Кард Орсон Скотт. Краснокожий пророк (Сказание о Мастере Элвине, книга 2)

   Элеанора ждала ответа. Но Лолла-Воссики молчал, поскольку с головой погрузился в разглядывание мальчика, которого на самом деле не было. В конце концов Армор, усмехнувшись, сказал:
   - Принеси одежду, Элеанора. Мы оденем его как христианина, и, может, завтра он поможет нам в церкви, начнет учиться христианскому делу. Возьмет в руки пилу, к примеру.
   Последних слов Лолла-Воссики не слышал, иначе тут же без оглядки удрал бы в леса. Он видел, что происходило с краснокожими, которые начинали пользоваться инструментами белого человека. Видел, как они отрезали от земли по кусочку, по частичке, как поклонялись металлу. Даже ружьям. Начав использовать для охоты ружье и один-единственный раз нажав на курок, краснокожий сразу становится наполовину белым; краснокожий может применять ружье лишь для убийства белого человека - так всегда говорил Такумсе и был прав. Но Лолла-Воссики не слышал слов Армора насчет пилы, поскольку только что сделал замечательное открытие. Мальчика он видел, когда закрывал здоровый глаз. Как того одноглазого медведя в реке. Стоило снова открыть глаз, как появлялся белокурый мальчишка-швед, но Элвин Миллер-младший бесследно пропадал. Закрой глаз, и не останется ничего, кроме черного шума и полосок зеленой тишины, - но вдруг, прямо посреди, возникает тот самый мальчик, сияющий ярким светом, как будто солнце спрятал в задний кармашек, и его веселый голос звучит словно музыка.
   Неожиданно исчез и он, оставив за собой непроницаемый черный шум.
   Лолла-Воссики открыл глаз. Перед ним стоял преподобный Троуэр. Армор и Элеанора ушли, рабочие вернулись к постройке церкви. Ясно как день, это Троуэр заставил исчезнуть мальчика. Впрочем, нет, не так уж ясно - теперь, когда рядом находился Троуэр, Лолла-Воссики отчетливо видел мальчика здоровым глазом. Как любого другого ребенка.
   - Лолла-Воссики, мне внезапно пришло на ум, что тебе следовало бы принять христианское имя. Прежде я никогда не крестил краснокожих, поэтому, не подумав, воспользовался твоим нецивилизованным прозвищем. Но теперь тебе придется принять новое имя, имя христианина. Это необязательно должно быть имя какого-нибудь святого - мы не паписты, - но ты обязан назваться как-нибудь, чтобы доказать свое обращение к Христу.
   Лолла-Воссики согласно кивнул. Он знал, что ему понадобится новое имя, если крещение все-таки сработает. Как только он встретит зверя своих сновидений и вернется домой, он обязательно примет новое имя. Он попытался объяснить это Троуэру, но бледнолицый священник ничего не понял. В конце концов он ухватил суть, догадавшись, что Лолла-Воссики и сам не прочь взять новое имя и надеется оное вскоре обрести, поэтому сразу успокоился.
   - Кстати, пока мы наедине, - сказал Троуэр, - я хотел спросить, нельзя ли мне осмотреть твою голову. Я разрабатываю некие новые категории для френологии, науки, недавно появившейся на свет. Вкратце суть ее состоит в том, что выдающиеся таланты и способности, залегающие в человеческой душе, отражаются - а может, даже порождаются - выпуклостями и впадинами человеческого черепа.
   Лолла-Воссики ни слова не понял из речей Троуэра, поэтому молча кивнул. Это обычно срабатывало, когда бледнолицые начинали нести всякую чушь, и Троуэр не стал исключением из правил. Кончилось все тем, что Троуэр увлеченно ощупал всю голову Лолла-Воссики, периодически прерываясь, чтобы что-то зарисовать или написать на клочке бумаги. На протяжении всего исследования священник беспрестанно бормотал себе под нос: "Интересненько", "Ха!" и "Ох уж эти теоретики". Закончив, Троуэр от души поблагодарил Лолла-Воссики:
   - Мистер Воссики, вы оказали неоценимую помощь делу науки. Вы есть живое доказательство, что краснокожий человек вовсе не обязательно обладает шишками, символизирующими дикость и каннибализм. Вместо этого вы имеете вполне нормальный набор даров и способностей, свойственных самому обычному человеку. Краснокожие не столь разительно отличаются от белого человека, во всяком случае различия эти не заметны глазу и фактически не поддаются категоризации. По сути дела, ваша голова демонстрирует, что у вас есть все шансы стать выдающимся оратором и вы глубоко чувствуете религию. Поэтому вовсе не случайно вы оказались первым американским краснокожим, принявшим святые писания из моих рук. Должен отметить, ваш френологический рельеф весьма напоминает мой собственный. Короче говоря, дорогой мой новообращенный христианин, я не удивлюсь, если вы сами вскоре начнете проповедовать. Проповедовать многочисленным толпам краснокожих мужчин и женщин, преподнося им понимание Небес. Обдумайте эту перспективу, мистер Воссики. Если не ошибаюсь, это есть ваше будущее.
   Лолла-Воссики лишь отчасти уловил суть напыщенной речи Троуэра. Он что-то говорил о том, что Лолла-Воссики станет проповедником. Что-то там насчет будущего. Лолла-Воссики попытался извлечь смысл - не получилось.
   К заходу солнца Лолла-Воссики был одет в одежды белого человека и выглядел как полный дурак. Действие огненной воды давно закончилось, а он так и не смог вырваться в лес, чтобы сделать четыре целительных глотка, поэтому черный шум заполнил все вокруг. Что еще хуже, ночь обещала быть дождливой, темной, одним глазом он ничего не увидит, а черный шум, охвативший его, помешает найти спрятанный бочонок.
   В результате он шатался больше обычного. Напившись виски, он и то падал не так часто - сейчас земля качалась и бросалась из стороны в сторону. Попытавшись вылезти из-за стола, за которым они вместе с Армором ужинали, Лолла-Воссики упал. Элеанора настояла на том, чтобы он провел ночь в доме.
   - Мы же не можем выгнать его ночевать в лес, когда на улице льет дождь, - сказала она.
   Как бы поддерживая ее, вслед ее словам раздался удар грома, по крышам и стенам застучали крупные капли. Пока Армор и Троуэр обходили дом, закрывая ставни, Элеанора разложила кровать на кухонном полу. Благодарный Лолла-Воссики заполз в постель, не позаботившись снять неудобные, режущие везде брюки и рубашку. Прикрыв глаз, он попытался справиться с ноющей болью внутри головы, болью черного шума, острыми лезвиями кромсающей его мозг на кусочки.
   А они, естественно, решили, что он заснул.
   - По-моему, даже утром он не был так пьян, - сказал Троуэр.
   - Я следил за ним весь день, он ни на минуту не отлучался с холма, ответил Армор. - Он просто не мог раздобыть выпивку.
   - Говорят, когда пьяный трезвеет, - заметил Троуэр, - сначала он ведет себя так, будто опьянел еще больше, хотя алкоголь из него уже выветрился.
   - Надеюсь, дело именно в этом, - покачал головой Армор.
   - Мне кажется, от крещения он ожидал нечто большего, - поделился Троуэр. - Конечно, мысли дикаря понять невозможно, но...
   - Я бы не назвала его дикарем, преподобный Троуэр, - перебила Элеанора. - По-своему он очень цивилизованный, культурный человек.
   - Точно так же можно назвать цивилизованным бобра, - фыркнул Троуэр. Во всяком случае, по-своему он очень даже окультурен.
   - Я хотела сказать, - продолжала Элеанора, только голос ее зазвучал несколько тише, мягче, а значит, она говорила нечто очень важное, весомое, - я видела, как он читал.
   - Вы имеете в виду, переворачивал страницы, - поправил Троуэр. - Он не мог _читать_.
   - Нет. Он именно читал. Он проговаривал слова про себя, и губы его шевелились, - настаивала на своем Элеанора. - В большой комнате, где мы обслуживаем покупателей, висят разные таблички. Он читал слова.
   - А знаете, ведь это возможно, - вмешался Армор. - Я точно знаю, что жители Ирраквы читают ничуть не хуже любого белого человека. Мне не раз приходилось заезжать туда по своим торговым делам, так что могу поклясться чем угодно, я собственными глазами видел, какие они контракты пишут. Краснокожий может научиться читать, это факт.
   - Но этот, этот пьяница...
   - Кто знает, кем бы он мог стать, если бы выпивка не отравила его? задумчиво произнесла Элеанора.
   Затем они перешли в другую комнату, после чего вообще покинули дом, решив проводить Троуэра до хижины, в которой он жил. Дождь мог усилиться, и тогда священнику пришлось бы ночевать здесь.
   Оставшись один, Лолла-Воссики попытался разобраться в случившемся за день. Крещение не пробудило его от сна. Как не пробудили одежды белого человека. Может, Элеанора была права, ему стоит провести ночь без спиртного, и тогда все закончится. Боль сводила его с ума, гоня сон прочь.
   Но все равно, что бы ни случилось, он знал - зверь сновидения ждет его где-то поблизости. Белое сияние окутывало его как туман; этот город был тем самым местом, где Лолла-Воссики суждено было проснуться. Может быть, если бы он не пошел сегодня на холм, если бы немного побродил по лесам вокруг Церкви Вигора, зверь сновидения сам бы нашел его.
   Одно несомненно. Больше ни одной ночи он не проведет без виски. Тем более что у него имеется бочонок, спрятанный в развилке дерева, который может прогнать черный шум и подарить желанный сон.
   Лолла-Воссики исходил все леса в округе. Он видел множество животных, но все до единого бежали от него; черный шум и огненная вода захватили его целиком, поэтому он не принадлежал земле, и животные пугались его, как бледнолицего.
   От разочарования он стал больше пить, хотя знал, что виски скоро кончится. Он все реже заходил в лес и все чаще появлялся на тропинках и дорогах белого человека, бродя по окрестным фермам. Некоторые женщины при его появлении кричали и убегали, уносили младенцев и уводили детей в лес. Другие наставляли на него ружья, приказывая убираться. Кое-кто кормил и разговаривал с ним об Иисусе Христе. В конце концов Армор посоветовал ему не соваться днем на фермы, когда мужчины трудятся на постройке церкви.
   Лолла-Воссики потерял всякую надежду. Он знал, зверь сновидения близко, но он никак не мог отыскать его. Он не ходил в лес, потому что животные бежали от него, а сам он постоянно, все чаще и чаще, спотыкался и падал, испугавшись, что может сломать ногу и умереть от голода, поскольку даже самые маленькие зверушки не откликнутся на его зов, он вообще перестал ходить в чащобу. Заглядывать на фермы ему тоже было запрещено, поскольку мужчины сердились на него. Поэтому круглыми днями он лежал на лугу, спал пьяным сном или строил всякие планы, которые помогли бы ему справиться с болью черного шума.
   Иногда у него хватало сил, чтобы подняться на холм и понаблюдать за мужчинами, работающими на строительстве церкви. Каждый раз, когда он там появлялся, кто-нибудь обязательно кричал: "Вот идет краснокожий христианин", - и в дружном смехе, следовавшем за словами, звучали злоба и издевка.
   В тот день, когда упала кровельная балка, его не было в церкви. Он спал на лужайке неподалеку от дома Армора, когда до его ушей донесся громкий треск. Подпрыгнув, он сразу проснулся, и черный шум накатил на него глубокой волной - хотя утром Лолла-Воссики выпил аж восемь глотков и должен был оставаться пьяным по меньшей мере до сумерек. Он валялся, схватившись руками за голову, когда со строительства начали возвращаться рассерженные и ругающиеся мужчины, обсуждающие странное происшествие, случившееся днем.
   - Что произошло? - спросил у них Лолла-Воссики. Ему непременно нужно было узнать, что там случилось. Черный шум ревел у него в голове, разрывая мозг на кусочки, - подобной боли Лолла-Воссики никогда не испытывал. Убили кого-то? - Черный шум обычно следовал за ружейным выстрелом. Бледнолицый Убийца Гаррисон пристрелил кого-то?
   Сначала на него не обращали внимания, поскольку думали, что он мертвецки пьян. Но наконец один из рабочих откликнулся на его отчаянные призывы и рассказал, что сегодня произошло в церкви.
   Они уже поставили на место первую из кровельных балок, на которые должна была лечь крыша, когда подпорка, поддерживающая ее, внезапно треснула и подбросила огромное бревно в воздух.
   - Она так и полетела вниз, словно пята Господа Бога, ступающая на землю, и как ты думаешь, кому она свалилась на голову? Маленькому Элвину Миллеру, сынишке Эла Миллера, который оказался прямо под ней. Ну все, подумали мы, конец парню. Балка со всей мочи грохнулась об пол, вот ты и подумал, будто из ружья выстрелили. А дальше - дальше ты не поверишь. Глядим, балка-то сломалась ровно пополам, прямо в том месте, где стоял Элвин. И, сломавшись, упала по обе стороны от него, не тронув даже волоска на его голове.
   - Есть что-то странное в этом мальчишке, - заключил приятель рассказчика, стоявший рядом.
   - Да чего здесь думать, ангел-хранитель его бережет, - встрял другой рабочий.
   Элвин-младший. Мальчик, которого здоровый глаз Лолла-Воссики не видит.
   В церкви уже никого не было, когда Лолла-Воссики добрался до холма. Рухнувшую балку убрали, мусор вымели, так что и следа от происшествия не осталось. Но Лолла-Воссики смотрел не глазом. Еще не успев приблизиться к церкви, он почувствовал что-то необычное. Ощутил некий водоворот, по краям он был едва заметен, но усиливался с каждым шагом. Водоворот сияния, и чем ближе Лолла-Воссики подходил, тем слабее становился черный шум. Наконец он ступил на пол церкви, туда, где стоял мальчик. Откуда Лолла-Воссики узнал, где находился в тот момент Элвин? Просто черный шум практически пропал. Не совсем, конечно, отголоски боли еще остались, но сквозь нее Лолла-Воссики вновь почувствовал зеленую землю - чуть-чуть, не так, как раньше, но все равно почувствовал. Под полом кипела жизнь крошечных существ, в луговой траве неподалеку затаилась белочка - пьяным ли, трезвым, но такого он не ощущал многие годы, с тех самых пор, как ружейный выстрел черным шумом ворвался в его голову.
   Лолла-Воссики обернулся по сторонам - ничего, пустые стены церкви. Тогда он закрыл здоровый глаз. И увидел водоворот, вихрь, белое сияние, кружащее вокруг и гонящее черный шум прочь. Его сновидение подошло к концу - он понял это, стоило только закрыть глаз. Перед ним простиралась сияющая тропинка, целая дорога, сверкающая, как небо в полдень, рассыпающая лучи, словно заснеженный луг под ясным солнцем. Он уже видел, куда ведет эта тропинка. Вверх по холму, переваливает на другую сторону, снова взбирается на холм и заканчивается у дома, стоящего на берегу полноводного ручья. У дома, где живет бледнолицый мальчик, которого обыкновенным глазом не увидишь.
   Теперь, когда черный шум отступил, он снова двигался бесшумно. Он сделал вокруг дома круг, еще и еще один. Никто его не услышал. Изнутри доносились смех, вопли и крики. Счастливые дети ругались и ссорились друг с другом. Строгие голоса родителей. Если б не различие в языках, он бы подумал, что находится в родной деревне. Посреди братьев и сестер, вновь вернувшись в радостные дни, когда отец его был еще жив.
   Бледнолицый человек, Элвин Миллер, вышел из дома и направился в отхожее место. Чуть спустя появился мальчик и быстрым шагом, словно чего-то боялся, пересек двор. Прикрикнул на закрытую дверь. Сейчас, когда глаз был открыт, Лолла-Воссики видел только, что кто-то переминается с ноги на ногу рядом с отхожим местом и кричит. Но только он закрыл глаз, как лучащийся ярким сиянием мальчик появился вновь, и голос его музыкой разнесся по ферме, словно птичья песенка над речной гладью, хоть слова этой песенки были глупы - слова самого обычного ребенка:
   - Если ты сейчас не выйдешь, я наделаю прямо перед дверью, тогда-то ты попляшешь, вляпавшись прямо в мои дела!
   Тишина. Лицо мальчика обеспокоенно вытянулось, и он стукнул себя кулаком по лбу, как бы говоря: "Дурак, дурак, дурак". Элвин-младший поднял голову, посмотрев куда-то вверх; открыв глаз, Лолла-Воссики увидел, что из отхожего места вышел отец и что-то говорит мальчику.
   Пристыженный Элвин ответил ему. Отец переспросил. Лолла-Воссики снова закрыл глаз.
   - Да, сэр, - сказал мальчик.
   Наверное, опять заговорил отец, только теперь Лолла-Воссики уже не слышал его.
   - Извини, пап.
   Затем отец, должно быть, ушел, потому что маленький Элвин тут же скрылся в сарайчике, бормоча что-то себе под нос, чтобы никто не услышал. Но Лолла-Воссики слышал все, что он сказал.
   - Построил бы еще один туалет, все бы было нормально.
   Лолла-Воссики рассмеялся. Глупый мальчик, глупый отец, так похожие на остальных мальчишек и отцов.
   Мальчик закончил дела и направился обратно в дом.
   "Я здесь, - молча окликнул Лолла-Воссики. - Я следовал за сияющей тропой, я пришел сюда, увидел глупости, творимые бледнолицыми, но где же ты, зверь моих сновидений?"
   Слепящее сияние пропало внутри дома, поднявшись по ступенькам вслед за мальчиком. Но для Лолла-Воссики стены не преграда. Он видел, как осторожно ступает мальчик, как ищет взглядом воображаемого врага, ждет нападения. Добравшись до спальни, он стремительно нырнул внутрь комнаты, быстренько прикрыв за собой дверь. Лолла-Воссики настолько ясно видел Элвина, что практически читал его мысли. "Наверное, это потому, - подумал он, - что сон мой близится к концу и скоро последует пробуждение". Он и в самом деле слышал мысли мальчика, испытывая то же, что и он. Оказывается, Элвин боялся сестер. Глупый спор, начавшийся с насмешек, превратился в настоящую войну - и теперь Элвин боялся мести сестер.
   Которая не замедлила осуществиться, когда он скинул одежду и натянул на голову ночную рубашку. "Кто-то укусил меня! Насекомые, - в панике подумал мальчик. - Пауки, скорпионы, ядовитые змеи!" Он отбросил рубашку в сторону и принялся хлопать руками по телу, всхлипывая от боли, изумления, страха.
   Но Лолла-Воссики слышал зеленую тишину, а поэтому знал - никаких насекомых там нет и в помине. Ни на теле мальчика, ни в рубашке. Хотя в комнате жило множество маленьких существ. Крошечная жизнь, крошечные животные. Тараканы - целые сотни их гнездились в щелях стен и пола.
   Однако тараканы жили не везде. Только в комнате Элвина-младшего. Все доходного насекомые обитали в его спальне.
   И дело здесь не во вражде. Тараканы слишком малы, чтобы питать ненависть к кому-либо. Этим маленьким существам знакомы всего три чувства. Страх, голод и - чувство земли. Вера в то, каков должен быть порядок. Неужели мальчик кормит их? Нет, они явились к нему за другим. Лолла-Воссики никогда бы не поверил, если бы не сам ощутил это в тараканах. Мальчик каким-то образом призвал их. Этот мальчик обладал чувством земли - во всяком случае, он сумел позвать этих крошечных существ.
   Но зачем? Кому нужны тараканы? Хотя он всего лишь мальчишка. Вряд ли он руководствовался каким-то здравым смыслом. Он просто наслаждался тем, что маленькая жизнь откликается на первый его зов. Краснокожим мальчишкам также знакомо это чувство, но они учились ему рядом с отцом, рядом с братом, на своей первой охоте. Надо встать на колени и молча воззвать к жизни, которую вознамерился взять, спросить, пришло ли должное время и желает ли животное умереть, чтобы наполнить тебя силой. "Ты готово умереть?" - вопрошал краснокожий юноша. Дав согласие, животное сразу появлялось.
   Вот что сделал этот мальчик. Впрочем, все оказалось не так просто. Он позвал насекомых не ради своей нужды, потому что он ни в чем не нуждался. Он просто заботился о них. Защищал, заключив с ними подобие договора. В комнате были места, куда тараканам было запрещено забираться. Например, в кровать Элвина. В колыбельку его младшего брата Кэлвина. В одежду Элвина, сложенную на табуретке. А в ответ Элвин не убивал их. В этой комнате им ничего не грозило. Это было их убежище, их заповедник. Какая глупость мальчишка играется с вещами, которых не понимает!
   И вместе с тем чудо из чудес - этот бледнолицый сотворил нечто такое, на что никогда не способен был краснокожий. Мог ли краснокожий сказать медведю: "Приди и живи со мной, а я буду тебя защищать"? И поверил бы медведь его словам? Неудивительно, что Элвин так сиял. Глупый дар бледнолицего Рвача и могущественные живые обереги женщины Элеаноры ни в какое сравнение не шли с возможностями Элвина. Даже краснокожий человек не мог полностью влиться в образ земли. Хотя Элвина это вовсе не заботило. Сама земля вливалась в его образ. Захотел он, чтобы тараканы жили так, а не иначе, захотел заключить с ними договор, и земля перестроилась под него. Элвин-младший, распоряжаясь крошечными созданиями, отдавал приказы, и земля подчинялась.
   Понимал ли мальчик, что за чудо он сотворил?
   Нет, даже представления не имел. Да и откуда ему было знать? Бледнолицые никогда не понимали землю.
   И теперь, не понимая, что творит, Элвин-младший уничтожал то хрупкое равновесие, которого ему удалось достичь. Насекомые, кусающие его, на проверку оказались металлическими булавками, которых напихали ему в рубашку зловредные сестры. Он отчетливо слышал их хихиканье за стенкой. Он страшно перепугался, поэтому теперь его одолевал гнев. Надо непременно поквитаться, рассчитаться с ними. Его детская ярость была настолько сильна, что отчасти передалась Лолла-Воссики. Элвин ведь не сделал ничего особенного, а они в ответ перепугали его до смерти, до крови истыкали его. Надо отплатить им той же монетой, так напугать их...
   Элвин-младший сидел на краешке кровати и, вытаскивая из ночной рубашки иголки, сердито втыкал их в уголок подушки - бледнолицые всегда очень аккуратно обращаются со своими бесполезными металлическими инструментами, даже с такими маленькими и незначительными. Внезапно его взгляд упал на бегающих по стенам, снующих в половых щелях тараканов, и в голове его созрел план мести.
   Лолла-Воссики чувствовал, как на свет рождается коварный план отмщения. Элвин опустился на пол и тихонько заговорил с тараканами. Поскольку он был еще маленьким мальчиком, да к тому же бледнолицым, и некому было его научить, Элвин считал, что с тараканами нужно говорить вслух, будто насекомые каким-то образом могли понять человеческий язык. Впрочем, таков был здесь порядок вещей, таким он представлял себе мир.
   И он солгал им. "Голод, - сказал он. - А в другой комнате еда". И показал им эту еду, чтобы они проникли сквозь стены в комнату сестер, залезли к ним в кровати и принялись ползать по их телам. Если тараканы поспешат, им всем хватит еды, доброй, вкусной еды. Он солгал, и Лолла-Воссики захотелось закричать, чтобы он не делал этого.
   Когда краснокожий, опустившись на колени, призывал жертву, в которой на самом деле не нуждался, животное сразу различало его ложь и не приходило. Ложь отрезала краснокожего от земли, она ослепляла его и лишала на время слуха. Но этот бледнолицый мальчишка лгал с такой силой и мощью, что крошечные умишки тараканов поверили ему. И насекомые со всех ног бросились в соседнюю комнату, сотнями, тысячами исчезая под стенами.
   Элвин-младший что-то услышал и расплылся в довольной ухмылке. Но Лолла-Воссики овладел гнев. Он даже открыл глаз, чтобы не видеть торжества Элвина-младшего, чья месть успешно свершилась. До его слуха донеслись панические вопли сестер, на которых накинулась армия тараканов. В комнату вбежали родители и братья. Принялись топтать. Давить, бить, убивать тараканов. Лолла-Воссики закрыл глаз и ощутил смерть насекомых - каждая угасшая жизнь жалила его будто иголкой. Прошло немало времени с тех пор, как черный шум одним-единственным убийством затмил все остальные смерти, и Лолла-Воссики успел забыть те ощущения, которые приходят, когда вокруг умирают крошечные существа.
   К примеру, пчелы.
   Тараканы - это бесполезные животные; они питаются объедками, отвратительно шуршат в щелях и мерзко ползают по коже. Но вместе с тем они часть земли, часть жизни, часть зеленой тишины, а их смерть - это злой шум, поднятый бессмысленным убийством. Они уверовали в ложь и погибли.
   "Вот зачем я сюда пришел, - внезапно понял Лолла-Воссики. - Земля привела меня сюда, ибо знала, что мальчик этот обладает великим могуществом, знала, что некому научить его пользоваться данной ему силой, некому научить его прислушиваться к нуждам земли, прежде чем менять ее. Некому научить его быть краснокожим, а не бледнолицым.
   Я явился сюда не затем, чтобы отыскать своего зверя сновидения, а затем, чтобы стать этим зверем для мальчика".
   Шум успокоился. Сестры, братья, родители вернулись ко сну. Лолла-Воссики, цепляясь пальцами за щели в бревнах, полез вверх по стене дома. Глаз его был закрыт - он не надеялся на собственные силы, предоставив земле вести его. Ставни спальни были распахнуты, и Лолла-Воссики, оперевшись локтями о подоконник, заглянул в комнату.
   Сначала он обозрел ее здоровым глазом. Увидел кровать, табуретку с лежащей на ней аккуратно сложенной одеждой и колыбельку, стоящую напротив кровати. Окно находилось прямо посредине между кроватью и колыбелькой. В постели виднелась какая-то выпуклость, формой напоминающая тельце маленького мальчика.
   Лолла-Воссики снова прикрыл глаз. Элвин лежал на кровати. Лолла-Воссики почувствовал охватившую мальчика дрожь возбуждения. Он так боялся, что его поймают, так радовался своей победе, что теперь, с трудом сдерживая рвущийся наружу смех, никак не мог успокоиться.
   Снова открыв глаз, Лолла-Воссики взобрался на подоконник и тихонько спрыгнул на пол. Он ожидал, что Элвин заметит его, закричит, но мальчик неподвижно лежал на постели, так и не издав ни звука.
   Когда здоровый глаз Лолла-Воссики был открыт, мальчик не видел его, точно так же, как краснокожий не видел Элвина. Вот он, конец долгого сна. Лолла-Воссики должен был стать зверем сновидения для этого мальчика. Лолла-Воссики должен подарить мальчику откровения, а малыш так и не поймет, что его зверем стал поклоняющийся виски краснокожий с пустой глазницей.