— И тем не менее эта женщина опасна, — тихо проговорила Марта.
Леди Леона насмешливо улыбнулась камеристке:
— Милая Марта, ты все время обо мне беспокоишься, да? Я помню, когда я была ребенком, ты вечно кудахтала от страха, что я упаду и ушибусь. Когда я ездила охотиться, ты всегда дрожала, что я вернусь домой с переломанными костями. Что ж, иногда твое беспокойство было не лишено оснований.
Последовала пауза, после чего леди Леона добавила:
— С того момента, как маркиз наденет мне на палец кольцо, я обещаю тебе, что буду вести себя как святая.
— Конечно, будете, сомневаться не приходится, если судить по тому, что я знаю о его светлости, — отрезала Марта. — Он рос у меня на глазах, так же, как и ваша милость: и я знаю, что он не тот человек, который стал бы терпеть всякие глупости или ваше легкомыслие.
— Я надеюсь, ты и ему скажешь то же самое, — заметила леди Леона.
Марта фьгркнула.
— Его светлость — мужчина, а вы знаете не хуже меня, миледи, что джентльмены могут позволить себе все, что им заблагорассудится. Но это недопустимо для женщины, тем более для женщины с вашим положением в обществе, ваша милость.
— Что ты каркаешь, как ворона какая-то! — капризно воскликнула леди Леона. — Ты вечно все портишь, Марта. Если бы я тебя слушалась, то сидела бы дома, не зная никаких радостей, и мне нечем было бы развлечься, кроме банальностей нескольких безмозглых ухажеров, не имеющих намерения связать себя узами брака.
— Пора вам выйти замуж, миледи, — мрачно констатировала Марта, — а при вашем поведении этого не добьешься.
Леди Леона пожала плечами.
— Ты пытаешься напугать меня, Марта. Ты всегда это делала: старалась подчинить меня при помощи страха. Ну, да я не из пугливых. Я уже обещала тебе, что если маркиз сделает решительный шаг, то все мои похождения останутся в прошлом.
— Молю Бога, чтобы это было правдой, миледи.
Леди Леона беззаботно рассмеялась.
— Ты молишься за меня. Марта? Ой, кажется, это действительно так! Одно это должно заставить меня начать новую жизнь.
— Хотелось бы мне верить в это, ваша милость, — отозвалась Марта.
— Ну, если бы кто и мог помешать мне развлекаться, так это ты, — парировала леди Леона. — Поезжай в карете к магазину Пантеон Базар и не смей возвращаться раньше, чем через час. Я не хочу, чтобы мой экипаж видели перед домом мадам Зазет.
— Мне надо купить кое-какие мелочи, миледи, — кисло проговорила камеристка.
— Ну, так отдай приказание кучеру, — сказала леди Леона, — и пусть они звучат убедительно. Ты же знаешь, что он болтун, каких мало.
Карета остановилась у магазинчика на Меддокс-стрит.
В маленьком окне были выставлены лосьоны для лица, помады для губ, фиалковая пудра и другая косметика, которой пользуются знатные дамы.
Все эти образцы имели несвежий, пыльный вид, как будто витрину давно не обновляли. Леди Леона огляделась кругом, но было очевидно, что модных леди и денди, прогуливавшихся по Бонд-стрит, этот боковой переулок не интересует; на всем его протяжении были видны только два оборвыша, копающихся в сточной канаве, да несколько респектабельных покупателей-буржуа, торопившихся по своим делам.
Леди Леона грациозно поднялась по трем ступенькам, ведущим в магазин, и скрылась внутри.
Как только дверь за ней изнутри закрылась, неприметная немолодая продавщица поспешно вскочила. Не говоря ни слова, леди Леона прошла мимо нее и, раздвинув занавески в дальнем конце помещения, очутилась в полутьме задней комнаты, убранной в виде шатра.
Стены были затянуты темно-красными занавесями, ниспадавшими с центра потолка, а на низкой кушетке за столиком сидела мадам Зазет.
В ней явно чувствовалась цыганская кровь: у нее были характерные для представителей этого племени черные волосы, выдающиеся скулы и темные глаза. На ней был совершенно фантастический наряд, который можно было бы описать как турецкий с примесью испанского и не без влияния древнеегипетского стилей.
Она была увешана дешевыми побрякушками, а в ушах ее были огромные золотые кольца, свисавшие из-под платка с красными кистями, который закрывал ее темные волосы.
При появлении леди Леоны мадам Зазет развела свои смуглые руки в преувеличенном приветственном жесте. Пальцы ее, не слишком чистые, были унизаны всевозможными перстнями и кольцами, на худых запястьях звенели браслеты.
— Вы опаздываете, миледи, — произнесла она с сильным акцентом.
— Он уже здесь?
— И с нетерпением ждет, — закудахтала мадам Зазет. — У них от вас горячка, прелесть моя. Уже больше чем полчаса он пускает слюнки и дрожит от страха: вдруг вы ему откажете.
— Довольно, — резко оборвала ее леди Леона. — Вот ваши деньги.
Она положила перед цыганкой две гинеи. Мадам Зазет подняла на нее дерзкие глаза.
— Я предупредила вас прошлый раз, миледи, что буду брать больше. Три гинеи, будьте добры.
— Три! — проговорила леди Леона. — Это слишком много, и вы это прекрасно знаете.
— Вы можете обратиться к кому-нибудь другому, миледи, — ответила цыганка, пожимая плечами.
Леди Леона досадливым движением вынула из ридикюля еще одну гинею и бросила ее на стол.
— Пожалуй, я больше не приду. Мадам Зазет захихикала.
— Все так говорят, но все возвращаются. Никто не может устроить их с такими удобствами и в такой тайне, как Зазет. Вы вернетесь, миледи, если не для него, то для кого-нибудь еще.
— Не смейте разговаривать со мной в таком тоне, — приказала леди Леона.
Она направилась к двери в дальнем конце комнаты-шатра. Только хорошее знание этого помещения позволило ей безошибочно найти этот ход. Но уже дойдя до двери, Леона вернулась.
— Раз вы столько берете, — сказала она, — можете для разнообразия по-настоящему погадать. Ответьте мне на один вопрос: я получу, что хочу?
Откинув голову, цыганка захохотала:
— Все вы, знатные дамы, одинаковы: всегда хотите получить за свои деньги что-то лишнее! — не переставая смеяться, заявила она. — Ну что же, вы ведь клиентка хорошая, я сделаю это для вас. Я уже говорила: вы получите от жизни то, что хотите — деньги, ведь вы жаждете их, так ведь? — и высокое положение. Чего еще желать такой женщине, как ваша милость?
— Вы уверены, что я получу и то, и другое? — настоятельно переспросила та.
— С вашей внешностью это совсем нетрудно, — ответила цыганка. — Но, может, ваше тело требует чего-то другого?
Опять зазвучал ее насмешливый хохот, но на этот раз леди Леона с гневом отвернулась и, выйдя через потайную дверь, с шумом захлопнула ее за собой.
Теперь она очутилась перед узенькой винтовой лестницей, ведущей на второй этаж. Приподняв подол платья, она быстро поднялась наверх и открыла дверь.
Когда она вошла, со стула у камина поднялся мужчина.
— Ты опоздала, — непримиримо сказал он.
— Мне очень жаль, но я ничего не могла поделать, — ответила леди Леона.
Она остановилась на пороге переполненной безделушками комнаты с розовыми занавесками и взглянула на того, кто ее дожидался.
Это был великолепный мужчина. Его почти двухметровое, широкоплечее, мускулистое тело как нельзя более выигрышно смотрелось в мундире драгуна гвардии Ее Величества.
Он был красив чуть грубоватой мужской красотой, и в нем ощущалась какая-то животная, плотская сила, которая была как вызов для любой женщины, видевшей его.
— Иди сюда, — приказал он остановившейся у дверей леди Леоне.
— Ты просишь или приказываешь? — осведомилась она с улыбкой.
— Ответ тебе известен, — грубо сказал он. — Ты заставила меня ждать.
— Но ты пришел слишком рано! — возмутилась она.
— Эта старая ведьма внизу сказала тебе, ведь так? Ну что же, я хотел видеть тебя и не сомневаюсь, что тебе не терпелось попасть сюда не меньше, чем мне.
— Ты невыносимо самоуверен, Джервис, — пожаловалась леди Леона.
— Ничуть: ведь стоит мне только поманить пальцем, и чистокровные кобылки вроде тебя так и бегут ко мне.
— Боже, как я ненавижу, когда ты так разговариваешь! Я не знаю, следует ли мне оставаться.
Он не ответил, а только взглянул на нее, как будто что-то прикидывал в уме, и выражение его глаз заставило ее броситься к нему.
— Джервис, Джервис, мы теряем время! — вскричала она. — Поцелуй меня! Ты же знаешь, как я мечтала быть с тобой!
Леона подняла к нему лицо, а он протянул руки и сжал ее плечи с такой силой, что она невольно чуть поморщилась.
— Это правда? — спросил он низким голосом.
— Ты же знаешь, что да, — ответила она, и губы ее полуоткрылись.
Он притянул ее к себе, и их уста слились. Он целовал ее грубо, властно, но через мгновение отпустил, резко проговорив:
— Сними эту проклятую шляпку и дай мне посмотреть на тебя. Ты волнуешь меня, Леона, но я тебе не доверяю. Ты встречаешься со мной здесь — тайно, вдали от всех — но не позволяешь мне приходить к вам в дом.
— А какой в этом был бы смысл? — спросила леди Леона, повинуясь его приказу и снимая шляпку.
Отбросив ее на стул, она протянула к Джервису руки.
— Не надо разговоров, — прошептала она. — Целуй меня, люби меня — зажги во мне пожар!
Вот чего я от тебя хочу.
— Это все, чего ты от меня хочешь, — сказал он сурово. — Ты околдовала меня, Леона: когда я с тобой, мысли мои теряют связь. А когда тебя рядом нет, я понимаю, что ты просто используешь меня. Я нужен тебе в качестве любовника, но не гожусь в качестве мужа. Это правда, не так ли?
— Перестань мудрствовать, Джервис, — устало проговорила леди Леона. — Тебе прекрасно известно, что мы ведем разную жизнь. Я никогда не скрывала от тебя, что должна выйти замуж за человека богатого. Мы бедны. А, ты улыбаешься! Мой отец, может, не кажется тебе нищим, но на твой жалкий доход и уличная кошка не проживет, не говоря уже обо мне. Ты же знаешь, что я не смогу жить в бедности, забытая всеми.
— Ты не раз мне об этом говорила, — с горечью отозвался драгун.
— Я должна стать богатой! — объявила леди Леона. — По-настоящему богатой! Мне нужны драгоценности, многочисленная прислуга, я должна бывать в обществе принца, вызывать всеобщее восхищение и поклонение, иметь вес в свете.
— А тот, кто даст тебе все это — сможет ли он дать и то, что даю тебе я?
Она взглянула на него, и лицо ее смягчилось.
— Ах, Джервис, ты же знаешь, что никто не может разбудить во мне такое необузданное волнение любви, трепет от того, что мы вместе, близко-близко.
— Это не любовь, — ответил ей Джервис. — Может, ты и думаешь, что это любовь, Леона, потому что ты испорчена светом, которому важен не сам человек, а то, чем он владеет.
— А я тебе важна?
— Тебе прекрасно известно, будь ты проклята, как ты мне важна, — хрипловато проговорил тот. — Но даже когда я обнимаю тебя, я знаю, что сколько бы я ни давал тебе себя, как бы я тебя ни волновал и какое наслаждение ни дарил тебе, тебе этого мало. Ты алчная, Леона, алчная, и эти твои цепкие ручки могут насухо выжать сердце человека и не дать взамен ничего.
В ответ леди Леона обвила руками его шею и притянула к себе его лицо.
— А разве это ничего? — спросила она, и он ощутил ее губы: голодные, властные, страстные и покоряющие.
Он прижал ее к себе, осыпая грубыми, жестокими поцелуями, заставляющими ее прижиматься к нему все теснее и теснее, пока наконец, тихо вскрикнув, она не откинула назад голову.
— Люби меня, Джервис, о, люби меня! — простонала она. — Я хочу тебя, ты сводишь меня с ума… Я хочу тебя!
И тут, не в силах больше противостоять ей, драгун подхватил ее на руки и понес к алькову, где стоял мягкий низенький диван.
В это время маркиз расхаживал по библиотеке Алтон-Хауса, держа в руках письмо от своего управляющего из Алтон-Парка. Письмо только что доставил верховой грум.
Маркиз уже дважды прочел письмо, и теперь читал его в третий раз. Оно было адресовано «Благородному маркизу Алтону», а на бумаге было тиснение «Контора поместья Алтон-Парк, Хартфордшир».
«Милорд,
К моему глубокому сожалению, я не могу сообщить Вашей светлости каких-либо новых сведений относительно посетителей Дрок-Коттеджа, места жительства мисс Розы Трэнт, скончавшейся в прошлом месяце в возрасте семидесяти одного года.
Вышеупомянутая женщина в течение двадцати лет была арендатором Вашей Светлости. Я удостоверился, что ее сестра, по имени Бесси, не посещала ее до ее последней болезни.
Местные жители считают, что Бесси Трэнт находится в услужении. К сожалению, мисс Роза Трэнт, как все говорят (прошу прощения у Вашей Светлости за подобное выражение), » ни с кем знаться не желала «, и никто не знает, у кого служит ее сестра.
Несколько человек утверждают, что в прошлую среду видели у коттеджа юную леди, но, насколько мне удалось узнать, она пробыла там не больше суток и в четверг рано утром уехала с Бесси Трэнт почтовой каретой, по-видимому, направляясь в Лондон.
Я глубоко сожалею, что не смог быть в этом деле более полезен Вашей Светлости, но если в дальнейшем мне что-то станет известно о Бесси Трэнт или ее гостье, я незамедлительно сообщу об этом Вашей Светлости.
Остаюсь Вашей Светлости недостойный и покорный слуга,
Дж. Робертс».
«Невероятно, — думал маркиз, — как это можно было так быстро и бесследно исчезнуть»
На следующее после встречи с Сильвиной утро, узнав от кучера, где тот высадил молодую леди с раненой собачкой, маркиз пришел к Дрок-Коттеджу.
К его глубокому изумлению, он увидел, что ставни домика закрыты, а двери заперты.
Поскольку коттедж стоял на отшибе, немного в стороне от деревни, не у кого было узнать, куда делись его обитатели.
Маркиз оказался в довольно затруднительном положении: пришлось объяснять управляющему, что ему нужны сведения не только о владелице коттеджа, но и о молодой леди, которая там гостила.
Сильвина сказала, что они больше не увидятся, но он ни на минуту не поверил, что это действительно так.
Маркизу еще не случалось проявлять интерес к женщине без того, чтобы она не показала ему совершенно недвусмысленно, что ей приятно его внимание, а уж чтобы она исчезла…
Возможно, впервые в своей жизни записного сердцееда, чья притягательность для женщин была столь знаменита, что он почти поверил в нее сам, маркиз столкнулся с женщиной, которая исчезла, не поддавшись его чарам.
Цинизм, овладевавший им все сильнее с того случая в его жизни, когда его постигло жестокое разочарование, стал настолько привычным, что он уже сомневался, существуют ли в действительности невинность и безыскусность.
Он смотрел на Сильвину в тот день в лесу и потом, когда они сидели в маленьком греческом храме, заинтригованный ее красотой, но в то же время в каком-то дальнем уголке его мозга сохранилось сомнение, была ли она действительно совершенно и абсолютно естественной.
«Может ли женщина, — спрашивал он себя, — быть такой безыскусной, неиспорченной, нетронутой светом, какой представляется Сильвина».
Маркиз привык к женщинам, которые уверяли его в своей безусловной любви и преданности, но душами они были вполне земными и никогда не забывали о светском обществе.
Они постоянно были начеку: никто не должен был видеть, что они нарушают приличия, и, как ни раскованны они были, находясь наедине, всегда тщательно следили за тем, чтобы в глазах общества их репутация оставалась незапятнанной.
«Я люблю тебя! Люблю тебя!»
Как часто приходилось ему слышать эти слова из уст женщин и знать, что вся их страсть мгновенно погаснет при скрипе ступеньки.
Маркиз был не таким человеком, чтобы отказываться от благосклонности женщины, но нередко думал про себя: кто он — охотник или добыча? В его жизни еще не было такого преследования женщины, чтобы он не предвидел его результата: он всегда знал, что получит то, чего добивается.
— Ты невероятно, просто дьявольски популярен у представительниц прекрасного пола, — сказал ему как-то один из друзей. — Ты для них — просто Казанова, и при первой же встрече они принимают решение отдаться тебе. Нам всем приходится бороться за то, что само падает тебе в руки как переспелый персик.
Тогда маркиз посмеялся зависти, звучавшей в словах товарища, но потом подумал про себя, что именно в этом и заключается недостаток его отношений с прелестными, желанными женщинами, украшавшими то общество, в котором он вращался.
Они были как переспелые персики! Ему даже не надо было протягивать руку: они были уже у его ног, ожидая, что их проглотят, предваряя его желание, прежде чем оно успевало зародиться.
И вот впервые он встретил совершенно иную девушку… Иную ли? — спрашивал он себя, зная, что во что бы то ни стало должен снова найти Сильвину и выяснить правду.
Она сказала ему, что его — маркиза Алтона — считают упорным. Что ж, в этом она была несомненно права!
Если он хотел чего-то, — а ему так редко действительно хотелось чего-то, что нелегко было получить! — никакие трудности и препятствия не останавливали его в его стремлении добиться желаемого.
Но в этом случае он словно натолкнулся на каменную стену.
Как, скажите на милость, в этом кишащем людьми лабиринте — Лондоне — начать поиски девушки по имени Сильвина в сопровождении прислуги, которую зовут Бесси Трэнт?
Как мог он быть так глуп, спрашивал он себя, что не заставил ее назвать свою фамилию?
Но, ругая себя, он все же чувствовал, что, как бы настойчив он тогда ни был, ему бы не удалось узнать большего, чем он узнал.
Что так пугало ее? Какой человек заставлял мрачнеть ее лицо, а глаза наполняться страхом, подобного которому он еще не видел на лице женщины?
Это должен быть мужчина — но кто он? Где его можно отыскать? Где можно попытаться навести справки?
Маркиз беспокойно расхаживал взад и вперед; глаза его оставались слепы к великолепию его библиотеки: многоцветью кожаных переплетов, выстроившихся рядами от пола до самого потолка, лучам солнца, горящим на позолоте резной мебели и в старинных зеркалах, появившихся в доме в эпоху царствования королевы Анны.
Вместо этого он слышал тихое пенье ветра в кронах деревьев, видел повернутое к себе личико маленького эльфа, слышал тихий прерывистый голос, называвший его «сэром Юстином».
Маркиз был уверен, что не сможет успокоиться, пока не узнает, где Сильвина, и не проверит, действительно ли она так очаровательна, как показалось ему в те часы, которые они провели наедине.
«Несомненно, — думал он, — когда я наконец найду ее, то буду разочарован. Наверняка она окажется дочкой какого-нибудь обрюзгшего торговца, или, может быть, незаконнорожденной дочкой какого-нибудь аристократа, не пожелавшего жениться на ее матери».
Но его собственный цинизм был ему ненавистен.
Во всех ее чертах видно было благородство: в гордой посадке головы, в высоком своде маленьких ножек, тонких белых пальчиках и нежном музыкальном голосе.
К тому же она была образованна: немного найдется женщин, учивших греческий. И столь же мало женщин могли бы говорить так, как она: поэтичные обороты каждой фразы свидетельствовали о развитом уме.
В течение того времени, что они провели вместе, она наверняка должна была упомянуть о чем-то, что подсказало бы ему, если не кто она, то хотя бы где ее можно искать.
«Какой смысл, — спрашивал себя маркиз, — в моих попытках разоблачить наполеоновских шпионов и выкурить вражеских агентов, зная только, что они где-то в Англии, если я не могу найти в Лондоне девушку, которая интересует меня лично?»
С внезапным гневом он швырнул на стол письмо управляющего.
— Этот человек глуп! — произнес он, сознавая несправедливость собственных слов.
Управляющий наверняка сделал все, что мог, но женщины, «ни с кем не знавшиеся», не оставили следов. К тому же Роза Трэнт мертва.
Он искал Бесси, а она жила в деревушке Алтон-Грин в течение трех недель. Откуда Сильвина появилась у нее?
— Она путешествовала, — сказал он себе. — Она говорила о венском лесе. Может быть, ее отец был военным? Это вполне возможно.
Подойдя к окну, маркиз взглянул на залитый лучами солнца небольшой, обнесенный стенами сад, лежавший позади дома.
Там цвели два маленьких рододендрона. Их розовые цветы напомнили ему об алом великолепии этих растений вокруг греческого храма.
Он мысленно увидел Сильвину, застывшую на их фоне, ее мягкий сияющий взгляд и протянутые к прекрасным цветам руки.
— Проклятье! — произнес маркиз. — Я найду ее, чего бы мне это ни стоило!
Глава 5
Леди Леона насмешливо улыбнулась камеристке:
— Милая Марта, ты все время обо мне беспокоишься, да? Я помню, когда я была ребенком, ты вечно кудахтала от страха, что я упаду и ушибусь. Когда я ездила охотиться, ты всегда дрожала, что я вернусь домой с переломанными костями. Что ж, иногда твое беспокойство было не лишено оснований.
Последовала пауза, после чего леди Леона добавила:
— С того момента, как маркиз наденет мне на палец кольцо, я обещаю тебе, что буду вести себя как святая.
— Конечно, будете, сомневаться не приходится, если судить по тому, что я знаю о его светлости, — отрезала Марта. — Он рос у меня на глазах, так же, как и ваша милость: и я знаю, что он не тот человек, который стал бы терпеть всякие глупости или ваше легкомыслие.
— Я надеюсь, ты и ему скажешь то же самое, — заметила леди Леона.
Марта фьгркнула.
— Его светлость — мужчина, а вы знаете не хуже меня, миледи, что джентльмены могут позволить себе все, что им заблагорассудится. Но это недопустимо для женщины, тем более для женщины с вашим положением в обществе, ваша милость.
— Что ты каркаешь, как ворона какая-то! — капризно воскликнула леди Леона. — Ты вечно все портишь, Марта. Если бы я тебя слушалась, то сидела бы дома, не зная никаких радостей, и мне нечем было бы развлечься, кроме банальностей нескольких безмозглых ухажеров, не имеющих намерения связать себя узами брака.
— Пора вам выйти замуж, миледи, — мрачно констатировала Марта, — а при вашем поведении этого не добьешься.
Леди Леона пожала плечами.
— Ты пытаешься напугать меня, Марта. Ты всегда это делала: старалась подчинить меня при помощи страха. Ну, да я не из пугливых. Я уже обещала тебе, что если маркиз сделает решительный шаг, то все мои похождения останутся в прошлом.
— Молю Бога, чтобы это было правдой, миледи.
Леди Леона беззаботно рассмеялась.
— Ты молишься за меня. Марта? Ой, кажется, это действительно так! Одно это должно заставить меня начать новую жизнь.
— Хотелось бы мне верить в это, ваша милость, — отозвалась Марта.
— Ну, если бы кто и мог помешать мне развлекаться, так это ты, — парировала леди Леона. — Поезжай в карете к магазину Пантеон Базар и не смей возвращаться раньше, чем через час. Я не хочу, чтобы мой экипаж видели перед домом мадам Зазет.
— Мне надо купить кое-какие мелочи, миледи, — кисло проговорила камеристка.
— Ну, так отдай приказание кучеру, — сказала леди Леона, — и пусть они звучат убедительно. Ты же знаешь, что он болтун, каких мало.
Карета остановилась у магазинчика на Меддокс-стрит.
В маленьком окне были выставлены лосьоны для лица, помады для губ, фиалковая пудра и другая косметика, которой пользуются знатные дамы.
Все эти образцы имели несвежий, пыльный вид, как будто витрину давно не обновляли. Леди Леона огляделась кругом, но было очевидно, что модных леди и денди, прогуливавшихся по Бонд-стрит, этот боковой переулок не интересует; на всем его протяжении были видны только два оборвыша, копающихся в сточной канаве, да несколько респектабельных покупателей-буржуа, торопившихся по своим делам.
Леди Леона грациозно поднялась по трем ступенькам, ведущим в магазин, и скрылась внутри.
Как только дверь за ней изнутри закрылась, неприметная немолодая продавщица поспешно вскочила. Не говоря ни слова, леди Леона прошла мимо нее и, раздвинув занавески в дальнем конце помещения, очутилась в полутьме задней комнаты, убранной в виде шатра.
Стены были затянуты темно-красными занавесями, ниспадавшими с центра потолка, а на низкой кушетке за столиком сидела мадам Зазет.
В ней явно чувствовалась цыганская кровь: у нее были характерные для представителей этого племени черные волосы, выдающиеся скулы и темные глаза. На ней был совершенно фантастический наряд, который можно было бы описать как турецкий с примесью испанского и не без влияния древнеегипетского стилей.
Она была увешана дешевыми побрякушками, а в ушах ее были огромные золотые кольца, свисавшие из-под платка с красными кистями, который закрывал ее темные волосы.
При появлении леди Леоны мадам Зазет развела свои смуглые руки в преувеличенном приветственном жесте. Пальцы ее, не слишком чистые, были унизаны всевозможными перстнями и кольцами, на худых запястьях звенели браслеты.
— Вы опаздываете, миледи, — произнесла она с сильным акцентом.
— Он уже здесь?
— И с нетерпением ждет, — закудахтала мадам Зазет. — У них от вас горячка, прелесть моя. Уже больше чем полчаса он пускает слюнки и дрожит от страха: вдруг вы ему откажете.
— Довольно, — резко оборвала ее леди Леона. — Вот ваши деньги.
Она положила перед цыганкой две гинеи. Мадам Зазет подняла на нее дерзкие глаза.
— Я предупредила вас прошлый раз, миледи, что буду брать больше. Три гинеи, будьте добры.
— Три! — проговорила леди Леона. — Это слишком много, и вы это прекрасно знаете.
— Вы можете обратиться к кому-нибудь другому, миледи, — ответила цыганка, пожимая плечами.
Леди Леона досадливым движением вынула из ридикюля еще одну гинею и бросила ее на стол.
— Пожалуй, я больше не приду. Мадам Зазет захихикала.
— Все так говорят, но все возвращаются. Никто не может устроить их с такими удобствами и в такой тайне, как Зазет. Вы вернетесь, миледи, если не для него, то для кого-нибудь еще.
— Не смейте разговаривать со мной в таком тоне, — приказала леди Леона.
Она направилась к двери в дальнем конце комнаты-шатра. Только хорошее знание этого помещения позволило ей безошибочно найти этот ход. Но уже дойдя до двери, Леона вернулась.
— Раз вы столько берете, — сказала она, — можете для разнообразия по-настоящему погадать. Ответьте мне на один вопрос: я получу, что хочу?
Откинув голову, цыганка захохотала:
— Все вы, знатные дамы, одинаковы: всегда хотите получить за свои деньги что-то лишнее! — не переставая смеяться, заявила она. — Ну что же, вы ведь клиентка хорошая, я сделаю это для вас. Я уже говорила: вы получите от жизни то, что хотите — деньги, ведь вы жаждете их, так ведь? — и высокое положение. Чего еще желать такой женщине, как ваша милость?
— Вы уверены, что я получу и то, и другое? — настоятельно переспросила та.
— С вашей внешностью это совсем нетрудно, — ответила цыганка. — Но, может, ваше тело требует чего-то другого?
Опять зазвучал ее насмешливый хохот, но на этот раз леди Леона с гневом отвернулась и, выйдя через потайную дверь, с шумом захлопнула ее за собой.
Теперь она очутилась перед узенькой винтовой лестницей, ведущей на второй этаж. Приподняв подол платья, она быстро поднялась наверх и открыла дверь.
Когда она вошла, со стула у камина поднялся мужчина.
— Ты опоздала, — непримиримо сказал он.
— Мне очень жаль, но я ничего не могла поделать, — ответила леди Леона.
Она остановилась на пороге переполненной безделушками комнаты с розовыми занавесками и взглянула на того, кто ее дожидался.
Это был великолепный мужчина. Его почти двухметровое, широкоплечее, мускулистое тело как нельзя более выигрышно смотрелось в мундире драгуна гвардии Ее Величества.
Он был красив чуть грубоватой мужской красотой, и в нем ощущалась какая-то животная, плотская сила, которая была как вызов для любой женщины, видевшей его.
— Иди сюда, — приказал он остановившейся у дверей леди Леоне.
— Ты просишь или приказываешь? — осведомилась она с улыбкой.
— Ответ тебе известен, — грубо сказал он. — Ты заставила меня ждать.
— Но ты пришел слишком рано! — возмутилась она.
— Эта старая ведьма внизу сказала тебе, ведь так? Ну что же, я хотел видеть тебя и не сомневаюсь, что тебе не терпелось попасть сюда не меньше, чем мне.
— Ты невыносимо самоуверен, Джервис, — пожаловалась леди Леона.
— Ничуть: ведь стоит мне только поманить пальцем, и чистокровные кобылки вроде тебя так и бегут ко мне.
— Боже, как я ненавижу, когда ты так разговариваешь! Я не знаю, следует ли мне оставаться.
Он не ответил, а только взглянул на нее, как будто что-то прикидывал в уме, и выражение его глаз заставило ее броситься к нему.
— Джервис, Джервис, мы теряем время! — вскричала она. — Поцелуй меня! Ты же знаешь, как я мечтала быть с тобой!
Леона подняла к нему лицо, а он протянул руки и сжал ее плечи с такой силой, что она невольно чуть поморщилась.
— Это правда? — спросил он низким голосом.
— Ты же знаешь, что да, — ответила она, и губы ее полуоткрылись.
Он притянул ее к себе, и их уста слились. Он целовал ее грубо, властно, но через мгновение отпустил, резко проговорив:
— Сними эту проклятую шляпку и дай мне посмотреть на тебя. Ты волнуешь меня, Леона, но я тебе не доверяю. Ты встречаешься со мной здесь — тайно, вдали от всех — но не позволяешь мне приходить к вам в дом.
— А какой в этом был бы смысл? — спросила леди Леона, повинуясь его приказу и снимая шляпку.
Отбросив ее на стул, она протянула к Джервису руки.
— Не надо разговоров, — прошептала она. — Целуй меня, люби меня — зажги во мне пожар!
Вот чего я от тебя хочу.
— Это все, чего ты от меня хочешь, — сказал он сурово. — Ты околдовала меня, Леона: когда я с тобой, мысли мои теряют связь. А когда тебя рядом нет, я понимаю, что ты просто используешь меня. Я нужен тебе в качестве любовника, но не гожусь в качестве мужа. Это правда, не так ли?
— Перестань мудрствовать, Джервис, — устало проговорила леди Леона. — Тебе прекрасно известно, что мы ведем разную жизнь. Я никогда не скрывала от тебя, что должна выйти замуж за человека богатого. Мы бедны. А, ты улыбаешься! Мой отец, может, не кажется тебе нищим, но на твой жалкий доход и уличная кошка не проживет, не говоря уже обо мне. Ты же знаешь, что я не смогу жить в бедности, забытая всеми.
— Ты не раз мне об этом говорила, — с горечью отозвался драгун.
— Я должна стать богатой! — объявила леди Леона. — По-настоящему богатой! Мне нужны драгоценности, многочисленная прислуга, я должна бывать в обществе принца, вызывать всеобщее восхищение и поклонение, иметь вес в свете.
— А тот, кто даст тебе все это — сможет ли он дать и то, что даю тебе я?
Она взглянула на него, и лицо ее смягчилось.
— Ах, Джервис, ты же знаешь, что никто не может разбудить во мне такое необузданное волнение любви, трепет от того, что мы вместе, близко-близко.
— Это не любовь, — ответил ей Джервис. — Может, ты и думаешь, что это любовь, Леона, потому что ты испорчена светом, которому важен не сам человек, а то, чем он владеет.
— А я тебе важна?
— Тебе прекрасно известно, будь ты проклята, как ты мне важна, — хрипловато проговорил тот. — Но даже когда я обнимаю тебя, я знаю, что сколько бы я ни давал тебе себя, как бы я тебя ни волновал и какое наслаждение ни дарил тебе, тебе этого мало. Ты алчная, Леона, алчная, и эти твои цепкие ручки могут насухо выжать сердце человека и не дать взамен ничего.
В ответ леди Леона обвила руками его шею и притянула к себе его лицо.
— А разве это ничего? — спросила она, и он ощутил ее губы: голодные, властные, страстные и покоряющие.
Он прижал ее к себе, осыпая грубыми, жестокими поцелуями, заставляющими ее прижиматься к нему все теснее и теснее, пока наконец, тихо вскрикнув, она не откинула назад голову.
— Люби меня, Джервис, о, люби меня! — простонала она. — Я хочу тебя, ты сводишь меня с ума… Я хочу тебя!
И тут, не в силах больше противостоять ей, драгун подхватил ее на руки и понес к алькову, где стоял мягкий низенький диван.
В это время маркиз расхаживал по библиотеке Алтон-Хауса, держа в руках письмо от своего управляющего из Алтон-Парка. Письмо только что доставил верховой грум.
Маркиз уже дважды прочел письмо, и теперь читал его в третий раз. Оно было адресовано «Благородному маркизу Алтону», а на бумаге было тиснение «Контора поместья Алтон-Парк, Хартфордшир».
«Милорд,
К моему глубокому сожалению, я не могу сообщить Вашей светлости каких-либо новых сведений относительно посетителей Дрок-Коттеджа, места жительства мисс Розы Трэнт, скончавшейся в прошлом месяце в возрасте семидесяти одного года.
Вышеупомянутая женщина в течение двадцати лет была арендатором Вашей Светлости. Я удостоверился, что ее сестра, по имени Бесси, не посещала ее до ее последней болезни.
Местные жители считают, что Бесси Трэнт находится в услужении. К сожалению, мисс Роза Трэнт, как все говорят (прошу прощения у Вашей Светлости за подобное выражение), » ни с кем знаться не желала «, и никто не знает, у кого служит ее сестра.
Несколько человек утверждают, что в прошлую среду видели у коттеджа юную леди, но, насколько мне удалось узнать, она пробыла там не больше суток и в четверг рано утром уехала с Бесси Трэнт почтовой каретой, по-видимому, направляясь в Лондон.
Я глубоко сожалею, что не смог быть в этом деле более полезен Вашей Светлости, но если в дальнейшем мне что-то станет известно о Бесси Трэнт или ее гостье, я незамедлительно сообщу об этом Вашей Светлости.
Остаюсь Вашей Светлости недостойный и покорный слуга,
Дж. Робертс».
«Невероятно, — думал маркиз, — как это можно было так быстро и бесследно исчезнуть»
На следующее после встречи с Сильвиной утро, узнав от кучера, где тот высадил молодую леди с раненой собачкой, маркиз пришел к Дрок-Коттеджу.
К его глубокому изумлению, он увидел, что ставни домика закрыты, а двери заперты.
Поскольку коттедж стоял на отшибе, немного в стороне от деревни, не у кого было узнать, куда делись его обитатели.
Маркиз оказался в довольно затруднительном положении: пришлось объяснять управляющему, что ему нужны сведения не только о владелице коттеджа, но и о молодой леди, которая там гостила.
Сильвина сказала, что они больше не увидятся, но он ни на минуту не поверил, что это действительно так.
Маркизу еще не случалось проявлять интерес к женщине без того, чтобы она не показала ему совершенно недвусмысленно, что ей приятно его внимание, а уж чтобы она исчезла…
Возможно, впервые в своей жизни записного сердцееда, чья притягательность для женщин была столь знаменита, что он почти поверил в нее сам, маркиз столкнулся с женщиной, которая исчезла, не поддавшись его чарам.
Цинизм, овладевавший им все сильнее с того случая в его жизни, когда его постигло жестокое разочарование, стал настолько привычным, что он уже сомневался, существуют ли в действительности невинность и безыскусность.
Он смотрел на Сильвину в тот день в лесу и потом, когда они сидели в маленьком греческом храме, заинтригованный ее красотой, но в то же время в каком-то дальнем уголке его мозга сохранилось сомнение, была ли она действительно совершенно и абсолютно естественной.
«Может ли женщина, — спрашивал он себя, — быть такой безыскусной, неиспорченной, нетронутой светом, какой представляется Сильвина».
Маркиз привык к женщинам, которые уверяли его в своей безусловной любви и преданности, но душами они были вполне земными и никогда не забывали о светском обществе.
Они постоянно были начеку: никто не должен был видеть, что они нарушают приличия, и, как ни раскованны они были, находясь наедине, всегда тщательно следили за тем, чтобы в глазах общества их репутация оставалась незапятнанной.
«Я люблю тебя! Люблю тебя!»
Как часто приходилось ему слышать эти слова из уст женщин и знать, что вся их страсть мгновенно погаснет при скрипе ступеньки.
Маркиз был не таким человеком, чтобы отказываться от благосклонности женщины, но нередко думал про себя: кто он — охотник или добыча? В его жизни еще не было такого преследования женщины, чтобы он не предвидел его результата: он всегда знал, что получит то, чего добивается.
— Ты невероятно, просто дьявольски популярен у представительниц прекрасного пола, — сказал ему как-то один из друзей. — Ты для них — просто Казанова, и при первой же встрече они принимают решение отдаться тебе. Нам всем приходится бороться за то, что само падает тебе в руки как переспелый персик.
Тогда маркиз посмеялся зависти, звучавшей в словах товарища, но потом подумал про себя, что именно в этом и заключается недостаток его отношений с прелестными, желанными женщинами, украшавшими то общество, в котором он вращался.
Они были как переспелые персики! Ему даже не надо было протягивать руку: они были уже у его ног, ожидая, что их проглотят, предваряя его желание, прежде чем оно успевало зародиться.
И вот впервые он встретил совершенно иную девушку… Иную ли? — спрашивал он себя, зная, что во что бы то ни стало должен снова найти Сильвину и выяснить правду.
Она сказала ему, что его — маркиза Алтона — считают упорным. Что ж, в этом она была несомненно права!
Если он хотел чего-то, — а ему так редко действительно хотелось чего-то, что нелегко было получить! — никакие трудности и препятствия не останавливали его в его стремлении добиться желаемого.
Но в этом случае он словно натолкнулся на каменную стену.
Как, скажите на милость, в этом кишащем людьми лабиринте — Лондоне — начать поиски девушки по имени Сильвина в сопровождении прислуги, которую зовут Бесси Трэнт?
Как мог он быть так глуп, спрашивал он себя, что не заставил ее назвать свою фамилию?
Но, ругая себя, он все же чувствовал, что, как бы настойчив он тогда ни был, ему бы не удалось узнать большего, чем он узнал.
Что так пугало ее? Какой человек заставлял мрачнеть ее лицо, а глаза наполняться страхом, подобного которому он еще не видел на лице женщины?
Это должен быть мужчина — но кто он? Где его можно отыскать? Где можно попытаться навести справки?
Маркиз беспокойно расхаживал взад и вперед; глаза его оставались слепы к великолепию его библиотеки: многоцветью кожаных переплетов, выстроившихся рядами от пола до самого потолка, лучам солнца, горящим на позолоте резной мебели и в старинных зеркалах, появившихся в доме в эпоху царствования королевы Анны.
Вместо этого он слышал тихое пенье ветра в кронах деревьев, видел повернутое к себе личико маленького эльфа, слышал тихий прерывистый голос, называвший его «сэром Юстином».
Маркиз был уверен, что не сможет успокоиться, пока не узнает, где Сильвина, и не проверит, действительно ли она так очаровательна, как показалось ему в те часы, которые они провели наедине.
«Несомненно, — думал он, — когда я наконец найду ее, то буду разочарован. Наверняка она окажется дочкой какого-нибудь обрюзгшего торговца, или, может быть, незаконнорожденной дочкой какого-нибудь аристократа, не пожелавшего жениться на ее матери».
Но его собственный цинизм был ему ненавистен.
Во всех ее чертах видно было благородство: в гордой посадке головы, в высоком своде маленьких ножек, тонких белых пальчиках и нежном музыкальном голосе.
К тому же она была образованна: немного найдется женщин, учивших греческий. И столь же мало женщин могли бы говорить так, как она: поэтичные обороты каждой фразы свидетельствовали о развитом уме.
В течение того времени, что они провели вместе, она наверняка должна была упомянуть о чем-то, что подсказало бы ему, если не кто она, то хотя бы где ее можно искать.
«Какой смысл, — спрашивал себя маркиз, — в моих попытках разоблачить наполеоновских шпионов и выкурить вражеских агентов, зная только, что они где-то в Англии, если я не могу найти в Лондоне девушку, которая интересует меня лично?»
С внезапным гневом он швырнул на стол письмо управляющего.
— Этот человек глуп! — произнес он, сознавая несправедливость собственных слов.
Управляющий наверняка сделал все, что мог, но женщины, «ни с кем не знавшиеся», не оставили следов. К тому же Роза Трэнт мертва.
Он искал Бесси, а она жила в деревушке Алтон-Грин в течение трех недель. Откуда Сильвина появилась у нее?
— Она путешествовала, — сказал он себе. — Она говорила о венском лесе. Может быть, ее отец был военным? Это вполне возможно.
Подойдя к окну, маркиз взглянул на залитый лучами солнца небольшой, обнесенный стенами сад, лежавший позади дома.
Там цвели два маленьких рододендрона. Их розовые цветы напомнили ему об алом великолепии этих растений вокруг греческого храма.
Он мысленно увидел Сильвину, застывшую на их фоне, ее мягкий сияющий взгляд и протянутые к прекрасным цветам руки.
— Проклятье! — произнес маркиз. — Я найду ее, чего бы мне это ни стоило!
Глава 5
Маркиз взглянул на кипу корреспонденции, которую положил перед ним его секретарь.
Огромный письменный стол был уже завален самыми разнообразными бумагами, и Юстин Алтон раздраженно подумал: если такое количество работы накопилось всего за месяц его пребывания в министерстве иностранных дел, то что же будет к концу года?
— Опять письма, мистер Лоусон? — осведомился он угрожающе.
— Боюсь, что да, милорд, — ответил тот.
Мистер Лоусон был незаметный, усердный пожилой человек, проработавший на государственной службе всю свою жизнь.
Когда он впервые появился у маркиза в качестве секретаря, тот заметил в нем скрытое неодобрение, и причина его была Алтону понятна: опытный служащий встречает с негодованием, если не с презрением, новичка, о котором слышал только, что будуары светских дам ему привычнее мрачных коридоров министерства иностранных дел.
Однако мистер Лоусон очень быстро изменил свое мнение о маркизе. Он увидел, что тот обладает острым умом, умеет быстро принимать решения, вызывающие восхищение безошибочностью и своеобразным изяществом. Алтону свойственно было также умение решать самые запутанные вопросы: стоило ему начать ими заниматься, как они оказывались не такими уж сложными и легко разрешимыми.
Кладя перед маркизом гору корреспонденции, мистер Лоусон почтительно сказал:
— Я взял на себя смелость, милорд, отложить те письма, которые счел недостойными внимания вашей светлости. Я убежден, что многие из них — это явные попытки отплатить за прежние обиды обвинениями в шпионаже, которые в большинстве случаев представляются совершенно необоснованными.
— Я абсолютно уверен, что вы и с остальными вполне могли бы справиться сами, — ответил маркиз.
Он быстро просмотрел массу бумаг, замечая неграмотные, часто неудобочитаемые каракули, и отметил про себя, что в большинстве случаев они подписаны женщинами.
— Если вы доверите мне это, милорд, то я буду рад представлять вашему вниманию только те письма, которые сочту вне моей компетенции.
В глазах маркиза блеснул смех.
— И вы готовы признать, что такие вопросы все же существуют?
Мистер Лоусон смущенно улыбнулся. Он всегда терялся, не зная, как он должен реагировать, когда маркиз над ним подшучивал.
Отодвинув письма в сторону, тот сказал:
— Если хотите знать мое мнение, то мы теряем массу драгоценного времени, занимаясь этими смехотворными доносами. Если у Наполеона и правда есть в Англии ценные осведомители, то их будет не так легко обнаружить: имея дело с простолюдинами, они не будут делать столь очевидных ошибок, какие приписываются всем этим подозрительным личностям.
— В этом я целиком согласен с вашей светлостью, — отозвался мистер Лоусон. — Право, создается впечатление, что вся нация охвачена эпидемией шпиономании. Это хуже средневековой охоты на ведьм.
— Ну так просмотрите эти письма и отправьте большую часть — если не все — в мусорную корзину. Если вы сочтете, что какие-то из них кажутся правдоподобными, поручите кому-нибудь расследовать эти сигналы — без шума, разумеется. Настоящий шпион мгновенно исчезнет при первом же намеке на расспросы.
— Конечно, милорд, — согласился мистер Лоусон. — Но мне хотелось бы получить одобрение вашей светлости, чтобы нанять еще двух клерков для проведения таких расследований. Вы, ваша светлость, должны согласиться, что нам нужны люди образованные и солидные, в противном случае маловероятно, чтобы к ним отнеслись с доверием.
Маркиз поднялся из-за стола и прошелся по обшитому дубовыми панелями кабинету.
— Знаете, Лоусон, — задумчиво проговорил он, — совсем иное представлялось мне, когда я давал согласие работать здесь.
— Да, милорд? — вопросительно отозвался тот.
Сэр Алтон минуту помолчал, тщательно подбирая слова: он не хотел выдать то, что сказал ему мистер Питт.
В то же время он считал необходимым, чтобы его секретарь имел какое-то представление о том, на чем он собирается сосредоточить свое внимание.
— Дело в том, — продолжил свою мысль маркиз, — что я ищу дичь покрупнее, чем какой-то мелкий вражеский агент, зарабатывающий в лучшем случае несколько луидоров сомнительной информацией, которую посылает через Ла-Манш.
— Думаю, что я понимаю вас, милорд, — тихо отозвался мистер Лоусон.
— Меня тревожат предатели, а не шпионы. И если (что было бы в высшей степени печально) среди нас окажутся предатели, они вряд ли будут разгуливать по Сити, чертыхаясь по-французски, или связываться с отребьем, которое нам пишет.
— Да, конечно, милорд, — удовлетворенно подтвердил мистер Лоусон. — Я догадывался, что лежит в основе вашего назначения, еще до того, как ваша светлость доверились мне. Тем не менее я не сомневаюсь, милорд, что вы согласитесь со мной: для тех, кто работает здесь и в других департаментах, важно сохранять, так сказать, «вывеску»и публично рассматривать дела мелких информаторов и малозначительных пособников Франции, тем самым маскируя истинную цель нашей работы, особенно для светского общества, в котором вы вращаетесь.
Огромный письменный стол был уже завален самыми разнообразными бумагами, и Юстин Алтон раздраженно подумал: если такое количество работы накопилось всего за месяц его пребывания в министерстве иностранных дел, то что же будет к концу года?
— Опять письма, мистер Лоусон? — осведомился он угрожающе.
— Боюсь, что да, милорд, — ответил тот.
Мистер Лоусон был незаметный, усердный пожилой человек, проработавший на государственной службе всю свою жизнь.
Когда он впервые появился у маркиза в качестве секретаря, тот заметил в нем скрытое неодобрение, и причина его была Алтону понятна: опытный служащий встречает с негодованием, если не с презрением, новичка, о котором слышал только, что будуары светских дам ему привычнее мрачных коридоров министерства иностранных дел.
Однако мистер Лоусон очень быстро изменил свое мнение о маркизе. Он увидел, что тот обладает острым умом, умеет быстро принимать решения, вызывающие восхищение безошибочностью и своеобразным изяществом. Алтону свойственно было также умение решать самые запутанные вопросы: стоило ему начать ими заниматься, как они оказывались не такими уж сложными и легко разрешимыми.
Кладя перед маркизом гору корреспонденции, мистер Лоусон почтительно сказал:
— Я взял на себя смелость, милорд, отложить те письма, которые счел недостойными внимания вашей светлости. Я убежден, что многие из них — это явные попытки отплатить за прежние обиды обвинениями в шпионаже, которые в большинстве случаев представляются совершенно необоснованными.
— Я абсолютно уверен, что вы и с остальными вполне могли бы справиться сами, — ответил маркиз.
Он быстро просмотрел массу бумаг, замечая неграмотные, часто неудобочитаемые каракули, и отметил про себя, что в большинстве случаев они подписаны женщинами.
— Если вы доверите мне это, милорд, то я буду рад представлять вашему вниманию только те письма, которые сочту вне моей компетенции.
В глазах маркиза блеснул смех.
— И вы готовы признать, что такие вопросы все же существуют?
Мистер Лоусон смущенно улыбнулся. Он всегда терялся, не зная, как он должен реагировать, когда маркиз над ним подшучивал.
Отодвинув письма в сторону, тот сказал:
— Если хотите знать мое мнение, то мы теряем массу драгоценного времени, занимаясь этими смехотворными доносами. Если у Наполеона и правда есть в Англии ценные осведомители, то их будет не так легко обнаружить: имея дело с простолюдинами, они не будут делать столь очевидных ошибок, какие приписываются всем этим подозрительным личностям.
— В этом я целиком согласен с вашей светлостью, — отозвался мистер Лоусон. — Право, создается впечатление, что вся нация охвачена эпидемией шпиономании. Это хуже средневековой охоты на ведьм.
— Ну так просмотрите эти письма и отправьте большую часть — если не все — в мусорную корзину. Если вы сочтете, что какие-то из них кажутся правдоподобными, поручите кому-нибудь расследовать эти сигналы — без шума, разумеется. Настоящий шпион мгновенно исчезнет при первом же намеке на расспросы.
— Конечно, милорд, — согласился мистер Лоусон. — Но мне хотелось бы получить одобрение вашей светлости, чтобы нанять еще двух клерков для проведения таких расследований. Вы, ваша светлость, должны согласиться, что нам нужны люди образованные и солидные, в противном случае маловероятно, чтобы к ним отнеслись с доверием.
Маркиз поднялся из-за стола и прошелся по обшитому дубовыми панелями кабинету.
— Знаете, Лоусон, — задумчиво проговорил он, — совсем иное представлялось мне, когда я давал согласие работать здесь.
— Да, милорд? — вопросительно отозвался тот.
Сэр Алтон минуту помолчал, тщательно подбирая слова: он не хотел выдать то, что сказал ему мистер Питт.
В то же время он считал необходимым, чтобы его секретарь имел какое-то представление о том, на чем он собирается сосредоточить свое внимание.
— Дело в том, — продолжил свою мысль маркиз, — что я ищу дичь покрупнее, чем какой-то мелкий вражеский агент, зарабатывающий в лучшем случае несколько луидоров сомнительной информацией, которую посылает через Ла-Манш.
— Думаю, что я понимаю вас, милорд, — тихо отозвался мистер Лоусон.
— Меня тревожат предатели, а не шпионы. И если (что было бы в высшей степени печально) среди нас окажутся предатели, они вряд ли будут разгуливать по Сити, чертыхаясь по-французски, или связываться с отребьем, которое нам пишет.
— Да, конечно, милорд, — удовлетворенно подтвердил мистер Лоусон. — Я догадывался, что лежит в основе вашего назначения, еще до того, как ваша светлость доверились мне. Тем не менее я не сомневаюсь, милорд, что вы согласитесь со мной: для тех, кто работает здесь и в других департаментах, важно сохранять, так сказать, «вывеску»и публично рассматривать дела мелких информаторов и малозначительных пособников Франции, тем самым маскируя истинную цель нашей работы, особенно для светского общества, в котором вы вращаетесь.