Картленд Барбара. Невольный обман

   — Я хочу тебя! Видит бог, как я тебя хочу! — произнес он. — Но если я сейчас не уйду, люди подумают, что их правитель слишком уж любит опаздывать!
   Он встал и, глядя на нее сверху, сказал:
   — Если бы я мог выбирать, то остался бы здесь, весь день занимался с тобой любовью и говорил бы тебе, как ты прекрасна и совершенна во всех отношениях. Но мне надо выбрать новое правительство и назначить людей на ответственные посты.
   И Алексис отвернулся с видимым усилием.
   Теола протянула к нему руки.
   — Поцелуй меня… еще раз, — умоляющим голосом попросила она.
   Он вернулся и поцеловал ее крепко и страстно. Потом, почувствовав, как отозвались па поцелуй ее губы и все ее тело задрожало в его объятиях, он поцеловал ее в глаза и сказал:
   — Не надо соблазнять меня, Теола! Если бы ты только знала, как трудно мне покинуть тебя. Он чмокнул ее в кончик носа.
   — Как только мне удастся создать хоть какое-то подобие порядка, мы уедем в свадебное путешествие и проведем вместе медовый месяц. Я хочу увезти тебя в мою хижину в горах, где жил в последние годы. Она очень скромна, но там мы будем одни.
   — Мне так бы этого хотелось! — вскричала Теола. — Быть с тобой… наедине! Мы и правда можем туда поехать?
   — Как только я смогу, любовь моя, моя прекрасная маленькая женушка.
   Он опустил ее обратно на подушки и решительно зашагал к двери.
   — Когда я тебя увижу? — спросила она, скорее крикнула.
   — За обедом, — ответил он. — Даже самому занятому человеку положено делать перерыв на обед.
   Он улыбнулся ей своей неотразимой улыбкой и ушел.
   Теола вздохнула от счастья и повернулась к окну.
   Ночью она узнала, где они находятся.
   Вилла принадлежала семье Никиаса Петлоса. Когда Алексиса с матерью выслали из Кавонии, Петлосы собрали сокровища семьи Василас и укрыли их в своем доме. Потом отец Никиаса Петлоса спас жизнь королю Фердинанду во время его первого приезда в Кавонию, когда анархист бросил бомбу в его карету. Полковник Петлос схватил ее и успел выбросить на дорогу до того, как бомба взорвалась. Разумеется, король Фердинанд был ему благодарен.
   Когда всех кавонийских офицеров и вельмож выслали из дворца, полковник Петлос, а потом и его сын сохранили свои должности, и им были дарованы такие привилегии, как ни одному другому кавонийцу.
   Однако семья Петлос была возмущена тем, как повел себя король, когда получил власть. Полковник Петлос ушел в отставку через несколько лет под тем предлогом, что слишком стар, чтобы продолжать службу. Но его сын по настоянию Алексиса Василаса, к тому времени тайно вернувшегося в страну, остался на службе короля, так как верил, что здесь он лучше всего сможет помочь Кавонии.
   — Завтра я покажу тебе сокровища моей семьи, которые передавались из поколения в поколение, — пообещал Алексис Теоле.
   — Мне бы очень хотелось взглянуть на них.
   — Они бы пропали, если бы не доброта моих Друзей.
   — Ты наградишь майора Петлоса? — спросила Теола.
   — Я собираюсь поручить ему обучение армии, — ответил Алексис. — Он молод для такого важного поста, но я знаю, что могу на него положиться. Хоть и надеюсь, что Кавонии никогда больше не придется снова воевать, мы должны быть готовы защитить себя.
   — Мне невыносима мысль, что ты… можешь снова… оказаться… в опасности, — сказала Теола.
   — Сейчас мне грозит только одна опасность, — ответил Алексис, — что я буду слишком часто любить тебя и надоем тебе.
   — Этого никогда не случится, — шепнула Теола. — Мне больше ничего не надо… только бы быть с тобой.
   — Мы будем вместе каждый день, — пообещал Алексис, — а ночью ты будешь спать в моих объятиях.
   — Здесь?
   — Это будет наш дом.
   — Поэтому ты привез меня сюда сегодня ночью? — спросила Теола. — А я никак не могла понять, почему ты увозишь меня из дворца.
   — Ты думаешь, я мог бы целовать тебя или заниматься с тобой любовью в здании, которое было построено на слезах и горе моего народа? Одно я решил твердо — мы никогда не будем там жить!
   — Мне гораздо больше нравится… быть здесь.
   — Петлосы отдали его мне до тех пор, пока я не построю собственный дом, а может быть, самым разумным было бы выкупить у них этот дом. — Он притянул ее к себе и сказал:
   — В данный момент все это не имеет значения. Важно лишь то, моя дорогая женушка, чтобы у меня было где заняться с тобой любовью.
   Его рот завладел ее губами, и она прижалась к нему всем телом.
 
   — Когда тебя провозгласят королем? — спросила Теола спустя некоторое время.
   Когда она задавала этот вопрос, голос ее звучал напряженно. Сама идея о том, что Алексис станет таким высокопоставленным лицом, приводила ее в смущение.
   — Никогда!
   — Никогда?
   — Нет. Думаю, Кавония достаточно натерпелась от власти монархов. Мы станем независимой республикой.
   — Но кем же… будешь ты?
   — Президентом, и я буду очень демократичен! Полагаю, именно это необходимо в современном мире! Он помолчал.
   — Ты не слишком огорчишься, если не станешь королевой, моя драгоценная?
   — Я хочу только быть… твоей женой!
   — И ты всегда ею будешь!
   Он поцеловал ее, и прошло некоторое время, прежде чем Теола могла спросить:
   — Что ты сделаешь с дворцом?
   — Одно крыло превратится в больницу, пока я не смогу выделить деньги на строительство нового здания, — ответил Алексис. — Второе крыло отдадим под конторы. Центральная часть останется для визитов представителей других стран и для тех случаев, когда понадобится устроить прием, или, возможно, много позже, когда в стране наступит процветание, бал.
   Он привлек ее к себе, тела их соприкоснулись, и Алексис продолжал:
   — Как бы я хотел потанцевать с тобой, моя обожаемая женушка, но в данный момент мне достаточно прижимать тебя к себе вот так, когда вместо музыки слышно лишь биение наших сердец.
   Эти слова пришли ей на память, когда Теола села в постели и увидела свое розовое вечернее платье, небрежно брошенное на спинку стула, разбросанные по полу туфельки, а также то, что ее тетка называла «предметами туалета».
   Теола вспыхнула, вспомнив, как бушующее в них пламя заставило отбросить прочь все, кроме сжигающего их желания.
   — Я люблю его! Благодарю тебя… благодарю тебя, боже… за его любовь, — вскричала Теола. — Благодарю тебя за то, что дал мне это… совершенное, невероятное… счастье.
   Пока она молилась, раздался стук в дверь и вошла Магара.
   — Вы уже проснулись, мадам? — задала она совершенно лишний вопрос. Теола улыбнулась.
   — Проснулась, Магара, и очень, очень счастлива!
   — Я так и подумала, мадам, когда узнала, что генерал отвез вас сюда.
   — Здесь так красиво, — сказала Теола, оглядывая комнату, — и так не похоже на дворец.
   Контраст был поразительным. Вся комната была белой, как и кровать. Над ней не было тяжелого балдахина, как во дворце, а вместо него резное изголовье украшали фигурки искусно вырезанных купидонов и дельфинов, инкрустированные серебром.
   Теола была уверена, что это работа местных мастеров, так же, как и ковры, покрывающие пол, с цветным орнаментом на белом фоне — подобный она видела на фотографиях предметов древнегреческого искусства.
   Яркие узорчатые шторы были вытканы вручную.
   Казалось, комнаты сливаются с садом, в который выходили широко распахнутые окна. Аромат роз и лилий почти ошеломлял, и пока Теола одевалась, Магара сообщила, что приказала подать завтрак на открытом воздухе, в патио, куда выходила гостиная.
   — Надеюсь, ты привезла мне какое-нибудь платье? — спросила Теола.
   — Одно из самых красивых и прохладных, мадам, — ответила Магара. — Позже я привезу сюда и другие платья. Сегодня утром у меня не было времени заказать карету.
   — Я так рада, что мы будем жить здесь.
   — Вилла после дворца кажется очень маленькой, — заметила Магара, — но в ней легче вести хозяйство, а слуги сочтут за честь прислуживать вам.
   «Невозможно чувствовать себя более счастливой!»— думала Теола, сидя в патио, в тени под навесом.
   Ей хотелось только одного — быть с Алексисом, ухаживать за ним, знать, что они принадлежат друг другу и она больше не одинока на свете. После всего, что она выстрадала, после всех пережитых бедствий, ее словно вырвали из глубин ада и вознесли в рай — таким счастьем было сознавать, что она — его жена, что нужна ему так же, как и он ей.
   «Я должна во всем ему помогать, — думала Теола. — Я так много могу сделать для женщин Кавонии и, конечно, для детей».
   Она решила, что, как только Алексис позволит ей, она навестит ту маленькую девочку с поврежденной ногой, а также выяснит, что стало с детьми, которых тогда привезли во дворец.
   Теола была уверена, что матери их уже забрали, но она должна удостовериться, зажили ли их раны и не нужна ли им медицинская помощь.
   «Все эти вещи я должна взять на себя, — думала она. — У Алексиса теперь так много важных дел, что он не должен беспокоиться о таких мелочах».
   Закончив завтрак, Теола вышла в сад и обнаружила, что он гораздо красивее английского дворцового парка, уставленного статуями. В нем цвели яркие азалии, лилии, заставившие ее вспомнить о возвышенной атмосфере собора, и орхидеи всех форм и цветов, многие из которых уже одичали. Еще там был водный сад с небольшим каскадом, струящимся среди искусственных скал, а в чаше фонтана, под плоскими зелеными листьями водяных лилий, скользили золотые рыбки.
   «Это место создано для любви», — подумала Теола и осознала, что уже давно бродит по саду.
   Наверное, уже близится полдень. Ее сердце встрепенулось при мысли о том, что Алексис скоро вернется к ней.
   Она знала, что теперь, когда он появится, она сможет подбежать и броситься к нему в объятия, как ей хотелось вчера ночью, когда он пришел к пей в комнату во дворце и привел с собой часовых.
   Что, если бы она повиновалась ему и вместо того, чтобы находиться сейчас здесь и ждать его возвращения, находилась бы на борту английского корабля, плывущего в Афины, где ее ждали дядя и Кэтрин?
   Она содрогнулась при этой мысли, потом сказала себе, что ей больше нечего бояться.
   Ничто больше ее не испугает.
   Она принадлежит Алексису, и, подобно Аполлону, он принес свет во тьму ее существования, и, как говорил ее отец, это было «танцующее, дрожащее пламя».
   Она вошла через открытую дверь обратно в прохладную белую гостиную. На ее стенах висели картины, которые она еще не успела рассмотреть, но знала, что они прекрасны, потому что принадлежали семье Алексиса.
   Теола собиралась поближе рассмотреть одну из них, по только двинулась к ней, как дверь открылась. Один из слуг объявил по-кавонийски:
   — Вас хочет видеть один джентльмен, мадам.
   Теола обернулась и застыла на месте.
   В гостиную входил герцог, а следом за ним шла Кэтрин!

Глава 7

   Теола остолбенела.
   — А, вот ты где, Теола! — произнес герцог.
   — Я , не ожидала… увидеть тебя здесь… дядя Септимус! — заикаясь, выдавила Теола.
   Он показался ей таким огромным и властным, что она снова почувствовала себя подавленной его отвращением к пей, которое, казалось, исходило от него вместе с волнами злобы.
   — Вижу, что не ожидала! — ответил герцог. — Я немедленно возвращаюсь в Англию, и мы с Кэтрин заехали, чтобы тебя забрать, — Забрать… меня? — воскликнула Теола.
   — Мы направляемся в Кевию, — объяснил герцог, — где, слава богу, стоит британский корабль, который доставит нас домой, подальше от этих опасных мест. Поторопись со сборами. У нас очень мало времени!
   Последние его слова заглушил внезапный вопль Кэтрин.
   Она вошла в комнату вслед за ним, принялась оглядываться кругом и до этой минуты даже не взглянула на Теолу. Теперь она закричала:
   — Ты надела мое платье! Как ты смеешь носить мою одежду! Снимай сейчас же! Ты слышишь?
   Она двинулась к Теоле, которая продолжала смотреть на дядю.
   — Я… мне надо… кое-что сказать тебе, дядя Септимус.
   — Что такое? — резко спросил герцог.
   — Я… вышла… замуж!
   Если Теола хотела удивить его, она, несомненно, своего добилась.
   Герцог уставился на нее, словно не веря собственным ушам, затем поинтересовался:
   — За кого? И как ты успела выйти замуж за время, прошедшее после нашего отъезда?
   — Я… жена… генерала Василаса!
   Несколько секунд герцог, по-видимому, не в состоянии был осознать все значение ее слов. Затем он взревел на всю комнату:
   — Василас? Мятежник? Тот человек, который сверг короля и залил кровью эту несчастную страну? Ты сошла с ума!
   Теола не отвечала. Она только дрожала, не отрывая глаз от лица дяди.
   — Полагаю, он принудил тебя к этому, — ворчливо заметил тот, — хотя меня удивляет, что он вообще предложил тебе замужество. Тем не менее этот брак не может считаться действительным: как тебе хорошо известно, в твоем возрасте ты не можешь выйти замуж без согласия опекуна. А такого согласия я никогда не дам, я тебе уже говорил. Предоставь это дело мне и собирайся. Мы немедленно уезжаем в Англию!
   — Я… я не могу… ехать с вами! Теола попыталась ответить храбро, но голос ее задрожал.
   — Ты сделаешь, как тебе говорят, — отрезал герцог. — Если не хочешь, чтобы я прибегнул к насильственным методам убеждения.
   — Она надела мое платье, папа! — опять закричала Кэтрин. — Она пользуется моими вещами! Накажи ее! Она не имеет права вести себя подобным образом!
   — Теола будет наказана, когда мы отсюда уберемся, — ответил герцог. — Можешь в этом не сомневаться! Л пока, если мы хотим успеть па корабль, нам надо ехать. — Он вынул из кармана часы. — У тебя двадцать минут, чтобы уложить вещи.
   — И мои вещи пусть тоже уложит, — вставила Кэтрин. — Все вещи! И не забудь, папа, что мамина тиара все еще здесь!
   — Я помню, — ответил герцог. Он сунул часы обратно в карман и тут обратил внимание на то, что Теола даже не пошевелилась.
   — Ты что, отказываешься делать то, что тебе велят, Теола? — спросил он.
   Теперь он произносил слова медленно, а Теола давно знала, какая угроза таится в его неестественно тихом голосе.
   — Я… я должна… остаться с моим… мужем. Слова с трудом срывались с ее дрожащих губ. Герцог замахнулся, и она приготовилась выдержать неизбежный удар по щеке. В этот момент дверь распахнулась. На пороге возник майор Петлос, и герцогу пришлось опустить руку.
   — Как приятно снова видеть вашу светлость, — радушным тоном произнес Петлос.
   — Это вы, Петлос? — спросил герцог.
   — Он самый, ваша светлость. Помните, я плыл вместе с вами на корабле, который доставил вас в Кевию.
   — Я помню вас, — невежливо буркнул герцог, — хотя и не могу понять, почему вы все еще здесь.
   — Вам все объяснят, если вы, ваша светлость, и леди Кэтрин последуете за мной во дворец, — ответил майор Петлос. — У дверей ждет карета.
   — У нас есть своя карета, — возразил герцог.
   — Разумеется, — согласился майор Петлос. — Вы ведь направляетесь в Кевию?
   — Да, — ответил герцог, — В таком случае ваша светлость поедет со мной, — произнес майор Петлос, и в его голосе прозвучали властные нотки.
   — Полагаю, мы еще успеем на корабль, — уступил герцог. — Он снова взглянул на Теолу. — А ты делай то, что тебе сказано, — приказал он. — Если не будешь готова к тому времени, как я вернусь, ты об этом горько пожалеешь.
   Он двинулся следом за майором Петлосом к выходу из гостиной, но Кэтрин вернулась назад.
   — Сейчас же сними мое платье! — прошипела она Теоле. — А если на тебе надеты еще и мои нижние юбки и шелковые чулки, снимай их тоже! Как ты посмела взять мою одежду? — Она замолчала, а потом прибавила с ясно различимыми мстительными нотками в голосе:
   — Обещаю позаботиться, чтобы не только папа, но и мама сурово наказали тебя за твое возмутительное поведение. Какой стыд!
   И она вылетела из комнаты, не дожидаясь ответа Теолы. Едва ее сапфировый бархатный костюм для верховой езды исчез за дверью, Теола закрыла глаза ладонями.
   Как она могла хотя бы на минуту вообразить, чти ее счастье будет длиться вечно и она останется в Кавонии с Алексисом? Ей следовало знать, что волшебство прошлой ночи — всего лишь мимолетная радость. Теперь она должна посмотреть в лицо реальности: ей слишком хорошо известно, как накажет ее дядя за поступки, которые он считает преступными.
   Прежде его телесные наказания были для нее мучительными и унизительными, но теперь, после того как она узнала подлинное счастье, вынести их будет совершенно невозможно. Но хуже всякого наказания, хуже жалкого существования и тьмы, ожидающих ее в Англии, была мысль о» разлуке с Алексисом.
   Теола была уверена, что дядя сказал правду, утверждая, что ее брак недействителен, так как она не получила разрешения своего опекуна. И еще он, конечно же, воспользуется возможностью рассказать Алексису о ее отце и постарается убедить его, что она вообще недостойна стать чьей-либо женой.
   Она знала, насколько жестоким мог быть ее дядя, когда хотел настоять на своем. И хотя Теола верила, что Алексис будет сражаться за нее, вряд ли он сможет сопротивляться власти и влиянию, которыми обладал ее дядя в Англии и которые мог употребить против Кавонии, если бы захотел.
   Используя дипломатические каналы, он мог бы очень осложнить положение не только самого Алексиса, но и всей Кавонии. Более того, Теола была совершенно уверена, что он не колеблясь пустит в ход все свое оружие, чтобы только причинить ей вред. Это было его личной вендеттой, так как он никогда не простил свою сестру за то, что она, как он считал, запятнала честь семьи. Каждый раз, когда он смотрел на нее, Теола чувствовала, как в нем пробуждается желание отомстить за то, что он считал вероломством ее отца.
   — Ох, папа! Папа! — этот возглас вырвался из самой глубины ее души. — Никто не сможет меня спасти! Никто!
   Теола прошла в спальню в поисках Магары, но вспомнила, что служанка сейчас во дворце. Она открыла гардероб и обнаружила, что в нем нет ничего, кроме того розового платья, которое она надевала вчера ночью, и белого халатика с широкими рукавами, тоже принадлежащего Кэтрин.
   Теола медленно сняла красивое платье, в котором надеялась вызвать восхищение Алексиса. Под ним, как правильно подозревала Кэтрин, были надеты шелковые нижние юбки и изящно вышитое белье, отделанное настоящим кружевом, составлявшим часть приданого ее кузины.
   Она сняла все это, а также шелковые чулки, которые были куплены на Бонд-стрит и стоили необычайно дорого.
   Магары нигде не было видно, хотя Теола ожидала ее появления с минуты на минуту. Поэтому она надела белый халат и присела в ожидании.
   Она предполагала, что по прибытии во дворец герцог отдал распоряжение упаковать сундуки Кэтрин и что именно этим в данный момент занята Магара. Когда вещи будут готовы к отъезду, она, несомненно, привезет сюда те унылые бесформенные платья, выбранные теткой для ее роли фрейлины-служанки.
   Они символизировали уродство и жестокость, думала Теола, с которыми ей суждено провести всю оставшуюся жизнь.
   Если ее мать вызвала отвращение дяди тем, что вышла замуж за отца, то Теола теперь сделала то же самое. Выйдя замуж без его разрешения, она тоже, с его точки зрения, совершила ужасное преступление, за которое ее будут подвергать оскорблениям и унижениям весь остаток жизни.
   — Я не смогу этого вынести! — вслух произнесла она.
   Без Алексиса нет смысла жить дальше.
   Теола вспомнила ту ночь, когда в пещере он дал ей пистолет, и она тогда подумала, что, если его убьют, она тоже должна умереть. Хотя Алексис этого и не сказал, но Теола была уверена, что именно это он имел в виду, так как хорошо понимал, какая ей уготована судьба, если победят войска короля.
   «Я умру! — подумала Теола. — Какой смысл продолжать жить?»
   Она даже думать теперь не могла о физических и моральных наказаниях, которые ждали ее в доме дяди.
   — Я… трусиха, — прошептала она. — Трусиха!
   В спальне было очень тихо, и все же ей казалось, что бушующие в ней чувства наполняют все пространство комнаты грохотом сражающихся армий. Она ощущала, как эти чувства разрывают ее на части.
   Часть ее рассудка говорила, что надо жить, какие бы страдания ни пришлось выносить, но другая часть твердила, что смерть гораздо предпочтительнее жизни, лишенной любви.
   Теола встала и позвонила; ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем раздался стук в дверь.
   — Вы звонили, ваша светлость? Она увидела Диноса, престарелого слугу, приносившего ей завтрак в патио.
   — Да, — ответила Теола. — Я хочу, чтобы вы принесли мне… пистолет.
   — Пистолет, ваша светлость?
   — Должен же найтись хоть один па вилле.
   — Я не уверен, ваша светлость… но я посмотрю.
   — Спасибо, Динос.
   Она заметила на его лице удивление, но он был слишком хорошо вышколенным слугой, чтобы подвергать сомнению отданные ему приказания.
   Динос ушел, и снова Теола стала ждать и думала о том, позволят ли ей попрощаться с Алексисом. Возможно, после того, как дядя расскажет ему правду о ее родителях, он поймет, что лучше избавиться от нее.
   Теола и сама собиралась рассказать ему обо всем — слова уже готовы были сорваться с ее губ. Но он поцеловал ее, и она забыла обо всем, кроме волшебства и восторга любви.
   Одна мысль о его прикосновениях заставила ее затрепетать от невыразимого наслаждения. Знать, что он никогда больше не овладеет ею, было невыносимо больно.
   — Я… люблю его! — в отчаянии воскликнула Теола. — О господи, как я его люблю!
   Раздался стук в дверь, и появился Динос, держа в руке пистолет.
   — Это единственное, что я смог найти, ваша светлость.
   — Сойдет, — ответила Теола.
   Она взяла у него пистолет и поняла, что это старое и гораздо более тяжелое оружие, чем то, что дал ей в пещере Алексис.
   — Что-нибудь еще, ваша светлость?
   — Пока ничего, спасибо.
   Динос вышел из комнаты, а Теола села, сжав в руке пистолет.
   Она ощущала холод металла в ладони и спрашивала себя, действительно ли у нее хватит сил нажать на курок.
   Где-то она видела изображение человека, намеревавшегося покончить с собой и приставившего пистолет ко лбу. Но Теола не могла вынести мысли о том, что ее лицо будет сильно изуродовано и последнее впечатление Алексиса о ней будет как о чем-то безобразном.
   «Если я направлю дуло в… сердце, — сказала она себе, — я умру… и могу только молить бога, чтобы смерть оказалась… мгновенной».
   Она бросила взгляд на часы, стоящие на комоде в противоположном конце комнаты, и увидела, что с тех пор, как уехал дядя, прошло почти двадцать минут.
   Потом Теола сообразила, что Магара не сможет уложить всю одежду Кэтрин за такое короткое время. Даже если ей будут помогать другие служанки, потребуется вдвое больше времени, чтобы сложить все эти красивые, вычурные платья и вынуть из комода все шелковое белье, которое Кэтрин купила в самых дорогих магазинах Лондона. А ведь еще есть туфли, сумочки, зонтики от солнца и шляпки, и все нужно аккуратно уложить в бесчисленные сундуки и коробки, заполнявшие целую пустую каюту на корабле по дороге сюда.
   «Чего я жду? — спросила себя Теола. — Если я еще буду жива, когда они вернутся за мной, они помешают мне… убить себя».
   Она опустила глаза на пистолет и поняла, что хочет совершить грех. И еще она знала, что это трусливый поступок и что Алексис, называвший ее храброй, станет презирать ее за подобную слабость.
   Глаза ее наполнились слезами.
   Она прошептала:
   — Я ничего не могу поделать… дорогой мой! Не могу продолжать жить… без тебя! Если я умру, то по крайней мере мое тело… как и мое сердце… останется в Кавонии!
   Ей показалось, что кто-то идет, и Теола быстро приставила руку с пистолетом к груди.
   Она услышала, как открылась дверь, зажмурилась и попыталась нажать на курок, но он оказался более тугим, чем она ожидала. Послышалось резкое восклицание, твердая рука выхватила у нее пистолет, и в следующее мгновение она очутилась в объятиях Алексиса.
   — Ради бога, что ты делаешь? Любовь моя, радость моя, что ты делаешь?
   Теола ахнула, а когда он крепко прижал ее к себе, разрыдалась.
   — Они хотят… увезти меня, — всхлипывала она, — я должна… покинуть тебя. Все… бесполезно. Позволь мне умереть! Я не могу… жить… без тебя… и без нашей любви.
   Слова ее трудно было разобрать. Теола почувствовала, как он поцеловал ее волосы, а затем услышала тихий растроганный голос:
   — Как же можно быть такой глупой? Милая моя жена, как можно верить в такие совершенно абсурдные вещи? Неужели ты всерьез могла вообразить, что я тебя отпущу?
   Теола слышала его, но думала, что все это не может быть правдой, пока не подняла к нему лицо. Тогда он стал целовать ее сперва в губы, потом в залитые слезами щеки и, наконец, в глаза.
   — Как ты могла хоть на секунду подумать, что я позволю им увезти тебя от меня?
   — Дядя С-септимус с-сказал, что этот брак… н-не-действителен, потому что он… не давал своего… с-со-гласия.
   — Наш брак не только действителен, — ответил на это Алексис, — но твой дядя дал свое согласие — как бы мало оно ни значило!
   Теола так удивилась, что слезы ее высохли, а глаза широко раскрылись от изумления.
   — Это… правда? — прошептала она.
   — Чистая правда, — заверил ее Алексис. — Но как ты могла поступить так плохо, так ужасно жестоко — пытаться уничтожить себя, когда я так люблю тебя?
   — Я… я думала… ты больше… не захочешь меня, — с трудом произнесла Теола.