– Но, мадам... – все твердил лейтенант, уже не зная, что сказать.
– Я должна быть с ним, Найал. Это его единственный шанс выжить.
Найал вздохнул.
– Скоро стемнеет. Придется скакать во весь опор, чтобы догнать его.
– Спасибо вам. – Она поцеловала на прощание сына и пятками ударила коня.
Не обращая внимания на развевающуюся за спиной накидку, Катье летела по северной дороге. Мерин оказался довольно резвым, но, конечно, куда ему до Ахерона! Образ шестилетнего золотоволосого рыцаря стоял у нее перед глазами, терзая душу. Любимый мой, маленький, я не могу иначе! Прости!
Безопасность ее сына, даже останься она с ним, все равно зависит от других. А спасение Бекета в ее руках.
Катье объехала стороной замок и город: сердце колотилось при мысли о возможной встрече с французами. Но по дороге ей никто не попался. Видно, голубые мундиры крепко увязли в схватке с людьми Клода.
Приближаясь к ненавистному постоялому двору, где Бекета в прошлый раз поджидала засада, она увидела издали вороного, идущего плавным аллюром. Впереди над холмами нависал лес.
– Бекет! – крикнула она. Он резко осадил Ахерона.
– Господи Иисусе! – услышала Катье, подъезжая. Бекет вырвал у нее поводья.
– Ну погоди, лейтенант, ты у меня попляшешь!
Катье стало неуютно под непроницаемым взглядом его потемневших глаз.
– Найал не виноват. Не сердись. Я должна поехать с тобой.
Держась за повод, он стал разворачивать ее коня.
– Погоди, что ты делаешь? Нам же надо в Серфонтен!
– Поедем на восток, пока не нагоним Найала. После того как я его убью, он без промедления доставит тебя в Англию.
– Нет! – Она положила ему руку на запястье.
– Твое место рядом с сыном. Рука ее бессильно упала.
– Я знаю. Знаю. У меня и так сердце разрывается. Но я должна... – Катье вытащила из-за корсажа розовый камешек. – Вот. Лиз дала его Петеру. Это послание Эль-Мюзира.
Он снял перчатку. Камень еще хранил тепло ее груди, и пальцы Бекета невольно стиснули его.
– Такими камешками мы с Лиз когда-то отмечали дорогу в пещерах. Бекет, этим камнем Эль-Мюзир сообщает тебе место вашей встречи. – Голос ее дрогнул.
Ахерон вдруг заплясал на месте, и Бекет похлопал его по холке.
– Что это значит?
– Он не в замке, а в пещерах. Но ты никогда его там не найдешь. Он найдет тебя. Поэтому я поеду с тобой и покажу тебе дорогу.
– Никуда ты не поедешь!
– Бекет!
– Черт подери, не нужна ты мне там! – Он бросил камень на землю и натянул перчатку.
– Я поеду. – Без меня ты не найдешь Эль-Мюзира.
– Катье, Катье, пойми, я слабею с тобой. Если я дрогну, если Эль-Мюзир...
Рукой она прикрыла его губы.
– Я все понимаю, Бекет.
Что, если Бекет умрет, а Эль-Мюзир останется жить? Катье пронзила острая боль. Глаза щипало от слез. Внутри была такая пустота, словно у сгнившего, полого дерева, которое давно должно было рухнуть, но, по прихоти природы, осталось стоять.
– Мне совсем не хочется вести тебя к Эль-Мюзиру. Если бы он был один, если б я была уверена, что он не найдет тебя в лабиринте, то, не задумываясь, уехала бы с Найалом. Но он не один. С ним Лиз.
– Я сказал, нет!
– Бекет, прошу тебя... – Она зажмурилась. – Мне было очень нелегко решиться. Умоляю, прими от меня эту жертву, потому что больше мне нечего предложить.
Он устало вздохнул. Легко коснулся губами ее лба.
– Едем!
И повернул Ахерона на север.
Три дня они скакали бок о бок. А ночи проводили в объятиях друг друга, и – когда, насытившись любовью, засыпали, то видели сны длиною в жизнь, которой оставались, быть может, считанные часы. Катье убаюкивал мерный стук его сердца.
На третий день Бекет проснулся у подножия огромного дуба; она свернулась клубочком у него в руках. Он откинул голову, прислонился к стволу, наслаждаясь ее близостью.
Она заворочалась.
– Нет. Не хочу, чтобы день начинался.
– И я не хочу, сильфида. Но мы не в силах остановить солнце.
Они быстро собрались. Катье двинулась было к своему мерину, но Бекет подхватил ее на руки и усадил на Ахерона. Затем погладил коня по морде и взглянул на нее; под глазами у него лежали тени.
– Отдашь Ахерона своему сыну. Этот конь и его потомство достойны такого доблестного рыцаря.
Чувствуя, как Бекет садится позади нее в седло, она подавила рыдание.
Они прибыли в Серфонтен перед рассветом. Ведя в поводу неоседланного мерина, Бекет остановил Ахерона перед черным ходом замка. За восточным краем меловой гряды брезжил неверный свет.
Катье хотела спрыгнуть с коня, но Бекет положил ей руку на плечо и спрыгнул сам. Прислушался, напряженно вглядываясь во тьму.
– Не доверяю тишине, – вполголоса бросил он.
– Эль-Мюзир глубоко в пещерах. Он не знает, что мы уже здесь.
– Он знает, Катье.
В темноте черты его лица виделись нечетко, но Катье и с закрытыми глазами представляла себе каждый штрих любимого облика.
– Покажешь мне, куда идти, и вернешься, – проговорил он. – Доедешь до ближайшей деревни. Спрячешься в церкви и пошлешь за Найалом.
– Еще чего! – Она уселась попрямее в седле. – Чтоб дочь капитана Ван Стадена стала прятаться?
– Я хочу, чтобы ты осталась жива, гусарская дочь. Сделаешь, как я сказал. – Он сдавил ее руку, словно подчеркивая свои слова, затем выпустил и растворился во мраке кухни.
Хотелось окликнуть, вернуть его, но она лишь покрепче сомкнула губы. Дверь за ним затворилась почти бесшумно.
Где-то ухал филин, шептались листья от ветерка, поднятого пробежавшим зверем. Лицо Катье будто облепила паутина. Мрак мало-помалу рассеивался. Утро приподнимало завесу ночи. Воцарилось мгновение покоя, охватывающего мир, когда ночные твари уже угомонились, а дневные еще не вылезли.
Послышался хруст ветки. Она вздохнула, ощутив на своем запястье пожатие стальной руки.
– Катье... Ты была права. В тайнике пусто.
Он снял ее с коня. Почувствовав землю под ногами, она споткнулась. Бекет подхватил ее и мгновенно разогнал своим теплом утреннюю прохладу.
Не разжимай рук. Обними меня так, чтобы я навсегда запомнила...
Но он мягко отстранился, подошел к колодцу, принес ей ковш свежей воды.
– Попей. Не горечь, так жажду утолишь.
Она встретила его взгляд.
– Ты говоришь со мной так, будто это утро – одно из многих. – Она провела пальцами по краю деревянного ковша. – Ох, прости!.. Так тяжело на душе. Наверно, из-за того, что я здесь. Проклятое место! Кажется, ему суждено отнимать у меня тех, кто... кто мне дорог. Здесь я потеряла мать, здесь же – сестру, хотя поняла это совсем недавно. – У нее сдавило горло. – А теперь...
Она поднесла к губам ковш и напилась. Подала ему. Он накрыл ее руку своей и подтянул к губам вместе с ковшом.
Бекет почувствовал нервную дрожь ее тонких пальцев и частое, неровное дыхание, срывающееся с приоткрытых губ. Захотелось сказать ей что-нибудь, что бы хоть немного рассеяло боль в этих облачно-серых глазах.
От долгой скачки волосы ее растрепались. Одна-единственная слезинка запуталась в упавшей на лицо пряди, словно крохотный алмаз на золотой цепочке.
Бекет отшвырнул ковш, обхватил руками ее лицо, прижался лбом к ее лбу.
– О, помоги мне! – произнес он чуть охрипшим голосом.
– Бекет, пусть это сделают другие солдаты! – взмолилась она. – Пусть другие умирают. Я люблю тебя. Я не вынесу...
– Я дал, клятву, золотая сильфида. Клятву умирающему.
Она поднесла ладонь к дрожащим губам.
– Я поклялся своему брату, Катье.
Бекет сдавил ее в объятиях. Он знал эту женщину, сходил с ума по ее телу, успел полюбить ее душу. Она сделала для него больше, чем кто-либо на свете. И не мог он проклинать судьбу за то, что дала ему ее на такое короткое время.
Он уже не проклят. Он – человек, которого один раз в жизни благословили.
– Бекет... – Непослушными руками она разгладила на его плечах алый мундир. Заглянула в глаза. – Я люблю тебя.
Что-то в нем содрогнулось, точно слова застигли его врасплох. Он поцеловал ее со всей нежностью и страстью, на какие был способен.
– Моя сильфида, – прошептал он, почти не отрывая губ. Поцеловал еще раз и выпустил из объятий. – Солнце встает, Катье. – Ему хотелось сказать совсем другое. – Пора.
В замке было тихо и пусто. Катье ступила в проход за потайной дверью кухни. Он шел сзади с фонарем; бледный луч освещал ей дорогу. Бекету приходилось пригибаться в слишком узком пространстве лабиринта.
Коридор шел под уклон. Грубая деревянная обшивка стен вскоре сменилась отсыревшим камнем; Катье, отгоняя страх, вспоминала детские игры. Черные переходы манили направо, налево, разветвлялись она закрыла глаза, чтобы вызвать в памяти единственно верный путь. Дышать становилось все труднее, камни давили на нее и сверху, и с боков, но она сознавала, что это лишь причуды воображения.
И вдруг за ее спиной сгустилась какая-то сила, подобная забродившему вину, перегоняемому в крепкий бренди. Ей показалось, что по пятам следует голодный зверь, она услышала клацание клыков и поняла, что Бекет положил руку на эфес шпаги. Подавляя желание пойти быстрее, она временами останавливалась и напрягала слух.
Вскоре она действительно уловила вдали едва различимый звук и застыла на месте. Коридор сворачивал почти под прямым углом, но сюда, во мрак, все же проникали слабые отблески огня.
Она обернулась к Бекету и еле слышно прошептала:
– Там, за углом, пещера, огромная, как парадная зала Клода. – Она прищурилась, пытаясь разглядеть в полутьме его лицо. – Бекет...
Он прижал ее к себе в последний раз, на мгновение выпустив из себя боевой азарт. Поцеловал ее в волосы. Под этими сильными теплыми руками сердце Катье затрепетало, как испуганная птичка.
Она зажмурила глаза. Боже милостивый, как больно!
– Все слова...
– Нет! Нет, не говори ничего. Дай мне солгать самой себе. Оставь надежду, что ты вернешься ко мне.
– Я не могу идти наперекор судьбе, сильфида. – Он нежно погладил ее по щеке. – Моя прекрасная, благородная леди, расскажи обо мне своему сыну. Поведай, как своей любовью ты воскресила мертвеца к жизни.
Мгновение он боролся с собой, потом поцеловал и выдохнул ей в губы:
– Я люблю тебя!
Она втянула в себя его дыхание, как будто единым вдохом могла спасти, удержать на этом свете. Он отстранился и рукой в перчатке погладил ее волосы.
– Бекет... – слова душили ее.
– Я должен идти.
Из глубины пещеры донесся пронзительный женский визг. Лиз.
Ярость мгновенно отразилась на его лице. Он отодвинул Катье в сторону.
– Возвращайся к Ахерону, – приказал он. – Ради Бога, иди!
Она отступила на шаг. Он вытащил шпагу и длинными пружинистыми шагами двинулся ко входу в пещеру.
Эль-Мюзир стоял на другом конце ее, освещенный факелом, одетый в черные шелковые шаровары, с ятаганом в одной руке и веревкой в другой. Веревка была накинута на шею Лиз.
Голос Бекета гулко прозвучал под сводами пещеры:
– Мир устал от тебя, турок. Я тоже.
Эль-Мюзир уперся руками в бока; широкая мускулистая грудь нервно вздымалась.
– Добро пожаловать к своему господину, эзир. – Он дернул за веревку, подтянув к себе Лиз, и тут же пинком послал ее прямо в стену, – не ждал тебя так скоро. Видно, сестренке опять не терпелось выдать своего любовника.
– Уж не надеялся ли ты захватить меня врасплох? Наоборот, она выдала мне твои планы.
– Да? – Эль-Мюзир пнул ногой груду цепей у его ног. – А она сказала тебе, что я сохранил твои оковы?
Ненависть на миг ослепила Бекета. Он шагнул к Эль-Мюзиру. Но тут же остановился, заставив себя окинуть взглядом пещеру. В трещинах скал почти на равных промежутках пылали факелы. В камне были здесь и там вырублены небольшие уступы наподобие ступеней. И на одном из них, прямо над головой турка, стояла фляга в форме луковицы.
– Ну, иди же ко мне, мой эзир. Почувствуй в последний раз, что значит стоять на двух ногах.
Бекет почти незаметно переместил вес тела, готовясь к броску.
– Иди ты ко мне, турок.
Эль-Мюзир нахмурился. Черные глаза скользнули по фляге. Он поднял ятаган и коснулся ее острием.
– Ты за этим пришел, эзир? – засмеялся он. – Я могу тебе ее дать. Потом. Быть может, твой Кестер не мучился бы так долго, если б я дал ему это вместо кнута.
Глухое рычанье, словно предупреждающий об опасности клич хищника, вырвалось из груди Бекета.
Эль-Мюзир вновь засмеялся и пошел ему навстречу.
Катье смотрела из коридора, зажимая рот, чтобы не закричать. Сила противников искрилась и накаляла воздух, как в кузнице. Да нет, их даже нельзя назвать противниками. – Они приближались друг к другу, как два смертельных врага.
Стальной клинок схлестнулся с кривой саблей. От скрежета стали о сталь звенело и сотрясалось все тело Катье. Она и не заметила, что Лиз крадется к ней вдоль стены.
Бекета сжигала ненависть. Темная страсть закипала в крови, и биение ее было таким же ритмичным, как цокот копыт Ахерона по каменистой дороге.
Жажда мести направляла движения его плеч, рук, кисти, что орудовала шпагой. И даже на языке чувствовалась сладость неумолимого возмездия.
Бекет один за другим парировал удары турка. Вот острие шпаги задело за черный шелк. В ответ ятаган полоснул по его руке, взрезав алую шерсть.
– Ты ненавидишь меня, эзир. – Турок сверкнул глазами и отразил мощный удар Бекета; под сводами прошел волнообразный стон металла. Зловеще изогнутое лезвие мелькнуло в воздухе и срезало пуговицу с алого мундира. – Это хорошо. Вспомни брата.
Кестер! Бекет весь превратился в ярость. Годы темных грез о возмездии оказались сухими дровами, которые легко воспламенили его кровь и застлали глаза красным туманом.
Оружие Эль-Мюзира на миг замерло, потом со всей силой опустилось, чтобы разрубить его надвое. Бекет завертелся волчком, выбросил руку на всю длину, и шпага его столкнулась с ятаганом возле острия. Турок вцепился в ятаган обеими руками и вложил всю силу в новый удар, заставивший Бекета содрогнуться от напряжения.
Грозный рык огласил глубины пещеры. Бекет понял, что он исходит из его нутра. Мышцы отвердели, сдерживая, натиск ятагана, готового вонзиться в его сердце. Рык становился все громче, натужнее. Бекет чувствовал, что звенящее лезвие уже на волосок от его груди.
– Hur adam! – выдохнул он и отбросил турка. Эль-Мюзир пошатнулся.
Англичанин тряхнул головой, стараясь рассеять кровавый туман перед глазами. Враги разошлись, с трудом переводя дух и сцепившись взглядами. Дьявол усмехался.
Да, усмехался. Внезапно, как от прямого попадания пушечного ядра, Бекет осознал, что он бьется с турком точно так, как тот желает. Ненависть, а не умение направляет его шпагу. А ненависть оглупляет человека, превращает его в животное.
И он восстал против своих снов, против ярости. И встретил холодные черные глаза, что пытали его. Глаза дьявола, что искрились смехом, когда умирал Кестер.
Он человек, Торн, сказала ему Катье. Человек, а никакой не дьявол.
– Думаешь, тебе удастся одолеть своего господина? – насмешливо окликнул его Эль-Мюзир. – Скоро ты будешь сражаться уже в оковах. В темноте. Я прикажу тебя сечь, валять в пыли. И даже мечты о твоей фламандской сучке не поддержат тебя.
В глазах Бекета прояснилось. Он выпрямился. Полковник Бекет лорд Торн стал лицом к лицу с некогда всемогущим султаном Тимишоары. С врагом. С человеком.
– В ней твоя слабость, эзир.
Бекет поднял шпагу.
– В ней моя сила.
Блеск в глазах и усмешка Эль-Мюзира вдруг погасли.
– Нападай же! – зарычал он. – Что ты медлишь? Или трусость сковала твои члены? Ну, наступай!
Турок бросился к нему. Два лезвия вновь заскрежетали друг о друга. У Бекета почти онемела рука, но он отразил удар и молниеносным выпадом рассек плечо Эль-Мюзиру. Кровь выступила на темной коже.
– Пес! – Турок опять метнулся к нему.
Бекет вывернулся и отвел новый удар. От мундира отлетела еще одна пуговица.
Катье привалилась к стене, чувствуя, как сердце колотится где-то возле горла. В ушах звенели последние слова Бекета. Лиз подползла к ней с зажатым в руке пистолетом. Ужасные кровоподтеки изуродовали ее лицо.
– Прости меня, сестренка, – прохрипела она. Потом горько рассмеялась и тут же застонала, закашлялась, хватаясь за ребра. – Моя великая любовь отомстила мне, Катье. Я больше не испытываю... вожделения. Все... – Она скорчилась от боли. – О Константин, прости меня!
Катье потянулась к ней, чтобы утешить, приласкать, но сестра махнула на нее рукой.
– Прибереги слезы для своего англичанина. – Она выпрямилась и поглядела на пистолет у себя в руке. – Я возвращаюсь к мужу. Константин всегда меня примет, хоть какую... – Она зарыдала и прижала руку к животу. – Хоть какую... Все ложь, сестренка. С самого начала нас обвели вокруг пальца дешевыми уловками. Даже маленький Пьер... Петер...
Катье развернула ее к себе.
– Что Петер? Какие уловки?
Лиз отвела взгляд; ее карие глаза тупо уставились на дуло пистолета.
– Как просто, – пробормотала она и пальцем погладила затвор.
Катье выхватила пистолет из ее руки.
– Говори, какие уловки!
– У Петера нет никакой падучей, Катье. Для пламени Люцифера Онцелусу понадобилось больше золота, чем я могла достать. И он напоил Петера зельем, чтобы вызвать припадок.
Уловки!
– Он решил потрясти сундуки Сен-Бенуа. – Лиз отделилась от стены. – Нас обеих одурачили, сестренка. До твоего золота он добрался через сына, а до моего через... – Она осеклась, провела руками по телу, задержалась на животе. – Константин всегда меня примет, – повторила она и, шатаясь, побрела по коридору.
Уловки. Пистолет оттягивал ей руку. Затвор давил на большой палец. В глазах туманилось. Уловки. Ее маленький мальчик. Страх. Тревога. Разбитые мечты.
Катье взяла пистолет обеими руками и прицелилась.
Мундир Бекета был весь в лохмотьях, на руках – десяток неглубоких ран. Одна, кровоточащая – на груди, одна поперек лба. Красные полосы исчертили грудь и руки турка. Эль-Мюзир зарычал и снова отпрыгнул. Бекет преследовал его. Шпага и ятаган исполняли зловещий дуэт.
Катье, окаменев, глядела на них поверх ствола пистолета. Сцепившись эфесами, Бекет и Эль-Мюзир не сводили глаз друг с друга, и каждый напрягал свои мускулы против мышечной силы врага.
– Стреляй, сестренка! – прошипел турок и, воспользовавшись тем, что Бекет оглянулся, толкнул его в грудь.
Англичанин упал. Хохот раскатился под куполом пещеры, как безумное эхо.
– Вот видишь, эзир, куда тебе до твоего господина!
– Катье... – Ее имя со свистом выплеснулось у него из горла.
– Это уловки, Бекет! – кричала она, задыхаясь от ненависти к турку, – У Петера нет падучей! Это все уловки. – Пистолет дрогнул у нее в руке.
Эль-Мюзир проворно вскочил на нижний уступ, схватил флягу с Пламенем Люцифера и затряс ею перед собой. – Ну, стреляй, сестренка, а я вылью это на твоего англичанина. – Он подпрыгивал на неглубоком уступе. – Ты снова мой, эзир.
Камни сыпались со стены. Турок бросил в Беккета ятаган. Тот отбил его. Кривая сабля зазвенела на каменном полу. Эль-Мюзир засмеялся.
– Я долго буду благодарить сестренку за то, что отвлекла тебя, эзир. Ну, хочешь взглянуть? – Каким-то молитвенным жестом он выбросил вперед обе руки; в одной была зажата фляга. – Хочешь посмотреть, как я испробую...
Он поскользнулся на уступе и стал хвататься за воздух, пытаясь удержать равновесие.
Фляга вырвалась из рук и разбилась о каменный пол. Серебристая жидкость брызнула в волосы турка. В неистовстве он стряхивал ее с себя, но зацепил рукой факел. И вспыхнул.
– Айа-а-а! – Крик превращался в пронзительный визг по мере того, как пламя обволакивало его.
Бекет отскочил и прижал к себе Катье. Она не отрывала глаз от огненного столба, что плясал на обваливающемся уступе; рука с пистолетом застыла. Он вырвал его и выстрелил в сердце Эль-Мюзиру. Визг оборвался.
Бекет стоял неподвижно. С благословения Божьего он сдержал клятву, данную брату. Дьявол – человек – мертв.
А он жив.
Бекет выронил пистолет. Звуки, запахи, краски разом вернулись к нему.
Катье. Он вихрем обернулся, подхватил ее на руки и понесся по коридору, сгибаясь, прикрывая ее тело своим, следуя ее указующему шепоту. В потайную дверь струился дневной свет. Бекет влетел в кухню, пинком выбил дверь и вынес Катье наружу.
Держа свою ношу крепко-крепко, он закружил ее под ярким солнцем. Счастливый смех рвался у него изнутри.
– Моя сильфида! Моя родная, любимая Катье! – Он поставил ее на ноги, сжал ладонями ее лицо. – Победа! Тьме конец!
Она протянула руку и провела по его щеке, еще не веря, что все это правда. Он закрыл глаза и поцеловал ее ладонь.
– Останься со мной, Катье. Навсегда. – Он заглянул в огромные серые глаза и улыбнулся. – Моя сильфида. – Потом с нежностью поцеловал ее. – Моя жена.
– Бекет! – прошептала она. – О, мой англичанин. Навсегда.
На руках он понес ее к Ахерону. Мерин исчез.
– Наверно, Лиз... – начала Катье, но он заткнул ей рот новым поцелуем.
Она улыбнулась ему, и Бекет понял, что его любовь вечно будет новой и солнечной. Со смехом, от которого отвык за долгие годы, он снова закружил ее.
Потом посадил на коня и залюбовался ею.
– Любимая моя сильфида, ты не будешь возражать, если твой маленький золотоволосый рыцарь вырастет английским джентльменом?
Она погладила его по щеке и помотала головой, выразив в одном взгляде все переполнявшие ее чувства.
– Как я могу возражать, если он вырастет таким же сильным, добрым и честным, как его Полторн?
Он опять сорвал ее с коня и стал осыпать поцелуями.
– Я люблю тебя, Катье Ван Стаден де Сен-Бенуа. В тебе моя сила. Моя сила, Катье. Навсегда.
В последний раз поцеловав, он посадил ее в седло. Вскочил сзади, твердой рукой обвил ее талию, и они поскакали навстречу солнцу.
– Я должна быть с ним, Найал. Это его единственный шанс выжить.
Найал вздохнул.
– Скоро стемнеет. Придется скакать во весь опор, чтобы догнать его.
– Спасибо вам. – Она поцеловала на прощание сына и пятками ударила коня.
Не обращая внимания на развевающуюся за спиной накидку, Катье летела по северной дороге. Мерин оказался довольно резвым, но, конечно, куда ему до Ахерона! Образ шестилетнего золотоволосого рыцаря стоял у нее перед глазами, терзая душу. Любимый мой, маленький, я не могу иначе! Прости!
Безопасность ее сына, даже останься она с ним, все равно зависит от других. А спасение Бекета в ее руках.
Катье объехала стороной замок и город: сердце колотилось при мысли о возможной встрече с французами. Но по дороге ей никто не попался. Видно, голубые мундиры крепко увязли в схватке с людьми Клода.
Приближаясь к ненавистному постоялому двору, где Бекета в прошлый раз поджидала засада, она увидела издали вороного, идущего плавным аллюром. Впереди над холмами нависал лес.
– Бекет! – крикнула она. Он резко осадил Ахерона.
– Господи Иисусе! – услышала Катье, подъезжая. Бекет вырвал у нее поводья.
– Ну погоди, лейтенант, ты у меня попляшешь!
Катье стало неуютно под непроницаемым взглядом его потемневших глаз.
– Найал не виноват. Не сердись. Я должна поехать с тобой.
Держась за повод, он стал разворачивать ее коня.
– Погоди, что ты делаешь? Нам же надо в Серфонтен!
– Поедем на восток, пока не нагоним Найала. После того как я его убью, он без промедления доставит тебя в Англию.
– Нет! – Она положила ему руку на запястье.
– Твое место рядом с сыном. Рука ее бессильно упала.
– Я знаю. Знаю. У меня и так сердце разрывается. Но я должна... – Катье вытащила из-за корсажа розовый камешек. – Вот. Лиз дала его Петеру. Это послание Эль-Мюзира.
Он снял перчатку. Камень еще хранил тепло ее груди, и пальцы Бекета невольно стиснули его.
– Такими камешками мы с Лиз когда-то отмечали дорогу в пещерах. Бекет, этим камнем Эль-Мюзир сообщает тебе место вашей встречи. – Голос ее дрогнул.
Ахерон вдруг заплясал на месте, и Бекет похлопал его по холке.
– Что это значит?
– Он не в замке, а в пещерах. Но ты никогда его там не найдешь. Он найдет тебя. Поэтому я поеду с тобой и покажу тебе дорогу.
– Никуда ты не поедешь!
– Бекет!
– Черт подери, не нужна ты мне там! – Он бросил камень на землю и натянул перчатку.
– Я поеду. – Без меня ты не найдешь Эль-Мюзира.
– Катье, Катье, пойми, я слабею с тобой. Если я дрогну, если Эль-Мюзир...
Рукой она прикрыла его губы.
– Я все понимаю, Бекет.
Что, если Бекет умрет, а Эль-Мюзир останется жить? Катье пронзила острая боль. Глаза щипало от слез. Внутри была такая пустота, словно у сгнившего, полого дерева, которое давно должно было рухнуть, но, по прихоти природы, осталось стоять.
– Мне совсем не хочется вести тебя к Эль-Мюзиру. Если бы он был один, если б я была уверена, что он не найдет тебя в лабиринте, то, не задумываясь, уехала бы с Найалом. Но он не один. С ним Лиз.
– Я сказал, нет!
– Бекет, прошу тебя... – Она зажмурилась. – Мне было очень нелегко решиться. Умоляю, прими от меня эту жертву, потому что больше мне нечего предложить.
Он устало вздохнул. Легко коснулся губами ее лба.
– Едем!
И повернул Ахерона на север.
Три дня они скакали бок о бок. А ночи проводили в объятиях друг друга, и – когда, насытившись любовью, засыпали, то видели сны длиною в жизнь, которой оставались, быть может, считанные часы. Катье убаюкивал мерный стук его сердца.
На третий день Бекет проснулся у подножия огромного дуба; она свернулась клубочком у него в руках. Он откинул голову, прислонился к стволу, наслаждаясь ее близостью.
Она заворочалась.
– Нет. Не хочу, чтобы день начинался.
– И я не хочу, сильфида. Но мы не в силах остановить солнце.
Они быстро собрались. Катье двинулась было к своему мерину, но Бекет подхватил ее на руки и усадил на Ахерона. Затем погладил коня по морде и взглянул на нее; под глазами у него лежали тени.
– Отдашь Ахерона своему сыну. Этот конь и его потомство достойны такого доблестного рыцаря.
Чувствуя, как Бекет садится позади нее в седло, она подавила рыдание.
Они прибыли в Серфонтен перед рассветом. Ведя в поводу неоседланного мерина, Бекет остановил Ахерона перед черным ходом замка. За восточным краем меловой гряды брезжил неверный свет.
Катье хотела спрыгнуть с коня, но Бекет положил ей руку на плечо и спрыгнул сам. Прислушался, напряженно вглядываясь во тьму.
– Не доверяю тишине, – вполголоса бросил он.
– Эль-Мюзир глубоко в пещерах. Он не знает, что мы уже здесь.
– Он знает, Катье.
В темноте черты его лица виделись нечетко, но Катье и с закрытыми глазами представляла себе каждый штрих любимого облика.
– Покажешь мне, куда идти, и вернешься, – проговорил он. – Доедешь до ближайшей деревни. Спрячешься в церкви и пошлешь за Найалом.
– Еще чего! – Она уселась попрямее в седле. – Чтоб дочь капитана Ван Стадена стала прятаться?
– Я хочу, чтобы ты осталась жива, гусарская дочь. Сделаешь, как я сказал. – Он сдавил ее руку, словно подчеркивая свои слова, затем выпустил и растворился во мраке кухни.
Хотелось окликнуть, вернуть его, но она лишь покрепче сомкнула губы. Дверь за ним затворилась почти бесшумно.
Где-то ухал филин, шептались листья от ветерка, поднятого пробежавшим зверем. Лицо Катье будто облепила паутина. Мрак мало-помалу рассеивался. Утро приподнимало завесу ночи. Воцарилось мгновение покоя, охватывающего мир, когда ночные твари уже угомонились, а дневные еще не вылезли.
Послышался хруст ветки. Она вздохнула, ощутив на своем запястье пожатие стальной руки.
– Катье... Ты была права. В тайнике пусто.
Он снял ее с коня. Почувствовав землю под ногами, она споткнулась. Бекет подхватил ее и мгновенно разогнал своим теплом утреннюю прохладу.
Не разжимай рук. Обними меня так, чтобы я навсегда запомнила...
Но он мягко отстранился, подошел к колодцу, принес ей ковш свежей воды.
– Попей. Не горечь, так жажду утолишь.
Она встретила его взгляд.
– Ты говоришь со мной так, будто это утро – одно из многих. – Она провела пальцами по краю деревянного ковша. – Ох, прости!.. Так тяжело на душе. Наверно, из-за того, что я здесь. Проклятое место! Кажется, ему суждено отнимать у меня тех, кто... кто мне дорог. Здесь я потеряла мать, здесь же – сестру, хотя поняла это совсем недавно. – У нее сдавило горло. – А теперь...
Она поднесла к губам ковш и напилась. Подала ему. Он накрыл ее руку своей и подтянул к губам вместе с ковшом.
Бекет почувствовал нервную дрожь ее тонких пальцев и частое, неровное дыхание, срывающееся с приоткрытых губ. Захотелось сказать ей что-нибудь, что бы хоть немного рассеяло боль в этих облачно-серых глазах.
От долгой скачки волосы ее растрепались. Одна-единственная слезинка запуталась в упавшей на лицо пряди, словно крохотный алмаз на золотой цепочке.
Бекет отшвырнул ковш, обхватил руками ее лицо, прижался лбом к ее лбу.
– О, помоги мне! – произнес он чуть охрипшим голосом.
– Бекет, пусть это сделают другие солдаты! – взмолилась она. – Пусть другие умирают. Я люблю тебя. Я не вынесу...
– Я дал, клятву, золотая сильфида. Клятву умирающему.
Она поднесла ладонь к дрожащим губам.
– Я поклялся своему брату, Катье.
Бекет сдавил ее в объятиях. Он знал эту женщину, сходил с ума по ее телу, успел полюбить ее душу. Она сделала для него больше, чем кто-либо на свете. И не мог он проклинать судьбу за то, что дала ему ее на такое короткое время.
Он уже не проклят. Он – человек, которого один раз в жизни благословили.
– Бекет... – Непослушными руками она разгладила на его плечах алый мундир. Заглянула в глаза. – Я люблю тебя.
Что-то в нем содрогнулось, точно слова застигли его врасплох. Он поцеловал ее со всей нежностью и страстью, на какие был способен.
– Моя сильфида, – прошептал он, почти не отрывая губ. Поцеловал еще раз и выпустил из объятий. – Солнце встает, Катье. – Ему хотелось сказать совсем другое. – Пора.
В замке было тихо и пусто. Катье ступила в проход за потайной дверью кухни. Он шел сзади с фонарем; бледный луч освещал ей дорогу. Бекету приходилось пригибаться в слишком узком пространстве лабиринта.
Коридор шел под уклон. Грубая деревянная обшивка стен вскоре сменилась отсыревшим камнем; Катье, отгоняя страх, вспоминала детские игры. Черные переходы манили направо, налево, разветвлялись она закрыла глаза, чтобы вызвать в памяти единственно верный путь. Дышать становилось все труднее, камни давили на нее и сверху, и с боков, но она сознавала, что это лишь причуды воображения.
И вдруг за ее спиной сгустилась какая-то сила, подобная забродившему вину, перегоняемому в крепкий бренди. Ей показалось, что по пятам следует голодный зверь, она услышала клацание клыков и поняла, что Бекет положил руку на эфес шпаги. Подавляя желание пойти быстрее, она временами останавливалась и напрягала слух.
Вскоре она действительно уловила вдали едва различимый звук и застыла на месте. Коридор сворачивал почти под прямым углом, но сюда, во мрак, все же проникали слабые отблески огня.
Она обернулась к Бекету и еле слышно прошептала:
– Там, за углом, пещера, огромная, как парадная зала Клода. – Она прищурилась, пытаясь разглядеть в полутьме его лицо. – Бекет...
Он прижал ее к себе в последний раз, на мгновение выпустив из себя боевой азарт. Поцеловал ее в волосы. Под этими сильными теплыми руками сердце Катье затрепетало, как испуганная птичка.
Она зажмурила глаза. Боже милостивый, как больно!
– Все слова...
– Нет! Нет, не говори ничего. Дай мне солгать самой себе. Оставь надежду, что ты вернешься ко мне.
– Я не могу идти наперекор судьбе, сильфида. – Он нежно погладил ее по щеке. – Моя прекрасная, благородная леди, расскажи обо мне своему сыну. Поведай, как своей любовью ты воскресила мертвеца к жизни.
Мгновение он боролся с собой, потом поцеловал и выдохнул ей в губы:
– Я люблю тебя!
Она втянула в себя его дыхание, как будто единым вдохом могла спасти, удержать на этом свете. Он отстранился и рукой в перчатке погладил ее волосы.
– Бекет... – слова душили ее.
– Я должен идти.
Из глубины пещеры донесся пронзительный женский визг. Лиз.
Ярость мгновенно отразилась на его лице. Он отодвинул Катье в сторону.
– Возвращайся к Ахерону, – приказал он. – Ради Бога, иди!
Она отступила на шаг. Он вытащил шпагу и длинными пружинистыми шагами двинулся ко входу в пещеру.
Эль-Мюзир стоял на другом конце ее, освещенный факелом, одетый в черные шелковые шаровары, с ятаганом в одной руке и веревкой в другой. Веревка была накинута на шею Лиз.
Голос Бекета гулко прозвучал под сводами пещеры:
– Мир устал от тебя, турок. Я тоже.
Эль-Мюзир уперся руками в бока; широкая мускулистая грудь нервно вздымалась.
– Добро пожаловать к своему господину, эзир. – Он дернул за веревку, подтянув к себе Лиз, и тут же пинком послал ее прямо в стену, – не ждал тебя так скоро. Видно, сестренке опять не терпелось выдать своего любовника.
– Уж не надеялся ли ты захватить меня врасплох? Наоборот, она выдала мне твои планы.
– Да? – Эль-Мюзир пнул ногой груду цепей у его ног. – А она сказала тебе, что я сохранил твои оковы?
Ненависть на миг ослепила Бекета. Он шагнул к Эль-Мюзиру. Но тут же остановился, заставив себя окинуть взглядом пещеру. В трещинах скал почти на равных промежутках пылали факелы. В камне были здесь и там вырублены небольшие уступы наподобие ступеней. И на одном из них, прямо над головой турка, стояла фляга в форме луковицы.
– Ну, иди же ко мне, мой эзир. Почувствуй в последний раз, что значит стоять на двух ногах.
Бекет почти незаметно переместил вес тела, готовясь к броску.
– Иди ты ко мне, турок.
Эль-Мюзир нахмурился. Черные глаза скользнули по фляге. Он поднял ятаган и коснулся ее острием.
– Ты за этим пришел, эзир? – засмеялся он. – Я могу тебе ее дать. Потом. Быть может, твой Кестер не мучился бы так долго, если б я дал ему это вместо кнута.
Глухое рычанье, словно предупреждающий об опасности клич хищника, вырвалось из груди Бекета.
Эль-Мюзир вновь засмеялся и пошел ему навстречу.
Катье смотрела из коридора, зажимая рот, чтобы не закричать. Сила противников искрилась и накаляла воздух, как в кузнице. Да нет, их даже нельзя назвать противниками. – Они приближались друг к другу, как два смертельных врага.
Стальной клинок схлестнулся с кривой саблей. От скрежета стали о сталь звенело и сотрясалось все тело Катье. Она и не заметила, что Лиз крадется к ней вдоль стены.
Бекета сжигала ненависть. Темная страсть закипала в крови, и биение ее было таким же ритмичным, как цокот копыт Ахерона по каменистой дороге.
Жажда мести направляла движения его плеч, рук, кисти, что орудовала шпагой. И даже на языке чувствовалась сладость неумолимого возмездия.
Бекет один за другим парировал удары турка. Вот острие шпаги задело за черный шелк. В ответ ятаган полоснул по его руке, взрезав алую шерсть.
– Ты ненавидишь меня, эзир. – Турок сверкнул глазами и отразил мощный удар Бекета; под сводами прошел волнообразный стон металла. Зловеще изогнутое лезвие мелькнуло в воздухе и срезало пуговицу с алого мундира. – Это хорошо. Вспомни брата.
Кестер! Бекет весь превратился в ярость. Годы темных грез о возмездии оказались сухими дровами, которые легко воспламенили его кровь и застлали глаза красным туманом.
Оружие Эль-Мюзира на миг замерло, потом со всей силой опустилось, чтобы разрубить его надвое. Бекет завертелся волчком, выбросил руку на всю длину, и шпага его столкнулась с ятаганом возле острия. Турок вцепился в ятаган обеими руками и вложил всю силу в новый удар, заставивший Бекета содрогнуться от напряжения.
Грозный рык огласил глубины пещеры. Бекет понял, что он исходит из его нутра. Мышцы отвердели, сдерживая, натиск ятагана, готового вонзиться в его сердце. Рык становился все громче, натужнее. Бекет чувствовал, что звенящее лезвие уже на волосок от его груди.
– Hur adam! – выдохнул он и отбросил турка. Эль-Мюзир пошатнулся.
Англичанин тряхнул головой, стараясь рассеять кровавый туман перед глазами. Враги разошлись, с трудом переводя дух и сцепившись взглядами. Дьявол усмехался.
Да, усмехался. Внезапно, как от прямого попадания пушечного ядра, Бекет осознал, что он бьется с турком точно так, как тот желает. Ненависть, а не умение направляет его шпагу. А ненависть оглупляет человека, превращает его в животное.
И он восстал против своих снов, против ярости. И встретил холодные черные глаза, что пытали его. Глаза дьявола, что искрились смехом, когда умирал Кестер.
Он человек, Торн, сказала ему Катье. Человек, а никакой не дьявол.
– Думаешь, тебе удастся одолеть своего господина? – насмешливо окликнул его Эль-Мюзир. – Скоро ты будешь сражаться уже в оковах. В темноте. Я прикажу тебя сечь, валять в пыли. И даже мечты о твоей фламандской сучке не поддержат тебя.
В глазах Бекета прояснилось. Он выпрямился. Полковник Бекет лорд Торн стал лицом к лицу с некогда всемогущим султаном Тимишоары. С врагом. С человеком.
– В ней твоя слабость, эзир.
Бекет поднял шпагу.
– В ней моя сила.
Блеск в глазах и усмешка Эль-Мюзира вдруг погасли.
– Нападай же! – зарычал он. – Что ты медлишь? Или трусость сковала твои члены? Ну, наступай!
Турок бросился к нему. Два лезвия вновь заскрежетали друг о друга. У Бекета почти онемела рука, но он отразил удар и молниеносным выпадом рассек плечо Эль-Мюзиру. Кровь выступила на темной коже.
– Пес! – Турок опять метнулся к нему.
Бекет вывернулся и отвел новый удар. От мундира отлетела еще одна пуговица.
Катье привалилась к стене, чувствуя, как сердце колотится где-то возле горла. В ушах звенели последние слова Бекета. Лиз подползла к ней с зажатым в руке пистолетом. Ужасные кровоподтеки изуродовали ее лицо.
– Прости меня, сестренка, – прохрипела она. Потом горько рассмеялась и тут же застонала, закашлялась, хватаясь за ребра. – Моя великая любовь отомстила мне, Катье. Я больше не испытываю... вожделения. Все... – Она скорчилась от боли. – О Константин, прости меня!
Катье потянулась к ней, чтобы утешить, приласкать, но сестра махнула на нее рукой.
– Прибереги слезы для своего англичанина. – Она выпрямилась и поглядела на пистолет у себя в руке. – Я возвращаюсь к мужу. Константин всегда меня примет, хоть какую... – Она зарыдала и прижала руку к животу. – Хоть какую... Все ложь, сестренка. С самого начала нас обвели вокруг пальца дешевыми уловками. Даже маленький Пьер... Петер...
Катье развернула ее к себе.
– Что Петер? Какие уловки?
Лиз отвела взгляд; ее карие глаза тупо уставились на дуло пистолета.
– Как просто, – пробормотала она и пальцем погладила затвор.
Катье выхватила пистолет из ее руки.
– Говори, какие уловки!
– У Петера нет никакой падучей, Катье. Для пламени Люцифера Онцелусу понадобилось больше золота, чем я могла достать. И он напоил Петера зельем, чтобы вызвать припадок.
Уловки!
– Он решил потрясти сундуки Сен-Бенуа. – Лиз отделилась от стены. – Нас обеих одурачили, сестренка. До твоего золота он добрался через сына, а до моего через... – Она осеклась, провела руками по телу, задержалась на животе. – Константин всегда меня примет, – повторила она и, шатаясь, побрела по коридору.
Уловки. Пистолет оттягивал ей руку. Затвор давил на большой палец. В глазах туманилось. Уловки. Ее маленький мальчик. Страх. Тревога. Разбитые мечты.
Катье взяла пистолет обеими руками и прицелилась.
Мундир Бекета был весь в лохмотьях, на руках – десяток неглубоких ран. Одна, кровоточащая – на груди, одна поперек лба. Красные полосы исчертили грудь и руки турка. Эль-Мюзир зарычал и снова отпрыгнул. Бекет преследовал его. Шпага и ятаган исполняли зловещий дуэт.
Катье, окаменев, глядела на них поверх ствола пистолета. Сцепившись эфесами, Бекет и Эль-Мюзир не сводили глаз друг с друга, и каждый напрягал свои мускулы против мышечной силы врага.
– Стреляй, сестренка! – прошипел турок и, воспользовавшись тем, что Бекет оглянулся, толкнул его в грудь.
Англичанин упал. Хохот раскатился под куполом пещеры, как безумное эхо.
– Вот видишь, эзир, куда тебе до твоего господина!
– Катье... – Ее имя со свистом выплеснулось у него из горла.
– Это уловки, Бекет! – кричала она, задыхаясь от ненависти к турку, – У Петера нет падучей! Это все уловки. – Пистолет дрогнул у нее в руке.
Эль-Мюзир проворно вскочил на нижний уступ, схватил флягу с Пламенем Люцифера и затряс ею перед собой. – Ну, стреляй, сестренка, а я вылью это на твоего англичанина. – Он подпрыгивал на неглубоком уступе. – Ты снова мой, эзир.
Камни сыпались со стены. Турок бросил в Беккета ятаган. Тот отбил его. Кривая сабля зазвенела на каменном полу. Эль-Мюзир засмеялся.
– Я долго буду благодарить сестренку за то, что отвлекла тебя, эзир. Ну, хочешь взглянуть? – Каким-то молитвенным жестом он выбросил вперед обе руки; в одной была зажата фляга. – Хочешь посмотреть, как я испробую...
Он поскользнулся на уступе и стал хвататься за воздух, пытаясь удержать равновесие.
Фляга вырвалась из рук и разбилась о каменный пол. Серебристая жидкость брызнула в волосы турка. В неистовстве он стряхивал ее с себя, но зацепил рукой факел. И вспыхнул.
– Айа-а-а! – Крик превращался в пронзительный визг по мере того, как пламя обволакивало его.
Бекет отскочил и прижал к себе Катье. Она не отрывала глаз от огненного столба, что плясал на обваливающемся уступе; рука с пистолетом застыла. Он вырвал его и выстрелил в сердце Эль-Мюзиру. Визг оборвался.
Бекет стоял неподвижно. С благословения Божьего он сдержал клятву, данную брату. Дьявол – человек – мертв.
А он жив.
Бекет выронил пистолет. Звуки, запахи, краски разом вернулись к нему.
Катье. Он вихрем обернулся, подхватил ее на руки и понесся по коридору, сгибаясь, прикрывая ее тело своим, следуя ее указующему шепоту. В потайную дверь струился дневной свет. Бекет влетел в кухню, пинком выбил дверь и вынес Катье наружу.
Держа свою ношу крепко-крепко, он закружил ее под ярким солнцем. Счастливый смех рвался у него изнутри.
– Моя сильфида! Моя родная, любимая Катье! – Он поставил ее на ноги, сжал ладонями ее лицо. – Победа! Тьме конец!
Она протянула руку и провела по его щеке, еще не веря, что все это правда. Он закрыл глаза и поцеловал ее ладонь.
– Останься со мной, Катье. Навсегда. – Он заглянул в огромные серые глаза и улыбнулся. – Моя сильфида. – Потом с нежностью поцеловал ее. – Моя жена.
– Бекет! – прошептала она. – О, мой англичанин. Навсегда.
На руках он понес ее к Ахерону. Мерин исчез.
– Наверно, Лиз... – начала Катье, но он заткнул ей рот новым поцелуем.
Она улыбнулась ему, и Бекет понял, что его любовь вечно будет новой и солнечной. Со смехом, от которого отвык за долгие годы, он снова закружил ее.
Потом посадил на коня и залюбовался ею.
– Любимая моя сильфида, ты не будешь возражать, если твой маленький золотоволосый рыцарь вырастет английским джентльменом?
Она погладила его по щеке и помотала головой, выразив в одном взгляде все переполнявшие ее чувства.
– Как я могу возражать, если он вырастет таким же сильным, добрым и честным, как его Полторн?
Он опять сорвал ее с коня и стал осыпать поцелуями.
– Я люблю тебя, Катье Ван Стаден де Сен-Бенуа. В тебе моя сила. Моя сила, Катье. Навсегда.
В последний раз поцеловав, он посадил ее в седло. Вскочил сзади, твердой рукой обвил ее талию, и они поскакали навстречу солнцу.