Кармайкл Эмили. Цветок Прерий

   Кармелиты. От удивления Лу чуть не выронила ружье.
   – Маккензи! Бог сжалился над нами! – она бросилась вперед и стащила падчерицу с лошади. – Неужели это ты, Маккензи? Маккензи… – она повторяла это имя вновь и вновь.
   – Калифорния! – Лу отпустила Маккензи и уставилась на Кэла. – Тебя можно принять за… О, боже! Только посмотрите на них! Если бы я не знала, кто вы такие, я приняла бы вас за индейцев, перекрасивших волосы!
   Кармелита перестала, наконец, визжать и пугать свиней и бросилась к прибывшим. Она крепко обняла Маккензи, затем сдавила в жарких объятиях Кэла.
   – Я знала, сеньор Калифорния, что они не смогут поймать Вас! Я знала, что Вы не позволите умереть нашей маленькой сеньоре!
   – Кармелита! – прикрикнула Лу. – Ты задавишь беднягу! Отпусти сейчас же.
   Она снова повернулась к Маккензи.
   – Натан Кроссби говорил, что ты умерла. Где ты была? Я не могу поверить своим глазам. И Кэл… Боже мой! Кэл, быстро иди в дом, пока никто не увидел тебя и не выдал, чтобы получить награду, назначенную за твою голову. Господи! Что я болтаю! Я просто не могу поверить в то, что вы оба живы и здоровы. Идите в дом! Мистер Кроуфорд, пожалуйста, съездите в город и сообщите доктору Гилберту, что мне срочно нужно его видеть. Никому ни слова о том, что они вернулись, понятно?
   – От меня никто ничего не узнает, мэм, – грозно прорычал Сэм.
   – Где Фрэнки? – озабоченно спросила Маккензи.
   – Она в штольне, дорогая. Она постоянно бывает там с тех пор, как услышала… Да, мы все были очень расстроены… Кармелита, приведи девочку!
   Но идти за Фрэнки не было необходимости, потому что в следующую секунду с холма на них налетел маленький вихрь так стремительно, как только сумели бежать эти короткие ножки.
   – Ма! Ма! – звонкий голосок Фрэнки летел впереди нее.
   – Фрэнки! – Маккензи раскрыла объятия, и малышка влетела прямо в них.
   – Я знала, что ты не умерла! Я говорила им, но никто не хотел мне верить. Я знала, что ты вернешься!
   Маккензи уткнулась лицом в золотистые волосы дочери.
   – Мы оба живы, Фрэнки.
   – Калифорния! – закричала Фрэнки и, не отпуская руки матери, обхватила ногу Кэла, затянутую в оленью кожу.
   – Папа Исси показал нам картинки, на которых ты был нарисован. Он сказал, что тот, кто найдет тебя, получит награду, – она наморщила нос, – это были не очень хорошие картинки.
   Кэл и Маккензи обменялись многозначительными взглядами: Кроссби и Поттс даром времени не теряли.
   – Теперь идемте, – велела Лу. – Все в дом! Я хочу услышать, что случилось с вами. Маккензи, где ты добыла такую… интересную одежду? Это оленья кожа? Должна тебе сказать…
   Дверь дома закрылась за ними, а в конюшне Гидеон Смолл поспешно седлал коня. Через несколько минут он тихо выехал с «Лейзи Би» тем же путем, что и Сэм Кроуфорд за четверть часа до него. Но в отличие от Кроуфорда Смолл повернул коня не на юг – в сторону Тумстоуна, а на север – к дороге, которая вела к «Бар Кросс».
 
   Вечер этого дня длился очень долго. Было столько разговоров, откровенных рассказов и обсуждений проблем, которые никто не мог решить. Сразу после того, как был подан ужин, примчалась из города легкая коляска Эймоса Гилберта. После обмена приветствиями и трапезы все вместе расположились в гостиной. Хотя было довольно поздно, Фрэнки оставалась вместе со всеми. Она уютно устроилась на коленях матери, прислонившись спинкой к ее груди. Маккензи в свою очередь опиралась на плечо Кэла. Эймос расслабился в любимом кресле Фрэнка Батлера, а Лу уселась на подушке у его ног, прислонившись спиной к его коленям.
   – Я всегда знал, что Натан Кроссби негодяй, – говорил Эймос, – но должен признаться, что рассказ Маккензи просто поразил меня. С трудом верится, что человек может быть способен на такое!
   – Он приезжал несколько дней назад с предложением купить «Лейзи Би», – рассказывала Лу. – Конечно, я никогда бы не продала ранчо ему. Так он еще сделал вид, что понимает меня, когда я отказалась. Сказал, что сейчас я переживаю и мне не до того, но он заедет через неделю, чтобы поговорить об этом.
   – Слизняк! – произнесла Маккензи с отвращением.
   – Да, – задумчиво протянул Эймос, – но он всех убедил в своем героизме, и, боюсь, тебе, Маккензи, будет трудно переубедить людей.
   – Но…
   – Больше того: все в долине до смерти боятся Кэла. Люди, гонявшиеся за ним вместе с Кроссби, болтают повсюду о нападениях из засады, отравленной воде и прочих вещах, напоминающих людям о тактике индейцев. А убийство Тони… – Эймос печально покачал головой. – Я был бы рад, если бы дело в суде решилось по справедливости, и Поттса выставили бы таким дураком, каков он и есть на самом деле, но я совсем не уверен, что это так и будет. Я думаю, Кэлу небезопасно находиться здесь.
   – Спасибо, я знаю это, – ответил Кэл. – Я уеду в Мексику.
   Он посмотрел на Фрэнки и со вздохом сожаления продолжил:
   – Я собирался уехать, как только Маккензи окажется дома, но не смог удержаться от искушения остаться здесь на несколько часов.
   Эймос посмотрел на эту троицу – мужчину, который считался грозой долины, обнимающего одновременно дочь и мать. На лице доктора отразилось смущение.
   – Несколько часов вместе – это так немного, – он погладил Лу по плечу. – Наверное, нам пора оставить их одних, дорогая.
   – Ты прав, дорогой.
   Лу грациозно поднялась и взяла Эймоса за руку. У дверей доктор обернулся.
   – Кэл, мы сделаем все возможное, чтобы помочь тебе.
   Кэл благодарно кивнул.
   – Маккензи, мы с твоей мачехой отложили бракосочетание до декабря. Может быть, к тому времени все образуется, и у нас все-таки будет двойная свадьба.
   Маккензи попыталась улыбнуться. Всем хотелось верить в несбыточное, но завтра Кэл уедет, и всем фантазиям придет конец.
   – Калифорния! Ты опять уезжаешь? – возмущенно спросила Фрэнки.
   – Прости, малышка, я вынужден ехать.
   – Куда ты поедешь?
   – В Мексику.
   – А когда вернешься?
   – Не знаю…
   Фрэнки осуждающе посмотрела на отца.
   – Ты же не собираешься вернуться к индейцам? Папа Исси и бабушка говорили, что ты ушел к апачам навсегда. В этой Мексике живут индейцы, да?
   – Фрэнки, в Мексике действительно есть индейцы, но я не хочу возвращаться к ним.
   – Но ты похож на индейца, – настаивала девочка, как будто внешний вид Кэла говорил о том, что ее обманывают.
   Кэл улыбнулся.
   – Возможно, для меня пришло время стать более похожим на белого человека. Как ты считаешь, Фрэнки?
   Он снял с головы широкую индейскую повязку.
   – Все равно ты выглядишь, как индеец, – заявила девочка.
   – Ты знаешь, где мама хранит ножницы?
   – Да.
   – Ты можешь принести их?
   Фрэнки неуверенно посмотрела на мать, изумленно следившую за Кэлом.
   – Мама, можно мне взять ножницы?
   – Неси их концами от себя, – велела Маккензи. Когда Фрэнки сползла с ее колен, Маккензи слегка улыбнулась.
   – Я не уверена, что узнаю тебя в обличье белого человека.
   – Боюсь, я сам себя не узнаю, – заметил он полушутя, полусерьезно.
   Малышка гордо вошла, крепко держа в руке ножницы концами к полу. Чувствуя себя так, будто собиралась срезать волосы библейского Самсона, а не Кэла, Маккензи взяла полотенце и расческу и принялась за дело.
   У Кэла были густые вьющиеся волосы. Освобожденные от тяжести собственной длины, короткие пряди обвивались вокруг ее пальцев, как живые. Когда со стрижкой было покончено, Кэл выглядел замечательно. Он стал казаться моложе, даже глаза стали более голубыми, а лицо менее суровым.
   Маккензи отложила ножницы.
   – Готово! – объявила она. – Ну, как ты себя чувствуешь?
   – Ты кажешься совсем другим, – оценила Фрэнки, изучая отца серьезными зелеными глазами. – Может быть, теперь, когда ты больше не похож на индейца, тебе не придется ехать в Мексику? – она забралась на диван и села возле него.
   – К сожалению, детка, мне все равно придется ехать.
   Она выпятила нижнюю губу.
   – Мы поедем с тобой?
   – Только не сейчас.
   Фрэнки почувствовала себя покинутой и одинокой.
   – А я считала тебя своим папой. Я думала, что вы с мамой поженитесь.
   – Я всегда буду твоим папой, Фрэнки. Это никогда не может измениться.
   – А ты не собираешься жениться на моей маме?
   Маккензи хотела сделать выговор дочери, но Кэл взглядом остановил ее.
   – Если я сейчас женюсь на твоей маме, это будет нечестно, – попробовал объяснить он девочке.
   – Почему?
   – Потому что…
   – Да, – вмешалась Маккензи, брови ее сошлись в одну линию; она испытующе посмотрела Кэлу в глаза. – А почему бы и нет?
   – Ты знаешь, почему, – тихо ответил Кэл.
   – Потому что ты уезжаешь? Мне все равно, сколько ты будешь отсутствовать, Калифорния Смит. Тебя не было шесть долгих лет, но я никогда не искала другого мужчины. Думаю, мне суждено любить только одного. Я всегда буду верна тебе.
   – Но мы даже не знаем, когда сможем увидеться вновь, – возразил Кэл.
   «Или будем ли мы вместе когда-нибудь», – с болью подумала Маккензи.
   – Мы будем вместе, – твердо заявила она, не отрываясь от его глаз. – В душе я была твоей женой с той первой ночи, которую мы провели вместе. Даже когда я ненавидела тебя, я все равно знала, что мы принадлежим друг другу. Если это не означает быть женатыми, то что это?
   Глаза Фрэнки расширились от возбуждения.
   – Вы собираетесь пожениться сейчас?! Кэл долго смотрел на Маккензи.
   – Ты понимаешь, что хочешь сделать, Мак? Она улыбнулась.
   – Да.
   – Тогда иди сюда.
   Кэл взял ее за руку и усадил на диван рядом с собой.
   – Фрэнки, возьми меня за руку. Ты тоже участвуешь в этом.
   Девочка довольно захихикала и протиснулась между родителями. Она взяла отца и мать за руки, и все втроем сцепили пальцы в крепкий замок.
   – Это навсегда, – спокойно сказала Маккензи.
   – Да, навсегда, – согласился Кэл.
   – Я беру тебя в мужья, – начала клятву Маккензи, – что бы ни случилось завтра или в далеком будущем, с тобой всегда будут моя любовь и доверие. Все, что принадлежит мне, принадлежит и тебе. Мое имущество, мое тело, моя душа. Я – это часть тебя.
   Кэл опять долго смотрел на Маккензи. Лицо его озарилось светом любви и нежности.
   – Ты безраздельно завладела моим сердцем с первого дня, когда я увидел тебя, – сказал он. – И это всегда будет так. Моя жизнь и душа принадлежат тебе. Без тебя мне нечего делать в этом мире.
   – Мы – одна семья, – объявила Маккензи, – и мы всегда будем одной семьей, как бы далеко мы не были друг от друга.
   Они еще долго сидели, взявшись за руки, пока Фрэнки не начала зевать.
   – Кажется, кому-то пора в постель, – сказал Кэл с улыбкой.
   – Я не устала, – возразила Фрэнки, – правда, нисколечко!
   Кэл отнес дочь в ее комнату. Девочка уснула еще до того, как он укрыл ее одеялом.
   – Ты тоже устала, – сказал Кэл Маккензи, вернувшись в гостиную. – Не знаю, как ты еще держишься на ногах.
   – Я не устала, нисколечко, – как эхо повторила Маккензи слова Фрэнки, но, договорив, зевнула.
   – Я могу отнести в кровать и тебя. Существует ли такая традиция в ночь свадьбы?
   Маккензи улыбнулась.
   – Что-то в этом роде.
   Кэл легко подхватил ее на руки и понес к дверям, но вдруг остановился.
   – Тебе придется сказать мне, где твоя постель. Я еще не имел удовольствия видеть ее.
   – Странно, что ты не помнишь, – начала поддразнивать Маккензи, – ты был там со мной в моих мыслях почти каждую ночь!
   В спальне Маккензи было темно и стало еще темнее, когда Кэл закрыл дверь.
   – Не знаю, помню ли я, как занимаются любовью в кровати, – пошутил Кэл. – Мы никогда не были в таких цивилизованных условиях.
   Он бережно положил ее в постель и лег рядом.
   – Думаю, мы справимся, – улыбнулась Маккензи и помолилась богу, чтобы эта ночь никогда не кончалась.
   За несколько часов им предстояло прожить целую жизнь, полную любви.
 
   До рассвета оставалось немного времени, хотя было еще совсем темно. Маккензи не спала. Всю ночь они оба боролись со сном: разговаривали, занимались любовью, снова разговаривали и снова занимались любовью, по молчаливому согласию ни разу не упомянув о том, что им предстоит днем. У них не было времени строить предположения, все проблемы были отложены до завтра.
   Но завтра настало очень рано. Проснувшись, Маккензи почувствовала, что что-то изменилось. Крепкое мужское тело, которое она обнимала, было таким же теплым и родным; сентябрьский ветерок, проникавший сквозь ставни, таким же приятным, но в комнате гулял какой-то холодок, не имевший отношения к температуре. Еще до того, как она услышала зловещий топот копыт, Маккензи поняла, что случилось.
   – О, Кэл!
   Он тихонечко сжал ее руку, но ничего не сказал.
   – Мне следовало знать, что это произойдет! Я никогда бы не позволила тебе остаться…
   – Вряд ли ты смогла бы выгнать меня этой ночью. У Маккензи не было сомнений, кто посетил их в этот предрассветный час. Кэл натянул брюки и взял ружье, стоявшее в углу.
   – Ты еще можешь бежать, – горячо уговаривала Маккензи. – Сейчас темно, а ты умеешь прятаться в темноте, как никто другой.
   – Возможно. Оставайся в комнате.
   – Нет!
   Раздался громкий стук в ворота ранчо.
   – Выйди через кладовую и проберись через двор в кухню, – торопливо объясняла Маккензи. – Дом для гостей и коптильня прикроют твой отход в горы.
   Она схватила халат и, заворачиваясь в него на ходу, побежала за Кэлом во двор. Через пару шагов они остановились. По тропинке, выложенной камнями, брела сонная Фрэнки.
   – Меня разбудил шум, – сказала она, сладко зевая.
   – Маккензи! – раздался голос Израэля Поттса из-за забора. – Ты спрятала беглеца. Прогони его, детка, или у тебя будут крупные неприятности.
   Где-то рядом прозвучал предупредительный выстрел. Кэл вздохнул и опустил ружье.
   – Они все тут разнесут, пытаясь поймать меня, – сказал он Маккензи.
   Фрэнки доковыляла до них и, оперевшись на ногу Кэла, чуть не заснула, стоя.
   – Все это ни к чему, Мак, – он ласково потрепал золотистые волоски дочери. – Это слишком дорого обойдется.

ГЛАВА XX

   Когда Маккензи ехала в фургоне к отелю Нелли Кэшмен, ей казалось, что солнце померкло и перестало согревать землю своими лучами. С той предрассветной минуты, когда Кэла забрали, Маккензи не чувствовала ничего, кроме опустошенности. Его взяли, не сделав ни единого выстрела, и он не сделал никаких попыток бежать. Лу ломала руки, Эймос спорил с Поттсом и Кроссби, а Фрэнки плакала. Маккензи наблюдала за происходящим, онемев от горя. Кэл мог побороться за свою свободу, но не захотел рисковать жизнями близких людей.
   Маккензи проклинала Кроссби за подлость, а Израэля за глупость. Она обнаружила, что Натан подкупил одного из ее работников, велев ему шпионить. Никто не видел, как уезжал Гидеон Смолл, но Скиллет Махоуни и Булл Фергюсон видели, как он ехал обратно, когда было совсем темно. В ходе короткого разбирательства, проведенного Буллом, Гид сознался, что Кроссби заплатил ему, чтобы он сообщал обо всем происходящем на ранчо. Натан не предполагал, что вернется Маккензи, но надеялся, что Кэл приедет за дочерью. Маккензи сразу же уволила предателя, но это не принесло ей успокоения. Было бы гораздо лучше, если бы она добралась до Натана Кроссби.
   – Я скажу Нелли, что мы пробудем несколько дней, – сказала Лу, вылезая из фургона, и спустила на землю Фрэнки. – Думаю, ты захочешь повидать Кэла.
   – Да, – Маккензи махнула Сэму Кроуфорду, – будьте добры, оставьте этот фургон и лошадей в платной конюшне, мистер Кроуфорд.
   Пока Маккензи не было, Лу назначила Сэма управляющим. Он вместе с другими работниками ранчо приехал сюда, чтобы продемонстрировать, что они поддерживают Кэла теперь, когда он стал жертвой беззакония.
   – И, пожалуйста, проследите, чтобы мужчины ничего не натворили.
   – Они будут вести себя, как положено, мисс Батлер. Когда Маккензи вошла в здание тюрьмы, инспектор дремал, положив ноги на стол.
   – Инспектор Крил?
   Инспектор со стуком опустил ноги на пол.
   – Где я могу найти помощника шерифа Поттса?
   – Э… мисс Батлер, Израэль сказал, что Вы здесь появитесь. Он… э… обедает.
   – Не могли бы Вы известить его о том, что я хочу встретиться с ним?
   – Но…
   Маккензи сердито сверкнула глазами.
   – Инспектор, я не уйду, пока не увижу Израэля. Если Вы не хотите провести весь день в моей компании, Вам придется сходить за ним.
   – Черт возьми, мисс Батлер, не могу же я оставить Вас вдвоем со Смитом!
   – Что, Вы думаете, я собираюсь сделать? Украсть его из тюрьмы среди бела дня? Хотите привязать меня к столу, пока Вас не будет? Или мне пойти с Вами за Израэлем?
   – Нет, мисс Батлер… Я не думаю, что стоит это делать.
   Значит, Израэль пьет где-то куда, приличной женщине заходить не следует.
   – Я не уйду, пока не поговорю с Израэлем.
   – Ну… думаю, я улажу это. Я выйду всего на минутку.
   Крил демонстративно снял тюремные ключи с крючка и пристегнул их к своему ремню, потом запер оружейный склад.
   – Вы не успеете чихнуть, как я вернусь, – предупредил он.
   – Апчхи! – мстительно сказала Маккензи, как только за ним захлопнулась дверь.
   Маккензи подошла к двери камеры и заглянула в зарешеченное окошко. На лице Кэла была безразличная маска индейца, он смотрел на улицу через маленькое окно с решеткой. Маккензи подумала, что он похож на пойманного волка.
   – Маккензи, – сказал Кэл, не поворачиваясь.
   – Кэл…
   Маккензи сморщилась от мерзкого запаха, исходившего из камеры; стены ее были грязны; тонкий матрас на койке, казалось, был набит насекомыми; решетка на окне была покрыта следами сотен рук, сжимавших когда-то это холодное негнущееся железо.
   – Тебе следует держаться подальше от меня, Мак. Они могут и тебя обвинить за компанию.
   – Никто не признает тебя виновным, – заявила Маккензи. – После того, как я поговорю с этим идиотом Поттсом, я найму самого лучшего адвоката, какого только смогу найти.
   Кэл лишь покачал головой.
   – Калифорния Смит! – сказала она раздраженно. – Я не могу поверить в то, что ты согнешься под давлением этих негодяев. Ты должен верить!
   Он отвернулся от окна.
   – Ты прекрасно знаешь, что в мире белых людей я стал виновным, когда был еще ребенком. Они никогда не задумывались, в чем состоит моя вина. Виноват – и все. И ты надеешься, что они поверят в то, что я не убивал Герреру?
   – В этом городе хватает людей, которые относятся к тебе с уважением, – она схватилась за решетку его камеры. – И среди белых есть справедливые люди – мой отец, например, или Эймос Гилберт. Судья Пинки имеет репутацию порядочного человека, он не станет обвинять тебя только на основании…
   – Маккензи…
   Кэл накрыл ее пальцы, лежавшие на решетке, своими и насмешливо поднял бровь.
   – Я думал, что ты больше не веришь в чудеса.
   Она улыбнулась.
   – Я хочу поверить в чудо еще один раз. Или пусть просто повезет, или случится что-нибудь – все равно. А ты хочешь?
   – Ну, вот, – из дверей послышался голос Израэля, – ну и ну! Маккензи, я же сказал Крилу, что к заключенному не допускаются посетители без моего разрешения, а я не помню, чтобы давал разрешение на свидание с ним. Ты не имеешь права находиться здесь.
   – Мне нужно поговорить с Вами, Израэль.
   – Не сомневаюсь. Но попрошу тебя пройти в другую комнату. У женщин, считающих себя влюбленными, ума не больше, чем бог дал обезьяне, – проворчал он себе под нос.
   – Хорошо, Израэль, – Маккензи сжала руку Кэла и улыбнулась ему. – Скоро в соседней камере появится настоящий преступник!
   Израэль дохромал до стола своего кабинета, тяжело опустился на стул и погрозил костылем.
   – А теперь говори, что это настолько важно и срочно, что ты вынуждаешь инспектора Крила оставить заключенного без присмотра и отрываешь меня от обеда?
   – Попытка убийства, вот что. Израэль вскинул брови.
   – Единственное убийство, которое мне известно, было совершено на самом деле. И тот, кто находится здесь, – он махнул костылем в сторону камеры, – видимо, и совершил его.
   – Я говорю о том, что Натан Кроссби пытался убить меня в горах.
   – О чем ты говоришь, девочка?
   – Израэль, он бросил меня одну умирать. Меня укусила змея, и он оставил меня там. Он даже хвастал, как легко сможет убедить Лу продать «Лейзи Би», если я умру.
   С минуту Израэль смотрел на нее, как на сумасшедшую, затем его круглое ошеломленное лицо смягчилось.
   – Маккензи, я понимаю, что тебе было нехорошо. От укуса змеи кружилась голова, ты плохо соображала.
   Я очень рад, что ты вернулась. Ты, наверное, хочешь рассказать, как это произошло?
   – Кэл нашел меня и ухаживал, пока я болела. Он собирался отвезти меня домой, когда нас захватила банда Джеронимо.
   – Это действительно интересно! Натан говорил, что Смит опять связался с апачами.
   – Все было не так! Кэл не «связывался» с ними! У нас не было выбора, и мы ехали вместе с ними, пока не удалось бежать. Люди Джеронимо никогда не нападали на Кроссби, иначе он уже ничего никому не смог бы рассказать.
   – Но тогда…
   – Израэль! – Маккензи гневно подбоченилась. – Кроссби бросил меня одну умирать! Разве это не означает попытку убийства?
   – Маккензи, ты не совсем верно все поняла. Натан говорил нам, что тебя укусила змея. Он убил змею и собирался заняться твоим укусом, когда на лагерь напал Смит. Натан бросился за ним, но Смит завел его так далеко, что он заблудился и не смог вернуться обратно в то ущелье, где был ваш лагерь. Поэтому он приехал сюда, чтобы собрать людей для поиска.
   – Это ложь!
   – Я понимаю, что ты могла подумать о нем, решив, что Натан бросил тебя, но у него были благие намерения. Я сам принимал участие в поисках, детка. Натан очень переживал из-за тебя. Мы нашли место, где был ваш лагерь, но тебя там не оказалось, а повсюду были явные признаки того, что лагерь посетили индейцы. Мы решили, что если ты не умерла от укуса змеи, то тебя убили индейцы. Натан был очень расстроен. Он с большой радостью сообщил мне, что ты осталась жива и вернулась на «Лейзи Би».
   – Да уж, он обрадовался! Израэль, ничего из того, о чем ты говоришь, на самом деле не происходило. Кроссби…
   – Маккензи, успокойся. Человеку, которого укусила змея, может почудиться все, что угодно. А тот факт, что ты прятала беглеца, не позволяет мне особенно доверять тебе. Не то, чтобы я в чем-нибудь обвинял тебя, но ты же не станешь утверждать, что собиралась приехать в город и сообщить нам, что разыскиваемый человек находится на твоем ранчо. Так?
   – И Вы собираетесь простить этот поступок Кроссби?
   – Я не вижу тут ничего плохого и не могу сажать в тюрьму человека на основании обвинений больной женщины.
   – Но Вы посадили Калифорнию Смита в тюрьму на основании обвинения, состряпанного Кроссби!
   Израэль разозлился не на шутку.
   – Ты искажаешь факты, Маккензи! Это совсем другое дело. Ты должна благодарить бога, что это случилось до того, как ты вышла замуж за этого страшного человека. У Калифорнии Смита характер злого апача, а эти черти запросто убивают людей в порыве гнева. Мне было бы очень жалко, если бы ты стала женой такого человека.
   Маккензи поняла, что все ее усилия тщетны. Разговаривать с Поттсом все равно, что со стеной. Она глянула на него холодными зелеными глазищами.
   – Когда будет суд?
   – Судья Пинки назначил рассмотрение на следующую среду.
   Не сказав ни слова, Маккензи повернулась на каблуках, вышла из помещения и так хлопнула дверью, что задрожали стекла, а Израэль чуть не подскочил на стуле. Вздохнув, он покачал головой, вынул из кармана носовой платок и вытер капли пота со лба.
 
   У Маккензи оставалась неделя и один день на то, чтобы найти адвоката и помочь ему подготовиться к защите – если защита вообще была возможна там, где обвиняют на основании предрассудков и без убедительных доказательств. Она сказала Кэлу, что хочет поверить в чудо еще один раз… Пожалуй, впервые в жизни она так отчаянно хотела, чтобы чудеса и волшебство действительно существовали. Ей требовалось и то, и другое.
   Весь следующий день Маккензи потратила на поиски адвоката. В Тумстоуне их было полно, и почти все конторы находились на Четвертой улице, недалеко от здания суда. Но ни один из них не понравился ей. Большинство просто не хотели браться за это дело. Местные газеты сделали историю Кэла сенсацией, представив все так, что люди не сомневались в его вине. Адвокаты не желали браться за дело, которое заранее можно было считать проигранным. Двое, правда, согласились, но их представление об успешной защите сводилось к попытке заменить в приговоре повешение пожизненным заключением.
   В конце этого несчастливого дня Маккензи, придя на свидание, не хотела говорить Кэлу о своей неудаче, но он сам догадался. Он уже смирился с тем, что его признают виновным, но Маккензи не собиралась сдаваться.
   На следующий день она купила билет до Тусона, куда надо было добираться семнадцать часов. Дилижанс отправлялся в восемь утра. Ожидая отъезда, Маккензи услышала шум во дворе здания суда: там чинили виселицу, готовя ее к предстоящему событию. От этих звуков Маккензи мороз продрал по коже.
   В первый день, который Маккензи провела в Тусоне, ей повезло не больше, чем в Тумстоуне. Те немногие адвокаты, которые соглашались взяться за это дело, больше интересовались размерами гонорара, чем результатом защиты. Но на второй день ей удалось найти человека, недавно приехавшего из Нью-Йорка. Проведя всего месяц в Аризоне, Уолтер Корби был полон либеральных идей и горел желанием добиваться справедливости для жертв жестокого общества. Он считал апачей жертвами нагло вторгшейся цивилизации. Поскольку Калифорнию Смита подвергали гонениям за его связь с «несчастными изгнанными обитателями этих земель», мистер Корби был рад взяться за его защиту. Мистер Корби был не только полон либеральных идей, он был молод, простодушен и неопытен; но он был лучшим из всех, кого смогла найти Маккензи.