Картленд Барбара. Невольный обман

   Неожиданно ее одолели смущение и робость, и стало чуть ли не стыдно самой себя. Как могла она, почти служанка в семье своего дяди, очутиться здесь, в королевском дворце, носить вещи своей кузины и обманывать наследного принца Кавонии, заставляя считать ее важной персоной?
   «Возможно, если бы он все знал обо мне с самого начала, он не предложил бы мне стать его женой, пусть даже формально», — печально подумала Теола.
   Он совершенно ясно дал ей понять, что гражданский брак будет расторгнут, как только закончится война, но он не ожидал, что их обвенчают в соборе, по обряду его веры, являвшейся частью истории его народа.
   «Что мне делать?»— спрашивала себя Теола.
   Она понимала, что молчать — значит только ухудшить положение. Рано или поздно Алексис Василас узнает о ней правду.
   Она была совершенно уверена, что если никто не сообщит ему эту правду, то уж дядя, услышав об их браке, несомненно, постарается причинить ей всевозможные неприятности.
   «Он разоблачит меня!»— содрогнулась от страха Теола. Потом она успокоила себя, что это послужит Алексису Василасу оправданием для расторжения их брака, если он не придумает ничего другого.
   — Вам надо одеться, мадам! — напомнила Магара, и ее голос ворвался в раздумья Теолы.
   Она вдруг осознала, что уже давно стоит перед красивыми платьями Кэтрин, ничего не видя и размышляя над своими проблемами.
   — А ты как считаешь, Магара? — спросила она.
   — В день свадьбы, мадам, вы были в белом и походили на святую, — ответила Магара. — Сегодня вечером, по-моему, вам следует выглядеть женщиной в глазах своего супруга. Этого пожелал бы любой мужчина.
   Теола не ответила, и Магара вынула из шкафа платье из бледно-розового газа.
   Надев его, Теола увидела, что оно как нельзя лучше подходит к ее светлым волосам и белой коже. В нем она походила на бутон розы, и букетики таких бутонов украшали шлейф и были приколоты спереди к корсажу, там, где складки нежного газа окутывали ее обнаженные плечи.
   Охваченная беспокойством по поводу своих проблем, Теола почти не смотрела в зеркало, пока Магара делала ей прическу и прикрепляла маленький букетик полураспустившихся роз сзади, среди локонов.
   Они как раз закончили, когда раздался стук в дверь.
   Магара пошла открывать, потом вернулась обратно в комнату и произнесла с легким разочарованием в голосе:
   — Генерал велел вам кланяться, мадам, но сегодня вечером он слишком занят, чтобы пригласить вас к себе на обед. Он прислал вам обед сюда.
   «Этого можно было ожидать, — подумала Теола. — Я ему больше не нужна».
   Магара продолжала:
   — Генерал просил передать, мадам, что зайдет к вам сегодня вечером, попозже.
   — Мне все понятно, — отозвалась Теола. Ее голос звучал равнодушно, из глаз исчез огонек возбуждения. Битва закончилась, и Теола была уверена, что потерпела в ней поражение.

Глава 6

   — Вы так ничего и не съели, мадам, — сказала Магара, когда пришла убрать со стола.
   — Я не голодна, — ответила Теола.
   — Но вы должны были уже проголодаться, мадам, — настаивала Магара. — Вы очень мало ели вчера вечером и совсем ничего не ели ночью, а когда я принесла вам ужин и немного вина после того, как вы вернулись домой, вы уже крепко спали, и мне не захотелось вас будить.
   — Я не голодна, — повторила Теола.
   Она-то понимала, что все дело в унынии и дурных предчувствиях, от которых у нее сжималось горло так, что невозможно было проглотить ни кусочка.
   Теола встала из-за стола и подошла к окну. Когда-то ей было тесно во дворце и казалось скучным смотреть из окна на английский парк; но теперь ей ничего так страстно не хотелось, как только остаться здесь, жить поблизости от Алексиса Василаса, принимать участие в осуществлении его планов для будущего Кавонии.
   Она слышала, как Магара вышла из комнаты, но не оглянулась.
   За окном пылал великолепный закат, но Теоле казалось, что уже спустилась темная ночь, и эта тьма постепенно заполняет ее душу.
   В ее памяти еще были живы восторг и волнение, охватившие ее в момент поцелуя генерала.
   Стоило ей только вспомнить об этом, и вот уже ее охватывает огонь, а губы дрожат, тоскуя по его губам.
   «Я люблю его! Люблю! — в отчаянии думала она. — Но что я значу для него, я — всего лишь… подставное лицо».
   Мысль, что, вероятно, он любит принцессу Атину, о которой говорила Магара, словно меч, пронзила ее.
   На кого похожа эта принцесса? Красива ли она? Может быть, она — тот идеал женщины, которым никогда не стать Теоле? Она изводила себя, воображая себе красавицу, похожую на гречанку, как и сам Алексис Василас. Вероятно, она прекрасна, как Афродита, и составит идеальную пару кавонийскому Аполлону, и именно такую женщину он хочет видеть рядом с собой, когда будет править Кавонией.
   1 Конечно, очень легко было переключить симпатии народа на нее вместо Кэтрин, которую премьер-министр очень мудро связал с древней легендой. Отец не зря говорил, что Теола похожа на нимфу, а в подвенечном платье она, должно быть, в глазах крестьян стала воплощением всех их чаяний.
   «Все это было всего лишь красивым театральным представлением», — думала Теола, и мистическое чувство, которое охватило ее во время свадьбы и когда она молилась за генерала в пещере, померкло. Теперь она чувствовала себя опустошенной, незначительной личностью, «почти служанкой».
   Солнце село. Наступило то волшебное мгновение сумерек, когда тени кажутся полными тайн, а статуи все еще вырисовываются белыми силуэтами на фоне густеющей темноты.
   Но Теола видела перед собой только красивое лицо Алексиса Василаса, его высокий лоб, прямой нос, твердый подбородок и глаза, глядящие прямо в ее глаза.
   О чем он думал? Что чувствовал? Он навсегда останется загадкой, подумала она, человеком, которого она никогда не поймет.
   Раздался резкий стук в дверь. Теола обернулась, сердце ее испуганно подпрыгнуло, и она с трудом смогла ответить «войдите!» тому, кто стоял за дверью.
   Она произнесла это по-кавонийски, дверь открылась, и вошел генерал. Теола так обрадовалась его приходу, что с трудом удержалась от того, чтобы не побежать к нему навстречу.
   Следом за ним, к изумлению Теолы, в комнату вошли двое солдат. Они закрыли за собой дверь и встали по стойке «смирно» по обеим сторонам двери внутри гостиной, а не снаружи, в коридоре.
   Теола недоуменно уставилась на них, потом вопросительно подняла взгляд на генерала.
   Генерал приблизился к ней на несколько шагов и остановился в центре комнаты.
   — Я хочу с вами поговорить, — произнес он по-английски.
   — Я… ждала, что вы… придете ко мне, — ответила Теола. — Но зачем здесь эти двое солдат?
   — Я привел их с собой, чтобы вы чувствовали себя в безопасности.
   — В безопасности от… чего? — удивилась пораженная Теола.
   — От меня! — последовал ответ.
   Теола едва верила своим ушам, но он продолжал:
   — Прошлой ночью я злоупотребил вашим доверием. Сегодня я принял меры, чтобы это не повторилось.
   — Я… не понимаю.
   — Думаю, что понимаете, — ответил он, — а то, что я должен сказать вам, не займет много времени.
   Внезапно она поняла. Он говорил о том поцелуе в пещере, и так как его поведение поразило ее до такой степени, что Теола готова была расплакаться, Теола поспешно произнесла:
   — Отошлите солдат! Я не стану говорить с вами, пока они находятся в комнате!
   Генерал не шевельнулся.
   — Разумно ли с вашей стороны просить об этом? — спросил он.
   Опасаясь, что глаза выдают ее, Теола отвернулась и пошла к окну.
   — Отошлите их! — снова повторила она и сама услышала, как дрожит ее голос. — Я… считаю их присутствие… оскорбительным!
   — Я не имел намерения оскорбить вас. Генерал отослал солдат, и Теола услышала, как они вышли из комнаты и закрыли за собой дверь. Она стояла и смотрела в сгущающиеся сумерки; ей казалось, что тихий сад ускользает в неведомое будущее, которое почему-то таило ужасную угрозу.
   — Я пришел вам сообщить, — услышала она его слова за своей спиной, — что в порту Кевия стоит английский корабль. Через час будет готова карета, чтобы отвезти вас к нему.
   На мгновение Теоле показалось, что она парализована и никогда больше не сможет двигаться снова. Затем она медленно отвернулась от окна.
   Она никогда не видела генерала таким суровым, а его лицо было почти серым.
   — Корабль? — повторила она.
   — Английский корабль. Возможно, он направляется в Афины, и в этом случае вы сможете присоединиться к своим дяде и кузине; или если он поплывет прямо в Англию, то доставит вас благополучно домой.
   Теола с трудом понимала то, что он говорил. Она предполагала, что безразлична ему, но не могла и подумать, что он захочет так быстро избавиться от нее и ее отъезд произойдет в течение ближайшего часа.
   Она стояла и смотрела на него, и так же, как перед глазами утопающего за те мгновения, пока он погружается под воду, проносится вся его жизнь, так и Теола сейчас увидела то будущее, которое ждет ее в Англии: холодный замок, жизнь на побегушках, вечная атмосфера ненависти.
   Это было трудно выносить и раньше, но теперь, когда сердце ее останется в Кавонии, это будет просто невыносимо.
   Она смутно представляла себе, что ей будет нелегко жить со своей любовью и знать, что Алексис Василас ее не любит, но жить так далеко от него, в Англии, и знать, что она никогда его больше не увидит, было бы совершенно немыслимо.
   Она услышала его голос, который словно доносился откуда-то издалека:
   — Я должен вас поблагодарить за все, что вы сделали для Кавонии, но уверен, что поступаю правильно, отсылая вас обратно, на родину.
   — Я думала… я считала… что мы женаты, — запинаясь — , выговорила Теола.
   — Я могу уладить дело с гражданским браком, — ответил он, — и хотя это займет некоторое время, уверен, мы получим согласие на развод и у церкви, принимая во внимание, что вы вынуждены были вступить в этот брак столь поспешно и у вас не было времени на раздумья и подготовку.
   «Он уже все решил», — с отчаянием подумала Теола.
   Генерал уже собрался уходить, и тут она произнесла:
   — Пожалуйста… позвольте мне остаться. Ей показалось, что он замер, потом ответил:
   — Вы должны понимать, что это невозможно.
   — Но почему? Я не доставлю вам… хлопот. Не буду предъявлять на вас никаких прав… но я бы могла, наверное, работать для блага людей.
   — Ваше предложение нереально. Он говорил суровым тоном.
   — Пока у вас нет больницы, — горячо настаивала Теола, — я могла бы ухаживать за больными, особенно за детьми.
   — Вам лучше вернуться к той жизни, которую вы знаете. Вы даже не представляете себе, какие трудности и опасности могут предстоять вам в будущем.
   — Я… не боюсь. Я же поехала с вами… вчера ночью.
   — Это был очень мужественный поступок с вашей стороны. Но в следующий раз нам может не так повезти.
   — В следующий раз? — удивилась Теола. — Разве существует возможность, что король снова нападет на нас? Вы захватили их пушки, и я не могу поверить, что те немногие уцелевшие солдаты короля могут теперь представлять опасность для вашей армии.
   — Я имел в виду не королевские войска, — ответил Алексис Василас так неохотно, что казалось, она вынудила его ответить. — Существуют другие трудности.
   — Скажите мне, что это за опасности.
   — Нет смысла продолжать наш спор, — сказал он. — Кроме того, время идет. Вам надо уложить вещи, а до Кении два часа езды.
   — Но ведь уже поздно… ехать ночью… так далеко? — уныло возразила Теола.
   — Я отправлю с вами отряд кавалерии под командованием майора Петлоса. — Теола не отвечала, и через несколько секунд он прибавил — — Разумеется, я приду попрощаться с вами, когда вы будете готовы к отъезду.
   Генерал повернулся к двери, и у Теолы вырвался слабый крик:
   — Я не могу… уехать! Пожалуйста… позвольте мне… остаться! Я так много… могу здесь сделать!
   — Нет!
   Этот односложный ответ, казалось, резким эхом разнесся по комнате.
   — Я уже сказала, что… не доставлю вам хлопот. Я даже не останусь жить во дворце, если вы… возражаете. Только позвольте мне… остаться в Кавонии!
   — Нет!
   Теола почувствовала, как иссякает ее самообладание. Ее душили слезы.
   Она увидела, как Алексис Василас направляется к двери, и с отчаянием поняла, что сейчас он навсегда уйдет из ее жизни. И с ним уйдет свет, а она останется во тьме на всю оставшуюся жизнь.
   Он повернул ручку двери.
   — Я хочу… кое о чем… попросить вас. Ее голос звучал еле слышным шепотом, и она опасалась, что генерал ее не расслышал.
   — О чем же?
   Невозможно было поверить, что вопрос может звучать так безразлично, так жестко, холодно и отчужденно.
   — Чтобы у меня… было… что вспомнить… пожалуйста… поцелуйте меня на прощание!
   На какое-то мгновение ей показалось, что он откажется.
   Они стояли в противоположных концах комнаты, и, когда генерал обернулся, Теола не могла разглядеть выражение его лица, потому что глаза ее были полны слез.
   Очень медленно, шаг за шагом, он вернулся обратно к ней. Она скорее слышала, чем видела его приближение, и теперь ее сердце лихорадочно билось, а губы дрожали, предвкушая прикосновение его губ. Это будет последний поцелуй в ее жизни, грустно думала Теола, единственная радость, которую она запомнит на долгие годы.
   — Почему вы просите меня об этом? — спросил генерал.
   В его голосе слышались странные интонации, которых раньше не было.
   Он все еще стоял в нескольких футах от нее. Она попыталась взглянуть на него, но не смогла. Тогда она закрыла глаза, слегка приподняла лицо и еле слышно произнесла:
   — Пожалуйста… поцелуйте меня… пожалуйста… Эта мольба шла из самой глубины ее существа, и, поскольку он не пошевелился, Теоле показалось, что он собирается отвергнуть ее.
   Затем внезапно он потянулся к ней, но не заключил ее в объятия, а схватил за руку.
   — Пойдем!
   Он открыл дверь, и они прошли мимо часовых.
   Они шли так быстро, что Теола едва поспевала за ним и почти бежала вдоль коридора по направлению к парадной лестнице. Он не отпускал ее руки, и ей пришлось другой рукой приподнять край розовой юбки, чтобы не споткнуться, когда он быстро увлек ее за собой вниз по ступенькам.
   Они подошли к входной двери, и часовые вытянулись по стойке «смирно».
   Все еще держа ее за руку, генерал спустился по лестнице, туда, где стояла открытая коляска.
   Он помог ей сесть и отдал приказ кучеру; лошади пустились вскачь, а Теола откинулась назад, задыхаясь и недоумевая.
   Что происходит? Почему он так ведет себя? Ведь не может же он отослать ее па корабль, не дав ей времени переодеться и собрать вещи?
   Теоле хотелось спросить у пего, что происходит, но непролитые слезы все еще душили ее, и все расплывалось перед глазами. В одном она могла быть уверена: он рядом с ней и все же не поцеловал ее, как она просила.
   «С моей стороны было… нескромно… просить об этом», — решила Теола.
   Она чувствовала, что, отказавшись выполнить ее просьбу, он захлопнул перед ней двери в рай.
   «Я… больше ничего… не могу поделать», — вздохнула она.
   Она умоляла его позволить ей остаться и потерпела неудачу. Просила подарить ей прикосновение губ, а он отказал ей даже в этом последнем мгновении счастья. Теперь он отошлет ее прочь, и ей больше нечего сказать, больше не о чем просить.
   Неожиданно коляска остановилась. Теола открыла глаза, замигала и увидела, что они остановились перед белоснежной виллой. Виллу окружали высокие кипарисы, и в сгущающихся сумерках она выглядела очень красивой.
   Подбежавший слуга открыл дверцу коляски, и Алексис Василас сошел на землю.
   Он подал Теоле руку, чтобы помочь спуститься, и она задрожала, ощутив его прикосновение.
   Они вошли в дом, и Теола мимоходом смутно разглядела холл с белыми стенами и мягким светом, струящимся из алебастровых плафонов.
   Он привел ее в гостиную, высокие окна которой открывались в сад. Освещение здесь также было мягким, а сама комната казалась прохладной, белой, и все в ней дышало утонченностью.
   Но у Теолы не было времени смотреть по сторонам. Она не могла оторвать глаз от своего спутника.
   Теола услышала, как за ними захлопнулась дверь. После этого он отпустил ее руку и стоял, глядя на нее, но не отступил в сторону, наоборот, стоял рядом, так близко, что это вызывало в ней дрожь.
   Генерал не отрывал глаз от ее лица, но молчал, и через мгновение Теола произнесла:
   — Зачем… вы привезли меня… сюда? Г-где мы?
   — Я хочу, чтобы вы еще раз попросили меня о том, о чем просили во дворце, — сказал он. — Я не уверен, что правильно вас понял.
   В его голосе звучали такие нотки, от которых что-то дрогнуло в душе у Теолы и вновь стало трудно говорить — но уже по другой причине.
   Генерал не шевелился, и она поняла, что он ждет ответа.
   — Я… просила вас… меня поцеловать, — прошептала она.
   — Вы уверены, что хотите этого?
   Произнося эти слова, он придвинулся ближе.
   Снова она подняла к нему лицо и поняла, что никогда ничего в жизни не хотела так, как сейчас хочет ощутить прикосновение его губ.
   Очень медленно он обнял ее, словно ожидая, что она будет сопротивляться. Затем его рот закрыл ее губы, и Теола почувствовала, что ее охватывает восторг так же, как и тогда, в пещере. Но теперь он был еще более сильным, более прекрасным и более волшебным.
   Она прижималась к нему все теснее и теснее, желая слиться с его телом, стать его частью. И в это мгновение Теола чувствовала, как огненные языки пламени охватывают ее, а вместе с ними приходит свет, почти слепящий в своей яркости.
   «Я люблю тебя! Люблю тебя!»— хотелось ей воскликнуть, и, возносясь с ним на самое небо, она желала бы умереть в то же мгновение.
   Рай, наверное, не мог быть более чудесным, более полным экстаза, более совершенным, чем те ощущения, которые заставляли ее трепетать в его объятиях и отвечать на его поцелуй каждой клеточкой своего тела.
   Теола забыла обо всем, даже о собственных несчастьях, даже о страхе перед будущим. Она стала с ним одним целым и чувствовала, как огонь, бушующий в них обоих, пожирает все, оставляя лишь любовь .
   Наверное, прошли долгие века, пока Алексис не поднял голову и не взглянул в ее глаза.
   — Ты этого хотела? — спросил он хриплым голосом.
   У Теолы голова шла кругом от нахлынувших на нее чувств. В то же время ей доставляло невыносимые мучения сознавать, что только что изведанное чудо закончилось.
   Его губы оставались очень близко от ее губ, и она ждала, желая еще раз ощутить их прикосновение и не смея попросить об этом.
   — Почему ты хотела, чтобы я поцеловал тебя? — спросил он.
   Казалось, этот вопрос донесся до нее из другого мира.
   — Я… люблю тебя! — прошептала Теола. — Пожалуйста… позволь мне остаться… в Кавонии.
   Его руки сжали ее так крепко, что она невольно вскрикнула от боли.
   — Ты действительно думаешь, что я мог тебя отпустить?
   — По ты… хотел… чтобы я уехала.
   — Только потому, что злоупотребил твоим доверием.
   — Я… не понимаю.
   — Когда я предложил, чтобы наш брак был лишь формальностью, то знал, что мне будет трудно удержаться и не прикасаться к тебе, не сделать тебя своей, — признался Алексис, — но я надеялся, что смогу себя контролировать. — Он вздохнул. — Я обнаружил, что так же несдержан и ненадежен, как тот солдат, которого я убил, когда он напал на тебя.
   — Ты… ты хотел меня… еще до того, как мы… поженились? — с недоверием спросила Теола.
   — Я полюбил тебя с того первого мгновения, как увидел!
   — Ты смотрел на меня… с презрением!
   — Только потому, что отождествлял тебя с теми людьми, с которыми ты приехала, — ответил он. — Но это не мешало мне думать, что ты самая прекрасная женщина, что я когда-либо видел в своей жизни!
   — Это не может быть… правдой! — воскликнула Теола, припомнив, какой жалкой она, наверное, выглядела в уродливом дорожном платье, выбранном для нее теткой.
   Алексис привлек ее к себе поближе.
   — Когда мы несли в дом ту девочку, я понял, что со мной происходит нечто странное. Не только твоя красота захватила меня, меня покорило твое мужество. И когда я спасся от солдат, то уже знал, что каким угодно способом, но должен увидеть тебя еще раз.
   — Ты не ожидал… найти меня… во дворце? — спросила Теола.
   — Я был поражен, — ответил он, — и в то же время обрадовался так сильно, что эта радость затмила все остальные чувства, даже радость от того, что наконец-то у меня собралось достаточно людей, чтобы возглавить восстание против австрийцев.
   — Я никогда не думала… не мечтала даже… что ты можешь… полюбить меня.
   — А теперь ты знаешь, что я люблю тебя!
   Алексис не стал ждать ответа, он нашел ее губы, и она почувствовала, как комната закружилась вокруг них и исчезла.
   Остался только свет, тот свет, который, как она знала, исходил от самого Аполлона. Он уносил ее с собой в удивительный мир, где не существует слов, а царит лишь красота, божественная красота.
 
   В саду пели соловьи.
   Через раскрытое окно Теола видела луну, сиявшую над долиной в ту ночь, когда она молилась об успешном завершении боя.
   Ее молитвы были услышаны, и теперь ей казалось, что невозможно испытывать такое счастье и оставаться на земле.
   — Я люблю тебя, дорогая моя!
   Низкий голос Алексиса заставил ее приподняться, и она ощутила прикосновение его губ сначала на лбу, потом на щеках.
   — Я не верил, что женщина может быть такой милой, такой нежной, такой совершенной! — произнес он. — Ты меня все еще любишь?
   — Люблю… так, что и словами не выразишь, — ответил она. — Я думала… когда ты впервые меня поцеловал… что невозможно любить сильнее, но сейчас…
   — Сейчас?
   Она спрятала лицо у него на груди.
   — Я… боюсь! — прошептала она.
   — Чего?
   — Что вижу сон… что проснусь и увижу — тебя нет.
   — Обещаю, что этого никогда не произойдет, — заверил он ее. — Ты принадлежишь мне, Теола, ты моя жена, и ничто и никто не сможет нас разлучить.
   — Ты и правда… меня любишь?
   — Мне потребуется целая вечность, чтобы рассказать тебе, как сильно я тебя люблю! — улыбнулся Алексис. — Ты — все, к чему я всегда стремился и никогда не находил, священный идеал, который всегда хранился в моем сердце и который я уже начал считать всего лишь иллюзией.
   Его голос звучал так проникновенно, что у нее перехватило дыхание. Потом она сказала:
   — Ты не должен… говорить… так. Это заставляет меня чувствовать себя так же, как тогда… когда солдаты целовали мне руки, а женщины — подол моего платья. Что я… недостойна.
   — Ты не можешь быть недостойной!
   — Почему ты так уверен?
   — Потому что ты — нимфа, родившаяся из пены, и потому что мы познали друг друга не только глазами, драгоценная моя, но и сердцем и душой.
   — Как ты мог… отсылать меня… в Англию? Обида все еще дрожала в ее голосе, хотя теперь она знала, что любима и принадлежит ему.
   — Мне было так стыдно за свое поведение, — ответил Алексис. — Я подумал, что шокировал тебя, вызвал отвращение. Мне казалось, что единственным способом исправить положение будет отправить тебя домой.
   — В Англии… у меня… нет дома, — начала Теола, но, произнося эти слова, она подумала, что еще не рассказала ему об отце.
   Действительно, им еще так много надо было рассказать друг другу, так много объяснить.
   Она уже собиралась начать, как почувствовала, что его рука прикоснулась к ней, и затрепетала от новых ощущений, которые раньше были ей неизвестны.
   — Я люблю тебя! — произнес Алексис. — Люблю так сильно, так полно, что мне трудно будет, радость моя, даже думать обо всем, что мне надо сделать в Кавонии, — я буду думать только о тебе!
   Теола не смогла ответить, так как его губы уже нашли ее губы, а языки пламени охватили ее тело и зажгли страстное желание, граничащее с болью.
   — Ты похож на… Аполлона, — прошептала она. — Я поняла это, когда впервые… увидела тебя, и теперь я знаю… что ты — бог света.
   Алексис поцеловал ее шею, и она сказала, прерывисто дыша:
   — Мой… отец говорил мне, что Аполлон… покорял мир силой своей… красоты… и любви.
   — И этим я тебя покорил?
   — Да!.. Да!.. О да!
   Больше слова были не нужны.
 
   Теоле снилось, что ее целуют; она открыла глаза и обнаружила, что это была реальность. Алексис склонился над ней и прильнул поцелуем к ее губам.
   Комнату заливал солнечный свет. За окнами пели птицы и было слышно тихое прохладное журчание воды, падающей внизу в каменную чашу фонтана.
   — Ты очень красива утром, моя дорогая, — сказал Алексис, и Теола увидела, что он уже одет.
   — Ты… меня покидаешь? Это был вопль отчаяния.
   — Мне надо отправляться на работу, драгоценная моя. Именно так отвечают женам мужчины во всем мире в эту минуту. Сегодня утром для меня это особенно справедливо.
   — Почему ты… не разбудил меня, когда… встал?
   —  — Ты спала, как дитя, я не видел ничего прекраснее твоего спящего лица.
   Теола подняла руки, чтобы отвести назад волосы, и в этот момент одеяло соскользнуло с нее, и она осознала, что лежит в кровати совершенно нагая.
   Она поспешно натянула одеяло, краска залила ее щеки.
   — Я… без одежды!
   — Магара принесет тебе одежду, — ответил он с улыбкой, — но я люблю тебя именно в этом виде!
   — Ты не должен… смотреть на меня, мне… стыдно!
   — Ты же нимфа, а нимфы по традиции носят очень мало одежды.
   Алексис медленно стянул с нее одеяло и поцеловал одну за другой ее груди. Затем он поцеловал ее в губы, и она увидела, что в его глазах вспыхнул огонь.