Страница:
– Я думаю и вздыхаю, что за чудо свершил бы ты, Савл, если бы Бог вдруг сверкнул внутри тебя и ты узрел истину! Такие ученики, как ты, нужны моему возлюбленному, чтобы покорить мир. Не рыбаки, мелкие торговцы да пастухи, а огни – такие, как ты, Савл!
– Покорить мир! Он хотел покорить мир?! Как? Говори, Магдалина! Это то, что мне нужно!
– Любовью!
– Любовью?
– Послушай, что я скажу тебе, Савл. Прогони прочь остальных, чтобы нас никто не слышал. Тот, кого ты преследуешь и желаешь убить, есть Сын Божий и Спаситель мира, Мессия. Клянусь душой, которую я отдам Богу!
Худощавый, чахоточного вида левит с жидкой серой бородкой прошипел:
– Савл, Савл, руки ее – капкан, в который попадаются волки. Будь осторожен!
– Уходи!
Он снова обратился к Магдалине:
– Любовью? Я тоже хочу овладеть миром, чтобы спускаться на пристани, смотреть на уходящие корабли и чувствовать, как сердце мое пылает. Я хочу дойти до края света, но не как нищий еврейский раб, а как царь с мечом во длани. Но как? Я бессилен, и потому мне хочется покончить с собой от досады. Только убивая, я чувствую облегчение.
Он помолчал немного и еще ближе подступил к женщине.
– Где твой Учитель, Магдалина? – ласковым голосом спросил Савл. – Скажи мне, и я пойду к нему, поговорю с ним, и он скажет мне, что такое любовь. Что это за любовь, которая покоряет мир? Слышишь? Почему ты плачешь?
– Потому что мне хочется сказать тебе, где он, чтобы вы встретились. Он – сама нежность, ты – пламя, вместе вы могли бы завладеть вселенной. Но я не доверяю тебе. Я не доверяю тебе, Савл, и потому плачу.
Она продолжала говорить, но тут камень со свистом рассек воздух и разбил подбородок Магдалины.
– Братья! Во имя Бога Авраама, Исаака и Иакова, бейте ее! – раздался вопль чахоточного левита, который первым схватил камень и швырнул его.
Раскаты грома разорвали небо. Закат вдали обагрился кровью.
– Я попал в рот, изведавший тысячи поцелуев, и зубы Магдалины посыпались на землю! – завопил один из слуг Каиафы.
– А я – в живот!
– А я – в сердце!
– Я – между глаз!
Пытаясь прикрыть голову, Магдалина втянула ее в плечи. Из ее рта, с груди и живота струилась кровь. Раздался предсмертный хрип.
Сокол взмахнул крыльями, его круглые глаза охватили все, он издал пронзительный крик и возвратился назад. Тело все так же лежало под лимонными деревьями, и сокол вошел в него. Веки Иисуса вздрогнули, крупная капля дождя упала ему на губы. Он проснулся, уселся на тяжелой земле и задумался. Что ему снилось, он не помнил. В памяти сохранились только камни, какая-то женщина и кровь… Может быть, эта женщина была Магдалина? Лицо ее вздрагивало, переливалось словно вода и все не могло остановиться, чтобы Иисус разглядел его. Пока он пытался разглядеть лицо, камни и кровь превратились в ткацкий станок, а женщина сидела теперь за этим станком, ткала и пела, и голос ее был очень нежным и жалобным.
Среди темной листвы над головой у него сияли чистым золотом лимоны. Он прикоснулся ладонями к мокрой земле, почувствовал ее свежесть и весеннюю теплоту, быстро огляделся вокруг, не видит ли его кто, и, нагнувшись, поцеловал землю.
– Держи меня крепче, Мать, – тихо прошептал он. – Я за тебя крепко держусь. О, почему, Мать, ты не стала моим Богом?!
Листва на лимонном дереве задрожала, послушались шаги, легко ступающие по мокрой земле, свистнул невидимый дрозд, Иисус поднял глаза и увидел перед собой смеющегося Ангела-хранителя с зелеными крыльями. Темный пушок на его теле отливал в косых лучах заходящего солнца.
– Добро пожаловать! – сказал Иисус. – Лик твой сияет. Что нового? Я верю тебе: твои крылья зелены, как трава на земле.
Ангел засмеялся, сложил крылья и уселся рядом. Он растер на ладони лимонный лист, с наслаждением вздохнул его запах и посмотрел вдаль на закат, который был уже вишневого цвета. Нежный ветерок подул от земли, лимонные деревья радостно зашелестели, заплясали всеми своими листьями.
– Как счастливы, должны быть, вы, люди, – сказал Ангел. – Вы сотворены из земли и воды, и все на земле сотворено из земли и воды, поэтому все вы подходите друг другу – мужчины, женщины, плоть, травы, плоды… Разве вы сотворены не из одной и той же земли? Не из одной и той же воды? Все вы стремитесь к соединению, вот и сейчас, направляясь сюда, я слышал, что какая-то женщина зовет тебя.
– Зачем она зовет меня? Что ей нужно? Ангел улыбнулся.
– Ее земля и вода зовут твою землю и воду. Она сидит за ткацким станком, работает и поет. Песнь ее пробивает горы, изливается в долины и зовет тебя. Вот сейчас она долетит сюда, к лимонной роще. Тише! Вот она! Слышишь? Мне казалось, что она поет, но она не поет, а причитает. Прислушайся! Что ты слышишь?
– Я слышу, как птицы возвращаются в свои гнезда, потому что наступил вечер.
– И ничего больше? Напряги все силы, сделай так, чтобы душа твоя покинула тело и услышала.
– Я слышу! Слышу! Женский голос. Далеко-далеко. Он плачет. Но слов я разобрать не могу.
– А я слышу прекрасно. Послушай и ты. О чем он скорбит?
Иисус встал, собрал все свои силы, душа его покинула тело, долетела до далекой деревни, вошла в ворота и стала во дворе.
– Я слышу… – сказал Иисус, приложив палец к губам.
– Говори!
– Да.
– Мария, сестра Лазаря. Она до сих пор мастерит себе приданое. Думает, что ты умер, и потому плачет. Открытая белоснежная шея, бирюзовое ожерелье отягощает ее грудь, все ее тело пахнет выступившим потом, пахнет свежевыпеченным хлебом, спелой айвой, землей после дождя. Вставай. Пошли, утешим ее.
– А Магдалина? – воскликнул в ужасе Иисус. – Магдалина?
Ангел схватил Иисуса за руку и усадил снова на землю.
– Магдалина? – переспросил он спокойно. – Ах, верно, я забыл сказать тебе: она умерла.
– Умерла?
– Ее убили. Эй, Иисусе Назорей, куда это ты со стиснутыми кулаками? Кого ты собрался убить? Бога? Это Он убил ее. Успокойся! Всемилостивый пустил стрелу и уметал ее в высшее мгновение счастья, и там, в вышине, Магдалина стала бессмертной. Разве есть большая радость для женщины? Ей не придется видеть, как любовь ее увядает, сердце робеет, а плоть загнивает. Я был там, когда ее убивали, и все видел. Она простерла руки к небу и воскликнула: «Благодарю тебя, Боже, этого я и желала!»
Но Иисус распалился.
– Такое стремление к покорству может быть только у псов да у ангелов! – воскликнул он. – Я не пес и не ангел, а человек и потому кричу: «Преступно, Всемогущий, преступно поступил ты, убив ее! Даже самые неотесанные дровосеки не осмелятся срубить дерево в пору его цветения. Магдалина же расцвела от корня до самой вершины!»
Ангел обнял его и стал ласково гладить по волосам, плечам, коленям, тихо и нежно говоря с ним. Уже стемнело, подул вечерний ветерок, тучи рассеялись, и показалась крупная звезда – звезда Венеры.
– Потерпи, – говорил Ангел, – будь послушным, не отчаивайся. Только одна женщина существует в мире, одна в бесчисленном множестве образов. Один образ исчезает, другой появляется. Умерла Мария Магдалина, но живет Мария, сестра Лазаря. Она ожидает нас, ожидает тебя. Это та же Магдалина, но в другом образе. Слышишь? Она снова вздохнула. Пошли, утешим ее. В лоне своем она хранит, для тебя хранит, Иисусе Назорей, высшую радость – сына! Твоего сына. Пошли!
Ангел нежно ласкал и медленно-медленно поднимал с земли своего друга. Вот они уже встали оба в полный рост под лимонными деревьями. Звезда Венеры склонилась к ним и засмеялась.
Сердце Иисуса постепенно смягчилось. Образы Марии Магдалины и Марии, сестры Лазаря, сливались во влажном полумраке и становились единым целым… Пришла ночь, полная благоуханий, и скрыла их.
– Пошли! – ворковал Ангел, обхватив Иисуса вокруг пояса своей округлой пушистой рукой.
Его дыхание пахло землей после дождя и мускусным орехом. Иисус склонился к нему, закрыл глаза, чтобы дышать глубоко, чтобы внутрь него проникло дыхание Ангела хранителя.
Ангел с улыбкой раскрыл одно крыло, и закутал Иисуса в густые зеленые перья, чтобы тот не замерз, ибо с наступлением ночи выпал густой иней. И снова в сыром воздухе зазвучала, словно тихий, моросящий весенний дождик, скорбная женская песня:
– Покорить мир! Он хотел покорить мир?! Как? Говори, Магдалина! Это то, что мне нужно!
– Любовью!
– Любовью?
– Послушай, что я скажу тебе, Савл. Прогони прочь остальных, чтобы нас никто не слышал. Тот, кого ты преследуешь и желаешь убить, есть Сын Божий и Спаситель мира, Мессия. Клянусь душой, которую я отдам Богу!
Худощавый, чахоточного вида левит с жидкой серой бородкой прошипел:
– Савл, Савл, руки ее – капкан, в который попадаются волки. Будь осторожен!
– Уходи!
Он снова обратился к Магдалине:
– Любовью? Я тоже хочу овладеть миром, чтобы спускаться на пристани, смотреть на уходящие корабли и чувствовать, как сердце мое пылает. Я хочу дойти до края света, но не как нищий еврейский раб, а как царь с мечом во длани. Но как? Я бессилен, и потому мне хочется покончить с собой от досады. Только убивая, я чувствую облегчение.
Он помолчал немного и еще ближе подступил к женщине.
– Где твой Учитель, Магдалина? – ласковым голосом спросил Савл. – Скажи мне, и я пойду к нему, поговорю с ним, и он скажет мне, что такое любовь. Что это за любовь, которая покоряет мир? Слышишь? Почему ты плачешь?
– Потому что мне хочется сказать тебе, где он, чтобы вы встретились. Он – сама нежность, ты – пламя, вместе вы могли бы завладеть вселенной. Но я не доверяю тебе. Я не доверяю тебе, Савл, и потому плачу.
Она продолжала говорить, но тут камень со свистом рассек воздух и разбил подбородок Магдалины.
– Братья! Во имя Бога Авраама, Исаака и Иакова, бейте ее! – раздался вопль чахоточного левита, который первым схватил камень и швырнул его.
Раскаты грома разорвали небо. Закат вдали обагрился кровью.
– Я попал в рот, изведавший тысячи поцелуев, и зубы Магдалины посыпались на землю! – завопил один из слуг Каиафы.
– А я – в живот!
– А я – в сердце!
– Я – между глаз!
Пытаясь прикрыть голову, Магдалина втянула ее в плечи. Из ее рта, с груди и живота струилась кровь. Раздался предсмертный хрип.
Сокол взмахнул крыльями, его круглые глаза охватили все, он издал пронзительный крик и возвратился назад. Тело все так же лежало под лимонными деревьями, и сокол вошел в него. Веки Иисуса вздрогнули, крупная капля дождя упала ему на губы. Он проснулся, уселся на тяжелой земле и задумался. Что ему снилось, он не помнил. В памяти сохранились только камни, какая-то женщина и кровь… Может быть, эта женщина была Магдалина? Лицо ее вздрагивало, переливалось словно вода и все не могло остановиться, чтобы Иисус разглядел его. Пока он пытался разглядеть лицо, камни и кровь превратились в ткацкий станок, а женщина сидела теперь за этим станком, ткала и пела, и голос ее был очень нежным и жалобным.
Среди темной листвы над головой у него сияли чистым золотом лимоны. Он прикоснулся ладонями к мокрой земле, почувствовал ее свежесть и весеннюю теплоту, быстро огляделся вокруг, не видит ли его кто, и, нагнувшись, поцеловал землю.
– Держи меня крепче, Мать, – тихо прошептал он. – Я за тебя крепко держусь. О, почему, Мать, ты не стала моим Богом?!
Листва на лимонном дереве задрожала, послушались шаги, легко ступающие по мокрой земле, свистнул невидимый дрозд, Иисус поднял глаза и увидел перед собой смеющегося Ангела-хранителя с зелеными крыльями. Темный пушок на его теле отливал в косых лучах заходящего солнца.
– Добро пожаловать! – сказал Иисус. – Лик твой сияет. Что нового? Я верю тебе: твои крылья зелены, как трава на земле.
Ангел засмеялся, сложил крылья и уселся рядом. Он растер на ладони лимонный лист, с наслаждением вздохнул его запах и посмотрел вдаль на закат, который был уже вишневого цвета. Нежный ветерок подул от земли, лимонные деревья радостно зашелестели, заплясали всеми своими листьями.
– Как счастливы, должны быть, вы, люди, – сказал Ангел. – Вы сотворены из земли и воды, и все на земле сотворено из земли и воды, поэтому все вы подходите друг другу – мужчины, женщины, плоть, травы, плоды… Разве вы сотворены не из одной и той же земли? Не из одной и той же воды? Все вы стремитесь к соединению, вот и сейчас, направляясь сюда, я слышал, что какая-то женщина зовет тебя.
– Зачем она зовет меня? Что ей нужно? Ангел улыбнулся.
– Ее земля и вода зовут твою землю и воду. Она сидит за ткацким станком, работает и поет. Песнь ее пробивает горы, изливается в долины и зовет тебя. Вот сейчас она долетит сюда, к лимонной роще. Тише! Вот она! Слышишь? Мне казалось, что она поет, но она не поет, а причитает. Прислушайся! Что ты слышишь?
– Я слышу, как птицы возвращаются в свои гнезда, потому что наступил вечер.
– И ничего больше? Напряги все силы, сделай так, чтобы душа твоя покинула тело и услышала.
– Я слышу! Слышу! Женский голос. Далеко-далеко. Он плачет. Но слов я разобрать не могу.
– А я слышу прекрасно. Послушай и ты. О чем он скорбит?
Иисус встал, собрал все свои силы, душа его покинула тело, долетела до далекой деревни, вошла в ворота и стала во дворе.
– Я слышу… – сказал Иисус, приложив палец к губам.
– Говори!
– Ты узнал голос, Иисусе Назорей?
Плита из злата-серебра, из блещущего злата,
Оставь мне алые уста, оставь мне черны очи.
Оставь мой звонкий язычок, что соловьем щебечет…
– Да.
– Мария, сестра Лазаря. Она до сих пор мастерит себе приданое. Думает, что ты умер, и потому плачет. Открытая белоснежная шея, бирюзовое ожерелье отягощает ее грудь, все ее тело пахнет выступившим потом, пахнет свежевыпеченным хлебом, спелой айвой, землей после дождя. Вставай. Пошли, утешим ее.
– А Магдалина? – воскликнул в ужасе Иисус. – Магдалина?
Ангел схватил Иисуса за руку и усадил снова на землю.
– Магдалина? – переспросил он спокойно. – Ах, верно, я забыл сказать тебе: она умерла.
– Умерла?
– Ее убили. Эй, Иисусе Назорей, куда это ты со стиснутыми кулаками? Кого ты собрался убить? Бога? Это Он убил ее. Успокойся! Всемилостивый пустил стрелу и уметал ее в высшее мгновение счастья, и там, в вышине, Магдалина стала бессмертной. Разве есть большая радость для женщины? Ей не придется видеть, как любовь ее увядает, сердце робеет, а плоть загнивает. Я был там, когда ее убивали, и все видел. Она простерла руки к небу и воскликнула: «Благодарю тебя, Боже, этого я и желала!»
Но Иисус распалился.
– Такое стремление к покорству может быть только у псов да у ангелов! – воскликнул он. – Я не пес и не ангел, а человек и потому кричу: «Преступно, Всемогущий, преступно поступил ты, убив ее! Даже самые неотесанные дровосеки не осмелятся срубить дерево в пору его цветения. Магдалина же расцвела от корня до самой вершины!»
Ангел обнял его и стал ласково гладить по волосам, плечам, коленям, тихо и нежно говоря с ним. Уже стемнело, подул вечерний ветерок, тучи рассеялись, и показалась крупная звезда – звезда Венеры.
– Потерпи, – говорил Ангел, – будь послушным, не отчаивайся. Только одна женщина существует в мире, одна в бесчисленном множестве образов. Один образ исчезает, другой появляется. Умерла Мария Магдалина, но живет Мария, сестра Лазаря. Она ожидает нас, ожидает тебя. Это та же Магдалина, но в другом образе. Слышишь? Она снова вздохнула. Пошли, утешим ее. В лоне своем она хранит, для тебя хранит, Иисусе Назорей, высшую радость – сына! Твоего сына. Пошли!
Ангел нежно ласкал и медленно-медленно поднимал с земли своего друга. Вот они уже встали оба в полный рост под лимонными деревьями. Звезда Венеры склонилась к ним и засмеялась.
Сердце Иисуса постепенно смягчилось. Образы Марии Магдалины и Марии, сестры Лазаря, сливались во влажном полумраке и становились единым целым… Пришла ночь, полная благоуханий, и скрыла их.
– Пошли! – ворковал Ангел, обхватив Иисуса вокруг пояса своей округлой пушистой рукой.
Его дыхание пахло землей после дождя и мускусным орехом. Иисус склонился к нему, закрыл глаза, чтобы дышать глубоко, чтобы внутрь него проникло дыхание Ангела хранителя.
Ангел с улыбкой раскрыл одно крыло, и закутал Иисуса в густые зеленые перья, чтобы тот не замерз, ибо с наступлением ночи выпал густой иней. И снова в сыром воздухе зазвучала, словно тихий, моросящий весенний дождик, скорбная женская песня:
– Пошли, – сказал Иисус и улыбнулся.
«Плита из злата-серебра …»
Глава 31
Они быстро летели над землей. Взошла луна. Этой ночью она была совсем другая – кроткая, радостная. В ней не осталось ничего от лика Каина-братоубийцы. Улыбка на устах, смеющиеся глаза, омытые светом щеки, – с небес мирно глядела круглолицая полуночная странница. Внизу проносились деревья; ночные птицы перекликались между собой; скалы расступались, чтобы пропустить их, и смыкались вновь.
Каким невесомым, призрачным стало все вокруг: камни, ночной воздух, холмы. Жизнь обратилась в сон. Не это ли и есть Рай?.. Иисус хотел спросить Ангела, но тот прижал палец к губам и улыбнулся.
Луна скрылась за горами; где-то внизу запели петухи. Они приближались к селению. Светало. Холм, селение, масличная роща – все возвращалось на свои места, туда, где Господь определил им дожидаться Конца Света. Вот и знакомая дорога, бегущая среди смоковниц, маслин и виноградников в благословенную Вифанию, к гостеприимному дому, где горит огонь в очаге, мерно жужжит ткацкий станок и хлопочут, не зная устали, две сестры – Мария и Марфа.
Над крышей поднимался дымок, – видно, сестры уже встали.
Ангел опустился на землю и сложил крылья.
– Иисус Назорей, сестры затопили очаг, надоили молока и кипятят его для тебя. По пути сюда ты хотел спросить, что такое Рай. Так вот, Рай – это тысяча маленьких радостей. Ты стучишься в дом, и женщина отворяет тебе; ты садишься у очага, глядишь, как она накрывает на стол, а когда стемнеет, сжимаешь ее в своих объятиях. Так, постепенно, от поцелуя к поцелую, от сына к сыну, грядет Спаситель. Вот истинный путь.
– Я понял. – Иисус подошел к синим воротам и взялся за дверное кольцо. Но Ангел остановил его:
– Подожди. Я еще не закончил. Я боюсь оставлять тебя одного. Без меня ты можешь снова сбиться с пути. Я обернусь арапчонком, которого ты видел в лимонной роще, и войду с тобой. Скажешь сестрам, что я твой слуга.
И в следующее мгновение перед Иисусом стоял маленький арапчонок. Он улыбался, сверкая белым оскалом зубов. В ушах у него были золотые серьги, в руках – корзинка, доверху наполненная безделушками.
– Посмотри, хозяин, это подарки для сестер: шелковые платки, серьги, браслеты и веера из дорогих перьев.
Иисус постучался. Во дворе послышались шаги, нежный женский голос спросил:
– Кто там?
Иисус покраснел. Это была Мария. Ворота отворились, и сестры кинулись к его ногам.
– Равви, ты воскрес. Мы молились о твоем спасении.
– Позволь коснуться тебя, убедиться, что это не сон.
– Он жив, жив, Мария. Видишь, у него есть тень. Это не призрак.
Иисус слушал их радостные голоса и улыбался.
– Я рад, что снова вижу вас, Марфа и Мария, что снова могу – благодарение Господу! – переступить порог вашего дома. – Иисус прошел в дом. – Я рад видеть и вас – ткацкий станок, стол, кувшин и светильник, – верные слуги хозяйки. Я склоняюсь перед вами. Когда женщина подходит к вратам Рая, она просит Господа: «Позволь и моим помощникам войти вместе со мной». – «Каким помощникам?» – спрашивает Всевышний. «Тем, что верой и правдой служили мне на земле. Вот они: колыбель, ткацкий станок, светильник, кувшин… Без них я не войду». И милостивый Бог уступает: «Могу ли я отказать женщине? Так и быть, бери своих помощников. Рай уже заставлен колыбелями, светильниками и корытами. Скоро мне некуда будет девать праведников».
Сестры рассмеялись. Они с удивлением разглядывали арапчонка.
– Равви, кто этот мальчик? – спросила Мария. – Какие у него белые зубы.
Иисус сел у очага. Сестры принесли ему молока, меда и ломоть хлеба. Глаза Иисуса наполнились слезами.
– Как долго не знала покоя моя душа. Ни семь небес, ни семь добродетелей, ни семь великих идей не могли насытить меня. И вот – о чудо! Мне достаточно скромной хижины, ломтя хлеба и безыскусных слов женщины.
Иисус принес со двора охапку сухих веток и бросил в огонь. Зачерпнул воды из колодца, напился. Он обнял сестер:
– Милые Марфа и Мария! Мне придется изменить имя. Вашего брата, которого я воскресил, убили. Я займу его место. Так же, как он, буду пахать, сеять и жать. По вечерам после ужина буду сидеть у очага. Отныне зовите меня Лазарь.
Арапчонок пристально глядел на хозяина, и под его взглядом Иисус преображался, менялись его лицо, тело. Он все больше и больше становился похожим на Лазаря. Но не того, худого и болезненного, а коренастого, мускулистого, с бычьей шеей, загорелой грудью и большими грубоватыми руками. Сестры со страхом глядели на это преображение.
– Я изменился телом и душой. Отныне я объявляю войну аскезе. Душа – живое существо. Она тоже нуждается в пище. Довольно безбрачия. В утробе каждой женщины томится дитя. Не выпустить его на волю – значит убить… Ты плачешь, Мария?
– Как еще может ответить на твои слова женщина, равви?
Марфа раскинула руки:
– Мы, женщины, – это вечно открытые объятия. Проходи, равви, садись и приказывай. Ты хозяин в этом доме.
Лицо Иисуса светилось радостью.
– Я примиряюсь с Богом. Никогда больше не буду сколачивать кресты. Попрошу, чтобы из Назарета прислали мои инструменты. Буду вытесывать колыбели и кровати. Хочу, чтобы к нам перебралась моя несчастная мать. Пусть… порадуется на внуков.
Мария прижалась к ногам Иисуса. Марфа сжимала его руку. Арапчонок сидел у очага, уронив голову на колени, и притворялся спящим. Сквозь ресницы он следил за Иисусом и женщинами и хитровато улыбался.
– Всю ночь я ткала покрывало, – сказала Мария. – На нем твое распятие, крест и тысяча ласточек. Я ткала, сплетая белые, черные и красные нити, плакала и пела погребальную песню. Ты услышал меня, сжалился и пришел.
– Равви, – вздохнула Марфа, когда сестра замолчала, – все, что я умею, – это печь хлеб, стирать белье и ни в чем не прекословить. У меня нет других достоинств и добродетелей. Ты, конечно, возьмешь в жены мою сестру, но разреши мне остаться с вами. Я буду стелить вам постель, вести хозяйство. – Она помолчала и, вздохнув, продолжила: – Равви, прежде, чем я оставлю тебя наедине с Марией, позволь рассказать тебе одну притчу. Когда-то в Вифлееме жил один богатый селянин по имени Вооз. Как-то раз летом, когда его работники убрали хлеб, обмолотили и ссыпали на току зерно отдельно, мякину отдельно, – Вооз прилег отдохнуть и уснул. В полночь пришла бедная женщина по имени Руфь и опустилась на землю возле его ног. Она была бездетной вдовой и много страдала. Мужчина почувствовал тепло ее тела, протянул руку и прижал Руфь к себе… Ты понял, равви?
– Да. Можешь не продолжать.
Марфа поднялась и вышла.
Иисус и Мария остались вдвоем. Взяв циновку и покрывало, на котором Мария выткала крест и ласточек, они поднялись на крышу. Солнце зашло за облака. Они постелили циновку и укрылись покрывалом, чтобы Бог не видел их. Иисус обнял Марию… Покрывало на миг соскользнуло. Иисус открыл глаза и увидел арапчонка. Он сидел в углу на краю крыши и играл на пастушьей дудке, глядя в сторону Иерусалима.
На следующий день все селение от мала до велика пришло посмотреть на нового Лазаря. Селяне приносили подарки: початки кукурузы, молоко, финики, мед. Они с любопытством разглядывали арапчонка, сидевшего на пороге с дудкой, дразнили его и смеялись. Арапчонок смеялся в ответ.
Пришел и слепой сельский старейшина. Протянул руку, пощупал колено Иисуса, грудь, плечи и покачал головой.
– Где ваши глаза? – крикнул он односельчанам, заполнившим двор. – Какой же это Лазарь? Его плоть замешана по-другому. Вон какой крепкий.
Иисус сидел во дворе и весело говорил, переплетая правду и вымысел:
– Не пугайтесь, друзья. Я не Лазарь. Он умер. Нас лишь зовут одинаково. Я – плотник, мастер Лазарь. Ангел с зелеными крыльями принес меня в этот дом. – И весело подмигивал арапчонку, давившемуся от смеха.
Время текло, как вода из источника, питая собой все живое. Зрело зерно, наливались гроздья винограда, ветви гранатовых деревьев клонились под тяжестью плодов. Миновала осень, пришла зима. У Иисуса родился сын. Мария-ткачиха не могла налюбоваться своим малышом.
– Господи, как мое чрево смогло сотворить такое чудо, – улыбалась она. – Я испила живой воды, и теперь смерть не страшна мне!
Была глубокая ночь. Лил дождь. Земля раскрыла небесам свои объятия. Мастер Лазарь лежал в мастерской на подстилке из стружек, среди незаконченных колыбелей и кадок. Он прислушивался к раскатам грома и размышлял о своем новорожденном сыне и о Боге, улыбаясь в темноте от счастья. Впервые Бог явился ему в образе младенца. За стеной слышался детский плач и смех. Неужели Господь может быть таким близким? Какое у него розовое тельце, как нежны ступни ножек, как заразительно смеется этот Всемогущий Бог, когда его ласкает рука человека!
Арапчонок лежал в другом углу, возле двери, притворившись, что спит. Он слушал, как мать убаюкивает свое дитя, и довольно улыбался. Теперь, когда его никто не видит, он снова обернулся ангелом.
– Иисус, ты спишь?
Иисус не ответил. Ему не хотелось нарушать тишину. Он улыбнулся, подумав, что успел привязаться к арапчонку. Весь день мальчик помогает ему, пилит, строгает, а вечером, после работы, садится на пороге и играет на своей дудке. Появляется первая звезда, и они садятся ужинать. Арапчонок хихикает и без конца дразнит несчастную Марфу, насмехаясь над ее девственностью.
– У нас в Аравии, – говорил он, пристально глядя на Марфу, – никогда не таят своих чувств и не мучат сердец. Мы открыто говорим о своих желаниях и поступаем как хотим. Не то что вы, евреи. Когда нам хочется съесть банан, мы едим его, не спрашивая, чей он. Когда хочется искупаться, идем и купаемся. Когда хочется поцеловать женщину, целуем ее. Наш Бог никогда не бранит нас за это. Он такой же черный, как мы, носит в ухе золотую серьгу и тоже поступает как ему заблагорассудится. Он наш старший брат. Мы дети одной матери – Ночи.
– Ваш Бог смертен? – спросила как-то Марфа, желая подразнить мальчика.
– Пока жив хоть один арап, жив и наш Бог, – ответил арапчонок и наклонился, чтобы пощекотать ей ступни.
Каждую ночь, когда гасили свет и дом погружался в темноту, арапчонок превращался в Ангела и ложился рядом с Иисусом. Они тихо шептались, чтобы никто не услышал их разговора. Ангел советовал, что делать в следующий день. Затем снова превращался в арапчонка, возвращался в свой угол, ложился на подстилке из опилок и засыпал.
Но сегодня ночью он не мог уснуть.
– Иисус, ты спишь? – повторил он громче. Подождал и, видя, что Иисус не откликается, вскочил, подошел к нему и толкнул. – Эй, мастер Лазарь, я знаю, что ты не спишь. Почему не отвечаешь?
– Мне не хочется говорить. Я счастлив, – ответил Иисус и снова закрыл глаза.
– Значит, ты доволен мной? – гордо улыбнулся ангел.
– Да, – прошептал Иисус, и сердце его забилось сильнее. – Что за тернистый путь избрал я, чтобы найти Бога! Я шел по каменистой пустыне, спотыкался, падал и звал. Мой голос эхом гремел среди голых скал, а я думал: это со мной говорит Бог!
Ангел рассмеялся:
– Одному никогда не найти Бога. Для этого нужны двое – мужчина и женщина. Я открыл тебе эту тайну, и вот после стольких лет исканий ты соединился с Марией и обрел Бога. Теперь ты слушаешь в темноте, как он смеется и плачет, и радуешься.
– Это и есть Бог, – прошептал Иисус. – Это и есть человек. Вот он, истинный путь.
Он снова закрыл глаза, и перед его мысленным взором промелькнула вся жизнь.
– Ангел-хранитель, – прошептал Иисус, – что было бы со мной, если бы не ты? Не покидай меня.
– Не бойся. Я не брошу тебя. Ты мне нравишься, Иисус Назорей.
– Сколько еще продлится мое счастье?
– Пока мы вместе.
– На веки вечные? Ангел рассмеялся:
– Что есть вечность? Опять громкие слова, великие идеи, Царство Небесное. Выходит, даже твой сын не помог излечить тебя. – Он стукнул кулаком по полу. – Земля – вот Царство Небесное. Здесь и Бог – твой сын, и вечность, каждый миг твоей жизни, Иисус Назорей. Если тебе мало для счастья мига, так знай: тебе никогда не хватит и вечности.
Ангел замолчал. Во дворе послышались тихие шаги.
– Кто это? – спросил Иисус приподнявшись.
– Женщина, – улыбнулся Ангел. Встал, подошел к двери и отпер ее.
– Какая женщина? Ангел погрозил пальцем:
– Ты забыл? Я говорил тебе. На свете есть лишь одна женщина, и она многолика. Она идет, встречай ее. Я ухожу, не стану мешать. – И, как змея, скользнул в стружки и исчез.
Шаги замерли перед дверью. Иисус повернулся к стене, закрыл глаза и притворился, что спит. Дверь отворилась. Женщина вошла затаив дыхание, подошла к Иисусу и легла у его ног.
Иисус почувствовал, как тепло поднимается от его ступней и разливается по всему телу. Он протянул руку, нащупал в темноте женское лицо, распущенные волосы, груди… Женщина подалась вперед – вся покорность и желание. Тело ее, покрытое холодным потом, дрожало.
– Кто ты? – спросил Иисус тихо. Женщина не ответила. Он смутился, поняв, что снова забыл слова ангела. Неважно, как ее имя, откуда она пришла, какого цвета кожа, красиво или уродливо лицо. У нее был женский лик земли. Сыновья и дочери томились в ее чреве, страдая оттого, что не могут выбраться. Она пришла к мужчине. Лишь он мог открыть им путь. Сердце Иисуса наполнилось состраданием.
– Я Руфь, – прошептала женщина еле слышно.
– Руфь? Какая Руфь?
– Марфа.
Каким невесомым, призрачным стало все вокруг: камни, ночной воздух, холмы. Жизнь обратилась в сон. Не это ли и есть Рай?.. Иисус хотел спросить Ангела, но тот прижал палец к губам и улыбнулся.
Луна скрылась за горами; где-то внизу запели петухи. Они приближались к селению. Светало. Холм, селение, масличная роща – все возвращалось на свои места, туда, где Господь определил им дожидаться Конца Света. Вот и знакомая дорога, бегущая среди смоковниц, маслин и виноградников в благословенную Вифанию, к гостеприимному дому, где горит огонь в очаге, мерно жужжит ткацкий станок и хлопочут, не зная устали, две сестры – Мария и Марфа.
Над крышей поднимался дымок, – видно, сестры уже встали.
Ангел опустился на землю и сложил крылья.
– Иисус Назорей, сестры затопили очаг, надоили молока и кипятят его для тебя. По пути сюда ты хотел спросить, что такое Рай. Так вот, Рай – это тысяча маленьких радостей. Ты стучишься в дом, и женщина отворяет тебе; ты садишься у очага, глядишь, как она накрывает на стол, а когда стемнеет, сжимаешь ее в своих объятиях. Так, постепенно, от поцелуя к поцелую, от сына к сыну, грядет Спаситель. Вот истинный путь.
– Я понял. – Иисус подошел к синим воротам и взялся за дверное кольцо. Но Ангел остановил его:
– Подожди. Я еще не закончил. Я боюсь оставлять тебя одного. Без меня ты можешь снова сбиться с пути. Я обернусь арапчонком, которого ты видел в лимонной роще, и войду с тобой. Скажешь сестрам, что я твой слуга.
И в следующее мгновение перед Иисусом стоял маленький арапчонок. Он улыбался, сверкая белым оскалом зубов. В ушах у него были золотые серьги, в руках – корзинка, доверху наполненная безделушками.
– Посмотри, хозяин, это подарки для сестер: шелковые платки, серьги, браслеты и веера из дорогих перьев.
Иисус постучался. Во дворе послышались шаги, нежный женский голос спросил:
– Кто там?
Иисус покраснел. Это была Мария. Ворота отворились, и сестры кинулись к его ногам.
– Равви, ты воскрес. Мы молились о твоем спасении.
– Позволь коснуться тебя, убедиться, что это не сон.
– Он жив, жив, Мария. Видишь, у него есть тень. Это не призрак.
Иисус слушал их радостные голоса и улыбался.
– Я рад, что снова вижу вас, Марфа и Мария, что снова могу – благодарение Господу! – переступить порог вашего дома. – Иисус прошел в дом. – Я рад видеть и вас – ткацкий станок, стол, кувшин и светильник, – верные слуги хозяйки. Я склоняюсь перед вами. Когда женщина подходит к вратам Рая, она просит Господа: «Позволь и моим помощникам войти вместе со мной». – «Каким помощникам?» – спрашивает Всевышний. «Тем, что верой и правдой служили мне на земле. Вот они: колыбель, ткацкий станок, светильник, кувшин… Без них я не войду». И милостивый Бог уступает: «Могу ли я отказать женщине? Так и быть, бери своих помощников. Рай уже заставлен колыбелями, светильниками и корытами. Скоро мне некуда будет девать праведников».
Сестры рассмеялись. Они с удивлением разглядывали арапчонка.
– Равви, кто этот мальчик? – спросила Мария. – Какие у него белые зубы.
Иисус сел у очага. Сестры принесли ему молока, меда и ломоть хлеба. Глаза Иисуса наполнились слезами.
– Как долго не знала покоя моя душа. Ни семь небес, ни семь добродетелей, ни семь великих идей не могли насытить меня. И вот – о чудо! Мне достаточно скромной хижины, ломтя хлеба и безыскусных слов женщины.
Иисус принес со двора охапку сухих веток и бросил в огонь. Зачерпнул воды из колодца, напился. Он обнял сестер:
– Милые Марфа и Мария! Мне придется изменить имя. Вашего брата, которого я воскресил, убили. Я займу его место. Так же, как он, буду пахать, сеять и жать. По вечерам после ужина буду сидеть у очага. Отныне зовите меня Лазарь.
Арапчонок пристально глядел на хозяина, и под его взглядом Иисус преображался, менялись его лицо, тело. Он все больше и больше становился похожим на Лазаря. Но не того, худого и болезненного, а коренастого, мускулистого, с бычьей шеей, загорелой грудью и большими грубоватыми руками. Сестры со страхом глядели на это преображение.
– Я изменился телом и душой. Отныне я объявляю войну аскезе. Душа – живое существо. Она тоже нуждается в пище. Довольно безбрачия. В утробе каждой женщины томится дитя. Не выпустить его на волю – значит убить… Ты плачешь, Мария?
– Как еще может ответить на твои слова женщина, равви?
Марфа раскинула руки:
– Мы, женщины, – это вечно открытые объятия. Проходи, равви, садись и приказывай. Ты хозяин в этом доме.
Лицо Иисуса светилось радостью.
– Я примиряюсь с Богом. Никогда больше не буду сколачивать кресты. Попрошу, чтобы из Назарета прислали мои инструменты. Буду вытесывать колыбели и кровати. Хочу, чтобы к нам перебралась моя несчастная мать. Пусть… порадуется на внуков.
Мария прижалась к ногам Иисуса. Марфа сжимала его руку. Арапчонок сидел у очага, уронив голову на колени, и притворялся спящим. Сквозь ресницы он следил за Иисусом и женщинами и хитровато улыбался.
– Всю ночь я ткала покрывало, – сказала Мария. – На нем твое распятие, крест и тысяча ласточек. Я ткала, сплетая белые, черные и красные нити, плакала и пела погребальную песню. Ты услышал меня, сжалился и пришел.
– Равви, – вздохнула Марфа, когда сестра замолчала, – все, что я умею, – это печь хлеб, стирать белье и ни в чем не прекословить. У меня нет других достоинств и добродетелей. Ты, конечно, возьмешь в жены мою сестру, но разреши мне остаться с вами. Я буду стелить вам постель, вести хозяйство. – Она помолчала и, вздохнув, продолжила: – Равви, прежде, чем я оставлю тебя наедине с Марией, позволь рассказать тебе одну притчу. Когда-то в Вифлееме жил один богатый селянин по имени Вооз. Как-то раз летом, когда его работники убрали хлеб, обмолотили и ссыпали на току зерно отдельно, мякину отдельно, – Вооз прилег отдохнуть и уснул. В полночь пришла бедная женщина по имени Руфь и опустилась на землю возле его ног. Она была бездетной вдовой и много страдала. Мужчина почувствовал тепло ее тела, протянул руку и прижал Руфь к себе… Ты понял, равви?
– Да. Можешь не продолжать.
Марфа поднялась и вышла.
Иисус и Мария остались вдвоем. Взяв циновку и покрывало, на котором Мария выткала крест и ласточек, они поднялись на крышу. Солнце зашло за облака. Они постелили циновку и укрылись покрывалом, чтобы Бог не видел их. Иисус обнял Марию… Покрывало на миг соскользнуло. Иисус открыл глаза и увидел арапчонка. Он сидел в углу на краю крыши и играл на пастушьей дудке, глядя в сторону Иерусалима.
На следующий день все селение от мала до велика пришло посмотреть на нового Лазаря. Селяне приносили подарки: початки кукурузы, молоко, финики, мед. Они с любопытством разглядывали арапчонка, сидевшего на пороге с дудкой, дразнили его и смеялись. Арапчонок смеялся в ответ.
Пришел и слепой сельский старейшина. Протянул руку, пощупал колено Иисуса, грудь, плечи и покачал головой.
– Где ваши глаза? – крикнул он односельчанам, заполнившим двор. – Какой же это Лазарь? Его плоть замешана по-другому. Вон какой крепкий.
Иисус сидел во дворе и весело говорил, переплетая правду и вымысел:
– Не пугайтесь, друзья. Я не Лазарь. Он умер. Нас лишь зовут одинаково. Я – плотник, мастер Лазарь. Ангел с зелеными крыльями принес меня в этот дом. – И весело подмигивал арапчонку, давившемуся от смеха.
Время текло, как вода из источника, питая собой все живое. Зрело зерно, наливались гроздья винограда, ветви гранатовых деревьев клонились под тяжестью плодов. Миновала осень, пришла зима. У Иисуса родился сын. Мария-ткачиха не могла налюбоваться своим малышом.
– Господи, как мое чрево смогло сотворить такое чудо, – улыбалась она. – Я испила живой воды, и теперь смерть не страшна мне!
Была глубокая ночь. Лил дождь. Земля раскрыла небесам свои объятия. Мастер Лазарь лежал в мастерской на подстилке из стружек, среди незаконченных колыбелей и кадок. Он прислушивался к раскатам грома и размышлял о своем новорожденном сыне и о Боге, улыбаясь в темноте от счастья. Впервые Бог явился ему в образе младенца. За стеной слышался детский плач и смех. Неужели Господь может быть таким близким? Какое у него розовое тельце, как нежны ступни ножек, как заразительно смеется этот Всемогущий Бог, когда его ласкает рука человека!
Арапчонок лежал в другом углу, возле двери, притворившись, что спит. Он слушал, как мать убаюкивает свое дитя, и довольно улыбался. Теперь, когда его никто не видит, он снова обернулся ангелом.
– Иисус, ты спишь?
Иисус не ответил. Ему не хотелось нарушать тишину. Он улыбнулся, подумав, что успел привязаться к арапчонку. Весь день мальчик помогает ему, пилит, строгает, а вечером, после работы, садится на пороге и играет на своей дудке. Появляется первая звезда, и они садятся ужинать. Арапчонок хихикает и без конца дразнит несчастную Марфу, насмехаясь над ее девственностью.
– У нас в Аравии, – говорил он, пристально глядя на Марфу, – никогда не таят своих чувств и не мучат сердец. Мы открыто говорим о своих желаниях и поступаем как хотим. Не то что вы, евреи. Когда нам хочется съесть банан, мы едим его, не спрашивая, чей он. Когда хочется искупаться, идем и купаемся. Когда хочется поцеловать женщину, целуем ее. Наш Бог никогда не бранит нас за это. Он такой же черный, как мы, носит в ухе золотую серьгу и тоже поступает как ему заблагорассудится. Он наш старший брат. Мы дети одной матери – Ночи.
– Ваш Бог смертен? – спросила как-то Марфа, желая подразнить мальчика.
– Пока жив хоть один арап, жив и наш Бог, – ответил арапчонок и наклонился, чтобы пощекотать ей ступни.
Каждую ночь, когда гасили свет и дом погружался в темноту, арапчонок превращался в Ангела и ложился рядом с Иисусом. Они тихо шептались, чтобы никто не услышал их разговора. Ангел советовал, что делать в следующий день. Затем снова превращался в арапчонка, возвращался в свой угол, ложился на подстилке из опилок и засыпал.
Но сегодня ночью он не мог уснуть.
– Иисус, ты спишь? – повторил он громче. Подождал и, видя, что Иисус не откликается, вскочил, подошел к нему и толкнул. – Эй, мастер Лазарь, я знаю, что ты не спишь. Почему не отвечаешь?
– Мне не хочется говорить. Я счастлив, – ответил Иисус и снова закрыл глаза.
– Значит, ты доволен мной? – гордо улыбнулся ангел.
– Да, – прошептал Иисус, и сердце его забилось сильнее. – Что за тернистый путь избрал я, чтобы найти Бога! Я шел по каменистой пустыне, спотыкался, падал и звал. Мой голос эхом гремел среди голых скал, а я думал: это со мной говорит Бог!
Ангел рассмеялся:
– Одному никогда не найти Бога. Для этого нужны двое – мужчина и женщина. Я открыл тебе эту тайну, и вот после стольких лет исканий ты соединился с Марией и обрел Бога. Теперь ты слушаешь в темноте, как он смеется и плачет, и радуешься.
– Это и есть Бог, – прошептал Иисус. – Это и есть человек. Вот он, истинный путь.
Он снова закрыл глаза, и перед его мысленным взором промелькнула вся жизнь.
– Ангел-хранитель, – прошептал Иисус, – что было бы со мной, если бы не ты? Не покидай меня.
– Не бойся. Я не брошу тебя. Ты мне нравишься, Иисус Назорей.
– Сколько еще продлится мое счастье?
– Пока мы вместе.
– На веки вечные? Ангел рассмеялся:
– Что есть вечность? Опять громкие слова, великие идеи, Царство Небесное. Выходит, даже твой сын не помог излечить тебя. – Он стукнул кулаком по полу. – Земля – вот Царство Небесное. Здесь и Бог – твой сын, и вечность, каждый миг твоей жизни, Иисус Назорей. Если тебе мало для счастья мига, так знай: тебе никогда не хватит и вечности.
Ангел замолчал. Во дворе послышались тихие шаги.
– Кто это? – спросил Иисус приподнявшись.
– Женщина, – улыбнулся Ангел. Встал, подошел к двери и отпер ее.
– Какая женщина? Ангел погрозил пальцем:
– Ты забыл? Я говорил тебе. На свете есть лишь одна женщина, и она многолика. Она идет, встречай ее. Я ухожу, не стану мешать. – И, как змея, скользнул в стружки и исчез.
Шаги замерли перед дверью. Иисус повернулся к стене, закрыл глаза и притворился, что спит. Дверь отворилась. Женщина вошла затаив дыхание, подошла к Иисусу и легла у его ног.
Иисус почувствовал, как тепло поднимается от его ступней и разливается по всему телу. Он протянул руку, нащупал в темноте женское лицо, распущенные волосы, груди… Женщина подалась вперед – вся покорность и желание. Тело ее, покрытое холодным потом, дрожало.
– Кто ты? – спросил Иисус тихо. Женщина не ответила. Он смутился, поняв, что снова забыл слова ангела. Неважно, как ее имя, откуда она пришла, какого цвета кожа, красиво или уродливо лицо. У нее был женский лик земли. Сыновья и дочери томились в ее чреве, страдая оттого, что не могут выбраться. Она пришла к мужчине. Лишь он мог открыть им путь. Сердце Иисуса наполнилось состраданием.
– Я Руфь, – прошептала женщина еле слышно.
– Руфь? Какая Руфь?
– Марфа.
Глава 32
Незаметно летело время. Сменялись дни, месяцы, годы. В доме мастера Лазаря все прибавлялось и прибавлялось детей: Мария и Марфа словно состязались между собой. Их муж все дни проводил в мастерской, обтесывал сосну, кермесовый дуб или кипарис, стараясь заставить непокорное дерево служить людям, или работал в поле, сражаясь с суховеем, кротами и сорняками. Вечером, усталый, он возвращался домой, садился во дворе. Жены омывали ему ноги, разжигали огонь в очаге и накрывали на стол, а ночью раскрывали свои объятия. И подобно тому как, строгая дерево, он освобождал из древесного заточения колыбели и корыта, а возделывая землю, выпускал из ее утробы гроздья винограда и колосья пшеницы, вот так же, сжимая в своих объятиях женщин, он выпускал из их чрева Бога.
«Какое счастье, – размышлял Иисус, – какое мудрое соответствие между душой и телом, землей и людьми…» И часто Марфа и Мария протягивали руки и дотрагивались до мужа и детей, словно хотели убедиться, что все это не сон.
Однажды Мария проснулась в холодном поту. Она вышла во двор, увидела Иисуса, сидевшего на земле, подошла к нему и опустилась рядом.
– Кто посылает нам сны, равви? – спросила она тихо.
– Не Ангелы и не Дьяволы, – ответил Иисус. – Когда Сатана взбунтовался против Бога, сны не могли решить, чью сторону принять. Они остались посредине, и Господь низверг их в тартар сна… Почему ты спрашиваешь, Мария? Тебе что-то приснилось?
Мария заплакала. Иисус погладил ее руку:
– Пока ты держишь свой сон в себе, он будет терзать тебя изнутри. Расскажи, что тебя мучит. Освободись.
Мария тяжело вздохнула:
– Всю ночь я не могла сомкнуть глаз. Слишком ярко светила луна. Лишь к рассвету я уснула. Мне приснилась птица… Нет, не птица, шестикрылый серафим, из тех, что окружают престол Господа. Серафим подлетел ко мне, обхватил своими крыльями и, приблизив клюв к моему уху, заговорил… Равви, прости, я не могу продолжать.
– Успокойся, Мария. Чего ты боишься? Я здесь с тобой. Так что же сказал серафим?
– Что все это лишь…
Мария в отчаянии прижалась к коленям Иисуса.
– Продолжай, Мария.
– …сон, – выдохнула она и заплакала.
Иисус вздрогнул:
– Сон?
– Да, равви. Всего лишь сон.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты, я, Марфа, наша любовь и дети… Все это – ложь, обман, призрачные видения, посланные Искусителем, чтобы обмануть нас! Он обратил сон, смерть и воздух в… Равви, помоги мне!
Мария упала на землю без чувств. Марфа бросилась к сестре и натерла ей виски розовым уксусом. Мария пришла в себя, открыла глаза, и, когда увидела Иисуса, губы ее шевельнулись.
– Нагнись, равви, – сказала Марфа. – Она хочет тебе что-то сказать.
Иисус наклонился над Марией и поднял ей голову.
– Что ты сказала, любимая? Я не расслышал.
Мария собрала все силы:
– А еще он сказал, что тебя, равви…
– Говори!
– Распяли! – выдохнула она и снова лишилась чувств.
Марию отнесли в дом и уложили на постель. Марфа осталась с ней. Иисус вышел за ворота и направился в поля. Он задыхался. Сзади послышались шаги. Иисус обернулся и увидел арапчонка.
– Что тебе нужно? – рассердился он.
– Я боюсь оставлять тебя одного, Иисус Назорей. – Глаза арапчонка блеснули. – Ты можешь потерять разум, дать волю чувствам.
– Ну и пусть. Я хочу этого.
Арапчонок рассмеялся:
– Разве ты женщина, чтобы доверять снам. Это женшины плачут от всего, даже от счастья.
«Какое счастье, – размышлял Иисус, – какое мудрое соответствие между душой и телом, землей и людьми…» И часто Марфа и Мария протягивали руки и дотрагивались до мужа и детей, словно хотели убедиться, что все это не сон.
Однажды Мария проснулась в холодном поту. Она вышла во двор, увидела Иисуса, сидевшего на земле, подошла к нему и опустилась рядом.
– Кто посылает нам сны, равви? – спросила она тихо.
– Не Ангелы и не Дьяволы, – ответил Иисус. – Когда Сатана взбунтовался против Бога, сны не могли решить, чью сторону принять. Они остались посредине, и Господь низверг их в тартар сна… Почему ты спрашиваешь, Мария? Тебе что-то приснилось?
Мария заплакала. Иисус погладил ее руку:
– Пока ты держишь свой сон в себе, он будет терзать тебя изнутри. Расскажи, что тебя мучит. Освободись.
Мария тяжело вздохнула:
– Всю ночь я не могла сомкнуть глаз. Слишком ярко светила луна. Лишь к рассвету я уснула. Мне приснилась птица… Нет, не птица, шестикрылый серафим, из тех, что окружают престол Господа. Серафим подлетел ко мне, обхватил своими крыльями и, приблизив клюв к моему уху, заговорил… Равви, прости, я не могу продолжать.
– Успокойся, Мария. Чего ты боишься? Я здесь с тобой. Так что же сказал серафим?
– Что все это лишь…
Мария в отчаянии прижалась к коленям Иисуса.
– Продолжай, Мария.
– …сон, – выдохнула она и заплакала.
Иисус вздрогнул:
– Сон?
– Да, равви. Всего лишь сон.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты, я, Марфа, наша любовь и дети… Все это – ложь, обман, призрачные видения, посланные Искусителем, чтобы обмануть нас! Он обратил сон, смерть и воздух в… Равви, помоги мне!
Мария упала на землю без чувств. Марфа бросилась к сестре и натерла ей виски розовым уксусом. Мария пришла в себя, открыла глаза, и, когда увидела Иисуса, губы ее шевельнулись.
– Нагнись, равви, – сказала Марфа. – Она хочет тебе что-то сказать.
Иисус наклонился над Марией и поднял ей голову.
– Что ты сказала, любимая? Я не расслышал.
Мария собрала все силы:
– А еще он сказал, что тебя, равви…
– Говори!
– Распяли! – выдохнула она и снова лишилась чувств.
Марию отнесли в дом и уложили на постель. Марфа осталась с ней. Иисус вышел за ворота и направился в поля. Он задыхался. Сзади послышались шаги. Иисус обернулся и увидел арапчонка.
– Что тебе нужно? – рассердился он.
– Я боюсь оставлять тебя одного, Иисус Назорей. – Глаза арапчонка блеснули. – Ты можешь потерять разум, дать волю чувствам.
– Ну и пусть. Я хочу этого.
Арапчонок рассмеялся:
– Разве ты женщина, чтобы доверять снам. Это женшины плачут от всего, даже от счастья.