— Боже мой! — вырвалось у старшего инспектора.
Яркая вспышка молнии, отразившись в стеклянной крыше, озарила оранжерею, и в ее резком свете они увидели свои испуганные лица. Казалось, что стеклянная крыша затряслась от последующего мощного раската грома. Одно из стекол лопнуло, со звоном разбилось об пол, и через образовавшееся отверстие хлынул поток дождя. Все это произошло в одну секунду. Электрический разряд, по-видимому, вызвал короткое замыкание, потому что свет в оранжерее погас.
— Черт побери! — выругался в темноте Г.М.
— Не о чем беспокоиться, — мягко успокаивал его Белчер. — У меня есть фонарик. Но что могло выйти из строя? Наружные провода или предохранитель?
Мастерс был окончательно выведен из себя. Он еще ощущал шок, вызванный неожиданным ударом молнии, и непроницаемая темнота действовала ему на нервы. Он говорил громко, стараясь перекричать шум дождя.
— Скорее всего, провода. Здесь столько всякого дополнительного электрооборудования, что они поставили предохранители в нескольких местах: один на две комнаты. Их нельзя вывести из строя одновременно, разве что…
— Ящик для предохранителей, — неожиданно сказал Г.М.
— Что такое?
— Ящик для предохранителей, — повторил он. — Обыскивая дом, вы заглядывали в ящик для предохранителей?
— Нет, а зачем? Могу поклясться, что никто не орудовал там ни до, ни после смерти миссис Констебль…
— Я говорю об этом не в связи с чьей-либо смертью, — раздраженно сказал сэр Генри. — Я просто подумал, что это может быть отличный тайник для плоского альбома восемнадцать на двадцать дюймов… — И после недолгого молчания добавил: — А где этот ящик?
— В комнате миссис Констебль, в стенном шкафу… мы идем?
Они поднялись наверх при свете фонарика Белчера. В дальнем углу спальни находился стенной шкаф с открытыми дверями. Внутри, над самой высокой полкой они увидели металлический, выкрашенный в черный цвет ящик около двух футов высоты и полтора ширины. Мастерс встал на стул и пальцами повернул недовернутые винты. Крышка со скрежетом открылась, и на голову инспектору упал большой альбом с позолоченными уголками.
— Он был здесь спрятан… — со злостью буркнул он.
— Да, сынок. Нетронутый с того времени, когда Мина Констебль после смерти мужа сунула его туда. Прекрасный тайник. Человек смотрит на ящик с предохранителями, и ему никогда не придет в голову, что там могут находиться какие-то иные предметы. Но на этот раз крышка не примыкала плотно, потому что там было слишком мало места для объекта такого размера. Если вы хотите хорошо укрыть от воров свое состояние, берите пример с Мины.
Мастерс соскочил со стула.
— Отличный замысел, не так ли? — повторил он, потряхивая альбомом. — Точно. Но теперь он у нас! Вы думаете, нам именно он был нужен? — обратился он к сэру Генри, подсовывая добычу под нос.
— Да. Возможно. Если там содержится то, что я надеюсь увидеть… то Пенник в наших руках. Положи эту книгу на стол, сынок, посмотрим его.
Свет фонарика упал на крышку альбома, который Мастерс положил на ночном столике: «Новые способы совершения убийств». Они молча наклонились над ним. Только дождь неустанно барабанил в стекло.
Это был исключительно мрачный экспонат. Он содержал коллекционируемые в течение семи или восьми лет вырезки из периодических изданий, касающиеся случаев внезапной смерти. Некоторые пожелтели от времени, другие были потрепаны или вытерты, как будто долго лежали, прежде чем были включены в коллекцию — остальные относились к последнему периоду. На некоторых были проставлены даты и названия газет, большинство, однако, были неизвестного происхождения. Часть из них была взята из популярных еженедельников, одна или две из медицинского ежемесячника. Они не были расположены в хронологическом порядке; 1937 год был вклеен перед 1935, а между ними находился 1932 год. Это в определенной мере говорило о характере Мины Констебль: женщины умной, но неорганизованной.
Сэр Генри даже застонал при виде этого беспорядка. Но он застонал еще громче, когда они обнаружили на предпоследней странице клочок, оставшийся после оторванной бумаги. Почти вся страница — статья, название газеты, дата — были неровно отрезаны ножничками.
— Она не хотела рисковать, — буркнул Г.М. — И легко могла это сжечь.
— Вы так рассчитывали на этот альбом, сэр?
— Ну, может быть, не совсем так… хм-м, может быть, нет. Но я был уверен, что наконец-то смогу доказать себе и другим, что я был прав. Если бы в этом альбоме была одна маленькая штучка, одна маленькая штучка.
Согнутым пальцем он несколько раз стукнул по альбому. Потом тяжело прошел через темную комнату и уселся в кресло. За ним в залитых дождем стеклах вспыхнула еще одна молния. Мастерс покачал головой.
— К сожалению, ничего не удастся сделать сэр. Если бы остался хотя бы малейший след, мы поставили бы на ноги весь полицейский аппарат, и уверен, нашли бы эту вырезку. Но нет абсолютно ничего! Мы даже не знаем, ни из какой она газеты, ни даже из какой страны, потому что в этом альбоме есть также вырезки из американских и французских изданий. Мы не знаем ни дня, ни месяца, ни даже года издания. Не знаем, какую статью надо искать. Если бы, — старший инспектор кричал, доведенный до белого каленья, — если бы вы могли мне сказать, в каком направлении вы идете, что вы хотите доказать!?
Сэр Генри оперся головой на руку. Он задумался. Через минуту он начал бурно трепать остатки своего некогда богатого волосяного покрова — редкие пучки, торчащие по обеим сторонам лысины.
— Да, да! Разумеется. Я знаю все эти сложности. У Мины не было секретарши. Она не нумеровала вырезки, я проверил это. А что я хочу доказать? Я могу это сказать в нескольких словах.
— Ну?
— Я хочу доказать, что кто-то может быть одновременно и живым и мертвым.
У слушателей мурашки пробежали по спине. Атмосферы не улучшил дьявольский хохот сэра Генри Мерривейла.
— Ха, ха, ха! Вы уверены, что я уже совсем спятил, не правда ли? Печальные руины прекрасного интеллекта. Нет, мои дорогие. Я сказал именно то, что думаю. Инспектор, вы проглядели мотивы всего этого дела. В свое время вы не хотели верить, что существует Окно Иуды. И когда я, в конце концов, доказал…
— Может быть, доказали, а может, и нет. Но что бы ни случилось, вы не сможете показать мне живой труп, и никто не сможет этого сделать. Нет, я не дам вам сделать из себя идиота. С меня уже достаточно! Я думал, что вы уже давно перешли все границы, но подобного я еще не слыхал! Вы можете взять свои астральные призраки, свои зеленые свечи, свои фонтаны и своих живых покойников и можете…
— Ого? Вы струсили что ли?
— Можно узнать, сэр, кто это струсил?
— Вы, мой дорогой. Вы так боитесь, что приятно посмотреть! Вы боитесь этого дома и всех этих вещей! Что, может быть, нет?
— Нет. Я совершенно не боюсь. Я протестую…
— Однако при вспышке молнии вы вскакиваете, как ошпаренный! Не стыдитесь. Ну, честно?
— Перестаньте, довольно, — вмешался обеспокоенный доктор Сандерс — Если вы не перестанете над ним издеваться, через минуту Мастерс начнет грызть ковер!
— Послушайте, — неожиданно сказал Г.М. так решительно, что всё замолчали. Сандерс был убежден, что в этот момент Старик злорадно сверкнул глазами. — Да-а-а, теперь гораздо лучше. Итак: вы хотите поймать убийцу?
— Разумеется, хочу!
— Все в порядке. Если вас не интересуют научные факты, то я дам вам погрызть нечто лучшее, чем ковер. Послушайте, какой у меня план. Завтра мы начинаем наступление. Может быть, это потребует от нас много времени и усилий, но у нас есть шанс, а это все, что нам требуется. Начнем на дознании. Пеннику кажется, что он устроит там великолепный спектакль. Ничего из этого не выйдет. Во всяком случае, он должен быть убежден, что из этого ничего не выйдет. Мы должны иметь на это разрешение, но думаю, нам удастся его получить. Мы сделаем заявление, что…
Только теперь я заметил, какое это правильное замечание. Мотивы убийства, хотя о них упоминалось в тексте, не были явно определены; в игру здесь входит также юридический аспект. Заинтересованным в решении этой проблемы советую читать между строк. Читатель, ты предупрежден. — Д. С.
Часть четвертая
Пресса
Глава семнадцатая
Яркая вспышка молнии, отразившись в стеклянной крыше, озарила оранжерею, и в ее резком свете они увидели свои испуганные лица. Казалось, что стеклянная крыша затряслась от последующего мощного раската грома. Одно из стекол лопнуло, со звоном разбилось об пол, и через образовавшееся отверстие хлынул поток дождя. Все это произошло в одну секунду. Электрический разряд, по-видимому, вызвал короткое замыкание, потому что свет в оранжерее погас.
— Черт побери! — выругался в темноте Г.М.
— Не о чем беспокоиться, — мягко успокаивал его Белчер. — У меня есть фонарик. Но что могло выйти из строя? Наружные провода или предохранитель?
Мастерс был окончательно выведен из себя. Он еще ощущал шок, вызванный неожиданным ударом молнии, и непроницаемая темнота действовала ему на нервы. Он говорил громко, стараясь перекричать шум дождя.
— Скорее всего, провода. Здесь столько всякого дополнительного электрооборудования, что они поставили предохранители в нескольких местах: один на две комнаты. Их нельзя вывести из строя одновременно, разве что…
— Ящик для предохранителей, — неожиданно сказал Г.М.
— Что такое?
— Ящик для предохранителей, — повторил он. — Обыскивая дом, вы заглядывали в ящик для предохранителей?
— Нет, а зачем? Могу поклясться, что никто не орудовал там ни до, ни после смерти миссис Констебль…
— Я говорю об этом не в связи с чьей-либо смертью, — раздраженно сказал сэр Генри. — Я просто подумал, что это может быть отличный тайник для плоского альбома восемнадцать на двадцать дюймов… — И после недолгого молчания добавил: — А где этот ящик?
— В комнате миссис Констебль, в стенном шкафу… мы идем?
Они поднялись наверх при свете фонарика Белчера. В дальнем углу спальни находился стенной шкаф с открытыми дверями. Внутри, над самой высокой полкой они увидели металлический, выкрашенный в черный цвет ящик около двух футов высоты и полтора ширины. Мастерс встал на стул и пальцами повернул недовернутые винты. Крышка со скрежетом открылась, и на голову инспектору упал большой альбом с позолоченными уголками.
— Он был здесь спрятан… — со злостью буркнул он.
— Да, сынок. Нетронутый с того времени, когда Мина Констебль после смерти мужа сунула его туда. Прекрасный тайник. Человек смотрит на ящик с предохранителями, и ему никогда не придет в голову, что там могут находиться какие-то иные предметы. Но на этот раз крышка не примыкала плотно, потому что там было слишком мало места для объекта такого размера. Если вы хотите хорошо укрыть от воров свое состояние, берите пример с Мины.
Мастерс соскочил со стула.
— Отличный замысел, не так ли? — повторил он, потряхивая альбомом. — Точно. Но теперь он у нас! Вы думаете, нам именно он был нужен? — обратился он к сэру Генри, подсовывая добычу под нос.
— Да. Возможно. Если там содержится то, что я надеюсь увидеть… то Пенник в наших руках. Положи эту книгу на стол, сынок, посмотрим его.
Свет фонарика упал на крышку альбома, который Мастерс положил на ночном столике: «Новые способы совершения убийств». Они молча наклонились над ним. Только дождь неустанно барабанил в стекло.
Это был исключительно мрачный экспонат. Он содержал коллекционируемые в течение семи или восьми лет вырезки из периодических изданий, касающиеся случаев внезапной смерти. Некоторые пожелтели от времени, другие были потрепаны или вытерты, как будто долго лежали, прежде чем были включены в коллекцию — остальные относились к последнему периоду. На некоторых были проставлены даты и названия газет, большинство, однако, были неизвестного происхождения. Часть из них была взята из популярных еженедельников, одна или две из медицинского ежемесячника. Они не были расположены в хронологическом порядке; 1937 год был вклеен перед 1935, а между ними находился 1932 год. Это в определенной мере говорило о характере Мины Констебль: женщины умной, но неорганизованной.
Сэр Генри даже застонал при виде этого беспорядка. Но он застонал еще громче, когда они обнаружили на предпоследней странице клочок, оставшийся после оторванной бумаги. Почти вся страница — статья, название газеты, дата — были неровно отрезаны ножничками.
— Она не хотела рисковать, — буркнул Г.М. — И легко могла это сжечь.
— Вы так рассчитывали на этот альбом, сэр?
— Ну, может быть, не совсем так… хм-м, может быть, нет. Но я был уверен, что наконец-то смогу доказать себе и другим, что я был прав. Если бы в этом альбоме была одна маленькая штучка, одна маленькая штучка.
Согнутым пальцем он несколько раз стукнул по альбому. Потом тяжело прошел через темную комнату и уселся в кресло. За ним в залитых дождем стеклах вспыхнула еще одна молния. Мастерс покачал головой.
— К сожалению, ничего не удастся сделать сэр. Если бы остался хотя бы малейший след, мы поставили бы на ноги весь полицейский аппарат, и уверен, нашли бы эту вырезку. Но нет абсолютно ничего! Мы даже не знаем, ни из какой она газеты, ни даже из какой страны, потому что в этом альбоме есть также вырезки из американских и французских изданий. Мы не знаем ни дня, ни месяца, ни даже года издания. Не знаем, какую статью надо искать. Если бы, — старший инспектор кричал, доведенный до белого каленья, — если бы вы могли мне сказать, в каком направлении вы идете, что вы хотите доказать!?
Сэр Генри оперся головой на руку. Он задумался. Через минуту он начал бурно трепать остатки своего некогда богатого волосяного покрова — редкие пучки, торчащие по обеим сторонам лысины.
— Да, да! Разумеется. Я знаю все эти сложности. У Мины не было секретарши. Она не нумеровала вырезки, я проверил это. А что я хочу доказать? Я могу это сказать в нескольких словах.
— Ну?
— Я хочу доказать, что кто-то может быть одновременно и живым и мертвым.
У слушателей мурашки пробежали по спине. Атмосферы не улучшил дьявольский хохот сэра Генри Мерривейла.
— Ха, ха, ха! Вы уверены, что я уже совсем спятил, не правда ли? Печальные руины прекрасного интеллекта. Нет, мои дорогие. Я сказал именно то, что думаю. Инспектор, вы проглядели мотивы всего этого дела. В свое время вы не хотели верить, что существует Окно Иуды. И когда я, в конце концов, доказал…
— Может быть, доказали, а может, и нет. Но что бы ни случилось, вы не сможете показать мне живой труп, и никто не сможет этого сделать. Нет, я не дам вам сделать из себя идиота. С меня уже достаточно! Я думал, что вы уже давно перешли все границы, но подобного я еще не слыхал! Вы можете взять свои астральные призраки, свои зеленые свечи, свои фонтаны и своих живых покойников и можете…
— Ого? Вы струсили что ли?
— Можно узнать, сэр, кто это струсил?
— Вы, мой дорогой. Вы так боитесь, что приятно посмотреть! Вы боитесь этого дома и всех этих вещей! Что, может быть, нет?
— Нет. Я совершенно не боюсь. Я протестую…
— Однако при вспышке молнии вы вскакиваете, как ошпаренный! Не стыдитесь. Ну, честно?
— Перестаньте, довольно, — вмешался обеспокоенный доктор Сандерс — Если вы не перестанете над ним издеваться, через минуту Мастерс начнет грызть ковер!
— Послушайте, — неожиданно сказал Г.М. так решительно, что всё замолчали. Сандерс был убежден, что в этот момент Старик злорадно сверкнул глазами. — Да-а-а, теперь гораздо лучше. Итак: вы хотите поймать убийцу?
— Разумеется, хочу!
— Все в порядке. Если вас не интересуют научные факты, то я дам вам погрызть нечто лучшее, чем ковер. Послушайте, какой у меня план. Завтра мы начинаем наступление. Может быть, это потребует от нас много времени и усилий, но у нас есть шанс, а это все, что нам требуется. Начнем на дознании. Пеннику кажется, что он устроит там великолепный спектакль. Ничего из этого не выйдет. Во всяком случае, он должен быть убежден, что из этого ничего не выйдет. Мы должны иметь на это разрешение, но думаю, нам удастся его получить. Мы сделаем заявление, что…
Только теперь я заметил, какое это правильное замечание. Мотивы убийства, хотя о них упоминалось в тексте, не были явно определены; в игру здесь входит также юридический аспект. Заинтересованным в решении этой проблемы советую читать между строк. Читатель, ты предупрежден. — Д. С.
Часть четвертая
Рассвет
Пресса
3аголовки газет: «Дейли-нон-стоп» Среда, 4 мая 1938 г.
9.45 9.45 9.45
ПЕННИК НЕ ДОПУЩЕН НА ДОЗНАНИЕ ПО ДЕЛУ О ЖЕРТВАХ МНИМОГО УБИЙСТВА:«Дейли трампетер»
СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ БУДЕТ ПРЕДПРИНЯТА ПОПЫТКА ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ТЕЛЕФОРС
ДОЗНАНИЕ ПО ДЕЛУ О СМЕРТИ КОНСТЕБЛЯ ПРИ ЗАКРЫТЫХ ДВЕРЯХ — СЕРЬЕЗНАЯ ОШИБКА ПРАВИТЕЛЬСТВА«Ньюс-рикорд»
ТЕЛЕФОРС — СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ ИЗ ПАРИЖА
ПЕННИК ОБЕЩАЕТ НОВУЮ ЖЕРТВУ«Дейли Вайэлео
СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ ОН ОТВЕТИТ НА ВЫЗОВ
САМОЗВАНЫЙ УБИЙЦА НЕ ДОПУЩЕН НА ДОЗНАНИЕ, УСТАНАВЛИВАЮЩЕЕ ПРИЧИНЫ СМЕРТИ ЕГО ЖЕРТВЫ
СЭР ГЕНРИ МОРРИВЕЙЛ (Эксклюзивное интервью)«Телефорс» «Телефорс» «Телефорс»
9.45 9.45 9.45
…и хотя мы можем посмеяться при воспоминании о некоторых заявлениях, какими нас засыпали, человек мыслящий не может безразлично пройти мимо проблемы, перед которой мы остановились сегодня: угроза свободе личности, настолько дорогой сердцу каждого гражданина нашей страны. Дознание при закрытых дверях, дознание, на которое публика не имеет доступа, относится к действиям такого рода, которые требуют объяснения. Наше правительство до сих пор поступало правильно и разумно, следовательно, оно должно было установить личность и привлечь к ответственности вдохновителя этих необычных шагов. Ответственность за них не должна падать исключительно на коронера — мистера Фридайса.
Глава семнадцатая
Ратуша в Гроувтоп, где проходило дознание, представляла собой образец наиболее претенциозных строений викторианской эпохи. Но помещение, где проходило дознание, совершенно отличалось от остального здания. Это был низкий продолговатый зал, занимающий часть подвала. Через зарешеченные окна можно было увидеть ноги прохожих. Там всегда было темно и холодно, несмотря на бегущие под потолком трубы центрального отопления. Там ощущался запах классной комнаты. На каменном полу гулко отдавались шаги.
Над столиком коронера, рядом с которым стоял стул для свидетелей, висела лампа с белым, похожим на шар, абажуром. На чем-то, похожем на помост, размещались присяжные. Остальную часть зала занимали ровные ряды стульев, но только в первом ряду сидели несколько человек. Но если здесь все выглядело холодным и официальным, то атмосфера, царящая снаружи, представляла этому решительный контраст. Веселые выкрики и шум большого количества голосов доносились до зала суда, а через зарешеченные окна можно было увидеть не только ноги, но и склоненные лица.
— Прошу тишины! — нервничал коронер, перебирая исписанные листы бумаги на столе. — Это невозможно выдержать! Сержант!
— Слушаю, сэр.
— Прошу вас закрыть окна. Я совершенно не слышу свидетеля!
— Слушаюсь, сэр.
— Я не могу вести дознание при таком шуме. Что здесь делают все эти люди? Почему вы их не разгоните?
— О-о, это огромная толпа, господин коронер. От Хай-Стрит до главной дороги столько собралось, что… подобную толпу я в последний раз видел во время войны, когда подстрелили цеппелин над фермой Хейджера!
— Сержант, меня нисколько не взволнует, даже если все население Лондона решит нанести нам визит. У меня есть собственные инструкции, я собираюсь им следовать. Прошу вас разогнать толпу! Что, закон уже совершенно бессилен? Господи, а это что такое?
— По-моему, это аккордеон, господин коронер.
— В самом деле?
— Да. Это Джон Кроули играет песенку о Джонни Пиле. Он…
— Меня бы не заинтересовало, даже если бы это Рахманинов играл свою «Прелюдию». Ему не следует играть перед окнами зала заседаний суда. Прошу вас навести порядок, сержант.
— Слушаюсь, сэр.
— Так. Господа присяжные. Мне очень жаль, что вы оказались обречены на такого рода неприятности. Если вы сможете сосредоточиться в этом шуме, то мы, может быть, приступим к продолжению допроса нашего последнего свидетеля. Доктор Сандерс!
Сандерс, сидящий на скамье свидетелей, осмотрелся по сторонам. Он никогда не видел более мрачного места, чем этот продолговатый зал. Из мрака виднелись лица сэра Генри Мерривейла, старшего инспектора Мастерса, комиссара Белчера, доктора Эйджа и Лоуренса Чейза, который официально идентифицировал тело. Они сидели совершенно неподвижно. В то же время ему казалось, что присяжные с трудом сдерживают смех.
— Доктор, вы дали нам ясные и краткие показания, касающиеся исследований, которые вы проводили над телом покойного непосредственно после его гибели и при вскрытии. Вы считаете, что эти исследования учитывали все возможные причины смерти?
— Да.
— Вы согласны с заключением, представленным нам доктором Эйджем?
— Согласен.
— Эй, вы там! Разойдитесь! Разойдитесь!
— Сейчас! Чего пихаешься!
— Спокойно! Разойтись! Разойтись!
— Поглядите на него! Думаешь, если каску надел, так ты здесь самый важный!
— Ну-ка, все вместе, ребята!
— Можно попросить кого-нибудь из вас закрыть второе окно? Благодарю вас, инспектор. Я предпочитаю задохнуться, нежели оглохнуть. Надо будет применить более решительные меры. Слушаю вас, доктор Сандерс.
Сандерс отвечал совершенно машинально. Голова у него разрывалась от боли, поскольку он всю ночь сидел над книгами, и шум, доносящийся снаружи, действовал на него успокаивающе. В его подсознании, как заноза, торчала мысль, что Вики не встретилась с ним предыдущим вечером, так что первый раунд выиграл Пенник.
— Вы нам также заявили, доктор, что ни один орган, необходимый человеку для жизни, не был поврежден.
— Да.
— И что, хотя существуют причины, которые могут вызвать такого рода состояние, невозможно установить, было ли это и какая из этих причин вызвала смерть мистера Констебля?
— Да.
«Черт бы побрал этого Пенника вместе с его „Телефорс“. Даже если бы я старался, все равно не смог бы уснуть сегодня ночью. С этим внушением все не так просто. Нервы у меня напряжены, как струны. Человек воображает себе неизвестно что. Теперь уже начало четвертого. Сейчас зайдет солнце. Пенник будет стараться прикончить меня… что за чушь… сегодня вечером, между девятью сорока пятью и десятью. Еще семь часов».
— Прошу вас ответить, доктор, смерть мистера Констебля была мгновенной?
— Нет. Она наступила быстро, но не мгновенно. Агония длилась, по меньшей мере, две минуты.
— Вы считаете, что она сопровождалась болями?
— Да. Сильными болями.
«Да. Это было унизительно. Я приехал на квартиру Вики в Вестминстере, заказал столик в ресторане „Коринтиан“, а потом оказалось, что она уже ушла с Пенником и оставила мне письмо с извинениями: „Прошу тебя, доверься мне. Я работаю вместе с твоим Г.М., а у него есть определенный план“. Но какой план?»
— Я могу попросить вас быть более внимательным, доктор?
— Прошу прощения.
«Но какой план? Что скрывалось за каменным лицом Г.М.?»
— Выясним еще один пункт, доктор. Вы не верите в сверхъестественную причину смерти?
— Нет. Ни в коем случае.
— По вашему мнению, такого рода внушения являются чистейшим вымыслом?
— Да.
— Следовательно, мы можем суммировать ваши показания утверждением, что невозможно ни для вас, ни для меня, ни для кого-либо другого установить причину смерти. Вы согласны?
— Да.
— Благодарю вас, доктор. Это все.
Один из присяжных, который более или менее отличался от остальных, рыжеволосый, жилистый мужчина с высоким воротничком, громко кашлянул.
— Прошу прощения, господин коронер, а мы можем задавать вопросы?
— Да, разумеется. Вы можете задавать свидетелю любые вопросы, если они имеют отношение к рассматриваемому делу.
Рыжеволосый наклонился вперед и оперся ладонями о колени.
— А как быть с «Телефорс»? — потребовал он объяснений.
На скамье присяжных явно ощущалось волнение. Члены этого уважаемого собрания внезапно наклонились вперед, как марионетки, которых потянули за нитки. Старшина сидел с недовольным лицом, потому что был задан вопрос, который он сам рассчитывал задать с начала заседания.
— Я никогда об этом не слышал, — коротко ответил Сандерс.
— Вы что, не читаете газет?
— Я хотел этим сказать, что никогда не слышал, чтобы «Телефорс» имела какое-либо отношение к науке. Если вы хотите знать мое мнение, я могу только присоединиться к тому, что заявил профессор Хьюденс: чушь.
— Но…
— Господа, — холодно прервал их коронер. — Мне очень жаль, что я вынужден прекратить вашу интересную дискуссию, но она касается слишком широкого понятия, и поэтому я прошу вас ограничиться вопросами, имеющими непосредственное отношение к следствию. Вы выслушали заключение врачебной экспертизы доктора Эйджа и доктора Сандерса. И ваше решение должно опираться именно на него. Таковы обязательные правила, и я настоятельно рекомендую вам придерживаться их.
Трудно было побороть волнение, охватившее присяжных. Все они заговорили разом.
— Это неправильно! — заявил кто-то коронеру.
— Сэр, вы подвергаете сомнению мой метод ведения дознания?
— Доктор, — воскликнул один, полный презрения голос. — Доктор! Возьмем, к примеру, мою жену. Когда она умерла, доктора заявили, что…
— Господа, я уже просил тишины и не хотел бы повторяться. Надеюсь, все меня поняли?
— Клянусь Богом, это он!
— Кто?
— Быстро, Салли! Я подсажу тебя. Он выходит из автомобиля!
— Господа, это тот самый тип! Я видел его снимок в газете. Эй, приятель, может быть, ты прикончишь мою жену?
— А теперь, господа, прощу направить внимание на мои слова, вместо того, чтобы смотреть в окна. Думаю, мне нет необходимости подчеркивать, что то, что происходит за этими стенами, нас совершенно не касается. Благодарю вас, доктор Сандерс, господа присяжные больше не имеют к вам вопросов. Они вполне убеждены…
— Этот тип — убийца!
— Эй, слушайте! Не устраивайте скандала! Дайте человеку шанс! Что он такого сделал?
— Что он такого сделал? Это же фашист, ты что, не слыхал?
— О чем они говорят? Что случилось?
— Фашист. Большой друг Гитлера.
— Да, это точно. Я слышал о нем вечером в баре. Такой большой, толстый, лысый, как колено, тип из Лондона, у него еще артис… тьфу!, ну и слово… аристократический титул, говорил, что…
— …что доказательства и только доказательства имеют для них значение. В связи с тем, что доктор Сандерс был последним свидетелем, на меня падает обязанность суммировать все факты, которые помогут вам в вынесении вердикта. Мне кажется, господа, что есть только один вердикт, который вы можете огласить. Во всяком случае, задумайтесь над…
Сандерс на цыпочках прошел мимо нескольких человек, неподвижно, как манекены, сидящих в первом ряду, взглянув на Г.М., глаза которого были закрыты, руки скрещены на груди, а мощный живот равномерно поднимался и опускался, как в глубоком сне. Мастерс, внимательный, как всегда, не спускал глаз с коронера. Но доктор в этот момент больше всего желал затянуться сигаретой.
Он толкнул скрипящую дверь, которая вела в коридор, и вдруг остановился с незажженной сигаретой в зубах.
Проникающие в окно последние лучи солнца осветили спускающегося по ступеням Германа Пенника. Сандерс, стоящий в тени, завороженно вглядывался в его лицо мечтателя, грезящего о великой, неограниченной силе. Тяжелые веки поднялись вверх, обнаруживая горящие глаза. Он был одет для путешествия: спортивная шляпа и плащ, в руках дорожная сумка. Он одно мгновение поколебался, когда через приоткрытую дверь увидел зал заседания в подвале, потому что питал необозримое отвращение к любым подземным помещениям. Но не успел он сойти с последней ступени, когда перед ним вырос полицейский.
— Что вы хотите, сэр?
— Я хочу, друг мой, находиться на следствии по делу о смерти Сэмюэля Констебля.
— Вы являетесь свидетелем?
— Нет.
— Пресса и публика на заседание не допускаются. Прошу вас подняться наверх.
— Знаю, но я собираюсь дать показания. Меня проинформировали, что каждый, кто хочет, имеет право принять участие в дознании, и дать показания.
— Только не в этом случае. Такие отданы распоряжения.
— Вы не понимаете, о чем идет речь! Я — Герман Пенник. Я тот, всюду известный человек, который убил…
— В таком случае, — невозмутимо сказал полицейский, — идите в комиссариат и дайте показания там. Мне все равно, кого вы убили. И находиться здесь вы не имеете права.
— Не собираетесь ли вы помешать мне… — начал Пенник, сдавленным от бешенства голосом.
На мгновение показалось, что он не сможет взять себя в руки. Он поднял свою широкую ладонь и… еще… еще чуть-чуть… и ударил бы полицейского по лицу так небрежно, как будто хотел смахнуть паутину, загораживающую ему дорогу. Но потом опустил руку, на лбу у него выступили вены.
Полицейский смотрел на него с нескрываемым интересом.
— Не знаю, что ты собирался сделать этой рукой, скотина, — процедил он, — но если еще раз ты попытаешься сделать нечто подобное, то тебе придется очень пожалеть об этом.
Дверь зала заседаний снова заскрипела. Сэр Генри, уперев руки в бока, как балерина, приближался к ним.
— Все в порядке, сынок, — обратился он к полицейскому. — Позволь ему пройти. Коронер как раз заканчивает заседание, а я хочу поговорить с этим человеком.
Пенник спустился с последней ступени. Поставил на каменный пол сумку, снял перчатки и положил их в карман своего светлого коричневого плаща. Казалось, он не замечает Сандерса.
— Ага, так дознание уже закончилось? — спросил он. — Мне очень жаль. Так неудачно сложилось, что меня немного задержали. Прямо отсюда, чтобы не терять времени, я отправлюсь на аэродром в Кройдон. Поэтому у меня с собой сумка и…
— Вы выглядите весьма элегантно, — проворчал Г.М., приглядываясь к нему с живым интересом. — Я как раз думал, появитесь ли вы здесь.
— Я к вашим услугам. А теперь я постараюсь расшифровать ваши мысли, сэр. — Пенник говорил тоном дантиста, собирающегося произвести болезненную операцию. — Я должен сориентироваться, о чем идет речь. Признаю, что меня удивило решение Министерства Внутренних Дел о проведении этого следствия при закрытых дверях. Мне также любопытно, почему запрещен доступ прессе. Я не видел здесь ни одного журналиста. Мне пришлось задуматься над тем, не должно ли было это все послужить приманкой, а может быть, вызовом в мой адрес?
Сэр Генри покачал головой:
— Нет, сынок. Я совершенно не хотел, чтобы вы сюда приезжали. В самом деле. Но раз вы уже здесь, думаю, что мы можем войти внутрь и послушать заключение.
— Ага, вы стараетесь меня напугать? — Пенник рассмеялся в лицо своему собеседнику. — Это недостойно вас, сэр. — Он почти коснулся спины Сандерса, но по-прежнему совершенно игнорировал его присутствие. — Я обращался за справками к юристу. И точно знаю, что не могу быть обвинен ни в одном преступлении.
— Да, вы правы. Вы не можете быть обвинены ни в одном преступлении, связанном с этим делом. Но все же, давайте войдем и выслушаем вердикт. Да-а-а. Возьмите его под другую руку, — обратился он к старшему инспектору, который только что вышел из зала. — Пошли.
— Можно узнать, что вы делаете?
— Мы идем слушать вердикт. Фи… вы пользуетесь духами? А может быть, это бриллиантин?
— Не были бы вы так любезны убрать руку с моего плеча?
— Прекрасно, пойдемте туда. Сядем в последнем ряду, и никто нас не увидит.
Голоса снаружи, которые слабо были слышны в коридоре, ударили им в уши с удвоенной силой. Наступили сумерки, и мелькавшие в непрерывном хороводе за окнами ноги и лица бросали длинные тени на и так уже темный зал.
— Господа присяжные, вы приняли решение?
При последних словах коронера присяжные сгрудились вместе, а потом расступились, создавая сомкнутый фронт, как команда регбистов во время матча. Именно в этот момент кто-то прижал к окну фотоаппарат со вспышкой; свет озарил комнату и высветил Пенника с его вынужденным эскортом. Старшина присяжных, с красным лицом, вскочил на ноги. В руке у него был листок бумаги, который он сосредоточенно рассматривал.
— Господин коронер!
— Да, слушаю вас? Минуточку!
На этот раз за окнами полиция предприняла настоящую атаку. Ноги стали разбегаться. Старшина нервно оглянулся назад. Через мгновение он взял себя в руки и мрачно взглянул на листок бумаги.
— Господин коронер, — повторил он, — прежде чем я зачитаю наше заключение, могу я задать вопрос?
— Да, разумеется, если вы считаете это необходимым. Что вы хотите узнать?
— Господин коронер, вы обязаны принять любое заключение, которое мы сделаем?
— Разумеется.
— Ну, потому что несколько человек из нас не были в этом уверены, — сказал старшина. — Законы — это одно, но каждый трактует их по-своему. Есть какой-нибудь судья или учреждение, куда подаются апелляции, ну, или кто-то, кто может отменить наше заключение и сказать, что мы можем засунуть его себе…
Над столиком коронера, рядом с которым стоял стул для свидетелей, висела лампа с белым, похожим на шар, абажуром. На чем-то, похожем на помост, размещались присяжные. Остальную часть зала занимали ровные ряды стульев, но только в первом ряду сидели несколько человек. Но если здесь все выглядело холодным и официальным, то атмосфера, царящая снаружи, представляла этому решительный контраст. Веселые выкрики и шум большого количества голосов доносились до зала суда, а через зарешеченные окна можно было увидеть не только ноги, но и склоненные лица.
— Прошу тишины! — нервничал коронер, перебирая исписанные листы бумаги на столе. — Это невозможно выдержать! Сержант!
— Слушаю, сэр.
— Прошу вас закрыть окна. Я совершенно не слышу свидетеля!
— Слушаюсь, сэр.
— Я не могу вести дознание при таком шуме. Что здесь делают все эти люди? Почему вы их не разгоните?
— О-о, это огромная толпа, господин коронер. От Хай-Стрит до главной дороги столько собралось, что… подобную толпу я в последний раз видел во время войны, когда подстрелили цеппелин над фермой Хейджера!
— Сержант, меня нисколько не взволнует, даже если все население Лондона решит нанести нам визит. У меня есть собственные инструкции, я собираюсь им следовать. Прошу вас разогнать толпу! Что, закон уже совершенно бессилен? Господи, а это что такое?
— По-моему, это аккордеон, господин коронер.
— В самом деле?
— Да. Это Джон Кроули играет песенку о Джонни Пиле. Он…
— Меня бы не заинтересовало, даже если бы это Рахманинов играл свою «Прелюдию». Ему не следует играть перед окнами зала заседаний суда. Прошу вас навести порядок, сержант.
— Слушаюсь, сэр.
— Так. Господа присяжные. Мне очень жаль, что вы оказались обречены на такого рода неприятности. Если вы сможете сосредоточиться в этом шуме, то мы, может быть, приступим к продолжению допроса нашего последнего свидетеля. Доктор Сандерс!
Сандерс, сидящий на скамье свидетелей, осмотрелся по сторонам. Он никогда не видел более мрачного места, чем этот продолговатый зал. Из мрака виднелись лица сэра Генри Мерривейла, старшего инспектора Мастерса, комиссара Белчера, доктора Эйджа и Лоуренса Чейза, который официально идентифицировал тело. Они сидели совершенно неподвижно. В то же время ему казалось, что присяжные с трудом сдерживают смех.
— Доктор, вы дали нам ясные и краткие показания, касающиеся исследований, которые вы проводили над телом покойного непосредственно после его гибели и при вскрытии. Вы считаете, что эти исследования учитывали все возможные причины смерти?
— Да.
— Вы согласны с заключением, представленным нам доктором Эйджем?
— Согласен.
— Эй, вы там! Разойдитесь! Разойдитесь!
— Сейчас! Чего пихаешься!
— Спокойно! Разойтись! Разойтись!
— Поглядите на него! Думаешь, если каску надел, так ты здесь самый важный!
— Ну-ка, все вместе, ребята!
— Можно попросить кого-нибудь из вас закрыть второе окно? Благодарю вас, инспектор. Я предпочитаю задохнуться, нежели оглохнуть. Надо будет применить более решительные меры. Слушаю вас, доктор Сандерс.
Сандерс отвечал совершенно машинально. Голова у него разрывалась от боли, поскольку он всю ночь сидел над книгами, и шум, доносящийся снаружи, действовал на него успокаивающе. В его подсознании, как заноза, торчала мысль, что Вики не встретилась с ним предыдущим вечером, так что первый раунд выиграл Пенник.
— Вы нам также заявили, доктор, что ни один орган, необходимый человеку для жизни, не был поврежден.
— Да.
— И что, хотя существуют причины, которые могут вызвать такого рода состояние, невозможно установить, было ли это и какая из этих причин вызвала смерть мистера Констебля?
— Да.
«Черт бы побрал этого Пенника вместе с его „Телефорс“. Даже если бы я старался, все равно не смог бы уснуть сегодня ночью. С этим внушением все не так просто. Нервы у меня напряжены, как струны. Человек воображает себе неизвестно что. Теперь уже начало четвертого. Сейчас зайдет солнце. Пенник будет стараться прикончить меня… что за чушь… сегодня вечером, между девятью сорока пятью и десятью. Еще семь часов».
— Прошу вас ответить, доктор, смерть мистера Констебля была мгновенной?
— Нет. Она наступила быстро, но не мгновенно. Агония длилась, по меньшей мере, две минуты.
— Вы считаете, что она сопровождалась болями?
— Да. Сильными болями.
«Да. Это было унизительно. Я приехал на квартиру Вики в Вестминстере, заказал столик в ресторане „Коринтиан“, а потом оказалось, что она уже ушла с Пенником и оставила мне письмо с извинениями: „Прошу тебя, доверься мне. Я работаю вместе с твоим Г.М., а у него есть определенный план“. Но какой план?»
— Я могу попросить вас быть более внимательным, доктор?
— Прошу прощения.
«Но какой план? Что скрывалось за каменным лицом Г.М.?»
— Выясним еще один пункт, доктор. Вы не верите в сверхъестественную причину смерти?
— Нет. Ни в коем случае.
— По вашему мнению, такого рода внушения являются чистейшим вымыслом?
— Да.
— Следовательно, мы можем суммировать ваши показания утверждением, что невозможно ни для вас, ни для меня, ни для кого-либо другого установить причину смерти. Вы согласны?
— Да.
— Благодарю вас, доктор. Это все.
Один из присяжных, который более или менее отличался от остальных, рыжеволосый, жилистый мужчина с высоким воротничком, громко кашлянул.
— Прошу прощения, господин коронер, а мы можем задавать вопросы?
— Да, разумеется. Вы можете задавать свидетелю любые вопросы, если они имеют отношение к рассматриваемому делу.
Рыжеволосый наклонился вперед и оперся ладонями о колени.
— А как быть с «Телефорс»? — потребовал он объяснений.
На скамье присяжных явно ощущалось волнение. Члены этого уважаемого собрания внезапно наклонились вперед, как марионетки, которых потянули за нитки. Старшина сидел с недовольным лицом, потому что был задан вопрос, который он сам рассчитывал задать с начала заседания.
— Я никогда об этом не слышал, — коротко ответил Сандерс.
— Вы что, не читаете газет?
— Я хотел этим сказать, что никогда не слышал, чтобы «Телефорс» имела какое-либо отношение к науке. Если вы хотите знать мое мнение, я могу только присоединиться к тому, что заявил профессор Хьюденс: чушь.
— Но…
— Господа, — холодно прервал их коронер. — Мне очень жаль, что я вынужден прекратить вашу интересную дискуссию, но она касается слишком широкого понятия, и поэтому я прошу вас ограничиться вопросами, имеющими непосредственное отношение к следствию. Вы выслушали заключение врачебной экспертизы доктора Эйджа и доктора Сандерса. И ваше решение должно опираться именно на него. Таковы обязательные правила, и я настоятельно рекомендую вам придерживаться их.
Трудно было побороть волнение, охватившее присяжных. Все они заговорили разом.
— Это неправильно! — заявил кто-то коронеру.
— Сэр, вы подвергаете сомнению мой метод ведения дознания?
— Доктор, — воскликнул один, полный презрения голос. — Доктор! Возьмем, к примеру, мою жену. Когда она умерла, доктора заявили, что…
— Господа, я уже просил тишины и не хотел бы повторяться. Надеюсь, все меня поняли?
— Клянусь Богом, это он!
— Кто?
— Быстро, Салли! Я подсажу тебя. Он выходит из автомобиля!
— Господа, это тот самый тип! Я видел его снимок в газете. Эй, приятель, может быть, ты прикончишь мою жену?
— А теперь, господа, прощу направить внимание на мои слова, вместо того, чтобы смотреть в окна. Думаю, мне нет необходимости подчеркивать, что то, что происходит за этими стенами, нас совершенно не касается. Благодарю вас, доктор Сандерс, господа присяжные больше не имеют к вам вопросов. Они вполне убеждены…
— Этот тип — убийца!
— Эй, слушайте! Не устраивайте скандала! Дайте человеку шанс! Что он такого сделал?
— Что он такого сделал? Это же фашист, ты что, не слыхал?
— О чем они говорят? Что случилось?
— Фашист. Большой друг Гитлера.
— Да, это точно. Я слышал о нем вечером в баре. Такой большой, толстый, лысый, как колено, тип из Лондона, у него еще артис… тьфу!, ну и слово… аристократический титул, говорил, что…
— …что доказательства и только доказательства имеют для них значение. В связи с тем, что доктор Сандерс был последним свидетелем, на меня падает обязанность суммировать все факты, которые помогут вам в вынесении вердикта. Мне кажется, господа, что есть только один вердикт, который вы можете огласить. Во всяком случае, задумайтесь над…
Сандерс на цыпочках прошел мимо нескольких человек, неподвижно, как манекены, сидящих в первом ряду, взглянув на Г.М., глаза которого были закрыты, руки скрещены на груди, а мощный живот равномерно поднимался и опускался, как в глубоком сне. Мастерс, внимательный, как всегда, не спускал глаз с коронера. Но доктор в этот момент больше всего желал затянуться сигаретой.
Он толкнул скрипящую дверь, которая вела в коридор, и вдруг остановился с незажженной сигаретой в зубах.
Проникающие в окно последние лучи солнца осветили спускающегося по ступеням Германа Пенника. Сандерс, стоящий в тени, завороженно вглядывался в его лицо мечтателя, грезящего о великой, неограниченной силе. Тяжелые веки поднялись вверх, обнаруживая горящие глаза. Он был одет для путешествия: спортивная шляпа и плащ, в руках дорожная сумка. Он одно мгновение поколебался, когда через приоткрытую дверь увидел зал заседания в подвале, потому что питал необозримое отвращение к любым подземным помещениям. Но не успел он сойти с последней ступени, когда перед ним вырос полицейский.
— Что вы хотите, сэр?
— Я хочу, друг мой, находиться на следствии по делу о смерти Сэмюэля Констебля.
— Вы являетесь свидетелем?
— Нет.
— Пресса и публика на заседание не допускаются. Прошу вас подняться наверх.
— Знаю, но я собираюсь дать показания. Меня проинформировали, что каждый, кто хочет, имеет право принять участие в дознании, и дать показания.
— Только не в этом случае. Такие отданы распоряжения.
— Вы не понимаете, о чем идет речь! Я — Герман Пенник. Я тот, всюду известный человек, который убил…
— В таком случае, — невозмутимо сказал полицейский, — идите в комиссариат и дайте показания там. Мне все равно, кого вы убили. И находиться здесь вы не имеете права.
— Не собираетесь ли вы помешать мне… — начал Пенник, сдавленным от бешенства голосом.
На мгновение показалось, что он не сможет взять себя в руки. Он поднял свою широкую ладонь и… еще… еще чуть-чуть… и ударил бы полицейского по лицу так небрежно, как будто хотел смахнуть паутину, загораживающую ему дорогу. Но потом опустил руку, на лбу у него выступили вены.
Полицейский смотрел на него с нескрываемым интересом.
— Не знаю, что ты собирался сделать этой рукой, скотина, — процедил он, — но если еще раз ты попытаешься сделать нечто подобное, то тебе придется очень пожалеть об этом.
Дверь зала заседаний снова заскрипела. Сэр Генри, уперев руки в бока, как балерина, приближался к ним.
— Все в порядке, сынок, — обратился он к полицейскому. — Позволь ему пройти. Коронер как раз заканчивает заседание, а я хочу поговорить с этим человеком.
Пенник спустился с последней ступени. Поставил на каменный пол сумку, снял перчатки и положил их в карман своего светлого коричневого плаща. Казалось, он не замечает Сандерса.
— Ага, так дознание уже закончилось? — спросил он. — Мне очень жаль. Так неудачно сложилось, что меня немного задержали. Прямо отсюда, чтобы не терять времени, я отправлюсь на аэродром в Кройдон. Поэтому у меня с собой сумка и…
— Вы выглядите весьма элегантно, — проворчал Г.М., приглядываясь к нему с живым интересом. — Я как раз думал, появитесь ли вы здесь.
— Я к вашим услугам. А теперь я постараюсь расшифровать ваши мысли, сэр. — Пенник говорил тоном дантиста, собирающегося произвести болезненную операцию. — Я должен сориентироваться, о чем идет речь. Признаю, что меня удивило решение Министерства Внутренних Дел о проведении этого следствия при закрытых дверях. Мне также любопытно, почему запрещен доступ прессе. Я не видел здесь ни одного журналиста. Мне пришлось задуматься над тем, не должно ли было это все послужить приманкой, а может быть, вызовом в мой адрес?
Сэр Генри покачал головой:
— Нет, сынок. Я совершенно не хотел, чтобы вы сюда приезжали. В самом деле. Но раз вы уже здесь, думаю, что мы можем войти внутрь и послушать заключение.
— Ага, вы стараетесь меня напугать? — Пенник рассмеялся в лицо своему собеседнику. — Это недостойно вас, сэр. — Он почти коснулся спины Сандерса, но по-прежнему совершенно игнорировал его присутствие. — Я обращался за справками к юристу. И точно знаю, что не могу быть обвинен ни в одном преступлении.
— Да, вы правы. Вы не можете быть обвинены ни в одном преступлении, связанном с этим делом. Но все же, давайте войдем и выслушаем вердикт. Да-а-а. Возьмите его под другую руку, — обратился он к старшему инспектору, который только что вышел из зала. — Пошли.
— Можно узнать, что вы делаете?
— Мы идем слушать вердикт. Фи… вы пользуетесь духами? А может быть, это бриллиантин?
— Не были бы вы так любезны убрать руку с моего плеча?
— Прекрасно, пойдемте туда. Сядем в последнем ряду, и никто нас не увидит.
Голоса снаружи, которые слабо были слышны в коридоре, ударили им в уши с удвоенной силой. Наступили сумерки, и мелькавшие в непрерывном хороводе за окнами ноги и лица бросали длинные тени на и так уже темный зал.
— Господа присяжные, вы приняли решение?
При последних словах коронера присяжные сгрудились вместе, а потом расступились, создавая сомкнутый фронт, как команда регбистов во время матча. Именно в этот момент кто-то прижал к окну фотоаппарат со вспышкой; свет озарил комнату и высветил Пенника с его вынужденным эскортом. Старшина присяжных, с красным лицом, вскочил на ноги. В руке у него был листок бумаги, который он сосредоточенно рассматривал.
— Господин коронер!
— Да, слушаю вас? Минуточку!
На этот раз за окнами полиция предприняла настоящую атаку. Ноги стали разбегаться. Старшина нервно оглянулся назад. Через мгновение он взял себя в руки и мрачно взглянул на листок бумаги.
— Господин коронер, — повторил он, — прежде чем я зачитаю наше заключение, могу я задать вопрос?
— Да, разумеется, если вы считаете это необходимым. Что вы хотите узнать?
— Господин коронер, вы обязаны принять любое заключение, которое мы сделаем?
— Разумеется.
— Ну, потому что несколько человек из нас не были в этом уверены, — сказал старшина. — Законы — это одно, но каждый трактует их по-своему. Есть какой-нибудь судья или учреждение, куда подаются апелляции, ну, или кто-то, кто может отменить наше заключение и сказать, что мы можем засунуть его себе…