Кемден Патриция. Золотой плен

   А сама принялась расхаживать по ковру.
   – Как быть с нашим детством, – продолжала Катье, следя за ней глазами, – когда мы были неразлучны, и мать учила нас собирать травы. А мы смеялись и играли в прятки в пещерах, помнишь?
   – Нет, не помню! – резко бросила Лиз. Катье вцепилась в подлокотники кресла.
   – А те яркие камушки в пещерах помнишь? Ты катала их на ладони и говорила, что они приносят счастье и что когда-нибудь мужчина подарит тебе такие же большие алмазы.
   – Подумаешь, розовые стекляшки!
   – Для нас они были сокровищами.
   – Детские забавы! – Лиз быстро глянула на сестру и тут же отвернулась. – Мы уже не дети.
   – И не сестры, да, Лиз?
   Та нервно передернула плечами.
   – Не говори глупостей! Просто у нас разные дороги.
   – А почему? Почему ты...
   Лиз посмотрела на нее, будто не веря своим глазам.
   – На сей раз тебя память подводит. Ну так я освежу ее, сестренка. Потому что отчим вернулся.
   – Отчим? – удивленно переспросила Катье. – А при чем тут отчим? Ну, поначалу он ко мне цеплялся, но потом...
   Лиз горько рассмеялась, двигаясь все быстрее и задевая сестру юбками.
   – Мы жили как пастушки... крестьянки, пока он был в Версале – сколько? Три, четыре года? А потом он вернулся домой. Мне исполнилось двенадцать. Я уже начала созревать. А он был такой франт – манеры, одежда. Мне хотелось, чтобы он обратил на меня внимание. А он замечал только тебя. За тобой следил глазами, когда мы входили в комнату, тебя целовал на ночь в губы. Меня же в лучшем случае потреплет по щеке.
   Катье сморщилась, припоминая нежеланные поцелуи отчима.
   – О чем ты? Это скоро прекратилось. Ради всего святого, мне было только десять лет! Что ты себе вообразила?
   – Что, что! Я хотела, чтобы он полюбил меня! То, что тебе доставалось даром, я должна была выпрашивать. Зарабатывать.
   – Лиз! Что ты говоришь? – пробормотала Катье, поворачиваясь из стороны в сторону в кресле, чтобы поспеть за лихорадочными движениями сестры. – Ты же его падчерица!
   – Ну и что? Мужчины уже тогда оказывали мне внимание. И мне это нравилось. Хотелось большего, только я не понимала – чего. Один из племянников Серфонтена объяснил мне. А всему остальному научил сам Серфонтен.
   – Господи, Лиз!
   Катье вскочила, беспомощно уставилась на ковер, на каминную доску резного мрамора, на позолоченные стулья и столы – только бы не смотреть на сестру! Спрятала в складках юбки похолодевшие руки.
   – Да, меня он навещал ночью, – Лиз. – Под мое одеяло ложился – не под твое... – Голос ее дрогнул. – И не под мамино.
   Катье всю охватил озноб.
   – Бог мой, Лиз! Почему ты никому не сказала? Кто-нибудь его бы остановил!
   Лиз прикрыла глаза.
   – Да как ты не поймешь, дурочка? Я сама этого добивалась! Сама! Я не хотела, чтобы он останавливался!
   Катье глядела на сестру, не веря ушам.
   – Но это же... чудовищно!
   – Но тебя он перестал донимать, не так ли? – Она отмахнулась от возражений, готовых сорваться с губ сестры. – А ты и не догадывалась – почему? Больше мужчине от женщины ничего не нужно. Как еще добиться, чтобы мужчина тебя заметил? Только позволив ему себя целовать, тискать и все остальное. Когда отчим... остановился... я ничуть не огорчилась. Главная прелесть в том, чтоб соблазнить его, а потом пусть катится ко всем чертям. Меня возбуждало само предвкушение. Неопределенность. Порой мне казалось, что я только ради этого и живу.
   У Катье кружилась голова, точно она выпила вина больше, чем надо.
   – Так ты сама хотела, чтобы они тебя бросали?
   Лиз снова передернула плечами, и на миг в ее глазах мелькнуло что-то от маленькой испуганной девочки.
   – Мужчины... Они всегда нас бросают. Всегда и все* Отец тоже нас бросил.
   – Отец погиб. Погиб в сражении. – Катье потянулась было к сестре, но увидев холодный взгляд, отдернула руку.
   – Все они уходят, Катье. Я думала, что с отчимом... – Лиз тряхнула головой. – Ах, не важно. Да, я не возражала, чтобы они Меня бросали. После отчима все стало гораздо легче. Двоюродные братья, лакеи, один раз крестьянин, что ворошил на лугу сено... Потом, когда я стала старше, придворные кавалеры. Знаешь, даже Филипп. Клод отнял меня у него и женил его на тебе, чтоб не поднимал шума.
   – Но ведь ты тоже вышла замуж. Дала обет. Ты что, даже не пыталась его соблюдать?
   – А почему замужество должно было что-то изменить? Внимание было мне по-прежнему необходимо.
   – А ты до сих пор...
   – О нет, сестренка, не «до сих пор». Все кончилось, когда я встретила Онцелуса. – Лиз упала в кресло напротив сестры, и юбки вихрем взметнулись вокруг нее. – Я отправилась на постоялый двор недалеко от замка Д'Ажене. У меня там было назначено свидание с кем-то... кажется, с каким-то пруссаком. Помню, как вошла, как туфли скользили на деревянном полу. Когда проходила по коридору, дверь справа отворилась – он стоял там, закутанный в свои черные одежды. – Лиз мечтательно вздохнула. – Я сразу позабыла про своего кавалера. Он меня заинтриговал, хотя под этими одеждами не видно было мужчины. Меня как магнитом тянуло в комнату, было все равно, что я там найду. Я думала, он меня поцелует, а он... предложил составить мой гороскоп. Я засмеялась и пригласила его в замок. Вечером. Он пришел ночью – и не ушел. Полгода я наблюдала, как он обставляет свою лабораторию в пустом крыле замка. Он требовал золота, и я ездила в город, продавала украшения, что дарил мне муж. И скоро у меня уже не осталось украшений, которые бы я могла продать втайне от Константина. Но Онцелус требовал еще золота. – Она содрогнулась, на губах появилась похотливая улыбка, – сказала, что золота больше нет. Он схватил меня, и вдруг все одежды свалились. И я увидела его, демона. Он поцеловал меня. Грубо, страстно. Его ловкие сильные пальцы скользили по всему телу. Он довел меня до такого экстаза, какого я еще не знала. У меня были десятки любовников, Катье, но ничего подобного я с ними не ощущала. Когда очнулась, он уже вернулся к своей работе. Но без одежд. Он стоял у стола совсем голый... При свечах поблескивали его мускулы, а белые волосы сверкали, как нимб вокруг головы. «Еще золота», – сказал он. И я нашла для него золото.
   Воцарилось долгое молчание. Глаза Лиз лихорадочно блестели, и Катье было страшно за нее. Теперь их разделяет пропасть. Они сестры, но словно чужие друг другу.
   Лиз чуть покачивала головой, словно прислушиваясь. Неужели этот блеск в ее глазах и есть любовь?– с содроганием подумала Катье. Или наваждение?
   Лпз кашлянула, и она подскочила от этого звука.
   – Он здесь, с тобой? Эль-Мю... Онцелус? – спросила она.
   Лиз закатилась смехом.
   – А почему ты интересуешься? Англичанин просил? – Она наклонилась, взяла ее руку, перевернула ее ладонью вверх. – Рука твоя пуста, сестренка. Вот с чем он тебя оставит, когда уедет. С пустыми руками. – Лицо ее искривилось в усмешке. – Хорошо, если твой живот будет так же пуст. Иначе как ты объяснишь людям появление на свет английского бастарда? Хочешь, научу, как этого избежать?
   Катье вырвала руку, стиснула пальцы.
   – Он здесь? Мне нужно лекарство для Петера. Лиз о чем-то задумалась, глядя на дверь в спальню.
   – Мм-м? – Она резко выпрямилась.
   Катье неуверенно переминалась с ноги на ногу. Лиз рассеянно похлопала ее по плечу.
   – Я добуду тебе лекарство, Катье. Ты его получишь, не беспокойся. – Пробормотав напоследок какие-то заверения, она подтолкнула ее к двери.
   – Но Лиз... – воспротивилась Катье.
   – Скоро, сестренка, скоро, – сказала Лиз, оглядываясь через плечо на дверь спальни. – Время еще есть.
   Катье вернулась от сестры в смятении. Неужели все, что она услышала, правда? Она тихонько щелкнула замком и проскользнула к себе.
   Наедине с собой выдержка изменила ей, и ноги едва доплелись до кресла в гостиной. Она упала в него и стала оттирать руки, как будто вывозилась в грязи.
   Ее рассеянный взгляд остановился на шахматах, которые Сесиль снова расставила по местам. Но девушка не знает правил игры: белый король стоит рядом с черным. Катье толкнула ногой столик, рассыпав рее фигурки.
   Потом резко вскочила на ноги и остановилась перед незажженным камином.
   – Неужели я до сих пор не знала тебя, Лиз?! – выкрикнула она в пустоту комнаты. – Когда-то я мечтала быть такой, как ты. Но теперь... Боже, отчим! Почему, Лиз? Зачем? – Она закусила дрожащую губу.
   Чтобы удовлетворить свое тщеславие, Лиз не пощадила стольких людей: маму, Константина, неведомых жен своих женатых любовников... Но какое это теперь имеет значение? – спросила себя Катье, думая о сыне и о Бекете.
   – Их я не дам в обиду, – поклялась она. – Я хотела тебя спасти, Лиз, но от самой себя нет спасенья. Ты дашь мне лекарство для Петера, и я сделаю все, чтобы не подпустить твоего дьявола к Бекету.
   Опять предашь меня? – прозвучал голос у нее в ушах.
   – Нет, Бекет, нет! – прошептала она.
   Из спальни донесся шорох, и Катье вскинула голову. В дверях появилась Сесиль; лица ее не было видно за ворохом бледно-розовых кружев.
   – О мадам, а мне почудилось, вы здесь с кем-то разговариваете... – Девушка отвела от глаз кружевное облако и оглядела комнату. Потом спросила тоненьким настороженным голосом: – Вам ничего не нужно, мадам?
   Катье невесело улыбнулась.
   – Мне очень много нужно, Сесиль. Но тебе этого не добыть.
   Она последовала за горничной в спальню и села у высокого узкого окна, распахнутого в теплый солнечный день.
   – Ты замечала, Сесиль, что сотни твоих мелких забот теряют смысл, когда кто-то врывается в твою жизнь и переворачивает ее вверх дном. И тогда начинаешь вспоминать об этих простых сложностях с острой тоской.
   – Да, мадам, наверное.
   Катье улыбнулась, видя, как девушка возится с дюжиной платьев – каких только нет! Сесиль складывала их на кровати и тщательно расправляла.
   Катье приподняла край одного – из ярко-красного шелка.
   – Откуда они? – спросила она. Девушка подняла голову от работы.
   – Их купила мадам Д'Ажене.
   – Так они от моей сестры?
   Камеристка молча кивнула. Катье отвернулась, все еще комкая в кулаке красный шелк.
   – Убери их отсюда, – приказала она.
   – Все, мадам? А что же вы будете носить?
   – То, что привезла из Сен-Бенуа.
   Камеристка недоверчиво уставилась на нее, но Катье не обратила на это внимания.
   – И скажи, чтобы принесли ванну, – добавила она. Взгляд девушки из недоверчивого сделался потрясенным.
   – Но вы ведь только вчера принимали... Мадам, подумайте о здоровье! Может, послать за придворным доктором? Он пропишет вам...
   – Пожалуйста, Сесиль, делай, что тебе говорят.
   – О-о-о, да, мадам, – проговорила девушка, комкая в руках ткань своего простого голубого платья. – Как прикажете.
   Катье кивком отпустила ее.
   Она бросила на пол красное платье, проклиная Лиз, а заодно судьбу за то, что наградила ее такой сестрой. Она налила немного розовой воды на платок и потерла руки и шею, чтобы немного охладить пылающую кожу. Если б не Петер... О, нет, нет, мой маленький, ты невинная жертва этого кошмара! Я не могу тобой рисковать.
   Сильфида.
   Бекет, что мне сделать, чтобы ты понял? Я никогда тебя не предам! Ты думаешь, я выбираю между тобой и Эль-Мюзиром? Нет, я выбираю между жизнью и смертью сына! Катье провела влажным платком вдоль выреза платья, вспомнив, что этот путь когда-то прочертили губы Бекета. Воспоминание было сильным, ярким и взбудоражило ее.
   Кто-то постучал в дверь для прислуги, и двое лакеев бесшумно внесли узорчатую медную ванну. Она мокла в ней, пока горячая вода не остыла, потом завернулась в халат и поужинала куском пирога с куропаткой.
   В предвечерней духоте она задремала, сидя на подлокотнике, рядом лежала открытая книга, из которой она не вычитала ни строчки, потому что перебирала в голове решения – одно немыслимее другого.
   Все напрасно. Сердце уже сделало свой выбор, а судьба позаботилась о том, чтобы она не смогла ему последовать. Закапав слезами подушку, она уснула.
   Выпроводив Катье за дверь, Лиз подхватила юбки и вбежала в спальню. Тихо. Только разносится по всей комнате ее учащенное дыхание. На туалетном столике фляга – раньше ее тут не было.
   – Онцелус? Ты здесь? – прошептала она.
   Черная тень выдвинулась из-за шторы и заскользила к ней. Он был окутан черными одеждами.
   – Как я соскучилась! – Она протянула к нему руки. Он прикоснулся к ней подушечками пальцев и тут же прошел мимо, стал в дверном проеме меж спальней и гостиной.
   – Она знает, – сказал он сам себе.
   Лиз вихрем повернулась к нему, и ее радостная улыбка померкла.
   – Катье? Что она знает?
   – Больше, чем я ожидал. Он рассказал ей... обо мне.
   – Кто? Твой полковник? Он здесь, Онцелус. В замке.
   – Конечно, он здесь, радость моя. Я его хорошо вымуштровал. – Онцелус обеими руками уперся в косяки и через плечо поглядел на Лиз. Его длинные белые волосы шуршали о шелк. – Что она значит для него?
   – Катье для Торна? – Лиз пожала плечами; на лоб набежала морщинка. Ей не хотелось говорить о сестре, да и вообще не разговорами хотелось заниматься. – Он с ней спал. Думаю, не раз.
   – Она любит его?
   – Вероятно. С нее станется.
   – Что еще ты можешь о нем сказать? Лиз скрестила руки на груди.
   – Глупая служанка мне доложила, что у Катье нервное расстройство. Я бросилась к ней. А там был он, целовал ее. Возможно, Торн тоже поспешил на помощь. Во всяком случае, у него был вид утешителя.
   – Значит, мой эзир поспешил к ней. – Онцелус вышел из дверного проема и повернулся к Лиз; ноздри его раздувались. – В ней – его слабость. Я люблю слабости, моя рабыня. Может, взять ее силой и дождаться, когда он прибежит на крики? Наверняка не удержится.
   – Нет! Я уже говорила: Катье не должна пострадать.
   – Ты мне говорила? – процедил Онцелус, сверкая глазами. Потом опустил веки и пожал плечами. – Но это же простое насилие. Без всяких тонкостей.
   – Нет!
   – Ты все еще думаешь о других, радость моя. Я тобой недоволен.
   Лиз отвернулась.
   – Она моя сестра.
   – Она – ничто, – бросил он. – Ты должна думать только обо мне. И не смеешь меня огорчать.
   Он долго смотрел на нее; она нервным движением одернула юбку.
   – Так вот, моя жемчужина, можешь сказать сестре, что цена за лекарство теперь иная. Мне не нужно ее золото. Теперь я хочу не золотого, но алого. Алого англичанина. Сели Катье нужно лекарство, пусть приведет ко мне своего полковника. Лекарство – за человека.
   – Ты жесток, – прошептала Лиз. Он засмеялся.
   – Жестокость – самое большое наслаждение мужчины. – Он тряхнул плечами, и халат соскользнул на пол. Потом подошел к ней, одетый в черные шелковые шаровары и шлепанцы.
   Схватил ее за горло и приподнял вверх. Лиз пришлось балансировать на цыпочках, чтоб не задохнуться.
   – Один раз я совокуплялся с женщиной, глядя, как человека забивают насмерть кнутом. А палач соразмерял удары с моими движениями в ее теле. Я испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение и получал его не от женщины, на которую расходовал свои силы. Потом я велел закопать ее в одной могиле с тем запоротым. Восхитительная штука!
   Он разжал пальцы на ее горле, и она, выдохнув, опустилась на пятки.
   – Но твоя смерть не входит в мои планы, – заметил он и вытащил нож с коротким лезвием из-за пояса шаровар.
   Лиз насторожилась: она никогда не знала, что придет ему в голову, и старалась держаться начеку.
   – Как всегда, радость моя, на тебе слишком много надето. – Он начал перерезать ножом шнуровку ее корсажа. – Сбрось эти тряпки.
   Она повиновалась, и корсаж из тяжелого атласа полетел на пол.
   Ее груди выпирали из туго зашнурованного корсета. Он погладил ножом трепещущее тело, словно бы точил об него лезвие. Затем нож скользнул вверх, к пульсу шеи.
   – Красный цвет так хорошо смотрится на бледной коже христиан. Очень возбуждающее зрелище.
   Черные глаза полузакрыты, губы растянулись в улыбке при воспоминании о былых жестоких наслаждениях. Онцелус просунул нож между грудями и взрезал еще одну шнуровку. Груди вырвались на свободу, а он, скомкав корсет, отшвырнул его прочь.
   – Теперь юбки, – приказал он, убирая нож на место. Она развязала тесемки и проворно выпрыгнула из юбок.
   – Онцел...
   Он засунул два пальца ей в рот; другой рукой схватил за горло.
   – Шш-ш! – Он вытащил пальцы до первой фаланги. – У языка женщины есть более важные дела, чем говорить. Помнишь, чему я тебя учил? – Онцелус втолкнул пальцы обратно в рот. Погладил язык. Распаляя ее желание, то втягивал, то вытягивал пальцы. – Так, так, – приговаривал он, когда Лиз начала их посасывать. – Сильнее! – скомандовал он, убыстряя движения. Без предупреждения он выдернул пальцы и вытер их о ее грудь, оставив мокрый блестящий след. Прищемил скользкими пальцами ее набухший сосок. – На женщине должны быть надеты только чулки. А будь мы в Тимишоаре, я бы повесил тебе на шею золотую цепь, и ты сидела бы у моих ног, одетая, как сейчас... – его рука дернула за мягкие каштановые волосы меж ее бедер, – всегда готовая дать мне наслаждение. – Пальцы проскользнули ей внутрь, погладили влажную поверхность, потом снова очутились у нее во рту, – Крепче!
   Она вздрогнула, но повиновалась.
   – Вот так, так, я хорошо тебя обучил. – Он вытащил пальцы у нее изо рта и долго облизывал их. – На колени!
   Она медленно опустилась на мраморный пол, остудив воспаленную кожу. Улыбнулась, голова ее откинулась назад, она закрыла глаза. Сжала в ладонях огромный фаллос, выпирающий сквозь туго натянутый шуршащий шелк. Распустила шнурок, стягивающий шаровары, и стащила их вниз. Он вцепился ей в волосы и уткнул ее лицо себе в пах.
   – Так, так, – прошипел он, когда ее губы плотно сомкнулись вокруг его плоти. Покачиваясь, просунул фаллос еще глубже. – Хорошо, умница. Ты способная ученица. – Дыхание со свистом вырывалось у него из глотки. – Ах, как хорошо! Твой муж догадывался, что ты сидишь у меня под столом, когда заходил ко мне в лабораторию?.. Так, так! Он очень болтлив, твой муж... Ах, еще, еще!.. Мне было приятно наблюдать, как движутся его губы, как сверкает между ними язык... А его женушка тем временем сидела на коленях под моим столом и ее язык вызывал у меня еще большее наслаждение. В ту ночь оно было особенно долгим. Так, так, сильнее. – Он схватил ее за волосы, удерживая голову в неподвижности и ввинчиваясь ей в рот. – Я оставлю тебя... еще лучше... обученной... чем когда... Айа-а-а! – взвизгнул он, содрогаясь всем телом, и поток турецких слов хлынул в полутемное пространство спальни.
   Постояв немного, Онцелус за волосы приподнял Лиз с пола, сдавил ее нижнюю челюсть и хищно поцеловал.
   Лиз пыталась вырваться, но он держал ее крепко, прижимая к себе, пока не затихли отголоски его оргазма. Она попятилась, упала на высокое ложе.
   – Что значит «оставлю»? – выдохнула она, утирая губы тыльной стороной ладони.
   Он перешагнул через шаровары, скинул шлепанцы и подошел к Лиз во всей своей наготе. Одной рукой схватил за горло и опрокинул на спину.
   – Что сказал, то и значит.
   Он просунул два пальца ей между ног и начал двигать рукой.
   – Нет, нет! – крикнула она, отползая.
   Его пальцы теребили маленький набухший кусочек плоти, и Лиз почувствовала, как все тело охватывает знакомая дрожь возбуждения.
   – Нет, – шепотом повторила она, зная, что бессмысленно отрицать желание, сжигающее ее там, где копошится его рука.
   – Не нет, а да. Вот по каким радостям ты томишься под своей бледной европейской кожей. – Он снова с силой вонзил в нее пальцы, и Лиз дернулась в ответ.
   – Ах! – Она вздохнула, зажмурилась и начала елозить бедрами в такт его продвигающимся все глубже пальцам.
   – Ты жаждешь сладкой измены своего тела. Жаждешь последних моментов совокупления с бросающим тебя любовником. – Пальцы безжалостно терзали ее нутро.
   – Да, да! – заверещала она, хватая его руку и удерживая ее внутри себя, а сама лихорадочно извивалась на ней. – А-а-а-ах! – Спазмы волнами охватили ее тело.
   Он вытащил пальцы. Лиз перекатилась на бок; слезы капали на простыни, когда она содрогалась в остаточном пароксизме страсти.
   Онцелус подошел к окну, повернулся к ней спиной.
   – А теперь пришло время другой прирученной собаке вернуться ко мне. Скоро, эзир, ты уже не будешь полковником. Я знаю твою слабость. И храню твои цепи.

Глава XVI

   – Полковник, – Гарри Флад поморщился, глядя на осунувшееся лицо хозяина, – пора б и отдохнуть чуток. Будет вам скакать да не спать по ночам. Почитай, с зимы в постелях-то не спали. Когда еще случай такой подвернется. Вона, постеля-то у Его Высочества какая мягкая – ложись, не хочу. А уж мы сыщем для вас энтого хахаля Д'Ажене.
   Бекет целый день раздумывал, как поумнее расставить ловушку для турка, и позаботился о том, чтобы комнаты Лиз и Катье охранялись. Надо бы обыскать апартаменты Лиз, хотя едва ли это что-нибудь даст. Дьявол хитер и никогда не оказывается там, где его ждут. Но в глубине души Бекету ничего так не хотелось, как немного поспать. К тому же для встречи с Эль-Мюзиром сила нужна.
   После полудня осведомители доложили ему о разговоре Катье с сестрой. Он с трудом удержался от того, чтоб не ворваться к Д'Ажене и не вытрясти из нее сведения об Эль-Мюзире. Если надо, он отдерет обшивку стен, поднимет мраморные плиты пола и найдет его.
   Бекета задевало, что Катье все еще защищает дьявола. Теперь он знал причину и все же...
   – Есть новости? – обратился он к Фладу. Денщик страдальчески вздохнул.
   – Да какие новости, полковник? Вдова сидит – не ворохнется. Поди-ка, соснула маленько, пока вы тут об ей хлопочете.
   – О противниках не хлопочут.
   – Об ком? Это кто ж таки – противники? Кто кажный день в ванне моется?
   – Нет, Гарри. Противник – это враг.
   – Ну уж, враг! Не, она женщина хорошая. Вона, какого парня воспитала. Смышленый, ласковый и не трус.
   – Ладно! – Бекет раздраженно рубанул воздух ладонью. – Что сестра?
   Гарри понимающе прищурился, но решил отвечать только на вопросы, а свои соображения держать при себе.
   – Энта сучка тоже носу не кажет. Забилася под одеяло и лежит.
   – Проклятье! – Бекет ударил кулаком по спинке кровати, и ложе заходило ходуном. – Надо выманить ее оттуда, Гарри. Я слишком близко подкрался к дьяволу. Что, если я найду его там, а любовница кликнет стражников Клода?
   Денщик покачал головой.
   – Да как ее выманишь? Ставлю в заклад последние штаны – она спит ровно убитая. – Он подошел к кровати, откинул одеяло. – Давайте-ка, полковник, и вы ложитеся. Ежели высунется, так уж я вас подыму. – Он взбил подушку.
   Бекет выхватил ее из рук Гарри. Рухнул на стул (ножны клацнули о позолоченную ножку) и подложил подушку себе под спину. Потом придвинул еще один стул, взгромоздил ноги в ботфортах на сиденье и устроился поудобнее.
   Сон мгновенно овладел усталым телом, как он ни отгонял его. Где-то в уголке мозга мелькнуло золотое видение.
   – Ванны, говоришь, принимает? Гарри закусил губу, чтоб не улыбнуться.
   – Ка-ажный Божий день, полковник. Не сумлевайтесь, ваша фламандска вдовушка чиста как голубь.
   Руки бессильно повисли, а веки сомкнулись.
   – Она не мо... – Он не договорил, погрузившись в сон.
   – Какой разговор, полковник, – шептал Гарри, наклоняясь над хозяином и заботливо укрывая его мундиром. – Знамо дело, не ваша! А то б вам спонадобилось платить энтим верзилам, чтоб у ейной двери торчали неотлучно.
   И чтоб докладали по два раза на дню. – Он снова затряс головой. – Знамо дело, не ваша. – И тихонько вышел в боковую дверь.
   Бекету снилось, что он снова в темнице, один. Где же остальные, безымянные, проклятые, с кем делит он этот ад? Под дверь осторожно пробивается солнечный луч. Должно быть, это в самом начале его плена; год спустя Эль-Мюзир велел перекрыть доступ свету. Дверь отворилась.
   Он невольно прикрыл глаза ладонью, но солнце все равно слепило, заливая тесное пространство узилища.
   – Ты ранен, – послышался нежный женский голос. Он опустил руку и увидел перед собой золотоволосую обнаженную красавицу, обернутую прозрачной вуалью.
   – Нет! – крикнул он, лихорадочно ворочаясь во сне. – Только не ты, Катье! Не здесь! – Его Катье в лапах Эль-Мюзира!
   Она неслышно подошла к нему. Дверь за ней затворилась, но солнечное сияние не потухло.
   – Я пришла исцелить тебя.
   Она осушила взмокший лоб, обласкала мягкими заботливыми руками все его израненное, исхлестанное тело. Он задрожал от жажды, от желания. Дремавшие чувства расцветали, пробуждались к жизни.
   Он потянулся обнять ее, но она ускользала, таяла в небытии, горестно качая головой.
   – Я на все готова ради сына. На все.
   Она исчезла, и только ее слова да тонкий аромат волос еще витали во мраке темницы.
   – Сильфида! – звал он. – Сильфида! Подумай, что ты делаешь!
   В ответ прозвучал гортанный мужской смех.
   Бекет вырвался из сна, схватился за шпагу, вскочил на моги. Подушка скатилась со стула, рассеченная надвое. Бслый нежный пух посыпался на ковер.
   – Скоро ты забудешь, как смеяться, Эль-Мюзир! Забудешь, как жить. – Бекет раскачивал головой, вытряхивая из нее черный ненавистный смех. – Скоро все это кончится... Гарри! Гарри!
   Стояла глубокая ночь. Догорали свечи. Бекет подошел к окну, чтобы дыханием летней ночи остудить покрытое испариной тело и развеять дурные предчувствия от услышанных во сне слов Катье.
   Почему она раньше не сказала о сыне? Еще в дороге, когда было время... А теперь? Что изменилось? Ничего. Решение, принятое утром, после бешеной скачки, казалось бессмысленным. Зря он погнал Найала собирать слухи про дедушку Клода. Какой дедушка?.. Какой монастырь? Надо смотреть правде в глаза: он не в силах помочь Катье.