Страница:
[319].
Однако настойчивое стремление Кеннеди начать с Советским Союзом широкомасштабное сотрудничество в космосе, в частности в рамках экспедиции на Луну, и соответствующие установки, данные Белым домом НАСА, все же сделали свое дело. Не случайно Арнольд Фруткин, ответственный за международную деятельность НАСА, в своем меморандуме Уэббу отметил следующее: «Можно предположить, что администрация [Кеннеди] пожелает расширить область оттепели, порожденной договором о запрещении испытаний ядерного оружия. Распространение оттепели на космос будет иметь как внутреннее, так и международное значение и, возможно, облегчит решение проблем безопасности, связанных с доступом к боевым ракетам для проведения их инспекций» [320].
Поэтому, несмотря на официальное дезавуирование информации, полученной от Ловелла, «в НАСА было ощущение, что намерения Советов должны быть тщательно проверены» [321]на предмет того, что «СССР, может, и в самом деле приветствовал бы замедление космической гонки или же ее приведение к взаимоприемлемому финалу». Что касается конкретных шагов в данном направлении, Фруткин рекомендовал не использовать Ловелла в качестве, канала для связи с АН СССР, а обратиться Драйдену напрямую к Келдышу с целью: «…(1) Выяснить, что на самом деле русские хотят дать нам понять, и (2) укрепить русских во мнении, будто мы по-прежнему желаем обсуждать, без каких-либо обязательств, любые конструктивные предложения по совместному исследованию и освоению космического пространства» [322].
В соответствии с данной рекомендацией, 21 августа Драйден отправил письмо Келдышу, в котором подтвердил «постоянную готовность» США обсудить «без предварительных обязательств возможные формы сотрудничества в космосе так широко, как Вы этого пожелаете» [323]. Примерно такие же заверения содержались и в письме Драйдена Благонравову [324].
Ни Келдыш, ни Благонравов не ответили на письма Драйдена. Правда, Драйден и Благонравов участвовали в работе сессии Комитета ООН по космосу, проходившей в сентябре в Нью-Йорке. 11 числа этого месяца они встретились за обедом, чтобы обсудить некоторые вопросы советско-американского взаимодействия в космосе. По словам Благонравова, наблюдение Ловелла о том, что Советский Союз временно затормозил свою лунную программу, «могло на данный момент быть верным». Анатолий Аркадьевич не исключил «возможность совместной экспедиции на Луну после того, как на ее поверхности побывают автоматы». По мнению Драйдена, это свидетельствовало о серьезном изменении подхода СССР к вопросу о взаимодействии с США в области пилотируемых полетов на Луну, ибо раньше Благонравов считал, что «нет смысла обсуждать сотрудничество в этой области из-за политической ситуации». Возможно, подобному восприятию Драйденом слов Благонравова косвенно способствовал и тот факт, что Советский Союз несколько смягчил требование, выдвигаемое в Комитете по космосу, признать незаконным использование спутников-шпионов. Это могло быть истолковано как желание СССР отойти от политики жесткого противостояния с США в космосе» [325].
В целом Драйден пришел к выводу, что русские, равно как и американцы, продолжают дебатировать вопрос о научной и практической ценности лунной экспедиции и что в оценке лунной программы Советского Союза было бы «опасно» полагаться только на мнение представителей АН СССР, поскольку программа «была разработана и осуществляется военными» [326]. Как в первом, так и во втором случае предположения Драйдена, как станет видно в дальнейшем, были не так уж далеки от истины.
Думаю, читателям будет интересно узнать, какие источники, из числа тех, что пользуются наибольшим доверием официального Вашингтона, сообщали в июле-сентябре 1963 г руководителям США о состоянии космической программы СССР. Один из них, безусловно, Центральное разведывательное управление (ЦРУ). 1 октября 1963 г. оно подготовило записку под названием «Поверхностный взгляд на советскую космическую программу». По оценке экспертов этой организации, дальние цели пилотируемой деятельности Советского Союза в космосе, «…несомненно, включают высадки людей на Луну… однако, нет никаких свидетельств того, что данная программа продвигается вперед сверхбыстрыми темпами… Считается, что Советы намерены жестко соревноваться в области первоначального исследования Луны и что подобные попытки будут включать в себя пилотируемые полеты, хотя, вероятно, без посадок на поверхность на раннем этапе…
Пока невозможно с точностью утверждать, осуществляют ли Советы пилотируемую лунную программу, соизмеримую с американской. Бесспорные признаки того, что Советы вовлечены в подобную гонку, не обнаружены, однако они могут быть скрыты до такой степени, что могут оставаться незамеченными. В декабре 1962 г. предполагалось, что шансы на наличие у Советов конкурентоспособной лунной пилотируемой программы были лучше, чем 50x50, хотя однозначного вывода на этот счет сделать было невозможно. Последующая оценка соответствующей информации привела к аналогичному заключению. В настоящее время явное свидетельство существования подобной программы по-прежнему отсутствует. Однако с учетом прошедшего времени есть основания полагать, что конкурентоспособная программа, вероятнее всего, нацелена на осуществление [лунной экспедиции] в 1968-1970 гг. Несмотря на предсказанные летные испытания нового носителя и пилотируемого корабля, нет пока четких признаков того, что это вскоре произойдет…
…Все это приводит к выводу о том, что Советы к данному моменту не настолько далеко ушли вперед [в осуществлении своего лунного проекта], чтобы внести существенный вклад в совместную программу. На подобную мысль наводят и беседы Ловелла [с Келдышем], которые, впрочем, не могут быть расценены в качестве бесспорного показателя решения Советов отказаться от своей лунной программы» [327].
Таким образом, очевидно, что к осени 1963 г. у руководства НАСА, да и у всей администрации Кеннеди, включая самого президента, отсутствовало четкое представление о состоянии и целях космической программы СССР. Однако, как отметил сотрудник агентства Арнольд Фруткин, письмо Ловелла, равно как и переговоры Драйдена с Благонравовым, «очевидно, способствовали формированию целостного впечатления о готовности Советского Союза или отказаться от своей лунной программы, или же придать ей международный характер». Это был «опасно дезориентирующий взгляд доверчивых и плохо информированных мечтателей, как среди официальных, так и среди частных лиц» [328]. Остается только гадать — занес ли Фруткин в категорию подобных «мечтателей» Кеннеди.
Таким образом, в основе предложения «отправиться вместе на Луну», с которым Кеннеди обратился к Советскому Союзу в ООН, лежали четыре фактора. Первый — стремление главы Белого дома улучшить отношения с СССР, второй — критические выступления американских политиков и даже представителей НАСА в адрес американской лунной программы, третий — озабоченность ее высокой стоимостью и четвертый — пусть во многом иллюзорная надежда на согласие Советского Союза объединить усилия с США в реализации экспедиций на Луну.
Подготовка к выступлению в ООН
НАСА — «за» или «против»?
Почему ООН?
Реакция в США на предложение Кеннеди
«Вашингтон Пост» назвала инициативу президента «весьма разумным предложением», отметив, что «…нация, первая достигнувшая Луны, получит огромные дивиденды в политическом и пропагандистском планах. Однако они будут меньше тех дивидендов, которые получило бы человечество от расширения человеческих познаний, которое станет продуктом усилий, направленных на достижение Луны». «Вашингтон Стар» посчитала, что выступление президента «взбудоражило воображение людей планеты… и направлено на открытие закрытого советского общества», а, по мнению «Нью-Йорк Таймс», «выгоды от подобных совместных действий говорят в пользу этого крупнейшего шага, направленного на улучшение международных отношений, которое уже наметилось после заключения договора об ограничении ядерных испытаний» [345].
Аналогичное мнение высказали и американские ученые, принимавшие участие в работе 11-й конференции Пагуошского движения. 25 сентября они выразили твердую поддержку инициативе Кеннеди.
Однако одобрение планов президента заключить с Советским Союзом «лунный пакт» довольно быстро стало «палкой о двух концах», другой конец которой довольно чувствительно ударил по «Аполлону». В США все больше стали говорить о том, что настало время положить Конец бессмысленной «лунной гонки», коль скоро из нее вышел СССР, и вернуться к «здравомыслию» в определении целей американской космической программы. Причем вскоре именно эти ноты в хоре, певшем хвальбу Кеннеди, стали доминирующими. В своей наиболее «мелодичной» форме они были выражены в уже упоминавшейся заметке Уолтера Липпмана:
Однако противников идеи Кеннеди на Капитолийском холме оказалось куда больше, чем сторонников. Главное, что вызвало критику — очевидный пересмотр президентом своего же обязательства обеспечить лидерство США в космосе, по причине якобы имевшего места намерения СССР отказаться от «битвы за Луну». Законодатели задавали следующие вопросы: почему Хрущеву позволено определять американскую космическую политику? Если в 1961 г. в интересах США было опередить русских в «лунной гонке», то почему Соединенные Штаты в настоящее время демонстрируют готовность реализовать это предприятие вместе с ними? Какие гарантии можно дать тому, что СССР выполнит взятые на себя обязательства в рамках подготовки и проведения экспедиции на Луну, если он нарушал соглашения, заключенные в других областях? Не попал ли Белый дом в ловушку, расставленную для них хитроумным Кремлем, как раз в то время, когда «лунный локомотив» космической программы США стал набирать ход? [349]
Пожалуй, наиболее показательными образцами подобной критики стали письма конгрессменов Альберта Томаса и Олина Тига президенту Кеннеди. Напомнив главе государства о его же речи от 25 мая 1961 г., в которой тот провозгласил высадку человека на Луне национальной задачей, Тиг в своем письме отметил следующее:
Однако настойчивое стремление Кеннеди начать с Советским Союзом широкомасштабное сотрудничество в космосе, в частности в рамках экспедиции на Луну, и соответствующие установки, данные Белым домом НАСА, все же сделали свое дело. Не случайно Арнольд Фруткин, ответственный за международную деятельность НАСА, в своем меморандуме Уэббу отметил следующее: «Можно предположить, что администрация [Кеннеди] пожелает расширить область оттепели, порожденной договором о запрещении испытаний ядерного оружия. Распространение оттепели на космос будет иметь как внутреннее, так и международное значение и, возможно, облегчит решение проблем безопасности, связанных с доступом к боевым ракетам для проведения их инспекций» [320].
Поэтому, несмотря на официальное дезавуирование информации, полученной от Ловелла, «в НАСА было ощущение, что намерения Советов должны быть тщательно проверены» [321]на предмет того, что «СССР, может, и в самом деле приветствовал бы замедление космической гонки или же ее приведение к взаимоприемлемому финалу». Что касается конкретных шагов в данном направлении, Фруткин рекомендовал не использовать Ловелла в качестве, канала для связи с АН СССР, а обратиться Драйдену напрямую к Келдышу с целью: «…(1) Выяснить, что на самом деле русские хотят дать нам понять, и (2) укрепить русских во мнении, будто мы по-прежнему желаем обсуждать, без каких-либо обязательств, любые конструктивные предложения по совместному исследованию и освоению космического пространства» [322].
В соответствии с данной рекомендацией, 21 августа Драйден отправил письмо Келдышу, в котором подтвердил «постоянную готовность» США обсудить «без предварительных обязательств возможные формы сотрудничества в космосе так широко, как Вы этого пожелаете» [323]. Примерно такие же заверения содержались и в письме Драйдена Благонравову [324].
Ни Келдыш, ни Благонравов не ответили на письма Драйдена. Правда, Драйден и Благонравов участвовали в работе сессии Комитета ООН по космосу, проходившей в сентябре в Нью-Йорке. 11 числа этого месяца они встретились за обедом, чтобы обсудить некоторые вопросы советско-американского взаимодействия в космосе. По словам Благонравова, наблюдение Ловелла о том, что Советский Союз временно затормозил свою лунную программу, «могло на данный момент быть верным». Анатолий Аркадьевич не исключил «возможность совместной экспедиции на Луну после того, как на ее поверхности побывают автоматы». По мнению Драйдена, это свидетельствовало о серьезном изменении подхода СССР к вопросу о взаимодействии с США в области пилотируемых полетов на Луну, ибо раньше Благонравов считал, что «нет смысла обсуждать сотрудничество в этой области из-за политической ситуации». Возможно, подобному восприятию Драйденом слов Благонравова косвенно способствовал и тот факт, что Советский Союз несколько смягчил требование, выдвигаемое в Комитете по космосу, признать незаконным использование спутников-шпионов. Это могло быть истолковано как желание СССР отойти от политики жесткого противостояния с США в космосе» [325].
В целом Драйден пришел к выводу, что русские, равно как и американцы, продолжают дебатировать вопрос о научной и практической ценности лунной экспедиции и что в оценке лунной программы Советского Союза было бы «опасно» полагаться только на мнение представителей АН СССР, поскольку программа «была разработана и осуществляется военными» [326]. Как в первом, так и во втором случае предположения Драйдена, как станет видно в дальнейшем, были не так уж далеки от истины.
Думаю, читателям будет интересно узнать, какие источники, из числа тех, что пользуются наибольшим доверием официального Вашингтона, сообщали в июле-сентябре 1963 г руководителям США о состоянии космической программы СССР. Один из них, безусловно, Центральное разведывательное управление (ЦРУ). 1 октября 1963 г. оно подготовило записку под названием «Поверхностный взгляд на советскую космическую программу». По оценке экспертов этой организации, дальние цели пилотируемой деятельности Советского Союза в космосе, «…несомненно, включают высадки людей на Луну… однако, нет никаких свидетельств того, что данная программа продвигается вперед сверхбыстрыми темпами… Считается, что Советы намерены жестко соревноваться в области первоначального исследования Луны и что подобные попытки будут включать в себя пилотируемые полеты, хотя, вероятно, без посадок на поверхность на раннем этапе…
Пока невозможно с точностью утверждать, осуществляют ли Советы пилотируемую лунную программу, соизмеримую с американской. Бесспорные признаки того, что Советы вовлечены в подобную гонку, не обнаружены, однако они могут быть скрыты до такой степени, что могут оставаться незамеченными. В декабре 1962 г. предполагалось, что шансы на наличие у Советов конкурентоспособной лунной пилотируемой программы были лучше, чем 50x50, хотя однозначного вывода на этот счет сделать было невозможно. Последующая оценка соответствующей информации привела к аналогичному заключению. В настоящее время явное свидетельство существования подобной программы по-прежнему отсутствует. Однако с учетом прошедшего времени есть основания полагать, что конкурентоспособная программа, вероятнее всего, нацелена на осуществление [лунной экспедиции] в 1968-1970 гг. Несмотря на предсказанные летные испытания нового носителя и пилотируемого корабля, нет пока четких признаков того, что это вскоре произойдет…
…Все это приводит к выводу о том, что Советы к данному моменту не настолько далеко ушли вперед [в осуществлении своего лунного проекта], чтобы внести существенный вклад в совместную программу. На подобную мысль наводят и беседы Ловелла [с Келдышем], которые, впрочем, не могут быть расценены в качестве бесспорного показателя решения Советов отказаться от своей лунной программы» [327].
Таким образом, очевидно, что к осени 1963 г. у руководства НАСА, да и у всей администрации Кеннеди, включая самого президента, отсутствовало четкое представление о состоянии и целях космической программы СССР. Однако, как отметил сотрудник агентства Арнольд Фруткин, письмо Ловелла, равно как и переговоры Драйдена с Благонравовым, «очевидно, способствовали формированию целостного впечатления о готовности Советского Союза или отказаться от своей лунной программы, или же придать ей международный характер». Это был «опасно дезориентирующий взгляд доверчивых и плохо информированных мечтателей, как среди официальных, так и среди частных лиц» [328]. Остается только гадать — занес ли Фруткин в категорию подобных «мечтателей» Кеннеди.
Таким образом, в основе предложения «отправиться вместе на Луну», с которым Кеннеди обратился к Советскому Союзу в ООН, лежали четыре фактора. Первый — стремление главы Белого дома улучшить отношения с СССР, второй — критические выступления американских политиков и даже представителей НАСА в адрес американской лунной программы, третий — озабоченность ее высокой стоимостью и четвертый — пусть во многом иллюзорная надежда на согласие Советского Союза объединить усилия с США в реализации экспедиций на Луну.
Подготовка к выступлению в ООН
Разумеется, перед тем, как предпринять столь масштабное «космическо-дипломатическое» наступление, Кеннеди решил произвести «разведку» подхода Кремля к вопросу о сотрудничестве с Соединенными Штатами в космосе, а точнее — стала ли Москва смотреть более благосклонно на подобную перспективу. Роль «разведчика» исполнил госсекретарь Дин Раск, находившийся в Москве в августе 1963 г. по случаю подписания договора о запрещении испытаний ядерного оружия. Однако все, что услышал Раск от Хрущева в ответ на предложение рассмотреть вопрос о советско-американском полете на Луну, была шутка вполне в духе Первого секретаря ЦК: «Разумеется. Я доставлю человека на Луну, а вы вернете его обратно»
[329].
Вероятно, Кеннеди отнесся к словам Хрущева по принципу: «В каждой шутке есть доля шутки (остальное правда)». Иначе как объяснить, что 26 августа президент лично затронул тему советско-американской экспедиции на Луну в разговоре с послом СССР в США [330]А. Ф. Добрыниным [331].
Примечательно, что советский посол, вспоминая о своей, как потом оказалось — последней, встрече с 35-м главой Белого дома, отметил, что «в ходе длительной беседы с президентом были затронуты также вопросы… сотрудничества в мирном использовании космоса». Добрынин поставил их последними в списке тем, которые он в тот день обсудил с Кеннеди, не уточнив, какие именно «космические» вопросы были предметом разговора [332]. Это — одно из косвенных свидетельств того, что совместные пилотируемые полеты на Луну как фактор отношений между СССР и США не вызывали интереса у советского руководства.
Не только президент считал, что настало время для мирного «космического наступления» на СССР. Кеннеди обсудил вопрос о взаимодействии с Советским Союзом в деле проведения лунных экспедиций с конгрессменом-демократом Робертом Сайксом. 3 сентября в письменном ответе главе Белого дома Сайкс напомнил президенту, что тот уже говорил с ним на эту тему. Однако, продолжил Сайкс, «теперь, когда имеются явные признаки того, что Россия готова к конструктивному разговору с Соединенными Штатами, не настало ли время сделать подобное предложение?» [333].
Вероятно, Кеннеди отнесся к словам Хрущева по принципу: «В каждой шутке есть доля шутки (остальное правда)». Иначе как объяснить, что 26 августа президент лично затронул тему советско-американской экспедиции на Луну в разговоре с послом СССР в США [330]А. Ф. Добрыниным [331].
Примечательно, что советский посол, вспоминая о своей, как потом оказалось — последней, встрече с 35-м главой Белого дома, отметил, что «в ходе длительной беседы с президентом были затронуты также вопросы… сотрудничества в мирном использовании космоса». Добрынин поставил их последними в списке тем, которые он в тот день обсудил с Кеннеди, не уточнив, какие именно «космические» вопросы были предметом разговора [332]. Это — одно из косвенных свидетельств того, что совместные пилотируемые полеты на Луну как фактор отношений между СССР и США не вызывали интереса у советского руководства.
Не только президент считал, что настало время для мирного «космического наступления» на СССР. Кеннеди обсудил вопрос о взаимодействии с Советским Союзом в деле проведения лунных экспедиций с конгрессменом-демократом Робертом Сайксом. 3 сентября в письменном ответе главе Белого дома Сайкс напомнил президенту, что тот уже говорил с ним на эту тему. Однако, продолжил Сайкс, «теперь, когда имеются явные признаки того, что Россия готова к конструктивному разговору с Соединенными Штатами, не настало ли время сделать подобное предложение?» [333].
НАСА — «за» или «против»?
Кеннеди не спешил обсуждать вопрос с НАСА о своей очередной космической инициативе в отношении СССР. Для этого у президента было две причины. Одна состояла в том, что НАСА формально не играло никакой самостоятельной политической роли в правительстве США, а следовательно, этой организации можно было просто поручить выполнить решение высшего руководства страны. Но вторая причина заключалась в том, что Кеннеди хотел заручиться максимальной поддержкой своего плана со стороны политических кругов, прежде чем довести его до сведения агентства. У главы Белого дома были для этого довольно веские основания.
Встреча с Уэббом была запланирована у президента на 18 сентября — за два дня до выступления в ООН. После глава агентства вспоминал, что Кеннеди действительно не спрашивал его совета, делать русским очередное «лунное» предложение или нет [334]. Однако Уэбб был в курсе «идущего от Благонравова шума о возможности сотрудничества…». «Шум» же этот был предан огласке не кем иным, как Драйденом. После уже упомянутого обеда с Благонравовым в сентябре в Нью-Йорке, в интервью прессе он сказал, что его советский коллега намекнул на «возможность обсуждения» сотрудничества в сфере пилотируемой лунной экспедиции «после того, как на поверхность Луны опустятся автоматы». По мнению Драйдена, реакция академика на идею советско-американских полетов на Луну была в общем более благожелательной, чем раньше, когда СССР настаивал на разоружении в качестве непременного условия разговоров о подобном проекте [335].
Как видно из этой ситуации, в Вашингтоне действительно было немало, по меткому определению Фруткина, «доверчивых мечтателей», готовых услышать «шум» в еле слышном «шорохе» — термин, каким только и можно охарактеризовать намек Благонравова лишь на «возможность обсуждения» сотрудничества с США в полетах на Луну. Тем не менее, видимо не столько вследствие искренней веры в возможность подобного взаимодействия, сколько стремясь подыграть политической конъюнктуре (ведь за сотрудничество — сам президент), Уэбб тоже поспешил предаться такого рода «мечтам». И это несмотря на то, что НАСА действительно было «в смятении», ибо с [агентством] никто «не проконсультировался по вопросу, имеющему непосредственное отношение к его целям и графику работ» [336]. Более того, американские исследователи политической истории освоения космического пространства полагают, что «…в действительности у Уэбба были серьезные возражения против подобного объединения [СССР и США], но он полагал, что если президент не спрашивает его, а говорит, что нужно сделать, то лучше всего просто выполнить его желание. Уэбб опасался того, что с русскими не удастся ничего достигнуть, но ущерб американской программе при этом все равно может быть нанесен. Он также считал, что вопрос этот недостаточно обсуждался, ни внутри администрации президента, ни с руководителями конгресса» [337].
Однако, будучи членом «команды Кеннеди», Уэбб заверил специального советника президента по национальной безопасности МакДжорджа Банди, что «…весьма открыт к рассмотрению идеи о возможном сотрудничестве с Советами и полагает, что они могут пожелать использовать нашу большую ракету в обмен на передовые технологии, которые у них, вероятно, появятся в ближайшем будущем (например… советские приборы, доставленные на Луну, могут в любой момент установить связь между Луной и Землей)» [338].
По словам Уэбба, 18 сентября Кеннеди, поделившись с ним планами предложить через ООН Советскому Союзу вместе с США осуществить экспедицию на Луну, спросил: «Достаточно ли Вы держите ситуацию в НАСА под контролем, чтобы избежать каких-либо выступлений против того, что я собираюсь сделать?». Руководитель агентства заверил президента, что вверенная ему организация находится под его полным контролем, и он обеспечит благосклонное отношение НАСА к инициативе Кеннеди. Президент горячо поблагодарил Уэбба за это [339].
Озабоченность главы Белого дома возможностью отрицательного отношения агентства к его идее вновь подчеркивает уже отмеченную относительную самостоятельность этой организации в формировании космической политики США — самостоятельность, которую порой было трудно ограничить даже руководителю агентства. Дело в том, что утром того дня, когда состоялся его разговор с Уэббом, президент узнал о выступлении в Национальном ракетном клубе в Вашингтоне Роберта Гилрута — директора Центра пилотируемых полетов НАСА в г. Хьюстон, штат Техас. Этот центр играл ключевую роль в разработке и осуществлении программы «Аполлон». Гилрут, в частности, говорил о перспективах советско-американского сотрудничества в полетах на Луну. Отметив, что объединение квалифицированных кадров, опыта и средств «может иметь некоторую ценность», он в то же время сказал: «Однако, я трепещу от одной мысли об интеграции советской ракеты с американским кораблем… ибо при этом думаю о проблемах, с которыми нам приходится сталкиваться, даже когда мы имеем дело с американскими подрядчиками, говорящими на том же языке, что и мы». Поделившись с аудиторией мыслями на этот счет, Гилрут суммировал их в виде следующего вывода: «Предложение [объединиться с Советским Союзом] было бы очень интересным и важным, но трудно выполнимым на практике… Оно вызывает у меня смешанные чувства, но я говорю, как инженер, а не как политик, занимающийся международными отношениями» [340]. Видимо, перспектива того, что Гилрут, а также те в НАСА, кто наверняка разделял его скепсис по поводу возможного сотрудничества с СССР, дадут волю своим «смешанным чувствам», была достаточно серьезна, если Кеннеди поинтересовался у Уэбба, насколько тверда будет поддержка агентством планов Белого дома.
С намерениями Кеннеди создать советско-американский «лунный альянс» был солидарен и сам МакДжордж Банди. Правда, будучи ответственным за безопасность страны, а следовательно, призванным особо тщательно следить за соблюдением ее национальных интересов, он в первую очередь позаботился о беспроигрышности любого варианта развития событий:
1) Если мы будем соревноваться, то должны сделать все возможное для объединения всех органов американского правительства в рамках единой космической программы с тем, чтобы она как можно полнее соответствовала обязательствам, которые мы взяли на себя;
2) Если мы будем сотрудничать, это снимет с нас напряжение, и мы сможем с легкостью заявить, что именно наши беспрецедентные усилия [предпринятые в области реализации лунной экспедиции] вынудили Советы начать сотрудничество с нами.
Лично я выступаю за сотрудничество, если таковое возможно, и думаю, что и в рамках правительства, и за его пределами нам следует действительно активно попытаться ответить на вопрос: можно ли его осуществить» [341].
19 сентября Банди позвонил Уэббу и сообщил, что Кеннеди после того, как проект его речи в ООН был рассмотрен в госдепартаменте, министерстве обороны, а также в недавно созданном Агентстве по контролю на вооружениями и разоружению, принял окончательное решение выступить в ООН с предложением к Советскому Союзу о «лунном» сотрудничестве. Уэбб тут же «дал по телефону инструкции всем центрам [НАСА] никак не комментировать и не развивать данный вопрос» [342].
Встреча с Уэббом была запланирована у президента на 18 сентября — за два дня до выступления в ООН. После глава агентства вспоминал, что Кеннеди действительно не спрашивал его совета, делать русским очередное «лунное» предложение или нет [334]. Однако Уэбб был в курсе «идущего от Благонравова шума о возможности сотрудничества…». «Шум» же этот был предан огласке не кем иным, как Драйденом. После уже упомянутого обеда с Благонравовым в сентябре в Нью-Йорке, в интервью прессе он сказал, что его советский коллега намекнул на «возможность обсуждения» сотрудничества в сфере пилотируемой лунной экспедиции «после того, как на поверхность Луны опустятся автоматы». По мнению Драйдена, реакция академика на идею советско-американских полетов на Луну была в общем более благожелательной, чем раньше, когда СССР настаивал на разоружении в качестве непременного условия разговоров о подобном проекте [335].
Как видно из этой ситуации, в Вашингтоне действительно было немало, по меткому определению Фруткина, «доверчивых мечтателей», готовых услышать «шум» в еле слышном «шорохе» — термин, каким только и можно охарактеризовать намек Благонравова лишь на «возможность обсуждения» сотрудничества с США в полетах на Луну. Тем не менее, видимо не столько вследствие искренней веры в возможность подобного взаимодействия, сколько стремясь подыграть политической конъюнктуре (ведь за сотрудничество — сам президент), Уэбб тоже поспешил предаться такого рода «мечтам». И это несмотря на то, что НАСА действительно было «в смятении», ибо с [агентством] никто «не проконсультировался по вопросу, имеющему непосредственное отношение к его целям и графику работ» [336]. Более того, американские исследователи политической истории освоения космического пространства полагают, что «…в действительности у Уэбба были серьезные возражения против подобного объединения [СССР и США], но он полагал, что если президент не спрашивает его, а говорит, что нужно сделать, то лучше всего просто выполнить его желание. Уэбб опасался того, что с русскими не удастся ничего достигнуть, но ущерб американской программе при этом все равно может быть нанесен. Он также считал, что вопрос этот недостаточно обсуждался, ни внутри администрации президента, ни с руководителями конгресса» [337].
Однако, будучи членом «команды Кеннеди», Уэбб заверил специального советника президента по национальной безопасности МакДжорджа Банди, что «…весьма открыт к рассмотрению идеи о возможном сотрудничестве с Советами и полагает, что они могут пожелать использовать нашу большую ракету в обмен на передовые технологии, которые у них, вероятно, появятся в ближайшем будущем (например… советские приборы, доставленные на Луну, могут в любой момент установить связь между Луной и Землей)» [338].
По словам Уэбба, 18 сентября Кеннеди, поделившись с ним планами предложить через ООН Советскому Союзу вместе с США осуществить экспедицию на Луну, спросил: «Достаточно ли Вы держите ситуацию в НАСА под контролем, чтобы избежать каких-либо выступлений против того, что я собираюсь сделать?». Руководитель агентства заверил президента, что вверенная ему организация находится под его полным контролем, и он обеспечит благосклонное отношение НАСА к инициативе Кеннеди. Президент горячо поблагодарил Уэбба за это [339].
Озабоченность главы Белого дома возможностью отрицательного отношения агентства к его идее вновь подчеркивает уже отмеченную относительную самостоятельность этой организации в формировании космической политики США — самостоятельность, которую порой было трудно ограничить даже руководителю агентства. Дело в том, что утром того дня, когда состоялся его разговор с Уэббом, президент узнал о выступлении в Национальном ракетном клубе в Вашингтоне Роберта Гилрута — директора Центра пилотируемых полетов НАСА в г. Хьюстон, штат Техас. Этот центр играл ключевую роль в разработке и осуществлении программы «Аполлон». Гилрут, в частности, говорил о перспективах советско-американского сотрудничества в полетах на Луну. Отметив, что объединение квалифицированных кадров, опыта и средств «может иметь некоторую ценность», он в то же время сказал: «Однако, я трепещу от одной мысли об интеграции советской ракеты с американским кораблем… ибо при этом думаю о проблемах, с которыми нам приходится сталкиваться, даже когда мы имеем дело с американскими подрядчиками, говорящими на том же языке, что и мы». Поделившись с аудиторией мыслями на этот счет, Гилрут суммировал их в виде следующего вывода: «Предложение [объединиться с Советским Союзом] было бы очень интересным и важным, но трудно выполнимым на практике… Оно вызывает у меня смешанные чувства, но я говорю, как инженер, а не как политик, занимающийся международными отношениями» [340]. Видимо, перспектива того, что Гилрут, а также те в НАСА, кто наверняка разделял его скепсис по поводу возможного сотрудничества с СССР, дадут волю своим «смешанным чувствам», была достаточно серьезна, если Кеннеди поинтересовался у Уэбба, насколько тверда будет поддержка агентством планов Белого дома.
С намерениями Кеннеди создать советско-американский «лунный альянс» был солидарен и сам МакДжордж Банди. Правда, будучи ответственным за безопасность страны, а следовательно, призванным особо тщательно следить за соблюдением ее национальных интересов, он в первую очередь позаботился о беспроигрышности любого варианта развития событий:
1) Если мы будем соревноваться, то должны сделать все возможное для объединения всех органов американского правительства в рамках единой космической программы с тем, чтобы она как можно полнее соответствовала обязательствам, которые мы взяли на себя;
2) Если мы будем сотрудничать, это снимет с нас напряжение, и мы сможем с легкостью заявить, что именно наши беспрецедентные усилия [предпринятые в области реализации лунной экспедиции] вынудили Советы начать сотрудничество с нами.
Лично я выступаю за сотрудничество, если таковое возможно, и думаю, что и в рамках правительства, и за его пределами нам следует действительно активно попытаться ответить на вопрос: можно ли его осуществить» [341].
19 сентября Банди позвонил Уэббу и сообщил, что Кеннеди после того, как проект его речи в ООН был рассмотрен в госдепартаменте, министерстве обороны, а также в недавно созданном Агентстве по контролю на вооружениями и разоружению, принял окончательное решение выступить в ООН с предложением к Советскому Союзу о «лунном» сотрудничестве. Уэбб тут же «дал по телефону инструкции всем центрам [НАСА] никак не комментировать и не развивать данный вопрос» [342].
Почему ООН?
И все же почему Кеннеди избрал именно крупнейший международный форум для того, чтобы огласить с его трибуны свое очередное приглашение СССР присоединиться к США в деле осуществления лунной экспедиции? Сделал он это по трем причинам.
Первая заключалась в том, что новая инициатива, в свете предшествующих отвергнутых Кремлем предложений Белого дома установить в космосе партнерство между Советским Союзом и Соединенными Штатами, могла невольно представить Америку в роли «побирушки», «выклянчивающей» у СССР согласие объединить с ней свои усилия за пределами Земли. Это, соответственно, могло иметь весьма негативные последствия для престижа США. С целью избежать подобного восприятия нового «космическо-дипломатического» шага, президент представил его в качестве неразрывной части своих глобальных миротворческих усилий, направленных на создание «конструктивной и примиряющей атмосферы, в которой Соединенные Штаты и Советский Союз смогли бы серьезно обсудить основные политические аспекты холодной войны» [343].
Вторая причина состояла в стремлении Кеннеди «обелить» программу «Аполлон», отведя от нее обвинения в том, что она — лишь средство удовлетворения эгоистических амбиций США. А подобная критика в ее адрес раздавалась в том числе и со стороны ближайших союзников Соединенных Штатов. Так, британский физик сэр Джон Кокрофт сказал американцам: «Мы улыбаемся, глядя на ваши полеты по телевизору. Усилия, которые Вы предпринимаете ради этого, представляют из себя извращение науки во имя соревнования с Советским Союзом» [344]. Приглашение к сотрудничеству, сделанное в рамках крупнейшей международной организации, призванной объединять народы Земли, было явным посланием всему человечеству — «Аполлон» осуществляется в интересах не только США, но и всей планеты.
Наконец, в открытую предложив СССР отбросить в сторону национальные амбиции и создать с США единую программу полета на естественный спутник Земли, Кеннеди желал показать миру, кто хочет прекратить «лунную гонку», а кто способствует ее продолжению. Если Кремль отвергнет его инициативу, Белому дому будет легче оправдать эту «гонку» как перед избирателями, так и в глазах международного сообщества. Однако, поскольку президент не выдвинул Советскому Союзу никаких требований в качестве непременных условий принятия американского предложения, можно с большой долей уверенности сказать — Кеннеди хотел, чтобы предложение было принято.
Первая заключалась в том, что новая инициатива, в свете предшествующих отвергнутых Кремлем предложений Белого дома установить в космосе партнерство между Советским Союзом и Соединенными Штатами, могла невольно представить Америку в роли «побирушки», «выклянчивающей» у СССР согласие объединить с ней свои усилия за пределами Земли. Это, соответственно, могло иметь весьма негативные последствия для престижа США. С целью избежать подобного восприятия нового «космическо-дипломатического» шага, президент представил его в качестве неразрывной части своих глобальных миротворческих усилий, направленных на создание «конструктивной и примиряющей атмосферы, в которой Соединенные Штаты и Советский Союз смогли бы серьезно обсудить основные политические аспекты холодной войны» [343].
Вторая причина состояла в стремлении Кеннеди «обелить» программу «Аполлон», отведя от нее обвинения в том, что она — лишь средство удовлетворения эгоистических амбиций США. А подобная критика в ее адрес раздавалась в том числе и со стороны ближайших союзников Соединенных Штатов. Так, британский физик сэр Джон Кокрофт сказал американцам: «Мы улыбаемся, глядя на ваши полеты по телевизору. Усилия, которые Вы предпринимаете ради этого, представляют из себя извращение науки во имя соревнования с Советским Союзом» [344]. Приглашение к сотрудничеству, сделанное в рамках крупнейшей международной организации, призванной объединять народы Земли, было явным посланием всему человечеству — «Аполлон» осуществляется в интересах не только США, но и всей планеты.
Наконец, в открытую предложив СССР отбросить в сторону национальные амбиции и создать с США единую программу полета на естественный спутник Земли, Кеннеди желал показать миру, кто хочет прекратить «лунную гонку», а кто способствует ее продолжению. Если Кремль отвергнет его инициативу, Белому дому будет легче оправдать эту «гонку» как перед избирателями, так и в глазах международного сообщества. Однако, поскольку президент не выдвинул Советскому Союзу никаких требований в качестве непременных условий принятия американского предложения, можно с большой долей уверенности сказать — Кеннеди хотел, чтобы предложение было принято.
Реакция в США на предложение Кеннеди
Общество в целом «за»
«Здравая мысль» — это словосочетание, наверное, лучше всего характеризует отношение американской публики к идее Кеннеди осуществить экспедицию на Луну совместными усилиями с СССР. Ряд влиятельных американских газет довольно положительно оценили намерение президента. Вот что они напечатали на следующий день после речи главы Белого дома в ООН.«Вашингтон Пост» назвала инициативу президента «весьма разумным предложением», отметив, что «…нация, первая достигнувшая Луны, получит огромные дивиденды в политическом и пропагандистском планах. Однако они будут меньше тех дивидендов, которые получило бы человечество от расширения человеческих познаний, которое станет продуктом усилий, направленных на достижение Луны». «Вашингтон Стар» посчитала, что выступление президента «взбудоражило воображение людей планеты… и направлено на открытие закрытого советского общества», а, по мнению «Нью-Йорк Таймс», «выгоды от подобных совместных действий говорят в пользу этого крупнейшего шага, направленного на улучшение международных отношений, которое уже наметилось после заключения договора об ограничении ядерных испытаний» [345].
Аналогичное мнение высказали и американские ученые, принимавшие участие в работе 11-й конференции Пагуошского движения. 25 сентября они выразили твердую поддержку инициативе Кеннеди.
Однако одобрение планов президента заключить с Советским Союзом «лунный пакт» довольно быстро стало «палкой о двух концах», другой конец которой довольно чувствительно ударил по «Аполлону». В США все больше стали говорить о том, что настало время положить Конец бессмысленной «лунной гонки», коль скоро из нее вышел СССР, и вернуться к «здравомыслию» в определении целей американской космической программы. Причем вскоре именно эти ноты в хоре, певшем хвальбу Кеннеди, стали доминирующими. В своей наиболее «мелодичной» форме они были выражены в уже упоминавшейся заметке Уолтера Липпмана:
«Президент сделал предложение о сотрудничестве в полете на Луну в то время, когда в отношениях между СССР и США наблюдается некоторое улучшение. Вместе с тем, как в среде американских ученых, так и среди обычных людей усиливается сомнение в целесообразности высадки американца на Луне к 1970 г.Примерно такое же мнение было высказано в статье «Уолл Стрит Джорнал»:
Предложение, сделанное президентом в ООН, представляется мне замечательным, даже если совместные усилия как с политической, так и технической точек зрения, ни к чему не приведут. Оно замечательное хотя бы потому, что может указать нам достойный способ исправить ошибки, которые мы совершили, приняв на себя обязательство лететь на Луну.
Были сделаны две ошибки. Одна состояла в решении высадить человека — живое существо, а не приборы — на Луну. Вторая состояла в выборе срока — 1970 г., к которому человек должен был совершить посадку на Луну…» [346]
«Первоначальным обоснованием [полета на Луну]… было стремление США опередить русских, поскольку считалось, что они нацелены на Луну так же, как и мы. В этом случае президент Кеннеди сам подорвал данное обоснование, предложив недавно сделать лунную экспедицию совместным американо-советским предприятием. Таким образом, если Хрущев действительно не собирается играть (имеется в виду — продолжать «лунное» соревнование с США), от первоначального аргумента в пользу престижа ничего не остается…
В любом случае, сейчас, как никогда ранее, необходимо провести переоценку [программы «Аполлон»]. Нация может получить большие выгоды от более медленного, но стабильного освоения космоса, более управляемой программы с точки зрения ее стоимости и масштабов» [347].
Политики недовольны…
В то время как общественное мнение США, выраженное в ряде американских газет, в целом положительно восприняло идею объединить усилия с Советским Союзом для совместной экспедиции на Луну, американский политический истеблишмент воспринял инициативу президента куда более критически. Исключением, пожалуй, стал лишь сенатор Фулбрайт. По его мнению, предложение Соединенных Штатов Советскому Союзу «…во-первых, значительно понизило бы стоимость освоения космического пространства, что высвободило бы средства для важных внутренних программ, таких, как образование, городское строительство, а также сохранение природных ресурсов. Во-вторых, оно послужило бы дальнейшему уменьшению международной напряженности, открыв новую значительную область советско-американского сотрудничества» [348].Однако противников идеи Кеннеди на Капитолийском холме оказалось куда больше, чем сторонников. Главное, что вызвало критику — очевидный пересмотр президентом своего же обязательства обеспечить лидерство США в космосе, по причине якобы имевшего места намерения СССР отказаться от «битвы за Луну». Законодатели задавали следующие вопросы: почему Хрущеву позволено определять американскую космическую политику? Если в 1961 г. в интересах США было опередить русских в «лунной гонке», то почему Соединенные Штаты в настоящее время демонстрируют готовность реализовать это предприятие вместе с ними? Какие гарантии можно дать тому, что СССР выполнит взятые на себя обязательства в рамках подготовки и проведения экспедиции на Луну, если он нарушал соглашения, заключенные в других областях? Не попал ли Белый дом в ловушку, расставленную для них хитроумным Кремлем, как раз в то время, когда «лунный локомотив» космической программы США стал набирать ход? [349]
Пожалуй, наиболее показательными образцами подобной критики стали письма конгрессменов Альберта Томаса и Олина Тига президенту Кеннеди. Напомнив главе государства о его же речи от 25 мая 1961 г., в которой тот провозгласил высадку человека на Луне национальной задачей, Тиг в своем письме отметил следующее: