Кемден Патриция. Золотой плен

   Катье отвела глаза от танцующих нимф и подавила желание пригладить волосы и одернуть юбку. Главное– напустить на себя равнодушный вид, учил ее Филипп. Никогда не показывай, что тебе не безразлично мнение других. Хотя на самом деле только оно и имеет значение.
   Катье чувствовала, что люди у камина внимательно разглядывают ее. Один мужчина взглядом указал старшей из женщин на двустворчатую дверь справа от него. Женщина кивнула и встала. Остальные последовали ее примеру.
   Дверь распахнулась, и двое безупречно одетых слуг попятились, согнувшись в поклоне, пока не коснулись спинами резных створок. Вошел Клод, маркграф Геспер-Обский.
   Не обращая внимания на поклоны слуг и приветствия группы у камина, он направился прямиком к ней. Катье растерянно смотрела на него. Она успела забыть о разительном сходстве Клода с младшим братом. Опомнившись, вздрогнула и смущенно присела в реверансе.
   Клоду было за сорок, но несмотря на десять лет разницы между братьями, Катье показалось, что перед ней стоит Филипп в длинном каштановом парике, в камзоле из желтовато-зеленой парчи, застегнутом на золотые пуговицы, каждая размером с игральную кость. Вот только морщинами, что едва появились возле глаз и губ Филиппа, у Клода уже изрезано все лицо.
   – Ах, сестрица! – произнес он, беря Катье за подбородок. – Я слышал, вы последнее время много путешествуете.
   – Под Ауденарде было сражение, – выдавила она из себя. – Всего в нескольких милях от Сен-Бенуа. Нам пришлось уехать.
   – Конечно, дорогая, конечно. – Клода, как и его придворных, отличали те же вальяжные манеры, однако взгляд янтарных глаз его был острее, пронзительнее, настороженнее.
   Две женщины у камина склонились друг к другу и зашептались намеренно громко:
   – Ты посмотри на ее платье! По крайней мере, эта не доставит нам хлопот.
   Другая хихикнула.
   – Говорят, она спала только со своим мужем!
   – Да на нее больше никто бы и не польстился.
   Лиз взглянула на сестру, потом на женщину, что произнесла эти слова.
   – Вы уверены?
   Один из мужчин фыркнул.
   – Во всяком случае, все мы знаем, что в этой комнате она единственная женщина, с которой не путался Клод.
   Клод слегка повернул к нему голову.
   – В комнате? В замке, я бы сказал. Женщины закатились квохчущим смехом. Клод сделал знак лакею.
   – Я бы желал остаться с моей невесткой наедине.
   Слуга открыл дверь, и пятеро с приглушенными смешками поспешили вон. Клод приподнял бровь, обратив взор к Лиз. Та попыталась изобразить возмущение, но в конце концов поняла, что ей ничего не остается, как последовать примеру его свиты. Створки захлопнулись.
   Когда маркграф снова повернулся к ней, от его томности не осталось и следа.
   – Я удивлен вашим поведением, мадам! Сначала ваша сестра является ко мне и сообщает, что вас похитил какой-то англичанин. Затем алые мундиры доставляют вашего сына. По-моему, Катрин, это чересчур. Вы все-таки жена моего брата и мать моего племянника. Мне трудно поддерживать нейтралитет, когда члены моей семьи ищут покровительства англичан. Не думаете ли вы, что я позволю вам рисковать моей репутацией? – Он взял со столика хрустальный бокал и налил себе темно-красного вина. Залпом проглотил его и налил еще. – Геспер-Об – всего лишь небольшой клочок Европы. Нужны немалые уменье и хитрость, чтобы маневрировать между такими столпами, как Франция, Австрия, Англия да еще дюжиной соседей. Я не намерен щадить никого, кто осмелится нарушить это с трудом достигнутое равновесие. Никого, запомните, Катрин. Впрочем, едва ли я вправе требовать от вас понимания. Вы женщина, и такие сложности не для вашего ума. – Он поставил на столик осушенный бокал. – Единственное, чего я требую от вас, – чтобы вы вели себя как подобает. Вы позволили себя похитить простому солдату – это верх неприличия.
   Катье вскипела. Возможно, она сумела бы сдержаться, если б не усталость, не мучительная жажда, не ожидание встречи с сыном.
   – Вас ввели в заблуждение, Ваше Высочество, он не простой солдат. Помилуйте, могла ли я допустить, чтобы меня похитил кто-либо рангом ниже лорда! – с издевкой ответила она.
   – Так он дворянин? – протянул Клод. – И на том спасибо. Хоть одно пятно стерто с вашей подмоченной репутации.
   – Подмоченной? А как насчет репутации тех образцовых дам, что были здесь минуту назад?
   Клод шагнул к ней и, вонзив ноготь в ее подбородок, заставил взглянуть себе в глаза.
   – Надо понимать разницу между кокетством и непристойностью, дорогая моя. Боюсь, я слишком надолго оставил вас одну в Сен-Бенуа. От излишней свободы у женщин появляются такие Нелепые понятия.
   Катье высвободилась и отошла от него подальше.
   – Я хочу видеть сына.
   Сощурив глаза, Клод оценивающе уставился на нее.
   – Пьер хорошо устроен. Надеюсь, он быстро избавится от своих провинциальных привычек.
   Несмотря на то что внутри все клокотало, она почувствовала невыразимое облегчение.
   – Я рада, что он благополучно добрался. – Она заставила себя говорить спокойно, хотя ее так и подмывало крикнуть во весь голос: Я хочу его видеть!– А где Грета?
   Клод не сразу понял, о ком речь.
   – А-а, та старая ворона, что приехала с ним. Думаю, где-то здесь. Я, признаться, позабыл о ней. Стало быть, в замке уже две женщины, с которыми я не... путался.
   Катье отвернулась.
   – А что с теми людьми, которые сопровождали Петера?
   – С англичанами? Разумеется, их тотчас же отпустили. Бьюсь об заклад, они поспешили обратно в Ауденарде, чтобы поучаствовать в пирушках и грабеже. А что, надо было задержать их до вашего приезда? Виноват, дорогая, но Филипп никогда не упоминал, что у вас столь низменные вкусы.
   Катье из последних сил боролась с душащим ее гневом. Она смотрела на полновластного хозяина земель в междуречье Геспера и Оба, этого замка и всех, кто в нем находится. Включая Петера.
   – Вкусы тут ни при чем, – сказала она, овладев собой. – Я просто хотела их поблагодарить.
   – Ни при чем? А жаль. Возможно, Филипп не был бы вами так недоволен, будь вы... ну, поавантюрней, что ли.
   – Могу я видеть Петера?
   Клод, хохотнув, потянулся к маленькому колокольчику, но рука его застыла в воздухе, когда он взглянул на юбку и лицо Катье.
   – Я запомнил вас маленькой, дрожащей фламандской мышкой. – Он позвонил. – А теперь вижу, что память меня подвела.
   Лакей бесшумно растворил дверь и поклонился ему.
   – Позаботьтесь о мадам, – приказал он. – Найдите ей подходящую одежду для сегодняшнего бала.
   – Для бала?! – задохнулась Катье. – Но я не...
   – Ей-богу, дорогая моя, ваше пристрастие к крестьянской одежде зашло слишком далеко. Оно дурно влияет на ваши манеры. – Он взмахнул рукой, давая понять, что аудиенция окончена.
   От ярости Бекет плохо видел. Торговые ряды мелькали перед глазами на улицах города, но он не замечал ни окружающей суеты, ни пустяковой боли в руке. Ничего – кроме холодной черной ярости.
   Эта женщина опять предала его.
   Он вел под уздцы Ахерона, печатая шаг по булыжной мостовой. Здешние купцы наживаются на этой войне, продавая припасы обеим армиям. При виде алого мундира они начинали наперебой расхваливать свой товар. Но, глянув ему в лицо, поспешно умолкали и старались загородить спиной своих женщин. Он не обращал на них внимания.
   Долговязый мальчуган попался ему под ноги, шарахнулся и не устоял на ногах.
   – Эй, ты! – останавливаясь, окликнул Бекет. Парень, лежа на мостовой, вылупил на него округленные от страха глаза.
   Торговцы притихли; немногочисленные покупатели тоже разинули рты.
   – В-ваша м-милость... – пролепетал парень. Бекет наклонился над ним, и парень быстро отполз.
   – Скажи, нет ли поблизости какого-нибудь заброшенного дома? Ну, где никто не живет.
   Взгляд у того стал совсем затравленный.
   – Н-не, ваша милость, н-нету.
   – Ни одного? – Бекет порылся в кармане и вытащил голландский гульден. – Ни одного?
   Таких денег у мальчишки отродясь не бывало, и он жадно уставился на золотой, чье сверкание оттеняла черная перчатка.
   – Подумают, будто я его стянул, – прошептал голодранец.
   – Не подумают. Люди же кругом.
   Парень покосился на глазеющую толпу, и золотой мгновенно исчез в кармане его штанов.
   – Может, там, у Геса. – Он мотнул головой в сторону восточной реки. – Или у Криспа.
   Мальчуган юркнул в толпу, а Бекет направился к берегу Геспера. Он уже потерял много времени, разыскивая Найала Элкота и Гарри Флада. Лицо его потемнело, а глаза метали молнии, распугивая встречных.
   Спокойствие! – приказывал он себе, ведя Ахерона от одного жилища к другому. Но бесцельные поиски лишь подхлестывали его гнев.
   Изменница.
   Слово жгло его огнем. С нею покончено. Она больше ничего для него не значит. Теперь для него имеет значение только сердце Эль-Мюзира, ожидающее, когда он насадит его на острие шпаги.
   Но Катье своей изменой затронула его слишком глубоко, гораздо глубже, чем когда-то удалось маркизе. Катье! Это имя, нежное и дерзкое, как ветер, колокольным звоном звучало у него в голове. Бекет зажмурился, чтобы отогнать ее образ. Он должен довести до конца свою последнюю битву, закончить то, что начато. Из груди вырвалось глухое рычание. Какой-то старик отпрыгнул в сторону и наткнулся на стоящую рядом подводу.
   – Я что, ваша милость, я ничего!
   Бекет увидел, как дрожит старческая рука, прикрывая глаза от солнца.
   – Крисп, – произнес он, – скажи, где находится место под названием Крисп.
   Старик все пятился, будто решил навсегда слиться с телегой.
   – Крисп, – повторил Бекет и шагнул к нему. – Ну, что молчишь? Я же тебя не съем.
   – Нет, ваша милость, знамо дело, нет. – На шее старика судорожно подергивался кадык.
   Бекет чуть отступил, заметив, как тот закатил глаза. Чего доброго, испустит дух.
   – Послушай, старик... – Он тщетно пытался убрать металл из голоса. – Я не собираюсь причинять тебе зла.
   Кроличьи глаза испуганно заморгали.
   – Я ищу двух друзей...
   Ему хотелось броситься на старика и вышибить из него нужные сведения, но он осаживал себя. Прежде, если кто-то отказывался отвечать на вопросы, Бекет мог запросто воткнуть кинжал в глотку. Но то было прежде. До того как он встретил одну владелицу замка.
   Вон из моей крови! Ярость душила его. Он стиснул кулаки и призвал на помощь всю волю, чтобы не обрушить на беднягу поток своей ненависти.
   – Мы должны были встретиться с друзьями в каком-нибудь заброшенном доме. – Бекет тряхнул головой, будто освобождаясь от неких мозговых пут. – Но таких я здесь не нашел. Видно, Клод не любит, чтоб лес и камень простаивали зря. Так что единственная моя надежда – это Крисп.
   – К-к-клод? – Кроличьи глаза невольно обратились к замку на скале. – Его Высочество то есть?
   Бекет кивнул.
   – Крисп, ваша милость, это аббатство. Аббатство Святого Криспина в Долине.
   – Я не видел здесь никакого аббатства.
   – Да от аббатства-то, почитай, ничего не осталось, ваша милость. Прадед Его Высочества поймал там свою жену... – Старик сцепил пальцы и даже осмелился подмигнуть. – С аббатом, смекаете, ваша милость? Ну, после таких делов епископ и проклял энто аббатство.
   – Где оно?
   – Да вона, ваша милость, с холма ручей текет и весной, и летом. Вдоль его и ступайте.
   Бекет бросил ему гульден, и старческая рука с неожиданной ловкостью поймала его.
   – Господи бласлови! – Старик перекрестился и поспешил прочь.
   Бекет постоял еще немного, нахлестывая поводом по голенищу.
   – Уже благословил, – с горечью вымолвил он и повел коня к реке.
   Взгляд против его желания тянулся к замку в междуречье. Пламя охватывало все нутро, точно сухие дрова. Он сжал зубы, стараясь не замечать боли. Гнев и ненависть – вот что надо ему чувствовать. А боль – черт с ней!
   Да, лицедейка, дешевая лицедейка, которую он по глупости принял за знатную даму. Мягкий голос и вкрадчивая грация одурачили его. И еще ее забота, ее невинность. Он вспомнил, как неопытна она в любви, а вот ведь обольстила!
   Забота оказалась фальшивой насквозь. А невинность...
   Будь проклята твоя кровь, женщина. Черт с тобой. Тоска сдавила ему грудь. Дурак, понадеялся вытравить из своей души зверя! И что же– зверь еще пуще разъярился.
   Он глядел на замок, щурясь от яркого солнца. Она теперь там, смеется над ним со своей Лиз и Эль-Мюзиром. Мысль врезалась в мозг, как холодное лезвие ножа.
   Господи Иисусе, неужели она была с Эль-Мюзиром? Рука потянулась к эфесу шпаги, пальцы сжимали его, пока витое серебро не впилось в ладонь. За спиной заржал Ахерон, и Бекет остановился, не сводя глаз с окон замка.
   Нет! – безмолвно выкрикнул он, сокрушая боль. Подумать только, опять он был в двух шагах от черного дьявола и упустил его!
   Все из-за нее. Она – его слабость, и надо стряхнуть ее с себя.
   – Господи благослови! – прошипел он, – Господи благослови тебя, Катье Ван Стаден де Сен-Бенуа! Очень скоро тебе понадобится благословение, ведь только Бог может спасти тебя от участи, какую заслуживает всякая изменница. Только Бог может спасти тебя от меня.
   Бекет облачил душу в черные ледяные доспехи, вскочил в седло и поехал к аббатству. В душе снова царили холод и чернота, как будто никогда и не рассеивались.
   – Мама! – Петер спрыгнул с кровати и кинулся к ней. Стоящий у окна гувернер нахмурился и снял со стула маленький сюртук из бледно-голубой парчи.
   – Мама! Найал говорил, что ты приедешь! Он говорил, говорил!
   Катье согнула колени и широко раскинула руки. Петер влетел в них и туго обвил ручонками ее шею. Она прижала к себе сына, не в силах выговорить ни слова. Он жив и здоров! Слезы облегчения покатились по ее щекам.
   – Найал сказал, что Полторн лучше всех на свете и не даст в обиду мою маму. – Петер чуть отстранился, заглянул ей в глаза. – Он правду сказал, мам? Что лучше Полторна тебе не найти?
   – Кто? Какой Полторн? – засмеялась Катье, и вдруг смех комом встал у нее в горле. – А-а, полковник Торн! Конечно, милый. Он лучше всех на свете.
   Гувернер неодобрительно поцокал языком.
   – Мсье Пьер, вы уже забыли наши уроки?
   Катье почувствовала, как напряглось у нее в руках тельце сына. Петер освободился из ее объятий и отвесил ей низкий поклон, расправив плечи и не сгибая головы. Затем наморщил лоб и произнес на одной ноте:
   – Я рад, что ты благополучно добралась, мама.
   – Не «ты», а «вы», – поправил гувернер.
   У Петера чуть дрогнул подбородок, но он послушно повторил:
   – Я рад, мама, что вы благополучно добрались.
   – Ей-богу, это не обязательно, – сказала Катье.
   Гувернер потрясенно взглянул на нее.
   – Что вы, мадам! Мсье Пьер – настоящий рыцарь. Он должен блюсти свое достоинство.
   – Но ему всего шесть лет...
   – Ему уже шесть лет, мадам, и он очень отстал для своего возраста. – Он поджал губы, повел узкими плечами. – Однако Его Высочество возлагает на меня как на воспитателя большие надежды.
   Катье выпрямилась.
   – Петер вовсе не отстал, – проговорила она, решив держать в узде свой нрав (будущее сына стоит того).
   Гувернер поморщился, услышав фламандское имя.
   – Его Высочество дал мне особые распоряжения, а вы всего лишь мать. – Он слегка встряхнул голубой сюртучок. – Теперь, если позволите, мадам, мы вернемся к нашим занятиям. Отпрыску столь знатного рода необходимо подобающее воспитание. – Он едва не поперхнулся словами, заметив ее потрепанное платье, и тут же перевел взгляд на Петера. – Продолжим, мсье Пьер.
   Милое лицо мальчика, просиявшее при ее появлении, сразу погрустнело. Катье оторвала сына от пола и закружила по комнате.
   – Я горжусь тобой, мое сокровище! – прошептала она, снова ощутив ком в горле.
   – Мадам!
   Она поцеловала Петера в лоб.
   – Полковник Торн сказал, что ты у меня очень храбрый.
   – Правда?! – радостно воскликнул Петер.
   Она кивнула и опустила его на пол. Глазенки вновь заблестели, но, помня наставления гувернера, Петер отступил на шаг и учтиво поклонился. Она сделала ему реверанс и подмигнула, а он ответил чуть заметной улыбкой.
   Гувернер распахнул перед ней дверь. Она обернулась на пороге.
   – Увидимся утром, Петер. – И с вызовом поглядела на чопорного наставника.
   Тот с достоинством поправил манжеты.
   – В шесть утра мсье Пьер закончит утреннюю молитву. У вас будет несколько минут, мадам.
   Катье кивнула и вышла.
   За поджидавшим ее лакеем она последовала в недавно отделанное крыло замка. Мимоходом взглянула на себя в зеркало и увидела неопрятную, растрепанную белокурую женщину, а рядом с ней мраморный бюст римской богини (установленный в нише напротив, он отражался в зеркале). Катье невольно съежилась, однако усталость не позволила ей предаться унынию и всерьез позавидовать холодному совершенству божественных черт.
   Слуга провел ее через анфиладу пустых гостиных, заставленных роскошной мебелью и увешанных старинными гобеленами. Наконец открыл перед ней двустворчатую дверь и с поклоном посторонился.
   – Камеристка прибудет сию минуту.
   Она вошла. Первая комната оказалась гостиной. Перед большим мраморным камином стояли полукругом позолоченные, обитые парчой стулья, а среди них – столик с шахматной доской. Искусно выточенные рыцари Карла Великого – каждый размером в ладонь – готовились выступить в крестовый поход против сарацин, построенных на противоположной стороне доски.
   Чересчур изысканная обстановка наводила уныние. На ножках столика примостились позолоченные херувимы, поддерживая пухлыми пальчиками мраморную столешницу. Выпуклый комод зеркально отражал пламя свечи в подсвечнике из редкостного дерева. Слабо пахло пчелиным воском. Цветастые парчовые шторы складками свисали с потолка до пола, напоминая вывернутые наизнанку бальные платья.
   Катье провела пальцем по блестящему мрамору стола; на душе было неуютно и горько. Если сейчас закружиться по комнате, то эти густые краски и запахи обмотаются вокруг нее, как удушливый дым.
   Все письма, написанные Клоду, все ее требования и унижения, все мечты о будущем сына, вся ложь, которую она наплела Бекету, – все для этого. Для этого!
   Почувствуй! – приказала она себе, положив ладонь на гладкую поверхность. Почувствуй, как холод проникает под кожу вместе с ощущением надежности, безопасности. Вот что ты выторговала своими письмами, мечтами, своей ложью– холодную, безликую надежность.
   Она зажмурилась. Прости меня, Бекет. Я только хотела, чтобы и ты был в безопасности. Ногти ее поскребли столик.
   – Прикажете заново отполировать, мадам? – раздался сзади молодой женский голос.
   Катье повернула голову. Камеристка в простом Голубом платье и белом передничке стояла в дверях; живое личико светилось улыбкой.
   – Нет, – ответила она и, содрогнувшись, обхватила себя руками.
   Девушка присела перед ней.
   – Меня зовут Сесиль, мадам. Вам холодно? Не разжечь ли камин? А может быть, желаете немного отдохнуть? Ванну скоро принесут. А платье уже готово.
   У Клода бал. Катье совершенно забыла о нем. Она с усилием улыбнулась.
   – Не надо. Я не пойду на бал. Камеристка растерялась.
   – Как не пойдете? Но мадам, ведь это приказ Его Высочества! – Она указала рукой на двери спальни. – Для вас приготовлено роскошное платье! Никак нельзя не пойти, мадам. Ой, какое у вас лицо, о чем вы думаете?
   Катье стояла у шахматного столика и вспоминала слова Бекета: Клод – строгий хозяин.
   – Ядумала о... – (О своем любовнике.) – о человеке, которого знала когда-то, – сказала она и взяла в руки белого короля. Карла Великого. Легенда гласит, что он был высок, обладал богатырской силой и властной осанкой.
   – Прошу вас, мадам! Платье такое красивое. Розовое, все в серебристых кружевах.
   Другая рука потянулась к властителю сарацин. Хитрый, умный и тоже властный.
   Англичанин и турок. Бекет и Эль-Мюзир.
   Пальцами она стиснула шахматные фигурки. Силы врагов настолько равны, что вряд ли один из них сможет победить. Она бросила фигурки на доску, отгоняя недоброе предчувствие, что жизнь Бекета, равно как и будущее сына, под угрозой.
   Но Бекет потерян для нее навсегда.
   А сыну необходимо лекарство. И только Лиз может его раздобыть.
   – Покажи платье, Сесиль, – проговорила она. Ладно, она разыграет эту партию с Клодом. Как бы там ни было, у Петера еще все впереди.
   Ей необходимо верить в это. Необходимо.

Глава XIII

   Аббатство лежало в руинах. Высокие стены без крыши угрюмо вздымались к небу, их зубчатый профиль повторял очертания каменистой гряды, на которой они были возведены. Бекет направил Ахерона туда, где, судя по всему, еще сохранились в целости несколько келий. Жеребец легко лавировал среди серых валунов.
   – Полковник! – Элкот вырос из тени, отбрасываемой мощными стенами. – Вы здесь, полковник?
   – Как видишь. – Бекет спешился.
   Движения его былии нарочито размеренны и неторопливы – единственный способ обуздать пенящуюся внутри ярость.
   Лейтенант пробирался к нему сквозь заросший сад.
   Бекет протянул ему руку.
   – Добро пожаловать, сэр, – расплылся Найал, от души пожимая ее. Но улыбка потухла, едва он увидел выражение глаз своего командира.
   – Простите, сэр. Мне жаль, сэр. Надо думать, Онцелуса не было в Серфонтене.
   – То, что я его не нашел, еще не значит – не было, – уточнил Бекет.
   – Так значит, был?
   – Не знаю.
   – Но вдова... – начал Найал и осекся.
   – Вот именно, – сказал Бекет, – видел растерянное лицо лейтенанта, но объяснять ничего не стал.
   – Н-ну, – замялся Найал, – она же могла и не знать, где скрывается ее сестра с любовником. Так что вам нечего себя винить за неверное попадание. – Он чуть помедлил. – Знаете, сэр, я рад вас видеть. Когда мы прощались, я и не чаял...
   – Спасибо, лейтенант, – перебил Бекет и бросил ему поводья, потом любовно похлопал по шее вороного. – Надо хорошенько почистить его скребницей и дать ведро овса. За верность полагается награда.
   – Какой разговор, сэр, – отозвался Найал и повел жеребца под навес коновязи.
   – Эй! Гарри! – заорал он, махая рукой в сторону маленького окошка на уцелевшей стене. – Полковник здесь! Вернулся-таки!
   Гарри Флад выглянул из окошка и радостно замахал в ответ.
   – Эге, да вас продырявили. – Он озабоченно нахмурился, высовываясь поглубже. – Видать, вдова доставила вам хлопот.
   Бекет, стиснув зубы, поглядел на денщика. Гарри от этого взгляда едва не вывалился из окошка.
   – Заткни глотку, дубина, – добродушно бросил ему лейтенант. – Не видишь, полковник голоден как волк?
   – Да я что, я ничего, – пробормотал Гарри и нырнул обратно в помещение.
   Найал стал расседлывать Ахерона, то и дело с тревогой косясь на стоящего рядом командира.
   – Что мальчик? – не утерпел Бекет, злясь на себя за свое любопытство.
   Он снял перчатки, прислонился к полуразрушенной стене, наблюдая за движениями адъютанта, взявшего в руки скребницу.
   – Петер? – Найал широко улыбнулся. – Храбрый парнишка. Мы едва не попали в переплет по эту сторону границы... Видели бы вы, сэр, как дрожал его маленький фламандский подбородок. Старина Гарри испугался было, что он задаст нам реву. А я говорю: мол, в такой холод и дождь всякий солдат по матери тоскует. Словом, убедил его, что мы бьемся за женщину.
   Бекет скептически приподнял бровь.
   Найал вспыхнул и начал сосредоточенно драить бока Ахерона.
   – Я имел в виду Ее Высочество, полковник, – смущенно пробормотал он. – Ну и... – Найал скрылся за конем, обойдя его с другой стороны.
   Бекет хлопнул перчатками о ладонь. Тон последних слов ему не понравился.
   – Что «ну и», лейтенант?
   – Ну и перешли мы границу, проскользнули мимо французского отряда – дюжины три, никак не меньше. Мародеры, сэр, не регулярная армия. Малыш опять встревожился – как там его мамочка, ну и... мы с Гарри... сказали, что, раз она с вами, за нее можно не волноваться – вы сумеете ее защитить. – Из-под шеи Ахерона он взглянул на Бекета. – Это его сразу успокоило. А как она? С ней все в порядке?
   Бекет раздраженно передернул плечами.
   – Когда я видел ее в последний раз, она была совершенно в своей стихии. – Он подошел к поилке, плеснул водой себе в лицо и принялся ожесточенно его тереть.
   – Слава Богу, – откликнулся Найал. – А то там на дороге возле Ауденарде, она...
   – Расскажи-ка мне поподробнее про тех солдат. – Бекет мокрыми руками пригладил волосы, – тоже их сегодня видел. Может, это люди Рулона?
   – Рулона? – переспросил Найал и покачал головой. – Не знаю, сэр. Они там, на берегу Геспера. Орут, горланят – не думаю, чтобы маркграф о них не знал.
   – Наверняка знает. Клод редко упускает что-либо из виду.
   Найал кивнул.
   – Оттого-то возле замка выставили дополнительные караулы. Эй, Гарри, мы ведь с тобой видели, как они выгружают из подводы новые кремневые ружья, перед тем как нас вышвырнули оттуда? Гарри!
   Гарри вырос в дверях – грудь колесом.
   – Ну, чего тебе? Я полковнику ужин готовлю.
   – Кремневые ружья. Сколько их было?
   Гарри наморщил лоб.
   – Да на целый батальон, поди-ка, хватит.
   – Вот. – Найал снова повернулся к полковнику. – А у лакеев такой, знаете ли, вид, словно им велено все время быть начеку.