Кармайкл Эмили. Цветок Прерий

   В сотый раз за этот день Маккензи спрашивала себя, правильно ли она поступила, бросившись спасать Кэла. Тогда она была убеждена, что он нуждается в ее помощи, но теперь, столкнувшись с суровой реальностью, Маккензи понимала, что совершила глупость. Способность Кэла позаботиться о себе стала совершенно очевидной. Кроме того, есть уже признаки того, что бравые преследователи скоро вцепятся друг другу в глотку, а если этого не случится, подожмут в страхе хвосты и повернут домой. И что тогда? Отправится ли Кэл в Мексику – традиционное убежище беглецов? Суждено ли ему оставаться изгнанником до конца жизни? Наверное, вместо того, чтобы мчаться с этой дурацкой погоней, Маккензи следовало остаться дома и попробовать доказать невинность Кэла. Может быть, удалось бы наскрести денег и организовать настоящее расследование, пригласив с востока одного из тех детективов, которые работают независимо от полиции. Но что сможет сделать такой детектив? Сумочку Кэла обнаружили в том же овраге, что и тело Тони; он сам сказал что был где-то поблизости в это время: а самое главное – точность выстрела… Тони мог убить кто угодно – картежники, которых он надул, обманутые мужья, парни, с которыми он вечно задирался, но кто из них мог сделать такой точный выстрел? Кто-то смог. Кэл не убивал Тони. Во всяком случае так хладнокровно он не мог этого сделать.
   Но даже если Маккензи каким-то образом и докажет, что Кэл – не убийца, кто в Аризоне поверит этому? На нем лежит пятно позора, как на всех апачах. Сколько бы он ни жил среди белых, они всегда будут отвергать его из боязни.
   Маккензи смотрела на холодные звезды и понимала, что может никогда больше не увидеть Кэла. Их роман закончился. Что же она скажет Фрэнки? Как объяснить ребенку такой поворот дела, если сама никак не может поверить в то, что бог настолько жесток, что позволил ей опять потерять Кэла?
   Больше Маккензи была не в состоянии смотреть на равнодушные звезды над головой. Она повернулась на бок, свернулась под одеялом калачиком и, уткнув лицо в ладони, тихо зарыдала.
   Через несколько часов, когда небо уже порозовело, Маккензи проснулась от громких проклятий Кроссби и резкого крика Хэнка Миллера.
   – Я не виноват! – кричал Миллер. – Ночью меня сменил Шенли! Вздерните его, если хотите!
   – Проклятье! – послышался голос Шенли. – Я никого не видел!
   – Чем ты занимался? – бешено заорал Кроссби. – Заснул, ублюдок?
   – Да не спал я, черт подери! Чтобы сюда пробраться, он должен был стать привидением!
   – Но он был здесь! – завопил Хэнк Миллер. – Хорошо еще, что не зарезал нас во сне!
   Стэн Бимер только стонал. Наконец он выдавил:
   – Застрелить было бы проще.
   Маккензи с трудом открыла глаза. В голове был туман, и она никак не могла сообразить, что здесь происходит. Она отбросила одеяла и пошла к источнику, чтобы умыться. Смыв сон с ресниц, Маккензи хотела напиться, но Адам крикнул:
   – Мисс Батлер, нельзя!
   – Что? – переспросила она.
   – Не пейте воду! Она отравлена.
   Вода отравлена? Маккензи заметила разочарование на злобном лице Кроссби – без сомнения, он надеялся, что она хорошенько напьется.
   – Но я пила ее прошлой ночью, – возразила Маккензи, – это была прекрасная вода.
   – А сегодня уже нет, – невесело сказал Миллер, – взгляните на Бимера.
   Лицо Стэна было бледно, как рыба, с которой срезали чешую. Несчастный смутился и отвернулся. Его рвало.
   – Может быть, он съел что-то за… – начала Маккензи.
   – Нет, – возразил Адам, – одна лошадь тоже отравилась.
   – Да, – проворчал Миллер, – моя. Бимер сказал мне, что вода плохая, когда я уже напоил ее.
   Маккензи позволила воде стечь сквозь пальцы.
   – Чтобы подойти к роднику, этот выродок должен был пройти через наш лагерь, – сердито сказал Кроссби, – а наш проклятый часовой, – он исподлобья глянул на Адама, – ничего не заметил.
   – Почему ты думаешь, старик, что сам бы увидел его? – с вызовом сказал Адам. – Кажется, недавно я слышал, что он побывал ночью на твоем ранчо и вдоволь посмеялся над тобой и твоими ковбоями. На твоем месте я бы помалкивал.
   Кроссби и Миллер покраснели, но Маккензи некогда было наслаждаться этим зрелищем. Ночью в лагере побывал Кэл. Чтобы подойти к роднику, ему нужно было чуть ли не наступить на ее постель. От этой мысли на душе стало одновременно тепло и холодно.
   – Я сейчас умру, – пожаловался Бимер, – скорее бы!
   Он посмотрел на Маккензи с видом отчаявшейся жертвы и бросился к ближайшему скудному укрытию – очевидно, возмущался не только его желудок.
   – Ты не умрешь! – презрительно крикнул ему вслед Кроссби. – Во всяком случае, не от того, что вывернешь свое дурацкое нутро и задницу…
   Он оседлал лошадь и скомандовал:
   – Приготовьтесь ехать дальше, пора отправляться.
   – А как же Стэн? – спросил Адам.
   – Он может остаться здесь с больной лошадью. На его коне поедет Хэнк.
   – Но мы не можем бросить здесь мистера Бимера! – возмутилась Маккензи.
   – Мы за ним вернемся, – ответил Кроссби.
   – Это же абсурдно! Здесь нет даже питьевой воды. Никто не знает, когда мы вернемся. В этих горах могут быть индейцы…
   – Да, один уж точно бродит поблизости, – Натан презрительно сплюнул в пыль. – И я сделаю все, чтобы его больше не было в этих горах. Точнее, на земле.
   – Ты не можешь бросить тут Стэна, – согласился с женщиной Адам, – это то же самое, что убить его.
   Кроссби сделал вид, что готов выслушать все предложения.
   – Он может ехать вместе со мной, – сказал Адам, – Миллер поедет на лошади Стэна, а его лошадь будет идти сзади.
   – Это очень задержит наше продвижение, – возразил Кроссби, – если хочешь, оставайся с ним – дело твое. Я с Миллером поеду дальше.
   – Черт тебя побери! – воскликнул Адам. – На кой черт устраивать такую погоню за одним человеком? Герреру давно следовало убить! Я со Стэном поворачиваю обратно!
   – Как хочешь.
   Кроссби нахлобучил шляпу и пустил свою лошадь рысью. Миллер поскакал за ним. Ни тот, ни другой даже не оглянулись на оставшихся.
   Маккензи смотрела на удаляющихся всадников безумным взглядом. Меньше всего на свете ей хотелось остаться в горах в компании Кроссби и Миллера, но позволить им одним преследовать Кэла…
   «Кэл может сам о себе позаботиться», – говорила она себе. Еще этой ночью она размышляла о бесполезности своей затеи. С другой стороны, Кроссби скорее убьет Кэла, чем повезет его в город на суд. А если, не дай бог, Кэл, защищаясь, убьет Кроссби или Миллера, на него повесят еще одно убийство. Нет, Маккензи нужно быть рядом, чтобы заставить Натана вести себя как представителя закона, а не как хищника, жаждущего крови.
   Она посмотрела на Адама с извиняющимся видом и надела седло на спину Долли.
   – Мне придется ехать с Кроссби. Адам был мрачен.
   – На вашем месте я бы не делал этого.
   – Я вынуждена.
   Адам покачал головой, а Стэн отвернулся – кожа несчастного больного приобрела зеленоватый оттенок.
   – Будьте осторожны, – предупредил Адам. Силуэты Миллера и Кроссби уже превратились в два пыльных облачка вдали.
   – Я буду осторожна, – пообещала Маккензи. – Скорее везите его домой.
   – Конечно.
   Маккензи подтянула подпругу, взобралась на лошадь и помчалась навстречу неприятностям, которые, как она понимала, только начинаются.
   Кроссби и Миллер лишь искоса взглянули на нее, когда Маккензи поравнялась с ними, но не стали приветствовать ее появление. Весь день они игнорировали женщину и спорили между собой о намерениях Кэла, о своей стратегии, где следует остановиться, сколько будут отдыхать лошади… Они были так раздражены, что готовы были спорить о чем угодно – хоть о цвете неба, если бы об этом зашла речь.
   Следы Кэла были совсем свежими. Кроссби настаивал, что он где-то впереди, но они ни разу не заметили ничего, кроме следов. Кроссби утверждал, что Кэл идет к старому укреплению апачей, и если они поторопятся и пойдут в обход, то смогут устроить ему засаду. А Миллер говорил, что Кэл дурачит их; плодородная, хорошо защищенная долина, раньше служившая убежищем апачей, превратилась в ранчо, которое принадлежит белому человеку; и вообще, скоро Кэл сменит направление, и они потеряют его навсегда.
   Маккензи думала, что напрасно Миллер боится потерять Кэла. До сих пор Кэл демонстрировал желание утомить и вывести из строя своих преследователей, но не оторваться от них. Но свое мнение Маккензи держала при себе.
   С наступлением темноты они прошли мимо манящего луга со множеством родников и раскинули лагерь в узком ущелье. Маккензи помогла мужчинам выкопать яму в песке, надеясь, что они добудут воду. Ущелье было совершенно сухое, и они углубились в песок на добрых три фута, ^[8]пока вода не начала понемногу сочиться. Кроссби снова запретил разводить огонь, но есть и так никому не хотелось. Лежа под одеялами ночью, они испуганно озирались. В ущелье была кромешная тьма, и края его можно было различить только потому, что они закрывали звезды. Эта ночь замечательно подходила для того, чтобы производить разрушения в стане врага.
   На часах стоял Кроссби. В середине ночи Хэнк предложил подменить его, но Натан отказался, доверяя только себе. Он сидел на одеялах, прислонившись к валуну, и обеими руками держал винтовку.
   Маккензи старалась уснуть, но у нее это плохо получалось. Под одеялом у нее был пистолет, совсем рядом дремала Долли. Если кто-нибудь посмеет приблизиться к ней, движения лошади сразу разбудят ее. Эти меры предосторожности она приняла из-за Кроссби и Миллера, а не из-за Кэла, – говорила она себе. Она на его стороне. Он должен был догадаться об этом. Маккензи не почувствовала, как заснула.
   Несмотря на бдительность Кроссби это все-таки случилось.
   Проснувшись, Маккензи обнаружила, что ночь принесла ей подарок – сантиметрах в пяти от ее одеяла торчала тонкая смертоносная стрела. С перепугу Маккензи шумно выдохнула и разбудила Хэнка Миллера. Обнаружив такой же «подарочек» рядом со своим одеялом, он выругался:
   – Дьявол! Кроссби, какого чер…
   Миллер осекся, как только увидел Кроссби – тот лежал связанный, с кляпом во рту и очень напоминал свинью, которую собрались зажарить.
   – О, боже!
   Маккензи сбросила с себя одеяло и побежала к Натану. Кисти его рук были соединены вместе над головой и привязаны к воткнутому в землю колу, ноги разведены и тоже привязаны к кольям.
   Миллер освободил своего босса, вынув из-за пояса нож. Кроссби вытащил кляп изо рта и с трудом поднялся на ноги. Он хотел сказать что-то, но проскрипел нечто нечленораздельное.
   – Возьми, выпей, – Маккензи предложила ему свою кружку.
   Кроссби сделал огромный глоток, вытер рот грязным рукавом и уставился на них обоих. Рот Миллера начал расползаться в глупой улыбке, но он быстро подавил ее.
   – Чего радуешься? – хрипло спросил Кроссби. – Этот ублюдок прошел рядом с вами, а вы спали, как младенцы. Со мной ему хотя бы пришлось повозиться.
   – Он свободно мог убить нас, – спокойно сказал Миллер.
   Натан сплюнул.
   – Он получил слишком много удовольствия, издеваясь над нами. Я заставлю этого проклятого друга индейцев пожалеть о том, что его мать родила! Седлайте лошадей.
   Миллер хмуро смотрел в песок.
   – Это бесполезно, шеф. Мы никогда не поймаем его. Рано или поздно ему это надоест, и он прекратит игру.
   – Миллер, что ты несешь?
   – С меня хватит. Я уже не понимаю, кто за кем охотится, и мне не нравится, что Смит может посетить наш лагерь, когда ему вздумается, и натыкать в нас столько стрел, сколько пожелает. Откуда они у него? Когда он сбежал на лошади Поттса, у него не было ничего, кроме веревки, что связывала его руки. А эти стрелы… Что он сам их делает в свободное время, что ли?
   – В горах полно тайников апачей, – объяснил Натан. – Наверняка ему известно, где они находятся. Возможно, теперь он вооружен до зубов.
   – Еще одна причина, чтобы покончить с игрой в догонялки. Если вам жить надоело, идите дальше. Но я не настолько глуп и упрям, чтобы продолжать играть, зная заранее о поражении.
   Миллер отвернулся от Кроссби и пошел седлать коня.
   – Никогда не думал, что Хэнк Миллер окажется трусом!
   Миллер не обратил никакого внимания на эти слова, и Кроссби, смущаясь, посмотрел на Маккензи.
   – Здорово, когда из всего отряда самой стойкой оказывается женщина.
   – Если бы ты не был дураком, ты бы тоже повернул назад.
   Натан фыркнул.
   – Я доведу до конца то, что начал. А ты поезжай с Миллером. Если ты надеешься, что твое присутствие поможет твоему любовнику, то обманываешь сама себя. Я позабочусь, чтобы этот дикарь получил по заслугам, ведь я представляю закон, – он засмеялся.
   Маккензи сверкнула глазами.
   – Тогда я буду тащиться за тобой и не позволю выйти за рамки закона.
   – Маккензи Батлер, ты дура.
   Хэнк Миллер ускакал, не сказав ни слова. Маккензи быстро свернула одеяла и оседлала Долли, зная, что Натан будет делать все, чтобы она от него отстала.
   Натан седлал лошадь, когда Маккензи отправилась искать укрытие за кустами и валунами – как бы она ни торопилась, от требований организма никуда не денешься.
   Застегивая брюки и нагибаясь за упавшей шляпой, Маккензи не заметила ползущую к ней змею. Вдруг она ощутила резкий удар чуть ниже плеча, и жгучая боль пронзила ее.

ГЛАВА XVII

   В ушах Маккензи зазвенел громкий женский крик – ее собственный, хотя она не осознавала, что кричит. Внезапно раздался грохот пистолетного выстрела. Женщина потеряла остатки самообладания, пошатнулась и почти упала на камни.
   – Это привлечет его внимание!
   От жгучей боли у Маккензи закружилась голова.
   – Что ты сказал?
   Натан подошел к ней и поднял обезглавленное тело гремучей змеи.
   – Только женщины могут лазить по кустам, не глядя под ноги, а ведь здесь водятся змеи. Ну, что, допрыгалась?
   – Я?
   В последние несколько минут Маккензи с трудом соображала, все мысли путались. Но боль в предплечье подтверждала слова Кроссби. На месте укуса вспухла уродливая красная звездочка. Это зрелище вызвало у Маккензи приступ тошноты.
   – Такой разумной даме, как ты, должно быть известно, что полагается делать в таких случаях.
   Она знала. Каждый человек в Аризоне знал это, но у нее нет ни острого ножа, ни горячей воды. И как она сможет наложить себе жгут одной рукой? Пальцы Маккензи дрожали, даже сидя на земле, она чувствовала головокружение и плохо соображала. Как быстро распространяется яд по ее телу? Сколько пройдет времени до того, как он всосется в кровь? Однажды она видела человека, укушенного гремучей змеей; через час после того, как он доплелся до «Лейзи Би», он забился в страшных судорогах и умер. От этих воспоминаний Маккензи потянуло на рвоту.
   Она медленно поднялась на ноги.
   – Снова раскинешь лагерь? – хмыкнув, спросил Кроссби. – Неплохая идея, – он взял ее за больную руку, чтобы не дать упасть. – Я помогу тебе, а потом уеду. Мне предстоит провести целый день в седле.
   – Что? – Маккензи свалилась на песок, как только Натан отошел от нее. – Ты не можешь уехать!
   – Еще как могу, – усмехаясь, сказал Кроссби. – Эта змея выиграла для меня нашу войну, теперь мне пора возвращаться к делам.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Вот что, малышка, – Кроссби был в очень хорошем настроении, – каждый человек в этих местах настроен против Калифорнии Смита, поэтому он не сможет вернуться на «Лейзи Би» и чинить мне препятствия. А тебе придется уйти со сцены. Когда ты умрешь, твоя мачеха продаст мне ранчо без лишних слов. Она хочет стать добропорядочной женой, как и следует всякой женщине. Так что, Маккензи, все будет по-моему. Твои источники помогут мне пережить засуху, а твои прекрасные пастбища позволят увеличить стадо на лишнюю сотню голов.
   – Ты хочешь оставить меня здесь? Маккензи не верила своим ушам.
   – Я бы остался ненадолго, но не могу смотреть на страдания женщины. Даже такой упрямой ослицы, как ты.
   – Негодяй!
   – Леди, это жестокая страна. Каждый должен заботиться о себе, – он вскочил в седло.
   – Скажи мне, пока ты не уехал, – потребовала Маккензи, – ты сам убил Тони? Это специально подстроили для Кэла?
   Кроссби довольно захихикал и отрицательно мотнул головой.
   – Я не убивал Тони. И я не убивал тебя, Маккензи. Ты сама устроила это из-за собственной глупости.
   Он подъехал к Долли и забрал винтовку и ружье Маккензи.
   – Думаю, тебе это больше не понадобится. Но кое-что я оставлю тебе.
   Вынув несколько патронов из барабана револьвера, Натан бросил его Маккензи вместе с ее флягой.
   – Здесь только один патрон. Ты можешь воспользоваться им, когда не сможешь терпеть страдания, – он ухмыльнулся. – И если твой любовник-индеец подойдет к тебе, выстрели в него, детка. Он был просто в бешенстве, когда я сообщил ему, что ты подсказала нам, где его искать. Могу побиться об заклад, что его любимые индейцы научили его, как здорово можно отомстить, особенно – женщине.
   Натан в последний раз взглянул на нее, как бы смакуя случившееся.
   – Прощай, Маккензи. Я многому научился у тебя. Как только Кроссби поскакал галопом по ущелью, Маккензи впала в ярость. На минуту она почувствовала огромное желание всадить эту единственную пулю в жирную спину Натана, но не смогла осуществить его. Маккензи поняла, что отчаяние отнимает у нее последние силы.
   – Черт с ним! Пусть катится! И будь я проклята за эту глупость!
   Выругавшись, она почувствовала некоторое облегчение. Маккензи поднялась на ноги и пошла к Долли. Собрав все силы, она взобралась в седло. Все поплыло перед ее глазами, но в седле она удержалась, потому что крепко вцепилась в луку. Лоб и щеки странно похолодели, а мышцы глаз и рта задергались. Маккензи казалось, что во рту у нее сочится собственная отравленная кровь. Она поняла, что до дома ей не добраться.
   Маккензи была словно в тумане и от действия яда, и от отчаяния. Она уже не заботилась о том, как удержаться в седле, и сползла с него. Оставалось лишь одно: тихо сидеть и ждать того, что ей суждено. Из этого ущелья ей уже не выбраться.
   Маккензи тяжело осела на песок, опустила голову на колени и стал думать о Фрэнки и Калифорнии Смите.
   Кэл сидел на корточках на гребне холма совершенно неподвижно. Чтобы скрыть его силуэт на фоне сентябрьского неба, к повязке на голове были прикреплены веточки с листьями.
   Он необыкновенно легко вернулся к облику и привычкам индейца за эти дни, что доказывало хрупкость его «цивилизованной» оболочки по сравнению с навыками, приобретенными в детстве. Тайники, устроенные когда-то воинами-апачами, снабдили его всем, в чем он нуждался: ножом, луком со стрелами, винтовкой и патронами и даже одеждой. Мясо неосторожного оленя, попавшегося на его тропе, обеспечило Кэла пищей.
   С такой же легкостью, с какой Кэл снова стал индейцем, он ускользал от преследователей и устраивал им ловушки, которые, как он надеялся, заставят их повернуть обратно. Кэл не испытывал вражды ни к кому из преследователей, кроме одного – Натана Кроссби, и не хотел попадать в ситуацию, в которой ему пришлось бы убивать или быть убитым. Когда эти люди прекратят погоню, Кэл собирался спуститься с гор и уйти по открытой равнине в Мексику. Он старался не думать о том, как жестоко обманула его судьба, потому что от таких мыслей ему становилось невыносимо горько. Если хочешь выжить в этой стране, нельзя расслабляться. Вот когда он благополучно доберется до Мексики, то сможет сколько угодно оплакивать то, чего лишился, вспоминать о Фрэнки с ее ямочками на щеках и лукавой улыбкой, о Маккензи…
   Маккензи. Последний жестокий удар судьбы Кэл получил, когда заметил ее среди преследователей. Увидев ее рядом с Кроссби, Кэл рассердился не на шутку. Она клялась ему в любви, но не знала, что такое любовь; женщина, которая не верила ни ему, ни самой себе. Не стоило беспокоиться, как с ней будут обходиться эти грубые мужчины; о ней не стоило переживать; она была недостойна тех страданий, какие причинило ему ее предательство.
   Но все же что-то говорило Кэлу о том, что Маккензи не могла предать. Он отказывался верить своим глазам. Поэтому, когда Кэл устроил обвал в горах, он убедился, что Маккензи легко может спастись. Когда он подсыпал натуральной горькой соли в источник, возле которого расположился отряд, он молил бога, чтобы Маккензи не проснулась раньше всех и не пошла пить воду. А когда он прошлой ночью приходил в лагерь, чтобы показать, что ему ничего не стоит лишить жизни любого из них, Кэл задержался ненадолго возле спящей Маккензи и заглянул в ее чистое лицо, казавшееся в лунном свете мраморным. Ему очень хотелось увидеть снова ее улыбку – ту терпеливую материнскую улыбку, с которой она иногда смотрела на Фрэнки, и соблазнительную улыбку, которую она берегла только для него.
   Но во сне вид у Маккензи был какой-то встревоженный и испуганный. Кого она боялась? Кроссби? Самого Кэла? Ему хотелось протянуть руку и разгладить ее наморщенный лоб, прикоснуться к плотно сжатым губам… От гнева Кэла не осталось и следа. Он не знал, почему Маккензи едет вместе с его врагами, но если он хочет, чтобы она верила в него, что бы ни случилось, то точно так же должен верить ей и он сам.
   Ночной фокус со стрелами, которые Кэл воткнул у постелей имел большой успех. Утром Кэл наблюдал разговор Хэнка Миллера с Кроссби и его поспешный отъезд. Кэл очень надеялся на то, что все они повернут назад, и огорчился, когда понял, что Маккензи не собирается уезжать. Конечно, Хэнк Миллер ничего хорошего собой не представлял, но для Маккензи было бы лучше последовать за ним, чем оставаться с Кроссби. Кроме того, Кэл давно хотел встретиться с Кроссби один на один, чтобы никто не следил за их поединком.
   Кэл видел, как Кроссби и Маккензи стали собираться в путь. Было похоже, что Натан хотел уехать без Маккензи, когда она отправилась в кустики. Внезапно раздался крик Маккензи, Кроссби слез с лошади и побежал к кустам – прозвучал одиночный выстрел, раскатившийся эхом по ущелью.
   Кэл ужаснулся, решив, что Кроссби убил Маккензи, и немедленно пополз вниз по крутой стене ущелья, не думая о собственной безопасности. Когда он проделал треть пути, они вышли из кустов вдвоем, причем Маккензи тяжело опиралась на руку Кроссби.
   Кэл прекратил спуск и спрятался. Кроссби отвел Маккензи в тень под большим валуном, где она опустилась на песок. Кэл видел, что они разговаривают, хотя не мог расслышать слов. Натан отошел очень довольный, снял оружие с Долли, затем бросил Маккензи флягу и револьвер и, пришпорив коня, помчался вверх по ущелью. Маккензи тоже взобралась на лошадь, но почему-то зашаталась в седле и сползла на песок. Похоже, она совсем обессилела.
   Кэл нахмурился. Явно Натан Кроссби задумал что-то дурное. Если старик решил запутать свои следы, Кэла может ждать неприятный сюрприз. Может, он оставил Маккензи в качестве приманки для того, чтобы поймать Кэла?
   Правильнее всего было поехать за Натаном и заставить этого старого козла поджать хвост и бежать без оглядки до самого «Бар Кросс».
   Однако, Маккензи по-прежнему сидела на песке. Это было не похоже на нее, пусть даже она очень устала или расстроилась. Она не сняла седло с Долли, не двинулась в сторону фляги и револьвера. Кэлу не нравилось, как она сидела, странно ссутулившись, опустив голову на колени, и совершенно не двигалась.
   Кэл разрывался на части. Разумнее всего было последовать за Кроссби – многим людям стоило жизни потерять следы врага. Но природный инстинкт говорил, что с Маккензи произошло что-то ужасное. Он вспомнил, как отец Даклудж учил его, что воин не должен позволять мыслям о женщине отвлекать свое внимание или влиять на свои решения. Заботиться о женщине нужно, поскольку она много значит в жизни индейца; но, если из-за женщины забыть о воинской дисциплине, может случиться непоправимое.
   Кэл подождал еще немного и решил, что на этот раз ему придется забыть о воинской дисциплине индейцев. Один мизинец Маккензи был для него важнее Натана Кроссби и той опасности, что могла подстерегать Кэла. Вытащив из-за спины винтовку и убедившись в том, что она заряжена, он продолжил спуск со скалы.
   Маккензи не замечала ничего вокруг, страдая от нестерпимого жара и боли. Сердце билось в груди, как испуганная птица; ей казалось, что пот закипал на коже; закрыв глаза, она видела ярко-красную кровь, которая пульсировала в ее веках и во всем теле. Мыслей не осталось никаких, не было даже страха смерти, только жгучая боль в горячем теле.
   Вдруг что-то прохладное коснулось ее щеки. Маккензи не сразу сообразила, что этот испуганный звук – ее крик. И опять по лицу, шее и рукам, а затем по животу и груди потекла прохладная струя. Может быть эта прохлада означала смерть?
   – Маккензи, очнись!
   Она слышала знакомый голос, но не могла понять – чей. Думать было слишком трудно.
   – Маккензи, ты слышишь меня?
   К ее коже снова прикоснулось что-то прохладное, забравшее часть ее жара. Ярко-красный костер, пылающий перед закрытыми глазами, перестал обжигать, и в глазах стало темно. Сознание женщины немного прояснилось, и она вспомнила, что этот голос принадлежит Калифорнии Смиту.
   Маккензи приоткрыла глаза и попыталась сосредоточиться на его лице. Казалось, что весь мир кружится, и она кружится вместе с ним.
   – Кэл? – хрипло спросила она.
   – Я здесь.
   Маккензи подняла налившуюся свинцом руку, чтобы дотронуться до него. Пальцы ощутили знакомую кожу щеки.