А у нас-то легальный. Ну что, пойдем дальше? – Оксана полюбовалась собранным букетом. – Люблю синий цвет. Сине-голубой даже… Тебе, кстати, идет голубая рубашка…
   И то, что Оксана не боится его, бродит с ним по окрестностям города, запросто опирается на его плечо, чтобы вытряхнуть попавшие в туфлю камушки, рассказывает о своей жизни просто и без жеманства, наводило на мысль, что она приняла правила игры – они попутчики, приятели, но никак не герои курортного романа. Или она не воспринимает его как достойного себя мужчину?..
 
   Они вышли на набережную. Быстро темнело. («Смотри, какая собака! Дадим ей твоих булочек?», «Это башни древних ветряных мельниц, какой камень теплый!», «Смотри, как сверкает море!»).
   Сели на террасе кафе. Воздух казался зеленовато-синим. Медведев с наслаждением смотрел на загустевающую гладь моря и думал о том, что не хотеть ничего от красивой женщины – это здорово, это классно! Вспоминал плакатик, вывешенный сотрудницами издательства к его сорокапятилетию: «Зрелый возраст – это когда можешь все то же самое, но предпочитаешь не делать!», и находил его чертовски точным и мудрым. Вспоминались записки какого-то философа, может быть, Канта: «Слава Богу, к сорока годам женщины ушли на второй план, могу спокойно жить и работать…» И почему-то с волнующей тревогой припоминались откровения пьяненькой поэтессы: «Если симпатичный мужчина мною не интересуется, это возбуждает еще больше…»
   По совету Оксаны было решено отведать креветок – крупных, розовых, украшенных зеленью, маслинами, лимонными дольками, горсточками парящего риса… «Ты не волнуйся, я за себя сама заплачу – Оксана продолжала разглядывать слегка поблекшие фотографии меню. – Вот! – она тронула его за руку. – И греческий салат один на двоих возьмем. Он большой, нам хватит».
   – Пить будешь? – спросил Медведев.
   – Бокальчик красного вина. Я только красное пью. А ты?
   – Мне нельзя, – печально вздохнул Медведев. – Жена не разрешает. После ста граммов я начинаю приставать к женщинам. Поэтому пью один раз в год на даче, за забором из колючей проволоки и под надзором жены.
   – Но сейчас-то жены нет?
   – Зато есть женщины…
   – А, ну да… У тебя же там эта… Лайба за стенкой живет. Страшно сексуальная женщина…
   – Лайла, – поправил Медведев и кивком подозвал официанта.
   Официант в мятых штанах, с дымящейся сигаретой на отлете руки – развязно подошел к столику, поздоровался по-английски и, сделав из пальцев козочку, с подобием улыбки потыкал в сторону Медведева и Оксаны: «Вы муж и жена?» Он ждал ответа, и плохо скрываемый глум дремал в его маслянистых глазах. Медведев почувствовал, как злость поднимается в нем. Он снял и медленно протер очки. Встать и уйти?.. Смолчать?.. Отделаться шуткой?..
   – Да! – с вызовом сказала Оксана. – А что, женатым скидка?
   Официант засмеялся, закинул голову, давая понять, что не прочь пошутить и ценит острый ответ, но, отсмеявшись, сообщил, что скидки полагаются только красивым незамужним леди.
   Медведев, угрюмо наклонив голову, глянул на парня. Оксана попросила официанта избавиться от дымящейся сигареты – он покорно кивнул, вмял ее в пепельницу на соседнем столике и стал принимать заказ. Оксана диктовала. Официант, радостно приплясывая около нее, кивал и чиркал ручкой.
   – Какое именно вино? – он склонил набок голову, чтобы видеть глаза Оксаны.
   – Хорошее, – подал голос Медведев и посмотрел официанту в переносицу.
   – Он нам сейчас принесет бутылку за сто долларов, – тихо сказала Оксана.
   В другом углу веранды сидела греческая компания – лохматый паренек без указательного пальца шумно рассказывал друзьям какую-то страшно веселую историю. Две девушки успевали смеяться вместе со всеми и ревниво коситься на Оксану.
   Официант подозрительно быстро принес салат и брякнул на стол вилки, ложки, ножи.
   – Вы из какой страны? – ему не терпелось продолжить знакомство.
   Медведев глянул на салат – подвявшие огурцы и потемневшие на срезе помидоры добавили ему злости, и он почувствовал в себе ледяное спокойствие. «Замените, пожалуйста! – Он плавно указал пальцем в сторону кухни. – Это не свежее!»
   «Почему? Это свежее!» – глумливости во взоре поубавилось, по лицу скользнула легкая тревога.
   Медведев затянулся сигаретой и выпустил дым рядом с животом официанта: «Я не хочу это обсуждать. Приготовьте свежий. – Он поднял на него глаза и помолчал. – Побыстрее…»
   Фыркая и пожимая плечами, официант унес тарелку – было видно, как он возвращает ее поварам и картинно разводит руками.
   Укрощение официанта продолжалось.
   «Горчит… Слишком сладкое… – Медведев с Оксаной пробовали вина и морщились. – Принесите другое… Нет, «метаксу» не надо, спасибо… Вот это, кажется, неплохое. Правда? Налейте даме бокал. А мне полбокала белого, вот этого». За дальним столиком стало тихо, на них оборачивались. Оксана сидела с невозмутимостью королевы, ждущей пожилого дворецкого, надевающего в своей комнате камзол.
   «Благодарю», – кивнула она, поднимая наполненный бокал.
   Официант ушел за стеклянную перегородку и стал делиться переживаниями с барменом, зевающим на экран телевизора.
   – Ну-ка, покажи, сколько тебе налили? Сто граммов есть?
   – Девяносто восемь. – Медведев поднял светящийся бокал. – Двух граммов не хватает до пусковой дозы.
   – Долить? – Оксана мягко чокнулась и с улыбкой задержала руку.
   – Не надо… – Медведев вдохнул аромат вина. – За здоровье героини моего рассказа! За тебя!
   – Рассказа?
   – Да. – Медведев пригубил вино и поставил бокал на скатерть. – Возможно, я буду писать о тебе рассказ. Ты не возражаешь?
   Оксана сделала глоток и с веселым изумлением покосилась на Медведева:
   – Не возражаю. А что ты будешь обо мне писать?
   – А все и буду, что расскажешь. Про тебя, про Матвеича, про маму… – Медведев принялся раскладывать салат – огурцы исходили слезой, помидоры сверкали свежими срезами. – Мне особенно Матвеич ваш понравился. Славный типаж!
   – Слушай, я тебе сейчас расскажу, как он в Гомеле женщину завел, когда могилки ездил красить! – Оксана отвела его руку. – Мне хватит, ешь сам… Вот, слушай. Поехали они однажды с мамой в Прагу за покупками. Матвеич походил с ней по универсаму и говорит – я устал, буду тебя в машине ждать. Мама выходит из магазина, ищет Матвеича – а он по автомату разговаривает, соловьем заливается. Мама послушала и все поняла… Приехали, мама поднялась ко мне на кухню – лица на ней нет. Сгорбилась вся, состарилась. Сидит, плачет. Брат пошел к Матвеичу: «Матвеич, вы что, нас за дураков держите?» Так Матвеич на нас бочку покатил: «А вы думали, я не живой человек, вы думали, Матвеич уже умер? Да? Так вы ко мне относитесь. Хороши родственнички! Я их семье последнее здоровье отдал, палец пилой отрезал, а они желают, чтобы я скорее умер…» Вот так все вывернул. А что маме остается делать? Простила. Он на десять лет ее моложе, двадцать лет прожили…
   Они похрустели салатом, дружно похвалили сочную брынзу. Оксана отложила вилку:
   – Ты ешь, ешь… Я пока буду рассказывать. Не возражаешь?
   – Давай! – Медведев быстро вылавливал черные шарики маслин и кусал от пучка зелени, свернутого им в трубочку.
   – Вот слушай! Жили мы еще в Белоруссии, муж решил заняться бизнесом – поехал в Польшу, повез пятнадцать литров спирта. Приехал и без денег и без спирта. Еще и женщину завел, нашу. Там, видно, и познакомились. Однажды звонит: «Виктора Григорьевича, пожалуйста». – «Виктора Григорьевича, – говорю, – нет дома». – «Ах, извините». – Вешает трубку. Приходит муж, я ему говорю: «Тебе какая-то мадам звонила». Он глаза в кучку – я все поняла. Хоть бы научил ее – если жена подойдет, спросить Машу или Глашу, или аптеку.
   – А что, ему женщина позвонить не может? – заступился Медведев, накалывая на вилку ломтик помидора. – Дела какие-нибудь. Мне часто звонят…
   – Тебе, может, и звонят по делам, а какие у него дела могут быть, кроме этих?
   – Не пойман – не вор, – пожал плечами Медведев и приподнял бокал. – Твое здоровье!
   – И тебе не хворать… – Оксана пригубила. – Мне его и ловить не надо – я и так все чувствую.
   – А выходила замуж – любила? – Медведев сделал вид, что не замечает назойливого взгляда официанта, вышедшего к дверям и пытающегося, словно он был глухонемой, с помощью жестов вызнать, не пора ли подавать креветки.
   – Да, по любви. Он же такой здоровый, красивый был. А потом стал опускаться. Все от безделья… Приходит как-то меня на аэробику встречать, а мне говорят: «Там за тобой папа пришел…»
   Оксана отодвинула тарелку. Они помолчали. Официант, привстав на цыпочки и приложив козырьком руку, выглядывал, что происходит на столе. Медведев кивнул. Приплыли креветки в сладчайшем соусе фальшивой улыбки – мир, дружба между народами, чего изволите? Вкусно запахло морем, укропом, распаренным рисом, свежим лимоном…
   – А что у тебя за бизнес был? – Оксана дождалась, пока официант расставит тарелочки для ополаскивания рук и уйдет, поводя плечами. – Расскажи…
   Медведев улыбнулся и, поедая креветки, стал не спеша вспоминать, как десяток лет назад московские друзья-писатели втянули его в книжные дела, он открыл в Ленинграде филиал издательства, бизнес пошел – в стране был книжный голод, к его складу стояла очередь грузовиков, – появились деньги, он поездил по заграницам, купил большую квартиру, поменял несколько машин, и в свое сорокалетие, которое справлял в подвале оптового книжного склада, отделанного на манер супермаркета, вдруг задумался – кто он: писатель или издатель?
   – Поверишь? – Медведев не спеша подбирал с тарелки рис, мелко резал мясистые хвосты креветок. – Каждый вечер сидим с женой – весь диван в деньгах – и раскладываем: это туда, это сюда, это в банк, на эти валюту купить… Сыну тогда лет тринадцать было, он меня спрашивает: «Папа, а мне что, потом ваше дело продолжать, книжками торговать?» И что-то так тошно сделалось… Неужели, думаю, так и буду сидеть на этом золотом дне?..
   Медведев налил себе воды, отхлебнул, задумался, припоминая.
   – Десять дней сорокалетие отмечали – друзья, родственники, гости, приемы на работе, дома… Все меня нахваливают – молодец, такое дело организовал, такие обороты, столько людей в подчинении… А мне тошно.
   Ну, всех напоили, накормили, по домам развезли… – Медведев отложил нож с вилкой, глотнул вина. – Пошел выхаживаться на Смоленское кладбище. Я там раньше по утрам бегал, пока в эту работу не втянулся. И вот иду – накануне снежок выпал, чисто, часовенка Ксении Блаженной Петербургской бирюзовым кубиком светится. Зашел, постоял. Пахнет так приятно, а на душе маета. Женщина, которая свечи продавала, на меня глянула и говорит: «Сынок, ты обойди часовню три раза и поговори с Ксеньюшкой. Как с мамой поговори. Бог даст, она тебя вразумит…»
   Поставил свечки, пошел. Обхожу уже в третий раз – надо против часовой стрелки идти – и молитву шепчу: «Матерь наша, Святая Ксения Блаженная Петербургская, моли Бога о нас, вразуми меня, подскажи, как жить дальше…» Вдруг мобильник в кармане пиликает! Я его пытаюсь на ощупь отключить – не отключается. Отошел в сторонку: «Слушаю!» Думал, жена беспокоится, не помер ли я там. А это девчонки мои с оптового рынка звонят: «Сергей Михайлович, у нас хотят всю «Детскую Библию» на корню забрать, но просят скидки. Детский дом из Пскова. Что делать?» Я между могил подальше в снег залез и говорю: «Сколько у вас ее? Сорок пачек? Вот и отдайте все бесплатно. Да! Бес-плат-но!»
   И как швырнул этот мобильник за тополя – только вжикнул. И сразу легче стало! На хрен, думаю, все эти деньги, прибыли, торговля. Поверь, я в те годы ничего нового не прочитал! Нет, был десяток книг… А остальное – такая мразь хлынула, что хоть обратно цензуру вводи! И сам ни одной стоящей вещи не написал, только дневники вел…
   – Ну и что дальше? – нетерпеливо подсказала Оксана. Вилка с куском бледно-розового мяса застыла в ее руке. Терраса ресторанчика опустела, и в глубине, за стеклянной перегородкой бармен разжигал огонь в камине. Официант восторженно тыкал пальцем в экран телевизора – негра в наручниках сажали в машину.
   – Пришел, говорю жене: «Выхожу из игры. Принимай дела, становись директором. Беру творческий отпуск – сажусь за роман. Если что непонятно будет, спрашивай. Напишу роман – буду искать что-то новое. Может, и издавать буду, но для души…»
   – А что жена? Она кто по образованию? – Оксана ополоснула пальчики и протерла их долькой лимона; вытерла о матерчатую салфетку.
   – Инженер. – Медведев тоже макнул пальцы в чашку, протер гладкой скрипнувшей тканью. – Думала, у меня похмельная хандра, оклемаюсь – все на место встанет. Но нет – сдал дела, взял собаку, уехал на дачу. Она каждый день звонит, советуется… А я уже в своих облаках витаю – пишу роман о трех однокашниках, как их жизнь развела. Даже телевизор в кладовку снес, чтобы всей этой мерзости не видеть. Райский аромат! Скушай «Твикс»! Леня Голубков со своим «МММ»… Небритый Шифрин орет под гитару: «Маны-маны-маны!» Все хотят мгновенно обогатиться, какие-то битюги на машинах ездят, за неосторожное слово квартиры отбирают и выходят из своих джипов так, словно у них в паху вспухло…
   Медведев откинулся к спинке кресла и с хмурой задумчивостью глянул на пустынную набережную. Уже стемнело, но фонари не зажигались, и редкие машины с шуршанием проносились мимо, высвечивая фарами человечка на знаке перехода.
   – Я тогда газовый пистолет купил. Не застрелю, думаю, так хоть достоинство свое сохраню. – Он смял в пепельнице сигарету, разогнал ладошкой остатки дыма; вновь взял вилку и нож, но есть не поспешил. – Тут и случай представился. Жена за рулем сидела, и мы из леса на шоссе выезжали… Ну, а там джип летел, мы ему даже не помешали, им просто не понравилось, что мы неожиданно, водитель вильнул с испугу. Они с девками ехали, веселые были. Ну, вильнул и вильнул. Так нет – дают задний ход, только покрышки взвизгнули, встали на противоположной обочине и пальчиком меня поманивают. Иди, дескать, сюда! Меня от этого жеста внутри заколотило. Ждать, когда они к моей машине подойдут – терять преимущество. Жена говорит: «Не выходи, давай уедем! Я же ничего не нарушила, даже на главную не выехала». – «Сиди, – говорю, – спокойно, мотор не выключай. Я сейчас». Пистолет из бардачка достал, ствол передернул, сунул в карман и пошел не спеша к джипу – будь, думаю, что будет, – в обойме семь патронов, окна у них открыты, – два выстрела в салон, а дальше – по обстоятельствам. Подхожу. – «У тебя что, парень, денег много? – развалились на сиденьях, скалятся. – Или телка лишняя? Нам как раз одной не хватает…» – «Да нет, – говорю, – ни денег лишних, ни телки. Вообще, это моя жена…»