Карлайл Лиз. Услышь голос сердца

   — Уходи, Эллиот! Убирайся из этого дома. И из моей жизни! Мне противно вспоминать о том, что я тебе доверяла!
   Эванджелина выбежала из студии, хлопнув дверью. В это мгновение Эллиот заметил Гаса, лицо которого выражало отвращение.
   Черт возьми! Гас, очевидно, все слышал! Из его жизни ушла не только Эви, но ушли и люди, дружбой которых он стал дорожить, которые теперь, узнав, кто он такой на самом деле, испытывали к нему отвращение. А Эванджелина теперь ненавидит его, любовь, страсть, которую она испытывала, предназначались совсем не ему. Они были подарком судьбы человеку, которого вовсе не существовало, которого он сам придумал.
   — Ах, Эванджелина! — прошептал он. — Я люблю тебя.
 
   В Чатем-Лодже наконец наступило утро, но Эванджелику это не радовало. Она сидела в постели, укутавшись одеялом. Ей было очень холодно. Она дрожала, и дрожь эта охватила не только тело, но и душу.
   Весь вечер и всю ночь Эванджелина провела в одиночестве в своей комнате, шагая из угла в угол. Ей хотелось плакать, но слезы не приходили. Нечего горевать, убеждала она себя. Горевать можно о потере, а Эллиота она не могла потерять, потому что он никогда не принадлежал ей. Но почему в таком случае она ощущает такую невыносимую боль? И почему она вновь и вновь с замиранием сердца вспоминает сладкие минуты, которые они пережили вместе?
   Она страдала! Еще как! Эванджелина с трудом подавила рыдание. Она похоронила свою мечту, потеряв не просто любовника, но и настоящего друга. Она доверяла Эллиоту свои тайны, свои надежды, все самое сокровенное, чем женщина может поделиться с мужчиной. Как унизительно было сознавать, что его чувства были ложью, что они были частью запланированного маркизом Рэнноком возмездия!
   А когда его махинации были разоблачены, он предложил ей выйти за него замуж. Какая наглость! О, у Рэннока, несомненно, существовал какой-то коварный замысел. Иначе зачем бы ему делать ей предложение? Нечего даже надеяться, что это было честное предложение! Возмущенная Эванджелина снова пришла в ярость. Видит Бог, ей хотелось отомстить Рэнноку за боль, которую он ей причинил. И не только ей. Мучительно было видеть лица детей вчера вечером. Она была благодарна Гасу, который, став нечаянным свидетелем ее безобразной ссоры с Эллиотом, спокойно и с пониманием, которого она не ожидала от такого молодого человека, как он, постарался по возможности сгладить последствия ужасных событий вчерашнего вечера. Он успокоил детей, кое-как объяснив появление неожиданных визитеров и внезапный отъезд Эллиота. Правда, когда он сказал, что Эллиот будет слишком занят в Лондоне и не возвратится в Чатем-Лодж, Фредерика безутешно разрыдалась.
   Вспоминать обо всем этом было крайне неприятно. Эванджелина, сняв с крючка в гардеробе свой рабочий халат и небрежно заколов волосы, вышла из спальни.
   Господи! Как удалось этому варвару одурачить всех их? А самое главное, как могла она желать этого человека? Как могла она отдаться ему душой и телом? Она почувствовала, что краснеет, вспомнив, как вела себя с ним, с какой готовностью она, не медля ни секунды, раздвинула ножки перед Рэнноком, словно дешевая проститутка, и получила от этого наслаждение. Да, черт возьми, наслаждение. При воспоминании о прикосновении его рук к своему телу Эванджелина почувствовала, как предательски напряглась грудь под заляпанным краской халатом. Она попыталась усилием воли прогнать эти воспоминания, но ощутила лишь горячее желание снова почувствовать его внутри своего тела.
   Чуть не споткнувшись на лестнице, она попыталась сосредоточиться не на низменных желаниях, а на своей ненависти к этому мерзкому, лживому, к этому распутному негодяю. Как он, должно быть, потешался над провинциальной простотой ее семейства! Как, должно быть, смеялся над ней, радуясь легкой победе! «Но зачем, интересно, маркиз Рэннок появился в Чатем-Лодже? « — подумала она, снимая со стены его портрет и ставя его на свободный мольберт. Действительно, зачем ему понадобилось очаровывать ее семью и соблазнять ее? Зачем было человеку, которого она любит — вернее, думала, что любит, — причинять ей такую боль, если он от этого ничего не выигрывал? Или это действительно была месть? Правда, вдовствующая графиня была потрясена, увидев в Чатеме маркиза Рэннока, однако она не была публично унижена и отнюдь не почувствовала себя побежденной. Не секрет, что Рэннока считали человеком мстительным — и не без оснований. Не секрет также, что ему было за что мстить этой семье. Ведь из-за Стоунов общество вдоволь посмеялось над Рэнноком. И он, конечно, этого не забыл. Хотя Джанет в отчаянной попытке зачать наследника имела много любовников, Рэннок был первым, которого застукали с ней, причем дело это получило широкую огласку. И поймал их не кто иной как полоумный муженек Джанет. Унижение от того, что Рэннока использовали как жеребца-производителя, усугублялось пулевым ранением в ягодицу.
   Но неужели он избрал орудием своей мести ее или, что еще хуже, Майкла? Это было бы слишком жестоко.
   К тому времени как несколько часов спустя в открытую дверь студии тихо постучали, Эванджелина вовсю работала над портретом. Уинни, на которую она почти не обратила внимания, подошла и, взглянув на портрет, пристально уставилась на нее. Пробормотав что-то вроде «Сатана в килте», Уинни пожала плечами и отошла к окну, чтобы поправить занавески.
   — Эви, дорогая, — вздохнув, сказала она, — нам надо поговорить. Я не могу больше притворяться, будто не вижу, что он сильно обидел тебя. Подумать только, ведь я сама тебя поощряла!
   — Какой вздор, Уинни! При чем тут ты? Я сама… сама..
   — Влюбилась в него? — подсказала Уинни. — Я это знала. И позволила этому случиться.
   Эванджелина отвернулась, закусив губу, чтобы не расплакаться. Если она расплачется, то уже не сможет остановиться.
   — Но почему, Эви? Как ты думаешь, почему Эллиот обманул нас? Я всю ночь ломала над этим голову, но так и не нашла ответа. Это просто не имеет смысла!
   — Может быть, он хотел таким образом сыграть злую шутку с дядюшкой Стивеном? — сказала Эванджелина, вглядываясь в изображение шотландского варвара на холсте. — Но мне кажется, что у него был более коварный замысел.
   Уинни с сомнением покачала головой:
   — Откуда ему было знать о нас?
   — Мы ведем уединенный образ жизни, но не прячемся от общества, Уинни, — сказала Эванджелина. — И если я избегаю бывать в свете, то это для того лишь, чтобы не встречаться с семьей отца.
   — До сих пор все шло как по маслу, в обществе почти не знали о твоем существовании, тем более о твоей связи с графством Трент. — Уинни наклонилась к портрету даже побледнела. — Силы небесные! Что ты сделала с его глазами, Эви?
   — А что с ними такое? — резко спросила Эванджелина.
   — Ну-у — Уинни даже вздрогнула. — Даже у Рэннока не может быть такого порочного взгляда… И что это у него за огромный меч?
   — Это палаш шотландских горцев, Уинни, — искоса взглянув на нее, пояснила Эванджелина. — С каких это пор ты возомнила себя искусствоведом?
   — Ладно, пусть будет палаш. Однако я должна сказать тебе, что более ужасною портрета я никогда в жизни не видела. — С сомнением пожав плечами, Уинни продолжила разговор: — Кстати, как мог маркиз Рэннок вычислить тебя? Если он заранее все спланировал, то откуда узнал, где тебя найти? Или что ты красива? Да к тому же совершеннолетняя? И как он мог узнать о Майкле?
   — К чему ты клонишь, Уинни? — холодно сказала Эванджелина. — Рэннок распутный и коварный тип, он безжалостен и мстителен, он совращает молодых девушек — и это далеко не полный перечень его омерзительных качеств.
   Уинни принялась расхаживать взад-вперед по студии.
   — Не знаю, не знаю, Эви, — наконец сказала она. — Помнишь тот день, когда он впервые появился в Чатеме?
   Помнит ли она? Эванджелина со стуком положила кисть и прижала ладонь ко лбу. Да разве это можно забыть?
   — Да, помню, — спокойно ответила она вслух. — Тогда шел сильный дождь.
   — Я тоже помню, — сказала Уинни, задумчиво глядя в пространство. — Было в этом что-то странное. Он был очень неуверен в себе. Помнишь, как он встрепенулся, когда я назвала его чужим именем?
   — Да, я и забыла об этом, — сказала Эванджелина, нахмурив брови.
   — А помнишь, как он сказал, что у него есть кое-какие дела в этом районе? А на следующий день, уезжая, он повернул на Роутем-Форд? Разве это не странно? Человек приезжает, чтобы позировать для портрета — заметь, с опозданием на пять часов, под проливным дождем, — и вдруг оказывается, что у него какие-то дела в Роутем-Форде. Какие? Там же ничего нет!
   — Верно, — прошептала Эванджелина. — И он был очень удивлен, когда я назвала ему Роутем-на-Ли. Как будто никогда не слышал такого названия. К тому же он совсем не знал названий окрестных деревень.
   — Вот именно! — Уинни быстро подошла к мольберту. — Должна сказать тебе еще кое-что. Сегодня утром я заглянула в свою Книгу Пэров. Полное имя маркиза Рэннока — Эллиот Роберт Армстронг. Не странно ли это? Зачем бы человеку желающему скрыть свою личность, называть себя частью собственного настоящего имени? Более того, ты говорила, что он не разбирается в портретах. Если все это, как считаешь ты, было спланировано заранее, то он весьма слабо подготовился к осуществлению своего плана.
   — Но какое еще объяснение может быть всему этому, особенно его поведению по отношению ко мне? — покраснев, спросила Эванджелина.
   — Что ты хочешь сказать, дорогая? — Уинни перешла на шепот. — Не говори, не хочу даже слышать, насколько плохо справилась я со своей обязанностью.
   — Что касается твоей обязанности, Уинни, то во всем виновата я одна. Я уже большая девочка и сознательно позволила себе увлечься.
   Уинни неожиданно приложила нежную, прохладную ручку к щеке Эви.
   — Разве трудно представить себе, Эви, что этот мужчина был очарован тобой? И что его чувство было искренним? Что, если он приехал сюда с другой целью, а сам влюбился?
   — Ты неисправимый романтик, Уинни, — прервала ее Эванджелина, возвращаясь к работе. — Каковы бы ни были его намерения, все это осталось в прошлом, а нам предстоит иметь дело с коварными замыслами Гонории Трент.
   — Ты думаешь, она осмелится вернуться сюда? — в ужасе воскликнула Уинни.
   — Не пройдет и недели, как она появится здесь, уж поверь мне — усмехнулась Эванджелина.
   — Может быть, ты и права, — задумчиво произнесла Уинни и направилась к двери. — Пойду предупрежу Болтона, чтобы был начеку. — У двери она неожиданно задержалась и, оберлувшись к Эванджелине, сказала: — Кстати, Эви, палаш, который ты нарисовала, — это оружие шотландских горцев? Я вспомнила, что клан Армстронгов проживал на Шотландской низменности.
   — Это вполне допустимая вольность художника, — прошипела Эванджелина. — Символизм.
   — Ах символизм? — Уинни высоко вздернула брови и понимающе усмехнулась. — Не заставляй меня краснеть, дорогая! — С этими словами она проворно выскочила за дверь, едва увернувшись от кисти, которую Эванджелина метнула ей вдогонку.

Глава 12

   Если бы Эллиот не потерял полностью счет времени, то знал бы, что прошло уже двое суток с тех пор, как сатана поднялся из преисподней и с грохотом открыл свой мерзкий ящик с инструментами. Эллиот понимал лишь одно: подручные сатаны, зажав его голову в тиски, безжалостно вбивают в нее клинья кузнечными молотами. Тем временем еще одна бригада нечистой силы обрабатывала зубилами его виски. Вся эта деятельность вызывала адскую боль. Однако ни в какое сравнение с этой болью не шли мучения, которые причинял луч света, упавший на лицо.
   — Вставай, лежебока! — проворчал сэр Хью, рывком раздвинув тяжелые бархатные занавески полога. — И ради Бога, перевернись на другой бок. Ты совсем запутался в этих чертовых простынях, удивительно, как не задохнулся.
   Эллиот заставил себя чуть-чуть приоткрыть один глаз.
   В изножье его кровати стоял Мэтью Уинтроп, энергично постукивая по деревянной спинке своим кулаками.
   — Подъем, Спящая красавица! — пророкотал Уинтроп. — . Нам пришлось войти без разрешения, потому что ты даже не откликнулся, когда мы вежливо постучали в дверь.
   Словно по волшебству, из недр преисподней материализовался серебряный поднос с хрупкой чайной чашечкой на нем. Эллиот со стоном перекатился на другой бок.
   Стало лучше, но не совсем. Кровать, сделав парочку оборотов по комнате, наконец остановилась.
   — Что за снадобье ты тут приготовил, Кембл? — спросил Уинтроп. — Заварил собачью шерсть?
   — Никак нет, майор, — ответил камердинер Эллиота. — Это мое специальное средство от похмелья, — с гордостью заявил слуга. — Выпейте это, милорд, будьте умником.
   Эллиот с трудом приподнялся на локте и храбро осушил чашку. Организм отреагировал моментально. К счастью, Кембл держал наготове ночной горшок.
   — Побойся Бога, Кембл! — заорал Уинтроп, проворно отскакивая в сторону. — Это ты называешь лекарством? Да ты посмотри на него — краше в гроб кладут!
   — Да уж, — проворчал сэр Хью, взирая на весь этот кавардак с противоположной стороны кровати. — Ни одна девчонка в Англии не стоит того, чтобы терпеть из-за нее такие муки, мой мальчик. А теперь, Кембл, давай-ка поднимем его и усадим в большое кресло с подголовником. Надеюсь, он с него не свалится.
   — Нет! — взвыл Эллиот, чувствуя, что его поднимают с кровати, волокут по пушистому ковру и усаживают в кресло. — Убирайся из моего дома, Хью, никчемный сукин сын! А ты уволен, Кембл! Черт бы вас побрал!
   — Ах, какое заманчивое предложение! — в притворном восторге воскликнул Кембл. — Тем более что сегодня утром вы та-акой душка.
   Майор Уинтроп сочувственно поцокал языком и подставил ему под ноги банкетку.
   — А ты не прикасайся ко мне, Мэг, неблагодарная свинья!
   — Если человек может так ругаться, значит, он на пути к выздоровлению, — громким шепотом заметил Хью.
   — Не желает ли кто-нибудь кофе? — бодро осведомился Кембл.
   Четверть часа спустя Эллиот был почти уверен в том, что выживет, но это его ничуть не радовало. В течение последних лвух дней он всеми силами пытался убить себя и был очень озадачен, поняв, что это ему не удалось, несмотря на то что ужасную агонию он уже пережил. А сейчас у него перед глазами суетились ливрейные лакеи, которые готовили ванну. Уинтропу всеми правдами и неправдами удалось влить в него две чашки крепкого кофе. Кембл раскладывал его одежду. Значит, Эллиоту, судя по всему, придется не только жить, но и принимать ванну, одеваться. Такая перспектива приводила его в уныние.
   У него за спиной служанка энергично приводила в порядок комнату после его попытки самоубийства. Звон бутылок, которые она собирала по всей комнате, мучительной болью отзывался в голове Эллиота. Вскоре служанка закончила уборку, и Кембл выгнал из комнаты слуг, суетившихся вокруг огромной медной ванны. От воды поднимался пар. Эллиот даже не сопротивлялся и не ругался, когда Кембл и Хью стащили с него сорочку, штаны и бросили его в ванну.
   Мэтью Уинтроп стоял рядом и, уперев в бока руки, пристально рассматривал своего друга.
   — Клянусь, Эллиот, пить в течение двух дней — это не твой стиль. Все, что тебе сейчас надо, старина, — это хорошенько знающая свое дело проститутка. Только не говори мне, что все еще горюешь по своей актрисе!
   Эллиот с горечью рассмеялся:
   — Если бы все было так просто, Уинтроп!
   Майор озадаченно приподнял бровь и красноречивым жестом обвел кавардак, все еще царивший в комнате.
   — Уверен, здесь без юбки не обошлось, — заявил майор, но Эллиот лишь покачал головой и еще глубже погрузился в воду.
   — Поступай как знаешь, Рэннок, — сказал Уинтроп, — но у тебя присутствуют все признаки человека с разбитым сердцем. Это тем более удивительно, что никто из нас и не подозревал, что у тебя есть сердце.
   — Ах, Мэт! — пробормотал Эллиот, мрачно усмехнувшись. — Очень сведущий в этих вопросах человек заявил мне, что у меня нет не только сердца, но и порядочности моральных принципов и чести.
   — Будь я проклят, — проворчал сэр Хью, допивая кофе, — если это не та самая деревенская девчонка из Эссекса!
   — Твоя загадочная любовница? — встрепенулся Уинтроп. — Кто же она такая, Эллиот?
   — Шерше ля фам! — певучим голоском произнес Кембл из смежной комнаты. — От них одно беспокойство. Я это давно говорил.
   Не обратив внимания на его слова, Эллиот опустил лицо в воду и, отплевываясь, снова появился над поверхностью.
   — Она племянница Трента, — произнес он. — Что за дьявольское невезение!
   — Ну и дела! — изумленно воскликнул Уинтроп. — Значит, у старого Трента была внучка? И ты с ней завел шашни? С благовоспитанной леди, а не с деревенской прелестницей?
   — Я и не знал, что их родословная по этой линии не оборвалась, — пробормотал себе под нос сэр Хью, — если не считать маменькина сынка Стивена.
   — Ты ошибся, — мрачно промолвил Эллиот, — есть еще две внучки и внук. Это дети Максвелла, младшего сына старого лорда.
   — Максвелла? — задумчиво повторил Уинтроп. — Гм-м… я помню только Фредерика, он был храбрым солдатом. Погиб, кажется, в Бусако.
   Фредерик. Португалия. Побочное дитя аристократа. Эллиот вдруг осознал, что правда лежала на поверхности и он бы все понял, если бы задумался. Много ли в Англии дворянских семейств по фамилии Стоун? Наверное, не больше двух десятков, но ему и в голову не пришло воссоздать из кусочков полную картину.
   — Да, я помню Макса Стоуна, — пробормотал Хью. — Парень занимался живописью или какой-то другой чепухой. Тридцать лет назад об этом было много разговоров. Кажется, его мачеха запретила ему поступать в — как там ее называют? — Королевскую Академию искусств. Парень да ушел из дома и уехал то ли в Италию, то ли в какое-то другое место. Но он же умер…
   — Умер, — сказал Эллиот, — но только в Эссексе и всего несколько лет назад.
   Уинтроп тяжело вздохнул:
   — Черт возьми, Эллиот! Чем ты думал? Завести интрижку племянницей Джанет! Ты меня удивляешь. Сэр Хью энергично хлопнул себя по колену.
   — Молодчина, мой мальчик! Пусть они теперь попрыгают, хотел бы я видеть физиономию старой мегеры Гонории, когда она разгадала хитроумность твоего плана.
   — Я видел это своими глазами, дядюшка, и, уверяю тебя, зрелище было не из приятных, — сказал Эллиот, — кстати, никакого плана не было. Я даже не знал, кем является эта молодая леди.
   — Правдоподобное объяснение, мой мальчик, — сказал сэр Хью, хлопнув ладонью по подлокотнику. — Его и придерживайся.
   — Послушай, Хью! — сердито воззрился на него Эллиот. — Я действительно ничего не знал!
   — Но почему же она… — Уинтроп замолчал, не закончив фразу, остановленный сердитым взглядом Эллиота.
   — Я не знаю. Но достаточно сказать, что я не открылся ей, не назвал своего полного имени.
   — Иисусе Христе, Рэннок! Но ведь ты не… — У майора не хватило слов, чтобы задать вопрос.
   — Да, черт возьми, да! — с горечью ответил Эллиот. — Разумеется, я это сделал. Что еще можно ожидать от такого законченного мерзавца, как я, Мэт? Конечно, я не мог остановиться.
   — Силы небесные! — пробормотал Уинтроп. — Что же теперь будет?
   — Очевидно, теперь уже не будет ничего. И должен сказать вам, джентльмены, что тот болван, который назвал женщин слабым полом, наверняка не встречался с этой женщиной. Мне повезло, что я остался жив, когда она узнала, кто я такой.
   — Узнала? — воскликнул Хью. — Боже мой, неужели она знает, кто ты такой?
   — Узнала, — пробормотал Эллиот. — Но не тревожься дядюшка. Она не намерена поддерживать отношения с маркизом Рэнноком. Ее семейство считает меня мерзким, жестоким чудовищем.
   — Ну, достаточно утренних задушевных разговоров джентльмены, — решительно прервал их Кембл. — Вынимайте из ванны его искалеченные ягодицы, и я в мгновение ока побрею, одену и приготовлю к выходу этого господина.
   — К выходу? — простонал Эллиот, но было поздно, его бесцеремонно вытащили из воды.
   — К выходу, — решительно подтвердил Уинтроп. — Мы не будем стоять в стороне и равнодушно наблюдать, как ты убиваешь себя спиртным из-за женщины.
   — Вот именно, — добавил сэр Хью. — В клубе сегодня делают ставки на победителя в матче между О’Коннелом и Дженнингсом. Спорт и немного свежего воздуха — это то, что нужно, мой мальчик!
 
   От унизительных высказываний сэра Хью в адрес Гонории Стоун у нее должны бы, кажется, гореть уши, тем не менее старая мегера сидела как ни в чем не бывало в кресле посреди библиотеки Эванджелины, очень довольная собой, чувствуя собственное моральное превосходство и считая себя вправе поучать всех не столь высокоморальных людей, в том числе и свою заблудшую внучку.
   Вдовствующая графиня тщательно расправила складки на черной бомбазиновой юбке и аккуратно положила на колени черный ридикюль.
   — Благодарю вас, мисс Стоун, за то, что согласились принять меня. Я была очень рада узнать, что мы обе желаем добра Майклу.
   Эванджелина исподтишка окинула вдову своего деда недоверчивым взглядом. Как она и предсказывала, эта дама появилась здесь нынче утром, но без своих приспешников, причем демонстрируя нетипичное для нее почтение, которое противоречило неприязненному выражению ее глаз. Сегодня вдовствующая графиня была любезна. Даже сердечна. «Наверное, многое у нее поставлено на карту, если она устроила такое представление», — подумала Эванджелина.
   Тонкие губы леди Трент сложились в напряженную улыбку.
   — Я вижу, что вы настроены очень решительно, моя дорогая. Но умоляю, подумайте о Майкле и о многочисленных привилегиях, которые ваш дядя и я могли бы ему предоставить.
   — Если бы вы захотели обеспечить моего брата, то давно сделали бы это, — сказала Эванджелина. — А кроме того, я боюсь, что Майклу было бы несладко жить под вашим попечительством, потому что он рос, окруженный заботой и вниманием, ему прививалась любовь к искусству.
   Графиня прищурила глаза и сложила на коленях узкие, затянутый в перчатки руки.
   — Если вы утверждаете, что желаете добра своему брату, мисс Стоун, то объясните, какие отношения связывают вас с маркизом Рэнноком. Не думаю, что он подходящая компания для такого нежного мальчика, как Майкл. — В ее взгляде мелькнуло и тут же погасло что-то похожее на отчаяние.
   Эванджелина вдруг начала кое-что понимать. Этот визит был связан не с Майклом, а с Эллиотом. Было совершенно ясно, что леди Трент не терпится получить какую-то информацию. И еще Эванджелина чувствовала, что за внешней любезностью скрывается едва сдерживаемая ярость. Поэтому Эви, вздернув подбородок, придала своему взгляду полное безразличие.
   — Благодарю вас, миледи, за заботу. Смею вас заверить, что мои отношения с лордом Рэнноком никоим образом не отразятся на Майкле.
   — Чрезвычайно приятно это слышать. На днях я была свидетелем того, как он называет вас уменьшительным именем, а это подразумевает неподобающую фамильярность. — Леди Трент деликатно отхлебнула глоточек кофе.
   — Осторожнее, миледи, — тихо предупредила Эванджелина. — Вас примут под крышей этого дома, когда бы вы ни пожелали навестить нас, однако я не потерплю никаких оскорбительных намеков ни в свой адрес, ни в отношении его светлости.
   Леди Трент вскинула треугольные брови.
   — Дорогая девочка, можете быть уверены, что ничто из сказанного мною не ухудшит репутацию Рэннока! Более того подробного рода высказывания о собственной персоне доставляют ему удовольствие.
   Эванджелина, глядя в глаза леди Трент, отважно заявила.
   — Мне почти ничего не известно о репутации его светлости, но, уверяю вас, я не принадлежу к числу его завоеваний.
   Графиня с грохотом поставила на стол кофейную чашку. И было заметно, как у нее дрожат пальцы.
   — Если вы вздумаете использовать его против нас, мисс Стоун, то быстро поймете, кто кого использует. Он никогда на вас не женится.
   — Вы так думаете, миледи? — спросила Эванджелина, притворившись святой невинностью. — Но ведь он предлагал мне выйти за него замуж. Причем не раз. — Заметив, как побледневшее лицо леди Трент постепенно багровеет, Эванджелина поспешила успокоить свою совесть. Ведь он действительно предлагал ей выйти за него замуж, не так ли? Пусть даже он делал это не всерьез, но ведь это было.
   — Полно вам, мисс Стоун! Неужели вы этому поверили? Этот человек совращает невинных. Что еще ему нужно от вас?
   Эванджелина вновь наивно подняла брови и округлила глаза. .
   — Не может быть, миледи! Уверяю вас, он вел себя как подобает джентльмену — очень благородно!
   Ужас, отразившийся на лице леди Трент, лишь подтвердил подозрения Эванджелины.
   — Мисс Стоун, если он всерьез предлагал вам выйти за него замуж, то этому может быть лишь одно объяснение: Рэннок пытается взять контроль над судьбой моего наследника… то есть наследника моего пасынка.
   — Мне кажется, миледи, что он не знал, кто я такая, когда мы впервые встретились, — мило поведала Эванджелина. У нее возникли кое-какие угрызения совести. Но в данном случае ложь была необходима.
   — Дорогая девочка, неужели ты такая безмозглая, что веришь всему этому вздору? Ты думаешь, что если спряталась в этой деревне в двадцати с небольшим милях от Лондона, то Рэннок не мог без труда узнать о твоем сущетвовании? О разрыве Макса Стоуна со своей семьей много говорили в свете.