Картленд Барбара. Невольный обман

   — Как ты посмела усомниться в моей любви! — возмутился он, стараясь, чтобы его голос звучал сурово.
   Но, произнеся эти слова, Алексис вновь поцеловал ее, и она прильнула к нему, с трудом заставляя себя поверить в происходящее.
   — Рассказать тебе, что произошло, моя драгоценная? — спросил Алексис. И не успела она ответить, как он воскликнул:
   — Зачем ты сняла всю одежду? Почему на тебе ничего нет, кроме этого халатика?
   — К-кэтрин… приказала мне… отдать… все, что я… ношу, — объяснила Теола.
   Ей было трудно говорить, трудно помнить о чем-либо, кроме слов Алексиса о том, что они всегда будут вместе.
   Он посмотрел на нее сверху вниз и улыбнулся.
   — Что ж, это очень кстати. Я как раз подумывал, что пора бы устроить сиесту!
   Он подхватил ее на руки, отнес на постель и положил на нее.
   Потом снял с себя китель, лег рядом, заключил ее в объятия и целовал до тех пор, пока она едва не задохнулась.
   — Пожалуйста, — попросила Теола, когда смогла заговорить. — Расскажи мне… что произошло.
   — Сначала скажи, что любишь меня, — приказал он.
   — Я тебя обожаю! Любовь к тебе так… переполняет меня… так мучит, я знала… что не могу уехать-вернуться в Англию… с дядей.
   — Этому не бывать, и, если нам повезет, никто из нас больше никогда его не увидит.
   — Он… уехал?
   — Он уже на пути в Кевию!
   В его голосе звучало удовлетворение, и Теола при двинулась к нему поближе.
   — Расскажи мне! Расскажи, как… тебе это удалось.
   — По-настоящему благодарить надо Никиаса Петлоса, — начал Алексис. — Он узнал, что твои дядя и кузина приехали и спрашивают тебя. Когда из дворца их послали на виллу, Никиас рассказал мне, что представляет собой твой дядя и как плохо он с тобой обращался во время вашего путешествия.
   Он поцеловал Теолу в лоб и продолжал:
   — Если бы я был менее просвещенным правителем, я бы бросил его в темницу и отплатил бы ему той же монетой!
   — И что же ты сделал? — спросила Теола.
   — Когда Никиас рассказал мне, что герцог — сноб и автократ и признает только помпезность и роскошь, мы с ним устроили целое представление.
   — Что ты сделал?
   — Никиас заставил его ждать в гостиной королевы. Затем, когда я был готов, он объявил твоему дяде и Кэтрин: «Его королевское высочество правитель Кавонии принц Алексис соблаговолит дать вашей светлости аудиенцию!»— Алексис рассмеялся. — Никиас сказал, что твой дядя был явно поражен этим, но не успел он опомниться, как его вместе с леди Кэтрин проводили в гостиную короля.
   — Где ты их ждал?
   — Я их там ждал, — ответил Алексис, — усыпанный орденами, большая часть которых принадлежала моему отцу, и, по-моему, там было еще несколько наград, которые король в спешке позабыл взять с собой! — Он издал короткий смешок и продолжил:
   — Уверяю тебя, я выглядел весьма внушительно, а по обеим сторонам от меня стояли два адъютанта, также разодетые во все, что только смогли отыскать.
   «Ваше высочество, его светлость, герцог Уэлсборн и леди Кэтрин Борн!»— объявил Никиас Петлос.
   Я подписывал бумаги и нарочно помедлил несколько секунд, прежде чем поднялся им навстречу, и им пришлось пройти всю комнату, чтобы подойти к моему письменному столу.
   Теола вспомнила, какой огромной и помпезной показалась ей гостиная короля в ту ночь, когда во дворец ворвались мятежники.
   — Что было дальше? — спросила она.
   — Герцог осведомился — совершенно не тем топом, каким собирался, как я понимаю, — правда ли то, что ты сказала: что я формально вступил с тобой в брак.
   «Не просто формально, ваша светлость, — ответил я. — Я женился на вашей племяннице по законам Кавонии, и нас также обвенчал его святейшество архиепископ».
   «Этот брак не является законным без моего разрешения», — заявил герцог.
   «В данных обстоятельствах испросить ваше разрешение было невозможно», — возразил я.
   Он помолчал, потом произнес:
   «Вы называете себя принцем. Могу ли я узнать, действительно ли вы унаследовали этот титул?»Я взглянул на него так, словно счел его вопрос оскорбительным, и он быстро прибавил: «Я, собственно, хотел спросить, не являетесь ли вы родственником короля Кавонии Александроса V, который, насколько мне известно, был из семейства Василасов».
   «Вижу, ваше сиятельство читали нашу историю! — заметил я. — Король Александрос V был моим отцом, а моим дедом был Александрос IV».
   «Я не знал этого, я совершенно ничего не знал!»— еле выговорил герцог.
   «Так что, как видите, — резко сказал я, — я считаю себя вправе взять на себя управление Кавонией и избавить мою страну от иностранца, который фактически узурпировал мой трон последние двенадцать лет».
   — Дядя Септимус, должно быть, был поражен! — пробормотала Теола.
   — Он был поражен настолько, что потерял дар речи, — согласился Алексис. — Потом он сказал: «Вы не знаете всей правды о моей племяннице — я считаю своим долгом предупредить вас, что она не годится в жены кому бы то ни было».
   У Теолы вырвался испуганный возглас.
   — Я собиралась… рассказать тебе! Клянусь… я хотела это сделать… но… не успела.
   — Это неважно, — равнодушно перебил ее Алексис.
   — Не…важно?
   Теола уставилась на него, словно сомневаясь, правильно ли она расслышала.
   — Конечно, неважно, — ответил он. — Собственно говоря, когда твой дядя рассказал мне о том, что произошло много лет назад, я ему ответил: «Как жаль, что мистера Ричарда Уоринга уже нет в живых. Я бы попросил его помочь мне основать в Кавонии университет!»
   — Тебе все равно… что он из простых людей… н голубой крови?
   Алексис улыбнулся ей.
   — Разве я могу испытывать к твоему отцу другие чувства, кроме восхищения и уважения?
   У Теолы вырвался вздох, шедший из самой глубины души, а Алексис продолжал:
   — Герцог был слишком ошеломлен, чтобы ответить, и я воспользовался этим моментом и обратился к твоей кузине: «Как я понимаю, леди Кэтрин, вы уже не намерены выходить замуж за короля Фердинанда?»
   «Король без трона, — ответила она, — а в данный момент и без места едва ли может считаться выгодной партией».
   «Да, конечно», — согласился я.
   «Поэтому я возвращаюсь в Англию, — продолжала она, — но хотела бы увезти с собой тиару, которая принадлежит моей матери, и одежду, которая составляла мое приданое».
   «Вашу просьбу очень легко исполнить, леди Кэтрин», — ответил я.
   Я кивнул одному из адъютантов, и он принес тиару в бархатной шкатулке, благополучно хранившуюся в спальне королевы.
   «Я рада получить ее обратно!»— воскликнула Кэтрин.
   — Уверена, она ожидала, что тиару украдут, — вставила Теола.
   — В Кавонии ничего не крадут! Кроме сердец!
   — Ты украл мое сердце, — прошептала Теола.
   Он посмотрел ей в глаза, и Теола, сделав над собой усилие, попросила:
   — Расскажи мне остальное.
   — Потом я начал торговаться с герцогом.
   — Торговаться? — изумленно воскликнула Теола.
   — Насчет твоей одежды, моя драгоценная. Я обожаю тебя такой, какая ты сейчас, но у меня такое ощущение, что тебе будет несколько неловко появляться на людях в таком наряде.
   Произнося эти слова, он стянул халатик с ее белого плечика и поцеловал его.
   — Но что ты имел в виду, когда сказал, что торговался с дядей Септимусом?
   — Я указал герцогу и, разумеется, твоей кузине на то, что приданое привезли, чтобы носить его в Кавонии. «Когда леди Кэтрин вернется в Англию, — сказал я, — она может выбрать мужа среди принцев Швеции, Норвегии, Дании или даже Пруссии. В этом случае те платья, которые она привезла сюда, окажутся слишком легкими, чтобы носить их в столь холодном климате». — «Что вы предлагаете?»— спросил герцог. И я назвал ему сумму в наличных.
   — Как ты мог? — воскликнула Теола.
   — Никиас уже рассказал мне, что твой дядя — человек бережливый до скупости, — ответил Алексис. — У меня было такое чувство, что теперь, когда брак с королем не состоялся, он жалеет о потраченных на приданое дочери средствах.
   — И ты… купил его… для меня? — спросила Теола почти бессвязно.
   — Думаю, твой дядя остался очень доволен той сделкой, которую мы заключили.
   — Но что сказала Кэтрин?
   — Она сказала, что настаивает на возможности взять с собой на корабль достаточно одежды на дорогу до Марселя.
   — И ты согласился?
   — Конечно! — ответил Алексис. — Я послал за Магарой и сказал, что ей следует уложить.
   — На это ушло много времени?
   — Не много. Как только сундук был готов, его поместили в карету герцога, и они помчались к Кевии так быстро, как только могли.
   У Теолы вырвался вздох облегчения.
   — Мне неудобно… что ты потратил на меня столько денег, — огорченно произнесла Теола. — Я ведь знаю, как дорого стоило приданое Кэтрин.
   — Если тебе от этого станет легче, — сказал Алексис, — мне сообщили, что во дворец уже приходил торговец предметами искусства в надежде купить портреты предков Габсбургов и продать их в Вене.
   — О, я так рада, что ты избавишься от них! — воскликнула Теола.
   — Я тоже, — согласился Алексис. — Никогда больше не желаю видеть их самодовольные физиономии!
   — Интересно, какие платья упаковала Магара для Кэтрин? — пробормотала Теола.
   Она надеялась, что ее свадебное платье не уехало с кузиной. Ей хотелось всю жизнь хранить его как сокровище.
   — Открою тебе маленькую тайну, — сказал Алексис. — Я разговаривал с Магарой по-кавонийски, и, естественно, ни твой дядя, ни его дочь, которая в один прекрасный день надеялась стать королевой нашей страны, не поняли, какое я отдал распоряжение.
   — И какое же?
   — Я велел Магаре упаковать всю ту одежду, которую ты привезла в Кавонию для себя, — только ее и ничего больше!
   Теола тихо ахнула и с недоверием посмотрела на мужа.
   — Мои платья? Ты отдал Кэтрин… эти платья? Ох, Алексис, как ты мог?
   — Она ведь всегда сможет надеть к ним тиару! — серьезно ответил он, но глаза его насмешливо блестели.
   Внезапно до Теолы дошла смешная сторона положения.
   Она представила себе ярость Кэтрин, когда та после отплытия откроет сундук на корабле и обнаружит в нем уродливое коричневое шерстяное, серое батистовое и дешевое дорожное платья, которые тетка нарочно выбрала для Теолы, чтобы она выглядела как можно менее привлекательной.
   Алексис рассмеялся, и она засмеялась вместе с ним. Казалось, звуки этого смеха смешиваются с солнечными лучами, льющимися в окна комнаты.
   Он крепко прижал ее к себе и сказал;
   — Ты знаешь, моя прекрасная женушка, я ведь никогда раньше не слышал твоего смеха. Ты должна смеяться почаще.
   — Это было нехорошо с моей стороны, но я не смогла удержаться!
   — Кавонийцы часто смеются, когда они счастливы, и любят шутки. Это, дорогая девушка моей мечты, типично кавонийская шутка.
   — Так забавно! — воскликнула Теола. — Ох, Алексис, они и правда уехали?
   — Правда уехали! — подтвердил он. — А теперь расскажи мне, как тебе не стыдно не доверять мне. Как ты могла хоть на секунду вообразить, что я соглашусь тебя потерять или позволю тебе уехать теперь, когда ты стала моей женой?
   — Прости меня… пожалуйста, прости, — прошептала Теола.
   — Я прощу тебя, только если ты пообещаешь, что никогда больше не поступишь так глупо и скверно.
   Алексис говорил сурово, и щеки Теолы залились краской.
   — Мне очень… жаль, и я… обещаю.
   — К счастью, у старого Диноса достаточно здравого смысла, — сказал Алексис, — и тебе было бы очень трудно, моя милая, застрелиться из незаряженного пистолета!
   — Он был… не заряжен? — спросила Теола.
   — Не заряжен, глупышка! И это еще одна кавонийская шутка!
   Теола рассмеялась слегка дрожащим смехом. Даже сейчас ей с трудом верилось, что кошмар остался позади, тьма рассеялась, и ее снова окружает свет, слепящий, мистический свет, который всегда окружал Алексиса.
   — Я люблю тебя… так сильно, — сказала она. — Пожалуйста… научи меня не быть… глупой… не бояться.
   — Я научу тебя доверять мне, — ответил Алексис, — и помнить, что я никогда не сдаюсь. Рано или поздно, я всегда оказываюсь победителем, мне все покоряются.
   — Мы должны… покорить Кавонию… любовью, — прошептала Теола.
   — Мы сделаем это вместе, ты и я!
   — Это… все, чего я… хочу.
   — Но в данный момент, — сказал он, — мне надо покорить одну особу, которая вела себя очень плохо, но которая, думаю, теперь раскаивается.
   Его губы накрыли ее рот. Она почувствовала, как он раздвигает полы ее халата, как его руки прикасаются к ней.
   Маленькие язычки пламени пробежали по ее телу.
   Потом ее сердце билось рядом с его сердцем, и они перестали быть двумя отдельными людьми, а превратились в единое целое.
   Их окутал зыбкий, мерцающий свет.