– В этих краях рано темнеет, и я не собираюсь опять вести машину ночью по горной дороге, – сказал Таггарт.
   – В нашей деревне есть хорошая гостиница, я позвоню Молли и зарезервирую для вас номер. У них чудесная кухня...
   – Не трудитесь, мисс Синклер, я думаю, что и в замке для меня найдется уголок, – улыбнувшись, перебил ее Таггарт. – Возможно, я не знаю всех деталей, но уверен, что кое-что здесь мне все-таки принадлежит.
   Мойра скрестила руки на груди и полоснула его холодным взглядом.
   – И не нужно так на меня смотреть, особого гостеприимства на этот раз я от вас не ожидаю. – Не обращая внимания на ее оскорбленное лицо, он молча прошел мимо нее и добавил: – Я привык спать в походных условиях и на комфорт не рассчитываю.
   – Хорошо, – сказала Мойра, догнав его возле входной двери. – Тогда я оставлю вас на ночь в пыточной камере. Вам, Морганам, не привыкать к подобным помещениям. Добро пожаловать в замок Баллантре!
   Почему-то эта шутка не показалась Таггарту забавной.

Глава 12

   Мойра повела Таггарта сначала вверх по винтовой лестнице, потом по широкому коридору, вдоль стен которого стояли впритык стеллажи с книгами, в главный корпус. Но не в свою спальню, куда мечтала его затащить еще час назад для продолжения безумства прошлой ночи, а в большую гостиную, давно уже пустовавшую ввиду отсутствия гостей. А ведь были времена, когда здесь толпилась шикарно одетая публика, сновала с подносами прислуга, звучала приятная музыка, пахло дорогой парфюмерией, воском и коньяком. Теперь же в этом роскошном зале царило унылое запустение, пахнущее тленом, в углах висела паутина, а мебель покрывалась пылью.
   И вот в такой гнетущей атмосфере она, Мойра Синклер, собиралась беседовать со старшим сыном своего скончавшегося американского благодетеля. Что же послужило причиной их отчуждения? Да и вообще, как такое возможно, чтобы сын многие годы игнорировал своего смертельно больного отца? Это не укладывалось у Мойры в голове, и она хотела как можно быстрее услышать от гостя внятное объяснение как в связи с необычной ситуацией в семье американских Морганов, так и по поводу заблуждения Таггарта-младшего относительно его прав на Баллантре. Лично она до сих пор пребывала в твердой уверенности, что спустя несколько недель станет единственной хозяйкой всего имения – таким, во всяком случае, был их уговор с покойным. «Ну, ничего, – подумала Мойра, распахнув двери зала, – сейчас это недоразумение прояснится, главное – сохранять спокойствие во время разговора».
   Высокие потолки помещения, узкие окна и огромный камин создавали у впервые очутившегося здесь ощущение, что лучше говорить потише, чтобы эхо не разнесло звуки по всему замку.
   – Вы умеете разжигать огонь? – спросила Мойра, обернувшись.
   – Конечно, при наличии необходимых для этого материалов, – чуть заметно улыбнувшись, ответил гость.
   – Дрова в камине есть, – сказала она, – вам остается их только разжечь. Вы найдете все необходимое для этого на специальной подставке в углу. А я тем временем схожу за своими бумагами, это займет всего несколько минут. Осваивайтесь, чувствуйте себя как дома.
   Таггарт недоуменно вскинул брови и пожал плечами, как бы говоря этим жестом, что иначе и быть не может, поскольку это и его дом.
   Мойра повернулась к нему спиной и поспешила выйти в коридор, прежде чем он мог заметить на ее лице гримасу досады. Ее трясло от злости, она была возмущена такой самоуверенностью незваного гостя, нежелающего понять, что он глубоко заблуждается. Ноги сами принесли ее к проходу, ведущему к лестнице в подземный тоннель.
   Шумно дыша от праведного негодования и спешки, Мойра быстро прошла по нему в северную башню, поднялась в кабинет и достала из нижнего ящика своей картотеки нужную папку с документами. Помимо оригинала подписанного договора, в ней хранились квитанции банковских вкладов, подтверждающих ежемесячные взносы Таггарта-старшего, и банковские расписки в получении ею займов, обеспеченных этими денежными переводами. В отдельном кармашке Мойра хранила его письма. Они-то и стали причиной ее кратковременной задержки в кабинете. Задумчиво шевеля губами и морща лоб, Мойра некоторое время размышляла, стоит ли показывать их сыну человека, памятью которого она так дорожила. С одной стороны, письма в случае необходимости могли стать подтверждением их добрых отношений и соглашений с американским партнером, но с другой – ей не хотелось знакомить его неблагодарного отпрыска с теми пассажами, которые не предназначались для посторонних глаз и были особенно ей дороги. Нет, решила с тяжелым вздохом Мойра, Таггарту-младшему незачем читать откровенные письма своего отца, сын все равно не разделит его чувств и не поймет его мудрых советов.
   Она сунула папку под мышку и спустилась в подземный ход, освещая себе путь фонарем. Теперь ее мысли целиком заняла непостижимая для ее ума перемена, происшедшая с ожидавшим ее в гостиной мужчиной. Как получилось, что он из обаятельного и забавного джентльмена, сумевшего овладеть ею в поразительно короткий срок, превратился в угрюмого и недружелюбного зануду, покушающегося на ее владения? Не следует ли искать корни такой метаморфозы в его трудном детстве? Быть может, раскол между детьми, рано потерявшими мать, и убитым горем отцом произошел, когда его супруга умерла? Пусть даже так, с горечью подумала она, и все-таки за столько лет они могли бы помириться! Но нет, даже смертельный недуг не изменил их отношения. Мойра закусила губу, сожалея об этом, и прибавила шагу.
   Конечно, в определенном смысле Таггарт-младший был прав, резонно указав ей, что она практически ничего не знает об отношениях его отца со своими сыновьями и поэтому не вправе высказывать какие-то суждения об этом. Очевидно, дети Таггарта-старшего не случайно покинули один за другим отчий дом и зажили самостоятельно. Но неужели причина их разрыва с отцом была настолько ужасна? В конце концов, все мужчины порой бывают излишне непреклонны в своих решениях, грубоваты, скрытны и эгоистичны. Однако же родственники им это обычно прощают.
   Мойру Таггарт-старший подкупил своими глубокими суждениями о жизни, любопытными замечаниями о своих знакомых и близких, ценными философскими мыслями, умением емко и кратко излагать их. Он делился с ней своими впечатлениями о судебных процессах, которые вел, воспоминаниями о своих студенческих годах и важных вехах своей карьеры, рассуждая о преимуществах американской судебной системы. И хотя многое из написанного им ей было непонятно, она всегда поражалась его огромной эрудиции и восхищалась его писательским талантом.
   С особым интересом она читала его рассказы о долине Рогз-Холлоу и ее обитателях, чьи фамилии ей о многом говорили, – Рамзи и Синклерах, соседях Морганов. Таггарт-старший высоко оценивал достоинства Мака Рамзи, ровесника его сына, ставшего шерифом города. О собственных же детях судья Морган особенно не распространялся, видимо, это была слишком болезненная для него тема. Мойра поняла, что лучше не сыпать ему соль на рану, и не обременяла его нескромными вопросами. Странная трактовка семейной истории Морганов, которую дал, пусть и в запальчивости, Таггарт-младший, стала для Мойры полной неожиданностью.
   Вот почему любопытство снедало ее тем сильнее, чем выше поднималась она по ступеням лестницы, ведущей из подземелья в основную часть замка. Мойра и сама не ожидала, что в ней вспыхнет такой неподдельный интерес к семейным тайнам клана Морганов, один из последних представителей которых ожидал ее в большой гостиной возле камина. Сама того не замечая, она бормотала на ходу себе под нос:
   – Нет, он проделал этот неблизкий путь из Америки вовсе не от безделья. И не из праздного любопытства решил взглянуть на свое предполагаемое наследство, прежде чем его продать. А что, если он и в самом деле выселит меня из замка?
   Она отогнала нелепые предположения и, стиснув зубы, почти бегом одолела последний пролет. Да какое это имеет значение, что он задумал, в конце концов? У него нет абсолютно никаких прав ни на один камень Баллантре. И продавать что-либо из ее родового наследия он не вправе. Сейчас она ему это объяснит...
   Мойра расправила плечи и попыталась придать своему раскрасневшемуся от бега лицу дружелюбное выражение, готовясь очень вежливо, подробно и аргументированно растолковать упрямому и алчному претенденту на ее законные владения, что иного выбора, кроме как либо продлить договор аренды, заключенный с ней его отцом, либо убраться отсюда восвояси, у него нет. И только по доброте душевной она позволит ему, если он этого захочет, остаться в замке на одну ночь.
   – Ну, по-моему, я все с собой захватила! – бодро воскликнула Мойра, войдя наконец в зал. К своему неописуемому удивлению, она обнаружила, что гостиная пуста. Она позвала его по имени, но ей многократно ответило только гулкое эхо – Таггарт, Таг, Та...
   Мойра в панике выскочила в коридор и снова окликнула его. Но безуспешно.
   Не услышать ее было просто невозможно. Тогда куда же он подевался? Забыл что-то в машине и вернулся к ней? Вряд ли, одному ему было не найти туда дорогу, тем более в сумерках: электрическое освещение имелось далеко не во всех помещениях огромного замка, в его закоулках легко было потеряться. Мойра включила фонарь и отправилась на поиски легкомысленного гостя, то и дело останавливаясь и окликая его.
   В конце концов она очутилась у двери черного хода. Та оказалась запертой изнутри на засов. Сквозь мутные стекла было видно, что возле грузовичка нет ни души. Куда же американец запропастился? Неужели рискнул в одиночку добраться до главного входа. Мойра в сердцах чертыхнулась и пошла туда по лабиринту коридоров и проходов. Вдруг из мрака ниши на лестничной площадке возникла темная фигура. Мойра в испуге шарахнулась в сторону, чуть было не выронив из рук тяжелый фонарь.
   – Что это вы тут блуждаете? – спросил Таггарт и взял ее за локоть, чтобы она не упала. – Я пошел искать туалет и заблудился. Поразительно, как вам удается ориентироваться в этих катакомбах! И вообще здесь у вас жутковато: повсюду шныряют мыши и крысы, снуют тараканы и пауки. Только привидений и вампиров не хватает. Или они появятся после полуночи? Если не секрет, где все-таки расположен действующий туалет? Или они все у вас закрыты на ремонт?
   – В замке двадцать уборных, однако в этой части здания ни одна из них не функционирует, – прочистив горло, сказала Мойра и высвободила руку.
   – Как и электрическое освещение. Очень мило. Вы весьма экономно расходовали средства, выделяемые регулярно на ремонт замка моим почившим отцом, – язвительно заметил Таггарт.
   – Однако это не помешало вам и без освещения забраться черт знает куда. Мы с вами находимся в южном крыле здания.
   – Я прекрасно вижу в темноте, – невозмутимо сказал он. – А вы разве до сих пор этого еще не поняли?
   Разговор начинал принимать опасный для нее оборот.
   – У вас завидное чувство юмора, – попыталась обратить обмен колкостями в шутку Мойра. – Вы не теряете его даже в критической ситуации. Должна сказать, что вам сильно повезло, что вы не свернули себе шею и не переломали ноги, блуждая по замку в поисках действующего туалета.
   – Раз вы настолько заботливы, позвольте мне подойти к вам поближе и взять вас под руку, – не преминул воспользоваться случаем Таггарт и подошел к ней вплотную, почти касаясь ее своим телом.
   Она вдруг задрожала и замерла, почувствовав предательскую слабость в коленях. Голова ее стала наполняться туманом, а соски твердеть. Но высвободить свою руку она почему-то не спешила, как и попятиться. Каким-то странным, осевшим голосом она пролепетала:
   – Здесь, в помещениях нижнего этажа, всегда темно и прохладно. А в подземелье вообще полный мрак, и я стараюсь пореже туда спускаться. Подвалы сохранились в своем первозданном виде, как и основание северной башни, их не переделывали с шестнадцатого века, то есть с эпохи правления Синклера-первого. Его преемники переустраивали главным образом жилые помещения и службы. И в результате получилось невероятное смешение архитектурных стилей, с причудливыми лесенками, извилистыми коридорами, темными закоулками, обескураживающими тупиками, излишними нишами и...
   – Абсолютно необходимыми альковами, – пошутил Таггарт. – Кстати, нельзя ли взглянуть на ваш будуар?
   Он бессовестно заигрывал с ней, зажав ее в темном углу в полуподвале пустого дома, но, как ни странно, ей было это даже приятно. Однако за десять часов, минувших со времени ее поспешного бегства из гостиницы, к чувствам, которые она испытывала к этому неординарному мужчине, прибавилась и подозрительность. Пытаясь не обращать внимания на внезапный жар, охвативший ее с головы до пят, Мойра грудным, чувственным голосом спросила:
   – Зачем вы так?
   – Как «так»? – притворился непонимающим он, едва ли не упираясь в низ ее живота своим напрягшимся мужским естеством.
   Звон, вдруг возникший у нее в ушах, стал оглушительным, внутри у нее все таяло и дрожало. Но все же у нее хватило смелости и сил пояснить:
   – Зачем вы меня соблазняете? Ведь еще недавно вы едва ли не открыто обвинили меня в попытке облапошить доверчивого старичка и выудить у него как можно больше денег.
   – Разве? – Таггарт погладил ее ладонями по плечам. – Вы просто неправильно меня поняли. Но теперь, как мне кажется, нам будет легче достичь взаимного понимания, разумеется, к нашему общему удовлетворению...
   Мойра нервно повела плечами, тщетно борясь с усиливающимся вожделением, и деланно рассмеялась ему в лицо:
   – А вы, оказывается, пока не растеряли в своих джунглях все джентльменские манеры! Не думала, что вы такой умелый сердцеед!
   Говоря это, она попятилась, но уперлась спиной в стену и была вынуждена расслабиться. Таггарт снова встал вплотную к ней, и она, чуть дыша, сказала:
   – Так вы, я вижу, неплохо разбираетесь в психологии женщины. И если грубый натиск и оскорбления на нее не действуют, вы не задумываясь пускаете в ход свое обаяние!
   – Вы считаете, что в данном случае мне это поможет? – вкрадчиво спросил он.
   – Вы еще тот фрукт! – выдохнула Мойра с улыбкой.
   – Вы тоже та еще штучка! – ответил он, не сводя взгляда с ее пухлых губ.
   У нее еще оставался шанс извернуться и убежать, оставив его наедине со всеми тайнами и явными обитателями подземелья – привидениями, грызунами и насекомыми. Но в этом случае она бы потеряла контроль над ситуацией и выставила бы себя в нелепом свете. Мойра благоразумно воздержалась от резких телодвижений и была вознаграждена за это.
   Ироничная улыбка Таггарта погасла, взгляд же стал значительно более серьезным и пристальным. Очевидно, он понял, что пора пояснить свои намерения, и спокойно промолвил:
   – Клянусь честью, что сам толком не понимаю, что здесь творится. Возможно, мне следовало более тщательно и вдумчиво прочитать документы. Но меня тогда отвлекли совершенно другие аспекты наследства. Баллантре пока остается для меня загадкой, над которой необходимо основательно поломать голову.
   Ни один мускул не дрогнул при этом на его мужественном лице, поэтому Мойра не сумела даже предположить, что бы ему хотелось услышать от нее. В холле служебного хода, стоя на сквозняке, они наговорили друг другу массу колкостей и обидных вещей. Но несмотря на это, ей почему-то хотелось верить, что он в действительности лучше, чем она раньше думала о нем, огулом сочтя всех сыновей Таггарта бесчувственными негодяями. Несомненно, такая перемена в ее настроении произошла под воздействием нескольких бурных оргазмов. Дав себе слово непременно поразмышлять об этом позже, Мойра сделала попытку повернуть его высказывание в свою пользу и спросила:
   – Следовательно, вы признаете, что поторопились с предъявлением претензии на владение чем-либо в Баллантре?
   – Ничего подобного я не имел в виду! – воскликнул, к ее огорчению, он. – Мик абсолютно четко обрисовал мне ситуацию. Мой отец мало кому доверял, но уж если кто-то и удостаивался такой чести, то заслуженно.
   Мойра отнесла эти слова на свой счет и смягчилась, преисполнившись благодарности к покойному за оказанную ей честь. А кому не лестно быть избранным? Знать, что твой труд оценен по достоинству? Верить, что и впредь тебе будут сопутствовать уважение и успех?
   – Я не сомневаюсь, что нам удастся обо всем договориться, – сказала с теплой улыбкой она.
   – Я тоже так считаю, – сказал Таггарт, однако остался стоять на прежнем месте, как и Мойра, хотя весьма стесненные обстоятельства их разговора не соответствовали степени его серьезности.
   – Вы были правы, говоря, что мне фактически ничего не известно о ваших отношениях с отцом, – торопливо прошептала Мойра, охваченная приливом доброжелательности и сексуального волнения. – Но я бесконечно благодарна вашему покойному отцу за то, что он протянул мне руку помощи в роковую для меня минуту, когда я уже отчаялась сохранить самые дорогие для меня вещи. Возможно, мы с вами оба заблуждаемся на его счет, каждый по своим причинам. Вдвоем нам будет легче составить объективную картину. Вы так не считаете? – Она пытливо взглянула на Таггарта, но он лишь многозначительно хмыкнул и кивнул. Однако даже это было расценено ею как добрый знак, и она с воодушевлением предложила: – Давайте не будем лишний раз его упоминать, а лучше сосредоточимся на конкретных юридических вопросах, к которым мы оба имеем непосредственное отношение.
   – Согласен! – сказал Таггарт и погладил ее ладонью по руке так, что у Мойры по спине побежали мурашки.
   Этот мужчина с каждой минутой все сильнее заинтриговывал ее своими непредсказуемыми жестами и поступками. Он то ощетинивался и сворачивался в клубок, словно колючий еж, то смотрел на нее доверчиво и ласково, как теленок. Но размышлять о странностях его натуры сейчас ей не хотелось, да и ее состояние совершенно не располагало к глубокому психоанализу.
   – Из-за вас я постоянно теряю нить разговора, – посетовала вслух она, сама того не желая.
   Его рука скользнула выше по ее плечу, легла ей на шею. Теребя пальцами пряди ее волос, Таггарт сверлил ее гипнотизирующим взглядом, храня при этом полное молчание.
   – Что вы со мной делаете? – осевшим голосом произнесла она. – Надеетесь таким образом склонить меня к пересмотру условий контракта? Вы коварный искуситель! Настоящий библейский змей! Вам не миновать небесной кары!
   – Возможно, – сказал с ухмылкой он. – Но я имею право на снисхождение, ибо сам не ведаю, что творю. Мои руки сами, помимо моей воли, рвутся вас ласкать. И не только они...
   – Я заметила это, – сказала Мойра, остро ощущая напряженность его мужского естества низом своего живота. – Не пора ли нам покинуть это место, оказывающее на вас такое странное воздействие? И перебраться в более спокойное?
   – Это вряд ли что-либо изменит, – возразил он, вешая фонарь на крюк, вделанный в стену у нее над головой. – К тому же здесь достаточно уютно. – Он сжал ее лицо ладонями.
   Мойра запрокинула голову и непроизвольно раскрыла рот, подставляя губы для долгого и жаркого поцелуя, который сам собой перерастет в буйный коитус, как она втайне надеялась. Внутри у нее закипал вулкан желания, готовый вырваться наружу. Но Таггарт почему-то не торопился войти в нее.
   Их жаркий поцелуй, как ей показалось, длился уже целую вечность. Наконец Таггарт закрыл глаза, обрамленные длинными ресницами, и прошептал:
   – Остановите меня, я собой не владею...
   Но не успела Мойра сообразить, приказ ли это либо просьба, как он снова запечатал ей рот поцелуем и крепче прижался к ней всем своим напрягшимся телом. Мойра даже не поняла, то ли она сама ему отдалась, то ли он овладел ею в мгновение ока, но только он начал уверенно и мощно работать торсом, доставляя ей неземное удовольствие.
   На этот раз его толчки не были похожи на дикарскую пляску, но они совершенно лишили ее рассудка. То пронзая ее почти насквозь своим несгибаемым фаллосом, то вновь извлекая его из ее бурлящего лона, Таггарт вынуждал Мойру сладострастно стонать и умолять его любить ее вновь и вновь. Бедра Таггарта заходили ходуном, она же крепче стиснула ногами его могучий торс и впилась пальцами в его широкие мускулистые плечи, не заботясь о том, будет ли он уважать ее после этого.
   Как ему удавалось без особого труда совершенно ее обезоруживать и лишать не только самоуважения, но и самоконтроля? Почему она зверела, лишь только его мужское естество входило в нее до упора? А самое любопытное, почему все это происходило именно в позиции «стоя», возле холодной кирпичной стены? Отчаявшись найти ответы на эти головоломные вопросы, Мойра принялась скакать на чреслах Таггарта с нечеловеческой силой, стукаясь об стену копчиком и затылком так, будто бы стремилась пробить в ней брешь. Таггарт усилил свой мужской натиск.
   Все сомнения и колебания казались ей в этот момент эфемерными, истинную ценность имели только эти дикарские ласки – их губы, слившиеся в поцелуи, тела, ставшие единым целым, его мужское орудие, вибрирующее в тисках ее женственности, словно отбойный молоток. Могла ли она в таком экстазе еще и думать о последствиях? Могла ли колебаться, испытывая оргазм?
   И Мойра не подумала о них, когда с грудным стоном исступленно задергалась, закатив к сводам замка глаза.
   – О Боже! – прохрипел тот, чьи бедра она ловко оседлала, и тоже содрогнулся в сладостной конвульсии. – Что я натворил... – Он перевел дух, поставил ее ногами на пол и, повернувшись к ней спиной, стал приводить себя в порядок. – Извините, – наконец добавил он.
   – Любопытно узнать, за что конкретно? – насмешливо поинтересовалась Мойра, поправляя на себе одежду.
   – За неджентльменское поведение, – ответил он и рассмеялся.
   – Я тоже вела себя не совсем так, как это приличествует леди, – язвительно напомнила ему Мойра.
   Таггарт повернулся к ней лицом, припал к стене спиной и широко расставил ноги.
   – Я не должен был сюда приезжать, – сказал он, мотая всклокоченной головой. – Вы были правы, говоря, что мне здесь нечего делать. Я только все разрушаю, порчу жизнь и вам, и себе. Видит Бог, я должен был снова заняться своим любимым делом, а не вторгаться бесцеремонно туда, куда меня не приглашали, в погоне за химерами. Несомненно, сумасбродство передалось мне от моего папаши вместе с генами...
   Он закрыл глаза, уронил вдоль туловища руки и замолчал, уйдя в свой внутренний мир, таинственный и загадочный.
   Мойра сложила на груди руки, окинула его подозрительным взглядом и сказала:
   – Да что вы такое там бормочете? Успокойтесь! Мы ведь уже договорились не вспоминать всуе вашего отца! Насчет химер – это вам виднее, но лично мне ваша бесцеремонность в определенном смысле понравилась.
   – Вы шутите? – спросил он, приоткрыв глаза.
   – Нет, я говорю вполне серьезно. Мужчина рожден для вторжения, но не всем дано делать это с блеском. Так что не убивайтесь, уж так устроен этот жестокий мир.
   – В этом вы правы, пожалуй, – сказал он, снова закрыв глаза. – Честно говоря, я знаю, что вам это не просто понравилось, а даже очень... – Он улыбнулся. – Можете не комментировать.
   – Вы неисправимый негодяй! – воскликнула Мойра и рассмеялась. – Очевидно, не я первая говорю вам комплименты. И многих женщин вам довелось ошеломить своей несомненной мужественностью?
   – Признаться, не считал. Но знаю точно, что большинству из них не дано ошеломлять своих партнеров своим умением целоваться и лишать их рассудка своей красотой.
   У Мойры дух перехватило от этих слов, и от волнения она не смогла сказать ему в ответ ничего умнее, чем «спасибо».
   Таггарт открыл глаза и смерил ее изучающим взглядом. Мойре даже стало от него чуточку не по себе. Что за странные отношения возникли между ними? Это было нечто большее, чем животная страсть. Этот мужчина затронул какую-то глубинную струнку в ее душе, и чувства, разбуженные им, оказались гораздо сильнее сексуального влечения. Мойра зябко передернула плечами и сказала, обводя взглядом нишу, в которой они находились:
   – Кажется, у нас уже становится традицией выяснять отношения в тесных помещениях.
   Губы Таггарта медленно растянулись в самодовольной улыбке, он не сдержался и, запрокинув голову, расхохотался, да так, что ожерелье из крокодильих зубов впилось ему в кадык.
   – Именно это и придает нашим встречам особую прелесть, – наконец сказал он. – Лично у меня от этих тесных местечек остались самые приятные впечатления. Буду рад посетить их вновь.
   Мойра густо покраснела, но тоже не смогла сдержать улыбку, вдруг почувствовав, как жар расползается по всему телу. Она выдержала многозначительную паузу и сказала:
   – Очевидно, я не вправе упрекать вас за чрезмерную прямолинейность? Ведь я сама спровоцировала вас. Откровенно говоря, эта ваша особенность мне даже импонирует.
   – Только она? – лукаво прищурившись, спросил он. – Неужели у меня нет и других достоинств?
   Мойра выразительно посмотрела на его мужское достоинство и, подняв от ширинки взгляд, ответила не моргнув глазом:
   – Отчего же? Еще одно, несомненно, есть.
   – Сдаюсь, – сказал Таггарт, уронив голову в деланном поклоне.
   Какой же он все-таки потрясающий самец, подумала с замирающим от страсти сердцем Мойра. Настоящий мужчина, сильный, красивый, лохматый, темпераментный! И не подумаешь, что он большой ученый, пока не пообщаешься с ним подольше. С виду простой и неприхотливый, он тем не менее умел многозначительно помалкивать, говорить на любую тему со знанием дела, одним лишь взглядом заставлять своего оппонента умолкать. А главное – ему легко удавалось подчинять ее, Мойру Синклер, своей воле. Внимательно рассматривая Таггарта-младшего, она вдруг осознала, что, помимо всех своих редких внешних и внутренних качеств, он обладает еще какой-то невидимой таинственной аурой. В его гипнотизирующем взгляде чувствовалась напряженная работа мысли. Порой же, особенно когда он говорил о своем отце, в его глазах читалась тоска бесконечно одинокого человека.