Страница:
И лишь когда вновь тихо зазвучала музыка, он, казалось, очнулся и пригубил вина из кубка.
— Я и понятия не имел, насколько прекрасны цыганские танцы, — нарушив тишину, заметил он воеводе. — Уверен, Савийя — само совершенство! Нет в мире лучшей танцовщицы!..
— А если и есть, мне она неизвестна, — откликнулся воевода.
Король уже было собрался посетовать на то, что пропадает такой талант, но вовремя спохватился и не стал обижать цыган.
И вместо этого заметил:
— Просто с трудом верится. Похоже на сон.
Воевода усмехнулся.
— Завтра ваше величество будет говорить, что это и есть наше колдовство. Или же припишет это воздействию вина. И не поверит, что видел такое чудо своими глазами.
Король промолчал.
Он думал о том, что виденный им только что танец вызвал чувства, прежде ему неведомые и совершенно непостижимые.
Ему не хотелось признаваться в этом, и в то же время он знал, что, хотя не произнес ни слова, воевода догадывается о его мыслях и чувствах.
Стараясь поскорее вернуться к реальности и вновь обрести обычную для него самоуверенность, король заметил:
— Если это действительно было колдовство, то, сознаюсь, мне очень понравилось. Нельзя ли увидеть что-нибудь еще?
— Вы и вправду желаете этого, ваше величество?
— Ну разумеется! Я немало наслышан о цыганской магии, но ни разу не имел возможности наблюдать эти чудеса!
— У нашего племени есть очень своеобразный колдовской обряд, который может заинтересовать ваше величество. В том случае, если вы, конечно, не побоитесь принять в нем участие.
— Боюсь? Ну конечно же, я не боюсь! — воскликнул король.
— Вы уверены?
— Совершенно уверен.
Настала пауза. Затем король добавил:
— Конечно! Я просто мечтаю увидеть. Может, никогда больше не представится случая.
Воевода пристально взглянул на него и заметил:
— Колдовской обряд, о котором идет речь и в котором я приглашаю принять участие ваше величество, называется цыганской свадьбой!..
Глава 5
— Я и понятия не имел, насколько прекрасны цыганские танцы, — нарушив тишину, заметил он воеводе. — Уверен, Савийя — само совершенство! Нет в мире лучшей танцовщицы!..
— А если и есть, мне она неизвестна, — откликнулся воевода.
Король уже было собрался посетовать на то, что пропадает такой талант, но вовремя спохватился и не стал обижать цыган.
И вместо этого заметил:
— Просто с трудом верится. Похоже на сон.
Воевода усмехнулся.
— Завтра ваше величество будет говорить, что это и есть наше колдовство. Или же припишет это воздействию вина. И не поверит, что видел такое чудо своими глазами.
Король промолчал.
Он думал о том, что виденный им только что танец вызвал чувства, прежде ему неведомые и совершенно непостижимые.
Ему не хотелось признаваться в этом, и в то же время он знал, что, хотя не произнес ни слова, воевода догадывается о его мыслях и чувствах.
Стараясь поскорее вернуться к реальности и вновь обрести обычную для него самоуверенность, король заметил:
— Если это действительно было колдовство, то, сознаюсь, мне очень понравилось. Нельзя ли увидеть что-нибудь еще?
— Вы и вправду желаете этого, ваше величество?
— Ну разумеется! Я немало наслышан о цыганской магии, но ни разу не имел возможности наблюдать эти чудеса!
— У нашего племени есть очень своеобразный колдовской обряд, который может заинтересовать ваше величество. В том случае, если вы, конечно, не побоитесь принять в нем участие.
— Боюсь? Ну конечно же, я не боюсь! — воскликнул король.
— Вы уверены?
— Совершенно уверен.
Настала пауза. Затем король добавил:
— Конечно! Я просто мечтаю увидеть. Может, никогда больше не представится случая.
Воевода пристально взглянул на него и заметил:
— Колдовской обряд, о котором идет речь и в котором я приглашаю принять участие ваше величество, называется цыганской свадьбой!..
Глава 5
Настала мертвая тишина. Король вскинул на воеводу удивленные глаза.
И тут медленно и робко из тени вышла Летиция.
Она уже успела снять головной убор, усыпанный драгоценностями, серьги и ожерелье, что были на ней во время танца, и сменила их на красный платок с золотыми монетками, так чудесно оттеняющими ее ясный белый лоб.
От бешеного танца щеки ее раскраснелись, а в глазах появился какой-то особый блеск, идущий словно изнутри и сравнимый разве что с мерцанием пламени в костре.
Король не сводил с нее глаз. Потом заметил воеводе:
— И на ком же вы предлагаете мне жениться?
— На Савийе, разумеется, на ком же еще! Но позвольте сперва объяснить кое-что вам двоим.
Произнес он эти слова очень торжественно и даже как-то мрачно, и король с Летицией переглянулись. А воевода тем временем продолжил:
— Если бы оба вы принадлежали к нашему племени кальдерашей, я не имел бы права осуществить эту церемонию.
— Но разве Савийя не вашего племени? — с удивлением спросил король.
Воевода отрицательно покачал головой.
— Мое племя никогда не смешивалось ни с каким другим. Вы же, ваше величество, и Савийя не являетесь цыганами в полном смысле этого слова. И тем не менее вам позволено видеть, слышать и чувствовать то, что недоступно и запрещено другим.
Король промолчал. Летиция же не удержалась от возбужденного возгласа.
Именно об этом она всегда мечтала и уже боялась, что ей никогда не доведется стать свидетельницей этого обряда.
Ведь цыгане, насколько ей известно, держат все свои колдовские ритуалы в строжайшей тайне, никогда не отвечают на расспросы чужаков, не рассказывают о том, что известно только их племени.
Она была почти уверена, что король не знает, насколько цыгане гордятся своим происхождением, и чистоту крови запрещается нарушать даже союзом с цыганами другого племени, не говоря уже о прочих людях.
Словно прочитав ее мысли, воевода заглянул Летиции прямо в глаза, и во взгляде его светилась мудрость и понимание. Затем он заговорил.
Сдержанное благородство его речи придавала не только венгерская кровь, но и культура человека, равного по своему происхождению любому из европейских королей.
— Брак, что заключается между настоящими цыганом и цыганкой, священен, и оборвать его может только смерть, — сказал он. — Для кальдерашей подобный союз — таинство, разорвать узы которого просто немыслимо. Поступивший подобным образом тут же изгоняется из племени.
После небольшой паузы он продолжил:
— Но существует еще одна церемония, принятая не у кальдерашей, а у других цыган, в особенности выходцев из России и Франции.
Он со значением взглянул на короля и добавил:
— Этот брак во многих отношениях напоминает азартную игру, однако жених с невестой находятся под покровительством богов.
Король с Летицией внимали каждому его слову, а воевода говорил:
— Основная часть обряда заключается в том, что разбивают глиняный кувшин. Количество осколков, на которые он разобьется, укажут дни, недели, месяцы или годы, в течение которых жениху с невестой надлежит хранить верность друг другу.
Голос его звучал все громче, затем с особой торжественностью он добавил:
— А после этого муж с женой вольны распоряжаться своей дальнейшей жизнью сами, решать, будут ли жить порознь, или же разобьют следующий глиняный кувшин.
Он умолк, и Летиция затаила дыхание.
Теперь она понимала, как воевода решил помочь ей.
Если король согласится на этот обряд, он будет связан с ней в течение всего своего пребывания в Овенштадте, а потому не сможет предложить руку и сердце Стефани.
Проблема, лихорадочно думала она, заключается в том, что король может отказаться принять участие в этой свадьбе или же воспринять ее не более чем шутку.
Воевода, похоже, прочитал и эти ее мысли. Он обратился к королю:
— Должен предупредить ваше величество, что стоит нарушить данную во время обряда клятву раньше времени, определенного богами, и на голову вашу обрушатся неисчислимые несчастья и беды. Это проклятие, которого так боятся все цыгане.
После секундного замешательства король ответил:
— Можете положиться на меня. Ведь как-никак, а я праправнук самой настоящей чистокровной цыганки. Я сделаю все, как велит ваш обычай.
Сердце у Летиции екнуло.
Воевода, чуть улыбнувшись, заметил:
— Итак, такова ваша воля! Тогда вскоре, ваше величество, вы увидите и услышите то, чего никогда не доводилось видеть и слышать ни одному человеку, в чьих жилах не течет цыганская кровь!
Все это произвело такое впечатление на Летицию, что она не сдержалась и захлопала в ладоши. Воевода сказал:
— Брачная церемония сейчас начнется, но прежде вашему величеству придется выполнить один обычай. Жених обязан выкупить невесту. Так что если у вас есть золотая монетка, давайте ее мне.
— Думаю, что одна монетка — слишком ничтожная плата за то сокровище, которое я получу, — ответил король.
И без лишних слов отстегнул от своего белоснежного мундира один из орденов.
Он представлял собой звезду, усыпанную бриллиантами, и когда король протягивал ее воеводе, она мерцала и переливалась в отблесках пламени точно живая.
— Теперь свадебную чашу! — приказал воевода. Молодая цыганка подала ему огромный кубок, украшенный искусной старинной резьбой и разноцветными драгоценными камнями, — раза в три больше тех, что видела до сих пор Летиция.
Сперва воевода протянул кубок королю, и когда он отпил, передал его Летиции.
Вино показалось девушке изумительным и несколько необычным на вкус. Оно было вовсе не похоже на то, которым угощал ее воевода в первый раз.
Однако как и в прошлый раз, внезапно все вокруг стало для Летиции прекрасным, словно окрашенным в золотистые тона. Мало того, девушка чувствовала, как ее настроение передается окружающим.
Выразить словами это было невозможно, но ей казалось, что звезды стали ярче и ближе, что их свет проникает повсюду, а темное бархатное небо лелеет их точно в колыбели.
— Итак, — сказал воевода, — все должно произойти сегодня. И союз между вами должен быть скреплен пиром.
Принесли еще одно кресло и поставили рядом с теми, в которых сидели король с воеводой, наблюдая за танцем Летиции. Девушка уселась между двумя мужчинами.
Затем настала очередь длинного стола, уставленного золотыми блюдами — столь же великолепными, сколь и кубки.
Позже Летиции было трудно вспомнить, что именно они ели, но каждое блюдо казалось необычным на вкус и совсем не похожим на то, что доводилось есть раньше.
Трапеза проходила под звуки скрипок, а через некоторое время в круг, освещенный костром, стали по очереди выходить цыгане и показывать невиданные фокусы.
Один цыган доставал голубей прямо из воздуха: он поднимал вверх руки, и они слетались к нему, садились на голову, руки и у ног.
Потом он тихо что-то сказал, и три голубки разлетелись в разные стороны. А возвратившись, облетели вокруг него по три раза, и только после этого он позволил им опуститься на руки.
Затем он послал одну голубку сорвать листок с дерева, а другую — принести цветок в клюве.
Они исполняли каждую его команду, но вдруг одним взмахом руки цыган прогнал их, и они растворились во тьме, а он остался стоять возле костра.
Все это было необычно, и Летиция чувствовала, что и король тоже совершенно зачарован этим зрелищем.
Затем появилась пышно разряженная цыганка с тяжелыми, усыпанными камнями браслетами на руках и ногах. Она села и поставила перед собой на землю три плетеные корзинки.
Поднеся к губам инструмент, напоминавший флейту, она заиграла, и из корзин, как и ожидала Летиция, начали подниматься три кобры.
Они выглядели величественно и грозно, постепенно вставая во весь рост; их раздвоенные язычки беспрерывно двигались, словно ощупывали все вокруг, а маленькие круглые глазки злобно мерцали.
Змеи стали подчиняться музыке — ритмично раскачивались на хвостах, двигались туда, куда приказывала цыганка, сплетали и расплетали тела, обвивали шею хозяйки точно толстые ожерелья.
Наконец музыка резко оборвалась на высокой повелительной ноте, и кобры тут же спрятались в корзинки.
После этого появился цыган и стал доставать цветы из воздуха, а затем показал уж совсем поразительный фокус — заставил на глазах у всех расти какое-то растение. Оно вытягивалось, становилось все выше, и зрители увидели на макушке, между ветвями, маленькое гнездышко и в нем — живую птичку.
Возможно, то было воздействие своего рода гипноза.
Но даже если и так, фокус был столь блестяще исполнен, что воспринимался как реальность.
Летиции казалось, что все эти волшебные видения пронеслись у нее перед глазами за считанные секунды — и вот трапеза уже окончена, стол убран и воевода поднялся на ноги.
Один из цыган установил возле его кресла сооружение, напоминавшее пучок веток или прутьев.
Летиция вспомнила, как отец некогда объяснял ей, что веточки, сорванные с разных деревьев, являются священными символами цыганской свадьбы.
На секунду она испугалась: а что, если воевода, произнося заклинание над этими ветками, переломит их одну за другой и бросит на ветер, что будет означать, что она, Летиция, отныне до конца своих дней связана супружескими узами с королем?
Однако веток воевода ломать не стал. Лишь отодвинул их в сторону и взял со стула, рядом с которым они лежали, хлеб и соль.
Посыпал хлеб солью и протянул один кусочек королю, а второй — Летиции со словами:
— Когда надоест хлеб с солью, это значит, что и вы надоели друг другу.
Затем он обратился к королю:
— Теперь, ваше величество, обменяйтесь с Савийей кусочками хлеба и съешьте их.
Они повиновались и съели по кусочку хлеба. И тут в руках у воеводы появился маленький глиняный кувшин, наполненный водой. Воевода поднял его высоко вверх, словно протягивая звездам и богам, и произнес по-цыгански фразу, смысл которой был вполне понятен Летиции.
— Направьте силы и власть свою на этот кувшин, на этого мужчину и эту женщину, которые отныне должны соединиться и жить вместе как муж и жена, а время их союза определите сами!
Затем с размаху швырнул он кувшин на землю между Летицией и королем. Девушка затаила дыхание.
Она знала, что король должен пробыть в Овенштадте до пятницы, то есть всего три дня.
Если сегодняшняя церемония помешает ему сделать предложение Стефани в течение этих трех дней и он уедет, то великая герцогиня, по всей вероятности, поймет, что план ее провалился.
Летиция долго не могла заставить себя взглянуть на землю: от этих кусочков так много зависело!
Затем она услышала, как кто-то из цыган пробормотал слово «семно». По-цыгански это означает пять. Она перевела взгляд на землю и увидела, что кувшин раскололся на пять частей.
Воевода наклонился, поднял ручку от кувшина и протянул королю. Другой осколок дал Летиции.
— Отныне вы вместе, — сказал он, — связанные неразрывными узами. И связь эта продлится пять дней или же любое число дней, делящихся на пять. Так было угодно распорядиться богам. Храните эти осколки, берегите их как зеницу ока! Стоит потерять осколок раньше времени, определенного богами, и вас постигнут несчастья, будут преследовать неудачи и одиночество!
Произнес он эти слова так торжественно и строго, что у Летиции по спине пробежали мурашки. Интересно, испытывает ли король то же самое? Верит ли он, подобно ей, что заклинание исполнится?
Затем воевода вынул из-за пояса усыпанный драгоценными камнями кинжал и взял короля за правую руку, а Летицию — за левую.
Он сделал у них на запястьях по надрезу, совсем крошечному, еле заметному. На них выступили капельки крови.
Потом воевода соединил запястья молодых людей так, чтобы кровь их смешалась, обвязал руки чуть выше надрезов шелковым шнуром и завязал на три узелка.
При этом он не произносил ни слова, однако Летиция еще от отца знала, что один узелок символизирует постоянство, второй — плодовитость, а третий — долгую жизнь.
Едва подумав об этом, девушка испугалась — а вдруг король догадается о значении узелков и решит, что его обманом связали узами брака, который продлится не пять дней, как предсказали осколки, а значительно дольше?..
Затем воевода заговорил, и голос его так и звенел в наступившей тишине — пение скрипок стихло, все цыгане затаили дыхание и слушали.
— Ступайте с миром и знайте, что боги благословили вас! Вам довелось стать свидетелями заклинания, которое позволено видеть только людям нашей крови. И отныне вас связывает особая магия, идущая от самых глубин сердца. Магия любви!
Не успел он договорить эти слова, как снова запели скрипки, заиграли торжественную и полную радости мелодию, многократно повторенную эхом.
В это время по одному из склонов начал карабкаться вверх цыганенок с зажженным факелом в руке.
За ним последовал мужчина, играющий на скрипке, и король с Летицией без слов поняли, что им надо делать.
Они прошли мимо костра, возле которого цыганки затянули одну из любовных песен — задумчивую и одновременно торжественную, зазывную и страстную и в то же время необычайно трогательную, проникающую до самых глубин сердца.
Король с Летицией подошли к ступенькам, вырубленным в скале, и начали подниматься вслед за мальчиком, освещающим дорогу факелом.
Позже, вспоминая об этом, Летиция удивлялась, как это они с королем, держась за руки, смогли пройти по таким узким ступенькам.
Они добрались до вершины, а цыган все продолжал играть, и снизу, с площадки у подножия скалы, ему вторили голоса других скрипок.
Пройдя несколько шагов, мальчик с факелом остановился и ждал, пока они не поравняются с ним.
То же сделал и цыган со скрипкой. А когда король с Летицией приблизились, поклонился им до земли.
Король остановился и сказал:
— Передайте своему воеводе, что все вы всегда желанные гости в Звотане! И что по возвращении домой я издам указ, запрещающий преследование цыган на нашей земле, и закон этот будет строго соблюдаться ровно столько, сколько я буду находиться на троне.
На лице цыгана отразилась искренняя радость и благодарность. Он опустился на одно колено и поцеловал королю руку. Затем Летиция с королем поднялись на террасу.
Девушка не оборачивалась, зная, что у цыган это считается дурной приметой: оборачиваться и смотреть на то место, откуда ушли, иначе туда никогда не вернешься.
Она провела короля потайным ходом к лестнице, откуда можно незамеченными пробраться наверх.
Они в полном молчании прошли по лестнице, затем — по коридору, пока не добрались до маленькой гостиной, где и состоялось их знакомство.
Лишь оказавшись там и увидев, что свечи почти догорели и в камине красноватыми отблесками мерцают угольки, Летиция поняла, как много пережила за этот вечер и как трудно ей будет вернуться к прежней жизни.
Словно очнувшись от глубокого сна, она увидела, что король по-прежнему держит ее за руку и что запястья их до сих пор связаны шелковым шнурком.
— Развязать? — спросила она и не узнала собственного голоса.
Так и не дождавшись ответа, она развязала узелки, высвободила руку и только теперь почувствовала легкое жжение в том месте, где находилась ранка. Девушка робко подняла глаза на короля.
— Итак, мы женаты!.. — тихо заметил король. — И сколько же это продлится, Савийя? Пять дней? Пять месяцев? А может быть, вечность?
Вопрос удивил ее. Но тут, вспомнив о Стефани, она торопливо ответила:
— Полагаю, ваше величество сочтет, что и пяти дней… более чем достаточно. Но только уж прошу вас, сдержите слово.
— Я дал слово, — просто ответил король. — И никогда его не нарушу, по крайней мере по своей воле.
Именно это и хотела услышать Летиция.
— Я рада… очень рада, слышать это.
— Как же я могу поступить иначе, — заметил король, — когда сегодня ночью мне довелось увидеть вещи, о существовании которых я и не подозревал?.. К тому же колдовство помогло мне жениться на тебе.
Голос короля звучал хрипло, и Летиции показалось, что в глазах его появился странный блеск, которого она не замечала прежде. Тут впервые за все время девушка осознала, что находится в опасности.
Она хотела отступить на несколько шагов, но не успела.
Король обнял ее и, притянув к себе, прошептал:
— Ты моя жена… Моя цыганская жена, подаренная судьбой или… богами.
И только Летиция хотела оттолкнуть его, как он прильнул к ее губам страстным поцелуем.
Прежде Летиция никогда не целовалась с мужчинами, хотя часто думала об этом, представляя, каким должен быть этот поцелуй. Конечно же, нежным, легким и… утешительным.
Но губы короля оказались жесткими, в каждом их движении сквозила властность и сила, и ей было больно.
Надо бороться, подумала она, вырваться из объятий этого человека. Но не успела эта мысль промелькнуть у нее в голове, как произошло нечто странное и совсем неожиданное. Ею овладело то же чувство, которое она испытала во время танца, то ощущение счастья и совершенного упоения, охватившее все тело после цыганского вина.
И ощущение это разрасталось и становилось все острее, пока наконец губы девушки не стали мягкими и податливыми, а тело не начало двигаться словно в такт некой неслышной музыки.
А руки короля становились все настойчивее и все крепче прижимали ее.
Восторг и страсть, которые ощутила при этом Летиция, были подобны огню, поднявшемуся откуда-то из самых глубин сердца и жаркой волной охватившему все ее тело — до губ и кончиков пальцев.
Летиция поняла, что этот поцелуй связал их отныне куда более крепкими колдовскими узами, нежели церемония, проведенная воеводой.
Это было волшебство, завладевшее не только ее телом, но и душой, и сердцем, непреодолимая живая сила которого подавляла, сокрушала и одновременно возносила на самые вершины блаженства.
А губы короля тем временем становились все настойчивее.
Каким-то отдаленным уголком сознания Летиция понимала, вернее, чувствовала, что поцелуй короля отмечен той возвышенной, трепетной бережностью, с которой прикасаются разве что к святыне.
Он приподнял голову и произнес хрипло:
— Ты — само совершенство! Ты та, которую я искал всю свою жизнь!..
А затем снова принялся целовать ее — безрассудно, властно и торжествующе.
И в поцелуях этих Летиция уловила волшебство, колдовскую силу, готовую, казалось, вознести ее к самым звездам, блиставшим над головой.
Она чувствовала, как сладостным теплом разливается по ее телу пламя страсти, и знала, что передалось оно от страсти, сжигавшей в эти секунды короля.
Они поднимались все выше и выше, на самые вершины блаженства, и, когда наконец Летиция уже начала почти задыхаться от захлестнувших ее эмоций, король сказал:
— Ты моя жена! Я хочу тебя… сейчас… сейчас же! Я знаю, что ты тоже хочешь меня…
Какую-то долю секунды она не могла вникнуть в смысл его слов.
Затем, вернувшись к реальности, вспомнила, что она — вовсе не Савийя, танцовщица-цыганка.
Она — принцесса Летиция, дочь своей матери, принадлежит к королевской семье, и ей нельзя вести себя подобным образом.
И в то же время больше всего на свете ей хотелось, чтобы король продолжал целовать ее, хотелось прижаться к нему еще сильнее.
Ей бешено, неукротимо, отчаянно хотелось, чтоб он любил ее, и она была готова ответить ему тем же.
Каждая клеточка тела, похоже, взывала к нему, жаждала добиться полного слияния.
— Я… мне пора… идти! — сказала Летиция, но не вслух, а про себя, всем своим существом желая только одного — остаться.
Разве это возможно — оторваться от его губ, отвергнуть этот огонь, сжигавший их обоих?..
Король снова целовал ее, только на этот раз в шею.
Губы его скользнули ниже по гладкой и нежной коже, и Летиция испытала неведомое ей прежде ощущение. Все ее тело пронзила сладостная дрожь, дышать стало трудно.
— Я… я люблю тебя!.. — шепнула она. — Люблю… люблю, люблю!
Она сама не понимала — произнесла ли эти слова вслух или то были слова, звучащие в ее сердце.
— И я люблю тебя, моя прекрасная жена! — откликнулся король. — Идем же, милая! К чему напрасно терять время…
И он повлек ее к двери, за которой находилась спальня.
Только тут вспомнила Летиция об отце и поняла, что, будь он здесь, обязательно постарался бы предотвратить то, что должно произойти.
Отец вспомнился так живо, что она почти видела его здесь, в комнате. Он смотрел на нее неодобрительно и строго, как смотрел в детстве, когда она совершала какой-нибудь неблаговидный поступок.
«Не смей этого делать», — шепнуло ее сердце.
Они уже дошли до двери в спальню. Король распахнул ее, и Летиция, увидев огромную кровать под балдахином, поняла, что она непременно должна бежать.
— Пожалуйста, — шепнула она еле слышным голоском. — Нельзя ли принести чего-нибудь попить?..
Король улыбнулся:
— О, ну разумеется, дорогая! Наверное, это соль, съеденная с хлебом, вызвала у нас такую жажду.
Он отпустил ее руку и отошел назад, к столу, стоявшему в углу комнаты.
Летиция, даже не оглядываясь, догадалась, куда он направился. На этом столе и раньше всегда стояло вино. Кроме того, слуги всегда оставляли там отцу графин с лимонадом.
Остановившись, король обозревал графины, бутылки и бокалы.
— Вино, шампанское, лимонад? Чего бы тебе хотелось? — спросил он.
Он ждал ответа. Но его не последовало, и тогда он обернулся.
Девушка исчезла!
Летиция, потихоньку притворив за собой дверь, ведущую к потайному ходу, заспешила вниз по винтовой лестнице башни и, добежав до первого этажа, выскользнула наружу, в заросший кустарником двор.
Она пустилась бежать что было духу к тому месту, откуда начинались выбитые в скале ступеньки.
Добежав, она заметила, что на камне сидит цыганенок с факелом.
При ее приближении мальчик поднялся и начал спускаться со скалы, освещая ступеньки, чтобы Летиция не оступилась.
Вскоре они оказались внизу. Только тут девушка огляделась по сторонам.
К своему удивлению, она заметила, что плато опустело. На лужайке осталась лишь одна кибитка — та самая, в которой она переодевалась.
Цыганенок подошел к кибитке, и тут Летиция увидела впряженную в нее лошадь. Около кибитки стояла женщина, поджидавшая ее, чтобы помочь снять платье и переодеться в костюм для верховой езды.
Когда девушка сняла бархатный корсаж, что-то со стуком упало на пол. Приглядевшись, Летиция увидела маленький осколок кувшина.
Она наклонилась и подобрала его, а цыганка сказала:
— Береги его, прекрасная принцесса! Он принесет тебе счастье!
— Да, знаю, — улыбнулась Летиция.
— Тут воевода еще кое-что для тебя оставил. И цыганка указала на застланную цветастой тканью постель.
Там рядом с костюмом для верховой езды лежала охапка тоненьких прутьев. Тех самых, что не переломил воевода во время свадебной церемонии.
— Спасибо, — пробормотала Летиция, не в силах понять значения этого странного подарка.
Переодевание с помощью цыганки заняло всего несколько минут. Летиция сказала:
— Просто слов не хватает выразить вам свою благодарность! Как бы я хотела отблагодарить вас каким-нибудь ценным подарком, но…
И тут медленно и робко из тени вышла Летиция.
Она уже успела снять головной убор, усыпанный драгоценностями, серьги и ожерелье, что были на ней во время танца, и сменила их на красный платок с золотыми монетками, так чудесно оттеняющими ее ясный белый лоб.
От бешеного танца щеки ее раскраснелись, а в глазах появился какой-то особый блеск, идущий словно изнутри и сравнимый разве что с мерцанием пламени в костре.
Король не сводил с нее глаз. Потом заметил воеводе:
— И на ком же вы предлагаете мне жениться?
— На Савийе, разумеется, на ком же еще! Но позвольте сперва объяснить кое-что вам двоим.
Произнес он эти слова очень торжественно и даже как-то мрачно, и король с Летицией переглянулись. А воевода тем временем продолжил:
— Если бы оба вы принадлежали к нашему племени кальдерашей, я не имел бы права осуществить эту церемонию.
— Но разве Савийя не вашего племени? — с удивлением спросил король.
Воевода отрицательно покачал головой.
— Мое племя никогда не смешивалось ни с каким другим. Вы же, ваше величество, и Савийя не являетесь цыганами в полном смысле этого слова. И тем не менее вам позволено видеть, слышать и чувствовать то, что недоступно и запрещено другим.
Король промолчал. Летиция же не удержалась от возбужденного возгласа.
Именно об этом она всегда мечтала и уже боялась, что ей никогда не доведется стать свидетельницей этого обряда.
Ведь цыгане, насколько ей известно, держат все свои колдовские ритуалы в строжайшей тайне, никогда не отвечают на расспросы чужаков, не рассказывают о том, что известно только их племени.
Она была почти уверена, что король не знает, насколько цыгане гордятся своим происхождением, и чистоту крови запрещается нарушать даже союзом с цыганами другого племени, не говоря уже о прочих людях.
Словно прочитав ее мысли, воевода заглянул Летиции прямо в глаза, и во взгляде его светилась мудрость и понимание. Затем он заговорил.
Сдержанное благородство его речи придавала не только венгерская кровь, но и культура человека, равного по своему происхождению любому из европейских королей.
— Брак, что заключается между настоящими цыганом и цыганкой, священен, и оборвать его может только смерть, — сказал он. — Для кальдерашей подобный союз — таинство, разорвать узы которого просто немыслимо. Поступивший подобным образом тут же изгоняется из племени.
После небольшой паузы он продолжил:
— Но существует еще одна церемония, принятая не у кальдерашей, а у других цыган, в особенности выходцев из России и Франции.
Он со значением взглянул на короля и добавил:
— Этот брак во многих отношениях напоминает азартную игру, однако жених с невестой находятся под покровительством богов.
Король с Летицией внимали каждому его слову, а воевода говорил:
— Основная часть обряда заключается в том, что разбивают глиняный кувшин. Количество осколков, на которые он разобьется, укажут дни, недели, месяцы или годы, в течение которых жениху с невестой надлежит хранить верность друг другу.
Голос его звучал все громче, затем с особой торжественностью он добавил:
— А после этого муж с женой вольны распоряжаться своей дальнейшей жизнью сами, решать, будут ли жить порознь, или же разобьют следующий глиняный кувшин.
Он умолк, и Летиция затаила дыхание.
Теперь она понимала, как воевода решил помочь ей.
Если король согласится на этот обряд, он будет связан с ней в течение всего своего пребывания в Овенштадте, а потому не сможет предложить руку и сердце Стефани.
Проблема, лихорадочно думала она, заключается в том, что король может отказаться принять участие в этой свадьбе или же воспринять ее не более чем шутку.
Воевода, похоже, прочитал и эти ее мысли. Он обратился к королю:
— Должен предупредить ваше величество, что стоит нарушить данную во время обряда клятву раньше времени, определенного богами, и на голову вашу обрушатся неисчислимые несчастья и беды. Это проклятие, которого так боятся все цыгане.
После секундного замешательства король ответил:
— Можете положиться на меня. Ведь как-никак, а я праправнук самой настоящей чистокровной цыганки. Я сделаю все, как велит ваш обычай.
Сердце у Летиции екнуло.
Воевода, чуть улыбнувшись, заметил:
— Итак, такова ваша воля! Тогда вскоре, ваше величество, вы увидите и услышите то, чего никогда не доводилось видеть и слышать ни одному человеку, в чьих жилах не течет цыганская кровь!
Все это произвело такое впечатление на Летицию, что она не сдержалась и захлопала в ладоши. Воевода сказал:
— Брачная церемония сейчас начнется, но прежде вашему величеству придется выполнить один обычай. Жених обязан выкупить невесту. Так что если у вас есть золотая монетка, давайте ее мне.
— Думаю, что одна монетка — слишком ничтожная плата за то сокровище, которое я получу, — ответил король.
И без лишних слов отстегнул от своего белоснежного мундира один из орденов.
Он представлял собой звезду, усыпанную бриллиантами, и когда король протягивал ее воеводе, она мерцала и переливалась в отблесках пламени точно живая.
— Теперь свадебную чашу! — приказал воевода. Молодая цыганка подала ему огромный кубок, украшенный искусной старинной резьбой и разноцветными драгоценными камнями, — раза в три больше тех, что видела до сих пор Летиция.
Сперва воевода протянул кубок королю, и когда он отпил, передал его Летиции.
Вино показалось девушке изумительным и несколько необычным на вкус. Оно было вовсе не похоже на то, которым угощал ее воевода в первый раз.
Однако как и в прошлый раз, внезапно все вокруг стало для Летиции прекрасным, словно окрашенным в золотистые тона. Мало того, девушка чувствовала, как ее настроение передается окружающим.
Выразить словами это было невозможно, но ей казалось, что звезды стали ярче и ближе, что их свет проникает повсюду, а темное бархатное небо лелеет их точно в колыбели.
— Итак, — сказал воевода, — все должно произойти сегодня. И союз между вами должен быть скреплен пиром.
Принесли еще одно кресло и поставили рядом с теми, в которых сидели король с воеводой, наблюдая за танцем Летиции. Девушка уселась между двумя мужчинами.
Затем настала очередь длинного стола, уставленного золотыми блюдами — столь же великолепными, сколь и кубки.
Позже Летиции было трудно вспомнить, что именно они ели, но каждое блюдо казалось необычным на вкус и совсем не похожим на то, что доводилось есть раньше.
Трапеза проходила под звуки скрипок, а через некоторое время в круг, освещенный костром, стали по очереди выходить цыгане и показывать невиданные фокусы.
Один цыган доставал голубей прямо из воздуха: он поднимал вверх руки, и они слетались к нему, садились на голову, руки и у ног.
Потом он тихо что-то сказал, и три голубки разлетелись в разные стороны. А возвратившись, облетели вокруг него по три раза, и только после этого он позволил им опуститься на руки.
Затем он послал одну голубку сорвать листок с дерева, а другую — принести цветок в клюве.
Они исполняли каждую его команду, но вдруг одним взмахом руки цыган прогнал их, и они растворились во тьме, а он остался стоять возле костра.
Все это было необычно, и Летиция чувствовала, что и король тоже совершенно зачарован этим зрелищем.
Затем появилась пышно разряженная цыганка с тяжелыми, усыпанными камнями браслетами на руках и ногах. Она села и поставила перед собой на землю три плетеные корзинки.
Поднеся к губам инструмент, напоминавший флейту, она заиграла, и из корзин, как и ожидала Летиция, начали подниматься три кобры.
Они выглядели величественно и грозно, постепенно вставая во весь рост; их раздвоенные язычки беспрерывно двигались, словно ощупывали все вокруг, а маленькие круглые глазки злобно мерцали.
Змеи стали подчиняться музыке — ритмично раскачивались на хвостах, двигались туда, куда приказывала цыганка, сплетали и расплетали тела, обвивали шею хозяйки точно толстые ожерелья.
Наконец музыка резко оборвалась на высокой повелительной ноте, и кобры тут же спрятались в корзинки.
После этого появился цыган и стал доставать цветы из воздуха, а затем показал уж совсем поразительный фокус — заставил на глазах у всех расти какое-то растение. Оно вытягивалось, становилось все выше, и зрители увидели на макушке, между ветвями, маленькое гнездышко и в нем — живую птичку.
Возможно, то было воздействие своего рода гипноза.
Но даже если и так, фокус был столь блестяще исполнен, что воспринимался как реальность.
Летиции казалось, что все эти волшебные видения пронеслись у нее перед глазами за считанные секунды — и вот трапеза уже окончена, стол убран и воевода поднялся на ноги.
Один из цыган установил возле его кресла сооружение, напоминавшее пучок веток или прутьев.
Летиция вспомнила, как отец некогда объяснял ей, что веточки, сорванные с разных деревьев, являются священными символами цыганской свадьбы.
На секунду она испугалась: а что, если воевода, произнося заклинание над этими ветками, переломит их одну за другой и бросит на ветер, что будет означать, что она, Летиция, отныне до конца своих дней связана супружескими узами с королем?
Однако веток воевода ломать не стал. Лишь отодвинул их в сторону и взял со стула, рядом с которым они лежали, хлеб и соль.
Посыпал хлеб солью и протянул один кусочек королю, а второй — Летиции со словами:
— Когда надоест хлеб с солью, это значит, что и вы надоели друг другу.
Затем он обратился к королю:
— Теперь, ваше величество, обменяйтесь с Савийей кусочками хлеба и съешьте их.
Они повиновались и съели по кусочку хлеба. И тут в руках у воеводы появился маленький глиняный кувшин, наполненный водой. Воевода поднял его высоко вверх, словно протягивая звездам и богам, и произнес по-цыгански фразу, смысл которой был вполне понятен Летиции.
— Направьте силы и власть свою на этот кувшин, на этого мужчину и эту женщину, которые отныне должны соединиться и жить вместе как муж и жена, а время их союза определите сами!
Затем с размаху швырнул он кувшин на землю между Летицией и королем. Девушка затаила дыхание.
Она знала, что король должен пробыть в Овенштадте до пятницы, то есть всего три дня.
Если сегодняшняя церемония помешает ему сделать предложение Стефани в течение этих трех дней и он уедет, то великая герцогиня, по всей вероятности, поймет, что план ее провалился.
Летиция долго не могла заставить себя взглянуть на землю: от этих кусочков так много зависело!
Затем она услышала, как кто-то из цыган пробормотал слово «семно». По-цыгански это означает пять. Она перевела взгляд на землю и увидела, что кувшин раскололся на пять частей.
Воевода наклонился, поднял ручку от кувшина и протянул королю. Другой осколок дал Летиции.
— Отныне вы вместе, — сказал он, — связанные неразрывными узами. И связь эта продлится пять дней или же любое число дней, делящихся на пять. Так было угодно распорядиться богам. Храните эти осколки, берегите их как зеницу ока! Стоит потерять осколок раньше времени, определенного богами, и вас постигнут несчастья, будут преследовать неудачи и одиночество!
Произнес он эти слова так торжественно и строго, что у Летиции по спине пробежали мурашки. Интересно, испытывает ли король то же самое? Верит ли он, подобно ей, что заклинание исполнится?
Затем воевода вынул из-за пояса усыпанный драгоценными камнями кинжал и взял короля за правую руку, а Летицию — за левую.
Он сделал у них на запястьях по надрезу, совсем крошечному, еле заметному. На них выступили капельки крови.
Потом воевода соединил запястья молодых людей так, чтобы кровь их смешалась, обвязал руки чуть выше надрезов шелковым шнуром и завязал на три узелка.
При этом он не произносил ни слова, однако Летиция еще от отца знала, что один узелок символизирует постоянство, второй — плодовитость, а третий — долгую жизнь.
Едва подумав об этом, девушка испугалась — а вдруг король догадается о значении узелков и решит, что его обманом связали узами брака, который продлится не пять дней, как предсказали осколки, а значительно дольше?..
Затем воевода заговорил, и голос его так и звенел в наступившей тишине — пение скрипок стихло, все цыгане затаили дыхание и слушали.
— Ступайте с миром и знайте, что боги благословили вас! Вам довелось стать свидетелями заклинания, которое позволено видеть только людям нашей крови. И отныне вас связывает особая магия, идущая от самых глубин сердца. Магия любви!
Не успел он договорить эти слова, как снова запели скрипки, заиграли торжественную и полную радости мелодию, многократно повторенную эхом.
В это время по одному из склонов начал карабкаться вверх цыганенок с зажженным факелом в руке.
За ним последовал мужчина, играющий на скрипке, и король с Летицией без слов поняли, что им надо делать.
Они прошли мимо костра, возле которого цыганки затянули одну из любовных песен — задумчивую и одновременно торжественную, зазывную и страстную и в то же время необычайно трогательную, проникающую до самых глубин сердца.
Король с Летицией подошли к ступенькам, вырубленным в скале, и начали подниматься вслед за мальчиком, освещающим дорогу факелом.
Позже, вспоминая об этом, Летиция удивлялась, как это они с королем, держась за руки, смогли пройти по таким узким ступенькам.
Они добрались до вершины, а цыган все продолжал играть, и снизу, с площадки у подножия скалы, ему вторили голоса других скрипок.
Пройдя несколько шагов, мальчик с факелом остановился и ждал, пока они не поравняются с ним.
То же сделал и цыган со скрипкой. А когда король с Летицией приблизились, поклонился им до земли.
Король остановился и сказал:
— Передайте своему воеводе, что все вы всегда желанные гости в Звотане! И что по возвращении домой я издам указ, запрещающий преследование цыган на нашей земле, и закон этот будет строго соблюдаться ровно столько, сколько я буду находиться на троне.
На лице цыгана отразилась искренняя радость и благодарность. Он опустился на одно колено и поцеловал королю руку. Затем Летиция с королем поднялись на террасу.
Девушка не оборачивалась, зная, что у цыган это считается дурной приметой: оборачиваться и смотреть на то место, откуда ушли, иначе туда никогда не вернешься.
Она провела короля потайным ходом к лестнице, откуда можно незамеченными пробраться наверх.
Они в полном молчании прошли по лестнице, затем — по коридору, пока не добрались до маленькой гостиной, где и состоялось их знакомство.
Лишь оказавшись там и увидев, что свечи почти догорели и в камине красноватыми отблесками мерцают угольки, Летиция поняла, как много пережила за этот вечер и как трудно ей будет вернуться к прежней жизни.
Словно очнувшись от глубокого сна, она увидела, что король по-прежнему держит ее за руку и что запястья их до сих пор связаны шелковым шнурком.
— Развязать? — спросила она и не узнала собственного голоса.
Так и не дождавшись ответа, она развязала узелки, высвободила руку и только теперь почувствовала легкое жжение в том месте, где находилась ранка. Девушка робко подняла глаза на короля.
— Итак, мы женаты!.. — тихо заметил король. — И сколько же это продлится, Савийя? Пять дней? Пять месяцев? А может быть, вечность?
Вопрос удивил ее. Но тут, вспомнив о Стефани, она торопливо ответила:
— Полагаю, ваше величество сочтет, что и пяти дней… более чем достаточно. Но только уж прошу вас, сдержите слово.
— Я дал слово, — просто ответил король. — И никогда его не нарушу, по крайней мере по своей воле.
Именно это и хотела услышать Летиция.
— Я рада… очень рада, слышать это.
— Как же я могу поступить иначе, — заметил король, — когда сегодня ночью мне довелось увидеть вещи, о существовании которых я и не подозревал?.. К тому же колдовство помогло мне жениться на тебе.
Голос короля звучал хрипло, и Летиции показалось, что в глазах его появился странный блеск, которого она не замечала прежде. Тут впервые за все время девушка осознала, что находится в опасности.
Она хотела отступить на несколько шагов, но не успела.
Король обнял ее и, притянув к себе, прошептал:
— Ты моя жена… Моя цыганская жена, подаренная судьбой или… богами.
И только Летиция хотела оттолкнуть его, как он прильнул к ее губам страстным поцелуем.
Прежде Летиция никогда не целовалась с мужчинами, хотя часто думала об этом, представляя, каким должен быть этот поцелуй. Конечно же, нежным, легким и… утешительным.
Но губы короля оказались жесткими, в каждом их движении сквозила властность и сила, и ей было больно.
Надо бороться, подумала она, вырваться из объятий этого человека. Но не успела эта мысль промелькнуть у нее в голове, как произошло нечто странное и совсем неожиданное. Ею овладело то же чувство, которое она испытала во время танца, то ощущение счастья и совершенного упоения, охватившее все тело после цыганского вина.
И ощущение это разрасталось и становилось все острее, пока наконец губы девушки не стали мягкими и податливыми, а тело не начало двигаться словно в такт некой неслышной музыки.
А руки короля становились все настойчивее и все крепче прижимали ее.
Восторг и страсть, которые ощутила при этом Летиция, были подобны огню, поднявшемуся откуда-то из самых глубин сердца и жаркой волной охватившему все ее тело — до губ и кончиков пальцев.
Летиция поняла, что этот поцелуй связал их отныне куда более крепкими колдовскими узами, нежели церемония, проведенная воеводой.
Это было волшебство, завладевшее не только ее телом, но и душой, и сердцем, непреодолимая живая сила которого подавляла, сокрушала и одновременно возносила на самые вершины блаженства.
А губы короля тем временем становились все настойчивее.
Каким-то отдаленным уголком сознания Летиция понимала, вернее, чувствовала, что поцелуй короля отмечен той возвышенной, трепетной бережностью, с которой прикасаются разве что к святыне.
Он приподнял голову и произнес хрипло:
— Ты — само совершенство! Ты та, которую я искал всю свою жизнь!..
А затем снова принялся целовать ее — безрассудно, властно и торжествующе.
И в поцелуях этих Летиция уловила волшебство, колдовскую силу, готовую, казалось, вознести ее к самым звездам, блиставшим над головой.
Она чувствовала, как сладостным теплом разливается по ее телу пламя страсти, и знала, что передалось оно от страсти, сжигавшей в эти секунды короля.
Они поднимались все выше и выше, на самые вершины блаженства, и, когда наконец Летиция уже начала почти задыхаться от захлестнувших ее эмоций, король сказал:
— Ты моя жена! Я хочу тебя… сейчас… сейчас же! Я знаю, что ты тоже хочешь меня…
Какую-то долю секунды она не могла вникнуть в смысл его слов.
Затем, вернувшись к реальности, вспомнила, что она — вовсе не Савийя, танцовщица-цыганка.
Она — принцесса Летиция, дочь своей матери, принадлежит к королевской семье, и ей нельзя вести себя подобным образом.
И в то же время больше всего на свете ей хотелось, чтобы король продолжал целовать ее, хотелось прижаться к нему еще сильнее.
Ей бешено, неукротимо, отчаянно хотелось, чтоб он любил ее, и она была готова ответить ему тем же.
Каждая клеточка тела, похоже, взывала к нему, жаждала добиться полного слияния.
— Я… мне пора… идти! — сказала Летиция, но не вслух, а про себя, всем своим существом желая только одного — остаться.
Разве это возможно — оторваться от его губ, отвергнуть этот огонь, сжигавший их обоих?..
Король снова целовал ее, только на этот раз в шею.
Губы его скользнули ниже по гладкой и нежной коже, и Летиция испытала неведомое ей прежде ощущение. Все ее тело пронзила сладостная дрожь, дышать стало трудно.
— Я… я люблю тебя!.. — шепнула она. — Люблю… люблю, люблю!
Она сама не понимала — произнесла ли эти слова вслух или то были слова, звучащие в ее сердце.
— И я люблю тебя, моя прекрасная жена! — откликнулся король. — Идем же, милая! К чему напрасно терять время…
И он повлек ее к двери, за которой находилась спальня.
Только тут вспомнила Летиция об отце и поняла, что, будь он здесь, обязательно постарался бы предотвратить то, что должно произойти.
Отец вспомнился так живо, что она почти видела его здесь, в комнате. Он смотрел на нее неодобрительно и строго, как смотрел в детстве, когда она совершала какой-нибудь неблаговидный поступок.
«Не смей этого делать», — шепнуло ее сердце.
Они уже дошли до двери в спальню. Король распахнул ее, и Летиция, увидев огромную кровать под балдахином, поняла, что она непременно должна бежать.
— Пожалуйста, — шепнула она еле слышным голоском. — Нельзя ли принести чего-нибудь попить?..
Король улыбнулся:
— О, ну разумеется, дорогая! Наверное, это соль, съеденная с хлебом, вызвала у нас такую жажду.
Он отпустил ее руку и отошел назад, к столу, стоявшему в углу комнаты.
Летиция, даже не оглядываясь, догадалась, куда он направился. На этом столе и раньше всегда стояло вино. Кроме того, слуги всегда оставляли там отцу графин с лимонадом.
Остановившись, король обозревал графины, бутылки и бокалы.
— Вино, шампанское, лимонад? Чего бы тебе хотелось? — спросил он.
Он ждал ответа. Но его не последовало, и тогда он обернулся.
Девушка исчезла!
Летиция, потихоньку притворив за собой дверь, ведущую к потайному ходу, заспешила вниз по винтовой лестнице башни и, добежав до первого этажа, выскользнула наружу, в заросший кустарником двор.
Она пустилась бежать что было духу к тому месту, откуда начинались выбитые в скале ступеньки.
Добежав, она заметила, что на камне сидит цыганенок с факелом.
При ее приближении мальчик поднялся и начал спускаться со скалы, освещая ступеньки, чтобы Летиция не оступилась.
Вскоре они оказались внизу. Только тут девушка огляделась по сторонам.
К своему удивлению, она заметила, что плато опустело. На лужайке осталась лишь одна кибитка — та самая, в которой она переодевалась.
Цыганенок подошел к кибитке, и тут Летиция увидела впряженную в нее лошадь. Около кибитки стояла женщина, поджидавшая ее, чтобы помочь снять платье и переодеться в костюм для верховой езды.
Когда девушка сняла бархатный корсаж, что-то со стуком упало на пол. Приглядевшись, Летиция увидела маленький осколок кувшина.
Она наклонилась и подобрала его, а цыганка сказала:
— Береги его, прекрасная принцесса! Он принесет тебе счастье!
— Да, знаю, — улыбнулась Летиция.
— Тут воевода еще кое-что для тебя оставил. И цыганка указала на застланную цветастой тканью постель.
Там рядом с костюмом для верховой езды лежала охапка тоненьких прутьев. Тех самых, что не переломил воевода во время свадебной церемонии.
— Спасибо, — пробормотала Летиция, не в силах понять значения этого странного подарка.
Переодевание с помощью цыганки заняло всего несколько минут. Летиция сказала:
— Просто слов не хватает выразить вам свою благодарность! Как бы я хотела отблагодарить вас каким-нибудь ценным подарком, но…