Тут голос ее прервался, и маркиз снова увидел в ее глазах такой ужас, какого никогда не ожидал увидеть на лице женщины.
— Это человек… — сказал он. — Вы не можете его избегать?
Сильвина покачала головой:
— Нет, я не могу избегать… его. Маркизу очень хотелось расспросить ее подробнее, но интуиция подсказала ему, что этого делать не следует.
Постепенно, будто составляя детскую головоломку из отдельных кусочков причудливой формы, он пытался получить полную картину, зная, что Сильвина — как олень, которого испугало их присутствие: одно неосторожное слово, и она скроется под защиту своей сдержанности и ее светлая душа будет для него недосягаема.
— Скажите, как вы узнаете такие вещи? — спросил он.
Она на минуту прикрыла глаза, словно для того, чтобы забыться от преследующих ее мыслей, потом повернулась к нему.
— Хотите, я расскажу вам о вас?
— «Я»— это предмет, который все находят завораживающим, как я полагаю, — ответил маркиз.
— Тогда я расскажу вам, — отозвалась Сильвина. — Как только вы подняли Колумба, я поняла, что вы — хороший и добрый. И больше того, в вас есть что-то внушающее доверие всем — и мужчинам, и женщинам, и животным.
— И вы поэтому доверяете мне? — спросил маркиз.
— Вы — рыцарь, пришедший мне на помощь, — просто сказала девушка. — Я сразу, еще до того, как вы заговорили со мной, поняла, что вы — друг и не сделаете мне ничего дурного. Я не могу объяснить, откуда я это узнала, но эта уверенность просто была во мне, такая сильная и непоколебимая, что я пошла бы с вами куда угодно, зная наверняка, что мне нечего бояться.
— Спасибо, — сказал маркиз. — Мне кажется, я в жизни не слышал более добрых и лестных слов.
— Это не лесть, — просто сказала Сильвина, — это правда. Но если хотите, я расскажу о вас что-нибудь еще, если вы не сочтете это за дерзость.
Маркиз, улыбнувшись, ответил:
— Я готов согласиться со всем, что вы сообщите мне. Разве вы уже не сказали мне, что мы — друзья?
Взгляд Сильвины был направлен прямо на Алтона, но тому казалось, что она не видит его.
— Мне кажется, — сказала она тихо, — что в прошлом вам причинили очень сильную боль — кто-то, кому вы доверяли, кого, может быть, любили. И поскольку вы не хотели, чтобы окружающие видели вашу боль, вы словно надели броню, защищающую ваши чувства ото всех.
Она помолчала, потом медленно продолжала:
— Я не могу точно объяснить, что я имею в виду, но я чувствую, что вы отстранены от людей и не дарите им своего душевного тепла, как мне и Колумбу. Иногда вы суровы и резки, но это не настоящая ваша суть, не рыцарственный сэр Юстин, таящийся в глубине вашего сердца.
Маркиз изумленно смотрел на нее.
— Откуда вы берете все это? — спросил он. Сильвина чуть развела руками и устремила взгляд на потоки солнечных лучей, льющиеся за колоннами храма.
— А разве это не так?
— Да, это правда, — ответил маркиз. — Но я не могу понять, как вы могли узнать все это.
На мгновение ему показалось, что, возможно, это ловушка. Может быть, Сильвина — актриса, которая хочет завоевать его доверие и поймать в силки политики.
Но тут же он понял, что это не так.
Девушка с таким полным юной невинности лицом не может быть неискренней. Ее глаза, в глубине которых сменяли друг друга солнечный свет и туман, поднимающийся в темноте сумерек, говорили о душевной чистоте.
— Расскажите что-нибудь еще, — попросил Алтон.
Ее глаза снова устремились на него, и теперь лицо ее выглядело обеспокоенным.
— Нет, — ответила Сильвина, — я не хочу заглядывать дальше.
— Загляните, — властно сказал он. — Загляните и расскажите мне, что вы видите.
Маркиз не смог бы объяснить свою настойчивость, но он чувствовал, что девушка может сказать ему что-то такое, чего даже он не знает о себе.
— Там что-то есть, — сказала она, — но мне бы не хотелось рассказывать вам об этом.
— Пожалуйста, расскажите, — настаивал Алтон, и его слова звучали скорее как приказание, чем как просьба.
— Я редко делаю это. И отец не одобрял.
Но однажды таким образом я помогла людям в беде, и они были мне очень благодарны. Дайте мне что-нибудь, что вы всегда носите с собой.
Маркиз вынул из жилетного кармана часы.
На конце цепочки висел брелок. Часы хранили тепло его тела, но, вкладывая их в руку Сильвины, он почувствовал, что ее пальцы холодны как лед.
Девушка сжала часы в руке и закрыла глаза.
Маркиз сидел, неотрывно глядя на нее. Ее личико казалось ликом какого-то волшебного создания, и он без труда поверил, что она и вправду видит то, что скрыто от простых смертных.
— Вы озабочены… озабочены и, по-моему, немного… рассержены, — сказала Сильвина после минутного молчания. — Подле вас есть… женщина. Она вас не любит, но… ей что-то от вас нужно. Она нехорошая, и она… может причинить вам боль. Она откроет раны, которые казались вам зажившими и забытыми… Вы не должны иметь с ней никаких… никаких дел.
На этих последних словах голос Сильвины окреп. Она продолжала:
— Она попытается… поймать вас в ловушку, она расставит сети для вас. Эта женщина красива, очень красива, но вы должны быть осторожны, потому что в ее власти… причинить вам… боль.
Опять наступило молчание, и маркиз спросил:
— Что еще вы видите?
— Я вижу, что вы ищете что-то… или, может быть, кого-то. Вы озабочены и встревожены… вы не можете найти этого человека, вокруг вас пустота… и тьма. А потом… кровь… кровь… и вы… вы в опасности!
Сильвина негромко вскрикнула и открыла глаза.
— Больше я не могу смотреть, — сказала она. — Я не выношу крови. Когда я вижу ее, то чувствую, что в ней есть что-то зловещее. Она означает насилие и ненависть… Мне жаль, мне очень жаль. Я не уверена, что то, что я вам сказала, верно, но это все… что я смогла… увидеть.
Сильвина была очень бледна, и голос ее дрожал от глубокого потрясения. Маркиз налил ей вина.
— Выпейте, Сильвина. Послушайтесь меня.
Повинуясь его приказу, девушка отпила немного из бокала, и щеки ее снова чуть порозовели.
— Забудьте то, что я говорила, пожалуйста, забудьте, — попросила она. — Не следовало мне заниматься этим, это очень… нехорошо. Я просто уверена, что все это не так.
— Не пытайтесь меня успокоить, — ответил маркиз. — Ведь вам прекрасно известно, а теперь и мне тоже, что когда вы видите что-то вот так, то это правда.
— Все это так неопределенно, — сказала Сильвина. — Я не смогла увидеть человека, которого вы ищете.
— Там было что-то еще? — спросил маркиз. — Что-то, о чем вы мне не сказали?
— Нет! — быстро ответила она, слишком быстро, и Юстин Алтон укоризненно сказал:
— Вы что-то скрываете. Почему? Что вы боитесь мне сказать?
— Я не видела ничего… ничего больше…
— Это не так, — настаивал маркиз. — Скажите мне правду! Обещаю вам, — он тепло улыбнулся девушке, — у меня достанет мужества выслушать все.
— Дело не в этом, — расстроенно сказала Сильвина.
— Тогда чего вы боитесь? Это не может быть хуже того, что вы уже рассказали.
— Пожалуйста, не надо меня заставлять, — попросила она. Девушка сжала руки и смотрела на Алтона, умоляя взглядом не принуждать ее.
Но что-то жесткое и целеустремленное в душе маркиза заставило его не поддаваться на мольбу в ее глазах, не замечать ее дрожащих губ.
— Скажите мне, в чем дело, Сильвина. Разве вы не понимаете, что теперь я не смогу успокоиться, не узнав, что вы скрыли от меня? Мысль об этом будет преследовать меня день и ночь. Вы зашли слишком далеко, теперь вы должны рассказать мне все, что видели.
Голова Сильвины склонилась, так что он больше не видел ее лица. Очень тихо, почти шепотом, она сказала:
— Я видела, что вы пытаетесь… схватить человека… Вы должны были… представить его перед правосудием… Вы были полны решимости уничтожить его, и вы были… словно… словно ангел мщения.
— И как выглядел тот человек?
— Я не смогла его разглядеть… клянусь вам… — ответила Сильвина. — Я пыталась, но не могла… Я видела, что он хотел скрыться от вас, но не мог.
Последние слова были едва слышны, потом Сильвина закрыла лицо руками, и маркиз понял, что она плачет.
Несколько мгновений он озадаченно смотрел на нее, потом спросил:
— Почему вы так расстроены? Что вам до этого? То, что вы рассказали мне, значимо только для меня, но ни в коей мере не должно касаться вас.
— Да-да, конечно, — быстро согласилась Сильвина. — Я не понимаю, почему это так меня взволновало. Человек, которого вы ищете, может быть просто браконьером или мелким нарушителем частных границ, вроде меня. Вы живете здесь и не имеете отношения к тому, что происходит в Лондоне. Я не знаю, почему столь нелепо веду себя.
Она говорила так, словно пыталась разубедить самою себя.
Маркиз с деланной небрежностью согласился:
— Конечно, я уверен, что вы правы. В наших местах браконьеры — просто бич. А может, я ищу грабителя с большой дороги. Говорят, здесь есть один, он прячется в лесах в другой части имения. Я уже несколько лет пытаюсь его поймать.
Говоря это, он видел, как румянец возвращается на ее щеки.
— Вам не из-за чего плакать, — продолжал Алтон успокаивать ее.
— Конечно, вы правы, — ответила девушка. — Просто я такая глупая. Я, наверное, спутала вашу судьбу с чьей-нибудь еще. Право же, я совсем не удивлюсь, если все, что я вам наговорила, — просто бред от начала до конца.
— Это отучит вас предсказывать судьбу незнакомым джентльменам, которым любопытно узнать свое будущее, — пошутил маркиз.
Сильвина рассмеялась этим словам, но он заметил, что слезы все еще блестят у нее на щеках и дрожат на кончиках ресниц.
Алтон достал из кармана носовой платок и протянул ей. Девушка взяла его, заметив, что он сделан из тончайшего полотна и пахнет лавандой, и утерла слезы.
— Мне очень стыдно, — сказала Сильвина. — папа всегда говорил, что джентльмены терпеть не могут сцен, а я вам отплатила слезами за всю вашу доброту.
— Никаких сцен не было, — отозвался маркиз. — Был только недолгий ливень, после которого солнце светит еще ярче.
Сильвина улыбнулась.
— Вы ударились в поэзию, сэр Юстин. Если вы не будете сдерживать себя, вам придется отправиться в Лондон и ухаживать за знатными дамами, которые любят, чтобы в их честь слагались оды и которые ожидают, что с утра до вечера им будут говорить комплименты.
— Вы думаете, мне это не понравится? — спросил маркиз.
— Я в этом уверена, — убежденно заявила его собеседница. — Дерзко заглядывая в вашу жизнь, я ожидала увидеть там лошадей и собак. Я знаю, что у вас должны быть собаки, иначе Колумб так не доверял бы вам.
— Действительно, у меня немало собак. Что же касается лошадей, то, может быть, когда-нибудь мы устроим с вами скачки. Мне кажется, что вы должны превосходно ездить верхом. , — Так мне все говорят, — улыбнулась Сильвина. — Но мой отец очень придирчиво относился к этому искусству. По правде говоря, я езжу верхом с четырех лет: мне не позволили сесть на маленького пони, толстого и ленивого, а дали норовистую лошадку, которая сгодилась бы скорее мальчишке лет пятнадцати.
— Мы с вами устроим соревнование, — пообещал маркиз, — и победитель получит приз. Еще один очарованный день в нашем волшебном лесу!
— Для меня это был бы самый лучший в моей жизни день, — ответила Сильвина. — Но сейчас сказкам приходит конец: мне пора возвращаться, я и так отсутствовала уже слишком долго, но я не забуду этот день. Ах, сэр Юстин, я буду помнить каждое его мгновение!
С этими словами она встала из-за стола, спустилась по беломраморным ступеням храма и на минуту застыла светлым силуэтом на фоне алых рододендронов, протянув обнаженные руки к цветам.
Зрелище было столь прекрасным, что маркиз понял: оно навечно запечатлеется в его памяти.
Сильвина улыбнулась ему и сказала приветливо:
— Ну же, скажите мне, что вы делаете каждый день в этом чудесном лесу? Когда я уеду, я хочу представлять себе, как вы идете по солнцу с непокрытой головой, скачете по полям, смотрите, как зреет ваш урожай, возвращаетесь домой, где вас радостно встречают ваши собаки.
— Такая жизнь нравится мне больше всего, — подтвердил маркиз и сам удивился, поняв, что сказал скрытую до тех пор от него самого правду.
— Я так и знала! — торжествующе вскричала Сильвина. — Я была уверена, что именно это вы и любите!
Они шли обратно через рододендроны, но теперь маркиз вел ее более коротким путем, чем та тропинка, по которой они пришли к храму. Очень скоро они оказались на опушке леса.
Между рядами молодых сосен шла аллея, и в конце нее, у дороги, Сильвина увидела карету. Она инстинктивно остановилась, и маркиз остановился рядом с нею.
— Там вас ждет Колумб, — сказал он. — Пес хорошо укутан и перебинтован, постарайтесь не тревожить его. Осторожно занесите его в дом, а завтра я зайду посмотреть, как он поживает и не нуждается ли в дальнейшем лечении.
— Благодарю вас, благодарю! — воскликнула девушка. — Если бы не вы, его лапка осталась бы покалеченной на всю жизнь. Мне страшно подумать, что могло бы случиться, если бы вас не оказалось поблизости.
— Но я там оказался, — улыбнулся маркиз, — и Колумб будет в полном порядке…
Подняв голову, Сильвина встретила его полный доброты взгляд.
— А вы тоже… будете помнить… сегодняшний день? — спросила она чуть слышно.
— Конечно, буду, — ответил он. — Или вы думаете, что для меня этот день не был, как и для вас, днем чудес?
— Я надеюсь, — отозвалась она чуть прерывающимся голосом.
Опять казалось, что между ними возникла какая-то странная связь. Маркиз стоял неподвижно до тех пор, пока она с явным, почти физическим, усилием не отодвинулась от него.
— Мне пора… — тихо проговорила она.
— Я подумал — вам может не захотеться, чтобы я провожал вас до кареты, — сказал маркиз. — Так будет разумнее, иначе кто-нибудь может увидеть нас вместе, и местные сплетники возьмутся за дело.
— Да, конечно, — согласилась Сильвина. — Вы очень добры, что заботитесь о моем… о моей репутации.
— Я буду думать о вас все время до нашей завтрашней встречи, — твердо сказал маркиз.
Сильвина вложила свои пальчики в его руку.
— До свидания, сэр Юстин, — прошептала она. — Прощайте. Еще раз от всего сердца благодарю вас.
— Это я должен благодарить вас, лесную нимфу, которая так неожиданно принесла мне столько радости, — ответил маркиз.
Удержав ее руку в своей, он склонил голову и поцеловал ее пальцы.
Мгновение она не двигалась, потом выдернула руку и бросилась бежать по аллее. Шляпка, подвешенная за ленты, болталась у нее на руке, волосы, как расплавленное золото, переливались в лучах солнца, пронизывающих кроны деревьев.
Алтон смотрел ей вслед, видел, как девушка добежала до кареты, как с запяток спрыгнул лакей и открыл перед ней дверцу. Она впорхнула в карету, и дверца захлопнулась.
Маркиз ожидал, что Сильвина выглянет из окна, но она не сделала этого; кучер хлестнул лошадей, и карета скрылась из вида.
Еще долго стоял маркиз, глядя на опустевшую аллею. Он испытывал смущение, смятение и был бесконечно заинтригован.
Кем была эта девушка? Кто так запугал ее? И почему ее так расстроила мысль о том, что Алтон пытается поймать кого-то?
Постепенно маркиз пришел в себя. Ему казалось, что он три часа провел во сне, — но никогда еще его сны не были такими захватывающими.
Медленно он возвращался через сады домой, чувствуя, что гнев, с утра обуревавший его душу, бесследно прошел. Его сменило любопытство — любопытство, которое рано или поздно должно было быть удовлетворено.
Глава 4
— Это человек… — сказал он. — Вы не можете его избегать?
Сильвина покачала головой:
— Нет, я не могу избегать… его. Маркизу очень хотелось расспросить ее подробнее, но интуиция подсказала ему, что этого делать не следует.
Постепенно, будто составляя детскую головоломку из отдельных кусочков причудливой формы, он пытался получить полную картину, зная, что Сильвина — как олень, которого испугало их присутствие: одно неосторожное слово, и она скроется под защиту своей сдержанности и ее светлая душа будет для него недосягаема.
— Скажите, как вы узнаете такие вещи? — спросил он.
Она на минуту прикрыла глаза, словно для того, чтобы забыться от преследующих ее мыслей, потом повернулась к нему.
— Хотите, я расскажу вам о вас?
— «Я»— это предмет, который все находят завораживающим, как я полагаю, — ответил маркиз.
— Тогда я расскажу вам, — отозвалась Сильвина. — Как только вы подняли Колумба, я поняла, что вы — хороший и добрый. И больше того, в вас есть что-то внушающее доверие всем — и мужчинам, и женщинам, и животным.
— И вы поэтому доверяете мне? — спросил маркиз.
— Вы — рыцарь, пришедший мне на помощь, — просто сказала девушка. — Я сразу, еще до того, как вы заговорили со мной, поняла, что вы — друг и не сделаете мне ничего дурного. Я не могу объяснить, откуда я это узнала, но эта уверенность просто была во мне, такая сильная и непоколебимая, что я пошла бы с вами куда угодно, зная наверняка, что мне нечего бояться.
— Спасибо, — сказал маркиз. — Мне кажется, я в жизни не слышал более добрых и лестных слов.
— Это не лесть, — просто сказала Сильвина, — это правда. Но если хотите, я расскажу о вас что-нибудь еще, если вы не сочтете это за дерзость.
Маркиз, улыбнувшись, ответил:
— Я готов согласиться со всем, что вы сообщите мне. Разве вы уже не сказали мне, что мы — друзья?
Взгляд Сильвины был направлен прямо на Алтона, но тому казалось, что она не видит его.
— Мне кажется, — сказала она тихо, — что в прошлом вам причинили очень сильную боль — кто-то, кому вы доверяли, кого, может быть, любили. И поскольку вы не хотели, чтобы окружающие видели вашу боль, вы словно надели броню, защищающую ваши чувства ото всех.
Она помолчала, потом медленно продолжала:
— Я не могу точно объяснить, что я имею в виду, но я чувствую, что вы отстранены от людей и не дарите им своего душевного тепла, как мне и Колумбу. Иногда вы суровы и резки, но это не настоящая ваша суть, не рыцарственный сэр Юстин, таящийся в глубине вашего сердца.
Маркиз изумленно смотрел на нее.
— Откуда вы берете все это? — спросил он. Сильвина чуть развела руками и устремила взгляд на потоки солнечных лучей, льющиеся за колоннами храма.
— А разве это не так?
— Да, это правда, — ответил маркиз. — Но я не могу понять, как вы могли узнать все это.
На мгновение ему показалось, что, возможно, это ловушка. Может быть, Сильвина — актриса, которая хочет завоевать его доверие и поймать в силки политики.
Но тут же он понял, что это не так.
Девушка с таким полным юной невинности лицом не может быть неискренней. Ее глаза, в глубине которых сменяли друг друга солнечный свет и туман, поднимающийся в темноте сумерек, говорили о душевной чистоте.
— Расскажите что-нибудь еще, — попросил Алтон.
Ее глаза снова устремились на него, и теперь лицо ее выглядело обеспокоенным.
— Нет, — ответила Сильвина, — я не хочу заглядывать дальше.
— Загляните, — властно сказал он. — Загляните и расскажите мне, что вы видите.
Маркиз не смог бы объяснить свою настойчивость, но он чувствовал, что девушка может сказать ему что-то такое, чего даже он не знает о себе.
— Там что-то есть, — сказала она, — но мне бы не хотелось рассказывать вам об этом.
— Пожалуйста, расскажите, — настаивал Алтон, и его слова звучали скорее как приказание, чем как просьба.
— Я редко делаю это. И отец не одобрял.
Но однажды таким образом я помогла людям в беде, и они были мне очень благодарны. Дайте мне что-нибудь, что вы всегда носите с собой.
Маркиз вынул из жилетного кармана часы.
На конце цепочки висел брелок. Часы хранили тепло его тела, но, вкладывая их в руку Сильвины, он почувствовал, что ее пальцы холодны как лед.
Девушка сжала часы в руке и закрыла глаза.
Маркиз сидел, неотрывно глядя на нее. Ее личико казалось ликом какого-то волшебного создания, и он без труда поверил, что она и вправду видит то, что скрыто от простых смертных.
— Вы озабочены… озабочены и, по-моему, немного… рассержены, — сказала Сильвина после минутного молчания. — Подле вас есть… женщина. Она вас не любит, но… ей что-то от вас нужно. Она нехорошая, и она… может причинить вам боль. Она откроет раны, которые казались вам зажившими и забытыми… Вы не должны иметь с ней никаких… никаких дел.
На этих последних словах голос Сильвины окреп. Она продолжала:
— Она попытается… поймать вас в ловушку, она расставит сети для вас. Эта женщина красива, очень красива, но вы должны быть осторожны, потому что в ее власти… причинить вам… боль.
Опять наступило молчание, и маркиз спросил:
— Что еще вы видите?
— Я вижу, что вы ищете что-то… или, может быть, кого-то. Вы озабочены и встревожены… вы не можете найти этого человека, вокруг вас пустота… и тьма. А потом… кровь… кровь… и вы… вы в опасности!
Сильвина негромко вскрикнула и открыла глаза.
— Больше я не могу смотреть, — сказала она. — Я не выношу крови. Когда я вижу ее, то чувствую, что в ней есть что-то зловещее. Она означает насилие и ненависть… Мне жаль, мне очень жаль. Я не уверена, что то, что я вам сказала, верно, но это все… что я смогла… увидеть.
Сильвина была очень бледна, и голос ее дрожал от глубокого потрясения. Маркиз налил ей вина.
— Выпейте, Сильвина. Послушайтесь меня.
Повинуясь его приказу, девушка отпила немного из бокала, и щеки ее снова чуть порозовели.
— Забудьте то, что я говорила, пожалуйста, забудьте, — попросила она. — Не следовало мне заниматься этим, это очень… нехорошо. Я просто уверена, что все это не так.
— Не пытайтесь меня успокоить, — ответил маркиз. — Ведь вам прекрасно известно, а теперь и мне тоже, что когда вы видите что-то вот так, то это правда.
— Все это так неопределенно, — сказала Сильвина. — Я не смогла увидеть человека, которого вы ищете.
— Там было что-то еще? — спросил маркиз. — Что-то, о чем вы мне не сказали?
— Нет! — быстро ответила она, слишком быстро, и Юстин Алтон укоризненно сказал:
— Вы что-то скрываете. Почему? Что вы боитесь мне сказать?
— Я не видела ничего… ничего больше…
— Это не так, — настаивал маркиз. — Скажите мне правду! Обещаю вам, — он тепло улыбнулся девушке, — у меня достанет мужества выслушать все.
— Дело не в этом, — расстроенно сказала Сильвина.
— Тогда чего вы боитесь? Это не может быть хуже того, что вы уже рассказали.
— Пожалуйста, не надо меня заставлять, — попросила она. Девушка сжала руки и смотрела на Алтона, умоляя взглядом не принуждать ее.
Но что-то жесткое и целеустремленное в душе маркиза заставило его не поддаваться на мольбу в ее глазах, не замечать ее дрожащих губ.
— Скажите мне, в чем дело, Сильвина. Разве вы не понимаете, что теперь я не смогу успокоиться, не узнав, что вы скрыли от меня? Мысль об этом будет преследовать меня день и ночь. Вы зашли слишком далеко, теперь вы должны рассказать мне все, что видели.
Голова Сильвины склонилась, так что он больше не видел ее лица. Очень тихо, почти шепотом, она сказала:
— Я видела, что вы пытаетесь… схватить человека… Вы должны были… представить его перед правосудием… Вы были полны решимости уничтожить его, и вы были… словно… словно ангел мщения.
— И как выглядел тот человек?
— Я не смогла его разглядеть… клянусь вам… — ответила Сильвина. — Я пыталась, но не могла… Я видела, что он хотел скрыться от вас, но не мог.
Последние слова были едва слышны, потом Сильвина закрыла лицо руками, и маркиз понял, что она плачет.
Несколько мгновений он озадаченно смотрел на нее, потом спросил:
— Почему вы так расстроены? Что вам до этого? То, что вы рассказали мне, значимо только для меня, но ни в коей мере не должно касаться вас.
— Да-да, конечно, — быстро согласилась Сильвина. — Я не понимаю, почему это так меня взволновало. Человек, которого вы ищете, может быть просто браконьером или мелким нарушителем частных границ, вроде меня. Вы живете здесь и не имеете отношения к тому, что происходит в Лондоне. Я не знаю, почему столь нелепо веду себя.
Она говорила так, словно пыталась разубедить самою себя.
Маркиз с деланной небрежностью согласился:
— Конечно, я уверен, что вы правы. В наших местах браконьеры — просто бич. А может, я ищу грабителя с большой дороги. Говорят, здесь есть один, он прячется в лесах в другой части имения. Я уже несколько лет пытаюсь его поймать.
Говоря это, он видел, как румянец возвращается на ее щеки.
— Вам не из-за чего плакать, — продолжал Алтон успокаивать ее.
— Конечно, вы правы, — ответила девушка. — Просто я такая глупая. Я, наверное, спутала вашу судьбу с чьей-нибудь еще. Право же, я совсем не удивлюсь, если все, что я вам наговорила, — просто бред от начала до конца.
— Это отучит вас предсказывать судьбу незнакомым джентльменам, которым любопытно узнать свое будущее, — пошутил маркиз.
Сильвина рассмеялась этим словам, но он заметил, что слезы все еще блестят у нее на щеках и дрожат на кончиках ресниц.
Алтон достал из кармана носовой платок и протянул ей. Девушка взяла его, заметив, что он сделан из тончайшего полотна и пахнет лавандой, и утерла слезы.
— Мне очень стыдно, — сказала Сильвина. — папа всегда говорил, что джентльмены терпеть не могут сцен, а я вам отплатила слезами за всю вашу доброту.
— Никаких сцен не было, — отозвался маркиз. — Был только недолгий ливень, после которого солнце светит еще ярче.
Сильвина улыбнулась.
— Вы ударились в поэзию, сэр Юстин. Если вы не будете сдерживать себя, вам придется отправиться в Лондон и ухаживать за знатными дамами, которые любят, чтобы в их честь слагались оды и которые ожидают, что с утра до вечера им будут говорить комплименты.
— Вы думаете, мне это не понравится? — спросил маркиз.
— Я в этом уверена, — убежденно заявила его собеседница. — Дерзко заглядывая в вашу жизнь, я ожидала увидеть там лошадей и собак. Я знаю, что у вас должны быть собаки, иначе Колумб так не доверял бы вам.
— Действительно, у меня немало собак. Что же касается лошадей, то, может быть, когда-нибудь мы устроим с вами скачки. Мне кажется, что вы должны превосходно ездить верхом. , — Так мне все говорят, — улыбнулась Сильвина. — Но мой отец очень придирчиво относился к этому искусству. По правде говоря, я езжу верхом с четырех лет: мне не позволили сесть на маленького пони, толстого и ленивого, а дали норовистую лошадку, которая сгодилась бы скорее мальчишке лет пятнадцати.
— Мы с вами устроим соревнование, — пообещал маркиз, — и победитель получит приз. Еще один очарованный день в нашем волшебном лесу!
— Для меня это был бы самый лучший в моей жизни день, — ответила Сильвина. — Но сейчас сказкам приходит конец: мне пора возвращаться, я и так отсутствовала уже слишком долго, но я не забуду этот день. Ах, сэр Юстин, я буду помнить каждое его мгновение!
С этими словами она встала из-за стола, спустилась по беломраморным ступеням храма и на минуту застыла светлым силуэтом на фоне алых рододендронов, протянув обнаженные руки к цветам.
Зрелище было столь прекрасным, что маркиз понял: оно навечно запечатлеется в его памяти.
Сильвина улыбнулась ему и сказала приветливо:
— Ну же, скажите мне, что вы делаете каждый день в этом чудесном лесу? Когда я уеду, я хочу представлять себе, как вы идете по солнцу с непокрытой головой, скачете по полям, смотрите, как зреет ваш урожай, возвращаетесь домой, где вас радостно встречают ваши собаки.
— Такая жизнь нравится мне больше всего, — подтвердил маркиз и сам удивился, поняв, что сказал скрытую до тех пор от него самого правду.
— Я так и знала! — торжествующе вскричала Сильвина. — Я была уверена, что именно это вы и любите!
Они шли обратно через рододендроны, но теперь маркиз вел ее более коротким путем, чем та тропинка, по которой они пришли к храму. Очень скоро они оказались на опушке леса.
Между рядами молодых сосен шла аллея, и в конце нее, у дороги, Сильвина увидела карету. Она инстинктивно остановилась, и маркиз остановился рядом с нею.
— Там вас ждет Колумб, — сказал он. — Пес хорошо укутан и перебинтован, постарайтесь не тревожить его. Осторожно занесите его в дом, а завтра я зайду посмотреть, как он поживает и не нуждается ли в дальнейшем лечении.
— Благодарю вас, благодарю! — воскликнула девушка. — Если бы не вы, его лапка осталась бы покалеченной на всю жизнь. Мне страшно подумать, что могло бы случиться, если бы вас не оказалось поблизости.
— Но я там оказался, — улыбнулся маркиз, — и Колумб будет в полном порядке…
Подняв голову, Сильвина встретила его полный доброты взгляд.
— А вы тоже… будете помнить… сегодняшний день? — спросила она чуть слышно.
— Конечно, буду, — ответил он. — Или вы думаете, что для меня этот день не был, как и для вас, днем чудес?
— Я надеюсь, — отозвалась она чуть прерывающимся голосом.
Опять казалось, что между ними возникла какая-то странная связь. Маркиз стоял неподвижно до тех пор, пока она с явным, почти физическим, усилием не отодвинулась от него.
— Мне пора… — тихо проговорила она.
— Я подумал — вам может не захотеться, чтобы я провожал вас до кареты, — сказал маркиз. — Так будет разумнее, иначе кто-нибудь может увидеть нас вместе, и местные сплетники возьмутся за дело.
— Да, конечно, — согласилась Сильвина. — Вы очень добры, что заботитесь о моем… о моей репутации.
— Я буду думать о вас все время до нашей завтрашней встречи, — твердо сказал маркиз.
Сильвина вложила свои пальчики в его руку.
— До свидания, сэр Юстин, — прошептала она. — Прощайте. Еще раз от всего сердца благодарю вас.
— Это я должен благодарить вас, лесную нимфу, которая так неожиданно принесла мне столько радости, — ответил маркиз.
Удержав ее руку в своей, он склонил голову и поцеловал ее пальцы.
Мгновение она не двигалась, потом выдернула руку и бросилась бежать по аллее. Шляпка, подвешенная за ленты, болталась у нее на руке, волосы, как расплавленное золото, переливались в лучах солнца, пронизывающих кроны деревьев.
Алтон смотрел ей вслед, видел, как девушка добежала до кареты, как с запяток спрыгнул лакей и открыл перед ней дверцу. Она впорхнула в карету, и дверца захлопнулась.
Маркиз ожидал, что Сильвина выглянет из окна, но она не сделала этого; кучер хлестнул лошадей, и карета скрылась из вида.
Еще долго стоял маркиз, глядя на опустевшую аллею. Он испытывал смущение, смятение и был бесконечно заинтригован.
Кем была эта девушка? Кто так запугал ее? И почему ее так расстроила мысль о том, что Алтон пытается поймать кого-то?
Постепенно маркиз пришел в себя. Ему казалось, что он три часа провел во сне, — но никогда еще его сны не были такими захватывающими.
Медленно он возвращался через сады домой, чувствуя, что гнев, с утра обуревавший его душу, бесследно прошел. Его сменило любопытство — любопытство, которое рано или поздно должно было быть удовлетворено.
Глава 4
— Если ты еще раз потянешь мне волосы, безрукая деревенщина, я дам тебе оплеуху, — в ярости сказала леди Леона.
Ее горничная, только что привезенная из деревни и не привыкшая к истерикам знати, затрепетала от страха.
В дверь постучали и, — не дожидаясь разрешения, открыли ее. В комнату вошел виконт Тэтфорд.
— А, это ты, Перегрин! — проговорила леди Леона. — Не то, что тебе нужно в такую рань. Мало мне того, что приходится терпеть этих безмозглых дурех, потому что папа не может или не хочет найти денег, чтобы нанять мне приличную камеристку. Посмотри, как эта идиотка укладывает мне волосы!
С этими словами леди Леона поднялась и в ярости растрепала причудливо улавшие пряди волос, которые ее горничная закалывала уже не менее получаса.
— Оставь их! — завопила она. — Убирайся, оставь меня в покое! Я не намерена больше терпеть твое неуклюжее ковыряние!
Молоденькая горничная, еще почти девочка, разрыдалась и выбежала из комнаты.
Виконт устроился в кресле, скрестив вытянутые ноги, и с довольным видом смотрел, как в его начищенных до блеска сапогах, над которыми долгие часы колдовал его камердинер, отражаются элегантные занавеси и полированная мебель.
— Что тебе от меня нужно? — неприятным тоном осведомилась сестра, приближая лицо к зеркалу, чтобы убедиться, что ее нежная кожа лишена каких бы то ни было изъянов.
— От дурного нрава у тебя будут морщины, — объявил ее брат.
— Морщины у меня появятся не от дурного нрава, а от отчаяния, — резко отвечала леди Леона. — Я догадываюсь, о чем ты собираешься вести речь.
— Надо полагать, это нечто чертовски более весомое, чем просто догадка, — отозвался виконт. — Прошло уже четыре дня с тех пор, как ты сообщила нам, что Алтон собирается сделать тебе предложение. Вот отец в ожидании его безвылазно и сидит в библиотеке, не осмеливаясь выйти из дома из-за опасения, что маркиз его не застанет, а мама считает и пересчитывает счета от модистки, закатывая истерики, а слуги стоят с протянутыми ладонями, ожидая жалованье, которое мы давно им задолжали. Что до меня, то если ты не окрутишь его, то меня засадят в долговую тюрьму.
— Ты думаешь, я этого не знаю? — взорвалась леди Леона. — Это целиком твоя вина, что мы с Алтоном до сих пор официально не помолвлены!
— Моя вина! — в изумлении еле выговорил виконт.
— Конечно! — подтвердила леди Леона. — Если бы ты в тот вечер, когда его светлость был со мной, не вломился в холл с шумом и топаньем, как застоявшийся жеребец, он тогда же сделал бы мне предложение стать его женой. Эти слова уже были готовы сорваться с его губ, я это чувствовала, но ты нам помешал, и мне не оставалось ничего, кроме как сказать ему, чтобы он на следующий день переговорил с папа.
— Так что же помешало ему это сделать? — спросил виконт.
— На следующий день его не было в Лондоне, — ответила его сестра. — Я послала одного из слуг справиться о нем и смогла только узнать, что он отбыл в свое поместье Алтон-Парк на почтовых.
Виконт поднялся с кресла и прошелся по комнате.
— Если ты спугнула его, Леона, то мы идем ко дну, все наше распроклятое семейство.
— Перегрин, что мне делать? — с отчаянием в голосе спросила леди Леона.
— Я уверен, что у тебя хватит женских чар, чтобы заставить его сделать тебе предложение, — отвечал ее братец. — Видит Бог, весь свет только и твердит о твоей привлекательности.
— Может, в этом и дело, — негромко проговорила леди Леона. — С Юстином никогда ничего нельзя знать заранее. Его сердечные дела уже много лет служат предметом сплетен и пересудов всего Лондона. Не найдется ни одной красавицы, чье имя не связывали бы с его.
— Это верно, — признал виконт, — но в то же время все они замужние дамы. Я никогда не слышал, чтобы имя Алтона называли одновременно с именем девушки вроде тебя, Леона.
— Если говорить честно, то нельзя сказать, чтобы он за мной настоятельно ухаживал, — сказала ему сестра. — Он говорил комплименты, на людях демонстрировал свою привязанность, но я всегда чувствовала, что он делает это только для того, чтобы не отстать от друзей. Сейчас модно мною восхищаться, но Юстин всегда делал моду сам.
— Тем более ему следовало бы на тебе жениться, — резко заметил виконт. — Ты не хуже меня знаешь, что все были бы готовы к такому повороту дел, еще когда вы были детьми.
— В тот вечер я была почти уверена в победе, — тихо проговорила леди Леона. — Он поцеловал меня, и я почувствовала, что возбуждаю его. Впервые я была почти уверена, что он мой.
— Так, значит, он поцеловал тебя? — переспросил виконт. — Это его уже достаточно компрометирует, и я могу вызвать его на дуэль, если он не сделает тебе предложение.
Леди Леона только рассмеялась, но звучал этот смех отнюдь не весело.
— У тебя точно не все дома, если ты готовишься вызвать Юстина на дуэль, — издевательски сказала она. — Он же стреляет без промаха, милый братец, чего ты никогда не мог добиться при твоей разгульной жизни. Если у тебя рука будет настолько тверда, что ты сможешь удержать в ней пистолет, — уже это будет чудом.
— Хорошо, будь по-твоему, — обиделся виконт. — Я не сошел с ума, чтобы думать, что смогу одолеть это воплощение мужских добродетелей, — но ведь кому-то надо защитить твою честь.
Леди Леона встала из-за туалетного столика и подошла к камину.
— Я все дело испортила, правда? — спросила она. — Мне следовало выйти замуж два или три года назад. Ты помнишь, что в этот день рождения мне исполнится двадцать пять? Кто еще с моей внешностью засиживался так долго?
— Так почему ты не приняла предложения одного из других твоих обожателей, которые пьют за твои прекрасные глаза, пока не надерутся до того, что даже встать не могут? — непочтительно осведомился виконт.
— Потому, мой тупоголовый игрок, — ответила леди Леона, — что ни один из них не имел такого состояния и положения в обществе, какие я хочу получить. И тебе прекрасно известно, что Юстин баснословно богат, он мог бы всех нас вытащить из нашей нищеты и даже не заметить понесенных расходов. Кроме того, он мне нравится.
— Я подозреваю, что только тем, что ты не можешь его заловить, — с неожиданной проницательностью заметил виконт. — Тебе вечно нужно было достать луну с неба, Леона, и только из-за того, что она недосягаема.
— Юстин досягаем, — резко парировала та. — Я выйду за него замуж, должна выйти… Перегрин! У меня идея.
— Ну что там еще? — спросил виконт без особого энтузиазма.
— Мне это только что пришло в голову. Помнишь, ты сказал, что его поцелуй — достаточно компрометирующий факт.
— И ты меня за это высмеяла, если я не ошибаюсь.
— Да, конечно, — подтвердила леди Леона. — Вряд ли можно считать, что его компрометирует визит в дом, когда там были и папа, и мама. Они, правда, уже спали, но когда я пригласила Юстина выпить на дорогу, я уверена — он думал, что они еще не легли.
— А если он тебя не скомпрометировал, то к чему весь этот разговор?
— Только к тому, что если бы я была скомпрометирована, — медленно проговорила леди Леона, — если бы ты действительно застал меня в достаточно пикантном положении, ты был бы в полном праве защищать мою честь, требуя, чтобы маркиз Алтон сделал мне, твоей сестре, предложение по всей форме.
В глазах виконта зажглось понимание.
— Звучит интересно, — сказал он. — И что же ты предлагаешь?
Леди Леона уселась в кресло и с коварной усмешкой, искривившей ее прекрасные губы, поведала брату свой план.
В тот же день, чуть позже, леди Леона, одетая по последней моде, выехала в открытом экипаже с Гровнор-сквер, где жил ее отец, граф Арлингтон, в сторону Бонд-стрит.
Ее сопровождала камеристка матери, женщина средних лет с резкими чертами лица, респектабельность которой была безупречна. Она покорно сидела напротив леди Леоны, спиной к лошадям.
Экипаж выехал на Бонд-стрит, и леди Леона приветственно помахала рукой многочисленным знакомым, прогуливающимся на утреннем солнышке.
Выглядела леди Леона прекрасно: ее темные волосы обрамляла шляпка с высокой тульей, украшенная кроваво-красными страусовыми перьями и завязанная под остреньким подбородком лентами в тон перьям.
— Я зайду к мадам Зазет, — сказала она камеристке. Та неодобрительно фыркнула.
— Вы дважды были у этой шарлатанки на прошлой неделе, миледи. Казалось бы, можно было найти лучшее применение вашим гинеям.
— Я не позволю тебе критиковать мое поведение, Марта, — резко ответила леди Леона. — Больше того, если ты дома скажешь кому-нибудь, где я бываю, то обещаю добиться, чтобы тебя уволили, хоть ты и служишь в нашей семье почти сорок лет.
— Я не боюсь ваших угроз, миледи, — заявила Марта. — Я вижу, что вижу, и слышу, что слышу, но, на счастье вашей милости, я держу свои мысли при себе.
— Именно этого мне от тебя и надо, — выговорила ей леди Леона, сменив угрожающее выражение на своем лице ослепительной улыбкой, предназначенной для седоков проехавшей мимо кареты.
— Правда ли, — продолжала Марта с фамильярностью старой служанки дома, — что вы выходите замуж за маркиза Алтона?
Помолчав несколько секунд, леди Леона ответила:
— Да, Марта. Я намерена выйти за него.
— Тогда вам следовало бы быть осмотрительнее, сударыня. Когда дело касается знатных леди, даже у стен бывают уши. А кругом всегда есть слуги и подчиненные, которые разносят сплетни. Я ни на грош не доверяю этой хитрой гадалке.
— Мадам Зазет достаточно надежна, — сказала леди Леона. — Если бы прошел хоть малейший слушок относительно того, что она болтлива, она лишилась бы посетителей и ее делу пришел конец.
Ее горничная, только что привезенная из деревни и не привыкшая к истерикам знати, затрепетала от страха.
В дверь постучали и, — не дожидаясь разрешения, открыли ее. В комнату вошел виконт Тэтфорд.
— А, это ты, Перегрин! — проговорила леди Леона. — Не то, что тебе нужно в такую рань. Мало мне того, что приходится терпеть этих безмозглых дурех, потому что папа не может или не хочет найти денег, чтобы нанять мне приличную камеристку. Посмотри, как эта идиотка укладывает мне волосы!
С этими словами леди Леона поднялась и в ярости растрепала причудливо улавшие пряди волос, которые ее горничная закалывала уже не менее получаса.
— Оставь их! — завопила она. — Убирайся, оставь меня в покое! Я не намерена больше терпеть твое неуклюжее ковыряние!
Молоденькая горничная, еще почти девочка, разрыдалась и выбежала из комнаты.
Виконт устроился в кресле, скрестив вытянутые ноги, и с довольным видом смотрел, как в его начищенных до блеска сапогах, над которыми долгие часы колдовал его камердинер, отражаются элегантные занавеси и полированная мебель.
— Что тебе от меня нужно? — неприятным тоном осведомилась сестра, приближая лицо к зеркалу, чтобы убедиться, что ее нежная кожа лишена каких бы то ни было изъянов.
— От дурного нрава у тебя будут морщины, — объявил ее брат.
— Морщины у меня появятся не от дурного нрава, а от отчаяния, — резко отвечала леди Леона. — Я догадываюсь, о чем ты собираешься вести речь.
— Надо полагать, это нечто чертовски более весомое, чем просто догадка, — отозвался виконт. — Прошло уже четыре дня с тех пор, как ты сообщила нам, что Алтон собирается сделать тебе предложение. Вот отец в ожидании его безвылазно и сидит в библиотеке, не осмеливаясь выйти из дома из-за опасения, что маркиз его не застанет, а мама считает и пересчитывает счета от модистки, закатывая истерики, а слуги стоят с протянутыми ладонями, ожидая жалованье, которое мы давно им задолжали. Что до меня, то если ты не окрутишь его, то меня засадят в долговую тюрьму.
— Ты думаешь, я этого не знаю? — взорвалась леди Леона. — Это целиком твоя вина, что мы с Алтоном до сих пор официально не помолвлены!
— Моя вина! — в изумлении еле выговорил виконт.
— Конечно! — подтвердила леди Леона. — Если бы ты в тот вечер, когда его светлость был со мной, не вломился в холл с шумом и топаньем, как застоявшийся жеребец, он тогда же сделал бы мне предложение стать его женой. Эти слова уже были готовы сорваться с его губ, я это чувствовала, но ты нам помешал, и мне не оставалось ничего, кроме как сказать ему, чтобы он на следующий день переговорил с папа.
— Так что же помешало ему это сделать? — спросил виконт.
— На следующий день его не было в Лондоне, — ответила его сестра. — Я послала одного из слуг справиться о нем и смогла только узнать, что он отбыл в свое поместье Алтон-Парк на почтовых.
Виконт поднялся с кресла и прошелся по комнате.
— Если ты спугнула его, Леона, то мы идем ко дну, все наше распроклятое семейство.
— Перегрин, что мне делать? — с отчаянием в голосе спросила леди Леона.
— Я уверен, что у тебя хватит женских чар, чтобы заставить его сделать тебе предложение, — отвечал ее братец. — Видит Бог, весь свет только и твердит о твоей привлекательности.
— Может, в этом и дело, — негромко проговорила леди Леона. — С Юстином никогда ничего нельзя знать заранее. Его сердечные дела уже много лет служат предметом сплетен и пересудов всего Лондона. Не найдется ни одной красавицы, чье имя не связывали бы с его.
— Это верно, — признал виконт, — но в то же время все они замужние дамы. Я никогда не слышал, чтобы имя Алтона называли одновременно с именем девушки вроде тебя, Леона.
— Если говорить честно, то нельзя сказать, чтобы он за мной настоятельно ухаживал, — сказала ему сестра. — Он говорил комплименты, на людях демонстрировал свою привязанность, но я всегда чувствовала, что он делает это только для того, чтобы не отстать от друзей. Сейчас модно мною восхищаться, но Юстин всегда делал моду сам.
— Тем более ему следовало бы на тебе жениться, — резко заметил виконт. — Ты не хуже меня знаешь, что все были бы готовы к такому повороту дел, еще когда вы были детьми.
— В тот вечер я была почти уверена в победе, — тихо проговорила леди Леона. — Он поцеловал меня, и я почувствовала, что возбуждаю его. Впервые я была почти уверена, что он мой.
— Так, значит, он поцеловал тебя? — переспросил виконт. — Это его уже достаточно компрометирует, и я могу вызвать его на дуэль, если он не сделает тебе предложение.
Леди Леона только рассмеялась, но звучал этот смех отнюдь не весело.
— У тебя точно не все дома, если ты готовишься вызвать Юстина на дуэль, — издевательски сказала она. — Он же стреляет без промаха, милый братец, чего ты никогда не мог добиться при твоей разгульной жизни. Если у тебя рука будет настолько тверда, что ты сможешь удержать в ней пистолет, — уже это будет чудом.
— Хорошо, будь по-твоему, — обиделся виконт. — Я не сошел с ума, чтобы думать, что смогу одолеть это воплощение мужских добродетелей, — но ведь кому-то надо защитить твою честь.
Леди Леона встала из-за туалетного столика и подошла к камину.
— Я все дело испортила, правда? — спросила она. — Мне следовало выйти замуж два или три года назад. Ты помнишь, что в этот день рождения мне исполнится двадцать пять? Кто еще с моей внешностью засиживался так долго?
— Так почему ты не приняла предложения одного из других твоих обожателей, которые пьют за твои прекрасные глаза, пока не надерутся до того, что даже встать не могут? — непочтительно осведомился виконт.
— Потому, мой тупоголовый игрок, — ответила леди Леона, — что ни один из них не имел такого состояния и положения в обществе, какие я хочу получить. И тебе прекрасно известно, что Юстин баснословно богат, он мог бы всех нас вытащить из нашей нищеты и даже не заметить понесенных расходов. Кроме того, он мне нравится.
— Я подозреваю, что только тем, что ты не можешь его заловить, — с неожиданной проницательностью заметил виконт. — Тебе вечно нужно было достать луну с неба, Леона, и только из-за того, что она недосягаема.
— Юстин досягаем, — резко парировала та. — Я выйду за него замуж, должна выйти… Перегрин! У меня идея.
— Ну что там еще? — спросил виконт без особого энтузиазма.
— Мне это только что пришло в голову. Помнишь, ты сказал, что его поцелуй — достаточно компрометирующий факт.
— И ты меня за это высмеяла, если я не ошибаюсь.
— Да, конечно, — подтвердила леди Леона. — Вряд ли можно считать, что его компрометирует визит в дом, когда там были и папа, и мама. Они, правда, уже спали, но когда я пригласила Юстина выпить на дорогу, я уверена — он думал, что они еще не легли.
— А если он тебя не скомпрометировал, то к чему весь этот разговор?
— Только к тому, что если бы я была скомпрометирована, — медленно проговорила леди Леона, — если бы ты действительно застал меня в достаточно пикантном положении, ты был бы в полном праве защищать мою честь, требуя, чтобы маркиз Алтон сделал мне, твоей сестре, предложение по всей форме.
В глазах виконта зажглось понимание.
— Звучит интересно, — сказал он. — И что же ты предлагаешь?
Леди Леона уселась в кресло и с коварной усмешкой, искривившей ее прекрасные губы, поведала брату свой план.
В тот же день, чуть позже, леди Леона, одетая по последней моде, выехала в открытом экипаже с Гровнор-сквер, где жил ее отец, граф Арлингтон, в сторону Бонд-стрит.
Ее сопровождала камеристка матери, женщина средних лет с резкими чертами лица, респектабельность которой была безупречна. Она покорно сидела напротив леди Леоны, спиной к лошадям.
Экипаж выехал на Бонд-стрит, и леди Леона приветственно помахала рукой многочисленным знакомым, прогуливающимся на утреннем солнышке.
Выглядела леди Леона прекрасно: ее темные волосы обрамляла шляпка с высокой тульей, украшенная кроваво-красными страусовыми перьями и завязанная под остреньким подбородком лентами в тон перьям.
— Я зайду к мадам Зазет, — сказала она камеристке. Та неодобрительно фыркнула.
— Вы дважды были у этой шарлатанки на прошлой неделе, миледи. Казалось бы, можно было найти лучшее применение вашим гинеям.
— Я не позволю тебе критиковать мое поведение, Марта, — резко ответила леди Леона. — Больше того, если ты дома скажешь кому-нибудь, где я бываю, то обещаю добиться, чтобы тебя уволили, хоть ты и служишь в нашей семье почти сорок лет.
— Я не боюсь ваших угроз, миледи, — заявила Марта. — Я вижу, что вижу, и слышу, что слышу, но, на счастье вашей милости, я держу свои мысли при себе.
— Именно этого мне от тебя и надо, — выговорила ей леди Леона, сменив угрожающее выражение на своем лице ослепительной улыбкой, предназначенной для седоков проехавшей мимо кареты.
— Правда ли, — продолжала Марта с фамильярностью старой служанки дома, — что вы выходите замуж за маркиза Алтона?
Помолчав несколько секунд, леди Леона ответила:
— Да, Марта. Я намерена выйти за него.
— Тогда вам следовало бы быть осмотрительнее, сударыня. Когда дело касается знатных леди, даже у стен бывают уши. А кругом всегда есть слуги и подчиненные, которые разносят сплетни. Я ни на грош не доверяю этой хитрой гадалке.
— Мадам Зазет достаточно надежна, — сказала леди Леона. — Если бы прошел хоть малейший слушок относительно того, что она болтлива, она лишилась бы посетителей и ее делу пришел конец.