Каралис Дмитрий Николаевич. Игра по-крупному

   Они возвращались к своему столику, выпивали коньяку или шампанского, Надя грозила ему пальцем: "Фирсов, ты хочешь меня напоить!" -- "Ничего, до дома довезу", Игорь подхватывал ее за локоть, и они вновь врезались в мешанину тел, где в медленном танце можно и поговорить, скашивая друг на друга глаза и дружески улыбаясь.
   -- Я хочу пригласить тебя к себе домой...
   -- Зачем?
   -- Чтоб ты подтянула меня по арифметике, взяла на буксир.
   -- Это что, теперь так называется?.. Нет, дорогой одноклассник, не пойдет... Это пахнет адюльтером.
   -- Адюльтер -- это супружеская измена?
   -- Во-во, -- смеялась ему в грудь Надежда.
   -- Ну что ты, какой адюльтер... Будем пить шампанское, танцевать танго и вспоминать формулы косинусов... Мы же школьные друзья.
   -- А если школьные друзья, то, значит, уже не мужчина и женщина?..
   -- Я тебе гарантирую...
   -- Что именно?
   -- Все, что хочешь...
   -- А если я слишком много захочу?..
   -- Например?..
   -- Сразу тебе и пример нужен...
   -- Только не проси меня прыгать с шестого этажа без парашюта. Я не могу, пока не сдам библиотечные книги... На все остальное согласен...
   -- А что, тебя уже кто-нибудь просил?.. Ты бы хоть рассказал, как живешь, а то я про тебя почти ничего не знаю. Знаю только, что развелся... И поступил в аспирантуру...
   -- Этого достаточно, чтобы выйти за меня замуж...
   -- Кому?
   -- Тебе.
   -- А ты хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж?
   -- С третьего класса. Я тебе, по-моему, как-то говорил...
   -- Какой ты смешной...
   -- Я вполне серьезно...
   -- Лет пять назад я бы подумала...
   -- Что мешает подумать сейчас? Разводись. Дочку удочерю... Родим еще ребеночка. -- Фирсов чувствовал себя бегущим по стреляющему льду и знал, что нельзя останавливаться; тем более поворачивать назад.
   -- Игоре-ек... Ты нафантазировал себе, создал из меня воздушный образ, с которым не можешь расстаться.
   -- Тебе это неприятно?
   -- Почему же... Приятно. Но я не такая... Обыкновенная грешная женщина, каких миллионы. Неужели не понимаешь?..
   -- Я тоже далеко не святой.
   -- У меня муж, дочка...
   -- Прекрати кокетничать и выходи за меня замуж.
   -- Прямо сейчас? Здесь?..
   -- Да. Прямо сейчас и здесь... -- Фирсов касался губами ее щеки. -- Все, я тебя поцеловал, и теперь как честный человек обязан жениться...
   -- Но я же тебя еще не поцеловала... -- шептала Надя.
   -- Это ты сделаешь у меня дома...
   -- Ты опасный человек, Игорь Фирсов...
   Потом опасный человек заказывал еще коньяку и шампанского, угощал двух девушек, которых посадили за их столик, спрашивал у них, хороший ли он парень, девушки смеялись, пожимали плечами: "Наверное, хороший..." -- "Вот видишь, Надя! Все говорят, что я хороший. Девушки, уговорите ее выйти за меня замуж! Я люблю ее с третьего класса, а она сомневается", Надя говорила, что уже не сомневается, выходила в фойе звонить по телефону, перерыв у музыкантов заканчивался, и они снова шли танцевать. "Мне уже надо ехать, -- торопилась Надя. -- Поздно... Давай последний раз танцуем и пойдем..." -- "Славно придумано..." -- Фирсов заходил в буфетную, ждал, пока с коньячной бутылки соскоблят ножом этикетку, совал бутылку в карман пиджака, искал официантку, расплачивался, пил на дорогу с Надеждой и девчонками шампанское, давал швейцару железный рубль, обещал непременно заходить еще и ловил такси на перекрестке.
   И Надя держала его под руку и поворачивала к нему веселое возбужденное лицо: "Фирсов, ты диссвитильно меня любишь?.. Почему ты не с-сзазал мне раньше? Ты опасный чьловек... Пойдем пешком..." Они шли по Большому, Игорь оглядывался в поисках зеленого огонька, и Надя, спотыкаясь на каблуках, больно вцеплялась в его бицепс. "Как я опьянела, -- бормотала она. -- Только учти, в двенадцать мне надо быть дома... Сейчас сколько? Десять? -- Она останавливалась и долго разглядывала свои маленькие часики. -- Вот чтоб в двенадцать быть дома... А у тебя музыка есть?" И Фирсов воображал, как они завалятся в его комнату, Надя сядет, а потом приляжет на диван, он нальет в две стопки коньяка, выпьют, он погасит свет и подсядет к ней; упадут на пол ее туфли... Он расстегнет ей юбку, и она стащит ее через голову и отшвырнет в кресло... Туда же полетит кофточка и все остальное. Как все просто... Надя Шипилова, о которой он мечтал семнадцать лет, будет лежать на его диване без простыни, а потом торопливо оденется, и он отвезет ее домой.
   Нет!..
   Или да?..
   Такси с зеленым огоньком вывернуло с улицы Ленина, и Фирсов взмахом руки осадил его.
   -- Поехали... -- Он потянул Надю к остановившейся машине.
   -- Зачем?..
   -- Поехали-поехали... Я должен отвезти тебя... -- Фирсов старался казаться пьянее, чем есть.
   -- Мы разве никуда... -- Фирсов распахнул перед ней дверцу, и Надя ухнулась в полумрак салона. -- Мы же собирались...
   Фирсов плюхнулся рядом.
   -- К Смольному, шеф...
   По дороге с Надей случилась истерика, она два раза выходила из машины, рыдала, уткнувшись в дерево, призналась, что недавно изменила мужу в колхозе, говорила, что ей лучше утопиться, пыталась убежать куда-то, Фирсов ловил ее, она била его кулачками по груди: "Все вы сволочи! сволочи!", потом хлюпала носом, гладила в темноте его руку: "Ну извини... Ты хороший", таксист вздыхал и подкашливал, и Игорь, опасаясь оставить ее одну и не видя причины скрываться, довел ее до квартиры и передал мужу. Тот, оказывается, знал, что Надя пошла на встречу с ним, принял любезно, поблагодарил, сказал, что у Нади недавно умерла мать, чтобы как-то отвлечься, она ищет компанию, предложил Фирсову выпить на кухне за его аспирантуру, но он отказался и уехал на том же такси, которое успело развернуться и встать на стоянку рядом с ее домом.
   -- Ну что, прокол? -- усмехнулся таксист в зеркальце. -- Чего же ты? Она сама напрашивалась... Если баба скандалит, значит, хочет...
   -- Погоняй, -- хмуро сказал Фирсов. -- И не отвлекайся, а то мимо чаевых проедешь, знаток...
   Потом Фирсов пил в одиночестве коньяк в своей комнате, на светлой полировке стола синело аспирантское удостоверение, он брал его в руки, разглядывал свою фотографию и думал о том, что владельцу этого билета пора бы уже на ком-нибудь жениться. Или хотя бы найти постоянную девушку. Иначе он сопьется -- этот молодой усатый аспирант с внимательными глазами.
 
   Женщины были.
   Прилетала Аллочка, тридцатилетняя жена морского офицера, пухленькая блондинка, мать двоих детей, -- она сама расстилала постель, торопливо заводила будильник, ставила на проигрыватель пластинку: "Сегодня хочу Тухманова... Нет, лучше Хампердинка, он нежней" -- и жадно обнимала его. Потом оставляла ему какие-нибудь сардельки в рваном пакете и убегала. По вечерам звонила, конспиративно называя его Викой: "Вика, как твое здоровье? Может, мы встретимся завтра днем, я хочу тебе кое-что показать?.." Иногда она затягивала его в гости к своим подругам и представляла молодым перспективным ученым. Фирсов незаметно катал желваки и торопился уйти. "Ну, как тебе мои девушки?" -- спрашивала на улице. "Ты что, меня женить хочешь?" -- "А почему бы и нет? -- смеялась Аллочка. -- Я не жадная. Надеюсь, и мне останется. Не сердись, не сердись -- шучу..." Особенно она доставала его летом, когда муж уезжал с курсантами в лагеря. Она приносила баночки с салатами, бутерброды с бужениной и оставалась на целый день. "Мужчинам надо хорошо питаться. Открывай ротик, я тебя покормлю. Ну ладно, ладно... ешь сам". Она работала стоматологом, и пару раз Фирсов лечил в ее кабинете зубы.
   Заходила Наташка, искусствовед из Эрмитажа, -- он познакомился с ней в буфете музея, -- стройная, поджарая, кусавшая его до крови и ревнивая. Она хотела замуж, но Игорь не хотел -- в ней пугали злость и занудливость. К тому же грозилась завести ребенка, а это плохой признак. Наташка садилась в коридоре на сундук и звонила домой: "Мама, ты не волнуйся, я сегодня у Игоря останусь..." Игорь знать не знал ту маму, но почему-то опасался. Как, впрочем, и ее дочку.
   Светка -- с огромными голубыми глазами, хитроватая и артистичная, инженер из химического КБ -- готова была мчаться к нему через весь город в любое время ("Я возьму такси, у меня есть казенные деньги. Пару шампанского? Хорошо, только завтра мне нужно их отдать...") и охотнее всего делала это, когда чувствовала, что он при деньгах. Иногда пропадала надолго, и Фирсов догадывался, что у нее есть еще кто-то. Может, и не один.
   Был целый ряд подружек из окрестных магазинов -- колбасного, спортивного, галантереи, обувного, радиотоваров... многие из них хорошо знали друг друга, и что удивляло Игоря -- эти двадцатилетние женщинки ни на что не претендовали, кроме постели; постель была для них логическим завершением вечеринки; другие варианты воспринимались как ущербные и неудачные; Игорь специально интересовался этим вопросом. Подружки переходили из рук в руки, образовывались самые замысловатые любовные многоугольники, и даже объемные фигуры имели место быть, и последнее время Игорь избегал торговых компаний, приглашая вечерних девчонок лишь в крайнем случае -- при явном избытке мужского пола и напитков.
   Однажды он вспомнил Нину -- юную хозяйку славного фоксика Барда, симпатичную и чуть грустную, да, да, чуть грустную и светлую, с большими серыми глазами, ей было тогда лет семнадцать, значит, сейчас около двадцати, и он пошел, отчетливо помня ту гулкую парадную и квартиру на первом этаже с окнами во двор. Позвонил, ожидая услышать собачий лай. Отворил мужик сонно-пьяный: "Чего тебе?" По мутному коридору, хрустя разбитым стеклом, шел к дверям еще один, с осторожным взглядом.
   -- Хозяин дома?
   -- Фомич, что ли?.. -- уточнил мужик.
   -- Ну! -- кивнул Игорь, чтобы не запутывать собеседника.
   -- Он в рейсе, на Калугу ушел. А ты кто будешь?
   -- Знакомый. Живу неподалеку...
   -- Ну, чего ты хотел? -- задиристо спросил второй, подходя.
   -- А Нина? -- Фирсов стерег их движения -- не нравилось что-то в них.
   -- Зачем тебе Нина?
   -- Нет ее!..
   -- А когда будет?
   -- Когда будет, тогда и будет...
   -- А собака у них еще есть?
   -- Мы сами как собаки!..
   Дверь захлопнули с матюгами, лязгнул крючок, прошелестела вторая дверь, толкнув воздухом первую. Барда, как Игорь понял, уже не было.
   Игорь зашел в темный двор, оглядел высокие окна квартиры -- в одном горел свет, два других бледнели занавесками -- и зашагал прочь.
   Заходил потом еще раз -- в квартире гремела музыка, открыла Нина, он не сразу узнал ее, напомнил о себе, спросил про Барда.
   -- Ой, его машиной задавило, давно уже.
   И он пошел, извинившись за беспокойство.
   -- А у вас выпить ничего нет? -- игриво спросила она вслед. -- А то зашли бы, посидели...
   -- Нет, -- обернулся Фирсов. -- Ничего нет...
   -- Ну, как знаете... -- проговорила она многозначительно.
   Фирсов остановился. В его портфеле лежали две бутылки сухого вина. Он шел к писателю-маринисту, жившему на этой же улице, чтобы завизировать текст интервью, которое тот давал для институтской многотиражки после встречи с читателями. Игорь тогда баловался журналистикой и писал юмористические рассказики. Некоторые печатала молодежная газета и "Вечерка". По слухам, маринист не чурался алкоголя, и Фирсов на свой страх и риск купил для поддержания беседы "Вазисубани". Оно булькало, когда Игорь открыл портфель и стал нашаривать ручку.
   Нина с любопытством взглянула на него и прикрыла в квартиру дверь.
   Фирсов написал на листке из записной книжки свой телефон и протянул девушке. Она подошла.
   -- Когда тебе все это надоест, -- Игорь кивнул на стенку, из-за которой пробивалась музыка, -- или будет очень хреново -- позвони и спроси Игоря... Только трезвая. -- Он защелкнул портфель и вышел на улицу.
   Этакий строгий папа. Вразумитель молодежи. Кто бы его самого вразумил... Но хотелось тогда занять позу -- он ее занял. Хотелось на ком-нибудь жениться -- он и женился на ком-нибудь...
   "Возьми все, что хочешь, -- сказал Бог, -- Возьми..."
 
    10.
 
   Татьяна жила в его же доме, двумя этажами ниже, и когда они познакомились, были удивлены: десять лет ходили по одной лестнице, ездить в одном лифте и ни разу не встретились...
   С лифта все и началось. Позднее, когда они поженились, Игорь любил похвастать, как успел покорить Татьяну в тот недолгий промежуток времени, пока старенький тесный лифт, взвизгивая и гудя, возносился с первого этажа на четвертый, что Татьяна, улыбаясь широким ртом, неизменно опровергала: "Не болтай, болтун! Я тебя тогда даже разглядеть не успела. Ну сосед и сосед! Бог с ним..."
   -- Но имя же свое назвала! -- уличал ее Игорь.
   -- Ты представился, и я назвала себя. Что особенного? -- не сдавалась Татьяна. -- Я бы тебя и не вспомнила -- так нет, приходит на следующий день в галстучке: "Здравствуйте, тю-тю-тю, извините, тю-тю-тю, можно у вас телевизор посмотреть -- у меня сломался, а там Евтушенко выступать должен..." Маманя моя с перепугу заметалась -- чай на стол, блины печь...
   -- Да ладно вам, будет! -- шутливо махала на них рукой Евгения Осиповна, Игорева теща. -- Главное, чтобы жили хорошо. Нашли чего делить -- кто кому первый приглянулся. Оба хороши... коль поженились. Никто не заставлял -- сами решились.
   Насчет единомыслия в намерении пожениться Евгения Осиповна заблуждалась.
   Игорь, узнав после первых неформальных, так сказать, контактов, что детей у Татьяны быть не может, предложил ей перебраться жить к нему без регистрации брака, но Татьяна, одобряя на словах свободные любовные союзы: не понравилось, разошлись без проволочек, -- ссылалась тем не менее на свое нежелание огорчать маму, женщину консервативную и привыкшую во всем оглядываться на родственников и соседей, которые не упустят возможности порассуждать о недостатках воспитания дочери, и настраивала Игоря исключительно на законный брак, заморозив даже на время эти самые неформальные контакты, что придавало ее пожеланиям некоторую ультимативность. Татьяна нарисовала столь трагическую картину возможного измывательства общественности над бедной мамой, что Игорь махнул рукой: "Какая, в принципе, разница! Девчонка она хорошая!" -- и пошел в загс.
   Девчонке шел в ту пору тридцатый год. Размышляя о причинах затянувшегося одиночества своей нареченной и сопоставляя известные ему с ее слез факты, Игорь приходил к выводу, что отсутствие мужа у симпатичной, можно даже сказать, красивой женщины связано с неспособностью Татьяны иметь детей, а также с высокими требованиями, которые она сама предъявляла к мужчинам. Сдерживая ласки жениха и косясь во вновь заработавший телевизор, Татьяна рассказывала, как давала в свое время от верст поворот художникам, журналистам-международникам и прочим большим людям, домогавшимся ее любви и швырявшим к ее точеным ножкам импортные тряпки, пачки купюр и чеки Внешторгбанка, именуемые в народе бонами. Игорь мысленно крякал и еще настойчивее и смелее ласкал Татьяну. "Ну не надо, -- просила она. -- Ты только и себя, и меня мучаешь. Вдруг кто войдет..." -- "Да никто не войдет, я же дверь запер," -- "Все равно, я сейчас уже пойду, а то неудобно... Ваша тетя Катя весь дом знает. Завтра всем будет известно, во сколько я вошла и во сколько вышла. -- Она вставала с дивана и поправляла кофточку. -- Ты лучше садись диссертацию пиши. Много тебе еще осталось?.."
   Свадьбу -- как ни сопротивлялся Игорь -- сыграли.
   Татьяна была в белом платье с фатой, Игорь -- в черном костюме с бабочкой; так хотела невеста. Фотограф сверкал вспышкой и бегал в туалет менять кассеты. "Баба Валя, тетя Лиза! Сюда, сюда, к окошку. -- Татьяна собирала вокруг себя толпу родственников и хватала под руку Игоря. -- Вот так. Улыбаемся! Снимайте!.. Отлично, это мы тете Зине пошлем..." Огромная комната Татьяниной соседки, с эркером на Большой проспект, была забита незнакомыми Игорю людьми, которые пили, ели, говорили долго и непонятно и криками принуждали его целоваться. В комнате тещи был накрыт стол для чьих-то детей и лежали на диванах охапки пальто и шапок с упавшей вешалки. "Игорь, встань посерединке! Возьми под руку дядю Мишу. Стульчик для бабы Вали! Отлично! Иду к вам. Улыбаемся!.. Это мы дяде Севе пошлем".
   Скотина Барабаш, на которого Игорь крепко рассчитывал и чье лицо в этой неразберихе казалось ему единственно приятным и близким (исключая, естественно, невесту, но она была занята гостями), этот усатый паразит, вместо того, чтобы сидеть рядом, как и полагается свидетелю, и шлепать с женихом по рюмочке, сбежал на другой конец стола, аж к самой двери, и изредка посылал оттуда задиристые подмигивания, обхаживая двух теток помоложе, меж которых он возвышался, как некий хан. Барабаш что-то говорил им, тетки хохотали, откидываясь от стола, и он быстро опрокидывал рюмку. Натуральный подлец...
   Игорь никогда не предполагал, что у простого советского человека может быть такое фантастическое количество родственников. Еще месяц после свадьбы Татьяна водила его по гостям, где неизвестные ему люди провозглашали здравицы в честь молодых супругов и советовали мужу беречь красавицу-жену. "Наш парень! -- хлопали его по спине мужчины. -- Сразу видно! Молодец, Татьяна, хорошего мужика ухватила!.." -- и предлагали выпить за семейный клан Матросовых-Хрустаковых-Бокиных. Новой фамилией Татьяны никто не интересовался, словно она так и осталась Хрустаковой, и Фирсов опасался, что если так пойдет дело, то шумный клан поглотит его, и он будет в их глазах не Игорем Фирсовым, а мужем Тани Хрустаковой, "своим парнем", которого будут водить по нескончаемым дням рождения, именинам, крестинам и поминкам. "А до поминок, -- Игорь мысленно выстраивал в ряд ветхих дедулек и бабулек, -- дело дойдет; будут и поминки".
   -- У кого мы хоть сегодня были? -- интересовался, возвращаясь домой, Игорь.
   -- Как у кого! У тети Зины! Это мамина невестка, жена Олега, моего двоюродного брата. Она в исполкоме работает. А Олег механиком плавает, это он тебе индийские запонки прислал, а мне косметику. Викуля -- это их дочка. Дяди Мишина внучка...
   -- А кто такой дядя Миша?
   -- Ну, дядя Миша, из Апатит, который поваром на космодроме работал, Брежнева кормил. Помнишь, я тебе рассказывала?.. А маленький такой, который все "горько" кричал, это дядя Саша, тети Вари муж, помнишь, мы к ним заезжали на Щорса, получку отвозили? А Славка, высокий, -- это мой троюродный брат, Люда, вот эта толстая, -- его вторая жена, а мальчишечка, Стасик, -- это ее сын от первого брака. Понял?..
   -- Понял, -- врал Фирсов. -- Чего тут не понять-то...
   -- Ну и хорошо... -- Татьяна садилась перед зеркалом и приступала к изготовлению вечерней питательной маски. Пахло чем-то кислым. -- Я потом тебя еще с дядей Юрой познакомлю. Знаешь, какой дядька интересный! -- Она поворачивала к нему лицо, залепленное не то творогом, не то кефиром. -- Ты уже спишь, что ли?..
   Вечерняя профилактика занимала у нее не менее часа. Иногда Фирсов засыпал, а утром обнаруживал жену сидящей в той же позе у зеркала, -- она выщипывала рейсфедером волоски из бровей или мазала черным ершиком ресницы. Словно и не ложилась.
   На втором месяце супружеской жизни Игорь узнал, что его жена -- член партии, и ей надо ходить на собрания.
   -- Ты что, стахановка или депутат какой?.. -- поинтересовался он озадаченно. Татьяна отзывалась о своей службе без восторга: зарплату ей прибавлять не спешили, премию за новый карьер отдали кому-то другому, хотели послать в Монголию -- не послали. -- Зачем тебе это надо?..
   -- А что такого! -- вскинула плечи жена и смущенно улыбнулась. -- Я еще в институте вступила, когда комсоргом была. Чего ты переживаешь -- собрание раз в месяц.
   -- Дело не в собраниях. Просто не понятно... Ты что, такой убежденный марксист-ленинец, что не можешь без этого... ума, чести и совести нашей эпохи?
   -- Ну ладно, хватит, -- отвернулась к окну Татьяна. -- Что мне теперь -- сдать билет? Сказать, что мужу не нравится?..
   -- Да нет, -- Игорь налил в чашку заварки и потянулся за чайником. -- Просто удивительно, жена -- член партии... Хм-м... А я беспартийный, сплю с тобой... Разве по уставу такое разрешено? Получается, что в твоем лице я как бы... Не знаю, не знаю, ты в парткоме поинтересуйся. Это дело опасное, мне могут что-нибудь пришить...
   -- Ты бы лучше не ехидничал. -- Татьяна взяла нож и стала готовить бутерброд, -- а подумал, как самому вступить. Гладишь, потом пригодится...
   -- Да в чем пригодится-то? Я что, умнее стану? Или благороднее?..
   -- А вот в том и пригодится. -- Татьяна перестала взмахивать ножом и положила перед ним бутерброд с яйцом и палтусом. Что-что, а бутерброды у нее получались мастерски. -- Без партии сейчас никуда, сам знаешь. Ладно, ешь, не отвлекайся,..
   С тех пор как Татьяна поселилась у Игоря, комната тещи стала напоминать гостиничный номер. Родственники из Мурманска, родственники из Апатит, брат мужа двоюродной сестры из Дагестана, знакомые из Караганды, знакомые знакомых из Кандалакши... За могучим трехстворчатым шкафом, который теперь стоял поперек комнаты, возник уголок для приезжих: Татьянин раскладной диван, тумбочка неопределенного назначения, продавленное кресло, зеркало на стене, графин с водой на широком подоконнике. Евгения Осиповна спала на деревянной кровати против серванта. "Приезжайте, приезжайте, -- зазывала она по телефону. -- Танечка же у нас замуж вышла, я теперь одна, как королева. Ну конечно, и троих устроим, раскладушка есть...
   "Дядя Митя приехал!" -- сообщала запыхавшаяся Татьяна, возвращаясь с четвертого этажа от матери. "Какой дядя Митя?" -- пугался Игорь. "Ну помнишь, я тебе рассказывала? Он с нами в Левашове жил, а потом на Север уехал..." -- "Ну и что?" -- "Надо спуститься вниз, посидеть. Неудобно, он же на нашей свадьбе не был. Мама там накрывает..." -- "Ну и пусть накрывает. Я-то здесь при чем? Ты видишь, я сижу работаю?" -- "Работаешь... Юморески свои пишешь, а не работаешь. Если б ты работал, я бы сама не стала тебя отвлекать..." Но начинающийся спор прерывался постукиванием в стенку -- теща приводила дядю Митю, чтобы он воочию убедился, как славно живут молодые. "Вот, Митя, это Игорь, Танин муж, познакомьтесь. Вот тут они и обитают. Да, Игорь у нас аспирант. Вот, видишь, все что-то пишет..." -- "Да-а, культурненько, культурненько живут, -- оглядывал комнату дядя Митя. -- А тут что? Еще одна комната? А-а, кладовка! Понятно... Камин-то какой, мать честная! Ну, пойдемте, ребята, отметим, так сказать, приезд. Я же Танюшку ого-го, сколько знаю! С таких вот лет..."
   Игорь старался не подавать виду, что злится, и складывал бумаги в папку: "Спасибо, сейчас придем." И плелся за Татьяной, которая придирчиво оглядывала его одежду, поправляла галстук на рубашке, смахивала волосы со лба и с заготовленной улыбкой открывала своим ключом дверь в тещину квартиру: "А вот и мы!.."
   -- Хватит! -- сказал однажды Игорь, когда Татьяна прибежала за ним для представления вновь прибывшему родственнику. -- Я женился на тебе, а не на твоих родственниках. Никуда не пойду. -- Он взял книгу и демонстративно улегся на диван. Бесцельные сидения за столом и воспоминания под телевизор стояли у него поперек горла. -- И их сюда не приводи!..
   -- Но мама же обидится... -- с упреком сказала Татьяна.
   "Да и хрен с ней!" -- хотел бормотнуть Игорь, но лишь оторвался от раскрытой уже книги и выразительно посмотрел на жену:
   -- Меня нет! Точка.
   Татьяна, поджав губы, пошла одна. Но через минуту вернулась с матерью.
   -- Полюбуйся на него! -- сказала гневно. -- Лежит, и ни в какую!..
   -- Ну пойдем, Игорек... -- принялась уговаривать теща, -- пойдем. Неудобно перед людьми, я им сказала, что вы здесь живете, надо хоть для приличия показаться...
   Татьяна стояла у окна и, скрестив на груди руки, подавала сердитые реплики, из которых следовало, что бойкотировать ее родню, приславшую на свадьбу палтус и зубатку для пирогов, которые кое-кто ел на следующий день с большим аппетитом, может только невоспитанный и неблагодарный человек.
   -- Да провались ты со своими пирогами! -- подскочил на диване Игорь и швырнул книгу под ноги жене. -- Никуда не пойду! Сколько можно болтаться от стола к столу! Хватит!..
   -- Ну последний раз, Игорек... -- сделала плаксивое лицо теща.
   -- Нет! -- Игорь принялся нашаривать ногами тапочки.
   -- Вот так, мама! -- торжествующе сказала Татьяна. -- Его кормят, а он... неблагодарный...
   -- Что?!.. -- взревел Игорь и сорвался с дивана. -- Это кто меня кормит?.. -- Он яростно взглянул на тещу, потом на жену. -- Кто из вас меня кормит? А?..
   -- Да хватит тебе, Танька!.. -- обмякла теща. -- Что ты глупости...
   -- Кто меня кормит?.. Ты?! -- он смотрел на Татьяну.
   -- А кто тебе все готовит? -- Татьяна подняла книгу, положила ее на секретер и застучала каблучками к двери. -- Ладно, мама, пойдем. -- Она взяла мать за локоть и подтолкнула к выходу. -- Упрашивать его, унижаться... Пойдем, мама, пойдем... Всякое гэ будет здесь орать на меня...
   -- Можешь там и оставаться...
   -- Вот фиг тебе! -- Татьяна обернулась и показала мужу кукиш. -- Я здесь прописана, здесь и буду жить! И попробуй только пикнуть -- я на тебя живо управу найду! Аспирант хренов... -- Она выскочила, чуть не сшибив с ног зазевавшуюся у дверей тетю Катю. -- Ой, тетя Катечка, извините...
   Фирсов зло заходил по комнате. Так с ним еще никогда не разговаривали. "Молодец! -- похвалил он себя и пнул ногой стул. -- Женился..." Стул с грохотом опрокинулся. Какая-то баба безграмотная, мнящая себя стюардессой с линии Москва-Лондон. Тьфу!.. Сама рассказывала, как экзамены только в мини-юбке сдавать ходила!.. Не хватало теперь судиться из-за жилплощади... А что? Судись не судись, никуда не денешься -- прописал... Имеет полное право. Игорь подошел к окну и отдернул штору. Напиться, что ли?..