Кемден Патриция. Золотой плен

   – Тебе надо идти, – пробормотал он. – Да, – шепнула она.
   – Тебе нельзя здесь оставаться, – продолжал он и слегка прикусил мочку ее уха.
   – Нельзя, – согласилась она.
   Он поцеловал бьющуюся у нее на шее жилку.
   – Я не должен. – Конечно, не должен, но куда деться от этих рук, что блуждают по его телу, гладят, ласкают, ощупывают каждый мускул? – Меня ждет смертельная схватка, и мне надо... О-о! – Горячим языком она слизнула еще не высохшую каплю у него на груди. – Надо... – Он втянул в себя воздух, ощутив блаженную тяжесть в паху. Положил руки ей на плечи, точно пытался оттолкнуть ее от себя. – Мне надо собраться с силами. Я так долго мечтал об этой встрече, она снилась мне все эти годы в моих черных снах. Пойми, Катье, не могу я...
   Она посмотрела на него полупьяными от поцелуев глазами. Он раздвинул полы расстегнутого сверху жакета и увидел соблазнительно выступающую – над корсетом грудь.
   – Мой англичанин. – Она поцеловала лежащую у нее на плече руку. – Давай забудем обо всем. Хоть ненадолго.
   Пусть еще час не будет ни полковника, ни владелицы замка. Только мужчина и женщина.
   Бекет молча уронил руки.
   Она медленно выпрямилась. Ее пронзило ощущение невосполнимой потери. Катье тихонько пошла прочь. Неужели ему больше не увидеть солнца, играющего у нее в волосах, не взглянуть в эти дивные отважные глаза, не почувствовать...
   – Катье!
   Она обернулась. Бекет широко раскинул руки.
   – Иди ко мне, моя сильфида! Сделай так, чтоб я забыл обо всем на свете!
   Она бросилась к нему. Он стиснул ее в объятиях, прижался к ее губам – неторопливо, все крепче и крепче, наслаждаясь ее вкусом, как последним глотком редкостного вина. Принимая ее в дар, Бекет отодвинул в сторону и солдата, и черноту, и ярость. Он высвободил в себе человека.
   – Ох, сейчас бы в мягкую постель и чтобы вся ночь впереди!
   Катье вся ушла в прикосновение этих сильных рук.
   – Какая разница где? – пробормотала она, целуя его в шею. – Я вижу только тебя.
   – Как же так, мадам? – откликнулся он своим особенным, ласкающим голосом. – А говорят, жимолость улучшает зрение.
   Она прочертила его профиль подушечкой пальца, чуть замедлив движение, когда добралась до губ.
   – Не знаю, мне не улучшает.
   Он быстро лизнул ее палец. Она вздрогнула, как от удара молнии, потом нежно погладила его губы. И в ожидании приоткрыла свои.
   Он снова утолил их жажду, спустился вниз по шее, до ароматной впадины грудей. Проворно расстегнул все пуговицы жакета и, просунув под него руки, стряхнул с ее плеч на землю.
   О Боже, как он по ней изголодался! Но этот голод был приправлен знакомым предвкушением любовника. Ему хотелось любить ее медленно, упиваться каждым прикосновением, каждым поцелуем. Жар между ног стал невыносимым.
   Он опустил ее на зеленеющий мох и склонился перед ней на коленях, целуя грудь, открывающуюся по мере того, как его пальцы расшнуровывали корсет. Он освободил эти мягкие сокровища, погладил большими пальцами розовые круги вокруг набухающих сосков, дразня и возбуждая ее.
   – О, прошу тебя! – взмолилась она, изгибая спину. Он принялся ласкать языком ее соски, и вздох, готовый сорваться с губ, превратился в томный, протяжный стон.
   Голова у нее шла кругом, а все тело извивалось под его настойчивыми ласками. Пальцы ее рук и ног то сжимались, то разжимались. Неумолимый огонь опалил нутро.
   Бекет снова поцеловал ее в горло, прошелся легкими поцелуями по обеим грудям, язык завертелся вихрем вокруг соска. Катье еще громче застонала, еще сильнее прогнулась, и от этого страстного движения кровь загрохотала, забарабанила у него в висках.
   Сгорая от желания, он расстегнул бриджи и спустил их по ногам. Ему хотелось чувствовать ее всю: малейший трепет под прозрачной кожей, малейший всплеск ее ощущений, каждое движение тела, что открывалось только для него и манило в свои глубины. В ее горячих откликах таилось обещание еще более пламенной страсти, еще более полного наслаждения. И Бекет уже знал: она сдержит обещание. Дыхание его участилось.
   Он поднял кверху ее юбки, покрывая поцелуями внутреннюю поверхность бедер. Пальцы забрались в самый сокровенный уголок ее тела.
   – Бекет! – Она закончила его имя стоном сжигающего ее нетерпения и раздвинула колени, подставляя свои тайны его дерзким губам.
   Неповторимо женский запах пьянил его, и он поцеловал ее глубоким интимным поцелуем.
   Ее стоны и всхлипы впивались в разгоряченную кожу Бекета, отдавались в крови, как до боли сладкая музыка, вместившая в себя смысл всей жизни.
   Он накручивал на пальцы колечки мягких золотистых волос, росших на холме ее женственности.
   – Моя прекрасная сильфида... вся такая теплая, такая золотая. – Кончиком пальца он слегка потер набухшую скользкую выпуклость, услышал – нет, скорее, почувствовал – ее судорожный вздох и сам содрогнулся от желания.
   Господи Иисусе!Их обоих подхватил ураган сладостных ощущений. Бекет весь дрожал. Ее бедра вздымались ему навстречу. Она таяла, растворялась в нем, как будто их тела уже слились.
   Господи Иисусе, этот благословенный запах! Он опять вбирал его в себя. Нет, надо держать себя в руках... Надо хотя бы попытаться... Нет, нет, Господи Иисусе, она сводит меня с ума. Опираясь на руки, он накрыл ее своим телом.
   – Бекет... О Боже... Иди ко мне... Скорей, скорей!.. – крикнула Катье, сжимая ладонями его бедра. Алебастровая кожа над нежно-золотистой порослью трепетала в предчувствии блаженства.
   – Катье. Моя Катье!
   Он погрузился в нее, превратив это имя в бессловесный вопль, неудержимо рвущийся из груди.
   Она обхватила ногами его пояс, втягивая его в себя все глубже. Он перестал что-либо соображать и весь отдался первобытному инстинкту неистовых рывков, сотрясающих все его тело.
   Он перевел дух, приподнял голову. О, эта ее сладость! Долгий, низкий стон уже шел из самых его глубин. О, эта сладость! Жаркая, бархатистая, опьяняющая! Он снова застонал: острая боль наслаждения пронзила низ живота.
   – О-о-о Господи! Господи Боже! – кричала Катье, впиваясь руками в его плечи и лихорадочно двигаясь под ним. – О-о, да, да! – Голова бессильно свесилась, губы и приоткрытые веки дрожали. – О Боже, Боже, о-о-о-о!
   Он снова и снова погружался в ее тело, уже сведенное судорогами экстаза. Последняя нить его сознания вспыхнула и сгорела. С хриплым криком он последовал за ней в райскую бездну забвения.
   Катье с блаженной улыбкой очнулась, все еще чувствуя объятия Бекета. Лениво потянулась и услышала его смешок. Потом устремила взгляд к солнцу, подернутому предвечерней дымкой, и увидела, что он, опершись на локоть, смотрит на нее.
   – Ты меня завораживаешь. – Бекет провел пальцем прямую линию от ее шеи, между грудями к золотистому шелку внизу. – У тебя такие волосы – чистое золото. А твоя алебастровая кожа вся порозовела от страсти. А серые глаза блестят, словно крыло лебедя, спящего в тени.
   Катье наклонилась и поцеловала шрам у него над сердцем. Дыхание его на миг замерло.
   – Поэт и солдат! – вздохнула она и покрыла легкими поцелуями всю его мускулистую грудь.
   Он зарычал, перекатился на спину и потянул ее на себя.
   – Сильфида, ты способна заставить солдата позабыть о долге. – И замолчал, точно что-то вспомнив.
   Она поцеловала его в шею и потерлась шелковистым треугольником о его плоть.
   – Единственное, на что я способна, это навечно обвиться вокруг твоего тела.
   Бекет подтянул ее повыше и завладел губами. Она выпустила в него стон ответной страсти. Он прервал поцелуй.
   – Навечно, – повторил он, и в его голосе она расслышала дрожь обновленного желания.
   Он развел в стороны ее ноги и легко проскользнул в нее.
   – Бекет! – вскрикнула она и попыталась сесть. Обхватив ее бедра, он начал приподнимать и опускать их.
   – Бекет! О-о-о Бекет!. О-о, да!
   Она помогала ему коленями, и руки его освободились, чтобы поласкать ее полные упругие груди. Он пощипывал пальцами соски, и все ее тело вздрагивало от восторга.
   Она тоже ласкала его грудь и живот, согласуя ритм этих поглаживаний с быстротой своих интимных движений.
   – Ох, я и представить себе не могла... Ох... – Глаза ее закрылись, голова откинулась назад, и вся поза была безумно чувственной.
   Глядя на нее сквозь жаркий туман в глазах, Бекет испытывал самое утонченное, самое совершенное из всех мыслимых наслаждений. Всякий раз он открывал для себя что-то новое в запахе ее женственности, переполняющей сладостной музыке ее стонов, неповторимом вкусе ее кожи.
   Его бедра начали раскачиваться в такт ее движениям, и она довольно замурлыкала. Он медленно, вожделенно улыбнулся. Видения, вызванные собственной страстью и чувственным обликом Катье, теснились в голове.
   Вот он сидит у камина и смотрит на нее, ощущая болезненно-приятное напряжение в паху. Этой ночью она ляжет в его постель, и он будет обладать ею, как вчера, как завтра, как всегда.
   Но вдруг он взревел. Сидя на нем, она исполняла огненный танец и каждое движение сопровождала страстным пожатием, от которого у него мутился рассудок.
   – Бог мой, женщина, что ты... О Господи Иисусе!..
   Катье одарила его еще одной глубоко интимной лаской и в хмельном угаре дико затрясла головой. Внутри раздавался непрерывный звон. Желание струилось по жилам как ревущий горный поток. Она слилась с ним. Они – единое целое. Из этого слияния рождается самая безжалостная в мире страсть. Сладкий, неумолимый тиран. С каждым новым рывком Бекет вонзался в нее все глубже. От напряжения по лицу ее заструились слезы. О Боже, она вся горит!
   Его охватило настоящее безумие. Хотелось соединиться с ней еще теснее, еще неразрывнее. Он мучительно стонал, напрягая все мышцы, все силы.
   – Бекет, Бекет, о мой Бог! – пронзительно кричала она. – Ох, Бекет, не могу больше... Ох, какое... – Она заплакала навзрыд. – Нет, нет, нет, ох, нет! О Боже! Бе-ке-е-е-е...
   Катье содрогалась долго и неистово, и ее вопль так звенел в воздухе, будто душа отлетала от тела.
   – Катье... Боже правый... А-а-а-а!
   Стоны перешли в рев. Тело Бекета оторвалось от земли, готовое устремиться в рай. Перед глазами сверкнула ярчайшая вспышка, и беззвучный гром раскатился по всем извилинам мозга.

Глава XX

   На прохладной притихшей поляне Катье погрузилась в сны. Они вместили в себя образ Бекета во всех его красках, звуках и запахах. И Катье собирала их воедино, в огромный букет воспоминаний, чтобы потом перевязать лентой и вложить в сердце, как пучок пахучих трав в свежее белье.
   Сон стал глубже, навеял иные образы. Ей снилась ярость, которую можно загасить только смертью Эль-Мюзира. Она стонала во сне, а сильные руки то и дело успокаивали ее.
   Когда, наконец, она очнулась, то обнаружила, что тихонько лежит рядом с Бекетом и прислушивается к его ровному дыханию. Мысль снова обратилась к только что сотворенному ими чуду, к тому, что она испытала, к ее снам.
   Катье отодвинулась от него, слегка встревоженная слабостью во всем теле. Медленно, с усилием поднялась, собрала раскиданную одежду и стала одеваться. Нижняя юбка путалась в ногах, шнуровка обматывалась вокруг пальцев. Она помедлила, переводя дух, потом из последних сил затянула корсет.
   – Мужчина всегда должен просыпаться при таком зрелище, – услышала она голос Бекета.
   Вздрогнув, перевела на него огромные глаза. Он тоже вскочил на ноги и едва не потерял равновесие. Удивленно оглядевшись, запустил пальцы в темную гриву.
   – Так и знал! Не надо было спать.
   Слова повисли над поляной. Теперь ни у него, ни у нее нет выбора – Бекет отчетливо это сознавал. Не говоря ни слова, он поднял бриджи и натянул их.
   – Мне пора, – проговорила она каким-то хриплым голосом и застегнула верхнюю пуговицу жакета.
   Он кивнул и встретился с ней взглядом.
   – И мне, Катье.
   Он по очереди поднимал с земли рубашку, мундир, ботфорты, шпагу и, надевая их, превращался в знакомого ей полковника.
   С неотразимой улыбкой он поклонился и подал ей руку – как галантный кавалер.
   – Мадам.
   – Милорд, – отозвалась Катье и тоже хотела присесть, но поняла, что настоящего реверанса не получится: ноги не держали ее. Хотела опереться на него, но даже такое прикосновение показалось слишком чувственным, поэтому она быстро отдернула руку. – Я... Я... – Катье запнулась и закусила губу, чтобы не закричать.-... Я никогда... не думала, что можно почувствовать... такое.
   На лице у Бекета была написана тревога, но он легонько стиснул ее пальцы и поднес их к губам.
   – И я не думал.
   Взгляд его вдруг сделался мечтательным. Он по одному перецеловал ее пальцы, тыльную сторону ладони, запястье. Она содрогнулась от ощущения влажного горячего языка на своей коже. Потом он прижал ее ладонь к своему приоткрытому рту и закрыл глаза.
   Катье стояла неподвижно, прислушиваясь к биению своего сердца. Наконец не выдержала и беспомощно прислонилась к Бекету.
   – Катье, – сказал он, лаская ее голосом. Впился губами в теплую мякоть ладони. – Катье... О Боже! – Он уронил ее руку и отшатнулся, мотая головой.
   Затем расправил плечи, снова поклонился и молча пошел рядом, не прикасаясь к ней. Ему хотелось побыть с ней подольше, чтобы было за что уцепиться в последний миг. Ведь она сделала ему подарок, какой редкий мужчина получает от женщины, – подарила ему жизнь.
   Но слишком поздно.
   Она подарила ему жизнь как раз тогда, когда он готов расстаться с жизнью. Он шагал рядом, упрятывая свои чувства к ней на дно сердца. Теперь ему нужны не они, а его ярость, его ненависть, его долг, его клятва.
   Перед ними замаячили стены аббатства. Катье снова увидела обвалившийся неф. Вот так и жизнь ее рухнула в глубокую бездну.
   Оба невольно замедляли шаг, оттягивая минуту расставания.
   Вот и яблоня, у которой привязана гнедая кобыла.
   – А когда ты... Нет, я не хочу знать, не хочу! – Она закрыла глаза от страшной правды, но тут же совладала с собой. – Когда ты с ним встретишься?
   – Как только сядет солнце. Он ночной зверь и умрет ночью.
   Она чувствовала себя, как разобранная на части деревянная кукла. Больше им не суждено свидеться. Он убьет Эль-Мюзира и вернется к своему воинскому долгу.
   – Будем прощаться? – спросила она.
   Бекет поймал золотистую прядь, выбившуюся из подколотых в спешке волос и поцеловал ее.
   – Мы уже простились. – Он поправил прядь и отступил.
   – Я... Я буду тосковать по тебе. – Она зажмурилась, не позволяя себе заплакать. – Уж лучше б я тебя не знала...
   Ничего подобного, когда он вернется к герцогу Мальборо, у меня, как благословение Божье, останутся мои воспоминания.
   Она улыбнулась дрожащими губами.
   – А то теперь всякий раз, как я буду проезжать по дороге на Ауденарде, мне вспомнится англичанин в алом мундире. И не только на той дороге, а везде, всегда!
   Бекет потрепал ее за подбородок.
   – Тебе незачем проезжать по дороге на Ауденарде, сильфида.
   – Ну почему? Раз в неделю – в базарный день... Мы с Петером покидаем Геспер-Об и возвращаемся в Сен-Бенуа.
   – Катье... – он осекся.
   Она удивленно заглянула в синие глаза и увидела там мучительную душевную борьбу.
   – Тебе некуда возвращаться, Катье. Я думал, ты знаешь. Замок Сен-Бенуа...
   – Что?! – Она помертвела.
   Он протянул к ней руку, но опять удержался.
   – На исходе сражения Сен-Бенуа был взорван пушечной канонадой.
   Катье уставилась на него, чувствуя, что сходит с ума.
   – Нет! – прошептала она. – Нет! Не может быть! Я лишилась сестры, всех надежд на будущее Петера, дома... И тебя... – Она вцепилась в лацканы его мундира. – Да, ведь ты скоро вернешься к своему Мальборо, к своему долгу. А мне и моему сыну ничего не остается. Ничего, кроме дядюшки, который упрячет его подальше, как только узнает про... «изъян».
   Он перехватил ее дрожащие руки.
   – Моя сильфида, ты молода, прекрасна, в твоей жизни еще будет много счастья. Не надо бояться. Маркграф примет твоего сына. Скажи ему – и в душе сразу же поселятся мир и надежда.
   – Какая надежда? – Она отстранилась. – Ты бы слышал, как Клод говорил о Петере! Называл его совершенством, уверял, что не терпит даже малейших изъянов. А еще – как они со смехом рассказывают про его деда!
   – Катье, ты должна ему сказать. Дед Клода был выживший из ума старик. Маркграф не может так обойтись с шестилетним ребенком.
   – Да откуда тебе знать? Думаешь, он поступит так, как на его месте поступил бы ты? Не станет стыдиться Петера из-за такой малости? – Она повернулась к лошади и начала подтягивать подпругу. Глаза жгли слезы. – Ты же его не знаешь!
   – Я слишком хорошо его знаю. И все-таки ты должна сказать.
   Он посадил ее боком в седло; трясущимися пальцами она расправила юбку. А он накрыл их своей рукой.
   – Мне жаль, что все так случилось. Я думал, душа моя давно мертва, но ты... Прости меня, Катье. Если б я мог остаться с тобой навсегда!.. Но моя участь предрешена. Я лишь играю предназначенную мне роль.
   Его слова глубоко задели Катье.
   – Что ж, играй, – сказала она, вырвав руку. – Иди к дьяволу, англичанин! Ты так хорошо поместил между ним и собой мою жизнь, что от нее камня на камне не осталось. Так и быть, я скажу Клоду. Но если с моим сыном что-нибудь случится, я до конца дней буду проклинать тебя.
   Вонзив пятки в бока лошади, она умчалась от его ответа и от него.
   Катье глядела на Клода, вольготно развалившегося в обитом парчой кресле зеленой гостиной. Карточные столики убрали, оставили только ковры и ряды стульев вдоль стен. Маркграф наблюдал, как слуги снимают со стены «Трех граций».
   Терзаясь гневом и отчаянием, она прискакала в замок и потребовала свидания с Клодом, боясь, что ее решимости надолго не хватит.
   – Вы становитесь обузой, Катрин, – произнес Клод, поднимаясь ей навстречу.
   – Мне надо с вами поговорить. – Она взглянула на слуг. – С глазу на глаз.
   – А куда это вы ездили? К давешнему любовнику?
   Катье отвела взгляд. Лучи закатного солнца подчеркивали румянец на ее щеках. Клод ухватил ее двумя пальцами за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.
   – Ходят слухи, что вы путаетесь с англичанином. Это правда? Неужели Торн спит с вами? Ну, говорите же, бледная мышка! – Он провел пальцами сзади по ее шее и запустил их в волосы. – А может, не такая уж мышка? Торн дикий мужчина. Я знавал его лет десять назад, в Вене. Он был совсем юнец, но уже тогда мы все завидовали его необузданному нраву. Женщины стекались к нему со всех сторон, точно ручейки в бурную реку. Но в той реке было слишком много порогов для этих изнеженных созданий. Я был склонен считать вас одним из них. – Он больно потянул ее за волосы. – Неужели вы и впрямь способны удовлетворить дикого мужчину? Быть может, Филиппа и не стоило жалеть?
   Катье бил озноб.
   – Прошу вас, Клод, – еле выдавила она, – не трогайте меня. Я пришла поговорить с вами, и только.
   – Позже, Катрин. – Он выпустил ее волосы. – Исповеди после обеда так утомляют.
   – Но, Клод, мне в самом деле необходимо... Он повелительно махнул рукой лакею.
   – Проводите мадам де Сен-Бенуа в ее покои и проследите, чтобы она их не покидала.
   Катье опешила.
   – Что? Как вы...
   – Слушаюсь, Ваше Высочество. – Лакей вытянулся перед ней, скрестил руки на груди; лицо у него было непроницаемое.
   – Меня ждет отдых, Катрин.
   Она колебалась, и он нетерпеливо взглянул на нее. Храбрость изменила ей.
   – Клод, прошу вас! Я хочу... Маркграф брезгливо поморщился.
   – Я повинуюсь только своим желаниям, дорогая моя. Зарубите это на своем носике. И если, скажем, я пожелаю преступить закон в отношении своей невестки, то и от церкви можно откупиться. Либо откупиться, либо разрушить ее, как аббатство Святого Криспина. Даже слуги Божьи хорошенько подумают, прежде чем вызвать неудовольствие маркграфа Геспер-Обского. А уж вам тем более не советую.
   – Но, Клод...
   . – У меня нет времени, – Клод и обшарил глазами ее смятую амазонку. – И приведите себя в порядок, мадам. Пока что вы маленькая грязная мышка. Я приду к вам после и дам вам возможность излить душу. Но я желаю видеть перед собой женщину, а не мышь.
   Клод с достоинством удалился.
   Катье стиснула зубы, чтобы удержать рвущиеся наружу слова отвращения, гнева, презрения. Она глядела вслед своему деверю. Человеку, с которым связаны все ее надежды. Человеку, в чьи руки она собирается отдать Петера со всеми его изъянами. Она резко повернулась к лакею и последовала за ним в свои комнаты.
   Солнце скатилось к горизонту. В стенах аббатства Бекет слушал, как шпага шепчет последнюю клятву точильному камню. Он смазал ее .маслом и насухо вытер.
   Все готово. Ярость крепнет с каждым движением. Он надел алый камзол, мундир и перевязь. Спрятал в ножны заточенную шпагу. Подошел к Ахерону и запрыгнул в седло.
   Зверь затаился у него внутри. На губах сверкнула улыбка. Теперь уже скоро его можно будет выпустить на волю. Рука его напряглась, как будто пальцы сжимали эфес шпаги, а во всех жилах отдавался звон клинка о клинок.
   Он послал Ахерона к замку.
   В южной стороне поднималось облако пыли. Конь с седоком в алом мундире во весь опор мчался к нему. Гарри Флад.
   Подхлестывая коня, он пытался поравняться с быстрым аллюром Ахерона.
   – Дело дрянь, полковник. Французишки, видать, сымаются с места. Найалу оттеда никак не уйтить – прячется у старой няньки. Она ему кой-чего порассказала, навроде как в монастыре-то не одне монахи.
   Замок манил Бекета своими темными очертаниями. Но тени подождут до заката. Теперь его зовет другой долг.
   – Ну и чего, полковник?
   Дыхание Бекета было сдержанным, рассчитанным, питающим внутреннюю ярость.
   – Едем к лейтенанту! – решил он и повернул Ахерона на юг, чтобы исполнить последний долг перед своей сильфидой.
   Катье расхаживала по комнате. Ее душа металась между отчаянием, гневом и безысходностью. Она послала Клоду записку, но чувствовала, как решимость все больше слабеет. Может, не говорить? Нет, она обещала Бекету!
   Выглянула в окно. Солнце садится. Что, если он уже встретился с Эль-Мюзиром?
   Она сложила руки в истовой молитве.
   – Отче наш, Иже если на небесех... – Рыдания душили ее. – Господи Боже, спаси его и помилуй! Грехи его, не столь тяжки, как мои!
   Сесиль поскреблась в дверь и вошла, держа на вытянутых руках облако золотистого шелка.
   – Мадам. – Она присела и вытащила из-под облака сложенный листок. – Это для вас.
   Катье взяла записку, написанную все тем же паучьим почерком. Руки дрожали, когда она разворачивала ее.
   «Ты не пришла, сестренка. Я тобой недоволен. Помни, ты должна привести ко мне своего англичанина». Катье задохнулась и бросила записку на туалетный столик.
   Эль-Мюзир. Что он задумал? Катье не отрывала глаз от скомканного листка. Надо сказать Клоду!
   Она повела плечами, точно сбрасывая непосильную ношу.
   – Сесиль, у меня к тебе два поручения. Скажешь мадам Д'Ажене, что я должна немедленно ее видеть. А еще передашь Его Высочеству... Напомнишь ему о том, что он назначил мне аудиенцию.
   Сесиль снова сделала реверанс.
   – Боюсь, мадам, одно поручение я не смогу исполнить. Мадам Д'Ажене срочно собралась и уехала. Странно, что вы об этом не знаете.
   – Уехала? – Катье закусила губу. – Ну хорошо, тогда пойди к Его Высочеству. Надеюсь, он хотя бы не уехал?
   Сесиль хихикнула и, слегка покраснев, натянула на руку золотистое кружево нижней юбки.
   – Платье от Его Высочества, мадам.
   Катье вспыхнула и отвернулась.
   – Успеется.
   – Прошу прощения, мадам, но вы...
   – Я сказала, успеется. Ступай тотчас же к Его Высочеству!
   Служанка испуганно вытаращила глаза, присела и скрылась.
   Через несколько минут в дверь для прислуги впорхнуло полдюжины камеристок под предводительством суровой пожилой дамы.
   – Его Высочество приказали вам немедленно одеться, – объявила она.
   Камеристки стали раскладывать на кровати наряд: платье из шелка и воздушных золотистых кружев и красную бархатную накидку.
   Что еще взбрело ему в голову? У Катье все внутри сдавило узлом. Неужели она должна заплатить собой за безопасность сына?
   – Я не стану... – начала она.
   – Мадам, это приказ Его Высочества. Скоро он сам сюда прибудет.
   Суровая дама отдавала распоряжения, называя каждую камеристку по имени, и вскоре Катье подхватил кружевной и шелковый вихрь.
   Она безвольно покорилась рукам, стаскивающим с нее платье и чулки. Душу ее точила тревога.
   Клод скоро будет здесь. Что, если Петер никогда больше не получит лекарство? Правильно ли она поступает? Она проглотила комок в горле. Бекет прав: нельзя связываться с дьяволом. Придется связаться с Клодом.
   Камеристки с двух сторон ухватились за шнуровку корсета, затягивая изо всех сил. Катье взглянула в зеркало. Оттуда на нее уставилось золотоволосое видение. Груди цвета свежих сливок округло и пышно выступали над шелковистой полоской кружев. Сквозь почти прозрачную нижнюю юбку просвечивали тончайшие чулки.
   На нее через голову надели шелковое платье. В серых глазах, глядящих на нее из зеркала, отразились грусть и печаль. Если бы Бекет увидел ее такой, какая она сейчас, то, может, позабыл бы о своей охоте на безумного турка и остался с ней?
   Ты прекрасна. Катье закрыла глаза, провела пальцами по шелковым рукавам-. Тело жаждет его прикосновений, и сердце томится по нему. О, если бы он вернулся!.. Она покачала головой, зная, что этого не может быть. Наверное, Лиз права. Наверное, любовь всегда уходит.