Страница:
Какой-то карликового роста художник по костюмам. Не делай этого, поучал он себя. Пользуйся своим ростом, не воспринимай его как недостаток, а извлекай из него выгоду. Корал заметит его только в том случае, если он станет самым лучшим художником или самым лучшим ее другом. Он поклялся стать и тем, и другим.
На следующий день он набросал у Живанши восемь моделей. Имя Корал открывало все двери. Сам Хуберт де Живанши вышел его встретить. На нем был портновский рабочий халат. Он обращался к Колину с учтивостью английского графа. В конце концов рисунки Колина были разбросаны на четырех страницах парижского выпуска журнала. Вместе Колин и Корал начали вводить новое в оформление журнала.
Колин понимал направление моды, ее суть. Иногда он видел в костюме даже больше, чем замышлял модельер. Он по-своему оказывал влияние на моду шестидесятых, но влияние его было не меньше, чем влияние Куанта или Куррежа. Когда «Дивайн» познакомил с ним Америку, посыпались приглашения из рекламных агентств и издательств. Корал тоже требовалось все больше рисунков. Колин упаковал свои скудные пожитки и уехал из Парижа в Нью-Йорк. Билет он купил только в один конец. Корал изменила его жизнь; однажды и ее жизнь изменится благодаря ему.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
На следующий день он набросал у Живанши восемь моделей. Имя Корал открывало все двери. Сам Хуберт де Живанши вышел его встретить. На нем был портновский рабочий халат. Он обращался к Колину с учтивостью английского графа. В конце концов рисунки Колина были разбросаны на четырех страницах парижского выпуска журнала. Вместе Колин и Корал начали вводить новое в оформление журнала.
Колин понимал направление моды, ее суть. Иногда он видел в костюме даже больше, чем замышлял модельер. Он по-своему оказывал влияние на моду шестидесятых, но влияние его было не меньше, чем влияние Куанта или Куррежа. Когда «Дивайн» познакомил с ним Америку, посыпались приглашения из рекламных агентств и издательств. Корал тоже требовалось все больше рисунков. Колин упаковал свои скудные пожитки и уехал из Парижа в Нью-Йорк. Билет он купил только в один конец. Корал изменила его жизнь; однажды и ее жизнь изменится благодаря ему.
ГЛАВА ВТОРАЯ
— У меня большая чистка! — подала Корал голос из шкафа, раньше принадлежавшего ее мужу. — Я выкидываю все вещи, на которых нет ярлыка с именем модельера!
Она вернулась из Парижа на следующий день после отъезда Гэрри Стэнтона. И не теряла времени: ей требовалось место в шкафу.
Майя смотрела на нее, стоя в дверях. На Корал были элегантные черные бархатные брюки, огромных размеров белая шелковая блузка и ярко-красная повязка вокруг головы как признак того, что она занимается домашней работой. Она была похожа на танцовщицу из какой-нибудь современной танцевальной труппы. «Дивайн» мог бы поместить ее фото с остроумным текстом внизу: «Одежда для уборки после развода с мужем».
— Папа когда-нибудь хотел установить надо мной свою опеку? — вдруг спросила Майя.
— Опеку? — повторила Корал. — Над тобой? — Она уселась на пятки и расхохоталась. Когда она перестала смеяться, глаза ее сузились. — Майя, ты только что видела, как сорокавосьмилетний мужчина отбросил все свои обязательства и уехал туда, где можно загорать круглый год. Чего ради он бы стал связываться с восемнадцатилетней дочерью?
Майя опустила Глаза.
— Может быть, я смогла бы заботиться о нем?
— Возможно, он встречается с какой-нибудь девушкой твоего возраста! Только представь себе, как неловко ты себя будешь чувствовать. Ведь ты всегда придерживалась строгих правил!
Глаза Майи наполнились слезами, но она упорно не отводила своего взгляда от пристальных голубых глаз матери. Корал покачала головой и стала снова резать бумагу для полок в шкафу.
— Мы теперь одни, Майя, без твоего драгоценного папочки. Мы могли бы в своих интересах использовать сложившуюся ситуацию.
— Как? — Уголки губ у Майи опустились, и она все-таки расплакалась. Она сердилась на себя за свою слабость. — Ты всегда подло вела себя!
— Не очень-то приятно видеть, как ты хнычешь и скулишь из-за своего дорогого папочки, — резко сказала Корал.
— Если бы ты вместо своего глупого журнала больше времени уделяла ему…
Корал сурово улыбнулась.
— Мой глупый журнал позволяет оплачивать счета. У твоего отца не очень-то получалось обеспечивать семью. Послушай, Майя, все девочки боготворят своих отцов и ненавидят матерей. Так уж повелось. Давай попробуем проявить немного оригинальности, а?
Майя отвернулась и выбежала из комнаты. Корал закусила губы и вколола очередную кнопку. В свое время Майя уже стоила ей раннего продвижения по службе в журнале. Очень давно, когда она была беременна и работала в «Дивайн», ее босс Мэйнард Коулз страдала алкоголизмом. Ллойд Брукс, президент и владелец журнала, вызвал Корал в свой кабинет. Он всегда с ней заигрывал, а она не препятствовала. Но одного взгляда на ее увеличивающийся живот было достаточно, и он пробормотал: «Забудь об этом!» Она знала, абсолютно точно знала, что не вынашивай она в тот момент Майю, она бы стала самым молодым главным редактором за всю историю «Дивайн».
Мэйнард прошла краткое дорогое лечение в отдаленном курортном местечке, а сотрудники журнала тщательно это скрывали. Корал с горечью думала о том, что могла бы стать главным редактором, а Мэйнард ушла бы на заслуженный отдых. Глядя на Майю, она не могла не вспоминать о том, в чем ей отказали.
В последующие недели мать и дочь переживали период трудного для них обеих затишья. Друг с другом они пытались быть вежливыми. Все шло нормально до тех пор, пока однажды Майя, вернувшись из школы домой, не застала там Корал. Она рано вернулась с работы. Шторы были закрыты. В руке она держала стакан виски. Это было настолько необычно, что страх охватил Майю.
— Что-то случилось с папой? — догадалась она.
— Сядь, дорогая, — безжизненным голосом сказала Корал.
Майя без слов повиновалась, она пристально смотрела на Корал. Корал была пьяна.
— Сегодня утром твой отец погиб в автомобильной катастрофе, — заявила Корал, Майя продолжала на нее смотреть… Впервые глаза матери не имели четких очертаний. Казалось, они разделились на множество мелких ярко-голубых кусочков. — Да ведь он никогда и не был лучшим в мире водителем! — вдруг сказала Корал. — Эти проклятые трассы!
Услышанное привело Майю в смятение. Она смотрела, как Корал непрерывно отпивала из стакана хайбол. Кончились еженедельные звонки, которых она так ожидала. Папа больше не ждал ее в купающейся в солнечных лучах Калифорнии. План навестить его этим летом ушел в небытие. Она никогда его не навестит, никогда его больше не увидит.
Корал протянула к ней руки.
— Теперь мы остались одни, дорогая. Нам надо ценить друг друга. Ключевые слова шестидесятых — родственные отношения и любовь. Давай работать в этом направлении! Где-то в глубине прячется моя любовь. Помоги мне ее найти, Майя.
Майя смотрела и не верила. Ей хотелось сказать, что теперь уже слишком поздно. Мать плакала у нее на руках.
Очень-очень поздно. Но она ничего не сказала. Что-то в глубине души заставляло ее винить в этой потере мать. И всегда будет заставлять.
Мне все равно, мне все равно, мне все равно… Маккензи Голдштайн мысленно повторяла эти слова, а Норман Гершон, чересчур тяжелый семнадцатилетний подросток, все нависал над ней. С его шеи капал пот, а нижняя часть его тела все дергалась и толкала ее. Шел 1962 год, и Маккензи теряла свою девственность. Ей было шестнадцать лет, и ей очень хотелось иметь черный кожаный жакет.
— Поторопись, Норм, — прокричал приятель в дверь котельной.
— Заткнись! — откликнулся Норм прямо ей в ухо. Она округлила глаза. Но одежда играла такую большую роль! Чем по сравнению с ней был один час неудобства и скуки? В конце всего этого она получит жакет, а это главное. Она сказала своему брату, что ради жакета пойдет на все, даже будет работать в отцовском магазине. А потом он предложил ей эту мысль.
— Двадцать пять с каждого, — сказал Реджи четырем парням, собравшимся в темной котельной многоквартирного дома. — Пойдет, Мак?
Маккензи пожала плечами.
— Одежду я снимать не буду, пусть будет темно, все должны пользоваться презервативами.
— Подходит, ребята? — спросил Реджи, те что-то пробормотали в знак согласия.
Пол в котельной был бетонным. Реджи принес два одеяла и попросил всех парней снять пиджаки. Несмотря на эти меры, спина ее болела, а Норман все продолжал.
— Что ты застрял, Норм? — поинтересовался кто-то и захихикал. — Еще не привык к настоящему делу?
— Иду! — проворчал Норман прямо ей в ухо.
— Ну давай уже! — подогнала его Маккензи. Это было насилие. Грубое и скучное, мрачно подумала она. Но девушкам приходится это терпеть, чтобы получить то, что они хотят.
— О-о-о… — дернулся Норман. — А-а-хх! — Он свалился на нее, и она его столкнула.
— Там еще твой презерватив. Не укладывайся на мне спать, бревно. Гони монету и помни: если кому-нибудь расскажешь, клянусь, Реджи тебя убьет!
— Да… да…
Норман вытер пот, застегнул брюки и ухмыльнулся. Она немного подвинулась на импровизированной постели, пытаясь поудобнее устроиться. Она ждала четвертого посетителя. Она подумала о кожаном жакете, который уже трижды примеряла. Это была просто фантастика. Он был такой мягкий.
Она различала силуэт четвертого парня, нерешительно стоявшего перед ней. Она не знала его.
— Поскорее, — поторопила она. — Надел презерватив?
— Да. — Он стянул брюки и припал к ней.
С этими неуклюжими коренастыми мальчишками, живущими в Бронксе, она и познала секс. И этот опыт не заставил ее жаждать продолжения. Секс — это немного больше, чем простая терпеливость. Надо ждать, пока парень пыхтит и сопит. Один их них попытался прикоснуться к ее груди, но она откинула его руки. Никто не осмелится ее поцеловать. Презервативы были проверены.
— Я не собираюсь забеременеть и секундой раньше того, как мне исполнится тридцать лет, — поклялась Маккензи. А может быть, и тогда будет слишком рано. В детях нет ничего шикарного. Если только у тебя мешки не набиты деньгами.
Она заметила, что парня, взгромоздившегося на нее сверху, она ощущает совсем иначе. Она лежала так же, как и с теми, другими, но он держал ее по-другому, обнимал руками ее тело. И он не просто толкал ее, а двигался медленно, искусно. Она почувствовала, что ее охватывает возбуждение, а внизу у нее стало влажно. Еще * * *несколько минут его энергичных движений в полной тишине, и он увеличил их скорость; она почувствовала оргазм. Она схватила его за плечи, но рот не открывала и ничего не говорила. Когда и он достиг высшей точки, она спросила, как его зовут.
— Эдди, — спокойно сказал он и натянул свои брюки. — Твой брат — сводник, ты знаешь об этом?
— Тебе же понравилось, на что же ты жалуешься?
— Да и тебе понравилось.
Она встала и подтолкнула его к двери.
— Вот твой пиджак. Если ты кому-нибудь что-нибудь расскажешь, мой брат убьет тебя, ясно?
Он ушел вместе со всеми остальными. Она взяла одеяло и поспешила вернуться в квартиру. Она долго принимала ванну. В своей спальне Маккензи жадно пересчитала доллары. Ну а теперь — к творческой стороне дела: как объяснить матери, откуда взялись деньги?
В восемнадцать лет Майя была красавицей. Блондинка, как и ее отец, она выглядела истинной американкой. Высокого роста, волосы до плеч, короче никогда не стриглась. Ее подруга Карен считала, что она просто хочет быть полной противоположностью своей матери, которая практически брилась наголо. Корал считала, что короткая стрижка придает женщине современный облик. Майю угнетали редкие визиты Корал в школу, ее страшили неизменно следовавшие за ними вопросы типа:
— Твоя мать актриса или еще кто-нибудь в этом роде?
— Нет, она редактор журнала мод.
— Блеск! Она и правда выглядит не как все. Одевалась Корал очень броско. Ее клинообразную стрижку подчеркивали объемные пальто и капюшоны, шали, шарфы и накидки. Она хотела, чтобы и Майя одевалась так, но дочь яростно сопротивлялась. Когда Корал ей что-нибудь покупала, она всегда пыталась по-своему откорректировать костюм: добавляла блузку с рюшами, шаль с бахромой — что-нибудь мягкое, что скрадывало рубленые формы.
— Неверно, неверно, неверно! — Корал вздыхала, когда видела изменения, внесенные Майей. — У тебя это выглядит как в «Литл Уимен».
По вечерам Корал обычно не было дома из-за поздних заседаний и деловых обедов. Когда очередной выпуск журнала был готов к печати, она пригласила на обед Уэйленда. Уэйленд Гэррити недавно стал директором самого модного нью-йоркского магазина «Хедквотерз», или «ХК», как его часто называли. Майя любила, когда он приходил. Она выбежала, чтобы приветствовать своего друга. Они не виделись несколько месяцев.
— Ты стала просто красавицей, голубушка, — сказал он, приподнял ее подбородок и профессиональным глазом оглядел ее. Корал в это время смешивала напитки. — Ты унаследовала самое лучшее от каждого из родителей.
Майя вся светилась от проявленного к ней внимания. Корал с мартини в руках немедленно оказалась рядом.
— Каковы же мои лучшие черты, Уэйленд? — спросила она, подавая ему стакан.
Он рассмеялся.
— Каждый, кто так тщательно накладывает грим, как это делаешь ты, знает каждый миллиметр своего лица, милая Корал.
Корал подала коктейль Майе.
— Майя, я хочу, чтобы и ты присоединилась к этому тосту! Уэйленд! В этом доме ты обедаешь в последний раз…
— Потому что я сказал, что Майя красавица?
— Нет! Мне так хочется сказать! Мы переезжаем в Манхэттен!
— Что? — вскрикнула Майя, а Уэйленд сказал:
— Правда?
— Я нашла замечательную квартиру в нескольких кварталах от тебя по Пятьдесят седьмой авеню! — провозгласила Корал. Она села, аккуратно положив ногу на ногу. Для Уэйленда она всегда тщательно одевалась, и сегодня на ней был черный брючный костюм от Диора. — Это почти напротив «Карнеги Холл». Комнаты прекрасных размеров! Опять жить в многоквартирном доме — это просто божественно! — Она отпила из своего стакана.
— Но… как же быть с этим домом? — спросила Майя.
— С сегодняшнего утра он продается! — радостно сообщила Корал. — Поддерживай чистоту в своей комнате.
— Я… — Майя запнулась, — ты даже не спросила о моем мнении.
Корал засмеялась своим серебристым смехом.
— О твоем мнении? Ты веришь современным детям, Уэйленд?
Уэйленд с сочувствием посмотрел на Майю.
— Корал, ведь Майя знает только этот дом. Здесь ее корни…
— Я ее пересажу. — Корал опять наполнила его стакан. — Это будет нетрудно, поверь мне. Подожди немного, и ты увидишь панораму города. Там просто необходимо устраивать вечеринки с толпами людей. Наигрывающий какую-то мелодию пианист, яркий свет… Уэйленд, мне потребуется твой совет. Ты просто гений в выборе освещения.
Майя выбежала из комнаты.
— Ну что мне делать с этой девчонкой? — спросила Корал и сделала глоток из стакана.
— Но ты довольно жестким образом сообщила ей новость.
— О, пожалуй! Гэрри Стэнтон похоронил меня здесь на семнадцать лет, и я выдержала это ради Майи. Теперь я хочу уехать туда, где я должна жить. Я буду устраивать вечера, будет много веселья и мужчин! Да, мужчин, не смотри так удивленно! Я самым позорным образом забросила свою личную жизнь.
— Почему бы тебе не постараться и не улучшить свои взаимоотношения с Майей? — предложил Уэйленд.
— Я устала от попыток с ней поладить! — Корал вздохнула и налила в стакан еще. — В ее глазах я убийца. Она считает, что это я убила ее драгоценного папочку. Послушай, дорогой, я никогда по-настоящему не хотела ребенка.
Уэйленд внимательно на нее посмотрел. Она прикурила.
— Не смотри так на меня. Мне бы хотелось любить ее. Она была таким чудным ребенком с большими голубыми глазами. Когда она подросла, то стала восхищаться своим отцом и всегда вставала на его сторону. Эти двое изо всех сил старались, чтобы я чувствовала себя виноватой из-за того, что не являюсь хорошей сельской домохозяйкой. Что ж, все могли видеть: я ею не была.
— Почему ты вышла за него замуж? — спросил Уэйленд.
— Я была наивна. — Корал рассмеялась. — Я хотела убежать от своих родителей, Майя оказалась чистой случайностью. Сначала моему стилю пытались помешать родители, потом муж, теперь дочь! На этот раз никто не сможет помешать мне сделать именно то, что я хочу.
В своей комнате Майя звонила подруге Карен.
— Мама продает наш дом! — выпалила она в телефонную трубку. — Мы будем жить в городе! О Карен, я готова убить себя!
— Не будь такой глупенькой! Я буду приезжать к тебе в гости на субботу и воскресенье. Мы сможем куда-нибудь ходить. Ты сообщила Бобу Уилкену?
— Он даже не заметит, что я переехала.
— Ты шутишь? Я сбегаю к нему завтра и скажу: «Ведь это ужасно! Майя Стэнтон переезжает в Манхэттен».
— Не надо…
В ту ночь, лежа в кровати, она смотрела в окно и думала. Их последнее свидание с Бобби закончилось провалом. Они подъехали к дому после кино, и он попробовал прикоснуться к ее груди. Ее охватила паника, и она выскочила из машины, даже не попрощавшись. Это была их последняя встреча с Бобби, высоким, спокойным, беспечным мальчишкой. Неважно, что он был заводилой в школе, никто ему не давал права лапать ее на первом же свидании. Она думала, что будет с ним целоваться, но он оказался слишком неуклюжим, слишком нетерпеливым, слишком торопливым. Она запаниковала, ее чуть не вырвало, когда он захотел прикоснуться к ней. Она убедила себя, что только очень ласковый и добрый мужчина сможет поцеловать и коснуться ее. В ту ночь она плакала в постели. Будущее казалось ей очень мрачным.
Корал, насколько это было возможно, постаралась из переезда сделать мелодраму. Вся мебель пошла с аукциона. Корал считала, что все должно быть новым. Ей открывался шанс переделать себя, изобрести себя заново. Она сможет возродиться в Манхэттене. Молодой художник-авангардист расчистил всю квартиру, в хаотичном порядке расставил только легкие, сделанные на заказ стулья. Все вещи спрятали во встроенных шкафах, и комнаты оказались пустыми. На лакированном столике для кофе были навалены кучи новых книг. А сияющая кухня из нержавейки бросала вызов каждому, кто попытался бы оставить там какие-то следы пищи. Сцена была подготовлена для Корал, блистательной леди, добившейся всего собственными усилиями. Ей было сорок пять, в профессиональном плане она достигла вершины, оставалось забраться только на одну ступеньку. Ступеньку, на которой ненадежно стояла Мэйнард Коулз, главный редактор.
Она вернулась из Парижа на следующий день после отъезда Гэрри Стэнтона. И не теряла времени: ей требовалось место в шкафу.
Майя смотрела на нее, стоя в дверях. На Корал были элегантные черные бархатные брюки, огромных размеров белая шелковая блузка и ярко-красная повязка вокруг головы как признак того, что она занимается домашней работой. Она была похожа на танцовщицу из какой-нибудь современной танцевальной труппы. «Дивайн» мог бы поместить ее фото с остроумным текстом внизу: «Одежда для уборки после развода с мужем».
— Папа когда-нибудь хотел установить надо мной свою опеку? — вдруг спросила Майя.
— Опеку? — повторила Корал. — Над тобой? — Она уселась на пятки и расхохоталась. Когда она перестала смеяться, глаза ее сузились. — Майя, ты только что видела, как сорокавосьмилетний мужчина отбросил все свои обязательства и уехал туда, где можно загорать круглый год. Чего ради он бы стал связываться с восемнадцатилетней дочерью?
Майя опустила Глаза.
— Может быть, я смогла бы заботиться о нем?
— Возможно, он встречается с какой-нибудь девушкой твоего возраста! Только представь себе, как неловко ты себя будешь чувствовать. Ведь ты всегда придерживалась строгих правил!
Глаза Майи наполнились слезами, но она упорно не отводила своего взгляда от пристальных голубых глаз матери. Корал покачала головой и стала снова резать бумагу для полок в шкафу.
— Мы теперь одни, Майя, без твоего драгоценного папочки. Мы могли бы в своих интересах использовать сложившуюся ситуацию.
— Как? — Уголки губ у Майи опустились, и она все-таки расплакалась. Она сердилась на себя за свою слабость. — Ты всегда подло вела себя!
— Не очень-то приятно видеть, как ты хнычешь и скулишь из-за своего дорогого папочки, — резко сказала Корал.
— Если бы ты вместо своего глупого журнала больше времени уделяла ему…
Корал сурово улыбнулась.
— Мой глупый журнал позволяет оплачивать счета. У твоего отца не очень-то получалось обеспечивать семью. Послушай, Майя, все девочки боготворят своих отцов и ненавидят матерей. Так уж повелось. Давай попробуем проявить немного оригинальности, а?
Майя отвернулась и выбежала из комнаты. Корал закусила губы и вколола очередную кнопку. В свое время Майя уже стоила ей раннего продвижения по службе в журнале. Очень давно, когда она была беременна и работала в «Дивайн», ее босс Мэйнард Коулз страдала алкоголизмом. Ллойд Брукс, президент и владелец журнала, вызвал Корал в свой кабинет. Он всегда с ней заигрывал, а она не препятствовала. Но одного взгляда на ее увеличивающийся живот было достаточно, и он пробормотал: «Забудь об этом!» Она знала, абсолютно точно знала, что не вынашивай она в тот момент Майю, она бы стала самым молодым главным редактором за всю историю «Дивайн».
Мэйнард прошла краткое дорогое лечение в отдаленном курортном местечке, а сотрудники журнала тщательно это скрывали. Корал с горечью думала о том, что могла бы стать главным редактором, а Мэйнард ушла бы на заслуженный отдых. Глядя на Майю, она не могла не вспоминать о том, в чем ей отказали.
В последующие недели мать и дочь переживали период трудного для них обеих затишья. Друг с другом они пытались быть вежливыми. Все шло нормально до тех пор, пока однажды Майя, вернувшись из школы домой, не застала там Корал. Она рано вернулась с работы. Шторы были закрыты. В руке она держала стакан виски. Это было настолько необычно, что страх охватил Майю.
— Что-то случилось с папой? — догадалась она.
— Сядь, дорогая, — безжизненным голосом сказала Корал.
Майя без слов повиновалась, она пристально смотрела на Корал. Корал была пьяна.
— Сегодня утром твой отец погиб в автомобильной катастрофе, — заявила Корал, Майя продолжала на нее смотреть… Впервые глаза матери не имели четких очертаний. Казалось, они разделились на множество мелких ярко-голубых кусочков. — Да ведь он никогда и не был лучшим в мире водителем! — вдруг сказала Корал. — Эти проклятые трассы!
Услышанное привело Майю в смятение. Она смотрела, как Корал непрерывно отпивала из стакана хайбол. Кончились еженедельные звонки, которых она так ожидала. Папа больше не ждал ее в купающейся в солнечных лучах Калифорнии. План навестить его этим летом ушел в небытие. Она никогда его не навестит, никогда его больше не увидит.
Корал протянула к ней руки.
— Теперь мы остались одни, дорогая. Нам надо ценить друг друга. Ключевые слова шестидесятых — родственные отношения и любовь. Давай работать в этом направлении! Где-то в глубине прячется моя любовь. Помоги мне ее найти, Майя.
Майя смотрела и не верила. Ей хотелось сказать, что теперь уже слишком поздно. Мать плакала у нее на руках.
Очень-очень поздно. Но она ничего не сказала. Что-то в глубине души заставляло ее винить в этой потере мать. И всегда будет заставлять.
Мне все равно, мне все равно, мне все равно… Маккензи Голдштайн мысленно повторяла эти слова, а Норман Гершон, чересчур тяжелый семнадцатилетний подросток, все нависал над ней. С его шеи капал пот, а нижняя часть его тела все дергалась и толкала ее. Шел 1962 год, и Маккензи теряла свою девственность. Ей было шестнадцать лет, и ей очень хотелось иметь черный кожаный жакет.
— Поторопись, Норм, — прокричал приятель в дверь котельной.
— Заткнись! — откликнулся Норм прямо ей в ухо. Она округлила глаза. Но одежда играла такую большую роль! Чем по сравнению с ней был один час неудобства и скуки? В конце всего этого она получит жакет, а это главное. Она сказала своему брату, что ради жакета пойдет на все, даже будет работать в отцовском магазине. А потом он предложил ей эту мысль.
— Двадцать пять с каждого, — сказал Реджи четырем парням, собравшимся в темной котельной многоквартирного дома. — Пойдет, Мак?
Маккензи пожала плечами.
— Одежду я снимать не буду, пусть будет темно, все должны пользоваться презервативами.
— Подходит, ребята? — спросил Реджи, те что-то пробормотали в знак согласия.
Пол в котельной был бетонным. Реджи принес два одеяла и попросил всех парней снять пиджаки. Несмотря на эти меры, спина ее болела, а Норман все продолжал.
— Что ты застрял, Норм? — поинтересовался кто-то и захихикал. — Еще не привык к настоящему делу?
— Иду! — проворчал Норман прямо ей в ухо.
— Ну давай уже! — подогнала его Маккензи. Это было насилие. Грубое и скучное, мрачно подумала она. Но девушкам приходится это терпеть, чтобы получить то, что они хотят.
— О-о-о… — дернулся Норман. — А-а-хх! — Он свалился на нее, и она его столкнула.
— Там еще твой презерватив. Не укладывайся на мне спать, бревно. Гони монету и помни: если кому-нибудь расскажешь, клянусь, Реджи тебя убьет!
— Да… да…
Норман вытер пот, застегнул брюки и ухмыльнулся. Она немного подвинулась на импровизированной постели, пытаясь поудобнее устроиться. Она ждала четвертого посетителя. Она подумала о кожаном жакете, который уже трижды примеряла. Это была просто фантастика. Он был такой мягкий.
Она различала силуэт четвертого парня, нерешительно стоявшего перед ней. Она не знала его.
— Поскорее, — поторопила она. — Надел презерватив?
— Да. — Он стянул брюки и припал к ней.
С этими неуклюжими коренастыми мальчишками, живущими в Бронксе, она и познала секс. И этот опыт не заставил ее жаждать продолжения. Секс — это немного больше, чем простая терпеливость. Надо ждать, пока парень пыхтит и сопит. Один их них попытался прикоснуться к ее груди, но она откинула его руки. Никто не осмелится ее поцеловать. Презервативы были проверены.
— Я не собираюсь забеременеть и секундой раньше того, как мне исполнится тридцать лет, — поклялась Маккензи. А может быть, и тогда будет слишком рано. В детях нет ничего шикарного. Если только у тебя мешки не набиты деньгами.
Она заметила, что парня, взгромоздившегося на нее сверху, она ощущает совсем иначе. Она лежала так же, как и с теми, другими, но он держал ее по-другому, обнимал руками ее тело. И он не просто толкал ее, а двигался медленно, искусно. Она почувствовала, что ее охватывает возбуждение, а внизу у нее стало влажно. Еще * * *несколько минут его энергичных движений в полной тишине, и он увеличил их скорость; она почувствовала оргазм. Она схватила его за плечи, но рот не открывала и ничего не говорила. Когда и он достиг высшей точки, она спросила, как его зовут.
— Эдди, — спокойно сказал он и натянул свои брюки. — Твой брат — сводник, ты знаешь об этом?
— Тебе же понравилось, на что же ты жалуешься?
— Да и тебе понравилось.
Она встала и подтолкнула его к двери.
— Вот твой пиджак. Если ты кому-нибудь что-нибудь расскажешь, мой брат убьет тебя, ясно?
Он ушел вместе со всеми остальными. Она взяла одеяло и поспешила вернуться в квартиру. Она долго принимала ванну. В своей спальне Маккензи жадно пересчитала доллары. Ну а теперь — к творческой стороне дела: как объяснить матери, откуда взялись деньги?
В восемнадцать лет Майя была красавицей. Блондинка, как и ее отец, она выглядела истинной американкой. Высокого роста, волосы до плеч, короче никогда не стриглась. Ее подруга Карен считала, что она просто хочет быть полной противоположностью своей матери, которая практически брилась наголо. Корал считала, что короткая стрижка придает женщине современный облик. Майю угнетали редкие визиты Корал в школу, ее страшили неизменно следовавшие за ними вопросы типа:
— Твоя мать актриса или еще кто-нибудь в этом роде?
— Нет, она редактор журнала мод.
— Блеск! Она и правда выглядит не как все. Одевалась Корал очень броско. Ее клинообразную стрижку подчеркивали объемные пальто и капюшоны, шали, шарфы и накидки. Она хотела, чтобы и Майя одевалась так, но дочь яростно сопротивлялась. Когда Корал ей что-нибудь покупала, она всегда пыталась по-своему откорректировать костюм: добавляла блузку с рюшами, шаль с бахромой — что-нибудь мягкое, что скрадывало рубленые формы.
— Неверно, неверно, неверно! — Корал вздыхала, когда видела изменения, внесенные Майей. — У тебя это выглядит как в «Литл Уимен».
По вечерам Корал обычно не было дома из-за поздних заседаний и деловых обедов. Когда очередной выпуск журнала был готов к печати, она пригласила на обед Уэйленда. Уэйленд Гэррити недавно стал директором самого модного нью-йоркского магазина «Хедквотерз», или «ХК», как его часто называли. Майя любила, когда он приходил. Она выбежала, чтобы приветствовать своего друга. Они не виделись несколько месяцев.
— Ты стала просто красавицей, голубушка, — сказал он, приподнял ее подбородок и профессиональным глазом оглядел ее. Корал в это время смешивала напитки. — Ты унаследовала самое лучшее от каждого из родителей.
Майя вся светилась от проявленного к ней внимания. Корал с мартини в руках немедленно оказалась рядом.
— Каковы же мои лучшие черты, Уэйленд? — спросила она, подавая ему стакан.
Он рассмеялся.
— Каждый, кто так тщательно накладывает грим, как это делаешь ты, знает каждый миллиметр своего лица, милая Корал.
Корал подала коктейль Майе.
— Майя, я хочу, чтобы и ты присоединилась к этому тосту! Уэйленд! В этом доме ты обедаешь в последний раз…
— Потому что я сказал, что Майя красавица?
— Нет! Мне так хочется сказать! Мы переезжаем в Манхэттен!
— Что? — вскрикнула Майя, а Уэйленд сказал:
— Правда?
— Я нашла замечательную квартиру в нескольких кварталах от тебя по Пятьдесят седьмой авеню! — провозгласила Корал. Она села, аккуратно положив ногу на ногу. Для Уэйленда она всегда тщательно одевалась, и сегодня на ней был черный брючный костюм от Диора. — Это почти напротив «Карнеги Холл». Комнаты прекрасных размеров! Опять жить в многоквартирном доме — это просто божественно! — Она отпила из своего стакана.
— Но… как же быть с этим домом? — спросила Майя.
— С сегодняшнего утра он продается! — радостно сообщила Корал. — Поддерживай чистоту в своей комнате.
— Я… — Майя запнулась, — ты даже не спросила о моем мнении.
Корал засмеялась своим серебристым смехом.
— О твоем мнении? Ты веришь современным детям, Уэйленд?
Уэйленд с сочувствием посмотрел на Майю.
— Корал, ведь Майя знает только этот дом. Здесь ее корни…
— Я ее пересажу. — Корал опять наполнила его стакан. — Это будет нетрудно, поверь мне. Подожди немного, и ты увидишь панораму города. Там просто необходимо устраивать вечеринки с толпами людей. Наигрывающий какую-то мелодию пианист, яркий свет… Уэйленд, мне потребуется твой совет. Ты просто гений в выборе освещения.
Майя выбежала из комнаты.
— Ну что мне делать с этой девчонкой? — спросила Корал и сделала глоток из стакана.
— Но ты довольно жестким образом сообщила ей новость.
— О, пожалуй! Гэрри Стэнтон похоронил меня здесь на семнадцать лет, и я выдержала это ради Майи. Теперь я хочу уехать туда, где я должна жить. Я буду устраивать вечера, будет много веселья и мужчин! Да, мужчин, не смотри так удивленно! Я самым позорным образом забросила свою личную жизнь.
— Почему бы тебе не постараться и не улучшить свои взаимоотношения с Майей? — предложил Уэйленд.
— Я устала от попыток с ней поладить! — Корал вздохнула и налила в стакан еще. — В ее глазах я убийца. Она считает, что это я убила ее драгоценного папочку. Послушай, дорогой, я никогда по-настоящему не хотела ребенка.
Уэйленд внимательно на нее посмотрел. Она прикурила.
— Не смотри так на меня. Мне бы хотелось любить ее. Она была таким чудным ребенком с большими голубыми глазами. Когда она подросла, то стала восхищаться своим отцом и всегда вставала на его сторону. Эти двое изо всех сил старались, чтобы я чувствовала себя виноватой из-за того, что не являюсь хорошей сельской домохозяйкой. Что ж, все могли видеть: я ею не была.
— Почему ты вышла за него замуж? — спросил Уэйленд.
— Я была наивна. — Корал рассмеялась. — Я хотела убежать от своих родителей, Майя оказалась чистой случайностью. Сначала моему стилю пытались помешать родители, потом муж, теперь дочь! На этот раз никто не сможет помешать мне сделать именно то, что я хочу.
В своей комнате Майя звонила подруге Карен.
— Мама продает наш дом! — выпалила она в телефонную трубку. — Мы будем жить в городе! О Карен, я готова убить себя!
— Не будь такой глупенькой! Я буду приезжать к тебе в гости на субботу и воскресенье. Мы сможем куда-нибудь ходить. Ты сообщила Бобу Уилкену?
— Он даже не заметит, что я переехала.
— Ты шутишь? Я сбегаю к нему завтра и скажу: «Ведь это ужасно! Майя Стэнтон переезжает в Манхэттен».
— Не надо…
В ту ночь, лежа в кровати, она смотрела в окно и думала. Их последнее свидание с Бобби закончилось провалом. Они подъехали к дому после кино, и он попробовал прикоснуться к ее груди. Ее охватила паника, и она выскочила из машины, даже не попрощавшись. Это была их последняя встреча с Бобби, высоким, спокойным, беспечным мальчишкой. Неважно, что он был заводилой в школе, никто ему не давал права лапать ее на первом же свидании. Она думала, что будет с ним целоваться, но он оказался слишком неуклюжим, слишком нетерпеливым, слишком торопливым. Она запаниковала, ее чуть не вырвало, когда он захотел прикоснуться к ней. Она убедила себя, что только очень ласковый и добрый мужчина сможет поцеловать и коснуться ее. В ту ночь она плакала в постели. Будущее казалось ей очень мрачным.
Корал, насколько это было возможно, постаралась из переезда сделать мелодраму. Вся мебель пошла с аукциона. Корал считала, что все должно быть новым. Ей открывался шанс переделать себя, изобрести себя заново. Она сможет возродиться в Манхэттене. Молодой художник-авангардист расчистил всю квартиру, в хаотичном порядке расставил только легкие, сделанные на заказ стулья. Все вещи спрятали во встроенных шкафах, и комнаты оказались пустыми. На лакированном столике для кофе были навалены кучи новых книг. А сияющая кухня из нержавейки бросала вызов каждому, кто попытался бы оставить там какие-то следы пищи. Сцена была подготовлена для Корал, блистательной леди, добившейся всего собственными усилиями. Ей было сорок пять, в профессиональном плане она достигла вершины, оставалось забраться только на одну ступеньку. Ступеньку, на которой ненадежно стояла Мэйнард Коулз, главный редактор.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
«Она похожа на сверхсовременный сумасшедший дом», — записала Майя в своем дневнике. В этой квартире она не чувствовала себя по-домашнему уютно. Она поступила на подготовительные курсы в университет. Корал считала, что Майя будет продолжать учебу в колледже, но у нее были другие планы.
Уэйленд жил от них всего в трех кварталах и часто заходил. Как будто у нее опять были и папа, и мама. Поддерживать контакт было выгодно как для Корал, так и для Уэйленда. «ХК», магазин, который очень ревностно следил за веяниями моды, и «Дивайн» были просто созданы друг для друга, они предпринимали совместные усилия для успешной торговли. Когда «Дивайн» провозглашал, что «в моде темно-синий», можно было быть уверенным, что большинство витрин в магазине на Пятой авеню заполонит этот цвет. Корал и Уэйленд обсуждали возможности сбыта и массу других проблем бизнеса моды в одной из их квартир или за обедом в ночном ресторане.
Что думали люди об их странном маленьком трио? Майя и сама часто размышляла об этом. Корал в чалме и вычурной накидке. Уэйленд, приверженец стиля двадцатых годов, в костюме изысканного покроя, галстуке с булавкой, почти абсолютно лысый. Он учил Майю тому, что сам умел, и она уже знала многое из репертуара Бет Дэвис, [4]знала, как свернуть самокрутку.
Именно Уэйленду первому поведала она о своих честолюбивых замыслах через несколько недель после их переезда в Нью-Йорк. Однажды в воскресенье они гуляли в Сентрал-парке, а потом зашли съесть мороженного к «Рампельмейеру». И она сказала ему, что хочет стать еще одной Шанель. Она поднесла к губам крошечную квадратную ложечку с мороженым и наслаждалась исходившей от него прохладой.
— О, голубушка! — Он взял ее за руку. — Это замечательно! Корал, должно быть, без ума от счастья!
— Она не знает. Только ты один знаешь об этом. Мода у меня в крови, но я хочу все делать по-своему, не так, как моя мать. Обещай, что ты ей ничего не скажешь!
— Но все узнают тебя по фамилии, — запротестовал Уэйленд. — И если ты хочешь поступать в художественную школу, то тебе надо это сделать — Корал знает всех деканов. Она могла бы тебе помочь…
Майя пожала плечами.
— Я об этом знаю. Мне придется ей рассказать, но я не позволю ей руководить мной.
— Ты, конечно же, будешь поступать в «Макмилланз», — сказал Уэйленд. Эту школу моды закончили самые известные модельеры.
Когда Майя пришла домой, она застала Корал и ее французскую массажистку на безупречно чистой, без единого пятнышка кухне. На Корал были белый банный халат и чалма.
— Хочешь, чтобы Шанталь сделала тебе легкий массаж? — спросила она Майю. — Она только что позволила мне испытать истинное блаженство.
Майя улыбнулась Шанталь.
— Нет, спасибо. Я прекрасно себя чувствую после прогулки.
Когда Шанталь ушла, Майя обнаружила Корал в коридоре, стены которого были выложены белой плиткой.
— Почему ты не позволила сделать себе массаж? Она бы не возражала…
— Мне не нравится, когда меня вот так трогают. Корал устало улыбнулась.
— Выкинь из головы весь этот страх, а то из тебя не получится хорошей жены.
— Даже так? — Майя пристально на нее посмотрела. — А может, я не выйду замуж!
Корал повернулась и разразилась каким-то дребезжащим смехом. Она ухватила Майю за руку.
— Думаю, это не самая плохая мысль.
Майя позволила увести себя в комнату, села на уголок кровати и стала наблюдать, как Корал наносит крем на лицо. Мерцающая свеча испускала горьковато-сладкий запах кипариса.
— Я решила стать художником-модельером! — выпалила Майя.
Корал на минутку перестала мазаться кремом, ее щеки блестели.
— Замечательно! Завтра же я позвоню Милисент и попрошу ее зачислить тебя в «Макмилланз». Она должна отплатить мне за мою услугу.
— Не звони ей, — сказала Майя. — Я хочу, как и все, подать свою работу. Я хочу, чтобы мне сказали, смогу ли я учиться там.
— Сможешь, если об этом попрошу я. — Глаза Корал ярко блестели на фоне намазанных белым кремом щек. — Зачем усложнять жизнь? Когда Милисент обнаружит, кто ты на самом деле, я буду плохо выглядеть, потому что тебя не представила. И она может сбавить плату за обучение. Учиться в «Макмилланз» недешево.
— Разве папа ничего не оставил?
Раздался приводящий в бешенство ироничный смех Корал.
— Того, что он оставил, хватит тебе на носовые платки.
Майя вернулась в свою комнату с чувством собственного ничтожества. Это была ее обычная реакция на разговор с Корал. Но она все-таки будет сама управлять своей собственной жизнью. Она пошлет в «Макмилланз» свои рисунки, и тогда будет видно, что они скажут.
К семнадцати годам, когда Маккензи уже училась в последнем классе средней школы, она смогла добиться значительных перемен в своей жизни. Она никогда не расставалась с кожаным жакетом — носила его каждый день, и вся семья называла ее новым именем. Отец был уверен, что после школы она займется его делом и будет дальше развивать прославленную фирму «Голдштайн моудз». А Маккензи хотелось всего на свете, она заставляла мать почувствовать свою вину за то, что получить всего дочь не могла.
— Мне нечего носить! — кричала она каждую субботу.
— Тогда сшей сама! — вопила Эстер Голдштайн.
И однажды она так и сделала. На машинке, которую нашла в каком-то чулане магазина, она быстро сшила себе несколько платьев. Эйб Голдштайн торговал просто тряпками, хотя Маккензи говорила всем, что он работает в «индустрии моды». Фирма «Голдштайн моудз» состояла всего из двух магазинов, разместившихся в помещениях, приобретенных по дешевке после закрытия находившихся там предприятий. В этих магазинах, расположенных в центре Бронкса, одежда была в основном предназначена «для полных», что было для этого местечка очень актуально. Самая дорогая вещь стоила девятнадцать долларов девяносто пять центов, а при одном взгляде на нее Маккензи вся дрожала от негодования. Эйб не понимал, что отличает качественную ткань, в его магазине едва ли нашлось бы хоть одно однотонное платье, вся одежда была из набивной ткани грязно-коричневого цвета.
Когда она попыталась рассказать ему о моде, он заявил:
— Ты говоришь о моде и хорошем вкусе? А я говорю об обороте капитала! — На ее лице отразилось охватившее ее отвращение. Эйб повернулся к жене и сказал — Ты видишь это лицо? Она стыдится собственного отца! А что я сделал? Разве я проходимец? Или я пью? А может, мои дети живут впроголодь?
Эстер попыталась смягчить его сердце.
— У каждого ребенка в этом возрасте свои причуды, Эйб. Она читает свой журнал, она воображает себя Вандербильт. Дорогой, попытайся понять душу молодой девушки. Жизнь ей кажется здесь серой!
Эйб фыркнул.
— Хотел бы я, чтобы моя жизнь была такой серой. Мне приходится работать. Мои сыновья с легким сердцем займутся делом своего отца. Они не будут стыдиться меня.
Когда Маккензи подросла, Эйб настоял, чтобы она по субботним и воскресным дням работала в его магазине.
— Ты научишься торговать одеждой и кое-что узнаешь о жизни. Ты увидишь, что же такое на самом деле твоя распрекрасная «мода».
Но если это была мода, если это была жизнь, то она не хотела ничего об этом знать. Суровая реальность заключалась в том, что тяжеловесные матроны напяливали на себя дешевые платья и считали, что они прекрасно выглядят. Она с тревогой смотрела на них. Может быть, ей суждено остаться Маршей Голдштайн и работать в «Голдштайн моудз?» Нет, поклялась она себе. На первые заработанные деньги она купила свежие номера «Вог», «Базар», «Дивайн». Она долго изучала их в своей спальне, буквально впитывала в себя. Я выберусь отсюда. Я знаю, что у меня есть талант! Каким-нибудь образом я сумею поступить в «Макмилланз».
Уэйленд жил от них всего в трех кварталах и часто заходил. Как будто у нее опять были и папа, и мама. Поддерживать контакт было выгодно как для Корал, так и для Уэйленда. «ХК», магазин, который очень ревностно следил за веяниями моды, и «Дивайн» были просто созданы друг для друга, они предпринимали совместные усилия для успешной торговли. Когда «Дивайн» провозглашал, что «в моде темно-синий», можно было быть уверенным, что большинство витрин в магазине на Пятой авеню заполонит этот цвет. Корал и Уэйленд обсуждали возможности сбыта и массу других проблем бизнеса моды в одной из их квартир или за обедом в ночном ресторане.
Что думали люди об их странном маленьком трио? Майя и сама часто размышляла об этом. Корал в чалме и вычурной накидке. Уэйленд, приверженец стиля двадцатых годов, в костюме изысканного покроя, галстуке с булавкой, почти абсолютно лысый. Он учил Майю тому, что сам умел, и она уже знала многое из репертуара Бет Дэвис, [4]знала, как свернуть самокрутку.
Именно Уэйленду первому поведала она о своих честолюбивых замыслах через несколько недель после их переезда в Нью-Йорк. Однажды в воскресенье они гуляли в Сентрал-парке, а потом зашли съесть мороженного к «Рампельмейеру». И она сказала ему, что хочет стать еще одной Шанель. Она поднесла к губам крошечную квадратную ложечку с мороженым и наслаждалась исходившей от него прохладой.
— О, голубушка! — Он взял ее за руку. — Это замечательно! Корал, должно быть, без ума от счастья!
— Она не знает. Только ты один знаешь об этом. Мода у меня в крови, но я хочу все делать по-своему, не так, как моя мать. Обещай, что ты ей ничего не скажешь!
— Но все узнают тебя по фамилии, — запротестовал Уэйленд. — И если ты хочешь поступать в художественную школу, то тебе надо это сделать — Корал знает всех деканов. Она могла бы тебе помочь…
Майя пожала плечами.
— Я об этом знаю. Мне придется ей рассказать, но я не позволю ей руководить мной.
— Ты, конечно же, будешь поступать в «Макмилланз», — сказал Уэйленд. Эту школу моды закончили самые известные модельеры.
Когда Майя пришла домой, она застала Корал и ее французскую массажистку на безупречно чистой, без единого пятнышка кухне. На Корал были белый банный халат и чалма.
— Хочешь, чтобы Шанталь сделала тебе легкий массаж? — спросила она Майю. — Она только что позволила мне испытать истинное блаженство.
Майя улыбнулась Шанталь.
— Нет, спасибо. Я прекрасно себя чувствую после прогулки.
Когда Шанталь ушла, Майя обнаружила Корал в коридоре, стены которого были выложены белой плиткой.
— Почему ты не позволила сделать себе массаж? Она бы не возражала…
— Мне не нравится, когда меня вот так трогают. Корал устало улыбнулась.
— Выкинь из головы весь этот страх, а то из тебя не получится хорошей жены.
— Даже так? — Майя пристально на нее посмотрела. — А может, я не выйду замуж!
Корал повернулась и разразилась каким-то дребезжащим смехом. Она ухватила Майю за руку.
— Думаю, это не самая плохая мысль.
Майя позволила увести себя в комнату, села на уголок кровати и стала наблюдать, как Корал наносит крем на лицо. Мерцающая свеча испускала горьковато-сладкий запах кипариса.
— Я решила стать художником-модельером! — выпалила Майя.
Корал на минутку перестала мазаться кремом, ее щеки блестели.
— Замечательно! Завтра же я позвоню Милисент и попрошу ее зачислить тебя в «Макмилланз». Она должна отплатить мне за мою услугу.
— Не звони ей, — сказала Майя. — Я хочу, как и все, подать свою работу. Я хочу, чтобы мне сказали, смогу ли я учиться там.
— Сможешь, если об этом попрошу я. — Глаза Корал ярко блестели на фоне намазанных белым кремом щек. — Зачем усложнять жизнь? Когда Милисент обнаружит, кто ты на самом деле, я буду плохо выглядеть, потому что тебя не представила. И она может сбавить плату за обучение. Учиться в «Макмилланз» недешево.
— Разве папа ничего не оставил?
Раздался приводящий в бешенство ироничный смех Корал.
— Того, что он оставил, хватит тебе на носовые платки.
Майя вернулась в свою комнату с чувством собственного ничтожества. Это была ее обычная реакция на разговор с Корал. Но она все-таки будет сама управлять своей собственной жизнью. Она пошлет в «Макмилланз» свои рисунки, и тогда будет видно, что они скажут.
К семнадцати годам, когда Маккензи уже училась в последнем классе средней школы, она смогла добиться значительных перемен в своей жизни. Она никогда не расставалась с кожаным жакетом — носила его каждый день, и вся семья называла ее новым именем. Отец был уверен, что после школы она займется его делом и будет дальше развивать прославленную фирму «Голдштайн моудз». А Маккензи хотелось всего на свете, она заставляла мать почувствовать свою вину за то, что получить всего дочь не могла.
— Мне нечего носить! — кричала она каждую субботу.
— Тогда сшей сама! — вопила Эстер Голдштайн.
И однажды она так и сделала. На машинке, которую нашла в каком-то чулане магазина, она быстро сшила себе несколько платьев. Эйб Голдштайн торговал просто тряпками, хотя Маккензи говорила всем, что он работает в «индустрии моды». Фирма «Голдштайн моудз» состояла всего из двух магазинов, разместившихся в помещениях, приобретенных по дешевке после закрытия находившихся там предприятий. В этих магазинах, расположенных в центре Бронкса, одежда была в основном предназначена «для полных», что было для этого местечка очень актуально. Самая дорогая вещь стоила девятнадцать долларов девяносто пять центов, а при одном взгляде на нее Маккензи вся дрожала от негодования. Эйб не понимал, что отличает качественную ткань, в его магазине едва ли нашлось бы хоть одно однотонное платье, вся одежда была из набивной ткани грязно-коричневого цвета.
Когда она попыталась рассказать ему о моде, он заявил:
— Ты говоришь о моде и хорошем вкусе? А я говорю об обороте капитала! — На ее лице отразилось охватившее ее отвращение. Эйб повернулся к жене и сказал — Ты видишь это лицо? Она стыдится собственного отца! А что я сделал? Разве я проходимец? Или я пью? А может, мои дети живут впроголодь?
Эстер попыталась смягчить его сердце.
— У каждого ребенка в этом возрасте свои причуды, Эйб. Она читает свой журнал, она воображает себя Вандербильт. Дорогой, попытайся понять душу молодой девушки. Жизнь ей кажется здесь серой!
Эйб фыркнул.
— Хотел бы я, чтобы моя жизнь была такой серой. Мне приходится работать. Мои сыновья с легким сердцем займутся делом своего отца. Они не будут стыдиться меня.
Когда Маккензи подросла, Эйб настоял, чтобы она по субботним и воскресным дням работала в его магазине.
— Ты научишься торговать одеждой и кое-что узнаешь о жизни. Ты увидишь, что же такое на самом деле твоя распрекрасная «мода».
Но если это была мода, если это была жизнь, то она не хотела ничего об этом знать. Суровая реальность заключалась в том, что тяжеловесные матроны напяливали на себя дешевые платья и считали, что они прекрасно выглядят. Она с тревогой смотрела на них. Может быть, ей суждено остаться Маршей Голдштайн и работать в «Голдштайн моудз?» Нет, поклялась она себе. На первые заработанные деньги она купила свежие номера «Вог», «Базар», «Дивайн». Она долго изучала их в своей спальне, буквально впитывала в себя. Я выберусь отсюда. Я знаю, что у меня есть талант! Каким-нибудь образом я сумею поступить в «Макмилланз».