Картленд Барбара. Таинственный жених

   Глядя на бледное испуганное личико девушки, граф тихо произнес.
   — В вас воплотилась вся красота мира, вы — то, о чем я мечтал всю жизнь, чего просил у бога.
   От его слов на глаза Весты навернулись слезы.
   Внутри ее боролись столь противоречивые чувства, и ей так хотелось уткнуться лицом в плечо графа, что Веста повернулась и побежала прочь, не в силах больше вынести свалившегося на нее потрясения.
   Она добежала до того места на другом конце плато, где паслись их кони, и тяжело привалилась к седлу своей лошади.
   — Что мне делать? — шептала она. — О господи, научи меня, что же мне делать?

Глава 7

   Веста слышала, как приближается граф, но даже не обернулась. Он подошел ближе и встал рядом.
   — Я принес ваш жакет и шляпу. Повернитесь же!
   Девушка медленно повиновалась.
   Граф положил жакет на спину ее лошади, а широкополую шляпу надел на золотистые кудри Весты и завязал под подбородком ленты.
   — Не хочу, чтобы солнце испортило вашу чудесную кожу, — прошептал он.
   Взяв Весту за подбородок, граф поднял ее голову. Веста думала, что сейчас он опять поцелует ее, но вместо этого граф сказал:
   — Вы так красивы! Так не правдоподобно, захватывающе красивы!
   Глаза их встретились, и несколько секунд они не могли ни двигаться, ни говорить. Повинуясь какой-то тайной магии, они стояли, словно зачарованные, пристально вглядываясь в глаза друг друга.
   Наконец граф убрал руку и хрипло произнес:
   — Когда вы смотрите на меня так, я немедленно готов увезти вас в ту уединенную пещеру, о которой говорил, и тогда вам не придется решать — сейчас или никогда.
   Он легко поднял девушку на руки и усадил в седло, затем вложил ей в руки вожжи и расправил ее юбку, словно она была маленькой девочкой.
   — Я положу ваш жакет к себе, но если будет холодно, сразу скажите. Помните, воздух на снежных вершинах бывает обманчиво теплым для тех, кто не привык к нему.
   От заботы и нежности, звучавшей в словах графа, у Весты снова защипало глаза.
   Он пугал ее, когда говорил страстно и повелительно. Но когда граф был мягким и нежным, Веста чувствовала себя так, словно у нее вынимают из груди сердце. Она любила его любовью, которую невозможно было описать словами.
   — Он так прекрасен, — прошептала Веста.
   Граф ловко вскочил в седло и направил лошадь на узкую овечью тропу, поднимавшуюся вверх.
   Было по-прежнему жарко, но по мере того, как они поднимались в горы, задул легкий ветерок, и Весте стало прохладней.
   По-прежнему трудно было думать о чем-то, кроме ее любви к графу.
   Он дал ей двадцать четыре часа, чтобы принять решение, и Весте казалось, что это куда труднее, чем снова проехать по краю отвесной скалы.
   Разве может она оставить графа? Оставить человека, который пробудил чувства, дремавшие в глубине ее души, который заставил ее испытать ни с чем не сравнимый восторг?
   Но, с другой стороны, она обязана исполнить свой долг, обещание, данное не только отцу, но и самому принцу в присутствии премьер-министра Катонии и виконта Кестлери.
   Разве может она поступить бесчестно, нарушив слово, сбежать от ответственности?
   — Если бы я могла посоветоваться с кем-нибудь, — вздохнула Веста.
   Она печально смотрела на широкую спину едущего впереди графа.
   Он часто оглядывался убедиться, что с девушкой все в порядке. Она видела улыбку на его губах и легко представляла себе огонь, горящий в его глазах.
   — Неужели любовь может нагрянуть так внезапно и поглотить человека целиком? — спрашивала себя Веста.
   Но тут не могло быть никаких сомнений. Любовь ее была сильной и страстной, и разве можно было сомневаться, что то же самое испытывает граф?
   Веста с ужасом вспомнила то, что он сказал о мадам Зулейе и слабости характера принца.
   Неужели принц действительно покровительствовал женщине, которая хотела разрушить его страну, чьи интриги привели к революции?
   Наверное, это мадам Зулейя хотела отослать ее обратно в Англию.
   Это она велела революционерам двигаться в сторону Йено, чтобы заставить Весту вернуться на том же корабле, на котором она прибыла, или убить ее, если отъезд окажется невозможным.
   Веста глубоко вздохнула. Сколько опасностей таит в себе этот мир!
   Как много ужасного случилось с ней с тех пор, как она прибыла в Катонию, трудно было поверить, что все это не было на сей раз плодом ее буйной фантазии.
   Кто бы мог подумать, когда Веста отправлялась из Англии в сопровождении премьер-министра, взяв с собой платья лучших лондонских портных, что через два дня ей будет принадлежать лишь то, что на ней надето.
   И вот она едет вслед за человеком, которого три дня назад еще не знала, но которого любит теперь всем сердцем. И ей ничего не надо от жизни, кроме возможности наслаждаться его объятиями.
   Одной мысли о графе, одного взгляда на гордую посадку его головы и разворот широких плеч было достаточно, чтобы Весту вновь охватила сладкая дрожь.
   Но тут Веста мысленно увидела перед собой лицо отца, похожего на сурового ангела мщения, который призывал ее вспомнить о долге, о том, что она должна послужить своей стране.
   Веста знала, какую дорогу он велел бы ей выбрать, будь сейчас рядом.
   Он сказал бы дочери, что она обязана сдержать обещание, данное принцу. И что бы она ни узнала об этом человеке, она должна быть с ним рядом в горе и радости.
   Таковы слова брачной клятвы, которую они дадут друг другу, когда Веста доберется до Диласа и их обвенчают в соборе.
   На секунду Веста представила себя стоящей перед алтарем в белом платье, которое они выбирали вместе с матерью.
   — В Катонии тебя ожидают роскошные драгоценности, — говорила герцогиня. — Премьер-министр сказал, что тиара принцессы напоминает корону, и хотя мне хотелось бы послать тебя к алтарю в фате, в которой выходили замуж твои сестры, он сообщил мне, что в замке есть фата, в которой венчаются особы королевского рода.
   Но Весте тогда трудно было думать о фате, драгоценностях и прочих подобных вещах.
   Все мысли ее были о принце.
   Интересно, найдет ли он ее красивой? Понравятся ли ему туалеты, которые Веста с матерью так тщательно выбирали у лучших лондонских портных? Есть ли у них общие интересы?
   «А теперь, — подумала Веста, — платья и драгоценности не имеют для меня вовсе никакого значения».
   Граф видел ее только в двух нарядах — муслиновом платье, в котором она сошла на берег, и в зеленом дорожном костюме, который был сейчас грязным и пыльным.
   И все равно считал ее красивой!
   «Не правдоподобно, захватывающе красивой», как сказал сам граф.
   — Что же делать? Что же мне делать?
   Слова эти вновь и вновь крутились у нее в голове под цокот лошадиных подков.
   Веста понимала, что сердце ее ведет войну с разумом.
   Разум говорил, что она должна поступить как велит честь, что она приехала в Катонию стать женой принца Александра, и ничего нельзя изменить.
   Но сердце отчаянно билось и страдало. Она любила графа!
   — Я люблю его! — сказала себе Веста и снова перед ее мысленным взором встало лицо отца.
   Герцог будет стыдиться дочери, предавшей его и принца.«
   Потом Веста подумала о матери. Один раз, несколько лет назад, она случайно слышала слова герцогини, обращенные к ее сестре Анжелине, которая должна была вскоре выйти замуж:
   — Ты должна присматривать за своим мужем, Анжелина.
   — Хьюго говорит, что это он будет присматривать за мной, — ответила на это сестра Весты.
   Герцогиня улыбнулась.
   — Мужчины всегда говорят так, когда влюблены, — сказала она. — Но когда вы поженитесь, ты быстро обнаружишь, что именно женщина должна защищать, поддерживать и вдохновлять своего мужа. Это наша работа.
   — Но как могу я защитить Хьюго? — удивилась Анжелина.
   — Ты будешь защищать его от бед и беспокойства, от переутомления, от проблем, связанных с детьми, от людей, которые ему докучают. — Герцогиня рассмеялась. — Если бы ты только знала, как часто мне приходилось защищать твоего отца! И конечно же, он понятия о том не имеет.
   — Кажется, я понимаю, о чем ты говоришь, мама, — ответила Анжелина. — Но как могу я» поддерживать» Хьюго?
   Герцогиня взяла руку дочери в свою.
   — Ты будешь поддерживать его, дитя мое, в тяжелые времена. Если это будут финансовые проблемы, надо будет дать ему понять, что они не имеют для тебя значения. Надо будет заставить его поверить, что вскоре дела пойдут лучше. А уж если по несчастливой случайности он потеряет кого-то из дорогих ему людей, именно к тебе он придет со своим горем, и только ты сможешь ему помочь.
   Герцогиня замолчала, и Веста поняла, что мать ее думает о погибшем Джеральде.
   Да, не могло быть сомнений, герцогиня поддержала своего мужа, когда он нуждался в этом. Сможет ли Веста сделать то же самое?
   — И наконец, ты должна вдохновлять своего мужа, — продолжала герцогиня. — Мужчине необходимо вдохновение, которое может дать только женщина. Тогда они лезут из кожи вон, добиваются невозможного — не ради себя, а ради любимой. — Вздохнув, герцогиня продолжала:
   — Это не всегда легко, Анжелина, иногда это даже очень трудно. Но если ты понимаешь свою задачу, если любишь человека, за которого вышла замуж, нет ничего трудного, ничего невозможного.
   Анжелина слушала мать с широко открытыми глазами, а Веста подумала тогда, скажет ли она то же самое и ей, когда настанет ее время выйти замуж.
   Но Весту мать напутствовала совсем другими словами.
   — Ты должна помнить, милое дитя мое, что брак с иностранцем поставит тебя перед множеством трудностей, которых не было бы в браке с англичанином. Никогда не критикуй мужа даже про себя и помни, что сочувствие и взаимопонимание очень важны для счастливого брака.
   Думая сейчас о ее словах. Веста спрашивала себя:
   — Неужели я должна проявить сочувствие и понимание, когда речь идет об увлечении принца мадам Зулейей? Это было бы странно. Сможем ли мы с принцем когда-нибудь обсудить это откровенно?
   Интересно, любил ли принц мадам Зулейю так, как она любит графа?
   Если так, то брак их обречен на неудачу с самого начала.
   Ведь оба они будут мечтать о другом, и тем невыносимее будет изображать на публике счастливую семейную пару. Обманывать людей, которыми они правят.
   И тут у нее больно кольнуло сердце. Веста вспомнила слова графа: «Знаете ли вы, что происходит между мужчиной и женщиной после того, как они вступают в брак?»
   Весту охватил страх перед неизвестностью Ведь граф сказал тогда, что для мужчины и женщины, предназначенных друг для друга, это может стать божественным чудом. В другом же случае интимные отношения сводятся к унизительным животным действиям.
   «Это и будет животным актом, — подумала Веста, — потому что принц любит мадам Зулейю, а я — графа».
   Как же могут они стать «единой плотью», если брак их диктуется лишь политической необходимостью и они не испытывают друг к другу ни симпатии, ни интереса.
   — Почему, ну почему я не подумала об этом до того, как покинула Англию? — Но Веста знала ответ на этот вопрос: тогда она не была влюблена.
   Кони поднимались все выше, и Веста поняла, что вскоре они пересекут перевал и окажутся на другой стороне гор, а оттуда уже близко до Диласа.
   Там ее ждет принц, и теперь Веста вдруг поймала себя на том, что думает о нем уже не как о принце, а как о мужчине.
   О мужчине, который будет целовать ее, потому что так велит ему долг. От которого она будет рожать детей, потому что это нужно для продолжения королевского рода.
   — Я не смогу, не смогу этого вынести! — Веста чуть не закричала вслух.
   Потом она вдруг вспомнила о разбойниках, встающих по очереди на одно колено и целующих подол ее платья. Они оказали ей эту честь, потому что Веста помогла им Стали бы они делать это, если бы узнали, что она вовсе не святая, что она хочет повернуться спиной к своему долгу и своим обязанностям?
   — Если бы только кто-нибудь мог дать мне совет! Но она знала, что больше всего на свете ей хочется оказаться в объятиях графа, только там она чувствовала себя в безопасности… словно защищенная крыльями орла.
   Поглядев вперед, Веста увидела, что они почти достигли вершины. Граф остановил коня и подождал, пока девушка поравняется с ним. Веста поторопила лошадь — ей хотелось поскорее услышать его голос.
   — Устали, дорогая моя? — спросил граф.
   — Немного, — призналась Веста.
   — Тогда вы рады будете узнать, что на сегодня путешествие наше почти закончилось.
   Удивленная, Веста проследила за направлением его взгляда.
   Чуть ниже, слева, примерно в полумиле от них, она увидела дом, с трех сторон окруженный деревьями.
   Дом был сложен из белого камня, а башенки и витые трубы на крыше придавали ему романтичный вид.
   — Дом! — воскликнула Веста. — Но кто же в нем живет?
   — Это один из охотничьих домиков его высочества, — ответил граф. — Принц или его придворные — вроде меня — останавливаются здесь, когда охотятся в этих местах. — Он предупредил следующий вопрос Весты, сообщив ей:
   — До Диласа еще три часа пути. Я ведь сказал вам, что разбойники увели нас далеко от дороги.
   Веста посмотрела на долину, словно надеясь увидеть очертания Диласа, затем снова перевела взгляд на дом.
   — Мы можем остановиться там? — спросила она.
   — Именно это я и собираюсь сделать. Честно говоря, когда я был здесь в марте, присматривающая за этим местом пожилая пара собиралась на покой. Но их должны были кем-нибудь заменить. Думаю, мы оба нуждаемся в ванне и какой-нибудь цивилизованной пище.
   — А мне понравился наш ленч, — с улыбкой произнесла Веста.
   — И мне тоже, — ответил граф.
   По тону его голоса Веста поняла, что он думает вовсе не о форели, которую они ели, а о том моменте, когда поцеловал ее.
   Она слегка покраснела.
   Лошади начали спускаться с холма в направлении охотничьего домика.
   Когда они подъехали поближе. Веста увидела, как он красив. Снаружи домик был опоясан верандой с каменной балюстрадой, чуть ниже начинался небольшой садик, посреди которого журчал фонтан.
   Кругом росли разноцветные азалии, белые, красные и пурпурные розы.
   Было так красиво, что Весте показалось, будто она стоит перед сказочным замком.
   Повернувшись к графу, девушка воскликнула:
   — Здесь так чудесно! Я очень хотела бы жить в домике вроде этого!
   — Я ведь уже сказал вам, — ответил граф, — что этот дом принадлежит принцу.
   При упоминании о принце по телу девушки пробежала дрожь, и домик вдруг потерял для нее свое очарование.
   Вход находился позади дома, и они проехали по небольшой дорожке, прежде чем оказались перед дубовой дверью, окованной железом.
   Крыльцо было украшено королевскими гербами. Веста посмотрела на них с некоторой неприязнью, а граф спешился, легко взбежал на крыльцо и потянул за цепь, висящую на двери.
   Когда дверь открылась, на пороге возник пожилой человек в национальном костюме.
   Веста слышала, как граф объяснил, кто они, и дверь тут же открылась шире. Оставив коней во дворе, граф и Веста вошли внутрь.
   — Я пошлю грума позаботиться о лошадях, достопочтенный суверен, — сказал с уважением слуга.
   — Они не убегут, — заверил его граф. — Но пусть их покормят как следует.
   — Будет исполнено, достопочтенный суверен. Позади мужчины появилась женщина, видимо, его жена, а затем девочка лет пятнадцати.
   Обе были одеты в национальные костюмы — черные бархатные жилеты поверх белых блузок и пышные красные юбки с белыми передниками, отделанными кружевами.
   Обе поклонились Весте и графу, который объяснил, что они как можно скорее нуждаются в ванне, а потом не откажутся от сытного обеда.
   Весте трудновато было понимать язык слуг, но их дружелюбные улыбки не оставляли сомнений в желании услужить как можно лучше.
   Женщина отвела Весту Наверх, в симпатичную комнату с окнами на сад и сказала, что сейчас ей приготовят ванну.
   В ожидании ванны Веста сняла шляпу и подошла к окну, чтобы полюбоваться садом и открывавшимся за ним видом на долину.
   Недалеко находилось небольшое озеро, кругом были леса.
   Веста отвернулась от окна и прилегла на кровать.
   Она чувствовала усталость и в то же время какое-то приятное возбуждение. Причиной этого возбуждения была мысль о том, что она проведет еще одну ночь под одной крышей с графом.
   Когда они уезжали от разбойников. Веста испытывала страх, что они доберутся до Диласа сегодня и наступит время расстаться. Когда граф сказал, что у нее есть еще двадцать четыре часа, чтобы принять решение, Весте стало немного легче. Значит, встреча с принцем откладывается.
   «Мы будем наедине, мы сможем разговаривать», — с радостным возбуждением думала Веста. Она никогда еще не обедала наедине с мужчиной.
   Прошлой ночью в гостинице они тоже были вдвоем, но трудно было считать настоящим обедом приготовленную ею трапезу. К тому же тогда она была слишком увлечена ненавистью к графу, чтобы понять, что для нее начинается новая жизнь.
   Но сегодня они будут наедине в цивилизованной обстановке!
   Затаив дыхание. Веста гадала — хотя и понимала, что это дурно, — поцелует ее граф или нет.
   Закрыв глаза, она снова переживала тот момент у водопада, когда граф заключил ее в объятия и нашел губами ее губы.
   «Я люблю его!»— прошептала Веста.
   Когда через некоторое время служанка и ее дочь сообщили, что ванна готова. Весте стоило огромного труда очнуться от своих мыслей и встать.
   Перед горящим камином стояла ванна, наполненная теплой водой. Рядом два ведра с холодной и теплой водой, чтобы развести ее по вкусу Весты.
   Встав с кровати, девушка разделась, и тут женщина увидела, как измялась и запылилась юбка ее дорожного костюма.
   — Я постираю вашу юбку, благородная госпожа, — сказала она. — Наверное, надо постирать все, что на вас надето — я слышала, вы проделали долгий тяжелый путь.
   — Очень долгий, — кивнула Веста.
   Как приятно было погрузиться в теплую, надушенную цветами воду! Большое полотенце, которым Веста вытерла свое тело, пахло лавандой. Девушке показалось на секунду, что она вернулась в Англию.
   Герцогиня всегда настаивала на том, чтобы летом дочери собирали лаванду и раскладывали ее в маленькие пурпурные мешочки, которые перевязывали алыми лентами, чтобы отличить их от других, розовых, в которых хранили попурри из лепестков роз.
   Приняв ванну, Веста объяснила, что хотела бы помыть голову. Девочка стала ей помогать, и ее мать исчезла, бормоча себе под нос, что пора позаботиться об обеде.
   Волосы Весты сохли довольно долго, и только когда они рассыпались наконец по плечам, еще влажные, но уже пышные и сияющие, девушка поняла вдруг, что ей нечего надеть.
   Служанка унесла ее одежду, и теперь Веста, к своему великому разочарованию, поняла, что ей просто не в чем обедать с графом.
   — Не принесете ли вы мою одежду, — попросила она девочку.
   Девочка присела в реверансе, затем вышла из комнаты. Веста продолжала сушить волосы, чувствуя, что уже проголодалась.
   Девочка вернулась.
   — Я поговорила с матерью, — сказала она. — Мать считает, что благородной госпоже просто невозможно надеть к обеду грязную и мятую одежду, которая нуждается в стирке. Она поговорила с достопочтенным сувереном и предлагает вам надеть вот это.
   Девочка протянула Весте ночную рубашку из белого шелка и робу с широкими рукавами, вроде тех, что носят монахи.
   Веста потрогала робу и с удивлением поняла, что она сделана из тончайшей белой шерсти, видимо, из шерсти специальной породы венгерской овцы, считавшейся большой редкостью во всем мире.
   — В этом мне наверняка будет удобно, — улыбнулась Веста.
   Девочка помогла ей надеть рубашку, затем шерстяную робу.
   Веста завязала шнурок на поясе. Шерсть была такой тонкой, что одежда облегала ее изящное тело, подчеркивая небольшую грудь.
   Однако платье было немного длинновато. И тут Веста с ужасом увидела, что девочка опускается перед ней на колени с ножницами в руках, явно собираясь отрезать подол.
   — Не надо! — воскликнула она, но служанка сказала, что так велел достопочтенный суверен.
   — Это почти кощунство, — пробормотала Веста. Но, поскольку так велел граф, ей ничего не оставалось, как позволить служанке обрезать робу.
   — У меня же нет туфель, — вспомнила вдруг Веста, подумав о том, что неприлично спускаться к обеду босой.
   Но в этот момент в комнату вошла мать девочки. Она улыбнулась, глядя на одетую в белые одежды Весту.
   — Я принесла вам пару сандалий, благородная госпожа. Они не очень большие — я покупала их для своей младшей дочери, которой всего десять. Но маленькой ножке благородной госпожи они будут впору. Сандалии совсем новые — их еще не носили.
   — Вы так добры! — воскликнула Веста. — Я с удовольствием их надену!
   Это были простые сандалии из грубой кожи с ремешками вокруг щиколотки и на пальцах. Такие сандалии носили крестьяне Средиземноморья со времен Древней Греции.
   Но эти сандалии были сделаны для ребенка, и Веста чувствовала себя в них очень удобно.
   — Я должна что-то сделать со своими волосами, — забеспокоилась Веста, снова поворачиваясь к зеркалу над туалетным столиком.
   — Они еще не высохли, благородная госпожа, — сказала младшая служанка.
   Волосы действительно были немного влажными. Веста повязала их голубой лентой, став похожей на школьницу.
   Подвернув длинные рукава робы. Веста не без некоторого стеснения спустилась вниз.
   Теперь, когда у нее было время рассмотреть как следует обеденный зал, она увидела, что по его стенам развешаны оленьи рога разных размеров.
   Над камином висела голова большого медведя, гостиную тоже украшали оленьи рога.
   Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — эта комната принадлежит мужчине. Здесь были огромный камин и кожаный диван, но Весту интересовал сейчас только граф, стоявший рядом с камином.
   Он тоже переоделся, и Веста вдруг поняла, что впервые видит его облаченным в элегантный костюм, подобающий джентльмену.
   Белый шейный платок был повязан так же безукоризненно, как у лондонских денди. Вечерний сюртук из синего бархата и облегающие бледно-желтые панталоны тоже были скроены по последней моде.
   Граф выглядел совсем другим, так что Веста даже немного смутилась из-за своего необычного вида.
   Граф быстро пересек комнату, взял руки Весты и по очереди поднес их к губам.
   — Итак, вы чувствуете себя лучше? — спросил он.
   — Я… немного смущена, — ответила Веста. — Было так мило с вашей стороны прислать мне эту одежду, но…
   — Вы выглядите потрясающе! — перебил граф. — Ведь вы именно это хотели от меня услышать? Никогда не видел вас с распущенными волосами. Они так великолепны!
   — Вы смущаете меня еще больше, — запротестовала Веста. — Я так благодарна вам, что вы прислали мне эту чудесную робу, и мне очень жаль, что из-за меня ее пришлось испортить, подрезав подол.
   — К сожалению, в охотничьих домиках редко гостят женщины. Но даже если бы я привез сюда парижского кутюрье, он вряд ли изобрел бы наряд, который был бы вам более к лицу.
   Граф отошел к столику, стоявшему в углу комнаты, и налил Весте бокал вина.
   — Это гораздо вкуснее того, что мы пили вчера вечером.
   Веста пригубила золотистое вино и согласилась с ним. Граф смотрел на девушку, и выражение его глаз отчасти пугало Весту и одновременно приводило ее в восторг. Нервно поежившись, она еще раз оглядела комнату.
   — Здесь так… уютно, — сказала она. — И все же это — пристанище холостяка.
   — А вам есть, с чем сравнивать? — с улыбкой спросил граф.
   — Просто, по моим представлениям, именно так отделал бы комнату мужчина, чтобы она соответствовала его вкусам.
   — Да, это так, — сказал граф. — Я останавливался здесь много раз, но никогда рядом не было женщины, чтобы отвлечь меня от мыслей об охоте.
   — А теперь здесь я, — сказала Веста. — Вы будете чувствовать в воздухе мое… отвлекающее влияние, когда приедете сюда снова?
   — А вы уверены, что не приедете вместе со мной? — вопросом на вопрос ответил граф.
   Веста отвела взгляд и посмотрела на огонь в камине. Ни один из них ни на секунду не мог забыть об ответственном решении, которое предстояло принять Весте.
   Оно довлело над ними, словно дамоклов меч, заставляя Весту испытывать беспокойство и неуверенность, хотя в то же время она была вне себя от счастья из-за возможности побыть с графом наедине, снова поговорить с ним.
   — Расскажите мне, — попросила она, — почему слуги называют вас «достопочтенный суверен». Я никогда раньше не слышала такого звания.
   — Это по-венгерски. Означает высшую знатность рода. Жозеф, так зовут нашего слугу, и его жена рассказали мне, что раньше работали у одного знатного дворянина, который приехал в Катонию из Венгрии, как и многие дворяне этой страны.
   — Я всегда мечтала познакомиться с венграми, — заявила Веста. — Я столько о них слышала!
   — Что же именно вы слышали? — полюбопытствовал граф.
   — Что они очень хорошие наездники, — ответила Веста, вспоминая рассказы помощника премьер-министра.
   — А вам не говорили, что они замечательные любовники? — спросил граф.
   Щеки девушки залились краской.
   — Есть одна венгерская песня, — как ни в чем не бывало продолжал граф, — в которой поется, что наши мужчины страстны, галантны, мужественны, но они умеют быть нежными и внимательными с теми, кого любят.