Страница:
– Уходите! – крикнул он. – Оставьте меня!
– Я не оставлю тебя одного, Учитель! – воскликнул Иоанн. – Я буду с тобой до смерти!
– И я тоже, Учитель. – С этими словами Андрей бросился к ногам наставника и обнял его колени.
Две крупные слезы скатились с глаз Петра, но он промолчал. А Иаков только опустил голову – он был настоящий молодец и стыдился проявления чувств.
– А ты, брат мой Иуда? – спросил Иисус, видя, что рыжебородый молча, угрюмо смотрит на них.
– Я не бросаю слов на ветер, – резко ответил тот. – И не плачу, как Петр. Пока рука твоя держит секиру, я буду с тобой. Бросишь ее – и я тебя брошу. Ты ведь знаешь – я следую не за тобой, а за секирой.
– И не стыдно тебе так разговаривать с Учителем? – сказал Петр.
Но Иисус только обрадовался:
– Иуда прав. Я тоже следую за секирой, товарищи!
Все расположились на земле, прислонившись к кедру. Звезды заполнили небо.
– С этого мгновения мы поднимаем стяг Божий и отправляемся на войну, – сказал Иисус. – Звезда и крест вышиты на стяге Божьем. В добрый час!
Все молчали. Они приняли решение, и сердца их исполнились мужества.
– Я снова буду говорить с вами притчами, – обратился Иисус к ученикам, которых уже поглотила темнота. – Вот вам последняя притча, перед тем как мы вступим в сражение. Знайте, что земля покоится на семи колоннах, колонны – на воде, вода – на облаке, облако – на ветре, ветер – на грозе, гроза – на громе, а гром лежит у ног Божьих, словно секира.
– Я не понимаю, Учитель, – сказал Иоанн и покраснел.
– Ты поймешь эти, когда состаришься, удалишься отшельником на остров, небеса разверзнутся над тобой и мысли твои запылают пламенем, Иоанн, сыне грома! – ответил Иисус, ласково потрепав по волосам любимого ученика.
Он умолк, ибо впервые осознал столь отчетливо, что есть гром Божий. Секира, лежащая у ног Божьих. Секира, от которой тянется вереница взаимозависимости – гроза, ветер, облако, вода и вся земля. Годы прожил он с людьми и годы – со Святыми Писаниями, и никто не разъяснил ему страшную тайну. Какую тайну? Что гром есть Сын Божий, Мессия. Он и придет очистить землю.
– Соратники, – сказал Иисус, и в это мгновение Петр заметил, как во тьме на челе его вырастают, словно рога, два языка пламени. – Соратники, вы знаете, что я ходил в пустыню встречаться с Богом. Я мучился от голода и жажды, горел в огне и сидел, скорчившись, на камне, призывая Бога явиться. Демоны бились надо мною, словно валы, которые сталкиваются друг с другом, разбиваются в пену и откатываются обратно. Вначале – демоны тела, затем – демоны разума и, наконец, самые могущественные – демоны сердца. Но словно стальной щит держал я перед собой Бога, и песок вокруг меня покрывался обломанными когтями, зубами и рогами. И тогда мощный глас раздался вверху надо мной: «Встань! Возьми секиру, принесенную тебе Предтечей, и руби!»
– И никто не спасется? – воскликнул Петр. Но Иисус не слышал его.
– Длань моя отяжелела в тот же миг, словно кто-то вложил в нее секиру. Я поднялся, и, пока поднимался, снова раздался глас: «Новый потоп разразится, Сыне Плотника, но уже не водный, а огненный. Сооруди новый Ковчег, избери святых и введи их в оный!» Избрание началось, товарищи, Ковчег готов, дверь его открыта – входите внутрь!
Все пришли в движение, засуетились и столпились вокруг Иисуса, словно он и был Ковчегом, в который надлежало войти.
– И вновь раздался глас: «Сыне Давидов, как только языки пламени улягутся и Ковчег пристанет в Новом Иерусалиме, взойди на престол предков своих и властвуй над людьми! Старая земля исчезнет, старое небо исчезнет, новое небо будет простираться над главами святых, и звезды засияют в семь крат более – в семь крат более и очи людские».
– Учитель! – снова воскликнул Петр. – Да не умрем мы, не узрев этого дня, не воссев по обе стороны престола твоего, – все мы, твои соратники!
Но Иисус не слышал его. Углубившись в огненное созерцание пустыни, он продолжал:
– И в последний раз раздался глас над главой моей:
«Сыне Божий, прими мое благословение!»
Все звезды уже высыпали на небо и совсем низко повисли в ту ночь между небом и людьми.
– С чего мы начнем наш поход, Учитель? – спросил Андрей.
– Бог сотворил тело мое, взяв землю из Назарета, – ответил Иисус. – Стало быть, мой долг отправиться сражаться перво-наперво в Назарет. Там тело мое должно начать свое претворение в дух.
– А затем – в Капернаум спасать наших родителей, – сказал Иаков.
– А затем – в Магдалу, дабы взять в Ковчег и злополучную Магдалину, – предложил Андрей.
– А затем – по всему свету! – воскликнул Иоанн, раскрыв объятия, словно принимая в них Запад и Восток.
Слушая их, Петр засмеялся:
– А я вот подумываю о нашем брюхе. Чем мы будем питаться в Ковчеге? Поэтому предлагаю взять с собой только животных, пригодных в пищу. К чему нам, клянусь Богом, львы да мошкара?
Он был голоден, и помыслы его были устремлены лишь к еде. Все засмеялись.
– Одна только пища у тебя на уме, а речь идет о спасении мира, – урезонил его Иаков.
– У всех вас на уме то же самое, только вы про то помалкиваете, – возразил Петр. – У меня же что на уме, то и на языке, все равно, хорошее или плохое. Куда мои помыслы – туда и я. Потому злые языки и зовут меня ветряной мельницей. Разве я не прав, Учитель?
Лицо Иисуса смягчилось, он улыбнулся. Старая притча пришла ему на ум.
– Был некогда раввин, желавший найти человека, который умел бы мастерски играть на трубе, чтобы звуками ее созывать верующих в синагогу. И вот объявил он, что созывает умелых трубачей, дабы испытать и выбрать наиболее, достойного. Пришли к нему пятеро лучших трубачей, и каждый показал свое искусство. Как закончили они играть, стал раввин спрашивать их одного за другим: «О чем ты думаешь, дитя мое, когда дуешь в трубу?» Один сказал: «Я думаю о Боге». Другой сказал: «Я думаю о спасении Израиля». Третий сказал: «Я думаю о голодных бедняках…», а четвертый – «Я думаю о вдовах и сиротах». Только пятый, самый невзрачный, молча стоял позади всех в углу. «А ты, дитя мое, о чем ты думаешь, когда дуешь в трубу?» – спросил раввин. «Старче, – ответил тот, покраснев, – я беден и необразован, а у меня четыре дочери, которым я не в состоянии дать приданое, чтобы бедняжки вышли замуж. Когда я играю на трубе, то думаю вот что: «Боже, ты видишь, как я тружусь для тебя изо всех сил: пошли же четырех женихов моим дочерям!» «Прими мое благословение! – сказал раввин. – Я выбираю тебя». Иисус засмеялся и сказал, обращаясь к Петру:
– Прими мое благословение, Петр, – я выбираю тебя. Еда на уме – еда и на языке. Бог на уме – Бог и на языке: вот это по-честному! Поэтому тебя и называют ветряной мельницей, но я выбираю тебя. Ты – ветряная мельница, которая будет молоть зерно ради хлеба, которым насытятся люди.
У них был кусок хлеба. Иисус взял его и разделил. Каждому досталась какая-то кроха, но Учитель благословил ее, и они утолили голод. А затем положили друг другу голову на плечо и уснули.
Ночью все спит, отдыхает и растет – камни, вода и души людские. И когда утром товарищи проснулись, души их выросли и заняли все тело. Тела их наполнились радостью и уверенностью.
В путь они вышли еще до рассвета. Воздух был прохладен. На небе, которое выглядело уже по-осеннему, собрались облака. Запоздавшие журавли пролетели, направляясь к югу и ведя за собой ласточек. Товарищи шагали налегке, земля и небо соединились в их сердцах, и даже самый ничтожный камешек сиял, исполненный Бога.
Иисус одиноко шагал впереди. Он целиком ушел в раздумья, уповая только на милость Божью. Он знал, что теперь сжег за собой корабли и возврата назад уже не было. Судьба увлекала его вперед, он следовал за ней.
Как Бог решил, так и будет! Его ли это судьба?
Вдруг он снова услышал таинственные шаги, которые вот уже столько времени неумолимо следовали за ним. Он напряг слух, прислушался. Да, это были они: быстрые, тяжелые, решительные. Но теперь они ступали не позади, а впереди, и вели его за собой…
«Так лучше, – подумал он. – Так лучше. Теперь я уже не собьюсь с пути…»
Он обрадовался и ускорил шаг. Ему показалось, что эти стопы спешили, и он пошел быстрее. Он шел вперед, спотыкаясь о камни, перепрыгивая через канавы. Он спешил. «Идем! Идем!» – шептал он своему невидимому вожатому и шел вперед.
И вдруг вскрикнул, почувствовав в руках и ногах страшную боль, словно их пронзили гвоздями, и опустился на камень. Холодный пот витыми струйками бежал по его телу… На какое-то мгновение в голове помутилось, земля провалилась под ногами и вокруг раскинулось темное, дикое, пустынное море. Только какая-то маленькая красная лодочка с туго раздутым парусом отважно плыла по волнам. Иисус смотрел на нее, смотрел и улыбался.
«Это сердце мое, – прошептал он. – Это сердце мое…»
Затем в голове снова прояснилось, боль утихла, а когда ученики подошли к нему, то увидели, что он сидит на камне и улыбается спокойной улыбкой.
– Пошли! Быстрее! – сказал он и поднялся.
– Я не оставлю тебя одного, Учитель! – воскликнул Иоанн. – Я буду с тобой до смерти!
– И я тоже, Учитель. – С этими словами Андрей бросился к ногам наставника и обнял его колени.
Две крупные слезы скатились с глаз Петра, но он промолчал. А Иаков только опустил голову – он был настоящий молодец и стыдился проявления чувств.
– А ты, брат мой Иуда? – спросил Иисус, видя, что рыжебородый молча, угрюмо смотрит на них.
– Я не бросаю слов на ветер, – резко ответил тот. – И не плачу, как Петр. Пока рука твоя держит секиру, я буду с тобой. Бросишь ее – и я тебя брошу. Ты ведь знаешь – я следую не за тобой, а за секирой.
– И не стыдно тебе так разговаривать с Учителем? – сказал Петр.
Но Иисус только обрадовался:
– Иуда прав. Я тоже следую за секирой, товарищи!
Все расположились на земле, прислонившись к кедру. Звезды заполнили небо.
– С этого мгновения мы поднимаем стяг Божий и отправляемся на войну, – сказал Иисус. – Звезда и крест вышиты на стяге Божьем. В добрый час!
Все молчали. Они приняли решение, и сердца их исполнились мужества.
– Я снова буду говорить с вами притчами, – обратился Иисус к ученикам, которых уже поглотила темнота. – Вот вам последняя притча, перед тем как мы вступим в сражение. Знайте, что земля покоится на семи колоннах, колонны – на воде, вода – на облаке, облако – на ветре, ветер – на грозе, гроза – на громе, а гром лежит у ног Божьих, словно секира.
– Я не понимаю, Учитель, – сказал Иоанн и покраснел.
– Ты поймешь эти, когда состаришься, удалишься отшельником на остров, небеса разверзнутся над тобой и мысли твои запылают пламенем, Иоанн, сыне грома! – ответил Иисус, ласково потрепав по волосам любимого ученика.
Он умолк, ибо впервые осознал столь отчетливо, что есть гром Божий. Секира, лежащая у ног Божьих. Секира, от которой тянется вереница взаимозависимости – гроза, ветер, облако, вода и вся земля. Годы прожил он с людьми и годы – со Святыми Писаниями, и никто не разъяснил ему страшную тайну. Какую тайну? Что гром есть Сын Божий, Мессия. Он и придет очистить землю.
– Соратники, – сказал Иисус, и в это мгновение Петр заметил, как во тьме на челе его вырастают, словно рога, два языка пламени. – Соратники, вы знаете, что я ходил в пустыню встречаться с Богом. Я мучился от голода и жажды, горел в огне и сидел, скорчившись, на камне, призывая Бога явиться. Демоны бились надо мною, словно валы, которые сталкиваются друг с другом, разбиваются в пену и откатываются обратно. Вначале – демоны тела, затем – демоны разума и, наконец, самые могущественные – демоны сердца. Но словно стальной щит держал я перед собой Бога, и песок вокруг меня покрывался обломанными когтями, зубами и рогами. И тогда мощный глас раздался вверху надо мной: «Встань! Возьми секиру, принесенную тебе Предтечей, и руби!»
– И никто не спасется? – воскликнул Петр. Но Иисус не слышал его.
– Длань моя отяжелела в тот же миг, словно кто-то вложил в нее секиру. Я поднялся, и, пока поднимался, снова раздался глас: «Новый потоп разразится, Сыне Плотника, но уже не водный, а огненный. Сооруди новый Ковчег, избери святых и введи их в оный!» Избрание началось, товарищи, Ковчег готов, дверь его открыта – входите внутрь!
Все пришли в движение, засуетились и столпились вокруг Иисуса, словно он и был Ковчегом, в который надлежало войти.
– И вновь раздался глас: «Сыне Давидов, как только языки пламени улягутся и Ковчег пристанет в Новом Иерусалиме, взойди на престол предков своих и властвуй над людьми! Старая земля исчезнет, старое небо исчезнет, новое небо будет простираться над главами святых, и звезды засияют в семь крат более – в семь крат более и очи людские».
– Учитель! – снова воскликнул Петр. – Да не умрем мы, не узрев этого дня, не воссев по обе стороны престола твоего, – все мы, твои соратники!
Но Иисус не слышал его. Углубившись в огненное созерцание пустыни, он продолжал:
– И в последний раз раздался глас над главой моей:
«Сыне Божий, прими мое благословение!»
Все звезды уже высыпали на небо и совсем низко повисли в ту ночь между небом и людьми.
– С чего мы начнем наш поход, Учитель? – спросил Андрей.
– Бог сотворил тело мое, взяв землю из Назарета, – ответил Иисус. – Стало быть, мой долг отправиться сражаться перво-наперво в Назарет. Там тело мое должно начать свое претворение в дух.
– А затем – в Капернаум спасать наших родителей, – сказал Иаков.
– А затем – в Магдалу, дабы взять в Ковчег и злополучную Магдалину, – предложил Андрей.
– А затем – по всему свету! – воскликнул Иоанн, раскрыв объятия, словно принимая в них Запад и Восток.
Слушая их, Петр засмеялся:
– А я вот подумываю о нашем брюхе. Чем мы будем питаться в Ковчеге? Поэтому предлагаю взять с собой только животных, пригодных в пищу. К чему нам, клянусь Богом, львы да мошкара?
Он был голоден, и помыслы его были устремлены лишь к еде. Все засмеялись.
– Одна только пища у тебя на уме, а речь идет о спасении мира, – урезонил его Иаков.
– У всех вас на уме то же самое, только вы про то помалкиваете, – возразил Петр. – У меня же что на уме, то и на языке, все равно, хорошее или плохое. Куда мои помыслы – туда и я. Потому злые языки и зовут меня ветряной мельницей. Разве я не прав, Учитель?
Лицо Иисуса смягчилось, он улыбнулся. Старая притча пришла ему на ум.
– Был некогда раввин, желавший найти человека, который умел бы мастерски играть на трубе, чтобы звуками ее созывать верующих в синагогу. И вот объявил он, что созывает умелых трубачей, дабы испытать и выбрать наиболее, достойного. Пришли к нему пятеро лучших трубачей, и каждый показал свое искусство. Как закончили они играть, стал раввин спрашивать их одного за другим: «О чем ты думаешь, дитя мое, когда дуешь в трубу?» Один сказал: «Я думаю о Боге». Другой сказал: «Я думаю о спасении Израиля». Третий сказал: «Я думаю о голодных бедняках…», а четвертый – «Я думаю о вдовах и сиротах». Только пятый, самый невзрачный, молча стоял позади всех в углу. «А ты, дитя мое, о чем ты думаешь, когда дуешь в трубу?» – спросил раввин. «Старче, – ответил тот, покраснев, – я беден и необразован, а у меня четыре дочери, которым я не в состоянии дать приданое, чтобы бедняжки вышли замуж. Когда я играю на трубе, то думаю вот что: «Боже, ты видишь, как я тружусь для тебя изо всех сил: пошли же четырех женихов моим дочерям!» «Прими мое благословение! – сказал раввин. – Я выбираю тебя». Иисус засмеялся и сказал, обращаясь к Петру:
– Прими мое благословение, Петр, – я выбираю тебя. Еда на уме – еда и на языке. Бог на уме – Бог и на языке: вот это по-честному! Поэтому тебя и называют ветряной мельницей, но я выбираю тебя. Ты – ветряная мельница, которая будет молоть зерно ради хлеба, которым насытятся люди.
У них был кусок хлеба. Иисус взял его и разделил. Каждому досталась какая-то кроха, но Учитель благословил ее, и они утолили голод. А затем положили друг другу голову на плечо и уснули.
Ночью все спит, отдыхает и растет – камни, вода и души людские. И когда утром товарищи проснулись, души их выросли и заняли все тело. Тела их наполнились радостью и уверенностью.
В путь они вышли еще до рассвета. Воздух был прохладен. На небе, которое выглядело уже по-осеннему, собрались облака. Запоздавшие журавли пролетели, направляясь к югу и ведя за собой ласточек. Товарищи шагали налегке, земля и небо соединились в их сердцах, и даже самый ничтожный камешек сиял, исполненный Бога.
Иисус одиноко шагал впереди. Он целиком ушел в раздумья, уповая только на милость Божью. Он знал, что теперь сжег за собой корабли и возврата назад уже не было. Судьба увлекала его вперед, он следовал за ней.
Как Бог решил, так и будет! Его ли это судьба?
Вдруг он снова услышал таинственные шаги, которые вот уже столько времени неумолимо следовали за ним. Он напряг слух, прислушался. Да, это были они: быстрые, тяжелые, решительные. Но теперь они ступали не позади, а впереди, и вели его за собой…
«Так лучше, – подумал он. – Так лучше. Теперь я уже не собьюсь с пути…»
Он обрадовался и ускорил шаг. Ему показалось, что эти стопы спешили, и он пошел быстрее. Он шел вперед, спотыкаясь о камни, перепрыгивая через канавы. Он спешил. «Идем! Идем!» – шептал он своему невидимому вожатому и шел вперед.
И вдруг вскрикнул, почувствовав в руках и ногах страшную боль, словно их пронзили гвоздями, и опустился на камень. Холодный пот витыми струйками бежал по его телу… На какое-то мгновение в голове помутилось, земля провалилась под ногами и вокруг раскинулось темное, дикое, пустынное море. Только какая-то маленькая красная лодочка с туго раздутым парусом отважно плыла по волнам. Иисус смотрел на нее, смотрел и улыбался.
«Это сердце мое, – прошептал он. – Это сердце мое…»
Затем в голове снова прояснилось, боль утихла, а когда ученики подошли к нему, то увидели, что он сидит на камне и улыбается спокойной улыбкой.
– Пошли! Быстрее! – сказал он и поднялся.
Глава 21
Суббота подобна благообразному отроку, почивающему на коленях у Бога. Вместе с ним почивает вода, не вьют гнезда птицы, прекращают работу люди. Они принаряжаются, прихорашиваются и отправляются в синагогу, чтобы увидеть, как раввин разворачивает священный свиток, в котором красными и черными письменами начертан Закон Божий, и услышать, как искушенные в письменах верующие с великим искусством изыскивают и находят в каждом слове, в каждом слоге волю Божью.
Была суббота. Верующие Израиля выходили из синагоги в Назарете, а глаза их были все еще ослеплены видениями, вызванными почтенным раввином Симеоном. Свет перед их глазами был настолько силен, что все, словно слепые, пробирались на ощупь, скучивались на сельской площади и медленно прохаживались под высокими финиковыми пальмами, стараясь прийти в себя.
Сегодня раввин открыл Писания наугад, попал на пророка Наума, ткнул пальцем опять-таки наугад и наткнулся на такие вот святые слова: «Вот на горах – стопы благовестника, возвещающего мир!» Почтенный раввин прочитал это, перечитал еще раз и воодушевился.
– Это Мессия! – воскликнул он. – Он идет! Оглянитесь вокруг, оглянитесь вокруг: всюду знаки прихода его. Внутри нас гнев, стыд, надежда, внутри нас глас: «Довольно!» Гляньте, что вне нас! Сатана восседает на престоле Вселенной: на одном колене он держит и ласкает уже сгнившее тело человеческое, на другом колене – блудницу – душу человеческую. Пришли времена, которые предрекали уста Божьи – пророки. Откройте Писания: что гласят они? «Когда рухнет с престола своего Израиль и варварские стопы будут попирать святые земли наши, наступит конец света!» Что еще гласят Писания? «Последний царь будет развратен, преступен и безбожен, чада его – недостойные, и венец соскользнет с главы Израиля». Развратный и преступный царь пришел – это Ирод. Я видел его собственными глазами, когда он велел мне явиться в Иерихон исцелять его. Были у меня чудодейственные зелья, я взял их и пошел. Пошел я и с того дня не мог больше вкушать мяса, ибо видел, как гниет плоть его; не мог пить вина, ибо видел, что кровь его полна червей, и вот уже более тридцати лет смрад его стоит в ноздрях моих… Он умер, издох, пришли сыновья его нечестивые – прыщавые вонючки. Соскользнул с их голов царский венец…
Итак, исполнились пророчества, настал конец света! Раздался глас на Иордане: «Он грядет!» Раздался глас внутри нас: «Он грядет!» Сегодня я открыл Писания, письмена сгрудились и воскликнули: «Он грядет!» Я состарился. Потускнели очи мои, зубы выпадают изо рта моего, колени мои ослабели, но я радуюсь! Радуюсь, ибо Бог дал мне слово: «Симеон, ты не умрешь, не увидав Мессию». Чем ближе смерть моя, тем, стало быть, ближе и Мессия. Мужайтесь, чада мои! Нет рабства, нет Сатаны, нет римлян, есть только Мессия, который идет. Мужи, возьмитесь за оружие – грядет война! Жены, зажгите светильники – грядет нареченный! Час и минута неизвестны нам: может быть, сегодня, может быть, завтра, – бодрствуйте! Я слышу, как на ближних горах камни осыпаются под стопами его. Он грядет! Выйдите на двор, – может быть, вы узрите его!
Люди вышли во двор, рассеялись под высокими финиковыми пальмами. Слишком желанными были слова почтенного раввина, и люди старались забыть их, чтобы потускнел излишний блеск и душа вновь настроилась на повседневные заботы… И вот, когда они прогуливались так, с тоской ожидая наступления полдня, чтобы вернуться домой и за беседой, ссорами и едой позабыть святые слова, – вот тут и появился, в изодранной одежде, босой, с сияющим ликом, Сын Марии, а за ним, робко держась друг друга, четыре, ученика и позади всех – нелюдимый, с мрачным взглядом рыжебородый Иуда.
Хозяева опешили. Откуда появились эти оборванцы? А этот, идущий впереди всех, – не Сын ли это Марии?
– Гляди, как вышагивает! Вытянул руки и поигрывает ими, словно крыльям!
– Бог лишил его разума, вот он и пытается взлететь.
– Глядите, он взобрался на камень и знаками показывает, что будет речь держать.
– Пошли, посмеемся.
Иисус, действительно, поднялся на камень посреди площади. Собравшийся вокруг народ смеялся: люди обрадовались появлению помешанного – это помогало забыть грозные слова раввина: «Война! Бодрствуйте! Он грядет!» Вот уже годы напролет бубнит он им в уши одно и то же. Людям это уже надоело. И вот теперь, слава Богу, посмеются они над Сыном Марии.
Иисус делал знаки руками, призывая всех собраться вокруг него. Все пространство заполнили бороды, полосатые одежды и шапки. Одни жевали финики, чтобы заглушить голод, другие щелками семена подсолнуха, а самые старые и богобоязненные перебирали длинные четки – из мелких лоскутов голубого холста с изречениями из Святых Писаний на каждом.
Глаза Иисуса блестели, сердце радостно билось, не ощущая никакого страха перед огромной толпой. Он раскрыл уста и воскликнул:
– Братья! Отверзните уши ваши, отверзните сердца ваши, внемлите слову, которое я молвлю вам. Взывает Исайя: «Дух Господень излился надо мною и избрал меня нести благую весть бедным, послал меня возгласить свободу рабам и свет слепым!» Пришел день, обещанный пророком, братья! Бог Израиля послал меня нести благую весть. Далеко в пустыне Иудейской помазал Он меня, оттуда я и пришел к вам! Великую тайну доверил мне Он: я принял ее и через поля к горы – разве не слышали вы поступи моей в горах? – поспешил сюда, в родное мое селение, чтобы здесь впервые возгласить радостную весть. Что это за радостная весть? Наступило Царство Небесное!
Старик с двойным, как у верблюда, горбом поднял четки и захихикал:
– Пустые слова говоришь ты, Сыне Плотника, пустые слова. Царство Небесное, справедливость, свобода и дом вверх дном – надоело уже все это! Чудеса! Чудеса! Вот здесь, перед нами, сотвори чудо, если хочешь, чтобы тебе поверили, а нет – заткни глотку!
– Все сущее в мире есть чудо, старче! – ответил Иисус. – Какого еще чуда ты желаешь? Опусти глаза долу: даже о самой ничтожной былинке печется ангел-хранитель, помогающий ее возрастанию. Подними глаза вверх: разве не чудо звездное небо?! А если ты смежишь вежды свои, старче, – разве не чудо мир, пребывающий внутри нас, разве не есть звездное небо сердце наше?!
Люди слушали его, оторопев.
– Разве это не Сын Марии? – спрашивали они друг друга. – Неужто он способен говорить так властно?
– Демон говорит устами его. Где его братья? Пусть свяжут его, а не то еще укусит кого.
– Замолчите! Сейчас он снова будет говорить!
– Настал День Господень, братья. Готовы ли вы? Всего лишь считанные часы в вашем распоряжении, позовите же бедняков, раздайте им добро ваше. К чему вам земные блага? Огонь грядет, дабы сжечь их! Прежде Царства Небесного грядет Царство Огненное. В День Господень камни, из которых возведены дома богачей, сдвинутся с места и погребут под собой хозяев. Золотые монеты в сундуках покроются испариной – кровь и пот бедняка будут струиться по ним! Небеса разверзнутся, огонь обрушится потопом, новый Ковчег поплывет меж языков пламени: у меня ключ, которым я отворяю Ковчег, я же избираю достойных. Братья мои, назаретяне, с вас начинаю, вы призваны первыми, придите, войдите внутрь, всколыхнулись уже языки пламени Божьего и спускаются на землю!
– Ха-ха-ха! Сын Марии явился спасать нас! – захохотали люди, освистывая его. Несколько человек нагнулись, подобрали с земли камни и изготовились забросать его.
На площади показался бегущий пастух Филипп. Услыхав о приходе Товарищей, он поспешил сюда. Глаза его были воспалены и красны, словно он долго лил слезы, щеки запали. В тот самый день, когда он простился на озере с Иисусом и его товарищами, крикнув со смехом: «Не пойду с вами – у меня овцы, разве их бросишь?» – с Ливана спустились разбойники и похитили их. У Филиппа не осталось ничего, кроме пастушьего посоха, с которым этот низложенный царь скитался теперь по горам и селениям в поисках овец. Он ругался, грозил и точил широкий кинжал, говоря, что отправится на Ливан. А по ночам только плакал, оставаясь наедине с собой. И вот Филипп прибежал к старым друзьям, чтобы рассказать про свою беду и отправиться с ними на Ливан. Услыхав смех и свист, он пробормотал: «Что это здесь происходит? Почему они смеются?»
Когда он подошел ближе, Иисус уже разгневался и воскликнул:
– Чего вы смеетесь? Зачем беретесь за камни побить Сына человеческого? Возгордились своими домами, масличными рощами и виноградниками? Все это обратится в пепел! В пепел! Сыны и дщери ваши также обратятся в пепел! А языки пламени устремятся с гор, словно грозные разбойники, и похитят овец ваших!
– Что еще за разбойники? Какие овцы? Какие это еще языки пламени несет он нам? – пробормотал Филипп, слушая Иисуса, опершись подбородком о пастуший посох.
Иисус говорил, а тем временем беднота из убогих домов поодиночке собиралась к нему. Там прослышали, что явился новый пророк, вещающий для бедноты, и все поспешили к нему. Говорят, в одной руке у него огонь небесный, чтобы жечь богатых, а в другой – весы, чтобы делить их добро между бедными. Это новый Моисей, несущий новый, более справедливый Закон. И вот они стоят и слушают как завороженные. Наступило, наступило царство бедняков!
Иисус снова открыл было уста, собираясь заговорить, но тут две пары рук набросились на него, схватили, стащили с камня, и толстая веревка сразу же обвилась вокруг его тела. Иисус обернулся и увидел своих братьев, сыновей Иосифа, – хромого Сима и набожного Иакова.
– Домой! Домой, окаянный! – кричали они, яростно таща его за собой.
– У меня нет дома, оставьте меня! Здесь мой дом, здесь мои братья! – кричал Иисус, указывая на людей.
– Домой! Домой! – кричали, смеясь, хозяева. Кто-то занес руку и метнул зажатый в ней камень, который слегка задел лоб Иисуса.
Пролилась первая кровь.
Двугорбый старик закричал:
– Смерть ему! Смерть! Это колдун, напускающий на нас чары! Он призывает огонь прийти и сжечь нас, и огонь придет!
– Смерть ему! Смерть! – раздалось отовсюду. Тут в дело вмешался Петр.
– Постыдитесь! – крикнул он. – Что он вам сделал? Он не виновен!
Какой-то детина бросился на Петра:
– Да ты, я вижу, вместе с ним, так, что ли? С этими словами детина схватил Петра за горло – за самое яблочко.
– Нет! Нет! Я не с ним! – завопил Петр, пытаясь высвободить горло от ручищи.
Три других ученика Иисуса растерялись. Иаков и Андрей все прикидывали свои силы, на глазах у Иоанна выступили слезы. Но тут Иуда растолкал толпу локтями, оторвал учителя от его разъяренных братьев и распутал веревку.
– Убирайтесь! – крикнул Иуда. – А не то будете иметь дело со мной. Прочь отсюда!
– Будешь распоряжаться в своих краях! – завизжал хромой Сим.
– Я буду распоряжаться всюду, куда только дотянутся мои руки, хромой!
Затем Иуда повернулся к четырем ученикам и крикнул:
– И не стыдно вам? Уже отреклись от него? Живее! Закроем его со всех сторон, чтобы никто к нему и пальцем не прикоснулся!
Четверо учеников устыдились. Не остались в стороне бедняки и оборванцы.
– И мы с вами, братья! – кричали они. – Разорвем их в клочья!
– И я с вами! – раздался свирепый голос. Филипп шел через толпу, раздвигая ее пастушьим посохом, и поигрывал им, сжимая в руке. – Я иду с вами!
– Привет, Филипп! – отозвался рыжебородый. – Иди к нам! Бедные и обездоленные, все сюда! Увидав, что беднота поднимает голову, хозяева осерчали. Сын Плотника явился морочить голову бедноте, ставить мировой порядок вверх дном – несет, видишь ли, новый закон! Смерть ему! Смерть!
Люди обозлились, ринулись друг на друга, кто с палицей, кто с ножом, кто с камнем. Старцы оставались сзади, подзадоривая своих пронзительными возгласами. Сторонники Иисуса закрепились за платанами, окружавшими площадь, часть из них ринулась в драку. Иисус стал между противниками, раскрыв объятия и восклицая: «Братья! Братья!» – но никто не слушал его. Люди яростно осыпали друг друга камнями, застонали первые раненые.
Из улочки выбежала какая-то женщина. Лицо ее было плотно закутано лиловым платком, так что были видны только половина рта, нос и большие черные глаза, полные слез.
– Во имя Бога, не убивайте его! – кричала она.
– Мария! Его мать! – послышались возгласы.
Но разве старцы пожалеют мать?! Ярость охватила их.
– Смерть ему! Смерть! – орали старцы. – Явился будоражить народ, поднимать бунт, делить наше добро между босяками и голодранцами! Смерть ему!
Схватка шла теперь грудь на грудь. Оба сына Иосифа со стонами катались по земле. Иаков схватил камень и разбил им головы. Иуда выхватил короткий кинжал и стал перед Иисусом, не давая никому приблизиться. Разгневанный из-за своих овец, Филипп с мрачным видом без разбору бил по головам пастушьим посохом.
– Во имя Бога! – снова раздался голос Марии. – Ведь он же больной, больной! Он не в своем уме, пощадите его!
Но голос ее утонул в общем шуме. Иуда схватил самого сильного из противников и приставил тому нож к горлу, но подоспевший Иисус сдержал его руку.
– Брат Иуда! – воскликнул Иисус. – Не надо крови! Не надо крови!
– Чего же тогда? Воды, что ли? – зло отозвался рыжебородый. – В руке у тебя секира, или ты забыл об этом? Пришел час!
Петр рассвирепел от полученных ударов, схватил огромный камень и бросился на старцев. Мария оказалась в самой гуще схватки. Она пробралась к сыну и схватила его за руку.
– Дитя мое, что с тобой? Как ты дошел до этого? Пошли домой! Помоешься, наденешь новую одежду, обуешь сандалии. Тебя ранили, сынок!
– У меня нет ни дома, ни матери, – ответил Иисус. – Кто ты?
Мать разразилась рыданиями, вонзила ногти в щеки и больше не проронила ни слова.
Петр метнул камень, который, упав, придавил ногу двугорбому старику – тот взвыл от боли, дотащился, ковыляя, до узеньких улочек и направился к дому раввина. Но тут появился и сам раввин, запыхавшийся от быстрой ходьбы. Он услышал шум, оторвался от Священных Писаний, в которые уткнулся носом, пытаясь извлечь из букв и слогов волю Божью, но, услыхав шум, взял свой посох священнослужителя и спешно направился взглянуть, что там происходит. Встретив по дороге нескольких раненых, он узнал обо всем. Раздвигая людей в стороны, раввин добрался до Сына Марии.
– Что здесь происходит, Иисусе? – строго спросил раввин. – Ты, говорят, несешь любовь? Такова, стало быть, эта твоя любовь? И не стыдно тебе?
Он обратился к людям:
– Расходитесь по домам, чада. Это мой племянник. Несчастный болен, вот уже многие годы болен. Не держите на него зла за то, что он сказал, – простите его. Не он, но некто другой говорит устами его.
– Бог! – сказал Иисус.
– Умолкни! – призвал раввин, осуждающе коснувшись его посохом. Он снова обратился к народу:
– Оставьте его, чада мои, прекратите распрю. Он сам не ведает, что говорит. Все мы, бедные и богатые, все мы – семя Авраамово, не ссорьтесь. Уже полдень, возвращайтесь домой. А я займусь исцелением этого несчастного. Затем раввин обратился к Марии:
– Возвращайся домой, Мария. Мы тоже сейчас придем.
Мать бросила последний, полный нежности взгляд на сына, словно прощаясь с ним навсегда, вздохнула, закусила конец платка, повернулась и вскоре исчезла среди узких улочек.
Небо уже заволокли тучи: пока люди насмерть дрались друг с другом, дождь собрался пролиться и освежить землю. Поднялся ветер, последние листья облетали с платанов и смоковниц и рассеивались по земле. Площадь опустела. Иисус повернулся к Филиппу, протянул ему руку:
– Здравствуй, брат мой Филипп!
– Здравствуй, Учитель, – ответил тот, пожимая руку. Затем Филипп протянул ему свой пастуший посох и сказал:
– Возьми. Будешь опираться на него.
– Идемте, соратники, – сказал Иисус. – Отряхните прах с ног ваших. Прощай, Назарет!
– Я провожу вас до края селения, чтобы никто не причинил вам зла, – сказал почтенный раввин.
Он взял Иисуса за руку и пошел вдвоем с ним впереди. Раввин почувствовал, как рука Иисуса пылает в его ладони.
– Не следует взваливать на себя чужие заботы, дитя, – они погубят тебя.
– Своих забот у меня нет, старче, так пусть они погубят меня! – ответил Иисус.
Они дошли до околицы Назарета. Показались сады, а за ними – поля. Ученики остановились чуть позади омыть раны в источнике. Вместе с ними было двое слепых: они ожидали, что новый пророк сотворит чудо. Все пребывали в состоянии радостного возбуждения, словно возвращались после тяжкой битвы.
Была суббота. Верующие Израиля выходили из синагоги в Назарете, а глаза их были все еще ослеплены видениями, вызванными почтенным раввином Симеоном. Свет перед их глазами был настолько силен, что все, словно слепые, пробирались на ощупь, скучивались на сельской площади и медленно прохаживались под высокими финиковыми пальмами, стараясь прийти в себя.
Сегодня раввин открыл Писания наугад, попал на пророка Наума, ткнул пальцем опять-таки наугад и наткнулся на такие вот святые слова: «Вот на горах – стопы благовестника, возвещающего мир!» Почтенный раввин прочитал это, перечитал еще раз и воодушевился.
– Это Мессия! – воскликнул он. – Он идет! Оглянитесь вокруг, оглянитесь вокруг: всюду знаки прихода его. Внутри нас гнев, стыд, надежда, внутри нас глас: «Довольно!» Гляньте, что вне нас! Сатана восседает на престоле Вселенной: на одном колене он держит и ласкает уже сгнившее тело человеческое, на другом колене – блудницу – душу человеческую. Пришли времена, которые предрекали уста Божьи – пророки. Откройте Писания: что гласят они? «Когда рухнет с престола своего Израиль и варварские стопы будут попирать святые земли наши, наступит конец света!» Что еще гласят Писания? «Последний царь будет развратен, преступен и безбожен, чада его – недостойные, и венец соскользнет с главы Израиля». Развратный и преступный царь пришел – это Ирод. Я видел его собственными глазами, когда он велел мне явиться в Иерихон исцелять его. Были у меня чудодейственные зелья, я взял их и пошел. Пошел я и с того дня не мог больше вкушать мяса, ибо видел, как гниет плоть его; не мог пить вина, ибо видел, что кровь его полна червей, и вот уже более тридцати лет смрад его стоит в ноздрях моих… Он умер, издох, пришли сыновья его нечестивые – прыщавые вонючки. Соскользнул с их голов царский венец…
Итак, исполнились пророчества, настал конец света! Раздался глас на Иордане: «Он грядет!» Раздался глас внутри нас: «Он грядет!» Сегодня я открыл Писания, письмена сгрудились и воскликнули: «Он грядет!» Я состарился. Потускнели очи мои, зубы выпадают изо рта моего, колени мои ослабели, но я радуюсь! Радуюсь, ибо Бог дал мне слово: «Симеон, ты не умрешь, не увидав Мессию». Чем ближе смерть моя, тем, стало быть, ближе и Мессия. Мужайтесь, чада мои! Нет рабства, нет Сатаны, нет римлян, есть только Мессия, который идет. Мужи, возьмитесь за оружие – грядет война! Жены, зажгите светильники – грядет нареченный! Час и минута неизвестны нам: может быть, сегодня, может быть, завтра, – бодрствуйте! Я слышу, как на ближних горах камни осыпаются под стопами его. Он грядет! Выйдите на двор, – может быть, вы узрите его!
Люди вышли во двор, рассеялись под высокими финиковыми пальмами. Слишком желанными были слова почтенного раввина, и люди старались забыть их, чтобы потускнел излишний блеск и душа вновь настроилась на повседневные заботы… И вот, когда они прогуливались так, с тоской ожидая наступления полдня, чтобы вернуться домой и за беседой, ссорами и едой позабыть святые слова, – вот тут и появился, в изодранной одежде, босой, с сияющим ликом, Сын Марии, а за ним, робко держась друг друга, четыре, ученика и позади всех – нелюдимый, с мрачным взглядом рыжебородый Иуда.
Хозяева опешили. Откуда появились эти оборванцы? А этот, идущий впереди всех, – не Сын ли это Марии?
– Гляди, как вышагивает! Вытянул руки и поигрывает ими, словно крыльям!
– Бог лишил его разума, вот он и пытается взлететь.
– Глядите, он взобрался на камень и знаками показывает, что будет речь держать.
– Пошли, посмеемся.
Иисус, действительно, поднялся на камень посреди площади. Собравшийся вокруг народ смеялся: люди обрадовались появлению помешанного – это помогало забыть грозные слова раввина: «Война! Бодрствуйте! Он грядет!» Вот уже годы напролет бубнит он им в уши одно и то же. Людям это уже надоело. И вот теперь, слава Богу, посмеются они над Сыном Марии.
Иисус делал знаки руками, призывая всех собраться вокруг него. Все пространство заполнили бороды, полосатые одежды и шапки. Одни жевали финики, чтобы заглушить голод, другие щелками семена подсолнуха, а самые старые и богобоязненные перебирали длинные четки – из мелких лоскутов голубого холста с изречениями из Святых Писаний на каждом.
Глаза Иисуса блестели, сердце радостно билось, не ощущая никакого страха перед огромной толпой. Он раскрыл уста и воскликнул:
– Братья! Отверзните уши ваши, отверзните сердца ваши, внемлите слову, которое я молвлю вам. Взывает Исайя: «Дух Господень излился надо мною и избрал меня нести благую весть бедным, послал меня возгласить свободу рабам и свет слепым!» Пришел день, обещанный пророком, братья! Бог Израиля послал меня нести благую весть. Далеко в пустыне Иудейской помазал Он меня, оттуда я и пришел к вам! Великую тайну доверил мне Он: я принял ее и через поля к горы – разве не слышали вы поступи моей в горах? – поспешил сюда, в родное мое селение, чтобы здесь впервые возгласить радостную весть. Что это за радостная весть? Наступило Царство Небесное!
Старик с двойным, как у верблюда, горбом поднял четки и захихикал:
– Пустые слова говоришь ты, Сыне Плотника, пустые слова. Царство Небесное, справедливость, свобода и дом вверх дном – надоело уже все это! Чудеса! Чудеса! Вот здесь, перед нами, сотвори чудо, если хочешь, чтобы тебе поверили, а нет – заткни глотку!
– Все сущее в мире есть чудо, старче! – ответил Иисус. – Какого еще чуда ты желаешь? Опусти глаза долу: даже о самой ничтожной былинке печется ангел-хранитель, помогающий ее возрастанию. Подними глаза вверх: разве не чудо звездное небо?! А если ты смежишь вежды свои, старче, – разве не чудо мир, пребывающий внутри нас, разве не есть звездное небо сердце наше?!
Люди слушали его, оторопев.
– Разве это не Сын Марии? – спрашивали они друг друга. – Неужто он способен говорить так властно?
– Демон говорит устами его. Где его братья? Пусть свяжут его, а не то еще укусит кого.
– Замолчите! Сейчас он снова будет говорить!
– Настал День Господень, братья. Готовы ли вы? Всего лишь считанные часы в вашем распоряжении, позовите же бедняков, раздайте им добро ваше. К чему вам земные блага? Огонь грядет, дабы сжечь их! Прежде Царства Небесного грядет Царство Огненное. В День Господень камни, из которых возведены дома богачей, сдвинутся с места и погребут под собой хозяев. Золотые монеты в сундуках покроются испариной – кровь и пот бедняка будут струиться по ним! Небеса разверзнутся, огонь обрушится потопом, новый Ковчег поплывет меж языков пламени: у меня ключ, которым я отворяю Ковчег, я же избираю достойных. Братья мои, назаретяне, с вас начинаю, вы призваны первыми, придите, войдите внутрь, всколыхнулись уже языки пламени Божьего и спускаются на землю!
– Ха-ха-ха! Сын Марии явился спасать нас! – захохотали люди, освистывая его. Несколько человек нагнулись, подобрали с земли камни и изготовились забросать его.
На площади показался бегущий пастух Филипп. Услыхав о приходе Товарищей, он поспешил сюда. Глаза его были воспалены и красны, словно он долго лил слезы, щеки запали. В тот самый день, когда он простился на озере с Иисусом и его товарищами, крикнув со смехом: «Не пойду с вами – у меня овцы, разве их бросишь?» – с Ливана спустились разбойники и похитили их. У Филиппа не осталось ничего, кроме пастушьего посоха, с которым этот низложенный царь скитался теперь по горам и селениям в поисках овец. Он ругался, грозил и точил широкий кинжал, говоря, что отправится на Ливан. А по ночам только плакал, оставаясь наедине с собой. И вот Филипп прибежал к старым друзьям, чтобы рассказать про свою беду и отправиться с ними на Ливан. Услыхав смех и свист, он пробормотал: «Что это здесь происходит? Почему они смеются?»
Когда он подошел ближе, Иисус уже разгневался и воскликнул:
– Чего вы смеетесь? Зачем беретесь за камни побить Сына человеческого? Возгордились своими домами, масличными рощами и виноградниками? Все это обратится в пепел! В пепел! Сыны и дщери ваши также обратятся в пепел! А языки пламени устремятся с гор, словно грозные разбойники, и похитят овец ваших!
– Что еще за разбойники? Какие овцы? Какие это еще языки пламени несет он нам? – пробормотал Филипп, слушая Иисуса, опершись подбородком о пастуший посох.
Иисус говорил, а тем временем беднота из убогих домов поодиночке собиралась к нему. Там прослышали, что явился новый пророк, вещающий для бедноты, и все поспешили к нему. Говорят, в одной руке у него огонь небесный, чтобы жечь богатых, а в другой – весы, чтобы делить их добро между бедными. Это новый Моисей, несущий новый, более справедливый Закон. И вот они стоят и слушают как завороженные. Наступило, наступило царство бедняков!
Иисус снова открыл было уста, собираясь заговорить, но тут две пары рук набросились на него, схватили, стащили с камня, и толстая веревка сразу же обвилась вокруг его тела. Иисус обернулся и увидел своих братьев, сыновей Иосифа, – хромого Сима и набожного Иакова.
– Домой! Домой, окаянный! – кричали они, яростно таща его за собой.
– У меня нет дома, оставьте меня! Здесь мой дом, здесь мои братья! – кричал Иисус, указывая на людей.
– Домой! Домой! – кричали, смеясь, хозяева. Кто-то занес руку и метнул зажатый в ней камень, который слегка задел лоб Иисуса.
Пролилась первая кровь.
Двугорбый старик закричал:
– Смерть ему! Смерть! Это колдун, напускающий на нас чары! Он призывает огонь прийти и сжечь нас, и огонь придет!
– Смерть ему! Смерть! – раздалось отовсюду. Тут в дело вмешался Петр.
– Постыдитесь! – крикнул он. – Что он вам сделал? Он не виновен!
Какой-то детина бросился на Петра:
– Да ты, я вижу, вместе с ним, так, что ли? С этими словами детина схватил Петра за горло – за самое яблочко.
– Нет! Нет! Я не с ним! – завопил Петр, пытаясь высвободить горло от ручищи.
Три других ученика Иисуса растерялись. Иаков и Андрей все прикидывали свои силы, на глазах у Иоанна выступили слезы. Но тут Иуда растолкал толпу локтями, оторвал учителя от его разъяренных братьев и распутал веревку.
– Убирайтесь! – крикнул Иуда. – А не то будете иметь дело со мной. Прочь отсюда!
– Будешь распоряжаться в своих краях! – завизжал хромой Сим.
– Я буду распоряжаться всюду, куда только дотянутся мои руки, хромой!
Затем Иуда повернулся к четырем ученикам и крикнул:
– И не стыдно вам? Уже отреклись от него? Живее! Закроем его со всех сторон, чтобы никто к нему и пальцем не прикоснулся!
Четверо учеников устыдились. Не остались в стороне бедняки и оборванцы.
– И мы с вами, братья! – кричали они. – Разорвем их в клочья!
– И я с вами! – раздался свирепый голос. Филипп шел через толпу, раздвигая ее пастушьим посохом, и поигрывал им, сжимая в руке. – Я иду с вами!
– Привет, Филипп! – отозвался рыжебородый. – Иди к нам! Бедные и обездоленные, все сюда! Увидав, что беднота поднимает голову, хозяева осерчали. Сын Плотника явился морочить голову бедноте, ставить мировой порядок вверх дном – несет, видишь ли, новый закон! Смерть ему! Смерть!
Люди обозлились, ринулись друг на друга, кто с палицей, кто с ножом, кто с камнем. Старцы оставались сзади, подзадоривая своих пронзительными возгласами. Сторонники Иисуса закрепились за платанами, окружавшими площадь, часть из них ринулась в драку. Иисус стал между противниками, раскрыв объятия и восклицая: «Братья! Братья!» – но никто не слушал его. Люди яростно осыпали друг друга камнями, застонали первые раненые.
Из улочки выбежала какая-то женщина. Лицо ее было плотно закутано лиловым платком, так что были видны только половина рта, нос и большие черные глаза, полные слез.
– Во имя Бога, не убивайте его! – кричала она.
– Мария! Его мать! – послышались возгласы.
Но разве старцы пожалеют мать?! Ярость охватила их.
– Смерть ему! Смерть! – орали старцы. – Явился будоражить народ, поднимать бунт, делить наше добро между босяками и голодранцами! Смерть ему!
Схватка шла теперь грудь на грудь. Оба сына Иосифа со стонами катались по земле. Иаков схватил камень и разбил им головы. Иуда выхватил короткий кинжал и стал перед Иисусом, не давая никому приблизиться. Разгневанный из-за своих овец, Филипп с мрачным видом без разбору бил по головам пастушьим посохом.
– Во имя Бога! – снова раздался голос Марии. – Ведь он же больной, больной! Он не в своем уме, пощадите его!
Но голос ее утонул в общем шуме. Иуда схватил самого сильного из противников и приставил тому нож к горлу, но подоспевший Иисус сдержал его руку.
– Брат Иуда! – воскликнул Иисус. – Не надо крови! Не надо крови!
– Чего же тогда? Воды, что ли? – зло отозвался рыжебородый. – В руке у тебя секира, или ты забыл об этом? Пришел час!
Петр рассвирепел от полученных ударов, схватил огромный камень и бросился на старцев. Мария оказалась в самой гуще схватки. Она пробралась к сыну и схватила его за руку.
– Дитя мое, что с тобой? Как ты дошел до этого? Пошли домой! Помоешься, наденешь новую одежду, обуешь сандалии. Тебя ранили, сынок!
– У меня нет ни дома, ни матери, – ответил Иисус. – Кто ты?
Мать разразилась рыданиями, вонзила ногти в щеки и больше не проронила ни слова.
Петр метнул камень, который, упав, придавил ногу двугорбому старику – тот взвыл от боли, дотащился, ковыляя, до узеньких улочек и направился к дому раввина. Но тут появился и сам раввин, запыхавшийся от быстрой ходьбы. Он услышал шум, оторвался от Священных Писаний, в которые уткнулся носом, пытаясь извлечь из букв и слогов волю Божью, но, услыхав шум, взял свой посох священнослужителя и спешно направился взглянуть, что там происходит. Встретив по дороге нескольких раненых, он узнал обо всем. Раздвигая людей в стороны, раввин добрался до Сына Марии.
– Что здесь происходит, Иисусе? – строго спросил раввин. – Ты, говорят, несешь любовь? Такова, стало быть, эта твоя любовь? И не стыдно тебе?
Он обратился к людям:
– Расходитесь по домам, чада. Это мой племянник. Несчастный болен, вот уже многие годы болен. Не держите на него зла за то, что он сказал, – простите его. Не он, но некто другой говорит устами его.
– Бог! – сказал Иисус.
– Умолкни! – призвал раввин, осуждающе коснувшись его посохом. Он снова обратился к народу:
– Оставьте его, чада мои, прекратите распрю. Он сам не ведает, что говорит. Все мы, бедные и богатые, все мы – семя Авраамово, не ссорьтесь. Уже полдень, возвращайтесь домой. А я займусь исцелением этого несчастного. Затем раввин обратился к Марии:
– Возвращайся домой, Мария. Мы тоже сейчас придем.
Мать бросила последний, полный нежности взгляд на сына, словно прощаясь с ним навсегда, вздохнула, закусила конец платка, повернулась и вскоре исчезла среди узких улочек.
Небо уже заволокли тучи: пока люди насмерть дрались друг с другом, дождь собрался пролиться и освежить землю. Поднялся ветер, последние листья облетали с платанов и смоковниц и рассеивались по земле. Площадь опустела. Иисус повернулся к Филиппу, протянул ему руку:
– Здравствуй, брат мой Филипп!
– Здравствуй, Учитель, – ответил тот, пожимая руку. Затем Филипп протянул ему свой пастуший посох и сказал:
– Возьми. Будешь опираться на него.
– Идемте, соратники, – сказал Иисус. – Отряхните прах с ног ваших. Прощай, Назарет!
– Я провожу вас до края селения, чтобы никто не причинил вам зла, – сказал почтенный раввин.
Он взял Иисуса за руку и пошел вдвоем с ним впереди. Раввин почувствовал, как рука Иисуса пылает в его ладони.
– Не следует взваливать на себя чужие заботы, дитя, – они погубят тебя.
– Своих забот у меня нет, старче, так пусть они погубят меня! – ответил Иисус.
Они дошли до околицы Назарета. Показались сады, а за ними – поля. Ученики остановились чуть позади омыть раны в источнике. Вместе с ними было двое слепых: они ожидали, что новый пророк сотворит чудо. Все пребывали в состоянии радостного возбуждения, словно возвращались после тяжкой битвы.