Кард Орсон Скотт. Краснокожий пророк (Сказание о Мастере Элвине, книга 2)

   - Они говорят, твои пальцы сделаны из стали, - сказал Такумсе.
   Мера оглянулся на Эла, показывая, чтобы тот ответил, но Эл ничего не мог придумать. Ему почему-то не хотелось рассказывать этому краснокожему, что он на самом деле сделал. Поэтому отвечать пришлось Мере. Юноша поднял руки и пошевелил пальцами.
   - Да нет, вроде пальцы как пальцы, - пожал плечами он.
   Такумсе шагнул вперед и схватил его за руку - должно быть, крепко он держал, потому что Мера попытался было вырваться, но не смог.
   - Железная кожа, - сказал Такумсе. - Не разрезать ножом. Не сжечь. Мальчики из камня.
   Он рывком поднял Меру на ноги и свободной рукой с размаху огрел его по предплечью.
   - Ну-ка, каменный мальчик, уложи меня на землю!
   - Я не буду бороться с тобой, - покачал головой Мера. - Я не хочу ни с кем бороться.
   - Уложи меня! - приказал Такумсе.
   Он отпустил руку юноши и, немного повернув ступню, выставил вперед ногу, ожидая, что Мера сделает то же самое. Он бросал ему вызов, как мужчина мужчине, вызывая на обычную среди краснокожих игру. Только это была не игра - во всяком случае, для братьев, которые только что смотрели смерти в глаза и еще не были уверены, что она не подстерегает их за углом.
   Эл не знал, как действовать в этой ситуации, но ему страшно хотелось что-нибудь сделать - он вошел во вкус изменения вещей. Не подумав о последствиях, в тот самый момент, как Мера и Такумсе принялись толкать и тянуть друг друга, Элвин заставил землю чуть-чуть продавиться под ногой у вождя, так что краснокожий, влекомый собственным весом, упал прямо на спину.
   Другие краснокожие подшучивали и посмеивались над соперниками, но, увидев, что великий вождь всех племен, человек, чье имя было известно от Бостона до Нового Орлеана, брякнулся со всей мочи о землю, они разом перестали смеяться. Над полянкой нависла гробовая тишина. Такумсе поднялся, внимательно осмотрел землю у себя под ногами, поцарапал ее носком. Ей, конечно, уже вернулась прежняя твердость. Но он все-таки отступил на несколько футов и снова вытянул руки, приглашая продолжить борьбу.
   На этот раз Мера вел себя более уверенно - он решительно протянул руки навстречу Такумсе, но в последнюю секунду вождь неожиданно выпрямился. Он стоял неподвижно, не глядел ни на Меру, ни на Элвина, ни на кого-либо еще. Просто стоял и смотрел в пространство. Наконец он повернулся к другим краснокожим и разразился быстрыми повелениями, усыпанными "сс" и "кс" языка племени шони. Эл и другие дети из Церкви Вигора не раз в шутку имитировали речь краснокожих, выпаливая что-нибудь вроде "бокси-токси-скок-воксити", после чего валились на землю, держась от смеха за бока. Но речь Такумсе не показалась смешной. Краснокожие, получив приказы, снова набросили на Элвина и Меру ремни и поволокли за собой. Когда остатки нижнего белья сползли на ноги юношей и стали цепляться за кусты, Такумсе собственными руками сорвал лохмотья. Лицо его почему-то было сердитым. Однако ни Эл, ни Мера не сочли должным протестовать, хоть и остались практически нагишом - если не считать одеждой ремни вокруг шей. Момент для жалоб был не наилучшим. Они понятия не имели, куда ведет их Такумсе, но выбора у них не было, а стало быть, что спрашивать впустую?
   Эл и Мера никогда в жизни не бегали на такие расстояния. Час тянулся за часом, миля за милей, краснокожие не прибавляли скорость, но и не останавливались. Подобным образом краснокожий мог преодолевать большие расстояния и бежать быстрее, чем белый человек ехал бы на лошади, если, конечно, не загонять лошадь вусмерть. Кроме того, лошадь могла ездить только по дорогам, тогда как краснокожие - они даже без тропок прекрасно обходились.
   Эл вскоре заметил, что краснокожие бегут несколько иначе, чем он и Мера. Шум создавали только Эл с Мерой. Краснокожий, который тащил Меру, отгибал грудью ветвь, и ветка сама пропускала его. Когда же сквозь заросли пытался продраться Мера, ветки ломались и царапали его кожу. Краснокожие ступали на корни и сухие сучья, и не раздавалось ни звука, ничто не трещало и не ломалось у них под ногами. Но когда на то же место ступал Эл, он обязательно спотыкался, чуть не падая, и ремень больно впивался в шею. Или же какой сучок вонзался в пятку, или грубая кора обдирала кожу. Эл, будучи совсем мальчишкой, частенько бегал босым, поэтому пятки его немножко затвердели. Но Мера, повзрослев, уже несколько лет ходил в башмаках, и Эл видел, что брат продержится еще милю, не больше, после чего его ноги начнут истекать кровью.
   Единственное, что он мог сделать, это залечить Мере ноги. Он попытался было найти путь в тело брата, как находил путь в камень, сталь и дерево. Однако на бегу было трудно сосредоточиться. И живая плоть чересчур сложна.
   Но Эл не собирался сдаваться. Нет, он просто решил иначе подойти к проблеме. Поскольку бег отвлекал его, он взял и перестал думать о беге. Перестал глядеть под ноги. Перестал следовать за бегущим впереди краснокожим шаг в шаг, вообще думать об этом перестал. Он словно подкрутил внутри себя некий фитиль, как в керосиновой лампе. Глаза его смотрели вперед, ум освободился, а тело работало, как ручное животное, следуя само по себе.
   Он даже не догадывался, что сейчас поступил в точности как перевертыш, который, выпустив жучка из головы, отправляется в путешествие. Но все равно это было не то же самое - какой перевертыш смог бы покинуть свое тело на бегу, да еще с ремнем вокруг шеи?
   Теперь он без труда проник в тело Меры, отыскал царапины, залечил порезы, прогнал боль из ног и резь из бока. Элвин исцелил его ступни и нарастил на пятках кожу, что было не так уж и трудно. Затем Элвин ощутил, что тело Меры жаждет воздуха, что оно жаждет дышать глубже, быстрее, поэтому Эл незамедлительно проник в его легкие и прочистил их, открыв в самых глубоких местах. Теперь, когда Мера вдыхал воздух, тело извлекало из каждого вздоха куда больше пользы, словно мокрую тряпку выжимало досуха. Эл сам толком не понял, что такое он сотворил, - знал только то, что поступил правильно, потому что боль в теле Меры начала ослабевать, юноша уже не так уставал, уже не задыхался.
   Вернувшись обратно в свое тело, Эл обнаружил, что, пока он помогал Мере, его ноги не наступили ни на один сучок, его грудь не поранилась ни об одну ветку, которую отодвинул бегущий впереди него краснокожий. Однако теперь он снова начал спотыкаться и натыкаться на сучья. Сперва он решил, что это происходило и раньше, просто он не замечал этого, потому что не обращал внимания на собственное тело. Но, почти поверив в это, он вдруг заметил, что звук окружающего его мира также изменился. Теперь он слышал лишь дыхание, топот собственных ног по земле и шуршание опавших листьев. Периодически чирикала какая-то птичка, жужжали мухи. Ничего особенного, но Эл неожиданно вспомнил, что до той секунды, как он вернулся назад в тело, его сопровождала какая-то призрачная музыка... зеленая музыка. Чушь какая-то. Музыка не может иметь цвета, откуда у нее цвет? Поэтому Эл выбросил эти мысли из головы, постаравшись забыть о всяких глупостях. Однако его неотвязно преследовало неосознанное желание услышать эту музыку вновь. Услышать, увидеть, почуять - он жаждал, чтобы она вернулась.
   И еще. Прежде его тело находилось в не менее плачевном состоянии, чем тело Меры. Элвин сам еле держался на грани усталости, когда решил помочь Мере. Но сейчас все было в порядке, тело чувствовало себя прекрасно, он глубоко и ровно дышал, его руки и ноги работали так, словно он мог бежать еще вечность: он жил движением, как дерево - покоем. Может быть, излечив Меру, он каким-то образом излечил и себя? Это предположение он сразу отмел, потому что всегда точно знал, что делал, а что - нет. Нет, его тело ожило по какой-то другой причине, и частью этой причины явилась зеленая музыка. Или, наоборот, музыка возникла, когда вернулись силы. В общем, музыка и восстановление сил каким-то образом были связаны. Насколько мог предположить Эл.
   Краснокожие ни разу не остановились, поэтому Элвину и Мере не довелось перекинуться ни словом до тех пор, пока не наступила ночь и они не выбежали к какой-то деревушке на изгибе темной глубокой реки. Такумсе провел их в середину деревни, где и оставил. Река притаилась сразу за склоном, может, в сотне ярдов поросшей травой земли.
   - Как ты думаешь, мы успеем добежать до реки, прежде чем нас схватят? шепотом спросил Мера.
   - Вряд ли, - ответил Эл. - Кроме того, я не умею плавать. Папа даже не подпускал меня к воде.
   Внезапно из хижин шумной толпой вывалили краснокожие женщины и дети. Они стали тыкать в двух обнаженных юношей пальцами, смеяться и бросаться грязью. Сначала Эл и Мера пытались уклоняться от комков, но их ужимки вызывали только больший хохот. Дети принялись бегать кругами, бросая грязь со всех сторон и стараясь попасть либо в лицо, либо в пах. В конце концов Мера снова опустился на траву и упер голову в колени - пускай себе бросаются сколько захотят. Эл поступил точно так же. Вдруг рядом раздался чей-то сердитый, лающий голос, и комки грязи разом перестали лететь. Эл поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть спину уходящего Такумсе. Теперь рядом с пленниками встали двое его воинов, которые должны были следить, чтобы подобного не повторилось.
   - Столько я в жизни не бегал, - прошептал Мера.
   - Я тоже, - кивнул Эл.
   - Сначала я было подумал, что умру на месте, так я устал, - продолжал Мера. - Но потом открылось второе дыхание. Я даже не думал, что оно у меня имеется.
   Эл ничего не ответил.
   - Или, может, это ты постарался?
   - Может, - пожал плечами Эл.
   - Я и не знал, что ты это умеешь, Элвин.
   - Я тоже, - сказал Эл, и это была чистейшей воды правда.
   - Когда мне на пальцы опустился резак, я уж решил, что все, мои рабочие деньки сочтены.
   - Радуйся, что нас не попробовали утопить.
   - Опять ты и эта вода, - нахмурился Мера. - Что ж, я рад, что ты сделал то, что сделал, Эл. Хотя, должен сказать, лучше бы ты не подставлял вождю подножку, когда он захотел побороться со мной.
   - Почему? - удивился Эл. - Я не хотел, чтобы он побил тебя...
   - Ты не знал, Элвин, поэтому не вини себя. Но боремся мы в шутку, а вовсе не затем, чтобы причинить кому-нибудь боль. Это нечто вроде испытания. Испытания мужества, быстроты и прочего. Если б он победил меня, я, сражаясь честно, снискал бы его уважение, если б я его побил в честном бою, то опять-таки заслужил бы уважение. Это Армор мне рассказал. Краснокожие постоянно борются друг с другом.
   Элвин немного поразмыслил над сказанным.
   - Значит, уронив его, я поступил плохо?
   - Не знаю. Это зависит от того, как они поняли происшедшее. Может быть, они решат, что это Бог таким образом изъявляет свою волю, приняв нашу сторону.
   - Они что, верят в Бога?
   - У них ведь есть Пророк. Как в Библии. Во всяком случае я надеюсь, они не сочтут меня трусом и обманщиком. Иначе мне придется худо.
   - Тогда я скажу им, что это сделал я, - возразил Эл.
   - Не смей, - запретил Мера. - Нас спасло именно то, что они не поняли твоих проделок с ножами, тесаками и прочим. Если б они узнали, что это сделал ты, Эл, они бы мигом раскроили тебе голову, а потом поступили бы со мной так, как им вздумается. Тебя спасло только то, что они не знали, кто все это творит.
   Затем они поговорили о том, как мама и папа, должно быть, беспокоятся сейчас. Мама, наверное, страшно злится или, наоборот, слишком волнуется, чтобы напуститься с руганью на папу. Даже если лошади не вернулись домой, наверняка поиски мальчиков уже начались, потому что они не приехали к ужину к Пичи, и те, конечно, сразу забили тревогу.
   - Там сейчас, наверное, только и разговоров, что о войне с краснокожими, - сказал Мера. - С Карфагена последнее время понаехало много поселенцев, а у них масса причин ненавидеть Такумсе, который угнал весь ихний скот.
   - Но Такумсе ведь нас спас, - не понял Элвин.
   - Похоже на то. Но заметь, он не отвел нас домой и даже не спросил, откуда мы. И с чего это он вдруг забрел на ту поляну, если сам не принимал участия в похищении? Нет, Эл, я понятия не имею, что происходит, но Такумсе нас не спасал, или же он спас нас, руководствуясь собственными причинами, поэтому я не особенно доверяю ему. Кроме того, мне несколько не нравится сидеть посреди деревни краснокожих в чем мать родила.
   - Мне тоже. А еще я голоден.
   Однако прошло совсем немного времени, как Такумсе снова объявился возле пленников. В руках он держал горшок с кукурузной кашей. Зрелище было презабавное - высокий краснокожий с манерами настоящего короля вышагивает с горшком каши в руках, как обычная женщина. Впрочем, присмотревшись, Эл вдруг понял, что даже обыкновенный горшок Такумсе несет с царской грацией.
   Он поставил кашу перед Элом и Мерой, затем снял две вышитые набедренные повязки, которые висели у него на шее.
   - Одевайтесь, - приказал он и вручил каждому из братьев по повязке.
   Ни один из юношей прежде не носил набедренной повязки, поэтому они беспомощно вертели куски шкур в руках. Такумсе стоял рядом и ждал, держа в руках ремни из оленьей кожи, которые должны были поддерживать повязки. Наконец Такумсе посмеялся над их смущением и поднял Эла на ноги. Элвина он одел сам, и Мера, глядя на него, повязал на свои бедра повязку. Конечно, подобная одежда не совсем пришлась им по нраву, но это всяко лучше, чем бегать голышом.
   Затем Такумсе опустился на траву, поставив рядом горшок, и показал, как следует есть кашу - опускаешь руку в горшок, захватываешь пригоршню тягучей, желеобразной массы и переправляешь в открытый рот. Каша оказалась настолько безвкусной, что Элвину захотелось тут же выплюнуть ее. Мера понял его намерение и приказал:
   - Ешь.
   Элвин безропотно повиновался и, проглотив первую порцию, внезапно ощутил, что живот умоляет о добавке. Труднее всего было заставить горло взять на себя работу по переправке каши в желудок.
   Когда горшок выскребли досуха, Такумсе отставил его в сторону. Несколько секунд он молча смотрел на Меру.
   - Каким образом тебе удалось заставить меня упасть, бледнолицый трус? наконец спросил он.
   Эл собрался было все объяснить, но Мера опередил его:
   - Я не трус, вождь Такумсе, и, если ты согласишься бороться со мной сейчас, все будет честь по чести.
   - Теперь ты хочешь унизить меня в глазах женщин и детей? - мрачно улыбнулся Такумсе.
   - Это сделал я, - встрял Элвин.
   Такумсе медленно повернул голову, улыбка по-прежнему играла у него на губах, но была уже не столь мрачной.
   - Очень маленький мальчик, - сказал он. - Бесполезное дитя. Ты способен раздвинуть землю у меня под ногами?
   - У меня такой дар, - пожал плечами Элвин. - Я решил, что ты собираешься избить его.
   - Я видел тесак, - продолжал Такумсе. - На нем следы пальцев. Вот такие. - Он провел в воздухе извилистую черту, показывая, какой след оставили пальцы Меры на лезвии тесака. - Это тоже ты сделал?
   - Нельзя рубить человеку пальцы.
   Такумсе громко расхохотался.
   - Замечательно! - воскликнул он и придвинулся поближе. - Дар белого человека оставляет за собой шум, очень громкий шум. Но ты делаешь все очень тихо, и никто не видит.
   Элвин не понял, что имеет в виду Такумсе.
   Молчание прервал Мера.
   - Как ты собираешься с нами дальше поступать, вождь Такумсе? недрогнувшим голосом поинтересовался он.
   - Завтра мы снова пустимся в путь, - ответил тот.
   - А почему бы тебе не отпустить нас домой? По лесам сейчас бродит по меньшей мере сотня соседских фермеров, злых, как осы. Могут случиться большие неприятности, если ты не позволишь нам вернуться домой.
   Такумсе покачал головой:
   - Мой брат хочет увидеться с вами.
   Мера взглянул на Элвина, потом снова на Такумсе.
   - Ты говоришь о Пророке?
   - О Тенскватаве, - кивнул Такумсе.
   На лице Меры отразилось неприкрытое отвращение:
   - Он четыре года строил свой город, и никто не причинил ему ни малейшего зла, четыре года бледнолицые и краснокожие мирно уживались друг с другом, и теперь Пророк вдруг занялся пытками и истязаниями...
   Такумсе громко хлопнул в ладоши. Мера тут же примолк.
   - Вас схватили чоктавы! Чоктавы пытались убить вас! Мои люди убивают только тогда, когда защищают свои земли и семьи от белых воров и убийц. А люди Тенскватавы не убивают вообще.
   Элвин впервые слышал, что между людьми Такумсе и паствой Пророка имеются какие-то различия.
   - Тогда как ты узнал, где мы находимся? - подозрительно осведомился Мера. - Откуда ты знал, где нас искать?
   - Тенскватава видел вас, - ответил Такумсе. - Он приказал мне поторопиться, спасти вас из рук чоктавов и привести к Мизогану.
   Мера, который был знаком с картами Армора лучше, чем Элвин, сразу узнал название.
   - Это большое озеро, там еще форт Чикаго.
   - Мы не пойдем в форт Чикаго, - сказал Такумсе. - Мы пойдем в святое место.
   - В церковь? - удивился Элвин.
   Такумсе лишь рассмеялся:
   - Вы, бледнолицые, строя святое место, возводите стены, оставляя землю снаружи. Ваш бог ничто и нигде, поэтому вы строите церкви, внутри которых нет ничего живого, церкви, которые могут стоять где угодно. Они все равно ничто и нигде.
   - Что же тогда святое место? - поинтересовался Элвин.
   - Это место, где краснокожий говорит с землей и где земля отвечает ему. - Такумсе усмехнулся. - А теперь спите. Мы выйдем, еще солнце не успеет встать.
   - Ночью, наверное, будет холодно, - предположил Мера.
   - Женщины принесут вам одеяла. Воинам они не нужны. Сейчас лето. Такумсе сделал пару шагов, как бы уходя, но потом снова повернулся к Элвину. - Виу-Моксики бежал следом за тобой, бледнолицый мальчик. Он видел, что ты делал. Не пытайся врать Тенскватаве. Он сразу различит твою ложь.
   И вождь оставил их.
   - Что он хотел сказать? - спросил Мера.
   - Кабы я знал, - помотал головой Элвин. - Но, по-моему, у меня неприятности. Мне придется говорить правду, тогда как я сам ничего не понимаю.
   Вскоре принесли одеяла. Эл прижался к своему старшему брату, скорее ища поддержки, нежели тепла. Он и Мера еще немножко пошептались, пытаясь разгадать намерения Такумсе. Если Такумсе не был замешан в похищении, зачем же тогда чоктавы вырезали на седлах его имя и имя Пророка? А если чоктавы намеревались оболгать вождя, зачем Такумсе ведет пленников к озеру Мизоган, вместо того чтобы отпустить их с миром домой? Похоже, грядущую войну будет нелегко остановить.
   В конце концов братья замолкли. Весь день им пришлось бежать без остановки, а перед этим они убрали с дороги огромное дерево. Сказалось и волнение, которое они пережили, когда поняли, что чоктавы собираются подвергнуть их пыткам. Мера начал тихонько похрапывать. Да и сам Элвин постепенно засыпал. Однако стоило ему смежить веки, как он снова услышал зеленую музыку, услышал или увидел - в общем, каким-то образом понял, что она вернулась. Но прислушаться к ней он не успел - дрема унесла его. Сон его был крепким и мирным. Легкий прохладный ветерок, дующий с реки, одеяло и тепло тела брата, согревающие Элвина, ночные крики животных, плач проголодавшегося младенца из стоящей неподалеку хижины - все эти звуки были частью зеленой музыки, струившейся у него в голове.
   8. ПРИХВОСТЕНЬ КРАСНОКОЖИХ
   Тридцать белых поселенцев собрались на полянке. На их лицах отражалась мрачная ярость, их ноги устало ныли после долгого похода по лесу. Проследить след оказалось несложно, но ветви словно специально цеплялись за одежду, а корни ставили подножки - лес не знал жалости к белому человеку. Около часа потеряли, когда след привел к ручью: пришлось сначала идти вверх, а потом вниз по течению, чтобы найти место, где краснокожие вышли из воды. Старый Элвин Миллер чуть с ума не сошел, когда увидел, что его сыновей завели в воду, - Кальму, его сыну, пришлось минут десять успокаивать отца, прежде чем тот пришел в себя. Миллер как обезумел от страха.
   - Не надо было его отсылать, не следовало его отпускать, - бесконечно твердил он.
   - Это же могло произойти с кем угодно, - увещевал Кальм. - Не вини себя, мы найдем их, видишь, они еще идут.
   Он всячески успокаивал отца, и постепенно к Элу Миллеру вернулось самообладание. Поговаривали, что Кальм владел даром успокаивать людей, что мать дала ему имя в честь его умения.
   И вот они вышли на поляну, где обнаружили, что след расходится в разные стороны и вскоре вообще пропадает. В северо-западном конце поляны, в кустах, обнаружили порванное нижнее белье мальчиков. Никто не осмелился продемонстрировать находку Элу Миллеру, поэтому лохмотья были быстро спрятаны, прежде чем попались ему на глаза.
   - Все, дальше искать бесполезно, - сказал Армор. - Здесь след мальчиков обрывается, но это еще ничего не значит, мистер Миллер, так что не переживайте.
   Армор стал называть своего тестя "мистер Миллер" с тех самых пор, как тот вышвырнул его из дома лицом в снег, когда Армор пришел сказать, что Эл-младший умирает только потому, что семья совершает грех, используя различные заклинания и обереги. Не будешь же звать человека "папой", после того как он спустил тебя с крыльца.
   - Они, наверное, взвалили мальчиков на плечи или стали ступать за ними шаг в шаг, стирая следы. А все мы знаем, что краснокожий, решивший не оставлять следов, никогда их не оставит.
   - Мы все знаем о краснокожих, - ответил Эл Миллер. - Знаем, что они творят с маленькими мальчиками, когда...
   - Пока что они всего лишь пытались напугать нас, - возразил Армор.
   - И у них это получилось, - заметил один из шведов. - Например, я и моя семья до смерти перепугались.
   - Кроме того, всем известно, что Армор Уивер - прихвостень у этих дикарей.
   Армор оглянул по сторонам, пытаясь разглядеть, кто это сказал.
   - Если под "прихвостнем" вы подразумеваете, что я считаю краснокожих равными белому человеку, то вы правы. Но это не значит, что я люблю краснокожих больше, чем белых. И тот, кто осмелится утверждать такое, пускай наберется мужества, выйдет и повторит это мне в лицо, чтобы я как следует повозил его мордой об дерево.
   - Нет нужды спорить, - с трудом переводя дыхание, вступил в разговор преподобный Троуэр. Троуэр не особо привык бегать по лесам, поэтому нагнал остальных только сейчас. - Господь Бог любит всех своих детей, равно как и язычников. Армор - добрый христианин. Так что, если дело дойдет до сражения меж христианами и язычниками, Армор без малейших колебаний выступит на стороне праведников.
   Толпа, соглашаясь, заворчала. Ведь Армора любили все: многим поселенцам он одолжил денег или предоставил кредит в своей лавке, кроме того, он никогда не торопил с выплатами. Если бы не Армор, то первые годы в Воббской долине стали бы для многих фермеров последними. Но как бы ни были они ему благодарны, мужчины все же не забыли, что он почти не проводит разницы между краснокожим и белым человеком, а в нынешние беспокойные времена это выглядело несколько подозрительно.
   - Ладно, дело идет к большой драке, - сказал кто-то из мужчин. - Зачем выслеживать этих краснокожих? Их имена вырезаны на седлах, мы и так знаем, кто это сделал.
   - Подождите, подождите немножко! - закричал Армор. - Вы хоть мозгами пошевелите! За то время, пока Град Пророка строился на берегу Воббской реки, прямо напротив Церкви Вигора, хоть один краснокожий украл у вас что-нибудь? Хоть одного ребенка обидел? Хотя бы одну свинью увел? Что-нибудь плохое вам эти краснокожие сделали?
   - А ты считаешь, они хорошо поступили, похитив ребятишек Эла Миллера? ответил кто-то.
   - Я говорю о краснокожих, живущих в Граде Пророка! Вы знаете, они никогда и никому не причиняли вреда, вы _знаете_ это! И знаете почему. Потому что Пророк учит их жить в мире, держаться собственной земли и не вредить белому человеку.
   - Но Такумсе думает иначе!
   - Хорошо, но даже если б они замыслили против нас что-нибудь ужасное, что именно - я и предполагать не хочу, неужели вы думаете, что Такумсе и Тенскватава такие дураки, чтобы оставлять свои имена на месте преступления?!
   - Они гордятся убийствами бледнолицых!
   - Будь краснокожий умным, стал бы белым!
   - Вот видите, прав я был, он точно их прихвостень!
   Армор знал этих людей и знал, что большинство из них по-прежнему стоят на его стороне. Даже недруги не осмелятся в открытую выступить против него, пока вся группа не придет к единому решению. Пусть их, пускай обзываются, в страхе и ярости человек может наговорить много такого, о чем позднее пожалеет. Пока они ждут. Пока не решают ввязываться в войну с краснокожими.
   По мнению Армора, от этого похищения очень дурно пахло. Слишком уж легко все объяснялось, начиная с лошадей, которые были специально посланы домой с вырезанными на седлах именами. Так краснокожие не поступают, даже самые плохие, которые убьют любого белого не моргнув и глазом. Армор был достаточно наслышан о краснокожих, поэтому знал, что пытками они предоставляют человеку шанс продемонстрировать свое мужество. Они не используют пытки, чтобы навести на людей страх. (Во всяком случае, большинство краснокожих так не поступает, хотя про племя ирраква, которое приобщилось к цивилизации, ходят всякие слухи.) Кто бы ни похитил сыновей мельника, действовал похититель несвойственно краснокожему. Армор почти не сомневался, что это похищение было подстроено. Французы в Детройте многие годы пытались развязать войну между краснокожими и американскими поселенцами - это могли быть они. А мог быть Билл Гаррисон. Да, такое коварство достойно этого человека, плетущего свои паучьи сети в форте на Гайо. Армор решил, что скорее всего это он и есть. Он, конечно, не осмелился высказать свои мысли вслух, потому что люди скажут, что он просто завидует Биллу Гаррисону. И правда, он действительно завидовал. Но вместе с тем знал, что Гаррисон - плохой человек и пойдет на все, лишь бы добиться своей цели. Он вполне способен подкупить нескольких дикарей, чтобы те убили парочку ребятишек неподалеку от Града Пророка. Ведь именно Тенскватава увел краснокожих из владений Гаррисона и заставил их отказаться от виски. А Такумсе прогнал оттуда большую половину фермеров. Скорее всего за этим похищением стоит Гаррисон, а не французы.