Казанцев Кирилл. Ставок больше нет

   Но почему-то Федору Михайловичу было неспокойно. Ощущение присутствия во всем происходящем какой-то неправильности не оставляло его. Этот потерпевший, Мацкевич, оказался слишком молодым и на серьезного, денежного предпринимателя вовсе даже не походил. И немногочисленные чеченцы из группировки Резаного, которых удалось взять целыми и невредимыми... ну или почти невредимыми... Так вот, вели они себя не так, как должны были бы вести в подобной ситуации. Странно...
   Короче, неизвестно почему, но только Сумина терзало нехорошее предчувствие того, что Дело о похищении Мацкевича еще не завершено и будут в нем еще неприятные сюрпризы.
   Бросив в сторону "терпилы" еще один задумчивый взгляд, Сумин встал с места и вышел в коридор. По центральной лестнице поднялся на четвертый этаж здания УВД и остановился перед дверью без номера или таблички. Зачем-то оглянулся по сторонам и выбил на дверном полотне короткую дробь.
   – Войдите! – откликнулись из-за двери. Сумин толкнул тяжелую створку...
   Обосновавшиеся в этом кабинете офицеры занимали должности нижестоящие и являлись подчиненными Сумина. В какой-то степени... Это если подходить формально. На самом же деле обитатели кабинета без номера представляли некое "государство в государстве", структуру, полностью автономную и засекреченную даже для своих... Этот кабинет занимала служба безопасности ОПУ. Единственные люди подразделения, которых не просто знали в лицо, но которые могли хотя бы иногда надевать форму, не боясь вызвать недоумение близких знакомых и родственников. Легалы... Своего рода буфер, связующее звено между теми, кто постоянно работает «с открытым забралом», и теми, кому и жить-то приходится «под легендой».
   – Федор Михайлович... – Один из присутствующих в кабинете, тот, что сидел прямо напротив входной двери, начал приподниматься навстречу входящему начальнику. Уважал... В свое время, до того, как ему предложили перейти в ОПУ при УВД, Сергей Тагоров работал в УУР под началом Сумина. И, кстати, сыщиком был далеко не самым худшим.
   – Здравствуй, Сережа. – Сумин жестом попросил опера оставаться на месте. Подошел сам, протянул руку. После рукопожатия взглядом смерил расстояние до второго обитателя кабинета и, не став к нему подходить, просто коротко кивнул в знак приветствия.
   – Присаживайтесь. – Тагоров легонечко качнул открытой ладонью в сторону стоящих у стеночки стульев.
   – Да уж, присяду. – Сумин грузно опустился на тот, что стоял ближе всех к столу. Оперся рукой на крышку стола, забарабанил по ней пальцами, отбивая какой-то ритм. Подчеркнуто неторопливо огляделся по сторонам, оценивая интерьер кабинета.
   – А неплохо устроились, – сказал, ни к кому конкретно не обращаясь. – Комфортно.
   Тагоров в ответ просто пожал плечами. Он не торопил бывшего начальника. Умел ждать.
   – Дело у меня есть, – все так же безадресно, в пространство сказал Сумин.
   – Всегда пожалуйста, – с готовностью согласился Тагоров.
   Но только Сумин не спешил задавать какие-то вопросы. Продолжал изучение голых стен кабинета. По большому счету, он и сам не знал толком, чего хочет получить от этого разговора.
   – Кто из вашихработал по делу Мацкевича? – поинтересовался начальник УУР через некоторое время, когда уже «держать паузу» стало просто неприличным.
   – Это по похищению? – уточнил Тагоров.
   – Ну да.
   – Бригада Кутикова.
   – А как бы с бригадиром поговорить? – закинул удочку Сумин.
   – Лично – никак, – развел руками Тагоров. – Сейчас все наши – на Александра Матросова... Работают. Вдруг кто ушел...
   – Понятно, – кивнул Сумин. Есть такая привычка в родной милиции – после драки махать кулаками с удвоенной силой и забрасывать шапками все, что имеет неосторожность появиться в поле зрения.
   – Но вполне возможно связаться с ним по телефону, – продолжал Тагоров. – Если, конечно, вы сочтете возможным говорить.
   – А почему бы и нет? – спросил Сумин сам у себя. – Давай.
   – Одну минуту. – Сергей коротко кивнул своему напарнику. Тот быстро набрал какой-то телефонный номер, дождался ответа.
   – Андрей Борисович? Это Слепнев. С вами хотел бы поговорить Федор Михайлович Сумин.
   – Здорово, Андрей. – Бригадира Сумин знал давненько. Приходилось работать совместно. В одной связке.
   – Привет, Михалыч! – откликнулся Кутиков. – Чего хотел?..
   – Тут такое дело. – Торопливость собеседника Сумин воспринял спокойно. Работает человек. А он его сейчас отвлекает. – По делу Мацкевича. Кто из твоихв ночь перед передачей денег работал адрес?..
   – Кто? Да я сам и работал! – быстро отозвался Кутиков. – А что?
   – Вы там кого-нибудь видели? Ну... – Сумин еще пытался более конкретно сформулировать вопрос, но Кутиков уже отвечал. Все понял без лишнего словоблудия.
   – Короче, Михалыч, мы там никого не видели. При мне в подъезд никто не входил. Потом зазвенело стекло, охранники расхватали автоматы и ворвались в подъезд. Потом подъехала группа из РОВД.
   – Значит, никто так и не вышел? – уточнил Сумин.
   – Из тех, кто представлялбы интерес, – никто. Отвечаю, – отозвался Кутиков. – Да и не прошли бы они мимо ребят. Там же ОМОН, охрана. Целая куча.
   – Ясненько, – пробормотал Сумин, хотя никакой ясности еще не было. Так, намеки... – Ну, спасибо, Андрей! Удачи тебе!
   – И тебе того же, Михалыч! – В трубке зазвучали короткие гудки.
   – Спасибо. – Начальник УУР передал телефонную трубку напарнику Тагорова.
   – Да не за что, – ответил тот.
   – Есть за что, – поправил его Федор Михайлович. – Ладно, пойду я, ребята.
   – Всего доброго! – И сам Тагоров, а глядя на него, и его молодой напарник в знак уважения встали с мест, когда Сумин покидал кабинет.
   На площадке второго, "своего" этажа Сумин лицом к лицу столкнулся с Аркашей Борисовым. Молодой "важняк" направлялся в сторону выхода из здания УВД.
   – И куда же это ты намылился? – поинтересовался начальник УУР, загородив проход следователю.
   – Домой, – сообщил Борисов. – Устал сегодня как собака... Спать хочу.
   – Подожди-ка! – Сумина неприятно задело такое отношение следователя к своим обязанностям. – У нас же задержанные чечены! Надо же с ними работать!
   – Этим делом будут заниматься другие. – Борисов чуть качнул головой куда-то в сторону. – Это ихкомпетенция.
   – Стоп, стоп, стоп! – возмутился Сумин. – Аркаша, эти чечены проходят не только по их, но и по нашемуделу! По твоему!
   – Федор Михайлович, – следователь смотрел с какой-то непонятной жалостью, – по заключению лингвистической экспертизы, звонивший не является лицом кавказской национальности. Больше того – его акцент не принадлежит и кому-нибудь из уроженцев среднеазиатских регионов.
   – Как это?!
   – А вот так, – развел руками Борисов. – Имитация. Причем не самая лучшая. Так что чеченцы к этому делу никакого отношения не имеют.
   – А освобожденный заложник?! Мацкевич?! Откуда он у них взялся?!
   – Федор Михайлович, – следователь сокрушенно покачал головой, – с чего же это вы взяли, что освобожденный заложник Мацкевич? Кто вам эту глупость сказал?..
   – Не понял. – Сумин запнулся. – А кто же он?
   – А вы в свой кабинет пройдите, – посоветовал Борисов. – Там все и узнаете. А мне, извините, пора. Спать хочу.
   "Важняк" развернулся и направился к выходу. Сумин смотрел ему вслед до тех пор, пока он не вышел из здания УВД. А потом направился в свой кабинет.

2

   – Я хочу знать, что значит вся эта провокация! – Голос Ани дрожал на предельно высокой ноте, лицо пошло некрасивыми красными пятнами, руки были сжаты в кулачки так, что даже костяшки пальцев побелели!
   Женщина с ненавистью смотрела на сидящего в уголке парня, зябко кутавшегося в плед. Казалось, еще вот-вот – и в глаза вцепится. Правда, вопрос был адресован не этому индивидууму, в котором Скопцов хоть и с трудом, но все-таки опознал своего, так сказать, знакомого. Того самого, которого он утром столь неловко повалял по асфальту. Конечно, с тех пор в смазливую физиономию этого парня кто-то очень старательно внес некоторые изменения, но все равно этот тип при некоторой доле желания оставался вполне узнаваем.
   – Я еще раз спрашиваю – что значит эта провокация?! – Если бы можно было испепелить человека взглядом, то избитый кем-то молодец уже сгорел бы раз как минимум шесть. Но Аня какими-то паранормальными способностями не обладала, поэтому он только вжимал голову в плечи да блудливо прятал глаза. Зато все остальные, присутствующие в этом кабинете, пребывали в растерянности. Кстати, никого из тех, кто был бы хоть немного знаком Скопцову, здесь не было.
   – А вы внимательно посмотрите, – несмело посоветовал один из присутствующих, молодой крепкий парень в короткой кожаной куртке. – Получше.
   Истину говорят, что молчание – золото. И этому парню тоже было бы намного лучше, если бы он промолчал.
   За несколько секунд Аня, как дерзкий и талантливый живописец, используя яркие, сочные мазки, в предельно простой и доступной форме сообщила этому молодому человеку все, что она думает о российской милиции в целом и лично о нем, о его деловых и умственных качествах, а также сексуальных пристрастиях – в частности...
   Парень, выслушивая эту отповедь, только краснел и бледнел. Скопцов, наблюдая за происходящим, едва удерживался от того, чтобы не расхохотаться громко, вслух. Складывающаяся ситуация его только забавляла, не более того.
   Впрочем, остальные опера, находящиеся в этом кабинете, веселье не поддерживали. Они прекрасно понимали, что где-то допустили какой-то промах. Но пока еще не разобрались, в чем же именно этот промах заключался. И потому вмешиваться в происходящее не спешили.
   – Я закурю? – Василий довольно нахально, не спрашивая разрешения присесть, придвинул стоящий у стены стул к одному из столов, на крышке которого стояла полная окурков пепельница.
   – Угу... – Сидящий за столом молодой человек угрюмо покосился на журналиста – как-никак, а все же сопровождающий скандалистки! – но возражать не стал. Даже пододвинул пепельницу чуть поближе.
   Развалившись на стуле в свободной позе, Скопцов закурил. Возможно, это покажется странным, но никаких других чувств, кроме любопытства – и каким же образом милая дама будет выпутываться из столь пикантной ситуации (а к широкой огласке своих отношений с этим побитым типом она явно не стремилась )? – он не испытывал. Ну разве что еще усталость.
   Взглядом стороннего наблюдателя он отметил, что Анин порыв потихонечку выдыхается, вся ее горячность сходит на нет. И вообще, по большому счету, весь этот скандал вылился из растерянности. Сейчас же, прекрасно понимая, что рано или поздно, а объясняться все равно придется, Аня затравленно и растерянно оглядывалась по сторонам в поисках защиты и поддержки, которую лично он ей никоим образом оказывать не собирался. Спасение утопающих, как известно, – дело рук самих утопающих. Вот так.
   Василий и сигарету-то докурить не успел, как в кабинет вошел Федор Михайлович Сумин. Уверенная в его поддержке, Аннушка, включив на полную мощь все свое обаяние, доставшееся ей от природы, тут же бросилась к нему, подхватила под локоть, что-то такое защебетала. Но Василий не слушал, что именно.
   За то время, что он не видел начальника областного розыска, что-то произошло. Изменилось его отношение к Аннушке. Да и к самому Василию – тоже. Это читалось во всем – в отсутствующем, каком-то отстраненном взгляде полковника, который, не задевая, поверхностно скользнул по лицам, в том мягком, но уверенном и слегка отдающем брезгливостью жесте, которым он снял руку женщины со своей.
   – Что здесь происходит? – Голос Сумина звучал глухо и устало.
   – Это какая-то провокация! – все еще ничего не понимая, уверенная в собственной правоте, выкрикнула Аня. – Подсовывают какого-то типа, утверждают, что я должна его знать!
   – Кстати, а вы что, его действительно не знаете? – как бы между прочим поинтересовался полковник.
   – Ну... – Аня смутилась. И это вот смущение само по себе было красноречивее любого прямого ответа. – Как бы вам сказать...
   – Прямо, – доброжелательно вроде бы, но в то же время жестко посоветовал полковник. Сидящие в кабинете опера напряглись. Хорошо зная своего начальника, они тоже поняли, что в "раскладе" что-то изменилось. И это изменение – им на пользу.
   – Ну, если прямо... – Аня закусила губу и вздернула подбородок. – Да, мне знаком этот человек.
   – Насколько близко? – Сумин между тем обошел стол и занял свое место.
   – Мне кажется, это не совсем корректный вопрос...
   – А у нас нет корректных или некорректных. – Недобрая усмешка пробежала по губам начальника областного розыска. – И задаем мы их не из пустого любопытства. Так что, хотите вы того или не хотите, а отвечать все равно придется. И не только вам одной.
   При этих словах Сумин многозначительно посмотрел в угол, где сидел Скопцов.
   "А ведь эта самая Наталья Семеновна права, – подумал почему-то полковник. – У этого парня действительно глаза убийцы. Почему же я сам не обратил на это внимания?"

3

   – Ну, чего ты там копаешься?! – сдавленным шепотом поторапливал Ман возившегося около двери Лома. – Долго еще?
   – Да сейчас... – Здоровяк в очередной раз воткнул короткую монтировку между косяком и дверным полотном, после чего всем телом, пыхтя, навалился на короткий рычаг. На этот раз получилось – послышался негромкий хруст, щелчок, и дверь чужой квартиры широко и гостеприимно распахнулась.
   – Вот так! – удовлетворенно пробормотал Лом и шагнул через порог. Его напарник, еще раз глянув на всякий случай вниз, в узкий колодец между ступеньками лестницы – а не идет ли кто? – бросился следом.
   Перед партнерами в криминальном бизнесе в очередной раз встала финансовая проблема. Срочно нужны были деньги. Так хорошо задуманная и спланированная операция по похищению богатенького дяди с треском провалилась. Даже не с треском – с грохотом. И теперь необходимо было бежать. Сначала – хотя бы просто из города. Ну а потом – из страны. Не куда-нибудь в Америку или в Европу, как это виделось в недавних мечтах. Выбор был не особенно богат – где-то неподалеку от Львова, то ли в Черновцах, то ли в Хмельницком, жили дальние родственники Мана. И пусть "западенцы" терпеть не могут "клятых москалей"... Эта нелюбовь была в данном случае даже на руку – не выдадут. Сделают вид, что не получают запросов из МВД России. Или что не могут прочитать русского текста.
   "Кинутые" своим "старшим партнером", "мозговым центром", организатором и вдохновителем всей акции в целом, оставшиеся без копейки денег, вынужденные скрываться, Ман и Лом не придумали ничего лучшего, как "хлопнуть" несколько "хат" для пополнения бюджета.
   В этом, конечно, не было ничего странного – не они первые и не они последние не сумели удержать равновесия, ступив однажды на наклонную плоскость, продолжали скатываться все ниже и ниже. Но вот только для совершения квартирных краж необходим какой-нибудь пусть даже минимальный, но опыт. То есть именно то, чего ни у "баклана" Лома, ни тем более у Мана никогда не было. А может, им просто не повезло. Кто знает?
   При подготовке кражи партнерами было допущено несколько промахов. Каких именно – нет смысла уточнять. Но только они были сделаны, и за всеми их манипуляциями у дверей избранного "объекта" наблюдали старческие, но зоркие еще глаза.
   Общеизвестно, что у старых людей сон чуткий. Да и ложатся они довольно поздно. И пенсионерка Дарья Васильевна Горюнова в этом плане не являлась исключением.
   А какие развлечения могут быть у старого и очень одинокого человека? Ну, сериал там посмотреть. А потом? В "ящике" – либо новости, либо какие-нибудь дебаты ни о чем. По сравнению с ними "живая" жизнь намного интереснее. Так что вечерние часы Дарья Васильевна проводила у "глазка" своей двери, наблюдая за тем, кто из жильцов подъезда пришел домой пьяный, кто – с "левой" бабой или с таким же "левым" мужиком, к кому заглядывал участковый, черпая из этих наблюдений бесконечные темы для последующих дневных бесед с такими же пожилыми и одинокими приятельницами.
   И когда Лом со своим другом вошли в квартиру, предвкушая пусть и не богатую, но добычу, Дарья Васильевна сняла трубку стоящего здесь же, в прихожей ее однокомнатной квартиры, телефона, набрала две цифры и, дождавшись ответа, на всякий случай уточнила:
   – Алло? Это милиция?

4

   Аню "растащили" легко. Делается это достаточно просто – человека усаживают на середине большого кабинета, три-четыре оперативника рассаживаются вокруг. При этом кто-то из них непременно оказывается за спиной объекта работы, да и у остальных лиц не видно – верхний свет гасится полностью, а настольные лампы направлены на того, с кем в данный момент проводится беседа. Это – когда ты не видишь лица своего собеседника – уже само по себе нервирует, вызывает ощущение тревоги и неуверенности в собственной правоте. Ну а когда еще тебе начинают задавать вопросы...
   Причем вопросы не задаются – ими выстреливают в человека, иногда не дожидаясь ответа на предыдущий. Времени задуматься, правильно сформулировать ответ тоже не дается – начинаются окрики. При этом в выражениях особенно никто не стесняется – идет охота, жертва флажкуется, загоняется под стволы стрелков, и какие-либо реверансы здесь просто неуместны.
   Впрочем, Аня уже не пыталась как-то огрызаться или спорить. Чудовищность и несправедливость обрушившихся на нее обвинений буквально раздавили женщину. Потрясенная происходящим, она торопливо и как можно подробней отвечала на задаваемые ей вопросы. Но только торопливость создавала легкую путаницу, ощущение какой-то недосказанности, и это порождало новые, зачастую оскорбительные вопросы.
   При такой вот обработке у человека в конце концов возникает ощущение собственной вины. Неважно, в чем именно. Главное, что такое ощущение вызывает стремление "отмыться" всеми возможными способами и за чей угодно счет. Поэтому когда кто-то из темноты в очередной раз "выстрелил":
   – Кто убил Мацкевича? Отвечать, сука! Кто?! Скопцов?!
   Аня, затравленно оглядываясь по сторонам, ответила:
   – Я не знаю...
   – Но ведь он мог убить? Говори, мог?!
   – Да, – тихо прошептала женщина, воспользовавшись предоставленной ей лазейкой.
   Допрос, а если быть более точным в формулировках, то "разведбеседа" продолжалась. Анне не хватало воздуха, комната плыла и шаталась перед глазами. Она потеряла ориентацию во времени и в пространстве. Ее подхватило и закружило ощущение нереальности происходящего. И новый вопрос: "Кто спрятал папку с документами? Скопцов?!" не вызвал у нее ни малейшего удивления. Непослушные, онемевшие губы чуть шевельнулись, выпуская тихое, но четкое:
   – Да...

5

   С Василием поступили немного по-другому. Его тоже попытались было "поставить на конвейер", но только эти попытки он пресек сразу же, в корне:
   – Короче, так, господа менты. Отвечать я буду только на вопросы следователя прокуратуры и в присутствии своего адвоката. До этого – никаких разговоров. Все.
   После чего положил ногу на ногу, сложил руки на груди и прикрыл глаза. Дышал глубоко и ровно, вообще казалось, что он уснул – все вопросы разбивались об него, как о каменную стену.
   В конце концов Сумин, который лично работал с журналистом, сам остановил своих помощников:
   – Ладно. Хватит. Этот – крепкий орешек. Да, конвойник?..
   Эта жалкая попытка втянуть подозреваемого в беседу также осталась без ответа.
   – Ну, хорошо, – признал свое поражение Сумин. Хотя... При чем тут это слово – "поражение"? Не все доступные методы оперативной работы были использованы. И Федор Михайлович не собирался останавливаться на полпути. – Но, я думаю, конвойник, ты понимаешь, что так вот просто взять и отпустить тебя я сейчас не могу? И этот вопрос также остался без ответа.
   – Придется тебя задержать. В порядке статьи сто двадцать второй УПК.
   На этот раз Скопцов позволил себе отреагировать: не открывая глаз, просто шевельнул плечами – дескать, ваше право, гражданин начальник.
   Дежурный по ИВС при УВД, немолодой уже старлей, в мятом, как коровой изжеванном, кителе, с умным видом всмотрелся в лежащий перед ним бланк:
   – Скопцов...
   Василий молча смотрел поверх его головы.
   – Имя-отчество, Скопцов?.. – вынужден был объяснить, чего же он именно хочет от задержанного, дежурный.
   – Василий Арсеньевич, – все с тем же отсутствующим видом ответил журналист.
   – Год рождения?
   На этот вопрос Василий тоже ответил. Удовлетворенный дежурный пробормотал себе под нос:
   – Все верно. Ладно, в какую же "хату" ты у нас пойдешь?..
   Скопцов чуть заметно усмехнулся. Дежурный играл, причем играл не особенно умело. Номер камеры или, как еще говорят, "хаты", был проставлен одним из оперативников перед тем, как Василия повели вниз. И сейчас старлей неумело изображал озабоченность судьбой задержанного.
   – Так, ладно. – Наконец-то дежурный "принял решение". – Мы к прессе со всем нашим почтением. Поэтому пойдешь в восьмую – там у нас и народа немного, да и публика более или менее чистая, не "мокрушники" и не "скокари". "Экономисты", во!
   При этом слове Василий чуть вздрогнул и попытался заглянуть в глаза старлея. Но только взгляд дежурного ничего не выражал. Только вселенскую усталость и ненапускное равнодушие.
   Короткий коридор, металлическая дверь с "глазком" и "кормушкой".
   – Заходи, Скопцов! – Молодой, но уже мордатый и обладающий солидным животиком выводной кивнул двумя подбородками на узкую щель. Чуть пригнувшись, чтобы не зацепиться головой за цепь ограничителя, Василий протиснулся в камеру. Дверь за спиной лязгнула.
   – Ну, здравствуйте, господа арестанты! – Из-за стола в сторону новенького пытливо смотрели три пары глаз.
   – Здорово, коли не шутишь! – чуть ли не весело откликнулся один, разбитной такой малый, уверенный в себе. Двое других пробормотали что-то неразборчивое.
   Василий подошел к столу, присел рядом.
   – Ну что, – разговор вел "шустрик". – Как зовут?
   – Василий, – откликнулся Скопцов, про себя подумав: "Не дай бог, вспомнит про верблюда! Пришибу на месте!"
   – Я – Серега! – представился "шустрик". – Это – Ми-ха, а вон тот – Эдуард.
   – Понятно, – кивнул Скопцов. Руки никто не подал, да и о приятности нового знакомства не было сказано ни слова. И то какая же приятность может быть в камере?!
   – За что "приняли", Василий? – поинтересовался Серега. И то, как сверкнули при этом глаза "шустрика", как метнулся из стороны в сторону его взгляд, очень Василию не понравилось.
   – Ни за что, – резко обрубил он.
   – Понятно. – "Шустрик" не выглядел разочарованным. – Курить есть?
   – Отобрали, – ответил Скопцов.
   – О то – плохо, – буркнул "шустрик" Серега. – И у нас кончилось.
   Он хотел сказать еще что-то, но только Василий, пресекая дальнейшие попытки общения, опередил его своим вопросом:
   – Слышь, пацаны, а какая шконка свободна, а? Спать хочу – мочи моей нет! Двое суток на ногах.
   – Да не вопрос, братуха! – "Шустрик" указал на верхнюю шконку. – Ложись, отдохни. А с утра поговорим.
   – Да уж, – пробормотал Скопцов, забираясь на жесткий дощатый топчан. – Поговорим.

6

   – Смотри, что у одного из "домушников" в кармане нашли! – Дежурный по РОВД, в который были доставлены Ман и Лом, ловко перебросил оперативнику, стоящему перед ним, прямоугольную корочку милицейского удостоверения. – Лейтенант Решетилов. Оперуполномоченный ОУР.
   Молодой опер – это было его первое самостоятельное дежурство – заглянул в удостоверение.
   – Поработай с ним, – предложил дежурный. – А потом с этого Решетилова, с раззявы; бутылку стрясешь.
   И дежурный по РОВД, и оперативник были твердо уверены в том, что это удостоверение попало в руки задержанного с фамилией Манушко случайно. Ну, кто-то потерял по пьяни, а этот нашел. И собирался в дальнейшем его использовать в делах неправедных.
   И все равно, притащив неудачливого вора в кабинет, опер решил на него "наехать". Просто так, на всякий случай.
   – Так ты, сука, нашего сотрудника "замочил"! – дурным голосом заорал он, нависая над сидящим Маном. – Ты, блядь, на братуху нашего руку поднял! Да я тебя сейчас порву, как ржавую селедку, мразь!
   Хлоп! Хлоп! Две солидные, крепкие затрещины Мотнули голову Мана сначала слева направо, а потом в обратном порядке.
   – Говори, тварь, пока дышишь! – "гнал жути" опер. И от души удивился, когда задержанный внезапно побледнел, сжался, прикрыл голову руками и тоненько закричал:
   – Это не я! Честное слово, не я!
   – А кто? – с некоторой долей растерянности уточнил опер.
   – Это Лом! Ну, тот, которого со мной задержали! Это его работа!
   – Точно? – зачем-то переспросил опер.
   – Клянусь вам, это он, падла!
   Опер отошел от задержанного, устроился за столом, после чего, не скрывая больше собственной заинтересованности, предложил:
   – А ну-ка, давай рассказывай, все по порядку!
   Рассказ занял не так уж много времени. И получился он каким-то очень куцым, чувствовалась в нем какая-то недосказанность, явно просматривалось то, что называют обычно "белыми пятнами". Даже при всей своей неопытности опер не мог их не заметить.
   – Чего-то ты, братец, пи...шь!.. – с видом многоопытного, повидавшего виды человека заявил он. – Давай-ка лучше по-хорошему выкладывай, что еще у вас за душой есть. Ведь все равно узнаем, а так... Глядишь, за сотрудничество со следствием скощуха какая будет...