Кард Орсон Скотт. Краснокожий пророк (Сказание о Мастере Элвине, книга 2)

   - Я не знаю этих слов.
   - Неудивительно, ты ведь дикарь. - Наполеон налил в бокал вина. - Я несколько забылся. Вина?
   Такумсе покачал головой.
   - Мальчику, думаю, еще нельзя, - заметил Наполеон.
   - Ему всего десять лет.
   - Во Франции это означает, что вино наполовину разбавляется водой. Да, кстати, а что у тебя делает бледнолицый мальчишка? Такумсе, ты что, взялся за похищение детей?
   - Этот мальчишка, - сказал Такумсе, - нечто большее, чем кажется.
   - Глядя на его набедренную повязку, этого не скажешь. Он понимает по-французски?
   - Ни слова, - успокоил Такумсе. - Я пришел, чтобы спросить у тебя... вы дадите нам ружья?
   - Нет, - сразу ответил Наполеон.
   - Мы не можем идти против пуль со стрелами, - объяснил Такумсе.
   - Лафайет запрещает выдавать вам какое-либо огнестрельное оружие. И Париж поддерживает его. Они тебе не доверяют. Боятся, что в один прекрасный день те же самые ружья обратятся против нас.
   - Какой тогда прок от всей моей армии?
   Наполеон улыбнулся, сделал глоток из бокала.
   - Я говорил с некими торговцами из Ирраквы.
   - Ирраква - это испражнения больного пса, - сказал Такумсе. - Это жестокие, завистливые твари, они были такими до того, как пришел белый человек, а теперь стали еще хуже.
   - Странно. А англичане, такое впечатление, находят их весьма мирным, добродушным племенем. Лафайет так просто восхищается ими. Но главное здесь не это. Они производят ружья. В больших количествах. Дешево. Это не самые _надежные_ ружья, но во многом они сходны с обычными винтовками. Следовательно, можно сделать так, чтобы пуля лучше подходила под дуло, чтобы цель была вернее. И все равно Ирраква продает свои ружья значительно дешевле.
   - Ты их купишь нам?
   - Нет. Ты их сам купишь.
   - У нас нет денег.
   - Шкурки, - напомнил Наполеон. - Бобровые шкурки. Ондатровые. Оленьи и бизоньи.
   Такумсе покачал головой:
   - Мы не можем просить животных умереть, чтобы на их шкуры потом купить оружие.
   - Плохо, очень плохо, - искренне огорчился Наполеон. - Ведь у вас, краснокожих, дар к охоте, как мне говорили.
   - У настоящих краснокожих. Племя ирраква давно забыло об этом даре. Они слишком долго пользовались машинами белого человека, поэтому теперь, как и бледнолицые, они мертвы земле. Иначе бы они пошли и сами добыли нужные им шкуры.
   - Они еще кое-что согласны принять в уплату. Кроме шкурок, - продолжал Наполеон.
   - У нас нет ничего такого, что бы было нужно им.
   - Железо, - уточнил Наполеон.
   - У нас нет железа.
   - Разумеется. Но вы знаете, где оно залегает. В верховьях Миззипи и вдоль Мизоты. У восточной оконечности озера Высоководное. Все, что им нужно, это ваше обещание. Вы должны поклясться, что не станете нападать на их лодки, пока они будут перевозить железную руду в Ирракву, и на шахтеров, которые будут добывать железо из-под земли.
   - То есть они просят мира в обмен на ружья?
   - Да, - кивнул Наполеон.
   - А они не боятся, что я обращу эти ружья против них же?
   - Они просили, чтобы ты пообещал, что так не поступишь.
   Такумсе тщательно взвесил ответ.
   - Передай им вот что. Я обещаю, что, если они дадут нам ружья, ни одно из них не обернется против Ирраквы. Все мои воины принесут эту клятву. И мы не станем нападать на их лодки и на их шахтеров, пока те будут разрабатывать землю.
   - Ты обещаешь? - переспросил Наполеон.
   - Раз сказал, значит, обещаю, - ответил Такумсе.
   - Несмотря на всю ненависть к ним?
   - Я ненавижу их только потому, что сама земля их ненавидит. Когда белый человек уйдет, земля снова исполнится силой, выздоровеет, и тогда землетрясения поглотят шахты, а шторма потопят лодки, и племя ирраква снова вернется к краснокожим - или погибнет. Когда бледнолицые уйдут, земля жестоко рассудит оставшихся детей.
   Вскоре встреча закончилась. Такумсе поднялся и пожал генералу руку. Элвин, к вящему удивлению обоих мужчин, тоже выступил вперед и протянул руку.
   Наполеон, подивившись, обменялся с мальчиком рукопожатием.
   - Передай ему, что он выбрал себе опасных друзей, - сказал Наполеон Такумсе.
   Такумсе перевел. Глаза Элвина расширились.
   - Это тебя он имеет в виду? - спросил мальчик.
   - Думаю, да, - ответил Такумсе.
   - Но ведь это он самый опасный человек в мире, - изумился Элвин.
   Наполеон лишь рассмеялся, когда Такумсе перевел ему слова мальчика.
   - Какой же я опасный? Маленький человечишка, засланный в самую глушь, тогда как центр мира - Европа, и все великие войны свершаются там. А я даже не могу принять в них участие!
   Такумсе не пришлось переводить - мальчик все понял по голосу и выражению лица Наполеона.
   - Он опасен потому, что заставляет людей любить себя, хотя сам того не заслуживает.
   Такумсе почувствовал правду в словах мальчика. То, что творил Наполеон с бледнолицыми, было опасно. Этот человек являлся воплощением зла и тьмы. "И его я прошу о помощи? Прошу стать моим союзником? Но у меня нет выбора". Такумсе не стал переводить, что сказал мальчик, хотя Наполеон очень настаивал. Пока что французский генерал не пытался испробовать силу своих чар на мальчишке. Если б он знал, как тот о нем отозвался, он мог бы прибегнуть к помощи своего дара и подчинить себе Элвина. Этот мальчик постепенно начинал нравиться Такумсе. Хотя, может быть, Элвин слишком силен, чтобы Наполеон его очаровал. Но, может, он станет верным рабом Наполеона, как де Морепа. Лучше не выяснять. Лучше увести его отсюда побыстрее.
   Элвин настоял зайти посмотреть собор. Один из священников с ужасом бросился наперерез двум дикарям в набедренных повязках, осмелившимся войти в святой храм, но другой упрекнул его и проводил мужчину и мальчика в собор. Такумсе всегда удивлялся статуям святых. Почти каждая из них изображала человека, подвергающегося самым страшным пыткам. Бледнолицые вечно твердили, что краснокожие поступают как настоящие варвары, пытая пленных и заставляя их демонстрировать мужество. А как насчет этих статуй, перед которыми они встают на колени и молятся? Их святые - это люди, которые, подвергшись пытке, показали свое мужество. Нет, белого человека никогда не понять.
   Покидая город, он и Элвин подробно обсудили этот спорный вопрос. Также Такумсе объяснил мальчику, как у них получается пробегать столь огромные расстояния так быстро. И отметил, что он и его воины были очень удивлены, когда Элвин не отстал от них. Элвин, похоже, понял, каким образом краснокожие сосуществуют с землей. По крайней мере, попытался понять.
   - По-моему, я тоже это почувствовал. Пока бежал. Я словно вышел из своего тела. Мои мысли были далеко отсюда. Я как будто спал. А пока меня не было, что-то управляло моим телом. Подпитывало его, использовало, вело туда, куда нужно. Вы ощущаете то же самое?
   Такумсе ощущал абсолютно противоположное. Когда земля входила в него, в нем оживали такие силы, каких у него никогда не было. Он не покидал свое тело, а, наоборот, присутствовал в нем каждую секунду. Но он не стал объяснять это мальчику. В ответ он задал ему свой вопрос:
   - Ты говоришь, это напоминает сон. А что тебе снилось прошлой ночью?
   - Мне снова приснились те видения, которые явились мне, когда я вместе с Сияющим... вместе с Пророком посетил хрустальный замок.
   - Сияющий Человек... Я знаю, что ты зовешь его так, и он рассказал мне почему.
   - Мне снова приснился хрустальный замок. Только видел я нечто иное. Кое-что я и сейчас помню, а кое-что забыл.
   - Тебе снилось что-нибудь, чего ты раньше не видел?
   - Мне снился этот город. Статуи в соборе. И тот человек, к которому мы ходили, генерал. И потом я увидел нечто очень странное. Огромный холм, почти круглый... нет, не круглый, просто у него было восемь сторон. Да, это я отчетливо помню. Холм с восемью ровными склонами. А внутри него находился целый город из маленьких комнатушек, похожий на муравейник, только комнатушки те предназначались для людей. Я находился на самой вершине этого холма и бродил среди очень странных деревьев - листья на них были не зеленые, а серебряные, - и я искал своего брата Меру.
   Долгое время Такумсе ничего не говорил. Но о многом успел подумать. Ни один белый человек прежде не бывал там - земля еще не утеряла свою силу, поэтому надежно скрывала это место. Однако мальчику оно приснилось. А сон о Восьмиликом Холме просто так не приходит. Он всегда что-то означает. Всегда означает одно и то же.
   - Нам надо отправиться туда, - сказал Такумсе.
   - Куда?
   - На тот холм, что ты видел, - объяснил Такумсе.
   - А что, он и вправду существует?
   - Ни один белый человек не видел его. Ибо своим присутствием он... он осквернит это место. - Элвин ничего не ответил, да и что он мог сказать? Такумсе с трудом сглотнул. - Но если оно тебе приснилось, значит, тебе надо там побывать.
   - А что это такое?
   Такумсе пожал плечами.
   - Это место, которое тебе приснилось. Вот и все. Если хочешь узнать больше, обратись к сновидениям.
   До лагеря они добрались уже в сумерках. На лужайке стояло несколько вигвамов, ибо, судя по небу, ночью собирался дождь. Воины настояли, чтобы Такумсе спал в одном вигваме с Элвином, ради его же благополучия. Но Такумсе наотрез отказался. Этот мальчик пугал его. Земля что-то делала с ним, но Такумсе ничего не объясняла.
   Однако когда тебе во сне является Восьмиликий Холм, у тебя не остается выбора. Ты должен идти. А поскольку Элвин в одиночку не найдет туда дорогу, Такумсе придется идти с ним.
   Он не смог бы объяснить этого своим воинам, а если бы и смог, то не стал бы ничего говорить. Слово о том, что Такумсе отвел бледнолицего в древнее священное место, распространится очень быстро, и многие краснокожие откажутся даже видеться с Такумсе.
   Поэтому утром он сказал, что, исполняя желание Пророка, забирает мальчика на учебу.
   - Встречаемся через пять дней там, где Пикави впадает в Гайо, напоследок произнес он. - Оттуда мы пойдем на юг, чтобы поговорить с чоктавами и чикисавами.
   - Возьми нас с собой, - принялись упрашивать они. - Тебе ведь может грозить опасность.
   Но он ничего не ответил, и воины замолчали. Он побежал в лес, и Элвин снова пристроился за ним, следуя шаг в шаг. Снова они бежали, словно повторяли путь от озера Мизоган к Детройту. К вечеру они достигнут Земли Кремней. Такумсе намеревался провести там ночь и посмотреть свои сновидения, прежде чем вести бледнолицего мальчишку к Восьмиликому Холму.
   12. ПУШКИ
   Мера услышал приближающиеся шаги буквально за секунду до того, как лязгнул засов, дверь отворилась и в погреб хлынул яркий свет. Он как раз успел стряхнуть грязь, затянуть на набедренной повязке пояс из оленьей шкуры и выбраться из туннеля на кучу картошки. Повязка была настолько грязной, словно он облепился ниже пояса комьями земли, но это все мелочи.
   Солдаты не стали тратить время на осмотр тюремного помещения, поэтому туннеля, которого было прокопано уже добрых два фута, они не заметили. Вместо этого они схватили юношу подмышки и вытащили наружу, хлопнув за его спиной тяжелой дверью. Свет ударил в глаза так внезапно, что практически ослепил его. Мера даже не разглядел, кто его тащит и сколько солдат за ним послали. Впрочем, какая разница? Местные жители сразу узнают его, поэтому Гаррисон наверняка послал своих прислужников. А значит, ничего хорошего его не ожидает.
   - Свинья и есть свинья, - отметил Гаррисон. - Отвратительно. Ты выглядишь как настоящий краснокожий.
   - Сами засунули меня под землю, - огрызнулся Мера. - Вы что, думали, я там мылся?
   - Мальчик мой, я дал тебе на раздумья одну долгую ночь, - сказал Гаррисон. - Теперь ты должен решать. Ты мне так и так пригодишься. Хочешь остаться в живых, расскажи всем, как твоего брата запытали до смерти, как он каждую секунду кричал. Ты сумеешь сочинить хорошую историю и поведаешь, как Такумсе и Пророк обмывали свои руки в крови мальчика. Если ты согласишься рассказать что-нибудь подобное, тебя стоит оставить в живых.
   - Такумсе спас мою жизнь от _ваших_ краснокожих чоктавов, - закричал Мера. - И ничего больше я рассказывать не буду. Разве что упомяну, как вы заставляли меня скрыть правду.
   - Так я и подумал, - нахмурился Гаррисон. - Даже если б ты солгал мне и пообещал рассказать все, как я попрошу, я бы тебе не поверил. Стало быть, выхода не остается.
   Мера догадывался, что Гаррисон собирается предоставить Церкви Вигора его труп со следами пыток на нем. Мертвый, он никому не сможет рассказать, кто его резал и жег. "Что ж, - решил Мера, - ты увидишь, что я с достоинством приму смерть".
   Но поскольку перспектива близкой смерти его не слишком-то прельщала, он подумал, что, может быть, стоит еще раз попробовать переубедить Гаррисона.
   - Гаррисон, послушайте, мы можем договориться. Вы меня отпускаете и отзываете свои войска, и тогда я держу свой рот на замке. Просто отпустите меня, а потом притворитесь, что все это было ужасной ошибкой, отведите своих парней домой и оставьте Град Пророка в покое. Тогда я не скажу ни слова. На такую ложь я охотно пойду.
   Гаррисон на секунду заколебался, и Мера почувствовал, как внутри зародилась призрачная надежда. Может, внутри этого человека еще теплится искорка добра и он опомнится, прежде чем обагрит свои руки кровью. Но потом Гаррисон улыбнулся, потряс головой и махнул рукой здоровому уродливому речному матросу, который стоял прислонившись к стене.
   - Бездельник Финк, перед тобой сейчас стоит юноша-изменник, который добровольно участвовал в злых деяниях Такумсе и его банды насильников и детоубийц. Надеюсь, у тебя получится переломать ему пару-другую косточек.
   Финк окинул юношу оценивающим взглядом:
   - Боюсь, шума будет много, губернатор.
   - На вот, засунь ему в рот кляп. - Гаррисон вытащил из кармана своего сюртука платок. - Держи, запихай эту тряпку ему в рот и завяжи вот так.
   Финк повиновался. Мера пытался не смотреть на него, пытался успокоить дрожь, которая сводила его живот и наполняла мочевой пузырь. Начав делать медленные, глубокие вдохи через нос, он постепенно обрел самообладание. Финк обвязал красным шарфом лицо Меры и затянул узел так туго, что кляп чуть не провалился в желудок. Юноше снова пришлось сосредоточиться на дыхании, чтобы подавить позывы к рвоте. Если он вдохнет ртом, платок пройдет прямо ему в легкие, и тогда Мера точно умрет.
   Хотя глупо сейчас думать об этом - Гаррисон все равно вознамерился расправиться с ним. Может, лучше задохнуться платком, чем терпеть боль, которую ему причинит Финк. Но Мера слишком крепко цеплялся за последнюю ниточку жизни, чтобы умереть так просто. Он вытерпит боль и умрет мужественно, легкий путь - не для него.
   - Краснокожие обычно не ломают кости, - услужливо напомнил губернатору Финк. - Они обычно режут ножами и жгут.
   - У нас нет времени, чтобы резать его на части, а тело ты можешь сжечь после того, как он умрет. Главное, Финк, заполучить труп покрасивше. Боль нам неважна, ведь мы ж, в конце концов, не дикари какие-то. По крайней мере, не все мы окончательно одичали.
   Бездельник понятливо усмехнулся, затем развернулся, взял Меру за плечо и ударом ноги сбил на пол. Мера никогда так ясно не ощущал своего бессилия, как в тот момент, когда ударился о доски пола. Ростом Финк был не выше его и на вид ничуть не сильнее, а Мера знал несколько борцовских приемчиков, но Бездельник и не собирался драться по-честному. Он схватил и ударил - и Мера вмиг очутился на полу.
   - Может, его сначала связать? - предложил Гаррисон.
   В ответ Финк быстро схватил Меру за ногу и поднял в воздух. Опереться ему было не на что, поэтому он даже пнуть Бездельника не смог. Затем Финк с размаху опустил ногу Меры на свое колено. Кости хрустнули, как сухая ветка. Мера заорал и чуть не проглотил платок. Такой дикой боли он в жизни не испытывал. "Наверное, Элвин ощутил то же самое, когда ему на ногу упал жернов", - промелькнула у него в голове безумная мысль.
   - Не здесь, - приказал Гаррисон. - Уволоки его отсюда. Это можно проделать и в погребе.
   - Сколько костей ему переломать? - уточнил Финк.
   - Все.
   Финк поднял Меру за ногу и за руку и одним движением швырнул себе на плечи. Несмотря на боль, Мере удалось ткнуть его кулаком разок-другой, но Финк быстро схватил руку и переломал ее в локте.
   Как его тащили до погреба. Мера помнил смутно. Он услышал, как кто-то издалека крикнул:
   - Кого поймали?
   - Краснокожего шпика, шлялся здесь по округе! - проорал в ответ Финк.
   Далекий голос показался Мере знакомым, но он никак не мог сосредоточиться и вспомнить, кто же это говорит.
   - Разорви его на кусочки! - напутствовал человек.
   Финк не ответил. Он не стал опускать Меру на землю, чтобы открыть дверь погреба, хотя надо было наклониться и откинуть ее, чтобы пролезть под низкий косяк. Финк подцепил дверь носком сапога, и та распахнулась. Стукнувшись о землю, она подпрыгнула и начала было закрываться, но к тому времени Финк уже шагнул на лестницу. Дверь ударилась о его бедро и снова упала на землю. Мера услышал лишь какой-то стук и почувствовал, как его встряхнуло. Нога и рука снова заныли. "Почему я еще не потерял сознание? с удивлением подумал он. - Вот бы пришлось кстати".
   Но он так и не потерял сознание. Обе его ноги были переломаны в двух местах, пальцы выкручены и чуть ли не растерты в порошок, в руках не осталось ни единой целой косточки. Но сознание упорно отказывалось покидать его, хотя боль постепенно куда-то отдалилась, превратившись в смутное напоминание. Когда стрекочет одна цикада, кажется, будто скрип ее крылышек эхом разносится по всей округе; две или три цикады трещат намного громче. Но когда к хору присоединяется двенадцатая цикада, их стрекотание не становится громче - просто слух у тебя притупляется, ты глохнешь и уже не слышишь навязчивой песни. То же самое случилось и с Мерой.
   Где-то поблизости раздались дружные восторженные крики.
   Кто-то заглянул в погреб.
   - Губернатор говорит заканчивать побыстрее. Ты срочно понадобился ему.
   - Еще минутку, - ответил Финк. - А потом сожгу.
   - Некогда, - сказал солдат. - Давай побыстрее!
   Финк распрямился и наступил огромной ножищей на грудь юноши. Ребра громко захрустели, пронзая кожу и внутренности. Затем он поднял Меру за руку и за волосы и откусил ему ухо. После чего резко свернул шею. Мера услышал, как позвонки звонко сломались. Финк швырнул безжизненное тело на кучу картошки. Юноша скатился прямо в дыру, которую копал. Он почувствовал под щекой землю, после чего желанное забвение наконец нахлынуло на него, и все вокруг заволокла тьма.
   Финк ногой закрыл дверь, задвинул засов и направился в дом. Из-за дома по-прежнему неслись приветственные, ликующие крики. Гаррисон встретил его на пороге кабинета.
   - Можно не беспокоиться, - сказал Гаррисон. - Подогревать толпу нет необходимости, поэтому труп нам не понадобится. Только что пушки прибыли. Утром мы выступаем.
   Гаррисон сбежал с крыльца, и Бездельник Финк безропотно зашлепал следом. Пушки? При чем здесь пушки? И почему теперь не нужен труп? Он что, держит Финка за какого-нибудь убийцу? Убить Рвача - одно, убить человека в честном поединке - это справедливо. Но убивать юношу, чей рот заткнут кляпом, - это совсем другое. Откусывая ухо, Финк не ощутил прежнего восторга. Этот трофей он добыл в нечестной схватке. У него аж сердце защемило. Он даже не откусил второе ухо.
   Бездельник стоял рядом с Гаррисоном и смотрел, как лошади тянут четыре пушки. Он знал, для чего Гаррисону понадобились орудия, слышал его планы. Две пушки он поставит здесь, две - там, чтобы сразу с двух сторон обрушить огонь на город краснокожих. На их головы посыплются картечь и шрапнель, осколки металла будут рвать и терзать тела краснокожих, не жалея ни мужчин, ни женщин, ни детей.
   "Это не моя драка, - подумал Бездельник. - Да и еще тот парень... Какая здесь слава, это все равно что лягушат каблуком давить. Даже думать не надо, раз - и все. Только мертвых лягушат не собирают и не вешают на стены. Так никто не делает.
   Это не моя драка".
   13. ВОСЬМИЛИКИЙ ХОЛМ
   Земля у реки Мчащейся была совсем другая. Элвин не сразу это заметил, поскольку бежал, если можно так выразиться, ничего не видя и не слыша. Поэтому мало что замечал. Пока он бежал, ему снился один долгий сон. Но как только они с Такумсе ступили на Землю Кремней, сновидение сразу изменилось. Все вокруг, куда бы он ни повернул взор, расцветилось маленькими искорками угольно-черного огня. Только это была не та пустота, что всегда маячила неподалеку. И не та глубокая чернота, что поглощала свет и не отпускала обратно. Нет, этот черный цвет сиял и переливался, испуская огоньки.
   Когда они остановились и Элвин очнулся от сна, черные огоньки чуточку померкли, но все еще периодически сверкали. Недолго думая, Элвин подошел к одному такому черному светлячку, проглядывающему в море зелени, нагнулся и поднял его. Кремень. Большой, хороший кремень.
   - Добрый наконечник для стрелы, - заметил Такумсе.
   - Он сияет черным и обжигает холодом, - сказал Элвин.
   Такумсе кивнул.
   - Хочешь стать краснокожим? Тогда делай со мной наконечники.
   Элвин быстро приноровился. Он и раньше работал с камнем. Когда он вырубал жернов, он делал поверхность плоской, гладкой. Но с кремнем дело обстояло несколько иначе. Здесь важен был режущий край, а не поверхность. Первые два наконечника вышли кривыми, но потом он наконец проник в камень, отыскал в нем естественные трещинки, складки породы и последовал им. Свой четвертый наконечник он даже не обрабатывал. Он покрутил его в пальцах, после чего осторожно очистил от осколков.
   Лицо Такумсе ничего не выражало. Бледнолицым казалось, что он все время так выглядит. Они считали, что краснокожие, и в особенности Такумсе, никогда ничего не чувствуют, поскольку воины не выставляли свои чувства напоказ. Хотя Элвин видел, как они смеются и плачут, видел, как на их лицах отражаются самые разнообразные эмоции. И раз лицо Такумсе ничего не выражало, значит, внутри вождь буквально бурлит.
   - Я раньше много работал с камнем, - почти извиняющимся голосом проговорил Элвин.
   - Кремень - это не просто камень, - ответил Такумсе. - Галька в реке, булыжники - это камни. А это живая скала, скала, содержащая внутри огонь, затвердевшая земля, которая приносит нам себя в дар. Она не видела тех истязаний и пыток, которые видело железо, прошедшее через руки белого человека. - Он поднял наконечник, сделанный Элвином, тот самый, который мальчик очистил пальцами. - У стали никогда не будет столь острого края.
   - И в самом деле ничего острее я в жизни не видел, - признался Эл.
   - Никаких отметин, - сказал Такумсе. - Ни одной царапины. Краснокожий посмотрит на этот кремень и скажет: "Сама земля вырастила его таким".
   - Но ты-то знаешь, что это не так, - произнес Эл. - Ты-то знаешь, что у меня просто такой дар.
   - _Дар_ калечит землю, - возразил Такумсе. - Как калечит поверхность реки водоворот. Белый человек портит землю, пытаясь изменить ее. Но ты другой.
   Элвин ненадолго задумался.
   - Ты хочешь сказать, что видишь, когда люди накладывают заклинание, чары или оберег? - наконец спросил он.
   - Я ощущаю дурной запах, словно кто-то опустошил кишечник, - ответил Такумсе. - Но ты - ты делаешь все очень чисто. Как будто ты часть земли. Я думал, что научу тебя быть краснокожим. Вместо этого земля сама забрасывает тебя своими дарами.
   И снова Элвин увидел укор в его глазах. Как будто Такумсе злился, когда видел, на что способен Элвин.
   - Я никого не просил об этом, - пожал плечами он. - Просто я седьмой сын седьмого сына и тринадцатый ребенок.
   - Эти числа - семь, тринадцать... Вы, бледнолицые, придаете им какое-то значение, а для земли они ничто, пустое место. Земля любит истинные числа. Один, два, три, четыре, пять, шесть - эти числа ты можешь найти в лесу, оглянувшись по сторонам. Но где семь? Где тринадцать?
   - Может быть, именно поэтому они так сильны, - заметил Элвин. - Потому что они рождены не природой.
   - Почему тогда земля относится с такой любовью к тому, что ты творишь?
   - Не знаю, Такумсе. Мне всего десять лет, одиннадцатый пошел.
   Такумсе рассмеялся:
   - Десять? Одиннадцать? Очень слабые числа.
   Ночь они провели на границе Земли Кремней. Такумсе поведал Элвину историю этой земли, как она прославилась своими кремнями по всей стране. Сколько бы краснокожих сюда ни приходило, сколько бы кремней они с собой ни уносили, их появлялось все больше. Они лежали и ждали, когда их подберут. За прошедшие годы то одно, то другое племя неоднократно пыталось завладеть этим краем. Сюда приходили воины и убивали всех, кто осмеливался явиться за кремнями. Они считали, что таким образом получат власть - у них будут стрелы, тогда как другим стрелять будет нечем. Но из этого никогда ничего хорошего не выходило. Потому что, стоило племени изгнать отсюда всех краснокожих и завладеть землей, как кремни исчезали, будто и не было. Ни одного не оставалось. Члены племени искали, искали, но ничего не находили. И им ничего не оставалось делать, кроме как покинуть эти места, но за ними приходили другие краснокожие и обнаруживали, что кремни никуда не делись, что их столько же, сколько и прежде.
   - Это место принадлежит всем. Здесь краснокожие находятся в мире друг с другом. Здесь не случается убийств, не бывает войн и раздоров - иначе племя не получит кремней.
   - Вот если б весь мир был таким, - мечтательно произнес Элвин.
   - Послушай подольше моего брата, бледнолицый мальчик, и начнешь думать, что так оно и есть. Нет, нет, не надо объяснений. Не защищай его. Он избрал свою дорогу, я избрал свою. Мне кажется, что на его пути погибнет куда больше людей, как краснокожих, так и бледнолицых, чем на моем.