Страница:
Граф не успел придумать отговорку, как в комнату вошел камердинер.
— Два портных от Уэстона, милорд, хотят видеть вас.
— От Уэстона?! — воскликнул граф.
Последние два года Уэстон был любимым портным принца-регента. Поэтому только у него одевались самые амбициозные щеголи.
— Они назвали имя его светлости? — поинтересовался сэр Антони. — Дело в том, что пальто, которое заказывал я, должно быть готово как раз сегодня.
— Они определенно сказали: «Граф Инчестер», если только уши не обманули меня! — отвечал камердинер.
— Ну так впустите их! — приказал сэр Антони.
В комнату вошли двое. У каждого в руках было по большой коробке.
Они вежливо поклонились обоим господам.
— Что все это значит?» — спросил их сэр Антони.
— Нам поручено, сэр, доставить это платье графу Инчестеру, — ответил один из них.
— Это я! — отозвался граф.
Человек поклонился еще ниже:
— Это платье, милорд, было заказано неделю назад к сегодняшнему дню.
Граф посмотрел на него, и на, его лице отразилось глубочайшее изумление.
— Работа уже оплачена, милорд, но, если вы будете так любезны и примерите платье, мы прямо сейчас подгоним его по фигуре.
Глаза графа потемнели.
Это было невероятно, но он знал, что не ошибается!
Растус Грун неделю назад, еще до того, как получил письмо графа, не сомневался, что тот женится На его дочери.
В коробках, принесенных портными, лежала одежда, вполне» подходящая для брачной церемонии.
Граф с трудом сдерживал ярость.
Как посмел какой-то ростовщик предположить, что граф Инчестер примет его унизительное предложение! Предположить еще до того, как граф обратился к нему!
Однако нельзя было проявлять свой гнев при сэре Антони, чтобы не давать портным повода для сплетен.
Граф поднялся с постели и оделся. Костюм, несомненно, был подобран с безупречным вкусом. Размер был указан так точно, что платье сидело на графе без единой морщинки.
— Кто прислал это тебе? — удивился сэр Антони.
— Понятия не имею! — резко ответил граф.
Он понимал, что его Друг найдет все, это очень странным и добавил не, слишком уверенно:
— Наверное, кто-нибудь из моих родственников заехал в Инч-Холл без предупреждения и застал меня, одетым как пугало.
— Ты непременно должен поблагодарить его! — воскликнул сэр Антони.
И так как граф молчал, сэр Антони сам обратился к портным:
— Кто заказал платье для его светлости?
Граф замер.
Если портные назовут имя Растуса Груна, он будет вынужден рассказать другу о позорной сделке.
— Как ни странно, сэр, — отвечал один портной, — но, когда мы получили заказ вместе с размерами и платой, подписи заказчика не было.
Граф вздохнул свободнее.
— Что ж, это очень приятный подарок, — сказал он с облегчением. — Я уверен, что рано или поздно выясню, кому я им обязан!
— Ты выглядишь еще лучше, чем вчера! — отметил сэр Антони.
Портных поблагодарили, они вежливо поклонились и покинули комнату.
Граф посмотрел на себя в зеркало, и не без иронии подумал, что вполне похож на жениха-джентльмена.
Вкус у Растуса Груна был намного лучше, чем его облик.
Графу оставалось только надеяться, что о дочери ростовщика можно будет сказать то же самое.
— Теперь ты одет. Я буду готов через минуту, и мы можем отправляться к Уайту, чтобы продемонстрировать всем удивительное превращение, которое произошло с тобой за одну ночь, — предложил сэр Антони.
— Я в самом деле выглядел столь неприглядно?
— Если говорить откровенно, ты был одет ужасно! Но, возможно, все решили, что это аристократическая прихоть, как у Норфолка. — Сэр Антони засмеялся и пояснил:
— Он никогда не моется и не меняет белья. Слуги приводят его в человеческий вид, когда он напивается так, что не может сопротивляться.
— Если я выглядел так же, как он, — проговорил граф, — я застрелюсь! — Ничего подобного! Ты поступишь так же-, как он: закажешь еще вина!
Инчестер засмеялся и бросил в него подушкой.
Сэр Антони увернулся и скрылся в своей спальне.
Граф прошел в гостиную.
Уже минул полдень.
Скоро, прибудет карета, которая отвезет его в часовню.
Графу казалось, что это равносильно тому, что выслушать смертный приговор себе на Олд-Бейли.
Он окажется в заключении, пока не сможет заплатить долги, а этого никогда не произойдет.
Граф взглянул на свое отражение в зеркале.
Он был не тщеславен, но подумал, что в этом платье выглядит так, что любая женщина могла бы гордиться таким мужем.
Как же сможет он жить всю оставшуюся жизнь, пряча свою жену от всех, извиняясь, если кто-то увидит ее, тая ее происхождение от лучших друзей?
«Это невозможно!» — думал граф в полном отчаянии.
На глаза ему попался портрет матери сэра Антони. Она была очень красива.
Не отдавая себе в этом отчета, Инчестер шептал, как молитву:
— Пусть она будет не слишком отвратительной, не слишком отталкивающей!
Его слова вырывались из самого сердца. Его терзал не просто страх, на» глубочайшее душевное страдание.
После восхитительного ленча в Уайт-Клубе граф поднялся из-за стола.
Несколько приятелей присоединились к ним с сэром Антони.
— Как дела, Инчестер? — приветствовали они графа. — Приятно снова видеть вас!
Все обратили внимание на его костюм.
Один, более откровенный, чем остальные, заметил:
— Вы выглядите чертовски шикарно! Направляетесь в Карлтон-Хаус?
— Почему вы решили, что я еду туда? — удивился граф.
— Я подумал, что это способно испортить пищеварение нашему принцу: увидеть такую же одежду, какую носит он сам, на такой фигуре, как ваша! — Он посмеялся и продолжал:
— У него превосходный вкус, когда речь идет об антиквариате. Но когда дело касается кулинарных изысков его шеф-повара, он просто ненасытен!
Все захохотали, а сэр Антони заметил насмешливо:
— Это предупреждение тебе. Гас: не ешь то, от чего толстеют!
Граф ответил в тон другу:
— Несомненно, я последую твоему совету.
Надеюсь и ты вспомнишь мой, когда дело дойдет до третьей или четвертой бутылки!
Пока приятели допивали портвейн, бренди и кофе, граф поднялся.
— Мне нужно идти, — сказал он сэру Антони. — Еще раз спасибо тебе, что уговорил меня поразвлечься прошлой ночью. Я получил невероятное удовольствие!
— Я тоже. И не пропадай надолго. Давай как-нибудь снова выберемся «в город».
— Я подумаю, — пообещал граф.
Сэр Антони еще не собирался домой, поэтому он снова уселся за стол, а граф Инчестер с облегчением покинул клуб.
Ему хотелось размяться, и он пешком направился в сторону Хаф-Мун-стрит.
У дверей дома сэра Антони стояла роскошная карета.
Подойдя ближе, граф по достоинству оценил упряжку чистокровных лошадей, Увидев его, кучер и грум коснулись своих шляп. Граф сказал:
— Полагаю, вы ожидаете меня. Я граф Инчестер.
— Да, милорд, — отвечал лакей. — Нам было велено прибыть по этому адресу без четверти три.
— Вы точны, — заметил граф.
Камердинер сэра Антони стоял в дверях дома.
— Я хотел спросить, милорд, — обратился он к графу, понизив голос, чтобы его не слышали другие слуги, — нужна ли вам одежда, которая была на вас вчера, или мне выкинуть ее?
— Я возьму ее с собой, — сказал граф.
— Я так и подумал, сэр, и упаковал ее, чтобы она была готова к вашему отъезду.
Граф поблагодарил его и дал два золотых соверена.
В первый раз он тратил что-то из того кошелька, что получил от Растуса Груна. Потом Инчестер сел в экипаж, лакей прикрыл его колени меховой полостью и, прежде чем закрыть дверцу, сказал:
— Для вашей светлости есть записка. — Он показал на конверт, что лежал на заднем сиденье.
Граф вскрыл письмо:
Экипаж, в котором вы едете, — ваш, то же касается слуг.
Подписи не было.
«Мне следует быть благодарным», — сказал себе граф.
Потом он вспомнил о причине такой щедрости.
Это женщине он должен быть благодарен за одежду, которую носит, за экипаж, н котором он едет, а также за каждый потраченный пенни.
А вдруг она такая же скряга, каким представляют ее отца?
Вдруг придется ползать перед ней на коленях и оправдываться каждый раз, когда деньги будут потрачены не на исполнение ее капризов?
По закону, все, что принадлежало жене, после свадьбы становилось собственностью ее муж».
Но граф представлял, как мучительно будет чувствовать себя обязанным ей, если жена сочтет его траты излишними!
«Как я вынесу это?» — думал он.
Карета уже выехала из Лондона, и лошади ускорили свой бег.
Графу казалось, что они быстро несут его — слишком быстро — прямо в ад.
Глава 4
Бенита кончила одеваться, и тут ею овладел панический ужас.
После разговора с отцом прошел час или около того.
Все это время девушка пребывала в состоянии оцепенения, не в силах как следует осознать, что происходит.
Когда она поднялась к себе, Бенита на мгновение вознамерилась сбежать в конюшни, вскочить на своего любимого Лебедя и исчезнуть так, чтобы никто не смог ее найти.
Жених может ждать сколько угодно: она не вернется.
Отец, конечно, рассердится, но, возможно, он поймет, что ему следует придумать какой-нибудь другой путь, чтобы обеспечить ее будущее.
Но Бенита знала, что не имеет права расстроить отца, сделать его несчастным.
Он просил довериться , ему, и именно это она должна сделать.
Свадебный наряд, который отец привез ей из Лондона, был великолепен: белое платье, расшитое мелкими бриллиантами по краю юбки и вокруг выреза, украшали серебристые, тоже расшитые бриллиантами ленты, которые перекрещивались на груди и струились изящным каскадом по спине.
В детстве у Бениты была няня, а когда няня состарилась, ее место заняла горничная, которая всегда была рядом с девушкой.
Сейчас горничная прикрепила фату к волосам молодой хозяйки и подала ей диадему, которая завершила свадебный наряд.
Бенита радовалась, что фата закрывает лицо, и жених, может быть, не заметит, как он ненавистен ей.
Подумать только, что до сегодняшнего дня она даже не слышала его имени! Она и теперь не знала, молод он или стар, красив или безобразен.
И снова Бените послышалось, что мать говорит ей: «Доверяй своему отцу!»
Девушка подумала, что, наверное, она неблагодарная дочь. Отец столько сделал для нее, они были так счастливы вместе.
Как могла она беспокоиться только о себе и забыть о нем?
— Вы очаровательны, мисс Бенита, поверьте, это чистая правда! — воскликнула горничная.
— Вы… сложили… мои вещи? — тихо спросила Бенита.
— Да, мисс, все ваши платья и все остальное.
— А ты не забыла миниатюры, портреты родителей?
— Конечно; нет, мисс. Я знаю, что вы никогда не расстаетесь с ними.
— Спасибо, Эмили.
Бенита последний раз взглянула на себя в зеркало и еще раз убедилась, что рассмотреть ее лицо под фатой невозможно.
Она откинула фату, чтобы поцеловать отца на прощание, и спустилась вниз.
Отец лежал на диване в библиотеке.
Увидев ее, он воскликнул:
— Ты самая красивая невеста на свете, мое дорогое дитя!
Бенита подошла к нему и опустилась на колени.
— Ты… будешь… думать обо мне, папа, и… молиться за меня?
— Ты же знаешь, что буду. И я попрошу твоего мужа, чтобы он, как можно скорее, привез тебя повидаться со мной, если…
Он замолчал.
Бенита поняла, что отец хотел сказать: «Если только я буду жив».
Она всхлипнула.
— О, папа… дорогой… мой чудесный папа… как я могу уехать… именно сейчас?
— Только так ты сможешь сделать меня счастливым. Майор увидел слезы, которые добежали по щекам дочери, и добавил:
— Я буду лежать здесь, думая о тебе и молясь за тебя. И ты почувствуешь это, когда будешь стоять у алтаря.
Бенита хотела сказать, что если бы он был там, рядом с ней, все было бы совсем по-другому.
Но майор лежал такой бледный и ослабевший, что она поняла, насколько серьезно он болен.
— Я приеду навестить тебя, как только смогу.
Никто… не удержит меня!
При последних словах ее голос дрогнул.
Она прижалась щекой к плечу отца, чтобы он не видел ее слез.
Майор крепко-крепко обнял дочь.
Затем нежно сказал:
— Теперь езжай, моя дорогая, и да будет с тобой Бог!
Бенита поцеловала его я поднялась с колен, понимая, что именно этого хочет сейчас отец.
Еще не дойдя до двери, девушка вновь опустила фату на лицо.
Затем обернулась в последний раз, чтобы помахать отцу рукой, хотела что-то сказать, но голос изменил ей.
Бенита вышла из библиотеки, закрыла за собой дверь и спустилась в холл.
Здесь ее ждал человек, которого она как-то раз уже встречала.
Бенита знала, что он работает вместе с отцом в Лондоне, что он кончил службу в чине капитана и зовут его Доусон.
Она подошла к нему и протянула руку в ответ на его поклон, не в силах произнести ни слова.
Капитан Доусон, видимо, понял ее состояние.
Он молча взял протянутую руку и повел девушку к выходу, где их ожидала большая и удобная закрытая карета.
Капитан помог Бените подняться в экипаж и сел рядом с ней.
Лакей закутал мехом ноги девушки и, закрывая дверцу, пожелал:
— Счастья вам, мисс Бенита!
Девушка не смогла ответить.
Слезы хлынули у нее из глаз, и она поднесла платок к лицу, закрытому фатой.
Лошади тронулись, а капитан Доусон отвернулся к окну, понимая, что должна была чувствовать совсем молоденькая наивная девушка.
Все равно сейчас не было слов, которые могли бы утешить ее.
Прошло немало времени, прежде чем Бенита смогла тихо проговорить:
— Простите меня.
— Не волнуйтесь, — ответил капитан Доусон. — Я знаю, как тяжело вам расставаться с отцом, но поймите, он очень болен — Я… Я это… знаю.
— Все, что он делал, — продолжал Доусон, — он делал только ради счастья вашей матери и вас.
— Я так… люблю его, — прошептала Бенита. — К-как я могу покинуть его?
Капитан Доусон не ответил.
Он, как никто другой, знал, что майор безумно боялся оставить Бениту после своей смерти одну в целом свете И капитан был в курсе того невероятно сложного плана, который придумал майор, чтобы защитить дочь Но Доусон поклялся хранить тайну, чтобы не только Бенита, но я граф ни о чем не догадались раньше времени.
— Но почему? — удивлялся он.
Майор всегда отвечал одно и то же:
— Им лучше оставаться в неведении, пока вы не почувствуете, что пришло время открыть им правду.
«Я взял на себя очень большую ответственность!» — думал теперь капитан.
Лошади бежали резво.
Когда карета уже подъезжала к часовне, Доусон нарушил молчание:
— Через несколько минут мы будем на месте. Не одолжить ли вам мой платок?
Он не сомневался, что ее собственный уже промок от слез.
Рука Бениты показалась из-под фаты, и капитан понял, что не ошибся.
Бенита вытерла глаза и постаралась взять себя в руки.
Но ощущение, что никогда больше она не увидит отца, не оставляло девушку.
«Если он умрет, зачем мне выходить замуж за этого ужасного человека, который… ожидает меня», — думала Бенита.
Но потом она вспомнила, что говорил ей отец: где бы ни был он сам, его дочь должна оправдать его ожидания.
— Спасибо, — сказала она слегка дрожащим голосом, возвращая платок капитану.
Бенита надеялась, что под фатой не будет видно, как покраснело от слез ее лицо.
Лошади въехали в величественные ворота и продолжали свой бег.
Немного погодя экипаж свернул в узкую аллею.
Теперь они ехали в тени деревьев.
Здание часовни было очень красиво.
Его построили, как и жилой дом, лет двести тому назад.
Старые деревья так разрослись, что окружали часовню плотной стеной.
Графу, который прибыл немного раньше, показалось, что внутри часовни слишком темно.
Он подумал, что цветные витражи почти не пропускают солнечные лучи.
Часовню освещали лишь шесть свечей, зажженные на аналое.
Вопреки ожиданиям графа, внутри часовня вовсе не казалась обветшалой.
Очевидно, недавно ее отремонтировали, а, может быть, и перестроили.
Графа поразило множество белых цветов на аналое, покрытом белым вышитым золотом сукном, и по обе стороны от него.
Цветы стояли на всех подоконниках.
Воздух был насыщен их благоуханием.
Священник стоял на коленях перед аналоем.
Больше в часовне никого не было.
Граф медленно прошел по крытому коврами проходу и занял место на передней скамейке справа.
На спинке скамейки был вырезан герб семейства Брэдфордов. Граф снова удивился, что в отсутствие хозяев кто-то занимался обновлением часовни.
На скамейках лежали подушки, заново обшитые красным бархатом.
Две подушки перед аналоем были покрыты белым атласом с золотыми кистями.
Спустя несколько минут во дворе послышался стук колес подъехавшего экипажа.
Граф понял, что это точно к назначенному времени прибыла невеста. Его напряжение достигло предела.
Сколько ни иронизировал Инчестер, ему пришлось признаться себе, что он боится.
Боится узнать, какова его невеста, увидеть, как отец ведет ее к алтарю.
Граф скрылся в нефе и стал ждать.
Священник, до сих пор погруженный в свои молитвы, поднялся с колен и повернулся спиной к аналою.
Это был высокий старик с седыми волосами и одухотворенным лицом.
Глаза графа, однако, были прикованы к двум фигурам, которые появились у западного входа.
Невесту вел не Растус Грун, а тот человек, которого граф видел в конторе ростовщика.
Только теперь он был одет, как и сам граф, в костюм, заказанный у лучшего портного.
Он был уже немолод, но держался так прямо, что граф невольно подумал, не был ли тот на военной службе.
Взглянуть на невесту граф не решился.
Он отвернулся и, только когда девушка в белом встала рядом, вдруг остро ощутил ее присутствие, хотя смотрел прямо перед собой, на священника.
Служба началась.
Священник говорил так искренне и вдохновенно, что все, кто находился в часовне, невольно были захвачены величием совершающегося таинства.
Он спросил:
— Кто отдает эту женщину за этого мужчину?
Капитан Доусон тихо ответил:
— Я.
Затем священник повернулся к жениху.
Отвечая на вопросы, граф подумал, что его голос слишком резко и громко раздается под сводами часовни.
Он попытался справиться с волнением.
Голос Бениты, напротив, едва ли был громче шепота.
К тому же граф с тревогой вспомнил, что не позаботился о кольце. Видимо, до последнего момента он не мог поверить в то, что церемония состоится.
Но капитан Доусон достал кольцо из кармана и подал графу. когда жених надевал кольцо ей на палец, Бенита поняла, что это обручальное кольцо ее матери.
Отец не случайно прислал именно его.
Это был символ любви, которую он желал своей дочери найти.
Кольцо оказалось ей впору, к впервые с тога момента, как Бенита вошла в часовню, он» ощутила присутствие матери рядом с собой.
Она даже ясно различала мамино лицо, нежную любовь в ее глазах, улыбку на ее губах.
«Помоги мне… мама… помоги… мне!» — кричала душа Бениты.
И тут девушка вспомнила, что мать никогда, до самой своей смерти, не снимала кольца, которое теперь украшало палец дочери.
Это и был ответ, которого так ждала. Бенита.
Кольцо символизировало семнадцать лет блаженного супружеского счастья.
«Мама… рядом… со мной» — думала Бенита, когда она и граф опустились на колени и священник благословил их.
Когда они поднялись с колен, священник пригласил их к маленькому столику около аналоя.
На нем лежала книга регистрации браков и стояла чернильница с двумя перьями.
Граф написал свое имя там, где ему было указано.
Подписи нельзя было рассмотреть, потому что свечи горели слишком далеко от столика, и их свет не достигал его.
Когда граф положил перо, Бенита взяла другое и тоже поставила свою подпись.
Заиграл орган. Его не было видно. Величественная музыка звучала мягко и приглушенно.
Не сказав ни слова ни священнику, ни капитану Доусону, граф предложил Бените руку.
Под музыку, которая, казалось, заполнила всю маленькую часовню, прославляя Всевышнего, они двинулись к выходу.
Снаружи их ожидал экипаж, не похожий на те, что доставили их сюда.
Это была бричка, изобретенная всего несколько лет назад. Только богатые люди, которые хотели путешествовать быстро и с удобствами, могли позволить себе пользоваться такими экипажами.
Кучера не было, так что графу предстояло править самому.
За откидным верхом, поднятым над передним сиденьем, оставалось место для грума.
Бричка была запряжена двумя прекрасными лошадьми.
Граф занял место кучера, заранее испытывая удовольствие от предстоящей быстрой езды.
К тому моменту, как граф взял вожжи, Бенита уже была закутана в меховой плащ, целиком закрывавший ее фигуру.
Ей помогли усесться позади графа, соболий мех прикрыл ее колени.
— Вы не успеете замерзнуть, — сказал ей капитан Доусон. — Поездка займет не больше часа.
Так же говорил ей отец.
Бенита прошептала:
— Присматривайте… за папой… пожалуйста, и… передайте ему… что я… люблю его!
— Непременно. И еще, — отвечал капитан Доусон, — я скажу ему, что у него очень храбрая дочь, он может гордиться ею.
Бенита опустила голову, и капитан догадался, что слезы снова подступили к глазам девушки.
— Благослови вас Бог, — произнес Доусон и отступил в сторону.
Граф тронул лошадей.
Когда бричка выехала за ворота, он подхлестнул их, и лошади понеслись, словно стараясь показать, на что они способны.
Граф подумал, что, вопреки его ожиданиям, Растус Грун оказался настолько тактичен, что заранее догадался: графу и его невесте вряд ли захочется разговаривать.
Они ехали уже довольно долго, когда граф наконец решился взглянуть на молодую жену.
Но увидел только диадему под меховым капюшоном.
Девушка была закутана так, что походила на медвежонка.
Дорогу в Инч-Холл подморозило, и ехать было очень хорошо, не то что в дождь, когда и копыта лошадей, и колеса экипажей вязли в грязи.
Бричка прекрасно амортизировала, и граф, по правде говоря, не мог вспомнить, когда последний раз ему пригодилось ездить в столь удобном экипаже.
Похоже, это был еще один подарок Растуса Груна. Великолепные лошади делали подарок еще дороже.
Инчестер почувствовал, что испытывает благодарность к этому странному человеку.
Темнело. К тому времени, как они добрались до Инча, тени удлинились.
Бенита не произнесла ни слова с того момента, как они отъехали от часовни.
Граф Инчестер подумал, что следовало бы сообщить ей, что они подъезжают к дому, но не смог заставить себя заговорить.
Он направил лошадей к воротам из кованого железа, которые давно следовало бы покрасить.
Бричка миновала два домика, которые так обветшали, что едва ли годились для жилья. Затем проехала по дороге, по обеим сторонам которой раскинули ветви старые дубы.
Сквозь фату Бенита впервые взглянула на Инч-Холл. Почему-то она ожидала увидеть огромное безобразное здание, наводящее ужас.
К ее изумлению, дом графа скорее напоминал волшебный дворец. Это был чудесный образец итальянской архитектуры времен правления Елизаветы.
Изящные линии здания четко рисовались на фоне неба.
Во множестве окон мерцал свет.
Перед домом раскинулось озеро, через которое шел каменный мост.
Увидев свет в окнах, граф был поражен едва ли не больше Бениты. У него мелькнула страшная мысль, что в доме пожар.
Но затем он понял, что просто почти в каждой комнате зажжены свечи.
Граф не мог понять, кто посмел распоряжаться в его отсутствие. Вчера рано утром, когда он уезжал в Лондон, в доме оставались только его камердинер и супружеская пара, которая служила еще отцу графа.
Эти слуги были очень стары, но граф никак не мог найти подходящего домика, где бы они могли спокойно доживать свои дни.
Для этих стариков граф все еще был «молодой господин Гас».
Они звали его так еще тогда, когда он ковылял к ним на кухню за сладостями, которые они приберегали специально для него.
Но ни они, ни камердинер Хокинс не стали бы зажигать все эти свечи, и граф недоумевал, кто бы это мог сделать? Скорее всего это было еще одно распоряжение Растуса Груна.
«Интересно, чего еще мне от него ждать?» — мрачно подумал граф, оскорбленный вторжением в дом человека, который принудил его жениться на своей дочери. Однако он заставил себя думать, что все это делается для того, чтобы порадовать эту женщину, которая молча сидела позади него, не поднимая фаты с лица.
«Мне просто необходимо взглянуть на нее!» — думал Инчестер про себя и решил, что подходящий момент настанет, когда он будет помогать ей выйти из экипажа.
Граф остановил лошадей у главного входа.
Ступени, ведущие в дом, покрывал красный ковер. Не успел граф опомниться, грум, приехавший вместе с ними, подошел к лошадям, а два лакея помогли новобрачной выйти из экипажа.
Пока граф вылезал из брички, его жена уже поднялась по лестнице.
Ему ничего не оставалось, как последовать за ней.
Возле парадной двери его встретил человек средних лет в форме дворецкого.
— Добро пожаловать домой, милорд! Позвольте мне от имени всех слуг и от себя лично принести вашей светлости наши искренние поздравления! — Он поклонился.
— Два портных от Уэстона, милорд, хотят видеть вас.
— От Уэстона?! — воскликнул граф.
Последние два года Уэстон был любимым портным принца-регента. Поэтому только у него одевались самые амбициозные щеголи.
— Они назвали имя его светлости? — поинтересовался сэр Антони. — Дело в том, что пальто, которое заказывал я, должно быть готово как раз сегодня.
— Они определенно сказали: «Граф Инчестер», если только уши не обманули меня! — отвечал камердинер.
— Ну так впустите их! — приказал сэр Антони.
В комнату вошли двое. У каждого в руках было по большой коробке.
Они вежливо поклонились обоим господам.
— Что все это значит?» — спросил их сэр Антони.
— Нам поручено, сэр, доставить это платье графу Инчестеру, — ответил один из них.
— Это я! — отозвался граф.
Человек поклонился еще ниже:
— Это платье, милорд, было заказано неделю назад к сегодняшнему дню.
Граф посмотрел на него, и на, его лице отразилось глубочайшее изумление.
— Работа уже оплачена, милорд, но, если вы будете так любезны и примерите платье, мы прямо сейчас подгоним его по фигуре.
Глаза графа потемнели.
Это было невероятно, но он знал, что не ошибается!
Растус Грун неделю назад, еще до того, как получил письмо графа, не сомневался, что тот женится На его дочери.
В коробках, принесенных портными, лежала одежда, вполне» подходящая для брачной церемонии.
Граф с трудом сдерживал ярость.
Как посмел какой-то ростовщик предположить, что граф Инчестер примет его унизительное предложение! Предположить еще до того, как граф обратился к нему!
Однако нельзя было проявлять свой гнев при сэре Антони, чтобы не давать портным повода для сплетен.
Граф поднялся с постели и оделся. Костюм, несомненно, был подобран с безупречным вкусом. Размер был указан так точно, что платье сидело на графе без единой морщинки.
— Кто прислал это тебе? — удивился сэр Антони.
— Понятия не имею! — резко ответил граф.
Он понимал, что его Друг найдет все, это очень странным и добавил не, слишком уверенно:
— Наверное, кто-нибудь из моих родственников заехал в Инч-Холл без предупреждения и застал меня, одетым как пугало.
— Ты непременно должен поблагодарить его! — воскликнул сэр Антони.
И так как граф молчал, сэр Антони сам обратился к портным:
— Кто заказал платье для его светлости?
Граф замер.
Если портные назовут имя Растуса Груна, он будет вынужден рассказать другу о позорной сделке.
— Как ни странно, сэр, — отвечал один портной, — но, когда мы получили заказ вместе с размерами и платой, подписи заказчика не было.
Граф вздохнул свободнее.
— Что ж, это очень приятный подарок, — сказал он с облегчением. — Я уверен, что рано или поздно выясню, кому я им обязан!
— Ты выглядишь еще лучше, чем вчера! — отметил сэр Антони.
Портных поблагодарили, они вежливо поклонились и покинули комнату.
Граф посмотрел на себя в зеркало, и не без иронии подумал, что вполне похож на жениха-джентльмена.
Вкус у Растуса Груна был намного лучше, чем его облик.
Графу оставалось только надеяться, что о дочери ростовщика можно будет сказать то же самое.
— Теперь ты одет. Я буду готов через минуту, и мы можем отправляться к Уайту, чтобы продемонстрировать всем удивительное превращение, которое произошло с тобой за одну ночь, — предложил сэр Антони.
— Я в самом деле выглядел столь неприглядно?
— Если говорить откровенно, ты был одет ужасно! Но, возможно, все решили, что это аристократическая прихоть, как у Норфолка. — Сэр Антони засмеялся и пояснил:
— Он никогда не моется и не меняет белья. Слуги приводят его в человеческий вид, когда он напивается так, что не может сопротивляться.
— Если я выглядел так же, как он, — проговорил граф, — я застрелюсь! — Ничего подобного! Ты поступишь так же-, как он: закажешь еще вина!
Инчестер засмеялся и бросил в него подушкой.
Сэр Антони увернулся и скрылся в своей спальне.
Граф прошел в гостиную.
Уже минул полдень.
Скоро, прибудет карета, которая отвезет его в часовню.
Графу казалось, что это равносильно тому, что выслушать смертный приговор себе на Олд-Бейли.
Он окажется в заключении, пока не сможет заплатить долги, а этого никогда не произойдет.
Граф взглянул на свое отражение в зеркале.
Он был не тщеславен, но подумал, что в этом платье выглядит так, что любая женщина могла бы гордиться таким мужем.
Как же сможет он жить всю оставшуюся жизнь, пряча свою жену от всех, извиняясь, если кто-то увидит ее, тая ее происхождение от лучших друзей?
«Это невозможно!» — думал граф в полном отчаянии.
На глаза ему попался портрет матери сэра Антони. Она была очень красива.
Не отдавая себе в этом отчета, Инчестер шептал, как молитву:
— Пусть она будет не слишком отвратительной, не слишком отталкивающей!
Его слова вырывались из самого сердца. Его терзал не просто страх, на» глубочайшее душевное страдание.
После восхитительного ленча в Уайт-Клубе граф поднялся из-за стола.
Несколько приятелей присоединились к ним с сэром Антони.
— Как дела, Инчестер? — приветствовали они графа. — Приятно снова видеть вас!
Все обратили внимание на его костюм.
Один, более откровенный, чем остальные, заметил:
— Вы выглядите чертовски шикарно! Направляетесь в Карлтон-Хаус?
— Почему вы решили, что я еду туда? — удивился граф.
— Я подумал, что это способно испортить пищеварение нашему принцу: увидеть такую же одежду, какую носит он сам, на такой фигуре, как ваша! — Он посмеялся и продолжал:
— У него превосходный вкус, когда речь идет об антиквариате. Но когда дело касается кулинарных изысков его шеф-повара, он просто ненасытен!
Все захохотали, а сэр Антони заметил насмешливо:
— Это предупреждение тебе. Гас: не ешь то, от чего толстеют!
Граф ответил в тон другу:
— Несомненно, я последую твоему совету.
Надеюсь и ты вспомнишь мой, когда дело дойдет до третьей или четвертой бутылки!
Пока приятели допивали портвейн, бренди и кофе, граф поднялся.
— Мне нужно идти, — сказал он сэру Антони. — Еще раз спасибо тебе, что уговорил меня поразвлечься прошлой ночью. Я получил невероятное удовольствие!
— Я тоже. И не пропадай надолго. Давай как-нибудь снова выберемся «в город».
— Я подумаю, — пообещал граф.
Сэр Антони еще не собирался домой, поэтому он снова уселся за стол, а граф Инчестер с облегчением покинул клуб.
Ему хотелось размяться, и он пешком направился в сторону Хаф-Мун-стрит.
У дверей дома сэра Антони стояла роскошная карета.
Подойдя ближе, граф по достоинству оценил упряжку чистокровных лошадей, Увидев его, кучер и грум коснулись своих шляп. Граф сказал:
— Полагаю, вы ожидаете меня. Я граф Инчестер.
— Да, милорд, — отвечал лакей. — Нам было велено прибыть по этому адресу без четверти три.
— Вы точны, — заметил граф.
Камердинер сэра Антони стоял в дверях дома.
— Я хотел спросить, милорд, — обратился он к графу, понизив голос, чтобы его не слышали другие слуги, — нужна ли вам одежда, которая была на вас вчера, или мне выкинуть ее?
— Я возьму ее с собой, — сказал граф.
— Я так и подумал, сэр, и упаковал ее, чтобы она была готова к вашему отъезду.
Граф поблагодарил его и дал два золотых соверена.
В первый раз он тратил что-то из того кошелька, что получил от Растуса Груна. Потом Инчестер сел в экипаж, лакей прикрыл его колени меховой полостью и, прежде чем закрыть дверцу, сказал:
— Для вашей светлости есть записка. — Он показал на конверт, что лежал на заднем сиденье.
Граф вскрыл письмо:
Экипаж, в котором вы едете, — ваш, то же касается слуг.
Подписи не было.
«Мне следует быть благодарным», — сказал себе граф.
Потом он вспомнил о причине такой щедрости.
Это женщине он должен быть благодарен за одежду, которую носит, за экипаж, н котором он едет, а также за каждый потраченный пенни.
А вдруг она такая же скряга, каким представляют ее отца?
Вдруг придется ползать перед ней на коленях и оправдываться каждый раз, когда деньги будут потрачены не на исполнение ее капризов?
По закону, все, что принадлежало жене, после свадьбы становилось собственностью ее муж».
Но граф представлял, как мучительно будет чувствовать себя обязанным ей, если жена сочтет его траты излишними!
«Как я вынесу это?» — думал он.
Карета уже выехала из Лондона, и лошади ускорили свой бег.
Графу казалось, что они быстро несут его — слишком быстро — прямо в ад.
Глава 4
Бенита кончила одеваться, и тут ею овладел панический ужас.
После разговора с отцом прошел час или около того.
Все это время девушка пребывала в состоянии оцепенения, не в силах как следует осознать, что происходит.
Когда она поднялась к себе, Бенита на мгновение вознамерилась сбежать в конюшни, вскочить на своего любимого Лебедя и исчезнуть так, чтобы никто не смог ее найти.
Жених может ждать сколько угодно: она не вернется.
Отец, конечно, рассердится, но, возможно, он поймет, что ему следует придумать какой-нибудь другой путь, чтобы обеспечить ее будущее.
Но Бенита знала, что не имеет права расстроить отца, сделать его несчастным.
Он просил довериться , ему, и именно это она должна сделать.
Свадебный наряд, который отец привез ей из Лондона, был великолепен: белое платье, расшитое мелкими бриллиантами по краю юбки и вокруг выреза, украшали серебристые, тоже расшитые бриллиантами ленты, которые перекрещивались на груди и струились изящным каскадом по спине.
В детстве у Бениты была няня, а когда няня состарилась, ее место заняла горничная, которая всегда была рядом с девушкой.
Сейчас горничная прикрепила фату к волосам молодой хозяйки и подала ей диадему, которая завершила свадебный наряд.
Бенита радовалась, что фата закрывает лицо, и жених, может быть, не заметит, как он ненавистен ей.
Подумать только, что до сегодняшнего дня она даже не слышала его имени! Она и теперь не знала, молод он или стар, красив или безобразен.
И снова Бените послышалось, что мать говорит ей: «Доверяй своему отцу!»
Девушка подумала, что, наверное, она неблагодарная дочь. Отец столько сделал для нее, они были так счастливы вместе.
Как могла она беспокоиться только о себе и забыть о нем?
— Вы очаровательны, мисс Бенита, поверьте, это чистая правда! — воскликнула горничная.
— Вы… сложили… мои вещи? — тихо спросила Бенита.
— Да, мисс, все ваши платья и все остальное.
— А ты не забыла миниатюры, портреты родителей?
— Конечно; нет, мисс. Я знаю, что вы никогда не расстаетесь с ними.
— Спасибо, Эмили.
Бенита последний раз взглянула на себя в зеркало и еще раз убедилась, что рассмотреть ее лицо под фатой невозможно.
Она откинула фату, чтобы поцеловать отца на прощание, и спустилась вниз.
Отец лежал на диване в библиотеке.
Увидев ее, он воскликнул:
— Ты самая красивая невеста на свете, мое дорогое дитя!
Бенита подошла к нему и опустилась на колени.
— Ты… будешь… думать обо мне, папа, и… молиться за меня?
— Ты же знаешь, что буду. И я попрошу твоего мужа, чтобы он, как можно скорее, привез тебя повидаться со мной, если…
Он замолчал.
Бенита поняла, что отец хотел сказать: «Если только я буду жив».
Она всхлипнула.
— О, папа… дорогой… мой чудесный папа… как я могу уехать… именно сейчас?
— Только так ты сможешь сделать меня счастливым. Майор увидел слезы, которые добежали по щекам дочери, и добавил:
— Я буду лежать здесь, думая о тебе и молясь за тебя. И ты почувствуешь это, когда будешь стоять у алтаря.
Бенита хотела сказать, что если бы он был там, рядом с ней, все было бы совсем по-другому.
Но майор лежал такой бледный и ослабевший, что она поняла, насколько серьезно он болен.
— Я приеду навестить тебя, как только смогу.
Никто… не удержит меня!
При последних словах ее голос дрогнул.
Она прижалась щекой к плечу отца, чтобы он не видел ее слез.
Майор крепко-крепко обнял дочь.
Затем нежно сказал:
— Теперь езжай, моя дорогая, и да будет с тобой Бог!
Бенита поцеловала его я поднялась с колен, понимая, что именно этого хочет сейчас отец.
Еще не дойдя до двери, девушка вновь опустила фату на лицо.
Затем обернулась в последний раз, чтобы помахать отцу рукой, хотела что-то сказать, но голос изменил ей.
Бенита вышла из библиотеки, закрыла за собой дверь и спустилась в холл.
Здесь ее ждал человек, которого она как-то раз уже встречала.
Бенита знала, что он работает вместе с отцом в Лондоне, что он кончил службу в чине капитана и зовут его Доусон.
Она подошла к нему и протянула руку в ответ на его поклон, не в силах произнести ни слова.
Капитан Доусон, видимо, понял ее состояние.
Он молча взял протянутую руку и повел девушку к выходу, где их ожидала большая и удобная закрытая карета.
Капитан помог Бените подняться в экипаж и сел рядом с ней.
Лакей закутал мехом ноги девушки и, закрывая дверцу, пожелал:
— Счастья вам, мисс Бенита!
Девушка не смогла ответить.
Слезы хлынули у нее из глаз, и она поднесла платок к лицу, закрытому фатой.
Лошади тронулись, а капитан Доусон отвернулся к окну, понимая, что должна была чувствовать совсем молоденькая наивная девушка.
Все равно сейчас не было слов, которые могли бы утешить ее.
Прошло немало времени, прежде чем Бенита смогла тихо проговорить:
— Простите меня.
— Не волнуйтесь, — ответил капитан Доусон. — Я знаю, как тяжело вам расставаться с отцом, но поймите, он очень болен — Я… Я это… знаю.
— Все, что он делал, — продолжал Доусон, — он делал только ради счастья вашей матери и вас.
— Я так… люблю его, — прошептала Бенита. — К-как я могу покинуть его?
Капитан Доусон не ответил.
Он, как никто другой, знал, что майор безумно боялся оставить Бениту после своей смерти одну в целом свете И капитан был в курсе того невероятно сложного плана, который придумал майор, чтобы защитить дочь Но Доусон поклялся хранить тайну, чтобы не только Бенита, но я граф ни о чем не догадались раньше времени.
— Но почему? — удивлялся он.
Майор всегда отвечал одно и то же:
— Им лучше оставаться в неведении, пока вы не почувствуете, что пришло время открыть им правду.
«Я взял на себя очень большую ответственность!» — думал теперь капитан.
Лошади бежали резво.
Когда карета уже подъезжала к часовне, Доусон нарушил молчание:
— Через несколько минут мы будем на месте. Не одолжить ли вам мой платок?
Он не сомневался, что ее собственный уже промок от слез.
Рука Бениты показалась из-под фаты, и капитан понял, что не ошибся.
Бенита вытерла глаза и постаралась взять себя в руки.
Но ощущение, что никогда больше она не увидит отца, не оставляло девушку.
«Если он умрет, зачем мне выходить замуж за этого ужасного человека, который… ожидает меня», — думала Бенита.
Но потом она вспомнила, что говорил ей отец: где бы ни был он сам, его дочь должна оправдать его ожидания.
— Спасибо, — сказала она слегка дрожащим голосом, возвращая платок капитану.
Бенита надеялась, что под фатой не будет видно, как покраснело от слез ее лицо.
Лошади въехали в величественные ворота и продолжали свой бег.
Немного погодя экипаж свернул в узкую аллею.
Теперь они ехали в тени деревьев.
Здание часовни было очень красиво.
Его построили, как и жилой дом, лет двести тому назад.
Старые деревья так разрослись, что окружали часовню плотной стеной.
Графу, который прибыл немного раньше, показалось, что внутри часовни слишком темно.
Он подумал, что цветные витражи почти не пропускают солнечные лучи.
Часовню освещали лишь шесть свечей, зажженные на аналое.
Вопреки ожиданиям графа, внутри часовня вовсе не казалась обветшалой.
Очевидно, недавно ее отремонтировали, а, может быть, и перестроили.
Графа поразило множество белых цветов на аналое, покрытом белым вышитым золотом сукном, и по обе стороны от него.
Цветы стояли на всех подоконниках.
Воздух был насыщен их благоуханием.
Священник стоял на коленях перед аналоем.
Больше в часовне никого не было.
Граф медленно прошел по крытому коврами проходу и занял место на передней скамейке справа.
На спинке скамейки был вырезан герб семейства Брэдфордов. Граф снова удивился, что в отсутствие хозяев кто-то занимался обновлением часовни.
На скамейках лежали подушки, заново обшитые красным бархатом.
Две подушки перед аналоем были покрыты белым атласом с золотыми кистями.
Спустя несколько минут во дворе послышался стук колес подъехавшего экипажа.
Граф понял, что это точно к назначенному времени прибыла невеста. Его напряжение достигло предела.
Сколько ни иронизировал Инчестер, ему пришлось признаться себе, что он боится.
Боится узнать, какова его невеста, увидеть, как отец ведет ее к алтарю.
Граф скрылся в нефе и стал ждать.
Священник, до сих пор погруженный в свои молитвы, поднялся с колен и повернулся спиной к аналою.
Это был высокий старик с седыми волосами и одухотворенным лицом.
Глаза графа, однако, были прикованы к двум фигурам, которые появились у западного входа.
Невесту вел не Растус Грун, а тот человек, которого граф видел в конторе ростовщика.
Только теперь он был одет, как и сам граф, в костюм, заказанный у лучшего портного.
Он был уже немолод, но держался так прямо, что граф невольно подумал, не был ли тот на военной службе.
Взглянуть на невесту граф не решился.
Он отвернулся и, только когда девушка в белом встала рядом, вдруг остро ощутил ее присутствие, хотя смотрел прямо перед собой, на священника.
Служба началась.
Священник говорил так искренне и вдохновенно, что все, кто находился в часовне, невольно были захвачены величием совершающегося таинства.
Он спросил:
— Кто отдает эту женщину за этого мужчину?
Капитан Доусон тихо ответил:
— Я.
Затем священник повернулся к жениху.
Отвечая на вопросы, граф подумал, что его голос слишком резко и громко раздается под сводами часовни.
Он попытался справиться с волнением.
Голос Бениты, напротив, едва ли был громче шепота.
К тому же граф с тревогой вспомнил, что не позаботился о кольце. Видимо, до последнего момента он не мог поверить в то, что церемония состоится.
Но капитан Доусон достал кольцо из кармана и подал графу. когда жених надевал кольцо ей на палец, Бенита поняла, что это обручальное кольцо ее матери.
Отец не случайно прислал именно его.
Это был символ любви, которую он желал своей дочери найти.
Кольцо оказалось ей впору, к впервые с тога момента, как Бенита вошла в часовню, он» ощутила присутствие матери рядом с собой.
Она даже ясно различала мамино лицо, нежную любовь в ее глазах, улыбку на ее губах.
«Помоги мне… мама… помоги… мне!» — кричала душа Бениты.
И тут девушка вспомнила, что мать никогда, до самой своей смерти, не снимала кольца, которое теперь украшало палец дочери.
Это и был ответ, которого так ждала. Бенита.
Кольцо символизировало семнадцать лет блаженного супружеского счастья.
«Мама… рядом… со мной» — думала Бенита, когда она и граф опустились на колени и священник благословил их.
Когда они поднялись с колен, священник пригласил их к маленькому столику около аналоя.
На нем лежала книга регистрации браков и стояла чернильница с двумя перьями.
Граф написал свое имя там, где ему было указано.
Подписи нельзя было рассмотреть, потому что свечи горели слишком далеко от столика, и их свет не достигал его.
Когда граф положил перо, Бенита взяла другое и тоже поставила свою подпись.
Заиграл орган. Его не было видно. Величественная музыка звучала мягко и приглушенно.
Не сказав ни слова ни священнику, ни капитану Доусону, граф предложил Бените руку.
Под музыку, которая, казалось, заполнила всю маленькую часовню, прославляя Всевышнего, они двинулись к выходу.
Снаружи их ожидал экипаж, не похожий на те, что доставили их сюда.
Это была бричка, изобретенная всего несколько лет назад. Только богатые люди, которые хотели путешествовать быстро и с удобствами, могли позволить себе пользоваться такими экипажами.
Кучера не было, так что графу предстояло править самому.
За откидным верхом, поднятым над передним сиденьем, оставалось место для грума.
Бричка была запряжена двумя прекрасными лошадьми.
Граф занял место кучера, заранее испытывая удовольствие от предстоящей быстрой езды.
К тому моменту, как граф взял вожжи, Бенита уже была закутана в меховой плащ, целиком закрывавший ее фигуру.
Ей помогли усесться позади графа, соболий мех прикрыл ее колени.
— Вы не успеете замерзнуть, — сказал ей капитан Доусон. — Поездка займет не больше часа.
Так же говорил ей отец.
Бенита прошептала:
— Присматривайте… за папой… пожалуйста, и… передайте ему… что я… люблю его!
— Непременно. И еще, — отвечал капитан Доусон, — я скажу ему, что у него очень храбрая дочь, он может гордиться ею.
Бенита опустила голову, и капитан догадался, что слезы снова подступили к глазам девушки.
— Благослови вас Бог, — произнес Доусон и отступил в сторону.
Граф тронул лошадей.
Когда бричка выехала за ворота, он подхлестнул их, и лошади понеслись, словно стараясь показать, на что они способны.
Граф подумал, что, вопреки его ожиданиям, Растус Грун оказался настолько тактичен, что заранее догадался: графу и его невесте вряд ли захочется разговаривать.
Они ехали уже довольно долго, когда граф наконец решился взглянуть на молодую жену.
Но увидел только диадему под меховым капюшоном.
Девушка была закутана так, что походила на медвежонка.
Дорогу в Инч-Холл подморозило, и ехать было очень хорошо, не то что в дождь, когда и копыта лошадей, и колеса экипажей вязли в грязи.
Бричка прекрасно амортизировала, и граф, по правде говоря, не мог вспомнить, когда последний раз ему пригодилось ездить в столь удобном экипаже.
Похоже, это был еще один подарок Растуса Груна. Великолепные лошади делали подарок еще дороже.
Инчестер почувствовал, что испытывает благодарность к этому странному человеку.
Темнело. К тому времени, как они добрались до Инча, тени удлинились.
Бенита не произнесла ни слова с того момента, как они отъехали от часовни.
Граф Инчестер подумал, что следовало бы сообщить ей, что они подъезжают к дому, но не смог заставить себя заговорить.
Он направил лошадей к воротам из кованого железа, которые давно следовало бы покрасить.
Бричка миновала два домика, которые так обветшали, что едва ли годились для жилья. Затем проехала по дороге, по обеим сторонам которой раскинули ветви старые дубы.
Сквозь фату Бенита впервые взглянула на Инч-Холл. Почему-то она ожидала увидеть огромное безобразное здание, наводящее ужас.
К ее изумлению, дом графа скорее напоминал волшебный дворец. Это был чудесный образец итальянской архитектуры времен правления Елизаветы.
Изящные линии здания четко рисовались на фоне неба.
Во множестве окон мерцал свет.
Перед домом раскинулось озеро, через которое шел каменный мост.
Увидев свет в окнах, граф был поражен едва ли не больше Бениты. У него мелькнула страшная мысль, что в доме пожар.
Но затем он понял, что просто почти в каждой комнате зажжены свечи.
Граф не мог понять, кто посмел распоряжаться в его отсутствие. Вчера рано утром, когда он уезжал в Лондон, в доме оставались только его камердинер и супружеская пара, которая служила еще отцу графа.
Эти слуги были очень стары, но граф никак не мог найти подходящего домика, где бы они могли спокойно доживать свои дни.
Для этих стариков граф все еще был «молодой господин Гас».
Они звали его так еще тогда, когда он ковылял к ним на кухню за сладостями, которые они приберегали специально для него.
Но ни они, ни камердинер Хокинс не стали бы зажигать все эти свечи, и граф недоумевал, кто бы это мог сделать? Скорее всего это было еще одно распоряжение Растуса Груна.
«Интересно, чего еще мне от него ждать?» — мрачно подумал граф, оскорбленный вторжением в дом человека, который принудил его жениться на своей дочери. Однако он заставил себя думать, что все это делается для того, чтобы порадовать эту женщину, которая молча сидела позади него, не поднимая фаты с лица.
«Мне просто необходимо взглянуть на нее!» — думал Инчестер про себя и решил, что подходящий момент настанет, когда он будет помогать ей выйти из экипажа.
Граф остановил лошадей у главного входа.
Ступени, ведущие в дом, покрывал красный ковер. Не успел граф опомниться, грум, приехавший вместе с ними, подошел к лошадям, а два лакея помогли новобрачной выйти из экипажа.
Пока граф вылезал из брички, его жена уже поднялась по лестнице.
Ему ничего не оставалось, как последовать за ней.
Возле парадной двери его встретил человек средних лет в форме дворецкого.
— Добро пожаловать домой, милорд! Позвольте мне от имени всех слуг и от себя лично принести вашей светлости наши искренние поздравления! — Он поклонился.