Кемден Патриция. Золотой плен

   Эзир!– Бекета голос турецкого дьявола. Мой раб!
   Губы его побелели. Он сунул бумагу в карман.
   – Франция не получит Пламя Люцифера. А вонючие кости турецкой собаки не осквернят землю Европы.
   Ненависть – вот единственная страсть, живущая теперь в его душе. От этой звенящей ненависти у высоких особ застыла в жилах кровь. Принц Савойский опустил руку ему на плечо и понимающе кивнул.
   Бекет закрыл глаза и долго не открывал их.
   – Мадам де Сен-Бенуа знает, где они, и приведет меня к ним – я уверен.
   Мальборо сделал знак своему секретарю. Кардонель выудил из вороха бумаг лист, исписанный мелким почерком.
   – Мы можем выделить вам в подмогу резервный отряд. Бекет быстро взглянул на него.
   – Не надо!
   Кардрнель озабоченно нахмурился. – Но, милорд, – возразил он. – Онцелус очень опасен. Мальборо и принц Евгений согласно закивали. Бекет упрямо сжал губы.
   – Не тревожьтесь за меня, ваша милость, Ваше Высочество. – Синие глаза вспыхнули охотничьим азартом. – Меня будут сопровождать адъютант и денщик... А еще мадам де Сен-Бенуа. Этого достаточно, уверяю вас.
   Пушечная пальба гремела совсем близко, так что земля содрогалась под ногами от каждого залпа.
   – Вы все продумали, Торн? – спросил Мальборо. – Знатные дамы не любят быстрой езды. А в этом деле все решает скорость.
   – Женщины тоже бегают достаточно резво, если их как следует пришпорить.
   – Не будьте самонадеянным, полковник, – предупредил принц Савойский. – Нельзя же ко всем женщинам подходить с одной меркой. Неужто вам никогда не приходилось встречать порядочных женщин?
   – Нет, Ваше Высочество, никогда.
   Бекет поклонился и пошел к выходу.
   Хорошо утоптанной тропой он направился к палатке, которую подчиненные поставили в его отсутствие. Летний солнечный день разительно контрастировал с непроглядной теменью, что царила у него в душе. Еще недавно мадам де Сен-Бенуа была лишь одним из способов добраться до Онцелуса, теперь же на нее возложены вес надежды.
   У всех палаток толпились гренадеры, в последний раз проверяя амуницию. То и дело крики и проклятия сопровождали шальной выстрел из мушкета. Чуть поодаль такую же брань можно было услышать на голландском, прусском и прочих наречиях многоязыкой армии.
   – Эй, Торн! – окликнул его офицер, чья начищенная кираса сверкала на солнце. – Везет тебе, однако. Мы здесь тонем по уши в грязи, а он ходит на разведку к вдовой француженке! Этак и я бы не отказался.
   – К фламандке! – сердито рявкнул Торн и, не отвлекаясь на пустые разговоры, с шумом опустил за собой полог палатки.
   Долговязый Найал Элкот, адъютант, сидел на низком табурете у походного стола; фалды алого мундира, оттенявшего огненно-рыжие волосы, свисали до земли. Он тщательно отмерял порох и вместе со свинцовыми пулями укладывал порции в кожаный мешок, который должен был привязать к седлу Бекета, когда придет время вступить в бой. Двадцатидвухлетнего лейтенанта и полковника разделяли не только девять лет, но и целая жизнь, однако Найал в числе очень немногих пользовался доверием Бекета.
   – Сэр? – Найал привстал с табурета.
   Бекет махнул ему, чтоб не вставал. Другой человек в палатке, денщик по имени Гарри Флад, встретил его жизнерадостной ухмылкой, а в ответ заработал такой взгляд, что ухмылку точно корова языком слизнула. Этот был лет на десять старше Бекета, волосы его обильно посеребрила седина, вокруг глаз появилась сеточка морщин. Он поспешно сгорбился над мундиром полковника, продолжая надраивать пуговицы, но временами все же опасливо косился то на хозяина, то на адъютанта.
   Бекет отстегнул шпагу, бросил ее на койку, расставил ноги и уперся кулаками в бока.
   – Соблаговолите объяснить, милейший, почему каждая собака в лагере знает о моем визите в замок Сен-Бенуа.
   Флад откашлялся и заметно покраснел.
   – Так ведь я думал, полковник, что вы ездили даму сердца проведать, а ежели ошибся, простите великодушно! Чтоб я сдох, если еще когда помяну всуе имя мадам де Сен-Бенуа. Вот вам крест, полковник...
   – Хватит, Гарри!
   Широкое лицо денщика вновь расплылось в улыбке. – Слушаюсь!
   – Помоги стянуть это проклятое голландское тряпье! Я себя чувствую в нем свиной колбасой.
   Флад стащил с него темно-синий камзол и подал ему алый. Полковник расправил затекшие плечи (отлично сшитый мундир сидел как влитой) и облачился в кирасу, отполированную до зеркального блеска.
   Бекет любил мгновения, когда ум освобождается от всего ненужного, наносного и кровь быстрее бежит по жилам в предвкушении смертельной схватки. Но сейчас это почему-то давалось с трудом.
   Почти все титулованные англичане сидят по своим замкам, в тепле и спокойствии, слушают веселый женский и детский смех. Сыновья английской знати обычно предпочитают мир войне, если, конечно, не прошли, как он, через все круги ада.
   Не понеси его нелегкая в тот злосчастный день за ворота Вены, не попади он в засаду Сатаны – как знать, может, теперь лакей надевал бы на него не перевязь со шпагой, а вышитый камзол. И в ушах отдавался бы не скрежет оружия, а гомон детей, играющих в «гуси-гуси». И рассвет он встречал бы не на жесткой походной койке, а на пуховой перине, застланной белоснежными полотняными простынями, и ощущал бы под боком мягкий изгиб бедра, а на руке – разметавшиеся золотые волосы.
   Бекет сглотнул ком в горле и обругал себя дураком. Никто не в силах зачеркнуть свое прошлое, и ничто не смягчит сердца, обратившегося в камень.
   – Гарри, собери мешок в дорогу. Тронемся сразу после битвы, па пирушку не рассчитывайте. Вы оба понадобитесь мне в замке Сен-Бенуа.
   Прозвучал сигнал трубы. Конюх с проклятьями тащил к палатке упирающегося Ахерона. Бекет уже откинул полог, но вспомнил о бумаге, полученной из рук герцога Мальборо. Он взял с койки голландский мундир, порылся в карманах и вытащил листок.
   Вместе с ним вывалилась на пол желтая атласная лента. Он поднял ее, не задумываясь, и вдруг что-то кольнуло в сердце. Ноздри защекотал дразнящий запах жасмина, и Торн снова ощутил аромат ее волос, каждой позолоченной солнцем пряди. Увидел настороженные серые глаза и чуть приоткрытые губы, влажные, манящие...
   – Милорд, что с вами? – беспокойно спросил Найал.
   Бекет мгновенно вернулся к запахам пороха и конского пота. Хотел было отшвырнуть ленту, но тут раздался новый трубный зов, и он машинально запихнул ее вместе с письмом в карман.
   – К оружию, друзья!
   Полковник Бекет лорд Торн стремительно вышел из палатки.
   Катье отерла взмокший лоб батистовым платком. Хотя солнце уже клонилось к закату, жара не спадала. Пыль забивалась во все поры; в тишине уныло цокали копыта по засохшей дорожной грязи. Еще несколько дней назад, когда разнеслась весть о том, что французы вошли в Ауденарде, вся дорога была забита купцами и фермерами, уносившими ноги и что можно из имущества. Теперь же они с Петером ехали в одиночестве.
   Она сидела на жестких досках и вспоминала угрозы англичанина. Ну, теперь он ее вряд ли отыщет. Собралась она быстро, вещей взяла немного (главное – запрятанные на самом дне сундука осколки часов), даст Бог, доедет без лишних хлопот.
   Подле нее калачиком свернулся Петер, взволнованный таким приключением.
   – Мам, а зачем мы едем к дяде Клоду? Ты же его не любишь. А почему Мартен с нами не поехал? Я буду по нему скучать.
   Катье обняла сына за плечи и ответила только на второй вопрос:
   – И я буду скучать, мой милый, но кто-то же должен присматривать за домом.
   Впереди шагал, ведя под уздцы Току, угрюмый детина – больше Мартен никого не смог сыскать в провожатые, хотя обегал всю округу. Даже маленькая смирная Тока его сразу невзлюбила – упрямилась, изо всех сил трясла головой. Он так дернул вожжи, что лошадка споткнулась.
   – Эй, потише! – окликнула его Катье. – Она не приникла к упряжи.
   – Зато я привык усмирять строптивых тварей, – проворчал тот.
   Если кто и тварь, так это ты, подумала Катье.
   – Мам, а далеко до дяди Клода? – опять подал голос Петер. – А Тока не обидится, когда я сяду на большого коня? Мартен говорит, что у дяди Клода много-много лошадей. Целых пять!
   Катье засмеялась.
   – Думаю, она не обидится, если ты будешь следить, чтобы ее холили и кормили как следует.
   – А как же?! Мартен говорит, что настоящий рыцарь должен заботиться о своих лошадях. Мам, дядя Клод – настоящий рыцарь? Он меня научит скакать верхом? А ты будешь смотреть, как я учусь?
   У Катье защемило сердце.
   – Мне, сынок, придется ненадолго оставить тебя. Я должна навестить тетю Лиз.
   Петер нахмурился и надолго замолчал.
   – А почему, мам? – спросил он наконец. – Разве тетя Лиз не может приехать к дяде Клоду?
   – Нет. Ей нужна моя помощь в Серфонтене. Помнишь, я рассказывала тебе про Серфонтен?
   Он кивнул, придвинулся поближе и начал играть с тряпичной куклой, что смастерила для него Грета.
   Пыль из-под колес повозки смешивалась с пороховой гарью, долетавшей с поля битвы. В глазах и в горле щипало от сажи и пепла, которые заволокли весь закатный небосклон.
   Угрюмый детина оглянулся и что-то пробормотал. Катье тоже окинула взглядом дорогу – позади них она тянулась еще с милю, прежде чем скрыться за гребнем холма. Из-за него вдруг вынырнула черная точка, и вскоре Катье разглядела всадника: он мчался во весь опор, нахлестывая коня. Она испуганно прижала к себе Петера.
   Мальчик внимательно посмотрел на нее, потом вытянул шею из-за ее плеча.
   – Мам, это кто? Мартен?
   – Нет, солнышко. Я не знаю, кто это.
   Она прищурилась: голубой мундир и что-то знакомое в посадке головы... Рулон!
   Катье быстро пригнула голову сына, сама склонилась над ним и чуть приподняла нижнюю юбку: за подвязкой чулка она спрятала нож. Пальцы обхватили костяную рукоятку, но вытащить нож не смогли: он запутался в кружевах. Катье потянула на себя, но лишь разорвала оборку. Стук копыт уже отчетливо отдавался в ушах, и она как могла скрючилась в повозке, заслоняя собой Петера. Может, Рулон примет их за крестьян и проскачет мимо?..
   Но он осадил коня прямо перед повозкой, едва не разодрав ему пасть. Спрыгнул на землю, так что оглушительно зазвенела привязанная к седлу кираса, и напустился на провожатого:
   – Ну ты, дубина! Я же тебе приказал задержаться на развилке!
   Тот с отсутствующим видом пожал плечами.
   Парик графа растрепался и съехал набок, из длинных разрезов щегольского мундира торчит грязная рубаха. Вытянутое лицо искажено яростью.
   – Как вы смеете отдавать приказы моим людям? – Катье гневно выпрямилась. Так, значит, Рулону было заранее известно о ее намерениях!
   – Не вам меня учить! – прорычал граф, и пальцы его сжались в пустоте над ножнами. Крепко выругавшись, он выхватил из-за голенища кинжал и в мгновение ока приставил лезвие к горлу Катье. – А ну, вылезайте!
   Его правое веко нервно подергивалось; он то и дело оборачивался, словно ждал кого-то. От ленивой грации придворного франта не осталось и следа: манеры покрыты копотью точно так же, как парик и одежда.
   – Чего вылупился, скотина, битва проиграна! – Он снова глянул на дорогу. – Английский ублюдок Торн едва не захватил меня в плен! Ну, он мне еще заплатит!.. Но с этим придется обождать. Вылезайте, вам говорят!
   Рулон схватил ее за накидку и грубо вытащил из повозки. Катье с трудом устояла на ногах.
   – Мама! – Петер вскочил, сжал кулачки, готовый кинуться на озверевшего француза.
   – Сядь на место, Петер!
   – Эй, вы, не трогайте маму! – звонким, дрожащим голосом крикнул мальчик.
   Рулон взмахнул кинжалом перед грудью Петера, срезав пуговицу на его сюртучке. Катье ахнула, а граф еще сильнее сжал ворот и хорошенько встряхнул ее.
   – Велите своему сосунку не высовываться, а то заберу его с собой и продам туркам. В Венгрии белокурые ангелы нарасхват.
   Она подняла руку, жестом приказывая сыну сесть. Чуть помедлив, Петер уселся в повозке, и слезы хлынули у него из глаз. Рулон ослабил хватку, и Катье стало чуть полегче дышать.
   – Нынче утром вы мне солгали. Больше я этого не потерплю. Ну, где же вы должны встретиться с сестрой?!
   – Ничего я не солгала! Можете спросить своего лакея, мы едем к маркграфу Геспер-Обскому, брату моего мужа.
   Они с провожатым обменялись многозначительными взглядами; последний едва заметно кивнул в сторону дороги, уходящей на Брабант.
   Обычно одно упоминание столь высокого титула укрощало самые дерзкие языки, но граф де Рулон в ответ приставил кинжал к ее горлу.
   – Где ваша сестра? Где она, эта шлюха?! – вскричал он, наматывая на кулак серую шерсть ее плаща. – Сбежала к родным руинам? Ну, говорите же!
   – Я... я...
   Катье хотела отстранить его руку, но не хватало сил и перед глазами от удушья плыли черные круги.
   – Эта сука никогда не умела держать язык за зубами! – рассмеялся он.
   Какие-то шумы прорвались сквозь туман в голове. Рулон выплюнул грязное ругательство, грубо толкнул ее, и она повалилась на землю, хватая ртом воздух. Возле ее виска гулко процокали копыта.
   Острые камешки царапали щеку. Она медленно встала на колени, подняла глаза и увидела, как Рулон скачет в облаке пыли, направляясь, должно быть, к Серфонтену. Ее шею обвили маленькие ручонки.
   – Мама, мама! Тебе больно?
   Она прижала к себе сына и помотала головой; рыдания душили ее, не давая говорить.
   – Нет? Правда? Я бы тебя защитил, но Мартен не дал мне шпагу, сказал, что она не понадобится. – Он всхлипнул, заворочался, высвобождаясь из ее объятий, и весело (шестилетние не умеют унывать) спросил: – Как думаешь, у дяди Клода найдется для меня шпага?
   – Да, родной мой. Я уверена, что найдется.
   Катье встала, посадила Петера в повозку. Тока беспокойно топталась на месте, и она похлопала ее по холке. Провожатого и след простыл, но Катье нисколько не удивилась.
   Дорога снова заполнилась грохотом. Обернувшись, Катье разглядела троих англичан на резвых иноходцах. В лучах догорающего солнца мундиры казались залитыми кровью.

Глава III

   Она испугалась, что всадники затопчут ее, но те умело осадили коней в метре от повозки. Отчаяние захлестнуло ее, когда самый высокий из троих спешился и направился к ней, позвякивая шпорами. Он, англичанин! Лицо все в саже, а синие глаза горят еще ярче на черном фоне. Она содрогнулась, поняв по этим глазам, что он все еще в горячке битвы.
   – Фонарь! – раздался резкий, как удар хлыста, голос, и в лицо ей ударил сноп оранжевого света.
   Англичанин придвинулся к ней, сверля взглядом. Она попятилась и налетела на лошадку.
   – Что вы сказали Рулону?
   – Ничего, – сдавленно прошептала Катье. – Ничего, клянусь!
   От него пахло порохом и паленой шерстью.
   – Ложь!
   Борясь с леденящим ужасом, она взглянула ему прямо в глаза.
   – Это я уже слышала от Рулона. – Как отделаться от него? Вспомнив про нож, она беспомощно посмотрела на юбку.
   – Почему же вас дрожь пробирает? Чего бояться, раз вы говорите правду?
   – По-вашему, нечего? И впрямь, чего бояться, когда от вас разит порохом и кровью? При мне вы застрелили человека – что вам стоит отправить меня вслед за ним?
   Спрятанный нож царапнул ногу – если б она могла до него добраться! Лиз объяснила ей, куда женщины прячут нож, но не сказала, как достать его в случае надобности. Не задирать же при мужчинах юбку?
   Взгляд англичанина чуть смягчился. Он и Катье стояли молча, почти вплотную друг к другу. Она вдруг ощутила, как нервно вздымается его могучая грудь. Прошла, наверно, целая вечность.
   – Не трогайте маму! – нарушил тишину крик Петера. Он вскочил в повозке, сжав кулаки. Но вдруг закашлялся, и Катье увидела, что он едва сдерживает слезы.
   – Найал, – бросил через плечо англичанин, – по-моему, храбрый маленький солдат хочет пить.
   Катье чуть не бросилась к сыну, чтобы схватить его на руки, но Петер горделиво расправил плечи, вздернул подбородок, и она заставила себя остановиться, щадя гордость шестилетнего Ван Стадена.
   Молодой огненно-рыжий лейтенант спрыгнул с коня и направился к мальчику; ноги у него были кривоваты. Он по-доброму улыбнулся ей и с акцентом сказал по-французски:
   – У меня двенадцать братьев и сестер, мадам.
   Катье удивилась: неужели он пытается ее подбодрить? Страх немного отступил, но она продолжала настороженно следить за лейтенантом.
   – Вода, мой генерал!
   Петер принял у него из рук флягу и с наслаждением напился. Потом в знак благодарности отвесил поклон молодому офицеру. Сидящий в седле третий англичанин оглушительно захохотал.
   – Полковник Торн, – усмехнулся рыжий, – отныне я подчиняюсь приказам генерала.
   Катье перевела глаза на темноволосого великана. Он не улыбался, но поза была уже не такой напряженной. Полковник Торн. Что за странные имена у англичан! Катье поймала его пристальный взгляд. Видимо, она невольно сложила губы, пытаясь произнести трудное имя. Бог знает, что он подумал!
   Катье вспыхнула и отвернулась. Петер уже вовсю болтал с лейтенантом по имени Найал.
   Торн слегка поклонился, и внезапно его пропыленный мундир перестал казаться неприглядным, несмотря на черные подпалины на рукавах.
   – Простите мне мою дерзость, мадам. День был трудный.
   В голосе звучала страшная усталость, но Катье не поверила этой вежливой фразе. От жестокого англичанина, по крайней мере, знаешь, чего ждать, а его любезность опасна.
   – Трудный для всех, – добавил он.
   Катье успела забыть, как меняется его настроение, и теперь пыталась взять себя в руки. Что же ему соврать? От письма не осталось даже пепла – она развеяла его по ветру. Фонарь слепил глаза, и она вышла из круга света, инстинктивно увеличивая расстояние между ними.
   Ее не оставляла мысль о побеге. Но куда она побежит без Петера? К тому же опустевшие фермерские дома и амбары вряд ли могут служить надежным укрытием. Со всех сторон доносились отдаленные крики; победители наверняка рыщут по всей округе.
   Англичанин вновь шагнул к ней, и его широкие плечи заслонили от нее свет выглянувших на небе звезд.
   – Итак, мадам, – продолжал он, понизив голос, – у вас есть выбор. Либо вы по-прежнему станете утверждать, будто не нашли письма, либо скажете, что нашли, но адреса на нем не было.
   Она из последних сил отгоняла подступающее отчаяние. Надо найти Лиз, никто не смеет ей мешать – ни англичане, ни французы.
   – Либо я ничего не скажу и поеду своей дорогой.
   – Без эскорта?
   Катье вздохнула. Действительно, ведь подлец-провожатый бросил их на произвол судьбы!
   – Мы вернемся в Сен-Бенуа и возьмем с собой Мартена.
   – Это часа два по темной дороге... – Он помолчал, прислушиваясь к доносившимся издали пронзительным воплям. – Вам не хуже меня известно, что может случиться с одинокой женщиной в ночь после битвы.
   Она вздрогнула от ночной прохлады и неосознанно придвинулась к англичанину, чувствуя исходящее от него тепло.
   – И что же вы предлагаете, полковник... Торн? – Она с трудом выговорила иностранное имя, боясь проронить какой-нибудь непристойный звук.
   – Куда вы собрались?
   Она выдержала долгую паузу и усмехнулась.
   – Вы думали, найти Лиз будет так просто?
   Он пожал плечами, и Катье снова отшатнулась.
   – Я везу сына в Геспер-Об. Брат моего мужа не участвует в этой войне. У него Петер будет в безопасности.
   – А вы?
   В голосе Торна ей почудилась насмешка, но она не отвела глаз.
   – И я.
   Как быстро улетучивается ее храбрость под этим взглядом! Неужто он умеет читать мысли?
   Ее ушей достиг смех Петера. Она быстро подошла к повозке. Сын восседал на спине пони, а рыжий англичанин показывал ему, как держат поводья настоящие воины. В лице мальчика уже не было страха; глазенки живо разгорелись.
   – Мамочка! Лейтенант Найал обещал отвезти нас к дяде Клоду! Он научит меня скакать верхом. Здорово, правда? Тебе очень надо ехать в Серфонтен к тете Лиз? Может, останешься? Посмотришь, как я буду учиться, а?
   Она услышала за спиной шепот полковника:
   – Так просто.
   У нее упало сердце. Она почувствовала крепкие пальцы на своем запястье.
   – Петер, мама не поедет с тобой к дяде Клоду.
   В голосе англичанина Катье расслышала азарт недавней битвы и застыла от страха.
   Он почувствовал холод ее руки и вновь перешел на шепот:
   – Обдумайте свои действия, мадам. Стоит ли огорчать ребенка? Найал отвезет его в Геспер-Об. А вы проводите меня к вашей сестре. Разумнее всего будет улыбнуться ему и подтвердить мои слова, пока он не понял, что вам грозит опасность. Вы ведь не хотите его пугать, правда?
   – Какая гнусность! Вы пользуетесь моей любовью к сыну!
   – На войне как на войне.
   – Мама! – звенящим голосом окликнул ее Петер.
   – Мальчик мой, я... я должна кое-что показать полковнику Торну, – отозвалась она, подавляя рвущийся изнутри гнев.
   – А нам нельзя с тобой в Серфонтен? – жалобно спросил он.
   – Дорога очень трудная, милый... – Катье мучил страх при мысли, что придется оставить Петера на незнакомых людей, поэтому она выпалила, прежде чем англичанин успел ее остановить: – Лейтенант Найал отвезет тебя обратно в Сен-Бенуа, и вы захватите с собой Грету, хорошо?
   Пальцы полковника до боли стиснули ее руку.
   – А она испечет мне трубочки с кремом? – обрадовался Петер.
   Англичанин слегка ослабил хватку.
   – Ладно, – пробормотал он. – Пусть возвращаются.
   – Позвольте мне с ним проститься, – вполголоса обратилась она к Торну.
   Помедлив, он выпустил ее запястье. Катье кинулась к сыну, обхватила его дрожащими руками, прижала к себе.
   – Ну конечно, солнышко мое, Грета испечет тебе многотмного трубочек. – Она порылась в кармане плаща, вытащила маленький кожаный мешочек на ремне и надела на шею сыну, спрятав сокровище под нательной рубашкой. – Следи, чтобы Грета каждое утро давала тебе лекарство. Это очень важно.
   Петер кивнул. Его тельце показалось ей таким хрупким. Она пригладила волнистые светлые волосы, одернула сюртучок, шепча всегдашние материнские наставления: веди себя хорошо, слушайся старших... В горле комом стояли проклятия англичанину, отрывающему ее от сына.
   Она последний раз глянула в набухшие слезами глаза Петера. Еще бы, такой малыш, как, должно быть, грустно и страшно ему разлучаться с мамой!
   – Мама... – Голосок дрогнул.
   – Все будет хорошо, мое золотко. Мы ненадолго расстаемся. Не забывай про лекарство. Лейтенант о тебе позаботится, а ты обещай не давать Грету в обиду, уговор?!
   Он выпрямился и серьезно кивнул.
   – Уговор. Я же рыцарь, а рыцари должны защищать женщин.
   У Катье все сжалось внутри; она выпустила его и попятилась.
   – Конечно, милый, ты у меня настоящий рыцарь.
   – Возвращайтесь в замок, – приказал полковник Найалу. – Заберете с собой служанку и доставите обоих в Геспер-Об. Понял?
   Лейтенант щелкнул каблуками. Потом снял Петера с лошадки и усадил в повозку. Своего коня он привязал сзади, а сам устроился рядом с мальчиком. Умело правя вожжами, он развернул повозку и поехал обратно по темной дороге. Другой англичанин скакал впереди, светя фонарем.
   Ужас охватил Катье. А вдруг они хотят ему зла? Что, если она больше его не увидит? Как она могла согласиться? Не помня себя, она бросилась за пляшущим кругом оранжевого света.
   – Мадам! – остановил ее голос полковника.
   Что ей делать? Все равно у них с Петером не было никакого шанса одним добраться до замка. За первым же поворотом их может подстерегать Рулон, а то и еще кто похуже. Свет фонаря потух вдали, растворился во тьме. Никогда еще Катье не чувствовала себя такой одинокой.
   Она услышала за спиной шаги и не успела охнуть, как мужские руки обвились вокруг ее талии, подбросили вверх и боком усадили в седло. Чтобы не упасть, она уцепилась за лацканы его мундира.
   – Устраивайтесь поудобней, мадам, – пророкотал голос сверху. – Путь неблизкий.
   Катье вскинула голову.
   – Дьявол! – выкрикнула она. – Вы что же, думаете – я поеду с вами в одном седле?!
   Руки притянули ее совсем близко к крепкой груди.
   – Поедете, мадам. Вы вообще будете делать все, что я скажу.
   Пришпорив коня, он умчал Катье в ночь.
   Полная луна поднималась все выше на темном небосклоне. Время теперь измерялось цокотом копыт черного иноходца, грохочущим в голове, словно адская колыбельная песнь. Зажатая с двух сторон лукой огромного седла и жестким бедром Торна, Катье чувствовала, как гул ветра в ушах сливается с бешеным стуком сердца, и едва дышала.
   Но мало-помалу страх начал отступать; она ощутила дуновение ночной прохлады и запах незрелого овса на полях, стремительно проносящихся мимо. Они серебрились в лунном свете, располосованные длинными тенями изгородей и лентой дороги, что, извиваясь, вела в Лессин, в Монс, унося ее все дальше от сына.
   Катье вспомнила его доверчивые глаза, отважно вздернутый дрожащий подбородок, стиснутые кулачки. Мечтает стать настоящим рыцарем, бедняжка! Когда теперь доведется его увидеть?
   Петер нужен ей не меньше, чем она ему. А этот англичанин, если от него вовремя не избавиться, может поломать все планы, все будущее сына.
   Катье неловко поерзала в седле.
   – Мы что, так и будем лететь до самого Серфонтена?
   – Держитесь крепче, мадам, если не хотите сломать себе шею, – он сквозь зубы.
   – Если речь зашла о моих желаниях, то я хочу слезть с вашего коня и вернуться к моему сыну...
   Она запнулась; англичанин сильно сдавил ее коленями.