Страница:
[370]. Что же касается космоса, то он по-прежнему оставался для Первого секретаря «полем боя», на котором тот был намерен выиграть одну из генеральных битв между двумя мировыми системами. «Даже наши противники, — отметил Хрущев, — осознают, что мы лидируем в космосе. Им все еще не удалось нас обогнать, и мы не дадим им сделать это»
[371].
Как объяснить подобные «шарахания» главы Кремля? Присущей ему непоследовательностью, которая проявлялась почти во всем, что он делал, шла ли речь о борьбе с пережитками сталинизма или об экономических реформах в стране? Или это был рецидив «дипломатии спутника», когда Советский Союз использовал свои успехи в сфере создания новых образцов ракетной техники для доказательства превосходства социалистической системы над капиталистической? А может, новая ракета усилила «влюбленность» Никиты Сергеевича в данный вид техники? Тогда чисто по-человечески его нежелание сотрудничать с американцами в этой области можно понять. Все влюбленные — эгоисты, не желающие делить предмет своего обожания ни с кем другим, а уж эмоциональность была Хрущеву свойственна, пожалуй, не в меньшей степени, чем холодный политический расчет.
Впрочем, возможно, была и еще одна причина. По замечанию сына Хрущева, для того, чтобы советско-американский полет на Луну стал реальностью, его отцу «нужно было набраться твердости для преодоления отношения военных к этому вопросу, весьма непростому, если учесть, какого рода секреты могли перестать быть таковыми при осуществлении подобного совместного проекта» [372]. А как «набраться твердости», если в тот период времени нарастало недовольство командного состава вооруженных сил реформами Хрущева в военной сфере, и Первый секретарь, он же — верховный главнокомандующий, не мог об этом не знать. Быть может, Никита Сергеевич воспользовался столь подходящим моментом, как презентацией нового типа оружия, чтобы «потрафить» своему генералитету, подчеркнув — ни о какой, пусть даже ограниченной, передаче секретов потенциальному противнику и речи не может быть? [373]
Как бы то ни было, слова, произнесенные на фоне противоракеты, подписали «смертный приговор» иллюзиям, которые политики на другой стороне океана могли иметь относительно сотрудничества с СССР в области космоса, в частности, в сфере осуществления экспедиции на Луну. Напомню, что иллюзии эти основывались вначале на сообщении Ловелла от 17 июля 1963 г. о том, что Советский Союз якобы выходит из «лунной гонки». Затем последовали обнадеживающе-дезориентирующие статьи в американской прессе, пытавшейся разглядеть в результатах переговоров Драйдена и Благонравова в сентябре того же года желание СССР поискать формы взаимодействия с США в рамках пилотируемого лунного проекта. Заключение договора о запрещении испытаний ядерного оружия и несколько смягчившееся отношение Советского Союза к статусу спутников-шпионов также питали надежды некоторых «мечтателей» на возможность будущего советско-американского «космического альянса». А кульминацией иллюзий стало выступление Кеннеди в ООН, где он прямо пригласил СССР лететь на Луну вместе с США.
Но был ли у сотрудничества шанс?
Вместо эпилога
Заключение
Как объяснить подобные «шарахания» главы Кремля? Присущей ему непоследовательностью, которая проявлялась почти во всем, что он делал, шла ли речь о борьбе с пережитками сталинизма или об экономических реформах в стране? Или это был рецидив «дипломатии спутника», когда Советский Союз использовал свои успехи в сфере создания новых образцов ракетной техники для доказательства превосходства социалистической системы над капиталистической? А может, новая ракета усилила «влюбленность» Никиты Сергеевича в данный вид техники? Тогда чисто по-человечески его нежелание сотрудничать с американцами в этой области можно понять. Все влюбленные — эгоисты, не желающие делить предмет своего обожания ни с кем другим, а уж эмоциональность была Хрущеву свойственна, пожалуй, не в меньшей степени, чем холодный политический расчет.
Впрочем, возможно, была и еще одна причина. По замечанию сына Хрущева, для того, чтобы советско-американский полет на Луну стал реальностью, его отцу «нужно было набраться твердости для преодоления отношения военных к этому вопросу, весьма непростому, если учесть, какого рода секреты могли перестать быть таковыми при осуществлении подобного совместного проекта» [372]. А как «набраться твердости», если в тот период времени нарастало недовольство командного состава вооруженных сил реформами Хрущева в военной сфере, и Первый секретарь, он же — верховный главнокомандующий, не мог об этом не знать. Быть может, Никита Сергеевич воспользовался столь подходящим моментом, как презентацией нового типа оружия, чтобы «потрафить» своему генералитету, подчеркнув — ни о какой, пусть даже ограниченной, передаче секретов потенциальному противнику и речи не может быть? [373]
Как бы то ни было, слова, произнесенные на фоне противоракеты, подписали «смертный приговор» иллюзиям, которые политики на другой стороне океана могли иметь относительно сотрудничества с СССР в области космоса, в частности, в сфере осуществления экспедиции на Луну. Напомню, что иллюзии эти основывались вначале на сообщении Ловелла от 17 июля 1963 г. о том, что Советский Союз якобы выходит из «лунной гонки». Затем последовали обнадеживающе-дезориентирующие статьи в американской прессе, пытавшейся разглядеть в результатах переговоров Драйдена и Благонравова в сентябре того же года желание СССР поискать формы взаимодействия с США в рамках пилотируемого лунного проекта. Заключение договора о запрещении испытаний ядерного оружия и несколько смягчившееся отношение Советского Союза к статусу спутников-шпионов также питали надежды некоторых «мечтателей» на возможность будущего советско-американского «космического альянса». А кульминацией иллюзий стало выступление Кеннеди в ООН, где он прямо пригласил СССР лететь на Луну вместе с США.
Но был ли у сотрудничества шанс?
Итак, после ознакомления с событиями осени 1963 г., в частности с речью президента США в ООН и реакцией на нее советского руководства, может сложиться следующее впечатление: США горячо и беззаветно предлагали построить СССР «космический мост» между двумя странами, а Советский Союз на это не соглашался. Не принимал же Кремль данную идею по тем причинам, что полагал — по данному «мосту» коварные янки будут проникать в СССР с целью «разнюхивания» его стратегических секретов или же данное «сооружение» замаскирует «пропасть», разделяющую обе страны в виде гонки вооружений и иностранных военных баз вдоль советских границ.
Но даже если все не так, насколько искренне было стремление НАСА образовать с СССР «лунный альянс»? Вспомним, что подобное сотрудничество могло привести к сокращению ассигнований, выделяемых на деятельность агентства, да и сложности взаимодействия с русскими, по словам Гилрута, могли вызвать «трепет» у работников НАСА.
Чтобы ответить на этот вопрос, посмотрим на отношение агентства к предложению Кеннеди, озвученному в ООН. В течение нескольких недель, прошедших после речи главы Белого дома и в условиях отсутствия на нее внятного советского ответа, НАСА ощущало себя на распутье. Через несколько дней после выступления Кеннеди глава агентства Уэбб набросал «общие руководства к действию для персонала НАСА». Копию документа он отправил в Белый дом, где ее в тот же день одобрил МакДжордж Банди. Уэбб провел настоящий лингвистический анализ речи Кеннеди, выделив в ней моменты, вольно или невольно соотносящиеся с намерениями агентства не спешить бросаться «в объятия» СССР. Глава НАСА особенно отметил следующее: президент сказал только, что «мы должны рассмотреть» возможность совместной лунной экспедиции, и что ключевым словом здесь является «рассмотреть», а что касается слова «совместной», это — цель, на которую мы должны ориентироваться в ходе «рассмотрения» и оценок [возможности советско-американского полета на Луну]». Уэбб специально подчеркнул в своей записке:
Что касается варианта, при котором Советский Союз дал бы положительный ответ на инициативу президента, НАСА предпочитало осторожный и неспешный образ действий. Первым шагом, по мнению Уэбба, могли бы стать совместная работа Советского Союза и США по выбору места посадки на Луне, да и вообще, обе страны, как считал глава НАСА, могли бы вместе сделать «массу вещей, близко подводящих к тому, чтобы представители [СССР и США] оказались на одном корабле» [376].
С точкой зрения работников НАСА солидаризовались и сотрудники администрации президента. Так, один из членов «команды» советника по науке Джерома Визнера отметил, что «переговоры о совместной программе, скорее всего, будут долгими и насыщенными обсуждением множества технических, административных и политических проблем… Таким образом, затормозить реализацию нашей программы лишь исходя из предположения о том, что Советский Союз сделает то же самое и что план [советско-американского полета на Луну] будет успешно реализован, противоречило бы нашим коренным интересам». Скорее Соединенным Штатам следует «разработать такой предварительный план для совместной программы, который предусматривал бы не только эффективное использование объединенных потенциалов двух стран… но и пошел бы на пользу программе «Аполлон», укрепив нашу позицию в совместных переговорах, если НАСА или Белый дом поторопятся представить данный план конгрессу» [377].
Что касается Белого дома, то в конце октября он вновь напомнил о своем интересе к «лунному» сотрудничеству с СССР. 25 числа того же месяца МакДжордж Банди попросил у всех лиц и организаций, которым так или иначе пришлось бы «выковывать» формы и пути взаимодействия с Советским Союзом в космосе, подготовить конкретные предложения относительно переговоров с СССР по данной тематике. 29 октября Визнер передал Кеннеди меморандум с предложением стратегии подготовки к переговорам. Визнер специально подчеркнул, что «для НАСА нет ничего трудного в том, чтобы составить развернутый план совместной программы… и достаточно быстро представить его президенту для дальнейшего рассмотрения» [378].
А как же сам Кеннеди? Неужели после своей речи в ООН «ушел в тень», наблюдая оттуда за реакцией Кремля на предложение о «лунном альянсе», предоставив своим помощникам думать о том, как придать этому «альянсу» четкие очертания? Некоторые основания для подобного предположения были. Президент действительно не спешил предпринимать последующие шаги, не дождавшись ответа Хрущева или какого-либо высокопоставленного представителя советского правительства на свою инициативу. Однако он отнюдь не потерял интереса к идее сотрудничества с СССР в полете на Луну. 23 октября он послал Уэббу копию заметки о встрече Драйдена и Благонравова в сентябре 1963 г. в Нью-Йорке, опубликованной в «Нью-Йорк Таймс» 18 сентября. Заметку президент сопроводил запиской следующего содержания: «Думаю, было бы полезно собирать вырезки, подобные этой, демонстрирующие интерес русских высадиться на Луне. Это предоставит нашим усилиям дополнительную поддержку» [379]. Кеннеди, правда, не уточнил, что он имеет в виду под «усилиями» — действия США, направленные на установление сотрудничества с СССР в космосе, или же попытки Белого дома договориться с Кремлем о взаимодействии между двумя странами в освоении внеземного пространства.
После того, как 25 октября Хрущев довольно скептически обрисовал советские «лунные» планы, президента спросили на пресс-конференции, состоявшейся 31 октября: «Считаете ли Вы, что премьер Хрущев вывел Советский Союз из «лунной гонки», и полагаете ли Вы, что Соединенные Штаты в любом случае должны продолжать [работать над своей лунной программой] так, как если бы «лунная гонка» продолжалась?» Кеннеди ответил так:
Однако заявление Хрущева, сделанное им 1 ноября, на следующий день после пресс-конференции президента, в котором руководитель СССР неожиданно выразил готовность сотрудничать с Америкой в осуществлении пилотируемого полета на Луну, ускорило в США подготовку к началу сотрудничества с Советским Союзом в данном направлении. Сотрудник администрации главы Белого дома Артур Шлезингер, а также сотрудники Бюро по делам международных организаций госдепартамента [381]Харлан Кивленд и Ричард Гарднер посетили 5 ноября НАСА.
Цель визита — брифинг, который они дали в агентстве по вопросу планирования «этапов, через которые, вероятно, придется пройти в ходе рассмотрения возможности сотрудничества». Встреча в НАСА стала лишним свидетельством по меньшей мере скептического отношения агентства к идее советско-американского «лунного альянса». По завершении брифинга Шлезингер отметил, что планы НАСА «носили скорее процедурный, чем содержательный характер», предусматривая обмен информацией по уже существующим программам и планам. При этом у помощника президента сложилось общее впечатление, что «у НАСА сохраняется весьма негативный подход к идее» сотрудничества в деле осуществления экспедиции на Луну. По мнению агентства, «действительные и существенные шаги будут зависеть от доверия, установленного в ходе взаимодействия процедурного характера». Понимая, что единственный способ расшевелить НАСА — напомнить, что оно должно следовать в фарватере политики Белого дома, Шлезингер предлагает советнику по национальной безопасности МакДжорджу Банди еще раз «выразить интерес президента в прогрессе» в формировании партнерства с русскими для полета на Луну [382].
Впрочем, говорить о том, что все агентство выступало против сотрудничества с СССР, несправедливо. Был, по меньшей мере, один сотрудник НАСА, заинтересованный в том, чтобы участвовать в переговорах с Советским Союзом о сотрудничестве в области пилотируемых полетов. Звали его Джон Гленн. Напомню, это первый американский астронавт, совершивший в феврале 1962 г. орбитальный полет. По возвращении на Землю Гленн установил дружеские отношения с президентом Кеннеди и его братом Робертом — шаг, как показала дальнейшая карьера астронавта, объясняемый не только его тщеславием. Гленн всерьез увлекся политикой и в 1964 г. ушел из НАСА, чтобы целиком отдаться новоприобретенному занятию. В 1975 г. он был избран сенатором от штата Огайо и пребывал в этом качестве вплоть до 1999 г. Впрочем, уже под занавес политической карьеры, «первая любовь» взяла верх, и в 1998 г. Гленн совершил второй в своей жизни космический полет. Правда, на этот раз уже не в стесненной «консервной банке» корабля типа «Меркурий», а в просторной кабине «шаттла» «Дискавери» [383]. После этого он стал самым пожилым человеком, когда-либо летавшим по земной орбите — в возрасте 77 лет.
Но вернемся в 1963 г., когда Гленну был еще только 41 год и он был сотрудником НАСА. 4 ноября он отправил меморандум МакДжорджу Банди. Собственно, это был ответ на запрос советника по национальной безопасности от 25 октября 1963 г. относительно «переговоров с русскими [по обмену] информацией, полученной в ходе космических полетов». Гленн предложил «работать вместе с доктором Драйденом, а также сопровождать его на встречи, где присутствие [Гленна] будет желательно, с тем, чтобы исследовать возможность взаимного обмена информацией, в частности, в области пилотируемых полетов». По мнению астронавта, популярность, которую он приобрел после орбитального полета, привлечет необходимое внимание к такого рода встречам и переговорам с русскими. Если Советский Союз, рассуждал Гленн, пошлет на переговоры с американцами представителя своей пилотируемой программы, возможно — космонавта, «это продемонстрирует, что предложение президента и впрямь открыло новый канал связи в условиях холодной войны». Соответственно, «отказ русских… только продемонстрирует всему миру, что они не хотят сотрудничать… Президент перехватил инициативу у русских (в плане предложения партнерства. — Ю. К.), и один из способов удержать ее — принять данное предложение» [384].
Белый дом довольно быстро подхватил идею Шлезингера — напомнить НАСА об интересе президента в скорейшем составлении плана сотрудничества с Советским Союзом. 8 ноября Шлезингер и сотрудник Совета по национальной безопасности Чарльз Джонсон набросали черновик директивы президента, выдержанной в соответствующем духе. Затем они попросили «надежных людей в НАСА и госдепартаменте проверить ее содержание». Те доложили, что восприняли данный документ «с энтузиазмом». Понимая, что деваться больше некуда, глава НАСА Уэбб также «сердечно» приветствовал черновик директивы [385].
Директива была подписана Кеннеди и 12 ноября приобрела официальный статус меморандума № 271 по действиям в области национальной безопасности. Официальное название документа было «Сотрудничество с СССР в вопросах освоения космического пространства». Вспомним, что подобная официальная бумага уже выходила из стен Белого дома. Речь идет о меморандуме № 129, увидевшем свет в феврале 1962 г. Документ этот предписывал государственному департаменту вместе с НАСА, отделом науки Белого дома, а также Национальным советом по аэронавтике и космосу подготовить предложения и рекомендации по переговорам с Советским Союзом по сотрудничеству в области космоса. Тогда главную роль в выполнении этого поручения играл госдеп, а НАСА — лишь вспомогательную.
Теперь ситуация изменилась. Главе агентства Уэббу был отдан прямой приказ «взять на себя личную инициативу и главную ответственность в рамках правительства за разработку программы существенного сотрудничества с Советским Союзом в области космического пространства, включая разработку конкретных технических предложений…
Эти предложения должны быть разработаны с учетом их возможного обсуждения в ходе переговоров с Советским Союзом, которые могут стать прямым результатом моего призыва от 20 сентября к более широкому сотрудничеству между Соединенными Штатами и СССР в космическом пространстве, включая сотрудничество в программе полета на Луну» [386].
Почему на этот раз Кеннеди сделал НАСА главным действующим лицом в подготовке переговоров с СССР по «существенному» взаимодействию в космосе? Видимо, здесь было две причины. Первая заключалась в том, что период политической подготовки такого рода обсуждений, как считал Кеннеди, закончился и настало время конкретных действий. А кто лучше аэрокосмического агентства знает, какие практические шаги нужно предпринять, чтобы советско-американское партнерство в космосе наконец-то наполнилось реальным содержанием? Вторая причина личная. Видимо, со временем у президента укрепилась уверенность в том, что «саботажа» его инициативы со стороны НАСА не будет, и Уэбб со своими сотрудниками, какие бы задние мысли они ни имели о сотрудничестве с русскими в космосе, неукоснительно выполнят волю Белого дома.
Кеннеди попросил Уэбба представить ему «промежуточный отчет о ходе планирования [переговоров с Советским Союзом] к 15 декабря 1963 г.» [387]Главе Белого дома не довелось узнать, выполнил ли руководитель НАСА его просьбу. 22 ноября, ровно через десять дней после того, как Кеннеди обратился с ней к Уэббу, выстрелы в Далласе оборвали жизнь самого молодого президента в истории США.
Но даже если все не так, насколько искренне было стремление НАСА образовать с СССР «лунный альянс»? Вспомним, что подобное сотрудничество могло привести к сокращению ассигнований, выделяемых на деятельность агентства, да и сложности взаимодействия с русскими, по словам Гилрута, могли вызвать «трепет» у работников НАСА.
Чтобы ответить на этот вопрос, посмотрим на отношение агентства к предложению Кеннеди, озвученному в ООН. В течение нескольких недель, прошедших после речи главы Белого дома и в условиях отсутствия на нее внятного советского ответа, НАСА ощущало себя на распутье. Через несколько дней после выступления Кеннеди глава агентства Уэбб набросал «общие руководства к действию для персонала НАСА». Копию документа он отправил в Белый дом, где ее в тот же день одобрил МакДжордж Банди. Уэбб провел настоящий лингвистический анализ речи Кеннеди, выделив в ней моменты, вольно или невольно соотносящиеся с намерениями агентства не спешить бросаться «в объятия» СССР. Глава НАСА особенно отметил следующее: президент сказал только, что «мы должны рассмотреть» возможность совместной лунной экспедиции, и что ключевым словом здесь является «рассмотреть», а что касается слова «совместной», это — цель, на которую мы должны ориентироваться в ходе «рассмотрения» и оценок [возможности советско-американского полета на Луну]». Уэбб специально подчеркнул в своей записке:
«В то время, как мы предоставляем русским шанс работать вместе и предстаем в глазах всего мира нацией, готовой взяться за решение любых проблем, связанных с сотрудничеством в этой чрезвычайно важной области, где пока еще не получили распространения системы вооружений, мы должны продолжать двигаться вперед со своей собственной программой(выделено мною. — Ю. К.)» [374].Аналогичных с Уэббом взглядов придерживался и ответственный за международные связи НАСА Арнольд Фруткин. По его мнению, «ринуться от предложения рассмотреть вопрос к выводу, что президент открыто попросил установить американский космический корабль на советский носитель для полета на Луну, или наоборот, или же предполагать, что американские и советские астронавты должны составить совместный экипаж для лунной экспедиции…» были бы явно необоснованными умозаключениями. Как подчеркнул Фруткин, слова Кеннеди явились не более чем «пробным камнем» для оценки возможности осуществления подобного двустороннего проекта [375].
Что касается варианта, при котором Советский Союз дал бы положительный ответ на инициативу президента, НАСА предпочитало осторожный и неспешный образ действий. Первым шагом, по мнению Уэбба, могли бы стать совместная работа Советского Союза и США по выбору места посадки на Луне, да и вообще, обе страны, как считал глава НАСА, могли бы вместе сделать «массу вещей, близко подводящих к тому, чтобы представители [СССР и США] оказались на одном корабле» [376].
С точкой зрения работников НАСА солидаризовались и сотрудники администрации президента. Так, один из членов «команды» советника по науке Джерома Визнера отметил, что «переговоры о совместной программе, скорее всего, будут долгими и насыщенными обсуждением множества технических, административных и политических проблем… Таким образом, затормозить реализацию нашей программы лишь исходя из предположения о том, что Советский Союз сделает то же самое и что план [советско-американского полета на Луну] будет успешно реализован, противоречило бы нашим коренным интересам». Скорее Соединенным Штатам следует «разработать такой предварительный план для совместной программы, который предусматривал бы не только эффективное использование объединенных потенциалов двух стран… но и пошел бы на пользу программе «Аполлон», укрепив нашу позицию в совместных переговорах, если НАСА или Белый дом поторопятся представить данный план конгрессу» [377].
Что касается Белого дома, то в конце октября он вновь напомнил о своем интересе к «лунному» сотрудничеству с СССР. 25 числа того же месяца МакДжордж Банди попросил у всех лиц и организаций, которым так или иначе пришлось бы «выковывать» формы и пути взаимодействия с Советским Союзом в космосе, подготовить конкретные предложения относительно переговоров с СССР по данной тематике. 29 октября Визнер передал Кеннеди меморандум с предложением стратегии подготовки к переговорам. Визнер специально подчеркнул, что «для НАСА нет ничего трудного в том, чтобы составить развернутый план совместной программы… и достаточно быстро представить его президенту для дальнейшего рассмотрения» [378].
А как же сам Кеннеди? Неужели после своей речи в ООН «ушел в тень», наблюдая оттуда за реакцией Кремля на предложение о «лунном альянсе», предоставив своим помощникам думать о том, как придать этому «альянсу» четкие очертания? Некоторые основания для подобного предположения были. Президент действительно не спешил предпринимать последующие шаги, не дождавшись ответа Хрущева или какого-либо высокопоставленного представителя советского правительства на свою инициативу. Однако он отнюдь не потерял интереса к идее сотрудничества с СССР в полете на Луну. 23 октября он послал Уэббу копию заметки о встрече Драйдена и Благонравова в сентябре 1963 г. в Нью-Йорке, опубликованной в «Нью-Йорк Таймс» 18 сентября. Заметку президент сопроводил запиской следующего содержания: «Думаю, было бы полезно собирать вырезки, подобные этой, демонстрирующие интерес русских высадиться на Луне. Это предоставит нашим усилиям дополнительную поддержку» [379]. Кеннеди, правда, не уточнил, что он имеет в виду под «усилиями» — действия США, направленные на установление сотрудничества с СССР в космосе, или же попытки Белого дома договориться с Кремлем о взаимодействии между двумя странами в освоении внеземного пространства.
После того, как 25 октября Хрущев довольно скептически обрисовал советские «лунные» планы, президента спросили на пресс-конференции, состоявшейся 31 октября: «Считаете ли Вы, что премьер Хрущев вывел Советский Союз из «лунной гонки», и полагаете ли Вы, что Соединенные Штаты в любом случае должны продолжать [работать над своей лунной программой] так, как если бы «лунная гонка» продолжалась?» Кеннеди ответил так:
«Я не увидел этого в его заявлении… Я не получил никаких убедительных подтверждений того, что господин Хрущев или Советский Союз окончательно вышли из «космической гонки»…На той же пресс-конференции Кеннеди признал, что его обращение к Советскому Союзу с предложением объединить усилия с Америкой для полета на Луну осталось без ответа [380].
Факт заключается в том, что Советы предпринимают чрезвычайно большие усилия в космосе, и все имеющиеся свидетельства говорят о том, что они будут их продолжать и что у них есть потенциал для этого. Я бы с большой осторожностью отнесся к словам господина Хрущева. Как я понял, он сказал, что экспедиции на Луну должна предшествовать соответствующая подготовка. Мы согласны с этим.
С моей точки зрения, та космическая программа, которая сейчас есть у нас, играет ключевую роль в обеспечении безопасности Соединенных Штатов, поскольку, как я уже неоднократно говорил ранее, дело не в полете на Луну. Дело в приобретении необходимой компетенции для контроля над окружающим миром…
Думаю, нам нужно продолжать нашу программу. Думаю, это лучший ответ господину Хрущеву».
Однако заявление Хрущева, сделанное им 1 ноября, на следующий день после пресс-конференции президента, в котором руководитель СССР неожиданно выразил готовность сотрудничать с Америкой в осуществлении пилотируемого полета на Луну, ускорило в США подготовку к началу сотрудничества с Советским Союзом в данном направлении. Сотрудник администрации главы Белого дома Артур Шлезингер, а также сотрудники Бюро по делам международных организаций госдепартамента [381]Харлан Кивленд и Ричард Гарднер посетили 5 ноября НАСА.
Цель визита — брифинг, который они дали в агентстве по вопросу планирования «этапов, через которые, вероятно, придется пройти в ходе рассмотрения возможности сотрудничества». Встреча в НАСА стала лишним свидетельством по меньшей мере скептического отношения агентства к идее советско-американского «лунного альянса». По завершении брифинга Шлезингер отметил, что планы НАСА «носили скорее процедурный, чем содержательный характер», предусматривая обмен информацией по уже существующим программам и планам. При этом у помощника президента сложилось общее впечатление, что «у НАСА сохраняется весьма негативный подход к идее» сотрудничества в деле осуществления экспедиции на Луну. По мнению агентства, «действительные и существенные шаги будут зависеть от доверия, установленного в ходе взаимодействия процедурного характера». Понимая, что единственный способ расшевелить НАСА — напомнить, что оно должно следовать в фарватере политики Белого дома, Шлезингер предлагает советнику по национальной безопасности МакДжорджу Банди еще раз «выразить интерес президента в прогрессе» в формировании партнерства с русскими для полета на Луну [382].
Впрочем, говорить о том, что все агентство выступало против сотрудничества с СССР, несправедливо. Был, по меньшей мере, один сотрудник НАСА, заинтересованный в том, чтобы участвовать в переговорах с Советским Союзом о сотрудничестве в области пилотируемых полетов. Звали его Джон Гленн. Напомню, это первый американский астронавт, совершивший в феврале 1962 г. орбитальный полет. По возвращении на Землю Гленн установил дружеские отношения с президентом Кеннеди и его братом Робертом — шаг, как показала дальнейшая карьера астронавта, объясняемый не только его тщеславием. Гленн всерьез увлекся политикой и в 1964 г. ушел из НАСА, чтобы целиком отдаться новоприобретенному занятию. В 1975 г. он был избран сенатором от штата Огайо и пребывал в этом качестве вплоть до 1999 г. Впрочем, уже под занавес политической карьеры, «первая любовь» взяла верх, и в 1998 г. Гленн совершил второй в своей жизни космический полет. Правда, на этот раз уже не в стесненной «консервной банке» корабля типа «Меркурий», а в просторной кабине «шаттла» «Дискавери» [383]. После этого он стал самым пожилым человеком, когда-либо летавшим по земной орбите — в возрасте 77 лет.
Но вернемся в 1963 г., когда Гленну был еще только 41 год и он был сотрудником НАСА. 4 ноября он отправил меморандум МакДжорджу Банди. Собственно, это был ответ на запрос советника по национальной безопасности от 25 октября 1963 г. относительно «переговоров с русскими [по обмену] информацией, полученной в ходе космических полетов». Гленн предложил «работать вместе с доктором Драйденом, а также сопровождать его на встречи, где присутствие [Гленна] будет желательно, с тем, чтобы исследовать возможность взаимного обмена информацией, в частности, в области пилотируемых полетов». По мнению астронавта, популярность, которую он приобрел после орбитального полета, привлечет необходимое внимание к такого рода встречам и переговорам с русскими. Если Советский Союз, рассуждал Гленн, пошлет на переговоры с американцами представителя своей пилотируемой программы, возможно — космонавта, «это продемонстрирует, что предложение президента и впрямь открыло новый канал связи в условиях холодной войны». Соответственно, «отказ русских… только продемонстрирует всему миру, что они не хотят сотрудничать… Президент перехватил инициативу у русских (в плане предложения партнерства. — Ю. К.), и один из способов удержать ее — принять данное предложение» [384].
Белый дом довольно быстро подхватил идею Шлезингера — напомнить НАСА об интересе президента в скорейшем составлении плана сотрудничества с Советским Союзом. 8 ноября Шлезингер и сотрудник Совета по национальной безопасности Чарльз Джонсон набросали черновик директивы президента, выдержанной в соответствующем духе. Затем они попросили «надежных людей в НАСА и госдепартаменте проверить ее содержание». Те доложили, что восприняли данный документ «с энтузиазмом». Понимая, что деваться больше некуда, глава НАСА Уэбб также «сердечно» приветствовал черновик директивы [385].
Директива была подписана Кеннеди и 12 ноября приобрела официальный статус меморандума № 271 по действиям в области национальной безопасности. Официальное название документа было «Сотрудничество с СССР в вопросах освоения космического пространства». Вспомним, что подобная официальная бумага уже выходила из стен Белого дома. Речь идет о меморандуме № 129, увидевшем свет в феврале 1962 г. Документ этот предписывал государственному департаменту вместе с НАСА, отделом науки Белого дома, а также Национальным советом по аэронавтике и космосу подготовить предложения и рекомендации по переговорам с Советским Союзом по сотрудничеству в области космоса. Тогда главную роль в выполнении этого поручения играл госдеп, а НАСА — лишь вспомогательную.
Теперь ситуация изменилась. Главе агентства Уэббу был отдан прямой приказ «взять на себя личную инициативу и главную ответственность в рамках правительства за разработку программы существенного сотрудничества с Советским Союзом в области космического пространства, включая разработку конкретных технических предложений…
Эти предложения должны быть разработаны с учетом их возможного обсуждения в ходе переговоров с Советским Союзом, которые могут стать прямым результатом моего призыва от 20 сентября к более широкому сотрудничеству между Соединенными Штатами и СССР в космическом пространстве, включая сотрудничество в программе полета на Луну» [386].
Почему на этот раз Кеннеди сделал НАСА главным действующим лицом в подготовке переговоров с СССР по «существенному» взаимодействию в космосе? Видимо, здесь было две причины. Первая заключалась в том, что период политической подготовки такого рода обсуждений, как считал Кеннеди, закончился и настало время конкретных действий. А кто лучше аэрокосмического агентства знает, какие практические шаги нужно предпринять, чтобы советско-американское партнерство в космосе наконец-то наполнилось реальным содержанием? Вторая причина личная. Видимо, со временем у президента укрепилась уверенность в том, что «саботажа» его инициативы со стороны НАСА не будет, и Уэбб со своими сотрудниками, какие бы задние мысли они ни имели о сотрудничестве с русскими в космосе, неукоснительно выполнят волю Белого дома.
Кеннеди попросил Уэбба представить ему «промежуточный отчет о ходе планирования [переговоров с Советским Союзом] к 15 декабря 1963 г.» [387]Главе Белого дома не довелось узнать, выполнил ли руководитель НАСА его просьбу. 22 ноября, ровно через десять дней после того, как Кеннеди обратился с ней к Уэббу, выстрелы в Далласе оборвали жизнь самого молодого президента в истории США.
Вместо эпилога
Наверное, многие, прочитавшие о тех поистине титанических усилиях, которые прикладывал Кеннеди к тому, чтобы советско-американская экспедиция на Луну стала явью, невольно задают вопрос: а что было бы, останься «Джей Эф Кей» жив? Смог бы он убедить несговорчивый Кремль, никак не способный решить, что ему более выгодно — соперничать или сотрудничать с американцами в космосе, а также собственный конгресс, недопонимающий стремления президента к партнерству с русскими, и скептически смотрящее на взаимодействие с советскими специалистами НАСА в необходимости подобного предприятия? Трудно сказать. История не признает сослагательного наклонения. Но есть несколько косвенных свидетельств того, что Кеннеди и дальше продолжал бы попытки в том же направлении. Вспомним, что совместный полет на Луну был для него не самоцелью, но средством оздоровления отношений между Советским Союзом и Соединенными Штатами. А эту задачу в области внешней политики он считал одной из первостепенных. Дадим слово бывшему послу СССР в США Анатолию Добрынину, рассказавшему о своей встрече с вдовой президента Жаклин Кеннеди в день прощания с главой Белого дома.
Письмо было написано от руки.
В чем мог бы заключаться этот «определенный успех» грядущего саммита между главой Кремля и главой Белого дома? Предположений на этот счет можно строить много. Но давайте вспомним, что одной из неудач переговоров в столице Австрии была провалившаяся попытка установить «лунное партнерство» между двумя странами. При этом и Хрущев, и Кеннеди, видимо, учли «венские уроки», были настроены на «отогрев» отношений между СССР и США, а Кеннеди был, ко всему прочему, преисполнен решимости сделать советско-американскую экспедицию на Луну реальностью. Сложив эти факторы вместе, мы увидим, что совместный полет космонавтов и астронавтов на естественный спутник Земли вполне мог стать одним из пунктов повестки дня грядущей встречи в верхах. А стремление глав Кремля и Белого дома к преодолению пропасти, разделявшей их страны, имело достаточно шансов сделать этот полет одним из факторов сближения между Советским Союзом и Соединенными Штатами.
«Иностранные делегации по очереди проходили мимо стоявшей в зале супруги покойного президента и выражали свое соболезнование. Она, как правило, молча, кивком головы выражала свою благодарность. Но когда подошли мы с Микояном и передали глубокие соболезнования от Хрущева и его супруги, Жаклин Кеннеди со слезами на глазах сказала: «Утром в тот день, когда убили мужа, он неожиданно сказал мне в гостинице до завтрака, что. надо сделать все, чтобы наладить добрые отношения с Россией. Я не знаю, чем были вызваны эти слова именно в тот момент, но они прозвучали как результат какого-то глубокого раздумья. Я уверена, что премьер Хрущев и мой муж могли бы достичь успеха в поисках мира, а они к этому действительно стремились…» [388]…На следующий день Томпсон [389]передал Добрынину конверт, «в котором было трогательное личное письмо Жаклин Кеннеди Хрущеву».
Письмо было написано от руки.
«…В одну из последних ночей, которую я проведу в Белом доме, в одном из последних писем, которые я напишу на бланках Белого дома, мне хотелось бы написать Вам это послание. Я посылаю его только потому, что я знаю, как сильно мой муж заботился о мире и какое место в этой заботе занимали в его мыслях отношения между Вами и им… Вы и он были противниками, но вы также были союзниками в решимости не допустить, чтобы мир был взорван. Вы уважали друг друга и вы могли иметь дело друг с другом…» [390].Мнение бывшей первой леди о том, что Хрущев и Кеннеди могли бы достичь успеха в поисках мира и могли иметь друг с другом дело, перекликается с мнением Добрынина. Он полагает, что «…дело шло к известному улучшению отношений, особенно если бы состоялась новая встреча в верхах на высшем уровне в 1964 г. Хрущев, как и Кеннеди, надеялся на эту встречу, но он, как и президент, не хотел повторения неудачной встречи в Вене в 1961 году. Для его репутации как государственного деятеля такой исход был бы неприемлем. Он должен был продемонстрировать определенный успех на второй встрече, учитывая общественное мнение в СССР [391].
В чем мог бы заключаться этот «определенный успех» грядущего саммита между главой Кремля и главой Белого дома? Предположений на этот счет можно строить много. Но давайте вспомним, что одной из неудач переговоров в столице Австрии была провалившаяся попытка установить «лунное партнерство» между двумя странами. При этом и Хрущев, и Кеннеди, видимо, учли «венские уроки», были настроены на «отогрев» отношений между СССР и США, а Кеннеди был, ко всему прочему, преисполнен решимости сделать советско-американскую экспедицию на Луну реальностью. Сложив эти факторы вместе, мы увидим, что совместный полет космонавтов и астронавтов на естественный спутник Земли вполне мог стать одним из пунктов повестки дня грядущей встречи в верхах. А стремление глав Кремля и Белого дома к преодолению пропасти, разделявшей их страны, имело достаточно шансов сделать этот полет одним из факторов сближения между Советским Союзом и Соединенными Штатами.
Заключение
Итак, мы рассмотрели первый этап в истории советско-российско-американского взаимодействия в космосе. Период этот, начало которого совпало с началом космической эры, был временем активных попыток решить дилемму — сотрудничать или соперничать во внеземном пространстве?
Инициатива образования «космического альянса» между СССР и США принадлежала Эйзенхауэру и Кеннеди. У каждого из этих президентов были свои причины для установления партнерства с русскими в космосе, а также свои подходы к достижению этой цели.
Начнем с Эйзенхауэра. «Айк» вообще не считал освоение космоса особенно важным занятием. Когда он думал о сотрудничестве в космосе, то представлял его скорее в виде марафонского забега со множеством участников, чем в виде теннисного корта, партию на котором разыгрывали бы только представители Советского Союза и США. Отсюда и его выбор ООН в качестве главного инструмента развития международного партнерства в деле исследования и освоения космического пространства. При этом у Эйзенхауэра было три вполне конкретных причины добиваться того, чтобы космос стал ареной сотрудничества, а не соперничества.
Первая заключалась в его намерении легализовать на международном уровне использование спутников-шпионов. Взаимодействие ряда стран в запуске и эксплуатации ИСЗ с научными целями могло создать необходимый прецедент для полетов «космических разведчиков» над любыми районами земного шара.
Вторая вытекала из запоздалого согласия «Айка» с точкой зрения конгресса о важности космической деятельности, а уж тем более — лидерства в ней для имиджа государства. Но при этом Эйзенхауэр все равно постарался приобрести «пальму» космического первенства по максимально дешевой для США цене. Одним из способов добиться этого было сделать Соединенные Штаты координатором и организатором международных усилий в области освоения внеземного пространства.
Наконец, «Айк» всеми силами старался избежать «космической гонки» между СССР и США, максимально смягчив ее сотрудничеством. Для нелюбви к такого рода соревнованию в космосе у него, в свою очередь, было еще три причины.
Инициатива образования «космического альянса» между СССР и США принадлежала Эйзенхауэру и Кеннеди. У каждого из этих президентов были свои причины для установления партнерства с русскими в космосе, а также свои подходы к достижению этой цели.
Начнем с Эйзенхауэра. «Айк» вообще не считал освоение космоса особенно важным занятием. Когда он думал о сотрудничестве в космосе, то представлял его скорее в виде марафонского забега со множеством участников, чем в виде теннисного корта, партию на котором разыгрывали бы только представители Советского Союза и США. Отсюда и его выбор ООН в качестве главного инструмента развития международного партнерства в деле исследования и освоения космического пространства. При этом у Эйзенхауэра было три вполне конкретных причины добиваться того, чтобы космос стал ареной сотрудничества, а не соперничества.
Первая заключалась в его намерении легализовать на международном уровне использование спутников-шпионов. Взаимодействие ряда стран в запуске и эксплуатации ИСЗ с научными целями могло создать необходимый прецедент для полетов «космических разведчиков» над любыми районами земного шара.
Вторая вытекала из запоздалого согласия «Айка» с точкой зрения конгресса о важности космической деятельности, а уж тем более — лидерства в ней для имиджа государства. Но при этом Эйзенхауэр все равно постарался приобрести «пальму» космического первенства по максимально дешевой для США цене. Одним из способов добиться этого было сделать Соединенные Штаты координатором и организатором международных усилий в области освоения внеземного пространства.
Наконец, «Айк» всеми силами старался избежать «космической гонки» между СССР и США, максимально смягчив ее сотрудничеством. Для нелюбви к такого рода соревнованию в космосе у него, в свою очередь, было еще три причины.