Кемден Патриция. Золотой плен

   Если б он мог их сомкнуть, она очутилась бы на этих коленях. Но так как их разделяли широченные бока иноходца, то Катье поместилась меж его бедер. Остается только благодарить судьбу за барьер из ее плотной шерстяной накидки.
   – Сидите смирно, – грубо бросил он. – Мертвая француженка мне ни к чему. Да и вашему сыну тоже.
   – Не француженка, а фламандка! – огрызнулась она. – И не держите меня так крепко, я едва дышу!
   Она подпрыгивала в седле, как марионетка на ниточке; левое бедро сильно ударялось о луку, плечо вдавливалось ему в грудь при каждом покачивании.
   – Могли бы дать мне лошадь своего лейтенанта!
   – Боевого коня? Вы в своем уме?
   Голос звучал так же отрывисто, как стук копыт; Катье вдруг осознала, что между всадником и конем существует какая-то особенная, неведомая ей связь.
   – Я научилась ездить верхом раньше, чем ходить! – заявила она.
   Полковник чутко откликался на каждое движение вороного, и Катье почувствовала себя лишней, испытала желание отодвинуться от его обволакивающего тепла, от навязчивой игры мощных мышц в такой опасной близости.
   – Давайте поищем другую лошадь. Остановимся где-нибудь на ферме, и...
   Он неожиданно приподнял ее над седлом, и Катье, повинуясь инстинкту самосохранения, обхватила его за шею.
   – Что вы делаете?! – закричала она.
   Свободная рука Торна снова заключила се в плотное кольцо объятий.
   – Вы этого хотели? – прошептал он ей на ухо. Она, вздрогнув, отстранилась.
   – Нет! То есть да. Я хотела спешиться, но не на всем скаку... Вы мчитесь так, будто за вами гонится дьявол.
   – Вы сняли камень у меня с души, – усмехнулся он и добавил: – Что до дьявола, то это я за ним гонюсь.
   Катье уже не помнила, когда ее последний раз обнимали мужские руки. Она успела отвыкнуть от объятий Филиппа... Нет, хватит думать о прошлом! Ей надо все время быть начеку, чтобы улучить момент. Петер должен по-прежнему получать лекарство, а это значит, что при первой возможности необходимо отделаться от проклятого Торна.
   По обе стороны седла в красивых вышитых чехлах свисают пистолеты – ей ничего не стоит дотянуться до одного из них. Тогда на кухне она разглядела пистолет у него в руке: серебряная рукоятка с выгравированным гербом, длинный ствол и темнеющее дуло, за которым смерть. Таким красивым оружием пользуются только знатные люди.
   Наверно, он стрелял из них и в сражении, подумала Катье. Не забыл перезарядить? Может, взять да и выстрелить в него из его же пистолета? Она пошевелилась; он предупреждающе сжал руку у нее на талии, но ничего не сказал. Катье похолодела. А вдруг он и впрямь читает ее мысли?
   Притворяясь, что внимательно оглядывает окрестности, она то и дело косилась на пистолеты. Вряд ли такой человек станет разъезжать с незаряженным оружием. Он ведь не первый год воюет и наверняка не привык, чтобы враги застигали его врасплох. Интересно, как он себя поведет, когда ему в грудь упрется дуло его же собственного пистолета? Она вздохнула, собирая в кулак всю свою храбрость. Стоит попытаться.
   – Едва ли это благоразумно, – раздался голос у нее над головой.
   – Что? – всполошилась она, проклиная себя за свой пристыженный вид.
   Бекет чувствовал, какие сомнения раздирают изнутри женщину, что так уютно устроилась у него в объятиях. Он стиснул челюсти. Уж лучше бы в самом деле схватила пистолет, чем такая пытка! Ощущать это мягкое плечо на своей груди, эти бедра, покачивающиеся в ритме конского галопа... Он тряхнул головой и послал Ахерона еще быстрее.
   Ох, как саднят шрамы, и боль в правом боку раздирает все внутренности. Французское копье вонзилось туда со всего размаху и вдавило в тело острый край кирасы. В пылу сражения он забыл о боли, но теперь... Хорошо бы, как все остальные, завалиться спать где придется, едва французы протрубили отступление. А он давно не спал и... Господи Иисусе, слишком давно не был с женщиной.
   Впереди у поворота дороги мелькнула тень. Глаза Бекета сузились; он заставил Ахерона перейти на шаг.
   – Что случилось? – вздрогнула мадам де Сен-Бенуа. – Отчего мы останавливаемся?
   – Так вы же сами просили, – шепнул он и почувствовал, как она напряглась, когда его рука еще крепче обхватила осиную талию.
   Впереди грабители или дезертиры, чтобы их одолеть, надо сосредоточиться, однако тревога сидящей впереди женщины мешает ему.
   – Почему... – начала было она.
   – Тихо! – скомандовал он, моля Бога, чтобы у нее достало сообразительности беспрекословно повиноваться.
   Она мгновенно умолкла.
   – Вон там. Возле изгороди.
   Она кивнула, и шелковистый локон прикоснулся к его щеке.
   Напрягая зрение, Катье различила под изгородью неестественно сгустившиеся тени, подчеркнутые лунным светом. Опять все внутренности будто узлом сдавило. Неужели этому не будет конца?
   – Так я не смогу драться, – сказал он. – Перебирайтесь назад, я вас подержу.
   Она взглянула на землю – большое удовольствие лететь с такой высоты! Полковник остановил коня.
   Ахерон застыл, настороженно прядая ушами. Торн потрепал усталое животное по холке, пробормотал что-то ободряющее. Тень за оградой шевельнулась и выскочила на дорогу.
   Сильные руки снова оторвали Катье от седла.
   – Хорошо, хорошо! – выдохнула она, цепляясь за его мундир. – Только не уроните.
   Насколько позволяла скромность, она приподняла юбки и перекинула ноги через его упругое бедро, потом уселась верхом на круп Ахерона позади сёдла. Могучие плечи англичанина стеной возвышались перед ней; впервые за все это время Катье порадовалась, что рядом нет Петера.
   В воздухе просвистела шпага, и Катье обдало холодом.
   – Держитесь крепче, – приказал он. – Надо прорваться мимо них как можно быстрее. – Он ударил шпорами в бока Ахерона.
   – Мимо них?! – слабо вскрикнула она.
   Тени сгрудились на дороге в нескольких метрах от них. Ахерон рванулся вперед, и Торн направил его в самую гущу нападавших. Шпага сверкнула в лунном свете, когда он наотмашь ударил кого-то, ухватившегося за стремя. Тот, застонав, упал.
   Послышались гортанные французские ругательства, кто-то потянул ее за юбку. Сдерживая клокочущий в горле вопль, она чуть не соскользнула на землю, но вовремя ухватилась за плечи Торна, зажмурилась и что было сил пнула кого-то башмаком. Грабитель взревел от боли и опрокинулся на колючую изгородь. Небо затягивалось тучами. Если луна совсем скроется, плохи их дела. Головорезам терять нечего: вздернут на первом суку.
   К черту стыдливость! – решила Катье, задрала повыше юбку и вытащила из-за подвязки нож. На нее набросились двое, она вслепую размахивала ножом. Вдруг лезвие наткнулось на живую плоть. Человек захрипел и рухнул; нож остался торчать у него в горле.
   Второй схватил ее за руку. С этим она уже не могла справиться, поскольку другой рукой держалась за Торна.
   Бекет почувствовал, что она падает, и круто обернулся. Острие шпаги не доставало врага, находясь под неверным углом, потому Торн ударил его плашмя в висок. Тот отцепился. Женщина придвинулась ближе, будто вжалась в спину.
   Рубанув шпагой влево, он отбросил остальную свору и выиграл время, чтобы выхватить пистолет.
   – Держите обеими руками! – крикнул он, передавая ей оружие.
   К нему подскочили двое, сразу с обеих сторон. Он ткнул шпагой влево, пронзил плечо одному, потом быстро перебросил ее в правую руку и уложил на месте второго.
   Гортанным кличем он послал вперед иноходца; тот всхрапнул и в мгновение ока оставил шайку бандитов далеко позади.
   Они стремительно мчались к Лессину. И как только выдерживает их усталый конь? Темнота зловеще подступала со всех сторон, гася последние отблески луны. Но Торн не осаживал иноходца. Больше часа Катье тряслась за его спиной, прикрыв лицо капюшоном и сжимая под накидкой пистолет. Значит, заряжен! – мелькнула мысль.
   С неба упали первые тяжелые капли, и вскоре ливень замолотил по дороге дробным стаккато. Ахерон начал спотыкаться, и наконец англичанин натянул поводья.
   – Надо искать укрытие, – проговорил он, оглаживая шею верного друга.
   Катье стиснула нагретую ее пальцами серебряную рукоять пистолета. Она уже настроилась бежать от него в Лессине, но маленькая деревушка тоже вполне подойдет для этой цели. Живут здесь по большей части валлоны, неужто не помогут фламандке?
   – Да, деревня близко, – откликнулась она чуть надтреснутым голосом. – А до Лессина еще всю ночь скакать.
   Сверкнувшая молния осветила окрестности. Совсем рядом через ручей был перекинут каменный мостик, а справа в стороне от дороги виднелась полуобгоревшая ферма и совсем нетронутый амбар. Вдалеке прокатился гром.
   Катье впала в уныние, поняв, что до деревни еще несколько миль. Как бы в подтверждение ее мыслей, Ахерон опять споткнулся, и полковник остановил его.
   Все, хватит! – решила она и легко соскользнула на землю.
   – Что вы де... – Полковник осекся, и с губ его сорвалось проклятие, когда он, обернувшись, разглядел в темноте нацеленный на него пистолет.
   – Держу обеими руками, как вы учили, – ответила она. Капли дождя с капюшона скатывались ей на ресницы. Она смахнула их и проглотила ком в горле. – Слезайте!
   Он подчинился не сразу. Еще несколько секунд посидел в седле, пристально всматриваясь в ее лицо.
   – Слезайте! – повторила она и сжала зубы, чтоб не стучали от холода и сырости.
   Цвета глаз в темноте не различить, но Катье знала, что они темно-синие и затуманены гневом. Она содрогнулась.
   Не говоря ни слова, он вынул ногу из стремени, перекинул ее через круп Ахерона и соскочил на землю.
   Стал шагах в трех, слегка подбоченясь и расставив ноги. За ним неподвижной черной громадой возвышался Ахерон. В позе англичанина читался явный вызов.
   Катье перевела быстрый взгляд на пистолет, потом снова подняла глаза на Торна. Всего-то нажать курок! – уговаривала она себя.
   Он медленно поднес руки к мундиру; его чистый алый цвет казался теперь серым. Катье скрючила пальцы на курке и подавила всхлип.
   Полковник расстегнул и широко распахнул мундир; в вырезе камзола виднелась широкая грудь под рубахой: тонкого полотна.
   – Вот сюда, – произнес он низким глубоким голосом и положил руку на плоский живот. – Вот сюда цельтесь, мадам. Помните? Под ребра.
   Слезы хлынули у нее из глаз, мешаясь с дождем.
   – Я не хочу вас убивать, – задыхаясь, прошептала она. – Мне только нужна лошадь... До деревни. А вы оставайтесь на ночь в амбаре. Тут вас никто не тронет.
   – Не тронет, – повторил он странно тихим голосом.
   Затем выпустил края мундира и потер лицо руками. Негромко хлопнул себя по бедру, и Ахерон послушно стал с ним рядом. Катье растерянно уставилась в огромные черные глаза коня.
   Рука с пистолетом дрогнула и опустилась. Вот дура, как же она раньше не сообразила, что боевой конь слушается только своего хозяина?!
   Торн сделал шаг и, безмолвный, недвижимый, навис над нею, словно самая высокая вершина Арденнских гор. Она стояла перед ним, дрожа от холода и унижения. Он отобрал у нее пистолет и сунул его обратно в чехол.
   Дождь усиливался. Рука в перчатке потянулась к ее мокрому лицу, но застыла в воздухе, указывая на черный, обугленный дом и амбар.
   Катье медлила, не сводя с него глаз.
   Он взял под уздцы коня.
   – У вас нет выбора, мадам.
   Молния вновь прорезала ночное небо, и вслед за ней, точно дьявольский смех, послышались раскаты грома. Катье сделала шаг, потом другой и понуро побрела по грязной тропинке.
   Поравнявшись с ней, он опустил руку ей на плечо и сказал почти ласково:
   – Никогда не цельтесь в солдата, если не намерены спустить курок.
   – Спасибо за науку, полковник Торн, – с убийственной серьезностью ответила Катье и вышла из-под его руки. – Я запомню.

Глава IV

   Она едва держалась на ногах, но тело, привычное к усталости, не подводило ее. Башмаки месили грязь, внутри хлюпала вода, и Катье остро позавидовала его ботфортам; смазанные дегтем, они наверняка не пропускают влагу.
   Приближаясь к ферме, она услышала шипение воды на горячей золе. От запаха сырого обугленного дерева ее слегка затошнило.
   Никаких признаков жизни – только шелест дождя да четкий перестук сапог и копыт за спиной. Она поглубже запахнула мокрую накидку на груди и размечталась о своем замке Сен-Бенуа.
   Где теперь Петер? Спит ли дома в тепле и уюте? Господи, оборони его от ужасов, которые видела я, ведь он еще так мал! При мысли о сыне она все-таки споткнулась, но удержала равновесие. На Грету можно положиться, но довезут ли его к ней англичане?
   Угольки на пепелище поблескивали точно кошачьи глаза; в их неверном свете она различила серую стену амбара. Над головой снова сверкнула молния. Катье, щурясь, сжала у подбородка серую ткань. Вспышка высветила приоткрытую дверь амбара; казалось, там, внутри, мелькают какие-то тени. По небу раскатился гром, затихая вдали.
   Вновь ощутив на плече руку полковника, она вздрогнула от неожиданности.
   – Обождите здесь, – произнес он еле слышно.
   Катье остановилась. Ей было страшно приближаться к темному строению, и страх усилился, когда она увидела, как настороженно сверлят тьму глаза англичанина, как напряжена его походка.
   Он бесшумно обошел ее и уверенным движением вытащил из ножен висящий у пояса кинжал.
   – Торн...
   Он жестом заставил ее замолчать, подкрался к двери и, секунду помедлив, проскользнул внутрь.
   Катье разом ощутила всю свою беспомощность, все одиночество. Хотелось крикнуть, позвать его, но язык точно присох к гортани. Нашла защитника! Она утерла рукой мокрое лицо. Мир обезумел, и англичанин – часть этого безумия.
   Позади слышалось усталое дыхание иноходца. Она ободряюще похлопала его по холке. Конь выпустил пар из ноздрей и нервно ударил копытом. Катье скорей убрала руку.
   – Да ты и вправду исчадье ада, недаром тебя зовут Ахерон, как реку в преисподней. – Она взглянула на дверь амбара. – Небось твой хозяин там побывал.
   Конь вскинул голову, сверкнув серебристой уздечкой.
   – Ну и ладно. Вот доберусь до Лессина, тогда только вы меня и видели. В Лессине лошадей полным-полно.
   Лессин. С ним связаны все надежды. В Лессине она обретет желанную свободу, а полковник пускай остается со своим безумием.
   Из темного проема двери поплыло слабое янтарное свечение. Должно быть, Торн отыскал и зажег фонарь. Ну, слава Богу! Она взяла под уздцы коня. Но Ахерон стоял как вкопанный.
   Катье в сердцах бросила поводья.
   – Как знаешь, черный дьявол! Стану я с тобой церемо... Она невольно съежилась под новой вспышкой молнии. Мокрый капюшон упал с головы. Она хотела натянуть его, но рука застыла в воздухе. Дверь амбара медленно затворилась. Из-под нее теперь пробивалась лишь неясная полоска света.
   Торн не показывался.
   Катье затаила дыхание. Он что, ждет ее? Ждет, чтобы она...
   Внезапно дверь широко распахнулась, и полоска выросла до широкого желтого прямоугольника. В центре его стоял англичанин, держа в руках что-то тяжелое.
   Катье смахнула дрожащие на ресницах дождевые капли.
   – Торн! – Подхватив юбки, она кинулась к нему по склизкой грязи.
   Но подлетев, застыла на месте. Его ношей оказалось тело женщины, едва прикрытое дырявой рогожей. Длинные спутанные волосы волочились по грязи.
   – Господи твоя воля, вы убили ее! – Катье отпрыгнула в сторону; сердце трепыхалось где-то в горле.
   – Не будьте дурой! – процедил он, направляясь к сгоревшему дому. – Падать в обморок лучше в амбаре.
   – Черт бы тебя побрал, английская свинья!
   Даже не задумываясь о том, слышит ли он ее, Катье ворвалась в амбар.
   Внутри она увидела кучу окровавленной соломы. Вместе с накатившей тошнотой перед глазами всплыли картины недавнего нападения. Господи Боже, вот так он мог бы нести сейчас мое тело! Или Петера!
   – Нет, нет! – Ноги подкосились, и она упала на колени перед соломенной подстилкой, хранившей контуры женского тела.
   Пригоршнями захватила мокрую холодную солому. Закрыла глаза и зашевелила губами, беззвучно молясь о незнакомой женщине, о сыне, о себе. На войне гибнут не только солдаты.
   Что-то твердое вдавилось в ее ладонь. Катье разжала пальцы. Пуговица. Медная, военного образца. Она глубоко втянула в себя воздух. От мундира убийцы?
   Катье поднесла ее к глазам. На гладком металле выбито одно-единственное слово. Она повернула ее к свету, чтобы получше разглядеть. Лондон.
   Английская пуговица.
   Сзади захрапел конь, и Катье рывком вскочила на ноги. Торн ввел черного мокрого жеребца в амбар.
   – Эту женщину убил англичанин. – Она обвиняюще протянула ему пуговицу на раскрытой ладони.
   Синие глаза нетерпеливо остановились на ней. К ее ногам упал грубый холщовый мешок.
   – Здесь еда, – бросил Торн и повел Ахерона в стойло.
   – Слышите, черт бы вас побрал? Англичанин! – крикнула ему вслед Катье.
   Он шагнул к ней. Рукой в черной перчатке сжал ее запястье и загнул пальцы.
   – Пуговица еще ничего не доказывает, мадам. Я буду рад, если мое сердце перестанет биться прежде, чем меня разденут догола.
   Выхватив у нее пуговицу, он зашвырнул ее в дальний угол амбара.
   Катье вырвала руку.
   – У всех вас нет ни совести, ни чести! Боже, и на таких я оставила сына!
   Под взглядом полковника Катье попятилась. Он наступал на нее, пока она не ударилась о перегородку стойла. Сделав последний шаг, он буквально притиснул ее к неструганым доскам.
   Горячее дыхание коснулось ее шеи. Глядя в упор, он грубо стиснул ей виски. Сейчас череп треснет, подумала Катье.
   – Меня тоже убьете? – спросила она шепотом, в котором, однако, не было и тени страха.
   – Вот что, женщина, – раздельно проговорил он, и глаза его полыхнули неукротимой яростью. – Не вам рассуждать о чести моих людей. Не вам, понятия не имеющей о том, что такое честь.
   Руки его разжались, и он отступил в сторону.
   – А как еще мне относиться к иноземцам, чужакам, которые отняли у меня сына?
   – Поплачьтесь кому-нибудь другому. В ваших жилах та же кровь, что и у гадюки-сестрицы.
   Она отделилась от перегородки.
   – А в ваших не кровь, а талая вода!
   Он вернулся к своему коню. Когда снимал седло, острая лука угодила ему прямо в бок, и до Катье донесся судорожный хрип.
   – Господи Иисусе! – пробормотал он сквозь зубы. Протянув руки, она шагнула к нему. (И по натуре, и по воспитанию Катье была настоящей владелицей замка; привычка заботиться о ближнем глубоко укоренилась в ней.)
   Он отбросил в сторону седло и обжег ее взглядом.
   – Оставьте свои дешевые уловки, мадам. Лучше займитесь ужином.
   Она смущенно опустила руки и стала смотреть, как Торн отвязывает пистолеты и мешки, как пучком соломы дочиста выскребает бока жеребца. Алый мундир был весь в пятнах засохшей крови, а в тесноте амбара ноздри Катье щекотал удушливый запах пороха.
   – Простите мне мою глупость, полковник, – ровным голосом вымолвила она. – Я сразу не сообразила, что торговец не может вести себя как благородный человек;
   Он оглянулся, сощурил глаза.
   – Я солдат, мадам, а не торговец.
   – Ну да. Вы торгуете смертью, где вам было учиться хорошим манерам!
   У него вырвалось крепкое английское словечко.
   – Между прочим, так же, как ваш муж.
   Ей пришлось проглотить горькую пилюлю. Это не человек, а сущий дьявол! И кто ее тянет за язык? Она же совершенно беззащитна перед его силой, его опытом, его оружием.
   Катье сняла накидку, повесила ее на ржавый крюк, одернула платье.
   Лессин снова повторила она как заклинание. Завтра в Лессине она прервет это неприятное знакомство.
   Потянувшись за брошенным на солому мешком, Катье вновь обрела деловитость и спокойствие владелицы замка. Развязала тесемки, заглянула внутрь и содрогнулась от мысли, что будет есть хлеб убитой женщины. Ничего не поделаешь, нынешней ночью она вынуждена мириться с безумием.
   По крыше амбара монотонно барабанил дождь.
   Катье почувствовала на себе взгляд Торна и вскинула голову.
   – Я повинуюсь вашим приказам, полковник. Насчет ужина.
   Она шагнула к фонарю, но, вновь увидев залитое кровью ложе, попятилась в глубь амбара. Там царил полумрак и метались зловещие тени.
   – Мы здесь одни, – откликнулся Торн в ответ на ее невысказанный ужас.
   Она, не глядя, кивнула: не хотелось снова смотреть в эти синие глаза, следящие за каждым ее движением. Она собрала остатки храбрости и перестала озираться по сторонам.
   Найдя в стойле пустой старый ящик, с трудом выволокла его на середину амбара: вполне сойдет за стол.
   – Какого черта вам понадобилась эта рухлядь? – послышалось сзади.
   – Только свиньи едят на соломе.
   – Прекратите испытывать мое терпение, женщина. – Он стянул мундир, бросил его на седло и вышел к ней в камзоле и в рубахе.
   Она хорошо помнила, что Филипп без мундира сразу терял свой бравый вид и даже казался ниже ростом. Не зря говорят: мундир делает солдата. Но Торн, как ни странно, не утратил ни выправки, ни воинственности.
   Он перевернул ящик и носком ботфорта задвинул в угол окровавленную солому, чтоб не маячила перед глазами.
   – Спасибо, полковник. – Ее зубы выбивали дробь.
   Она повернулась к нему спиной, присела перед ящиком и раскрыла мешок. Первой мыслью было взять какой-нибудь кусок, забиться в угол и поесть в одиночестве. Она вся пылала от негодования. Пальцы наткнулись на горлышко бутылки. Сейчас возьму и расшибу об его голову.
   Но вдруг ее охватило раскаяние, и она мягко поставила бутылку на ящик. Так не годится, Катье. Он не станеттебя бесить, если ты ему не позволишь. Она вытащила каравай хлеба, маленькую головку сыра и две оббитые кружки.
   В ней опять проснулась владелица замка. Нет, все будет так, как она захочет! Встала, вытащила платок из кармана накидки – голые доски выглядят чересчур неприглядно – и застелила их тонким полотном.
   Так-то лучше. Вышитые на полотне гиацинты мгновенно скрасили вид неструганых досок.
   В Сен-Бенуа она старалась сделать так, чтобы все было красиво. Пусть шелк и парча поистерлись, зато на столах и буфетах всегда были свежие цветы, а над дверями и в шкафах висели пучки ароматных трав. Она снова взглянула на гиацинты: чем не цветы?
   Услышав позади шуршание соломы, Катье обернулась. Торн стоял и смотрел на нее, уперев руки в бока.
   – Полковник Торн... – начала она и умолкла. Тишину нарушили шум воды и негромкое чавканье коня, жующего сено.
   Две длинные волнистые пряди выбились из ленты, что стягивала сзади темные волосы Торна. Он сорвал эту простую ленту и тряхнул своей львиной головой.
   Собравшись с духом, Катье кивнула на только что накрытый стол.
   – Полковник Торн, не откажитесь разделить со мной скромную трапезу. Еды, правда, мало, но сыр свежий, фламандский.
   Он глядел на нее из-под нахмуренных бровей. На миг ей стало страшно. Она обошла ящик с другой стороны, чтобы положить меж ними хоть какую-то преграду.
   Он недоверчиво уставился на ящик, потом на нее. Поморщился.
   – Вышитое полотно? Не прикажете ли вступить в светскую беседу с владелицей замка? Я солдат, мадам, и мне для пищеварения дамские штучки не нужны.
   Она поджала губы и натянуто улыбнулась.
   – Мне очень жаль, полковник, но я не солдат. Если хотите, можете поужинать в обществе своего коня. – С этими словами она уселась и как можно тщательнее расправила юбку.
   Настороженность в синих глазах уступила место чему-то иному, чего Катье не смогла определить.
   – Мадам. – Он поклонился учтиво, с грацией придворного волокиты. (Катье и в голову не могло прийти, что он это умеет.)
   Затем направился к стойлу за мундиром, но она остановила его взмахом руки.
   – Я ничего не имею против, если вы останетесь в таком виде, полковник.
   Он приподнял бровь.
   – Скажите, какое снисхождение! Катье не отвела взгляда.
   – Лучше рубашка, чем запах пороха.
   Она кивком указала ему на груду соломы напротив. Он стянул запачканные перчатки и пристально посмотрел на нее. Одной рукой, нарочито медленно расстегнул камзол, сбросил его, размотал белый шарф на шее. Катье открыла рот для протеста.
   – Слушаю вас?
   Она заметила вышитый герб на рубашке.
   – Вышитое полотно, полковник?
   – Рубаху тоже снять? – Он тряхнул кружевными манжетами. – Она запятнана человеческой кровью.
   Она без слов покачала головой.
   Торн легко опустился на солому. Катье старалась не смотреть на твердые гладкие мышцы в открытом вороте рубашки. Он оперся спиной о столб и вытянул перед собой длинные ноги, слегка согнув их в коленях. Его ботфорты блестели в свете фонаря.
   Она искоса следила за его движениями: вот он взял каравай, разломил его надвое, каждую половину еще пополам и протянул ей кусок.
   – Вы что, уснули, мадам?
   – Зачем вы потащили меня с собой? – спросила она, принимая у него из рук предложенный хлеб. – Ведь вам и так известно, где моя сестра.
   Он достал из-за голенища нож и принялся аккуратно нарезать сыр.
   – Серфонтен... это где-то на юге, не так ли?
   Катье наблюдала за тем, как проворно движутся его длинные пальцы, как набухают вены на тыльной стороне ладони.
   – Н-на юге?.. Ну да, за Самброй.
   Он протянул ей кусок сыра. Она взяла его, стараясь не коснуться руки Торна.
   – Не могу же я спрашивать дорогу на каждом перекрестке? К чему плутать, когда под рукой прелестный провожатый?