Кемден Патриция. Золотой плен

   Катье прожевала и проглотила кусочек, даже не почувствовав вкуса.
   – Но Петер...
   – Ваш сын? – Торн покосился на нее. – О нем можете не беспокоиться. Найал Элкот – лучший адъютант в английской армии. Он был бы уже капитаном, да у семьи нет денег, чтоб заплатить за производство в чин... Так вот, он позаботится о безопасности вашего Петера и, заметьте, намного лучше, чем вы.
   – Как у вас язык повернулся?! – взвилась она. – Я ему мать!
   – Не сомневаюсь. Но едва ли ваша святая материнская любовь уберегла бы его от тех разбойников, что напали на нас с вами.
   – Вы, полковник Торн, видно, не знаете, на что способна мать ради своего ребенка.
   Пальцы полковника потянулись к горлышку бутылки. Катье улыбнулась и, как послушная девочка, сложила руки на коленях.
   – Или, скажем, сестра-Сургуч от пробки с треском посыпался на солому.
   – Ваша сестра получит по заслугам, – сказал он и откупорил бутылку.
   – Но в чем она провинилась? – спросила Катье и слегка побледнела от внезапной догадки. – Вы были...
   – Любовниками? – закончил Торн, разливая в кружки темно-красное вино. Глаза его стали почти черными в тусклом свете фонаря и остановились на ней, отчего у нее вдруг засосало под ложечкой. – Нет, мадам. Такие женщины не в моем вкусе.
   Катье вспыхнула и пригубила вино, крепкое, обжигающее, как взгляд человека, сидящего напротив.
   – Ваша сестра замешана в гораздо более тяжких преступлениях, чем любовная измена.
   Катье вновь остро ощутила исходящую от собеседника опасность, словно у него внутри туго натянута пружина часового механизма.
   – А теперь, мадам, будьте добры сменить тему. Ваша сестра – неподходящий предмет для застольной беседы даже в столь непритязательной обстановке.
   – И какой же предмет вас устраивает? – вспылила Катье и подхватила юбку, чтобы встать.
   Он потянулся к ней, но она оказалась проворнее, вскочила, напоролась на железный крюк и, оцарапав плечо, вскрикнула от боли.
   – Говорите, полковник Торн, какая тема вам по душе? – не унималась она, пятясь от него и зажимая рукой царапину. – Ваша жена? Ваши дети? Ваши кони? – Она помотала головой, чувствуя, что не может унять дрожь.
   – Я не женат, мадам.
   Он переступил через ящик. Катье продолжала пятиться и раскачивать головой из стороны в сторону.
   – Й детей у меня нет.
   В отчаянии она забилась в пустое стойло.
   – А конь всего один, и с ним вы знакомы. – Он подошел к ней вплотную, тень от столба падала на его лицо. – Есть еще вопросы?
   – Нет. – Она прерывисто дышала. – Отойдите, что вам от меня нужно?
   – Может быть, поговорим о том, что мне от вас нужно? Она отступила еще на шаг. Солома скользила под ногами; Катье не удержалась на ногах и с криком упала на ворох свежей соломы, вдохнув ее пряный запах.
   В темноте она не могла разглядеть выражение его глаз. Отблеск фонаря сбоку чуть подсвечивал его лицо: мужественно очерченный подбородок, черные изогнутые брови над сверкающими глазами. От страха Катье была не в силах шевельнуться.
   Он опустился рядом с ней на колени, настойчиво сверля ее взглядом.
   – Или о том, что вам нужно от меня? Он неторопливо наклонил голову.
   – Что... Что вы делаете? – срывающимся шепотом пробормотала она.
   – В темнице люди умирали на моих глазах и от менее серьезных ран, – ответил он и приник губами к царапине у нее на плече.
   Катье задохнулась от влажного прикосновения к своей коже. Он слегка посасывал порез. Она закусила нижнюю губу, отвернулась, закрыла глаза. Ей хотелось бороться, хотелось чувствовать острую, отвлекающую боль. Но она не боролась. И не чувствовала боли. А только жаркие губы и влагу языка, зализывающего ее царапину.
   По телу разносился какой-то звон, точно оно замерзло и слишком быстро оттаивает. Губы Торна поднялись вверх, к шее, где пульсировала жилка, и на всем пути оставляли за собой парализующее тепло.
   – Полковник...
   – Мадам, – отозвался он с непонятной дрожью в голосе. – Ехать с вами в седле – такая сладкая мука. – Он лизнул языком тонкую кожу у нее за ухом. – Скажите «Торн»...
   Катье задохнулась, изогнула шею.
   – Отпустите меня.
   – Я вас не держу.
   Она повернула к нему голову. Его глаза были совсем близко.
   – Тор...
   Он впился ей в губы, запустил пальцы в волосы. Потом стал покрывать страстными поцелуями ее лицо.
   – Что вы со мной делаете? – простонал он.
   Господи, надо бежать от него как можно дальше! Надо отвлечься от напряженного ожидания, заставляющего кровь быстрее струиться по жилам. Но она так долго была одна. Так долго...
   – Вы не причините мне боли? – прошептала она.
   – Нет! – выдохнул он где-то возле ее губ. – О нет! Мучительно медленно он слился с нею в поцелуе.
   Потрогал языком нижнюю губу, втянул в себя ее свежее дыхание. Потом язык продвинулся внутрь ее рта, все глубже, жадно захватив в плен ее язык и заражая Катье этой жадностью.
   От ласковых, дразнящих движений сладкая нега растекалась по тайным уголкам ее тела. Они настойчиво призывали ее ответить на поцелуй. Катье неуверенно прошлась кончиком языка по внутренней поверхности его губ. Его стон отозвался в глубинах ее существа.
   Она положила руки ему на спину, погладила стальные мышцы, бугрившиеся под тонким полотном рубашки. В ней стремительно нарастало желание почувствовать на себе это большое сильное тело.
   Длинные пальцы скользнули по ее груди, по талии, на бедра. Она забылась в вихре незнакомых, неведомых ощущений, прижалась к нему, помимо своей воли отвечая на каждую ласку, готовая следовать за ним, куда бы он ее ни повел. В голове звучал какой-то вкрадчивый, неясный шепот, пугающий дерзкими обещаниями.
   Да, пугающий. О Боже! Она изогнулась, уперлась руками ему в грудь, стремясь освободиться от настойчивых губ.
   Он откинулся, перекатился на бок.
   – Нет! Не надо, пожалуйста!
   Она неловко скрючилась на соломе, обхватив руками колени и слегка покачиваясь из стороны в сторону.
   Бекет тоже сел и попытался глубокими вдохами успокоить гул в висках. Только что она казалась такой податливой, так горячо откликалась на его поцелуи, и он уже готов был испить сладкое вино ее женственности. Но вдруг ускользнула, оставив у него внутри звенящую пустоту.
   Он тряхнул головой, чтобы рассеялся туман. Господи Иисусе, ну и осел! Как он мог подпустить ее к себе! Как мог забыть, что она сестра убийцы и шлюхи! Подстилки Эль-Мюзира!
   Свет фонаря падал на ее золотистые рассыпавшиеся по плечам волосы. Она закрыла глаза.
   – Бог мой, как я могла вам довериться? Вы оторвали меня от сына, вы охотитесь за моей сестрой, точно она дикий зверь... – Она запнулась, слова душили ее. – Вы ведете себя как безумец. Неужто все англичане таковы?
   Он вскочил на ноги, склонился над ней, взял ее лицо в ладони.
   – Верно, мадам. – В его голосе звенела сталь. – Я и впрямь обезумел, забыв о том, что вы непременно попытаетесь испробовать на мне свои козни. Теперь я вижу, вы достойная ученица вашей сестры.
   Он почувствовал дрожь се тела и приготовился к тому, что она сейчас набросится на него, как в тот миг, когда он силой усадил ее на коня.
   Ему хотелось, чтобы она набросилась. Что-то притягивало его к ней, сжигая усталость, заживляя полученные в сражении раны. Он вспомнил, как в седле прижимал к себе это тело; другая бы начала визжать или упала в обморок, а она только упрямо отодвигалась от него – невероятно!
   Он ощущал под пальцами гладкую кожу у нее на висках. На этот раз она не стала с ним бороться.
   – Отпустите меня. – Голос звучал почти спокойно. Серые глаза смотрели не мигая. Она положила руку на его запястье, сильно сжала ее и повторила: – Отпустите меня.
   Конечно, сила в руках женская, по сравнению с ним – ничто. А вот сила воли... Тут есть чему удивляться. Он отпустил ее и повернулся к ней спиной.
   – Вы хитрей, чем я предполагал. Но больше вам меня не обморочить. Я ничего не забываю.
   Усталость вновь навалилась на него всей тяжестью; долгий и трудный день отзывался жуткой ломотой в костях. Он сходил за мундиром и шпагой, кинул мундир на солому рядом с ней и задул фонарь.
   Катье стало страшно в неожиданно наступившей тьме. Торн улегся поперек стойла, подгреб солому себе под голову, рядом положил шпагу.
   Он услышал в глубине стойла шуршание соломы: мадам де Сен-Бенуа накрылась его мундиром и устроилась на ночлег. В темноте его пальцы нащупали эфес, отлитый из лучшего толедского серебра. Шпага верно служила ему все семь лет проклятой войны. Но какое оружие защитит его от того, что он увидел в глазах этой женщины? Своей стойкостью она, пожалуй, может с ним потягаться.

Глава V

   Бледный тяжелый свет запоздалой зари проник в амбар. Катье проснулась, но не открыла глаз – лень. У дневного света ужасная привычка все превращать в реальность. Не хочется прислушиваться к доносящимся снаружи звукам: к стуку деревянного ведра о камень колодца, к плеску воды, конскому ржанию и ответному мужскому голосу. Но свет все равно пробивается сквозь сомкнутые веки и разгоняет дымку сна, заставляя вспомнить.
   Трое всадников в алых мундирах... Петер не с ней... безумная ночная скачка... оружие, нацеленное в сердце солдата... горячие и требовательные мужские губы...
   Она широко распахнула глаза. Сбросила укрывающий ее мундир. Как она могла!.. Рука потянулась к порезу на плече. Этот взгляд в тусклом свете фонаря путает ей все мысли.
   От стыда Катье закусила губу. Он был так близко, а мог стать еще ближе. Она ходила по краю пропасти и сорвалась.
   Глаза вновь закрылись. Как страшно покидать спасительное уединение амбара! Душа не на месте, как после коротких супружеских визитов Филиппа. Однажды, когда из этого смятения родился мучительный шепот, сулящий что-то неведомое, Катье попросила мужа остаться... Но он лишь посмеялся над ней.
   А теперь от одних поцелуев шепот вернулся. Торн заставил его звучать все громче, так что она сумела расслышать слова: Останься у него в объятиях – и ты познаешь то, заманчивое, непонятное...
   Спала она беспокойно, сон все время прерывали навязчивые думы. Что, если тихонько проскользнуть мимо него в темноте и положиться на судьбу? Но стоило ей шевельнуться, мерное дыхание полковника нарушалось: он и во сне был начеку.
   Она поднялась и подошла к двери, отряхивая солому с платья. Это движение помогло ей обрести уверенность в себе.
   Англичанин стоял у колодца, раздетый до пояса, и обливался из ведра. Бесподобно вылепленный торс казался бронзовым в сером утреннем свете. Она увидела свежие шрамы на руках, на спине и один, ужасный, на боку. А под ними...
   Вся грудь и спина располосованы белыми рубцами, самый большой проходит прямо над сердцем. Бож! Боже мой!– безмолвно выкрикнула она. Его били кнутом!
   У нее перехватило дыхание. Бальзамом из бузины, валерианы, подорожника она смогла бы залечить вчерашние раны, но никакого умения не хватит, чтоб вытравить старые, наверняка затронувшие не только тело, но и душу.
   – Царапины, мадам. В бою без них не обходится. Солнце наконец пробилось сквозь тучи, и капли в его темных волосах вспыхнули, точно алмазы.
   Глаза их встретились и долго не могли расстаться. Он отвернулся первым. Катье вдруг осознала, что ее руки снова непроизвольно тянутся к нему, готовые исцелить истерзанное тело. Она смутилась и опустила их.
   Он скрутил волосы, выжимая влагу, и его лицо предстало ей в профиль. Высокие скулы, чуть впалые щеки, прямой нос, твердые очертания подбородка. Небольшие морщинки у глаз она разглядела еще вчера, в свете фонаря. У других они появляются от частого смеха, но этого англичанина она не могла представить себе смеющимся.
   От неловкости ей не пришло ничего на ум, кроме чопорного приветствия:
   – Bon matin^[1], полковник.
   – Bon matin, мадам.
   Он спустил ведро в колодец, вновь наполнил его, поставил на каменный приступок.
   – Не хотите умыться?
   Он натянул рубашку, оставив ее незастегнутой. Подошел, взялся за притолоку над головой Катье, и лицо оказалось совсем близко.
   – Поторопитесь с вашим утренним туалетом, мадам. Мне ждать некогда. – Чуть отстранив ее, он скрылся в амбаре.
   Напряжение внутри сразу отпустило. Броситься бы в поля и бежать, бежать отсюда куда глаза глядят. Не будь дурой! – одернула она себя, вспомнив о мертвой женщине. Одиночество не всегда ведет к безопасности. Будь у нее лошадь – еще туда-сюда, а так она уязвима, словно черный заяц на снегу. Вот уж в Лессине... Катье улыбнулась своим мыслям.
   При виде холодной воды ее охватил озноб. По утрам она привыкла обливаться теплой. Неужели это было только вчера? Что, если ее маленькому Петеру тоже придется на рассвете умываться студеной водой?
   Она опустила в ведро платок и стала обтирать им лицо и шею. Украдкой оглянувшись на дверь амбара, засунула мокрую ткань под вырез платья.
   – Вы готовы? – Англичанин стоял в дверях уже одетый и одной рукой держал за повод вороного. – Я хочу добраться до Самбры, прежде чем стемнеет.
   Катье вытащила из-за корсажа платок и приказала себе не краснеть.
   – Не могу же я за минуту привести себя в порядок! – возразила она. – Мне еще надо причесаться... Да и платье зашить.
   Бекет неторопливо сдвинул брови, глядя на локоны, выбившиеся из ее прически.
   – Вы нарочно тянете время.
   – Нет, я...
   В глазах Катье вспыхнул страх, когда руки Торна потянулись к ее волосам. Он быстро вытащил все шпильки, ощущая рассыпающиеся под пальцами шелковистые волны.
   – Вот. – Он подал ей шпильки. – Только прошу вас поскорее. Самый простой узел сойдет.
   Ледяную пелену страха в серых глазах мгновенно растопил гнев.
   – Как прикажете, полковник. – Она выхватила шпильки, отвернулась и мигом скрутила волосы в пучок на затылке.
   Он с трудом отвел взгляд от изящных изгибов ее шеи и плеч. Черт бы побрал эти дамские штучки! Сперва наклонилась над колодцем, закрыла глаза и стала обтирать грудь мокрым платком, а теперь обыкновенное скручивание волос превратила в какое-то соблазнительное действо!
   Она подтянула разодранный рукав. Вспомнив сладостный вкус ее кожи и крови, Торн почувствовал совсем неуместную тяжесть между ног. Презрение к собственной слабости жалило как змея. Нечего было ее целовать, поддаваться предательскому желанию!
   – Все, мадам. – Он пнул ногой ведро.
   Она вздрогнула от внезапного грохота и плеска воды и не успела собраться с духом, как он подхватил ее и без лишней куртуазности забросил в седло.
   Потом натянул перчатки, вскочил сзади и шенкелями послал коня.
   – Стойте! – опомнилась она. – Моя накидка!
   – Привязана к седлу. – Он сжал ее талию и усадил поудобнее, не обратив внимания на протестующие возгласы. – Берегите силы, мадам, путь неблизкий.
   Алые мундиры. Десятки алых мундиров. Катье покрепче вцепилась в конскую гриву. Одни тянутся на север, другие на юг. Одни порванные, пропыленные, другие новенькие, с иголочки, еще не обстрелянные, но явно предвкушающие радость грядущих побед.
   Все издалека почтительно приветствуют Торна, снимают шляпы, а когда переводят глаза на нее, восхищение сменяет дерзкая насмешка. От этих взглядов у Катье горели щеки.
   – Я думала... – Она запнулась, пытаясь справиться с неловкостью. – Я думала, Лессин в руках французов.
   – И они так думали, – ответил полковник. – Но ошиблись. – (Она почувствовала, как напряглась рука у нее на талии, и отодвинулась, насколько можно.) – Вижу, вы разочарованы, мадам. Надеялись, что вам удастся сбежать? Не повторяйте чужих ошибок. Слишком многое поставлено на карту.
   Она промолчала. Неужели все ее планы рухнут?
   Ахерон спускался с холма в широкую долину. Дорогу окаймляли ухоженные поля овса и льна; невдалеке озаренный солнцем сверкал Лессин. Полковник послал коня в Галоп.
   – Отчего такая спешка? – спросила Катье, подпрыгивая в седле.
   – Именно так британская конница мчится в бой, – с гордостью отозвался Торн. – От одного вида кавалерийского полка в алых мундирах целые вражеские бригады обращаются в бегство.
   – Но мы же едем не на бой, – возразила Катье, испытывая желание поскорей освободиться от этой железной хватки. На миг она даже посочувствовала врагам Торна.
   – Кто сказал, что не на бой?
   Она подняла голову и встретилась с его решительным, немигающим взглядом.
   – Не понимаю. Ведь вы уже заняли Лессин?
   – Да. И всю долину Мааса до ворот Намюра, – подтвердил он.
   – А Серфонтен?.. – Катье безотчетно схватилась за лацканы его мундира. – Скажите, моя сестра в опасности?
   Он ответил не сразу, но взгляда не отвел.
   – Торн!
   – Ваша сестра... в смертельной опасности.
   Пришла очередь Катье замолчать. Она нервно облизала губы.
   – Надо думать, смертельная опасность исходит от вас? Он не ответил.
   Катье выпустила его мундир.
   – Но из-за чего? За что вы ее преследуете? – стиснув руки, она заметила, что кружево на одном рукаве разорвалось и болтается. Надо будет оторвать его совсем. – Чем она вам так насолила?
   – Я потрясен, мадам. Другой бы на моем месте в самом деле поверил, что вам ничего не известно.
   – Так оно и есть! – (Будь ты проклят!) – Я хочу знать, Торн! Неужели я даже этого не заслуживаю?
   Цепкие пальцы схватили ее сзади за шею.
   – Вы, мадам, заслуживаете участи вашей сестры, хотя, возможно, правосудие учтет факт вашей бескорыстной помощи.
   – Английское правосудие на меня не распространяется.
   Она горделиво передернула плечами; никакая сила не заставит ее теперь прислониться к его груди.
   – Не английское, а мое.
   Бекету страшно хотелось снова привлечь к себе эти мягкие формы. Пригрозив ей, он ожидал, что она станет ахать и охать или попробует подольститься, а она спорит и гордо отстраняется. Вон как сверкают в глазах серебристые искорки! А губы... О Господи Иисусе!
   Один поцелуй, думал он, один долгий засасывающий поцелуй – и колючие глаза подернутся мечтательной дымкой. Сдавить ее в объятиях и посмотреть, достанет ли у нее сил сопротивляться.
   Черт побери, да не будь же таким дураком! Опять забыл, чья она сестра? Спору нет, она красива, а мужская кровь не водица. Но если не остеречься, она высосет из тебя всю кровь по капле.
   Острота этого желания тревожила Торна. Где же его хваленая выдержка? Будь он проклят, если позволит золотоволосой вдове француза выбить у него почву из-под ног.
   Нoleadam, Holeolmiyan, твердил он про себя, сжимая кулаки. А что толку!.. Он и так проклят.
   Лессин бурлил точно в базарный день. Главная улица с ее зданиями древних гильдий и островерхой церковью вся украшена цветами и лентами – так встречает союзников мирное население. И недаром: ведь если французы грабили, то союзники платят. Потому на всех улицах вытянулись ряды с товарами, припрятанными от французских мародеров.
   Мимо них с гиканьем промчался отряд гусар. Катье проводила его глазами. Ее отец тоже служил в гусарском полку. Так неужто ее, дочь своего отца, представительницу славного рода Ван Стаденов, по древности не уступающего самой Фландрии, остановят какие-то англичане?
   Нет, она вырвется от полковника именно здесь, в Лессине, доберется до Серфонтена и предупредит Лиз.
   Правда, она не рассчитывала встретить тут столько англичан, пруссаков, голландцев, австрияков... И каждый из них подчинится приказу Торна...
   На площади толпился народ. Полковник пустил Ахерона шагом. Катье решила держаться начеку и ловить момент. Но она привыкла к строгим порядкам крепостного города Ауденарде, и от этой суматохи у нее закружилась голова. Торговые ряды наползали один на другой; две кумушки чуть было не подрались из-за места, третья держала за рога отчаянно блеющего козла, рядом краснокожий пекарь с пеной у рта защищал свой неприглядный товар: кто посмел сказать, что он подмешивает квасцы в муку?!
   Торн свернул на узкую улочку. Стены домов сотрясались от дикого гвалта. Глаза Катье перебегали от дверей к окнам в надежде отыскать лазейку. Но нет – двери заперты, а окна слишком высоко от земли. А вон и главная площадь – и тут солдаты!
   – Эй, Торн! – окликнул чей-то голос.
   Дородный англичанин, тоже полковник, в мундире, богато расшитом золотыми позументами, направил к ним своего коня прямо через толпу. По пути шуганул кого-то, осмелившегося высказать недовольство.
   – Вот дьяволы! – пробормотал он, подъезжая к Торну.
   Тот невозмутимо кивнул ему.
   Толстяк покосился на Катье; его белесые брови удивленно приподнялись, и он даже присвистнул сквозь зубы.
   – Ну и красотка! Может, у нее сестра есть?
   Катье вздрогнула. Торн сжал кулаки. И даже Ахерон, словно почуяв раздражение хозяина, выпустил пар из ноздрей.
   – Да я так, для красного словца. Не изображай из себя Юпитера, старина.
   – Это жена рыцаря Коммерси, а я ее сопровождаю, поскольку битва спутала ей все планы.
   – Вот оно что! – ухмыльнулся англичанин. – Какого такого рыцаря?
   – Не твое дело.
   – Все бы тебе за шпагу хвататься. Уж и спросить нельзя!
   Конь Коммерси заплясал на месте; всадник едва удержал его.
   – Больно ты горяч, Торн. Говорят, ты со своим отрядом целый фланг французской конницы опрокинул. Эх, жаль я не видал! А мы тут, понимаешь, вешаем всяких людишек. У Бергхейка оказалось довольно много приспешников. Казалось бы, какой резон Брабанту защищать Фландрию, а вот поди ж ты! – Полковник скосил глаза на Катье. – Черт побери, что за красотка! – Он развернул коня и, рассыпая проклятия, стал прокладывать себе дорогу сквозь толпу.
   Торн двинулся в противоположную сторону, объезжая площадь по краю.
   – Кто это – Бергхейк? – спросила Катье.
   – Будто не знаете! – отрезал он.
   Белобрысый фламандец сплюнул прямо под копыта Ахерону.
   – Verrader! – рявкнул он. Изменница!
   Катье побелела как полотно. Вот кем считают ее земляки! Но глаза ее пристально следили за белобрысым. Тот поравнялся с человеком в синем рабочем переднике, что стоял сложа руки перед лавкой золотых дел мастера. Потянув его за рукав, белобрысый кивнул на Катье. Ремесленник нахмурился, кивнул и тут же скрылся в дверях лавки.
   Надо запомнить это место. Все-таки там свои, фламандцы, они помогут ей.
   – И все же, кто такой Бергхейк? – повторила она свой вопрос, надеясь, что он не заметит ее явного интереса к лавке.
   – Фламандский граф, выступивший на стороне французов. Вы, мадам, без сомнения, принимали его у себя в замке.
   – Даже если и так, что с того?
   Она повернулась к нему. Взгляд полковника был устремлен на дверь лавки. По спине у нее пробежал холодок. Догадался!
   Он в упор взглянул на нее.
   – Что с того? Несколько дней назад Бергхейк сдал армии Людовика Гейт и Брюгге.
   Резкие звуки привлекли ее внимание. Чуть позади, слева от коня, человек в синем переднике стучал палкой по стоящему у его ног ведерку для раствора. Ахерон выгнул шею. Торн обеими руками ухватился за поводья и вполголоса выругался.
   Перед глазами у нее плыл туман. Катье, глубоко вдохнув для храбрости, спрыгнула с лошади.
   Больно ушибла пятки, пошатнулась. Яростно рыча, Торн разворачивал Ахерона. Она бросилась прочь, уже не думая о лавке: только бы скрыться от него. Камни мостовой скользили под ногами. Сзади дробно цокали подковы.
   Толпа сомкнулась за ней, приветствуя ее, словно победительницу потешных состязаний. Катье боялась, что он, как тот полковник, станет расчищать себе путь копытами боевого коня. Задыхаясь она расталкивала людей.
   – Пропустите!
   – Мадам! – кричал ей вслед Торн.
   Она свернула за угол, начала петлять по улицам, точно ткацкий челнок. Где же та лавка? Надо найти ее и попросить у фламандцев лошадь.
   Очутившись наконец в пустынном проулке, она позволила себе отдышаться. Прислонилась к стене пекарни – запах свежего хлеба живо напомнил то последнее утро в Сен-Бенуа. В ушах стоял гул, а ей все еще чудилось, что это цокот копыт по булыжнику.
   Дверь пекарни распахнулась, и оттуда вылетел коренастый английский пехотинец, вытирая о мундир засаленные руки. Вдоль всего лица тянулся багровый шрам: видно, он с кем-то крепко повздорил.
   Увидев Катье, солдат опешил, но тут же разобрался что к чему и ощупал ее всю дерзким взглядом.
   Катье во все глаза смотрела на него, не зная, что делать, где искать проклятую Лавку.
   – Ого, какая пташка ко мне залетела! – Наглая ухмылка пехотинца сделалась еще шире. Пальцы его потянулись к гульфику. – Видно, прослышала, что у меня вот тут кой-чего для тебя есть? Все пташки слетаются к Нику. – Он шагнул к ней. – У-у-у, забодаю!
   Катье растерянно оглянулась. Ей недоставало чего-то знакомого, привычного. Она сердито тряхнула головой, поняв, что не хватает той уверенности, которую вселяло прикосновение сильной мужской руки к ее телу.
   – Оставьте меня, – сказала она, усилием воли убирая из голоса дрожь. – Там, за углом один человек... он вам голову проломит.
   Солдат хитро прищурился.
   – Человек, говоришь? Так ведь ты сбежала! Видал я, как ты спрыгнула с его коняги. А может, наоборот, я тебя от него спасу? Попомни мои слова, еще благодарить будешь старину Ника.
   – За благодарностью дело не станет! – прозвенели в воздухе слова, сопровождаемые скрежетом шпаги о ножны.
   Солдат вздрогнул и обернулся. В конце проулка стоял Торн. У Катье подкосились ноги.
   – Святые угодники! – воскликнул пехотинец. – Так она ваша! – Он вытянул перед собой грязные ладони. – Ей-богу, ваша милость, я ее пальцем не тронул! Вот чем хотите побожусь!