Страница:
– Ты прав, а теперь помолчи.
Они поднялись на зеленый холм. Всюду в траве пестрели алые цветы ветрениц и желтые маргаритки. Воздух был напоен запахом чабреца. Внизу, среди маслин, Иисус увидел свой дом. Над крышей поднимался дымок. Иисус вздохнул с облегчением. Значит, женщины успокоились и снова хлопочут у очага.
– Пойдем обратно, – сказал он арапчонку. – И не будем им ничего говорить. Женщины слабы и нуждаются в сочувствии.
Прошло несколько дней. Как-то субботним вечером Иисус сидел на крыльце, держа на коленях самых младших сына и дочь. С утра шел дождь, но к полудню распогодилось, и теперь ветер гнал на запад легкие вишневые облака. В просветах между ними проглядывало небо, изумрудно-зеленое, как тучный луг. На крыше ворковали два голубя. Мария сидела подле Иисуса. Ее налитые груди вздымались.
На дороге показался путник. Он был навеселе и слегка покачивался. Увидев Иисуса, путник остановился и рассмеялся.
– А, мастер Лазарь! – Язык его заплетался. – На тебя любо-дорого поглядеть. Счастливчик! Годы бегут мимо твоих ворот, а ты восседаешь, точно патриарх Иаков в окружении своих жен, Лии и Рахили. Не так ли и у тебя две жены – Мария и Марфа? Одна, говорят, хлопочет по хозяйству, другая заботится о тебе. Ну а ты занят заботами о дереве, земле, женах и Боге. Может, хоть раз выглянешь за порог, посмотришь, что делается в мире… Ты слышал о Пилате? О Понтии Пилате? Чтоб ему на том свете кипеть в горящей смоле!
Иисус узнал подвыпившего путника и улыбнулся:
– Симон Кирениянин, верный Богу и вину. Ну здравствуй! Садись. Марфа, чарку вина моему старому другу.
Путник опустился на скамью и обеими руками взял кубок.
– Все меня знают, – сказал он гордо. – Никто не обходит стороной мою харчевню. Видно, и ты заходил ко мне, мастер Лазарь. Но не сбивай меня. Мы говорили о другом. Я спрашивал, не слышал ли ты о Пилате. О Понтии Пилате. Видел его когда-нибудь?
Арапчонок вышел во двор и, прислонившись к двери, прислушивался к разговору. Иисус напряг память.
– Серые ястребиные глаза, презрительный смех, золотой перстень… Больше я ничего не помню. Ах да, еще серебряный таз. Он омывал над ним руки. Вот и все. Наверное, мне это приснилось. Ты напомнил мне сон, Кирениянин, давний мучительный сон.
– Говорят, сны значат для Господа больше, чем реальность. Так вот, Господь наказал Пилата, – будь он проклят! – его распяли!
Иисус ахнул:
– Распяли?!
– Поделом ему! Вчера на рассвете Пилата нашли распятым на кресте. Видать, умом повредился.
Мария, увидев, что Иисус побледнел, прижалась к нему и погладила колени.
– Милый, ты устал. Поди приляг.
Солнце село. Потянуло прохладой. Кирениянин осовел и с трудом ворочал языком. Арапчонок подхватил его под руки, поднял и вывел за селение.
– Ступай откуда пришел, старый пропойца, – буркнул арапчонок сердито и указал на дорогу в Иерусалим.
Встревоженный, он вернулся обратно. Иисус лежал в мастерской и глядел в оконце. Марфа готовила ужин. Мария кормила грудью малыша и с беспокойством поглядывала на мужа. Арапчонок приблизился к Иисусу, глаза его горели.
– Ушел. Пустобрех. Наплел невесть что.
Иисус кусал губы. Он посмотрел на мальчика, хотел спросить что-то, но тот прижал палец к губам и улыбнулся:
– Спи.
Веки Иисуса опустились, морщины на лбу разгладились – он уснул.
На следующее утро, открыв глаза, Иисус почувствовал радость и облегчение, словно избежал какой-то опасности. Арапчонок уже встал и убирал мастерскую. На губах у него играла улыбка.
– Отчего ты смеешься? – спросил Иисус, подмигнув ему.
– Я смеюсь над вами, людьми, Иисус Назорей, – ответил арапчонок, приглушив голос, чтобы не слышали женщины. – Вся ваша жизнь – сплошной страх. Вы словно идете по канату, протянутому над пропастью.
Иисус улыбнулся:
– Вчера я споткнулся на этом канате, но спасся!
В комнату вошли Марфа и Мария, и разговор переменился. Женщины затопили очаг; день начался; со двора доносился веселый гомон – дети играли в жмурки.
– Марфа, Мария, неужели у нас столько детей? – улыбнулся Иисус. – Двор стал слишком тесен. Пора или расширять дом, или перестать рожать.
– Ну что ж, значит, расширим дом, – ответила Марфа.
– Вы только посмотрите на них! Точно белки, карабкаются на стены и деревья во дворе. Благословенно чрево женщины. Оно, как у рыбы, полно икры, и в каждой икринке – человек. Мы победили смерть.
– Смерть не страшна нам, любимый. Ты только береги себя, – сказала Мария.
Иисус улыбнулся. Этим утром Мария была особенно хороша. Она еще не отошла от сна и, стоя перед мужем, расчесывала волосы. Иисусу захотелось подзадорить ее.
– Мария, разве ты не боишься смерти? Не тревожишься о том, что ждет тебя в ином мире? Не молишь Господа?
Мария встряхнула длинными волосами и рассмеялась:
– Пусть думают о смерти мужчины. Я не молю Господа, не стучусь в Его врата, выпрашивая, как нищенка, вечного блаженства. У меня есть муж, которого я люблю. Мне хорошо в его объятиях, и не нужно другого Рая. Заботы о вечном – удел мужчин.
– Милая, но земля всего лишь маленькая лачуга. Неужели ты хочешь запереть себя в ее стенах?
– Женщине нужны границы. Она вместилище, а не источник.
Вбежала встревоженная Марфа:
– Равви, в селении появился какой-то горбун, маленький, толстый, кривоногий. Он спрашивает о тебе и будет здесь с минуты на минуту.
Влетел запыхавшийся арапчонок:
– Еще один пришел сотрясать мир. Я запер ворота от греха подальше.
Иисус недовольно посмотрел на мальчика:
– Чего ты испугался? Почему его надо бояться? Отопри ворота.
Арапчонок подмигнул ему:
– Прогони его.
– Почему? Кто он?
– Прогони, – повторил арапчонок, – и не спрашивай.
Иисус вспыхнул:
– Разве я не волен поступать как хочу? Отопри ворота.
На улице послышались шаги. В ворота постучали. Иисус вышел во двор.
– Кто там?
– Откройте посланцу Господа, – ответил высокий резкий голос.
Ворота распахнулись. На пороге стоял маленький толстый горбун, еще не старый, но совершенно лысый. Глаза его горели. Женщины, выбежавшие из дома, в ужасе отпрянули.
– Возрадуйтесь и возликуйте, братья! – закричал горбун, широко раскинув руки. – Я принес вам Благую Весть!
Иисус напряженно вглядывался в лицо незнакомца, пытаясь вспомнить, где уже видел его. Холодок пробежал у него по спине.
– Кто ты? Мне кажется, я встречал тебя прежде. Но где? Во дворце Каиафы? Или на распятии?
Арапчонок усмехнулся:
– Это Савл, кровожадный Савл.
– Савл? – в ужасе отпрянул Иисус.
– Я был им, но теперь я Павел. Я прозрел. Мне открылся свет истины – благословение Господу! Я спасся и теперь сам несу спасение миру. Не Иудее, не Палестине, а всему миру! Я разнесу Благую Весть через моря и страны. Не качай головой, мастер Лазарь. Не улыбайся. Я говорю правду. Я спасу мир.
– Я уже побывал там, куда ты только идешь. В молодости я тоже рвался спасти мир. Разве не об этом мечтают все, пока молоды? Оборванный и босой, опоясанный ремнем, подбитым шипами, я, как древние пророки, бродил из селения в селение и возглашал: «Любовь! Любовь!» Теперь мне стыдно даже вспоминать об этом. Меня забрасывали лимонными корками, били, едва не распяли. То же ждет и тебя!
Иисус спохватился и замолчал. Забыв осторожность, он наговорил много лишнего. Арапчонок кинулся к ним, чтобы прекратить разговор.
– Обожди, хозяин. Дай-ка я с ним поговорю. – Он повернулся к горбуну: – Признавайся, Адово отродье, это ты убил Марию Магдалину? Твои руки обагрены кровью. Прочь из нашего дома!
Иисус побледнел:
– Это правда? Ты убил ее?
– Да, – вздохнул Павел. – Но я раскаялся. Мне приказали убивать каждого, кто нарушает Закон Моисея. И я убивал. Но однажды на пути в Дамаск меня ослепила молния. Я упал на землю и услышал над собой укоризненный голос: «Савл, Савл, почему ты гонишь меня? В чем моя вина перед тобой?» – «Кто ты, Господи?» – вскричал я. – «Я Иисус, которого ты преследуешь. Встань и иди в Дамаск. Там тебе скажут, что ты должен делать».
Я вскочил дрожа. Глаза мои застилала пелена. Я ничего не видел. Мои спутники взяли меня за руку и повели в Дамаск. Там один из учеников Иисуса по имени Анания – да благословит его Господь! – пришел в дом, где я был, возложил мне на голову руки и взмолился: «Христос, дай ему зрение, чтобы он мог идти по всему миру и проповедовать Евангелие». Сказал так, и пелена упала с моих глаз. Я прозрел, крестился и был наречен Павлом, апостолом всех народов. И теперь я иду через земли и моря и несу людям Благую Весть… Но почему ты так смотришь на меня? Что с тобой, мастер Лазарь?
Иисус стоял сжав кулаки. На губах у него выступила пена. Женщины глядели в страхе. Дети плакали, цепляясь за их юбки.
– Ступайте в дом, – велел Иисус женам. – Оставьте нас одних.
Встревоженный, арапчонок приблизился к нему, но Иисус отмахнулся:
– Я ведь свободен, не так ли? Оставь меня. Я хочу поговорить. – Он повернулся к Павлу:
– Что за Благую Весть ты несешь? – Голос его дрожал.
– Ты, верно, слышал об Иисусе Назорее. Так вот, он не был сыном Иосифа и Марии. Он был Сыном Божьим, который спустился на Землю в образе человеческом, чтобы спасти людей. Злые священники и фарисеи схватили его, предали суду Пилата и распяли. Но на третий день он воскрес и вознесся на Небеса. Смерть побеждена, братья, грехи отпущены. Врата Рая открыты!
– И ты видел этого воскресшего Иисуса Назорея? – вскричал Иисус. – Ты видел его собственными глазами? Каков он?
– Я видел свет молнии и слышал голос.
– Ложь!
– Его видели ученики. После распятия. Они собрались в одном доме и заперли двери. Внезапно Иисус явился, стал среди них и сказал: «Мир вам!» Они глядели на него, потрясенные, но Фома не поверил, вложил палец в его раны и дал ему кусок рыбы, которую Иисус ел.
– Ложь!
Но Павел не слушал. Он весь преобразился. Глаза его сверкали, сгорбленное тело распрямилось.
– Он не был рожден от человека. Его мать осталась девственной. Архангел Гавриил явился ей и сказал: «Радуйся, Мария!» И тут Слово, как семя, упало в ее лоно, и она зачала.
– Ложь! Ложь!
Павел недоуменно посмотрел на него. Арапчонок бросился к воротам и запер их на засов. Но соседи слышали крики и выглядывали на улицу. В дверях показались Марфа и Мария. Арапчонок тут же увел их в дом.
Иисус пылал гневом и был уже не в силах сдержать себя. Он приблизился к Павлу, схватил его за плечи и затряс.
– Ложь! Ложь! Все, что ты говоришь, – ложь. Я – Иисус Назорей, меня не распинали. Я сын Марии и Иосифа-плотника из Назарета. Я не Сын Божий, а такой же человек, как все. Какое богохульство! Какое бесстыдство! Какая ложь! И этим обманом, мошенник, ты хочешь спасти мир?
– Ты – Иисус? – пробормотал Павел, не отрывая глаз от синеватых рубцов на ступнях и ладонях Лазаря.
– Что ты смотришь на мои руки и ноги? – вскричал Иисус. – Эти следы от ран остались у меня после сна. Кто это сделал, Господь или Искуситель, я не знаю. Мне снилось, будто меня распинают на кресте и я корчусь в судорогах. Я закричал от боли и проснулся. Я спасся: муки, которые мне полагалось принять наяву, я принял во сне.
– Замолчи! Замолчи! – закричал Павел, сжав виски.
Но Иисус уже не мог остановиться. Все, что копилось все эти годы в его душе, выплеснулось наружу. Арапчонок схватил его за руку и зашипел:
– Замолчи! Замолчи!
Но Иисус оттолкнул его от себя и повернулся к Павлу:
– Нет, я скажу все. Мне нужно выговориться. Я спасся. Изменил облик, под другим именем пришел в это маленькое селение и зажил обычной жизнью: ем, пью, работаю, пложу потомство. Огонь, бушевавший в моей душе, угас. Сидя у очага, я гляжу, как мои жены кормят грудью детей, и чувствую себя счастливым. Когда-то я отправился завоевывать мир, но бросил якорь в этой спокойной гавани. Говорю тебе: я простой человек, а не Сын Божий… Но если ты станешь разносить по всему свету свою ложь, я пойду и расскажу всем правду.
Теперь уже Павел задрожал от гнева и сжал кулаки:
– Замолчи, ничтожество! Или ты хочешь отнять у людей последнюю надежду? Среди невзгод и несправедливости этого мира распятие и воскрешение Иисуса – единственное утешение для честного человека. И какая разница, правда это или ложь, если может спасти мир!
– Лучше пусть мир погубит правда, чем спасет ложь. В сердцевине каждого спасения таится великий червь – Сатана.
– Что есть «правда», а что «ложь»? Что вдохновляет на великие дела, окрыляет и возносит нас над землей? Правда. Что отнимает последнюю надежду, подрезает крылья? Ложь.
– Замолчи, исчадие Ада! Крылья, о которых ты говоришь, – крылья Сатаны.
– Нет, я не буду молчать. Мне безразлично, что есть правда, а что ложь. Видел ли я воскресшего Иисуса или нет? Был ли он распят в действительности? Я не ищу правду, я создаю ее сам. С помощью моего упорства, желания и веры. Я собираю все лучшее, что может быть в человеке, и этим возвеличиваю его.
Если для спасения мира нужно, чтобы ты был распят, я распну тебя. Если нужно, чтобы ты воскрес, я воскрешу тебя. Будь уверен, я сделаю это. Можешь оставаться в своем жалком селении. Я сотворю из воздуха твое израненное тело, терновый венец, гвозди, кровоточащие раны – все, что потребуется для спасения. Тысячи людей увидят тебя распятым на крест, и будут рыдать, и слезы омоют их души, очистят от грехов. А на третий день я воскрешу тебя из мертвых, ибо это залог спасения. Смерть – последний и самый страшный враг надежды. Я одолею ее. Я воскрешу тебя, Иисуса, Сына Божьего, – Мессию!
– Но это неправда. Я расскажу, что не был распят, не воскресал из мертвых, что я не Бог… Ты слышишь?
– Рассказывай сколько хочешь. Я не боюсь тебя. Ты мне не сможешь помешать. Колесо, которое ты повернул, уже не остановишь. Признаюсь, когда ты сказал, что собираешься открыться людям, мне хотелось броситься на тебя и задушить. Но потом я успокоился. Если ты станешь кричать повсюду, что не был распят, твои же ученики схватят тебя и сожгут на костре за святотатство.
– Но ведь я провозглашал лишь одно слово, нес единственное послание: «Любовь».
– Провозглашая любовь, ты пробудил всех ангелов и демонов, что дремали в человеке. Любовь совсем не безобидна. С ее именем на устах воинство лжи убивает и сжигает. Лик земли изменился – всюду реки крови и слез. Можешь кричать: «Нет, это не любовь, о которой я говорил. Остановитесь, не убивайте друг друга! Все люди – братья!» Теперь уже ничего не исправишь.
– Ты насмехаешься как Дьявол.
– Нет, как апостол. Я стану твоим апостолом, хочешь ты этого или нет. Я сотворю и тебя, и твою жизнь, и твое учение, и твое распятие, и воскрешение. Тебя породил не Иосиф-плотник из Назарета, а я, Павел, писец из Тарса Киликикского.
– Нет! Нет! Это не так!
– Кто спрашивает тебя? Кому нужно твое дозволение?
Иисус в изнеможении опустился на землю и закрыл лицо руками. Поистине невозможно справиться с этим дьяволом.
Павел с презрением смотрел на него.
– Как же ты собираешься спасать мир, мастер Лазарь? Куда поведешь человека? Что предложишь ему, чтобы душа его обрела крылья? Нет. Если мир захочет спастись, он будет слушать меня. Меня!
Павел огляделся по сторонам. Арапчонок забился в угол и тихо скулил, точно сидящий на привязи пес. Женщины скрылись в доме. Двор был пуст. Но Павел видел иное – перед ним была огромная площадь, заполненная людьми. И, взобравшись на скамью, он обратился к невидимой толпе:
– Братья, посмотрите. Вот мы стоим перед вами, мастер Лазарь и я, Павел, последователь Христа. Выбирайте. Пойдете за мастером Лазарем – погрязнете в нищете и бесправии. Проживете свою жизнь как покорные овцы, оставив после себя лишь немного шерсти, жалобное блеяние да горы помета. Разве об этом вы мечтали? Пойдете за мной – обретете любовь и борьбу. Вы покорите мир! Выбирайте, кто вам дороже: Христос, Сын Божий, Спаситель мира, или мастер Лазарь?
Павел снова оглядел невидимую толпу. Стены, окружавшие двор, пали. Арапчонок и Лазарь исчезли. Павел услышал голос:
– Апостол народов, стойкая душа. Ты, который, смешивая вымысел, кровь и слезы, творит истину, веди нас. Далека ли дорога?
Павел широко раскинул руки, словно хотел обнять весь мир.
– Столь далека, сколь только может увидеть глаз человека. И еще дальше. Благословение Господу – мир велик. Вокруг Израиля лежат Египет, Сирия, Финикия, Анатолия, Греция и большие богатые острова: Кипр, Родос и Крит. Еще дальше – Рим. А еще дальше простираются бескрайние земли, населенные светловолосыми варварами с обоюдоострыми топорами. Какое счастье шагать ранним утром навстречу ветру, сжимая в руках крест, и водружать его на скалах и в сердцах человеческих, разнося утешение миру! Нас будут гнать, преследовать, избивать, бросать в глубокие ямы и убивать. И все это мы примем во славу Христа!
Павел постепенно успокоился. Толпа исчезла. Он обернулся и посмотрел на Иисуса, с ужасом слушавшего его речи:
– Во славу Христа… Мной созданного, истинного Христа, мастер Лазарь, а не тебя.
Из глаз Иисуса покатились слезы, он был уже не в силах сдержать себя. Арапчонок подошел к нему и спросил участливо:
– Отчего ты плачешь, Иисус Назорей?
– Я плачу, потому что он прав – это и есть единственный путь спасения мира!
Павел слез со скамьи. Его лысая голова блестела от пота. Он снял сандалии, хлопнул подошвами и повернулся к Иисусу, стоявшему посреди двора:
– Я отряхнул с моих сандалий пыль твоего дома. Прощай! Живи как знаешь. Ешь, пей, плоди детей, встречай благополучную старость. Но остерегайся вмешиваться в мои дела. Иначе тебе не поздоровится. Слышишь, мастер Лазарь? Не держи обиду. Я рад, что мы встретились. Я добился главного – освободился от тебя. Теперь я свободен. Прощай! – И, распахнув ворота, Павел торопливо зашагал по дороге в сторону Иерусалима.
Арапчонок подошел к воротам и сердито посмотрел ему вслед:
– Ишь, как скачет, точно голодный волк, готовый проглотить весь мир.
Он повернулся к Иисусу, чтобы отвлечь его от опасных мыслей. Но Иисус уже стоял посреди улицы и не отрываясь глядел вслед неистовому апостолу. В нем вновь пробудились мучительные воспоминания.
Арапчонок в беспокойстве схватил его за руку:
– Иисус Назорей! Куда ты смотришь? Идем в дом.
Но Иисус отдернул руку:
– Оставь меня.
– Ты хочешь последовать за ним?
– Оставь меня! – снова закричал Иисус. Его бил озноб, зубы стучали.
– Мария, Марфа, – громко позвал арапчонок и крепко обхватил Иисуса, чтобы не дать уйти.
Из дома выскочили испуганные женщины, за ними бежали дети. Привлеченные шумом, подходили соседи. Иисус стоял посреди улицы, бледный как полотно. Внезапно в глазах у него потемнело, веки опустились, и он упал на землю.
Его подняли, отнесли в дом и уложили на постель. Растерли розовым уксусом виски. Почувствовав терпкий запах, Иисус открыл глаза, увидел своих жен и улыбнулся. Посмотрел на арапчонка и сжал его руку:
– Держи меня крепче. Не дай уйти. Мне так хорошо здесь!
Они поднялись на зеленый холм. Всюду в траве пестрели алые цветы ветрениц и желтые маргаритки. Воздух был напоен запахом чабреца. Внизу, среди маслин, Иисус увидел свой дом. Над крышей поднимался дымок. Иисус вздохнул с облегчением. Значит, женщины успокоились и снова хлопочут у очага.
– Пойдем обратно, – сказал он арапчонку. – И не будем им ничего говорить. Женщины слабы и нуждаются в сочувствии.
Прошло несколько дней. Как-то субботним вечером Иисус сидел на крыльце, держа на коленях самых младших сына и дочь. С утра шел дождь, но к полудню распогодилось, и теперь ветер гнал на запад легкие вишневые облака. В просветах между ними проглядывало небо, изумрудно-зеленое, как тучный луг. На крыше ворковали два голубя. Мария сидела подле Иисуса. Ее налитые груди вздымались.
На дороге показался путник. Он был навеселе и слегка покачивался. Увидев Иисуса, путник остановился и рассмеялся.
– А, мастер Лазарь! – Язык его заплетался. – На тебя любо-дорого поглядеть. Счастливчик! Годы бегут мимо твоих ворот, а ты восседаешь, точно патриарх Иаков в окружении своих жен, Лии и Рахили. Не так ли и у тебя две жены – Мария и Марфа? Одна, говорят, хлопочет по хозяйству, другая заботится о тебе. Ну а ты занят заботами о дереве, земле, женах и Боге. Может, хоть раз выглянешь за порог, посмотришь, что делается в мире… Ты слышал о Пилате? О Понтии Пилате? Чтоб ему на том свете кипеть в горящей смоле!
Иисус узнал подвыпившего путника и улыбнулся:
– Симон Кирениянин, верный Богу и вину. Ну здравствуй! Садись. Марфа, чарку вина моему старому другу.
Путник опустился на скамью и обеими руками взял кубок.
– Все меня знают, – сказал он гордо. – Никто не обходит стороной мою харчевню. Видно, и ты заходил ко мне, мастер Лазарь. Но не сбивай меня. Мы говорили о другом. Я спрашивал, не слышал ли ты о Пилате. О Понтии Пилате. Видел его когда-нибудь?
Арапчонок вышел во двор и, прислонившись к двери, прислушивался к разговору. Иисус напряг память.
– Серые ястребиные глаза, презрительный смех, золотой перстень… Больше я ничего не помню. Ах да, еще серебряный таз. Он омывал над ним руки. Вот и все. Наверное, мне это приснилось. Ты напомнил мне сон, Кирениянин, давний мучительный сон.
– Говорят, сны значат для Господа больше, чем реальность. Так вот, Господь наказал Пилата, – будь он проклят! – его распяли!
Иисус ахнул:
– Распяли?!
– Поделом ему! Вчера на рассвете Пилата нашли распятым на кресте. Видать, умом повредился.
Мария, увидев, что Иисус побледнел, прижалась к нему и погладила колени.
– Милый, ты устал. Поди приляг.
Солнце село. Потянуло прохладой. Кирениянин осовел и с трудом ворочал языком. Арапчонок подхватил его под руки, поднял и вывел за селение.
– Ступай откуда пришел, старый пропойца, – буркнул арапчонок сердито и указал на дорогу в Иерусалим.
Встревоженный, он вернулся обратно. Иисус лежал в мастерской и глядел в оконце. Марфа готовила ужин. Мария кормила грудью малыша и с беспокойством поглядывала на мужа. Арапчонок приблизился к Иисусу, глаза его горели.
– Ушел. Пустобрех. Наплел невесть что.
Иисус кусал губы. Он посмотрел на мальчика, хотел спросить что-то, но тот прижал палец к губам и улыбнулся:
– Спи.
Веки Иисуса опустились, морщины на лбу разгладились – он уснул.
На следующее утро, открыв глаза, Иисус почувствовал радость и облегчение, словно избежал какой-то опасности. Арапчонок уже встал и убирал мастерскую. На губах у него играла улыбка.
– Отчего ты смеешься? – спросил Иисус, подмигнув ему.
– Я смеюсь над вами, людьми, Иисус Назорей, – ответил арапчонок, приглушив голос, чтобы не слышали женщины. – Вся ваша жизнь – сплошной страх. Вы словно идете по канату, протянутому над пропастью.
Иисус улыбнулся:
– Вчера я споткнулся на этом канате, но спасся!
В комнату вошли Марфа и Мария, и разговор переменился. Женщины затопили очаг; день начался; со двора доносился веселый гомон – дети играли в жмурки.
– Марфа, Мария, неужели у нас столько детей? – улыбнулся Иисус. – Двор стал слишком тесен. Пора или расширять дом, или перестать рожать.
– Ну что ж, значит, расширим дом, – ответила Марфа.
– Вы только посмотрите на них! Точно белки, карабкаются на стены и деревья во дворе. Благословенно чрево женщины. Оно, как у рыбы, полно икры, и в каждой икринке – человек. Мы победили смерть.
– Смерть не страшна нам, любимый. Ты только береги себя, – сказала Мария.
Иисус улыбнулся. Этим утром Мария была особенно хороша. Она еще не отошла от сна и, стоя перед мужем, расчесывала волосы. Иисусу захотелось подзадорить ее.
– Мария, разве ты не боишься смерти? Не тревожишься о том, что ждет тебя в ином мире? Не молишь Господа?
Мария встряхнула длинными волосами и рассмеялась:
– Пусть думают о смерти мужчины. Я не молю Господа, не стучусь в Его врата, выпрашивая, как нищенка, вечного блаженства. У меня есть муж, которого я люблю. Мне хорошо в его объятиях, и не нужно другого Рая. Заботы о вечном – удел мужчин.
– Милая, но земля всего лишь маленькая лачуга. Неужели ты хочешь запереть себя в ее стенах?
– Женщине нужны границы. Она вместилище, а не источник.
Вбежала встревоженная Марфа:
– Равви, в селении появился какой-то горбун, маленький, толстый, кривоногий. Он спрашивает о тебе и будет здесь с минуты на минуту.
Влетел запыхавшийся арапчонок:
– Еще один пришел сотрясать мир. Я запер ворота от греха подальше.
Иисус недовольно посмотрел на мальчика:
– Чего ты испугался? Почему его надо бояться? Отопри ворота.
Арапчонок подмигнул ему:
– Прогони его.
– Почему? Кто он?
– Прогони, – повторил арапчонок, – и не спрашивай.
Иисус вспыхнул:
– Разве я не волен поступать как хочу? Отопри ворота.
На улице послышались шаги. В ворота постучали. Иисус вышел во двор.
– Кто там?
– Откройте посланцу Господа, – ответил высокий резкий голос.
Ворота распахнулись. На пороге стоял маленький толстый горбун, еще не старый, но совершенно лысый. Глаза его горели. Женщины, выбежавшие из дома, в ужасе отпрянули.
– Возрадуйтесь и возликуйте, братья! – закричал горбун, широко раскинув руки. – Я принес вам Благую Весть!
Иисус напряженно вглядывался в лицо незнакомца, пытаясь вспомнить, где уже видел его. Холодок пробежал у него по спине.
– Кто ты? Мне кажется, я встречал тебя прежде. Но где? Во дворце Каиафы? Или на распятии?
Арапчонок усмехнулся:
– Это Савл, кровожадный Савл.
– Савл? – в ужасе отпрянул Иисус.
– Я был им, но теперь я Павел. Я прозрел. Мне открылся свет истины – благословение Господу! Я спасся и теперь сам несу спасение миру. Не Иудее, не Палестине, а всему миру! Я разнесу Благую Весть через моря и страны. Не качай головой, мастер Лазарь. Не улыбайся. Я говорю правду. Я спасу мир.
– Я уже побывал там, куда ты только идешь. В молодости я тоже рвался спасти мир. Разве не об этом мечтают все, пока молоды? Оборванный и босой, опоясанный ремнем, подбитым шипами, я, как древние пророки, бродил из селения в селение и возглашал: «Любовь! Любовь!» Теперь мне стыдно даже вспоминать об этом. Меня забрасывали лимонными корками, били, едва не распяли. То же ждет и тебя!
Иисус спохватился и замолчал. Забыв осторожность, он наговорил много лишнего. Арапчонок кинулся к ним, чтобы прекратить разговор.
– Обожди, хозяин. Дай-ка я с ним поговорю. – Он повернулся к горбуну: – Признавайся, Адово отродье, это ты убил Марию Магдалину? Твои руки обагрены кровью. Прочь из нашего дома!
Иисус побледнел:
– Это правда? Ты убил ее?
– Да, – вздохнул Павел. – Но я раскаялся. Мне приказали убивать каждого, кто нарушает Закон Моисея. И я убивал. Но однажды на пути в Дамаск меня ослепила молния. Я упал на землю и услышал над собой укоризненный голос: «Савл, Савл, почему ты гонишь меня? В чем моя вина перед тобой?» – «Кто ты, Господи?» – вскричал я. – «Я Иисус, которого ты преследуешь. Встань и иди в Дамаск. Там тебе скажут, что ты должен делать».
Я вскочил дрожа. Глаза мои застилала пелена. Я ничего не видел. Мои спутники взяли меня за руку и повели в Дамаск. Там один из учеников Иисуса по имени Анания – да благословит его Господь! – пришел в дом, где я был, возложил мне на голову руки и взмолился: «Христос, дай ему зрение, чтобы он мог идти по всему миру и проповедовать Евангелие». Сказал так, и пелена упала с моих глаз. Я прозрел, крестился и был наречен Павлом, апостолом всех народов. И теперь я иду через земли и моря и несу людям Благую Весть… Но почему ты так смотришь на меня? Что с тобой, мастер Лазарь?
Иисус стоял сжав кулаки. На губах у него выступила пена. Женщины глядели в страхе. Дети плакали, цепляясь за их юбки.
– Ступайте в дом, – велел Иисус женам. – Оставьте нас одних.
Встревоженный, арапчонок приблизился к нему, но Иисус отмахнулся:
– Я ведь свободен, не так ли? Оставь меня. Я хочу поговорить. – Он повернулся к Павлу:
– Что за Благую Весть ты несешь? – Голос его дрожал.
– Ты, верно, слышал об Иисусе Назорее. Так вот, он не был сыном Иосифа и Марии. Он был Сыном Божьим, который спустился на Землю в образе человеческом, чтобы спасти людей. Злые священники и фарисеи схватили его, предали суду Пилата и распяли. Но на третий день он воскрес и вознесся на Небеса. Смерть побеждена, братья, грехи отпущены. Врата Рая открыты!
– И ты видел этого воскресшего Иисуса Назорея? – вскричал Иисус. – Ты видел его собственными глазами? Каков он?
– Я видел свет молнии и слышал голос.
– Ложь!
– Его видели ученики. После распятия. Они собрались в одном доме и заперли двери. Внезапно Иисус явился, стал среди них и сказал: «Мир вам!» Они глядели на него, потрясенные, но Фома не поверил, вложил палец в его раны и дал ему кусок рыбы, которую Иисус ел.
– Ложь!
Но Павел не слушал. Он весь преобразился. Глаза его сверкали, сгорбленное тело распрямилось.
– Он не был рожден от человека. Его мать осталась девственной. Архангел Гавриил явился ей и сказал: «Радуйся, Мария!» И тут Слово, как семя, упало в ее лоно, и она зачала.
– Ложь! Ложь!
Павел недоуменно посмотрел на него. Арапчонок бросился к воротам и запер их на засов. Но соседи слышали крики и выглядывали на улицу. В дверях показались Марфа и Мария. Арапчонок тут же увел их в дом.
Иисус пылал гневом и был уже не в силах сдержать себя. Он приблизился к Павлу, схватил его за плечи и затряс.
– Ложь! Ложь! Все, что ты говоришь, – ложь. Я – Иисус Назорей, меня не распинали. Я сын Марии и Иосифа-плотника из Назарета. Я не Сын Божий, а такой же человек, как все. Какое богохульство! Какое бесстыдство! Какая ложь! И этим обманом, мошенник, ты хочешь спасти мир?
– Ты – Иисус? – пробормотал Павел, не отрывая глаз от синеватых рубцов на ступнях и ладонях Лазаря.
– Что ты смотришь на мои руки и ноги? – вскричал Иисус. – Эти следы от ран остались у меня после сна. Кто это сделал, Господь или Искуситель, я не знаю. Мне снилось, будто меня распинают на кресте и я корчусь в судорогах. Я закричал от боли и проснулся. Я спасся: муки, которые мне полагалось принять наяву, я принял во сне.
– Замолчи! Замолчи! – закричал Павел, сжав виски.
Но Иисус уже не мог остановиться. Все, что копилось все эти годы в его душе, выплеснулось наружу. Арапчонок схватил его за руку и зашипел:
– Замолчи! Замолчи!
Но Иисус оттолкнул его от себя и повернулся к Павлу:
– Нет, я скажу все. Мне нужно выговориться. Я спасся. Изменил облик, под другим именем пришел в это маленькое селение и зажил обычной жизнью: ем, пью, работаю, пложу потомство. Огонь, бушевавший в моей душе, угас. Сидя у очага, я гляжу, как мои жены кормят грудью детей, и чувствую себя счастливым. Когда-то я отправился завоевывать мир, но бросил якорь в этой спокойной гавани. Говорю тебе: я простой человек, а не Сын Божий… Но если ты станешь разносить по всему свету свою ложь, я пойду и расскажу всем правду.
Теперь уже Павел задрожал от гнева и сжал кулаки:
– Замолчи, ничтожество! Или ты хочешь отнять у людей последнюю надежду? Среди невзгод и несправедливости этого мира распятие и воскрешение Иисуса – единственное утешение для честного человека. И какая разница, правда это или ложь, если может спасти мир!
– Лучше пусть мир погубит правда, чем спасет ложь. В сердцевине каждого спасения таится великий червь – Сатана.
– Что есть «правда», а что «ложь»? Что вдохновляет на великие дела, окрыляет и возносит нас над землей? Правда. Что отнимает последнюю надежду, подрезает крылья? Ложь.
– Замолчи, исчадие Ада! Крылья, о которых ты говоришь, – крылья Сатаны.
– Нет, я не буду молчать. Мне безразлично, что есть правда, а что ложь. Видел ли я воскресшего Иисуса или нет? Был ли он распят в действительности? Я не ищу правду, я создаю ее сам. С помощью моего упорства, желания и веры. Я собираю все лучшее, что может быть в человеке, и этим возвеличиваю его.
Если для спасения мира нужно, чтобы ты был распят, я распну тебя. Если нужно, чтобы ты воскрес, я воскрешу тебя. Будь уверен, я сделаю это. Можешь оставаться в своем жалком селении. Я сотворю из воздуха твое израненное тело, терновый венец, гвозди, кровоточащие раны – все, что потребуется для спасения. Тысячи людей увидят тебя распятым на крест, и будут рыдать, и слезы омоют их души, очистят от грехов. А на третий день я воскрешу тебя из мертвых, ибо это залог спасения. Смерть – последний и самый страшный враг надежды. Я одолею ее. Я воскрешу тебя, Иисуса, Сына Божьего, – Мессию!
– Но это неправда. Я расскажу, что не был распят, не воскресал из мертвых, что я не Бог… Ты слышишь?
– Рассказывай сколько хочешь. Я не боюсь тебя. Ты мне не сможешь помешать. Колесо, которое ты повернул, уже не остановишь. Признаюсь, когда ты сказал, что собираешься открыться людям, мне хотелось броситься на тебя и задушить. Но потом я успокоился. Если ты станешь кричать повсюду, что не был распят, твои же ученики схватят тебя и сожгут на костре за святотатство.
– Но ведь я провозглашал лишь одно слово, нес единственное послание: «Любовь».
– Провозглашая любовь, ты пробудил всех ангелов и демонов, что дремали в человеке. Любовь совсем не безобидна. С ее именем на устах воинство лжи убивает и сжигает. Лик земли изменился – всюду реки крови и слез. Можешь кричать: «Нет, это не любовь, о которой я говорил. Остановитесь, не убивайте друг друга! Все люди – братья!» Теперь уже ничего не исправишь.
– Ты насмехаешься как Дьявол.
– Нет, как апостол. Я стану твоим апостолом, хочешь ты этого или нет. Я сотворю и тебя, и твою жизнь, и твое учение, и твое распятие, и воскрешение. Тебя породил не Иосиф-плотник из Назарета, а я, Павел, писец из Тарса Киликикского.
– Нет! Нет! Это не так!
– Кто спрашивает тебя? Кому нужно твое дозволение?
Иисус в изнеможении опустился на землю и закрыл лицо руками. Поистине невозможно справиться с этим дьяволом.
Павел с презрением смотрел на него.
– Как же ты собираешься спасать мир, мастер Лазарь? Куда поведешь человека? Что предложишь ему, чтобы душа его обрела крылья? Нет. Если мир захочет спастись, он будет слушать меня. Меня!
Павел огляделся по сторонам. Арапчонок забился в угол и тихо скулил, точно сидящий на привязи пес. Женщины скрылись в доме. Двор был пуст. Но Павел видел иное – перед ним была огромная площадь, заполненная людьми. И, взобравшись на скамью, он обратился к невидимой толпе:
– Братья, посмотрите. Вот мы стоим перед вами, мастер Лазарь и я, Павел, последователь Христа. Выбирайте. Пойдете за мастером Лазарем – погрязнете в нищете и бесправии. Проживете свою жизнь как покорные овцы, оставив после себя лишь немного шерсти, жалобное блеяние да горы помета. Разве об этом вы мечтали? Пойдете за мной – обретете любовь и борьбу. Вы покорите мир! Выбирайте, кто вам дороже: Христос, Сын Божий, Спаситель мира, или мастер Лазарь?
Павел снова оглядел невидимую толпу. Стены, окружавшие двор, пали. Арапчонок и Лазарь исчезли. Павел услышал голос:
– Апостол народов, стойкая душа. Ты, который, смешивая вымысел, кровь и слезы, творит истину, веди нас. Далека ли дорога?
Павел широко раскинул руки, словно хотел обнять весь мир.
– Столь далека, сколь только может увидеть глаз человека. И еще дальше. Благословение Господу – мир велик. Вокруг Израиля лежат Египет, Сирия, Финикия, Анатолия, Греция и большие богатые острова: Кипр, Родос и Крит. Еще дальше – Рим. А еще дальше простираются бескрайние земли, населенные светловолосыми варварами с обоюдоострыми топорами. Какое счастье шагать ранним утром навстречу ветру, сжимая в руках крест, и водружать его на скалах и в сердцах человеческих, разнося утешение миру! Нас будут гнать, преследовать, избивать, бросать в глубокие ямы и убивать. И все это мы примем во славу Христа!
Павел постепенно успокоился. Толпа исчезла. Он обернулся и посмотрел на Иисуса, с ужасом слушавшего его речи:
– Во славу Христа… Мной созданного, истинного Христа, мастер Лазарь, а не тебя.
Из глаз Иисуса покатились слезы, он был уже не в силах сдержать себя. Арапчонок подошел к нему и спросил участливо:
– Отчего ты плачешь, Иисус Назорей?
– Я плачу, потому что он прав – это и есть единственный путь спасения мира!
Павел слез со скамьи. Его лысая голова блестела от пота. Он снял сандалии, хлопнул подошвами и повернулся к Иисусу, стоявшему посреди двора:
– Я отряхнул с моих сандалий пыль твоего дома. Прощай! Живи как знаешь. Ешь, пей, плоди детей, встречай благополучную старость. Но остерегайся вмешиваться в мои дела. Иначе тебе не поздоровится. Слышишь, мастер Лазарь? Не держи обиду. Я рад, что мы встретились. Я добился главного – освободился от тебя. Теперь я свободен. Прощай! – И, распахнув ворота, Павел торопливо зашагал по дороге в сторону Иерусалима.
Арапчонок подошел к воротам и сердито посмотрел ему вслед:
– Ишь, как скачет, точно голодный волк, готовый проглотить весь мир.
Он повернулся к Иисусу, чтобы отвлечь его от опасных мыслей. Но Иисус уже стоял посреди улицы и не отрываясь глядел вслед неистовому апостолу. В нем вновь пробудились мучительные воспоминания.
Арапчонок в беспокойстве схватил его за руку:
– Иисус Назорей! Куда ты смотришь? Идем в дом.
Но Иисус отдернул руку:
– Оставь меня.
– Ты хочешь последовать за ним?
– Оставь меня! – снова закричал Иисус. Его бил озноб, зубы стучали.
– Мария, Марфа, – громко позвал арапчонок и крепко обхватил Иисуса, чтобы не дать уйти.
Из дома выскочили испуганные женщины, за ними бежали дети. Привлеченные шумом, подходили соседи. Иисус стоял посреди улицы, бледный как полотно. Внезапно в глазах у него потемнело, веки опустились, и он упал на землю.
Его подняли, отнесли в дом и уложили на постель. Растерли розовым уксусом виски. Почувствовав терпкий запах, Иисус открыл глаза, увидел своих жен и улыбнулся. Посмотрел на арапчонка и сжал его руку:
– Держи меня крепче. Не дай уйти. Мне так хорошо здесь!
Глава 33
Иисус сидел во дворе под старой виноградной лозой. Седая борода прикрывала обнаженную грудь. Был праздник Пасхи. Иисус только что помылся, переменил одежду, умастил волосы, бороду и тело ароматическим маслом. На дворе было пусто, ворота закрыты. Обе жены, дети и внуки играли в доме. Из распахнутых окон доносились веселые голоса и смех. Арапчонок еще на рассвете залез на крышу и сидел там с угрюмым видом, глядя в сторону Иерусалима.
Иисус посмотрел на свои руки. Они загрубели и опухли. Вены вздулись. Таинственные синеватые рубцы на ладонях стали почти незаметны.
Он покачал головой и вздохнул: жизнь пролетела будто одно мгновение. Постарели и он, и его жены, Мария и Марфа, и деревья в саду, и камни, которыми вымощен двор.
Иисусу стало страшно. Он закрыл глаза и ощутил, как течет по телу неумолимое время. От мозга к ступням. И уходит в песок.
Послышались шаги. Иисус открыл глаза. Это была Мария. Она молча опустилась подле его ног. Иисус погладил ее волосы. Когда-то иссиня-черные, они стали теперь совсем седыми. Ему сделалось грустно. «Она поседела в моих объятиях», – подумал Иисус и склонился к жене:
– Мария, любимая, помнишь тот благословенный день, когда я впервые ступил в этот дом как хозяин и как муж вошел в твое лоно? Сколько раз с тех пор ласточки прилетали весной на наш двор. Сколько раз мы вместе выходили в поле, сеяли, жали, собирали виноград и маслины. Когда-то твои волосы были черны как смоль, теперь они совсем седые.
– Да, милый, мы оба поседели. Время неумолимо. Эту виноградную лозу мы посадили в тот год, когда приходил отвратительный горбун. Он напустил на тебя свои чары, и ты упал без чувств. Сколько лет мы едим виноград с этой лозы!
Арапчонок спустился с крыши и подошел к ним. Мария поднялась и ушла в дом. Она не любила этого мальчишку – не то слугу, не то приемного сына. Годы обходили его стороной: он не взрослел, да и могло ли быть по-другому? Ведь это был дух, злой дух их дома. Мария боялась плутоватых прищуренных глаз мальчика. Не по душе были ей и долгие разговоры по вечерам между ним и Иисусом.
Арапчонок насмешливо улыбнулся, сверкнув белым оскалом зубов:
– Иисус Назорей, конец близок.
Иисус недоуменно поднял брови:
– Что ты имеешь в виду?
Арапчонок рассмеялся и приложил палец к губам.
– Ты хочешь меня покинуть? – спросил Иисус и почувствовал странное облегчение.
– Да, нам пора расстаться. Чему ты улыбаешься, Иисус Назорей?
– Ну что ж, в добрый путь! Я получил все, чего желала моя душа. Больше ты мне не нужен. Прощай!
– И это все, что ты хочешь сказать мне на прощание? Сколько лет я служил тебе верой и правдой, выполнял все твои прихоти. Неужели я не заслужил благодарности?
– Если ты думал, что я, как пчела, увязну в нектаре, то ты ошибался. Я лакомился сколько хотел, но никогда не забывал о своих крыльях.
– О каких крыльях ты говоришь, безумец?
– Я говорю о моей душе.
Арапчонок усмехнулся:
– Так у тебя есть душа?
– Да, и она не нуждается ни в сторожах, ни в ангелах-хранителях. Она свободна.
Ангел-хранитель задрожал от гнева.
– Ничтожество! – Он схватил камень с земли, растер между ладонями в пыль и развеял по ветру. – Мы еще посмотрим, чья возьмет. – И, бормоча проклятия, направился к воротам.
Внезапно послышались крики, плач, конское ржание. Дорога в конце селения наполнилась беженцами.
– Все кончено! – кричали люди. – Иерусалим пал! Римляне захватили город!
Уже долгие месяцы длилась осада Иерусалима, но народ Израиля был уверен: Иегова не допустит гибели Святого города. В воротах каждой городской башни стоял ангел с мечом в руке. И вот…
Женщины выбегали на улицу, стенали и рвали на себе волосы. Мужчины взывали к Богу. Иисус увел в дом Марию и Марфу, запер ворота.
– Не плачьте, – сказал он. – На все воля Божья. Не отчаивайтесь. Время – это огонь. Каждый год Господь зажаривает на нем одного пасхального агнца. В этом году им стал Иерусалим, в следующем будет Рим, а еще через год…
– Остановись, равви, – взмолилась Мария. – Пожалей нас. Мы слабые женщины.
– Прости, Мария. Когда душа устремляется к Небесам, она забывает обо всем земном, забывает о сострадании.
Снаружи послышались шаги, чье-то прерывистое дыхание. В ворота постучали.
Арапчонок взялся за засов и насмешливо посмотрел на Иисуса.
– Ну как, открывать? – спросил он, давясь от смеха. – Это твои старые друзья, Иисус Назорей.
– Мои друзья?
– Сейчас увидишь. – Арапчонок усмехнулся и распахнул ворота.
На пороге стояли низенькие, сгорбленные, седые старцы. Они едва держались на ногах от усталости и, чтобы не упасть, опирались друг на друга.
Иисус шагнул им навстречу и остановился. Сердце его сжалось от невыносимой боли и сочувствия. Воздух наполнился запахом гари и гноящихся ран. Арапчонок уселся на скамью и насмешливо уставился на вошедших.
– Ты не узнаешь меня, равви? – обратился к Иисусу старик, стоявший впереди.
Иисус вгляделся в его лицо, пытаясь сквозь глубокие морщины разглядеть знакомые черты.
– Петр?! Ты ли тот камень, на котором я хотел поставить храм моей веры? Что стало с тобой, сын Ионы! Ты теперь похож на ветхую, изъеденную временем губку.
– Годы не знают пощады, равви.
– Не пеняй на годы! Пока мы сильны духом, плоть наша крепка. Ты ослаб душой, Петр. В этом все дело.
– Меня сломило бремя мирских забот. Я женился, нажил детей, был ранен, видел, как горит Иерусалим. Я простой человек, равви, и у меня слишком мало сил.
Иисус с сочувствием глядел на старого друга.
– Да, ты человек, и потому все это тебя сломило. В этом мире, чтобы выстоять, нужно быть и ангелом, и дьяволом одновременно. – Иисус повернулся к спутнику Петра, робко выглядывавшему из-за его спины: – Кто ты? Лицо твое обезображено. Нос отрезан. Как мне узнать тебя? Скажи что-нибудь, брат мой. Может, я узнаю твой голос.
– Равви, – прошептал уродец.
– Как! Неужели ты Иаков, старший сын Зеведея? Могучее тело, светлая голова!
– Перед тобой лишь то, что осталось от некогда крепкого судна. Страшный шторм потрепал меня. Поломал мачты, разбил борта. Жалкой развалиной возвращаюсь я в гавань.
– О какой гавани ты говоришь?
– О тебе, равви.
– Чем я смогу тебе помочь, Иаков? Мой двор не судовая верфь. Прости за горькую правду, но лучшая гавань для тебя теперь – дно морское.
Иисус посмотрел на свои руки. Они загрубели и опухли. Вены вздулись. Таинственные синеватые рубцы на ладонях стали почти незаметны.
Он покачал головой и вздохнул: жизнь пролетела будто одно мгновение. Постарели и он, и его жены, Мария и Марфа, и деревья в саду, и камни, которыми вымощен двор.
Иисусу стало страшно. Он закрыл глаза и ощутил, как течет по телу неумолимое время. От мозга к ступням. И уходит в песок.
Послышались шаги. Иисус открыл глаза. Это была Мария. Она молча опустилась подле его ног. Иисус погладил ее волосы. Когда-то иссиня-черные, они стали теперь совсем седыми. Ему сделалось грустно. «Она поседела в моих объятиях», – подумал Иисус и склонился к жене:
– Мария, любимая, помнишь тот благословенный день, когда я впервые ступил в этот дом как хозяин и как муж вошел в твое лоно? Сколько раз с тех пор ласточки прилетали весной на наш двор. Сколько раз мы вместе выходили в поле, сеяли, жали, собирали виноград и маслины. Когда-то твои волосы были черны как смоль, теперь они совсем седые.
– Да, милый, мы оба поседели. Время неумолимо. Эту виноградную лозу мы посадили в тот год, когда приходил отвратительный горбун. Он напустил на тебя свои чары, и ты упал без чувств. Сколько лет мы едим виноград с этой лозы!
Арапчонок спустился с крыши и подошел к ним. Мария поднялась и ушла в дом. Она не любила этого мальчишку – не то слугу, не то приемного сына. Годы обходили его стороной: он не взрослел, да и могло ли быть по-другому? Ведь это был дух, злой дух их дома. Мария боялась плутоватых прищуренных глаз мальчика. Не по душе были ей и долгие разговоры по вечерам между ним и Иисусом.
Арапчонок насмешливо улыбнулся, сверкнув белым оскалом зубов:
– Иисус Назорей, конец близок.
Иисус недоуменно поднял брови:
– Что ты имеешь в виду?
Арапчонок рассмеялся и приложил палец к губам.
– Ты хочешь меня покинуть? – спросил Иисус и почувствовал странное облегчение.
– Да, нам пора расстаться. Чему ты улыбаешься, Иисус Назорей?
– Ну что ж, в добрый путь! Я получил все, чего желала моя душа. Больше ты мне не нужен. Прощай!
– И это все, что ты хочешь сказать мне на прощание? Сколько лет я служил тебе верой и правдой, выполнял все твои прихоти. Неужели я не заслужил благодарности?
– Если ты думал, что я, как пчела, увязну в нектаре, то ты ошибался. Я лакомился сколько хотел, но никогда не забывал о своих крыльях.
– О каких крыльях ты говоришь, безумец?
– Я говорю о моей душе.
Арапчонок усмехнулся:
– Так у тебя есть душа?
– Да, и она не нуждается ни в сторожах, ни в ангелах-хранителях. Она свободна.
Ангел-хранитель задрожал от гнева.
– Ничтожество! – Он схватил камень с земли, растер между ладонями в пыль и развеял по ветру. – Мы еще посмотрим, чья возьмет. – И, бормоча проклятия, направился к воротам.
Внезапно послышались крики, плач, конское ржание. Дорога в конце селения наполнилась беженцами.
– Все кончено! – кричали люди. – Иерусалим пал! Римляне захватили город!
Уже долгие месяцы длилась осада Иерусалима, но народ Израиля был уверен: Иегова не допустит гибели Святого города. В воротах каждой городской башни стоял ангел с мечом в руке. И вот…
Женщины выбегали на улицу, стенали и рвали на себе волосы. Мужчины взывали к Богу. Иисус увел в дом Марию и Марфу, запер ворота.
– Не плачьте, – сказал он. – На все воля Божья. Не отчаивайтесь. Время – это огонь. Каждый год Господь зажаривает на нем одного пасхального агнца. В этом году им стал Иерусалим, в следующем будет Рим, а еще через год…
– Остановись, равви, – взмолилась Мария. – Пожалей нас. Мы слабые женщины.
– Прости, Мария. Когда душа устремляется к Небесам, она забывает обо всем земном, забывает о сострадании.
Снаружи послышались шаги, чье-то прерывистое дыхание. В ворота постучали.
Арапчонок взялся за засов и насмешливо посмотрел на Иисуса.
– Ну как, открывать? – спросил он, давясь от смеха. – Это твои старые друзья, Иисус Назорей.
– Мои друзья?
– Сейчас увидишь. – Арапчонок усмехнулся и распахнул ворота.
На пороге стояли низенькие, сгорбленные, седые старцы. Они едва держались на ногах от усталости и, чтобы не упасть, опирались друг на друга.
Иисус шагнул им навстречу и остановился. Сердце его сжалось от невыносимой боли и сочувствия. Воздух наполнился запахом гари и гноящихся ран. Арапчонок уселся на скамью и насмешливо уставился на вошедших.
– Ты не узнаешь меня, равви? – обратился к Иисусу старик, стоявший впереди.
Иисус вгляделся в его лицо, пытаясь сквозь глубокие морщины разглядеть знакомые черты.
– Петр?! Ты ли тот камень, на котором я хотел поставить храм моей веры? Что стало с тобой, сын Ионы! Ты теперь похож на ветхую, изъеденную временем губку.
– Годы не знают пощады, равви.
– Не пеняй на годы! Пока мы сильны духом, плоть наша крепка. Ты ослаб душой, Петр. В этом все дело.
– Меня сломило бремя мирских забот. Я женился, нажил детей, был ранен, видел, как горит Иерусалим. Я простой человек, равви, и у меня слишком мало сил.
Иисус с сочувствием глядел на старого друга.
– Да, ты человек, и потому все это тебя сломило. В этом мире, чтобы выстоять, нужно быть и ангелом, и дьяволом одновременно. – Иисус повернулся к спутнику Петра, робко выглядывавшему из-за его спины: – Кто ты? Лицо твое обезображено. Нос отрезан. Как мне узнать тебя? Скажи что-нибудь, брат мой. Может, я узнаю твой голос.
– Равви, – прошептал уродец.
– Как! Неужели ты Иаков, старший сын Зеведея? Могучее тело, светлая голова!
– Перед тобой лишь то, что осталось от некогда крепкого судна. Страшный шторм потрепал меня. Поломал мачты, разбил борта. Жалкой развалиной возвращаюсь я в гавань.
– О какой гавани ты говоришь?
– О тебе, равви.
– Чем я смогу тебе помочь, Иаков? Мой двор не судовая верфь. Прости за горькую правду, но лучшая гавань для тебя теперь – дно морское.