Каралис Дмитрий Николаевич. Игра по-крупному

   Несколько лет назад шестой этаж их дома был признан не капитальным сооружением, надстроенным, что ли, еще в стародавние времена, и всех "шестиэтажников" поставили в улиточную очередь на улучшение жилищных условий, что являлось предметом завистливых разговоров остальных жильцов прочного доходного дома. Игорь тоже стоял под каким-то многозначным номером, не питая особенных надежд на близкую квартиру. Татьяна прописалась к нему сразу после свадьбы, убедив его, что комнату матери и то, что они когда-нибудь получат по очереди, можно сменять на нечто большее, съехаться, например, в трехкомнатной квартире. Игорь сомневался в разумности подобных устремлений, как не был уверен и в том, что их брак с Татьяной окажется прочным, но как не пропишешь -- жена. Не скажешь же -- "Извини, дорогая, а если мы разведемся?" Тьфу! Мерзко... Вроде ты уже и не хозяин в своей комнате. Жена, теща, родственники жены, прописка, очереди... Не надо было идти в загс. Хочешь -- живи, не хочешь -- до свидания, колхоз -- дело добровольное... Тем более, детей не предвидится.
   Фирсов взглянул на часы и стал одеваться. Если идти напиваться, то сейчас, пока Генка в магазине. У него же займет, с ним же и выпьет. А там чего-нибудь придумается...
   Придумалось все по первому разряду -- с ездой на дачу, шашлыками на ночном костре, девчонками из обувного магазина, с которыми уговорились играть в подкидного дурака на раздевание, но поскольку карты падали и путались, то решили раздеться сообща и устроили шумное купание в стылой воде речки... Лаяла и гремела цепью собака на участке Вешкиных, кто-то выходил на крыльцо и кричал им, чтобы не забыли погасить костер, Барабаш, натянув брюки, ходил объясняться -- это он умел делать, потом снова пили, какая-то Люда, худенькая, но грудастая, обнимала Игоря сзади -- "Я замерзла, бр-р, согрей меня...", и Гена, прежде чем окончательно рухнуть на кушетку, возвещал, тараща покрасневшие, как перезревший крыжовник, глаза: "От нас никуда не денешься! Я тебе говорил: прибьешься еще к нашему берегу..."
   И Барабаш философствовал поутру, когда они брели с ним под дождем за пивом, ухватив за ручки медный самовар с брякающей крышкой: "Это, брат, жизнь... В ней бесплатных компотов не бывает. Женился, думал, от пьянки спрячешься, -- ан, нет... Бабы, они за жилье и гроши до Брежнева дойдут, мать родную не пожалеют... Но не падай духом -- то ли еще будет..."
 
   О, Барабаш! Колоритнейшая фигура. Любитель вкусно пожрать и смачно выпить. Любитель красивого словца, импровизации и изысканного оборота во всем: будь то знакомство с женщиной, поход в театр или езда в обыкновенном трамвае. "Отнюдь", "касаемо", "засим, "герой-подводник", "марксистский оптимизм" -- это его словечки. Где ты, Барабаш? Правда ли, что не пьешь уже два года и работаешь инструктором райкома партии?..
   Потом заколачивали фанерой окно на кухне, чинили дверь, открытую накануне ломом, допивали пиво, и было тошно -- отомстил вроде, а что дальше?..
   С Татьяной они прожили еще год: как кошка с собакой прожили. И прав оказался Барабаш, предрекая: "То ли еще будет...".
   Иногда Фирсову казалось, что он готов убить эту женщину в голубом халатике, которая неизвестно по какому праву поселилась в его комнате, разбросала повсюду свои вещи и взяла за правило лягаться в постели ногами, оскорблять его и прерывать его речь словами: "Не физдипи!", которых он при всем своем лингвистическом опыте доныне не слышал. И не мат, сорвавшийся в гневе с языка, и не просторечное словцо, заковыристое и едкое. Не пойми что... Левашове какое-то. Еще не город, но уже и не деревня. Как тот двухэтажный жактовский дом на краю поселка, в котором росла до восьмого класса Татьяна: есть водопровод, но остальные удобства на улице, есть газ, но отопление печное...
   Казалось: стоит ей произнести еще слово, и он схватит первое, что подвернется в руки, и шарахнет по голове. Фирсов хлопал своей бронированной дверью и шел курить на лестницу. Стал разбираться в успокоительных каплях и микстурах: ландышево-пустырниковые, Кватера... Фирсов подозревал, что, расскажи он кому-нибудь, как Татьяна, закусив в бешенстве губу, бросается царапать ему лицо или ругается матом, ему в лучшем случае не поверили бы. В худшем -- решили бы, что он лживый склочник, оговаривающий жену. Вежлива, добра, интеллигентна, член партии. А какая у нее улыбка!..
   -- Ну почему ты не уйдешь обратно к маме? -- спрашивал, успокоившись, Игорь. -- Ведь так жить нельзя...
   -- С какой это стати я должна уходить? Тебе не нравится, ты и уходи. Я здесь прописана. -- Она водила пилочкой по ногтям и делала вид, что читает Достоевского. -- Он будет шляться где попало, а я должна уходить...
   -- Но ведь это моя комната?
   -- Была твоя... А сейчас она и моя тоже. И забудь об этом.
   -- Тебе что, жить больше негде? -- пытался разобраться Игорь.
   -- Да, негде. Если у тебя есть, где жить, то иди туда и живи. Я тебя держать не стану.
   -- Давай разведемся.
   -- Разводись. Тебе не привыкать. Только что это изменит?..
   Днями, когда Татьяна была на работе, Фирсов наслаждался одиночеством. Иногда ему даже казалось, что он снова живет один и не знает никакой Татьяны из седьмой квартиры. Вот его проигрыватель, который он может слушать, вот телевизор, вот диван, на котором он может лежать хоть до ночи с книгой, вот шкаф, вот секретер, вот сервант -- в нем стоят его рюмки, и он может поставить их на стол, если придут гости, и сидеть с ними допоздна, пока не надоест. Швейная машинка? Зеркальце? Электробигуди? Щетка для волос?,. Это одной женщины, она скоро их заберет...
   Ближе к шести часам Игорь начинал испытывать беспокойство. Сейчас начнется... тягостно думал он, и если не уезжал в Публичку, то откидывал столешницу секретера и сидел над расчетами, уговаривая себя молчать, молчать и еще раз молчать. Но вот приходила Татьяна и включала телевизор.
   -- Ты же видишь, я занимаюсь...
   -- Ах, ты занимаешься!! -- Она останавливалась с тарелкой посреди комнаты и кивала ему, словно только что заметила его присутствие. -- А чем ты занимался целый день?.. До моего прихода?..
   -- Это мое дело...
   -- Ах, твое? Вот и прекрасно. А теперь я пришла с работы и хочу спокойно поесть и посмотреть телевизор. -- Она прибавляла звук и с независимым видом принималась за еду.
   Фирсов закрывал секретер и начинал неторопливо одеваться.
   -- Правильно, -- жевала Татьяна. -- Иди, прошвырнись по проституткам. Только не забудь, что ты мне еще десять рублей должен...
   -- Это почему же?
   -- Ты полставки сколько получаешь? Пятьдесят два? А отдал только сорок. Я не собираюсь готовить тебе бесплатно. Если жрешь дома, плати...
   -- Мы собирали шефу на подарок...
   -- Ничего не знаю. -- Татьяна сердито обсасывала косточку из супа и выкладывала ее на стол. -- Чтоб завтра десятка была...
   Чудовищная ситуация: он и гонит ее, и спит с ней в одной постели, он и рад бы остаться один, но ест то, что она приготовит... Кошмар, до чего может дойти мужчина по своей собственной глупости. Просто кошмар. Н-да.
   Занавес.
   И пока он опускается, добавим: Фирсов боялся Татьяну. Стыдно признаться, но почему-то боялся...
 
   Ну вот. А потом он однажды пришел в одну контору собирать статистические данные для своей диссертации и познакомился там с Настей. Насте было тогда двадцать три, и можно сказать, что он увлекся молоденькой. А можно и не сказать. Это как посмотреть. Настя тоже его приметила, когда он вошел в их комнату, негромко поздоровался и стал снимать плащ, потому что с плаща капало и пробираться меж столов в мокром плаще было бы не солидно. Он повесил свой плащ на вешалку и с портфельчиком в руке пошел к столу начальника, стоявшему у окна. Они там о чем-то поговорили, и начальник позвал Настю: "Якушева, подойдите, пожалуйста, сюда". Настя почему-то покраснела, и начальник сказал ей: "Вот товарищ Фирсов из Горного, покажите ему наши годовые отчеты за..." -- "За пять лет, -- подсказал он и кивнул своим мыслям: -- Да, за пять лет хватит..."
   Потом он сидел за соседним столом и что-то выписывал в свой блокнотик. А когда Настя зевнула тихонечко, он повернулся "к ней и спросил шепотом: "Скучно?" -- "Что?" -- не поняла Настя. "Работать здесь скучно?" -- улыбнулся он. Настя кивнула и тоже улыбнулась: "Очень..." На нее обернулась Ядвига Лазаревна и посмотрела выразительно. Настя наморщила лоб и стала щелкать на калькуляторе. А потом они снова переглянулись и улыбнулись одними глазами. Нет, он улыбнулся так, что сделались видны морщинки у глаз. Приятные такие, добрые.
   Он ушел, а на следующий день появился вновь, и костюм на нем был темно-серый, она еще подумала, что костюмы сейчас носят либо сумасшедшие, либо начальники. Либо такие, как ее папа, они другой одежды не признают. Насте показалось, что он даже чем-то похож на ее папу, на его фотографии двадцатилетней давности. Там, где он держит маму на руках после маминой защиты. И еще она подумала, что ему бы пошли джинсы и какой-нибудь серый джемпер с голубой рубашкой.
   И случилось невероятное: назавтра он и пришел в джинсах, сером джемпере и голубой рубашке. Он поздоровался с ней и спросил тихо: "Что-нибудь случилось?" Настя помотала головой, сдерживая смех. "Ну ладно, -- рассеянно сказал он и сел за стол. -- Тогда продолжим борьбу с энтропией..." Настя встала и быстро пошла меж столов к выходу. Она чувствовала, что он смотрит ей вслед. Около двери она обернулась, и он сразу опустил голову и уткнулся взглядом в бумаги. Настя вывалилась в коридор и расхохоталась. Сначала она хотела пойти к Светке из шестого отдела и рассказать ей о своей способности к телепатии, но передумала. Она попила в буфете кофе и с серьезным видом вернулась на место. Он листал отчеты и заполнял самодельную таблицу. У нее на столе лежала бумажка. Она развернула ее и прочла: "Вам идет улыбаться. Так держать! Игорь". Настя взяла ручку и написала: "Спасибо. А Вам идет серо-голубое. Настя". Она оглядела сгорбленные спины сотрудников, сидящих впереди, и быстро перебросила бумажку на его стол. Сзади была только высокая стена с призывом трудиться по-коммунистически и портретом Карла Маркса в облупившейся раме. Игорь пожал плечами, взял в руки записку и недоуменно оглянулся на Маркса -- не он ли подбросил? Настя усердно щелкала калькулятором. Он развернул бумажку, пробежал по ней глазами и, вновь задрав голову к портрету, поклонился благодарственно. Настя прыснула смехом и сделала вид, что закашлялась. Он взглянул на нее мельком и написал новое послание: "Дорогой юный друг! Большое спасибо за Ваше теплое письмо -- оно помогает мне бороться с производственными трудностями. Если Вы любите весну, то кивните пять раз головой, топните два раза ногой и хлопните в ладоши. Если не любите, то пощекочите сзади Ядвигу Лазаревну. Где, кстати, отчет за 75-й год, Вы его никому не отдавали?" Он писал ей разную смешную чепуху, как какой-нибудь девчонке-племяннице, и приносил из буфета конфеты.
   Однажды Настя сломала каблук, возвращаясь с обеда, и он быстро приладил его на место, спустившись на первый этаж в мастерскую. "Носите, дитя мое". -- Он поставил туфельку на стол и попросил мыло. Женщины за чайным столом притихли. Стало слышно, как шуршат конфетные бумажки и за перегородкой стучат по шахматной доске фигурами. "Вот бы нам такого умельца в отдел, -- похвально сказала Мария Ивановна. -- Настя, ты бы хоть чаю человеку предложила, поухаживала бы. Хотите чаю?.." -- "Ты, Марьиванна, научишь, -- сказал кто-то из пожилых, -- у человека, может, жена и дети, а ты -- "поухаживала бы"..." Игорь отказался от чаю и с полотенцем на плече пошел мыть руки. "Ишь, промолчал, -- сказала Мария Ивановна, -- ничего не сказал, ни да, ни нет...", и Настя неожиданно покраснела. Она почувствовала, что все смотрят на нее, и покраснела еще больше, словно была в чем-то виновата.
   Несколько раз они шли вместе до метро и болтали о разном. В метро они расходились, и Настя пыталась представить себе, куда и к кому он поехал. Судя по тому, что он никогда особенно не спешил, Настя заключила, что на свидания он не ходит.
   В канун майских праздников Игорь сказал, что закончил работу, и вернул Насте стопку отчетов. Они поставили их на стеллажи, и Настя спросила шепотом: "А у вас есть закурить?.." Он кивнул и направился в коридор. Настя вышла позднее.
   -- У меня вот какое дело, -- сказала она дрожа. -- Один молодой человек, с которым я раньше встречалась, преследует меня и не дает мне покоя. Я ему уже все сказала, но он... Вы не могли бы мне помочь?.. Мне нужно дать ему понять, что у меня есть другой и что это серьезно...
   Они стояли у окна, и дым плавно утекал в открытую форточку. Было слышно, как в садике чирикают воробьи.
   -- Хорошо, -- согласился Игорь. -- А как это надо сделать?
   -- Не знаю, -- сказала Настя. -- Я хотела с вами посоветоваться...
   -- Понятно, -- задумался он. -- Степень серьезности наших отношений можно выказать двумя способами. Либо мы будем целоваться при нем, либо я должен буду подойти и дать ему в ухо. Что вы об этом скажете? Лично мне первый способ кажется более симпатичным...
   -- А как-нибудь иначе нельзя?.. -- робко спросила Настя.
   -- Можно, -- сказал Игорь. -- Для этого нам с вами надо пожениться, а потом вы покажете своему неотвязчивому ухажеру свидетельство о браке. Только с этим придется повременить -- я еще не развелся...
   -- Ах, вы женаты...
   -- Да, -- бодро признался он. -- Второй раз. Но есть все основания полагать, что не последний...
   -- Господи... -- сочувственно вздохнула Настя. -- Я не знала. Извините...
   -- Это, -- сказал Игорь, -- мои проблемы. Давайте сначала решим вашу. Где мы можем втроем увидеться ?..
   ...В июне он приехал к ней в колхоз под Тесно и спросил, не требуется ли и здесь его охрана.
   -- Шел мимо, дай, думаю, зайду спрошу... -- он поставил портфель на траву и улыбнулся.
   Настя сказала, что требуется, и засмеялась. Тогда он обнял ее на виду у всех и поцеловал. Настя чуть не упала. "Вот так, -- сказал он. -- Чтобы знали..." До этого они уже целовались несколько раз, но не по-настоящему, а тут он поцеловал ее так, что Настя тоже обняла его и не хотела отпускать. Девчонки под навесом перестали есть кашу и смотрели на них, раскрыв рты. Он был в джинсах и голубой рубашке со стоячим воротником. Настя забежала в свою комнатку, надела купальник, и они пошли на речку. Игорь сказал, что приехал на пару деньков и надеется, что его ударный труд зачтется в общей копилке и Настю отпустят раньше. "А как же твоя жена? -- осторожно спросила Настя. -- Тебе не попадет, что ты уехал?" -- "Нет, -- сказал он. -- Я теперь живу один на даче". -- И обнял ее, потому что навстречу шли два местных парня с велосипедом, и он полагал, что охранять надо ото всех.
   Когда они вернулись в барак, Лидка и Танька, соседки по комнате, собирали с кроватей свое постельное белье и загадочно улыбались.
   -- Вы куда?.. -- у Насти подкосились ноги.
   -- Найдем, где приткнуться. -- Они игриво взглянули на Игоря и вышли в коридор. -- Вот там второе одеяло, а ключ в дверях. Проходите, молодой человек, проходите. Ну, мы думаем, вы не замерзнете...
   -- Спасибо, -- сказал Игорь. -- Я тоже так думаю.
   Настя не ожидала такой услуги от подруг, она намеревалась устроить Игоря у мальчишек.
   -- Да... -- она села на кровать и покачала головой: -- Ну я и влипла...
   На следующий день он работал с их бригадой на загрузке прессованного сена, и Насте было лестно от мысли, что все принимают Игоря за ее жениха. Игорь хватал массивную кипу, возносил ее над головой, слегка приседал и забрасывал ее на верх штабеля, где стояли двое парней из конструкторского отдела. Парни хмуро брались за проволочную обвязку и укладывали кипу в ряд.
   -- Окуньков! -- посмеивались внизу девчонки. -- Что ты не шевелишься! Дриадский, учись, как надо работать!
   -- Да идите вы... -- огрызался из-под крыши тучный Дриадский. -- Пупок тут еще рвать... Было бы из-за чего. Сами сели и сидят, а мы за них отдувайся.
   Девчонки наблюдали, как Игорь с кипой над головой взбегает по ступенькам-рядам, и косились на зевающую Настю: "Ишь, как ты его приласкала..." Игорь напевал про вишни в саду у дяди Вани, подмигивал Насте, и девчонки были уверены, что он спал с ней. А для чего тогда приезжать и ночевать в одной комнате?.. Настя отмалчивалась и думала о том, что мужчины бывают разные, разной степени благородства, как, впрочем, и женщины, и если он не пошутил про своих двух жен, что они хорошие, а он плохой, то интересно было бы на них посмотреть. Просто посмотреть -- что это за люди...
   Она отвечала Игорю на улыбки и пыталась понять: влюбилась она по-настоящему или ей просто так кажется?
   Когда он вчера преспокойненько разделся, погасил свет и лег на Лидкину кровать, она решила, что он ждет ее, уверенный в безысходности ситуации, и застыла, нервно докуривая у затянутого марлей окна. Марля пузырилась, и весь дым шел в комнату. Игорь молчал, и Настя не знала, как себя вести: то ли прикинуться бывалой женщиной, то ли лечь в свою кровать не раздеваясь, а там будь что будет...
   "Не придумывай сама себе проблемы, -- сказал он неожиданно, словно подслушал ее мысли. -- Я за охрану плату не беру. Спи спокойно..."
   Настя быстренько надела халат и юркнула под одеяло.
   Звенели комары, и оглушительно тикал будильник на столике у окна. Игорь молчал. Несколько раз он выходил курить на улицу и возвращался тихо.
   Настя уснула лишь на рассвете. Ей стало казаться, что она лежит на своем детском диванчике, а папа сидит в проходной комнате за столом и пишет свою диссертацию.
   После работы они купались и несколько раз целовались в воде -- чтобы видел этот зануда Терентьев. И Насте казалось, что иногда Игорь мог бы быть посмелее -- она же не девочка-школьница с бантом на голове...
   Вечером они ходили гулять, и Настя спросила, часто ли он изменял своим женам.
   -- Так, как с тобой, -- еще ни разу, -- сказал Игорь.
   -- А не как со мной?..
   -- Случалось... -- Он поднял шишку и запустил ею в дерево. Шишка отскочила от ствола и упала в траву. -- Противно, -- сказал Игорь.
   -- Что?..
   -- То, что человеку хочется изменять.
   -- Но ведь никто не заставляет...
   Он стал говорить о том, что в идеале супружеская пара должна быть такой, чтобы изменять друг другу не тянуло, это только кажется, что в измене есть шарм и красота, на самом деле -- это роспись в собственном бессилии и малодушии, если не любишь человека -- разводись, ищи свое, не бойся людской молвы и плюй на пословицу "Постоянство -- признак ограниченности" -- в любви она не применима, ею подбадривают себя трусы, боящиеся дороги, -- они хватают, что лежит поближе, у порога, они играют по мелочам и стреляют в мелкие цели, для них воробей, попавший в силок, -- уже удача, они горды и считают себя охотниками, на самом деле природе любви это противно, супруги должны быть всегда желанны друг другу... Играть надо по-крупному.
   -- Что-то я разговорился... -- прервал себя Игорь.
   -- Говори, -- попросила Настя. -- Интересно...
   -- Да что говорить... -- вздохнул Игорь. -- Я еще и сам не во всем разобрался. Не знаю как, но знаю, что не так... -- Он остановился. -- Пошли обратно.
   -- Тебе ехать надо?..
   Нет, -- он вдруг повеселел. -- Просто дальше лес, и никого нет. Пропадает повод для поцелуев...
   -- Пошли, -- согласилась Настя.
   Иногда ей казалось, что он играет с ней: то целует по-настоящему, то вдруг становится предельно корректным -- он всего лишь паж и охранник своей госпожи.
 
   С июля они стали видеться почти каждый день. У Игоря начались каникулы в аспирантуре, и он приезжал встречать ее с работы. Они выходили на набережную лейтенанта Шмидта и брели неторопливо вдоль выпуклой Невы, встречаясь глазами и улыбаясь. И Настя старалась улыбаться весело...
   Она догадывалась, что дома у Игоря бывают неприятности, и плакала по ночам: "Господи! Что я за дура... Влюбиться в женатого". Ей было жалко и себя и его, но его почему-то больше. Настя уже достаточно хорошо представляла себе ситуацию, и ей казалось, что эта Татьяна сделает ему напоследок какую-нибудь пакость.
   -- Ну как? -- украдкой целовала она его при встрече. -- Не приезжала?..
   -- Нет, -- успокаивал он. -- И не приедет. К нашей даче она, к счастью, отношения поиметь не успела. Не бери ты в голову, я подал на развод и надеюсь, что к осени она вернется к маме...
   Насте было неловко говорить на эту тему, как и неловко думать о том, что она -- если б знали ее родители! -- любовница...
   -- Насколько я понимаю, -- сжималась Настя, -- она уезжать не хочет. Из-за чего у тебя и проблемы...
   -- Мало ли что не хочет. Я ей все объяснил и надеюсь на ее разум. Пусть стоит на очереди -- лишь бы не жила там. Не можем же мы лежать втроем на одном диване...
   -- Что?.. -- останавливалась Настя. -- Нет, я туда никогда не пойду...
   -- Ну ладно, ладно, -- брал ее под руку Игорь. -- Давай сменим тему. Твои родители на дачу в выходные не собираются?..
   -- Собираются. -- Настя смотрела вдаль, на карликовые особнячки, выбежавшие к Неве между площадью Труда и доками судоремонтного завода.
   -- Значит, не исключено, что ты пригласишь меня в гости?
   -- Не исключено...
   -- Они до понедельника едут?..
   -- Не могу точно сказать... -- Настя, сдерживая улыбку, оглядывала памятник Крузенштерну.
   -- А что, они еще не решили?
   -- Я просто не знаю, будет ли первое сентября понедельником или другим днем...
   -- Что же ты молчала! Они уезжают на все лето? Это уже точно?..
   -- Ишь, обрадовался... Старый больной человек... На выходные я должна буду туда ездить.
   И трехкомнатная родительская квартира с окнами на улицу Гоголя половину лета принадлежала им одним... Несколько раз мама звонила из Сосново, и Настя, сделав Игорю знак убавить музыку, шлепала босыми ногами к телефону. "Да, мамуля... Все в порядке. Очень устаю на работе, а тут еще эта жара... Как вы себя чувствуете? Да, приеду... А вы не собираетесь? Ну ладно. Вообще-то, мам, если я не приеду в субботу, то вы не волнуйтесь. Я в пятницу на свадьбу к одной девочке с работы иду... Пока высплюсь... А в воскресенье точно. Папуле привет... Целую..." И она бежала целовать Игоря, радуясь, что родители в город не собираются и сегодня им можно спать спокойно...
   Но зачем им сон и спокойствие в летние ночи?
   Глупости это все.
   Несколько раз Настя просыпала на работу и, схватив такси, мчалась шуршащей набережной и дальше -- через гулко вздрагивающий мост лейтенанта Шмидта, -- на Васильевский, умудряясь и в спешке провалиться в мгновенную звенящую дрему.
   Игорь ехал в Публичку. Он говорил, что ему славно работается. Иногда он отправлялся на неведомые ей халтуры и возвращался пахнущий потом и рыбой. Настя убеждала его не спешить поутру покидать квартиру и выспаться, но он упрямо поднимался вместе с ней и отказывался брать вторые ключи, которые висели на книжном стеллаже в коридоре.
   В конце августа развод не состоялся -- Татьяна внезапно укатила в командировку, и суд перенесли на сентябрь.
   Игорь жил на даче, заготавливл дрова, бегал по утрам кроссы и нахваливал Насте загородный воздух. Он говорил, что в их домике -- случись нужда -- можно и зазимовать. Когда он приходил к ней на свидания, от его одежды пахло грибами и дымом. Несколько раз Настя приезжала к нему в выходные, но ночевать не оставалась, чтобы не огорчать родителей. Они и без того нервничали. Она обещала познакомить их с Игорем, но чуть попозже, когда он допишет третью главу диссертации, сейчас он очень занят. Родители понимающе кивали и советовали Насте не отвлекать человека от важного дела. "Это в твоих же интересах, -- говорила мама. -- Если это у тебя, конечно, серьезно..." -- И смотрела на дочь испытующе. Настя отмалчивалась.
   Она сама ничего еще не знала и боялась, что развод может затянуться. Игорь же говорил, что не пойдет представляться ее родителям, пока не станет подлинно свободным человеком.
   И в сентябре Татьяна не явилась на суд. Игорь поехал к ней на работу и вернулся бледный и злой. Оказалось, что Татьяну выдвинули в народные заседатели и она сама теперь сидит в высоком кресле с гербом и судит каких-то парней, воровавших по квартирам.
   Письменное согласие на развод она дать отказалась. "Ничего, потерпишь..." -- будто бы сказала она и поинтересовалась, когда Игорь заберет свои вещи. "Была у зайки избушка лубяная, а стала ледяная!.. -- Игорь пристукнул кулаком по столику и беззвучно выругался. Они пили в мороженице кофе. -- Придется жить на даче..."
   Настя хотела рассказать про пустующую бабушкину квартиру в Гавани, которая уже два года принадлежала ей, и ключи от которой хранились у родителей, но передумала -- это могло сойти за подталкивание. Да и что она скажет папе с мамой? "Это мой будущий жених, который пока еще не развелся со своей супругой... Пусть он поживет там. Да, возможно, мы поженимся.."?
   -- Наверное, она хочет, чтобы ты вернулся, -- грустно предположила Настя. -- Поэтому и тянет.
   -- Скорей всего, -- кивнул Игорь. -- Скандалить-то не с кем стало. Скучно... -- Он помолчал, припоминая что-то свое, и махнул рукой: -- А-а, вспоминать тошно... Давай еще кофейку, и мне надо ехать. Отпускаешь?..
   Настя представляла, как он выходит из электрички на пустую платформу, идет под накрапывающим дождем к темному дому, разводит в печке огонь, ставит, потирая руки, чайник, сидит над бумагами... И ей было его жалко.
   Развод состоялся только в декабре, за две недели до Нового года. Игорь уже купил дров на всю зиму и собирал праздничную компанию, обещая со своей стороны шашлыки, гуся с яблоками и утреннее пиво.
   Прямо из суда он приехал к Насте на работу и утащил ее в мороженицу. Выпив шампанского, он поставил фужер на стол и с удивлением взглянул на Настю.
   -- А ты чего не пьешь-то?..