Кендал Джулия. Портреты

   – Простите, что я снова вмешиваюсь, но я подумала, что вы будете рады узнать, где Гастон. Наверное, его тетя вам звонила и беспокоилась. Я понимаю, это очень нехорошо, что он не слушается, но...
   Месье Клабортин резко оборвал меня:
   – Его тетя умерла, мадемуазель.
   У меня закружилась голова, я ощутила во рту горечь.
   – Ж-жозефина... у-умерла?
   Месье Клабортин кивнул.
   – Ее нашли сегодня в ее квартире. Мы сами только узнали. Позвонили из полиции. Из Ниццы.
   – Да, – произнесла я растерянно, – а... как она умерла?
   – Сломала позвоночник. Вчера вечером оступилась и упала с лестницы. А Гастон, что, видел? Он, может, потому убежал?
   Я не могла говорить, и только отдаленно, как сквозь стену, до меня доносились всхлипыванья мадам.
   – 3начит, он видел? – не унимался месье.
   – Нет, – я с трудом сглотнула слюну, из всех сил стараясь взять себя в руки. – Нет. Он не знает.
   Месье Клабортин потер лоб.
   – И то хорошо. Не дай Бог ребенку увидеть такое.
   – А как... как это выяснилось?
   – Полицейские сообщили, что ее сегодня днем нашел месье Лейтон.
   Я обмерла.
   – Что?
   – Мы тоже ужасно удивились, но, знаете, он, оказывается, страшно беспокоился, где Гастон. Я позвоню сказать...
   – Нет! – Я вскочила на ноги. – Нет. Прошу вас – подождите. Я вам еще не все сказала.
   – Мадемуазель, – медленно произнес месье Клабортин, – я ничего не понимаю.
   – Я тоже, месье. Но думаю, может быть, вы и ваша жена поможете разобраться. Гастон вчера подслушал разговор, который очень его огорчил. Потому он и убежал. У Жозефины был мужчина, и они ссорились. Гастон мало что понял, но речь шла о ее прошлом, и о том, что она когда-то солгала этому человеку. Быть может, вы что-то знаете, ну хоть приблизительно?
   – Моп Dieп!– Мадам побледнела и схватила мужа за руку.
   Я внимательно за ними наблюдала. Видимо, им была известна правда.
   Месье Клабортин, облизав губы, спросил:
   – А что еще он услышал, мадемуазель?
   – Ничего, что бы могло хоть что-то прояснить. Я думала, это удастся вам. Возможно, все это и не имело отношения к тому, что случилось потом. Но Гастон сказал мне, что они оба кричали, и что мужчина был очень зол.
   В комнате стало совсем тихо, тишина была до того плотной, что казалось, ее можно резать ножом. Наконец, я услышала, как месье шумно вздохнул, но мадам не дала ему заговорить.
   – Нет, Жан-Пьер! – голосу нее стал визгливым и тонким.
   Муж сурово посмотрел на нее.
   – Мадемуазель Вентворт должна знать, Фредерика.
   – Но Жозефина... она не хотела!
   В это мгновенье я, вероятно, так крепко сжала руки, что позже заметила на тыльных сторонах своих ладоней глубокие следы ногтей.
   Месье Клабортин снова вздохнул.
   – Мы должны успокоить мадемуазель Вентворт. – Он посмотрел на меня. – Это секрет, которого мы много лет не раскрывали. Мы никогда не думали, что все выплывет наружу.
   – Прошу вас, вы можете мне доверять. – Я знаю. Гастон не наш ребенок, мадемуазель.
   – Что? – вот уж этого я никак не ожидала. – Его матерью была Жозефина.
   – Жозефина была матерью Гастона?
   – Да, мадемуазель. Она была молодая, глупая и одинокая, уехала в Англию, и мы несколько лет ничего о ней не слышали, пока с ней не стряслось беды. У нас своих детей не было, и мы решили взять Гастона, когда она поняла, что не сможет сама его вырастить. Мы как раз переезжали в Сен-Виктор, и никто бы все равно не узнал. Гастон был еще слишком маленький, чтобы помнить.
   – Это был ужасный позор для моей сестры – родить ребенка без мужа, – прошептала мадам. – Она посылала нам деньги каждый месяц и приезжала, когда могла. У нее в Ницце был свой магазин одежды, понимаете, и ей было не просто выбраться. Но она любила Гастона.
   – Да, конечно. Но месье... может быть, Жозефина все же говорила, кто был отцом ребенка?
   – Сначала нет, – ответил он безразлично, – да никто и не спрашивал. Она осталась одна, вот и все, и вернулась домой. Разве будешь расспрашивать, если человек в беде?
   – Да. – В голове у меня была сплошная каша. Все мои домыслы оказались пустыми. Но месье снова меня удивил.
   – Не так давно Жозефина начала беспокоиться, и мы узнали кое-что новое. Она сказала, что забрала ребенка и уехала, когда отец, – его звали Джон Эдисон, стал ей угрожать. Он не собирался на ней жениться, понимаете, но очень хотел отобрать у нее мальчика. Так что она удрала, не сказав ему, куда едет. И она боялась, что он с ней что-нибудь сделает, если найдет.
   – Думаешь, это он, Жан-Пьер?
   – А кому еще? Понимаете, мадемуазель, она перепугалась, когда вы нарисовали Гастона. Она думала, он увидит портрет и узнает мальчика. До нее дошло, что у вас выставка в Англии и что вы рисовали нашу деревню и Гастона. Вот она и решила, что он может приехать и забрать парнишку.
   – Да, да. Понимаю. – И все же это была сплошная бессмыслица. Что-то здесь по-прежнему отдавало враньем. Жозефина не сказала им, что была замешана в краже. И они пришли к выводу, который напрашивался сам собой, – отец Гастона приедет и заберет его. Впрочем, он действительно вполне мог так поступить, и мне было лучше не разубеждать их, пока я не смогу сама во всем разобраться. Но было и более срочное дело. – Гастон сказал, что тот человек хотел забрать его с собой, ну, когда он убежал. Он подумал, что этот кажется, вы сказали Джон Эдисон? Он думает, Эдисон понял, что он подслушивал. Тут все не так просто. Эдисон, возможно, будет продолжать искать своего сына. Он вполне может узнать, где вы живете. Судя по всему, он не особенно приятная личность, и будет ужасно, если он официально заявит свои права на Гастона, теперь, когда Жозефина умерла.
   – Но мадемуазель, – в отчаянье обратилась ко мне мадам Клабортин, – что же мы-то можем сделать?
   – Я думаю, Гастону лучше всего уехать на некоторое время, пока все не уладится.
   – Да... это имело бы смысл. Но куда же он может поехать, мадемуазель? У нас больше никого нет...
   – Я заберу его, заберу с собой в Англию. Отцу не придет в голову искать его там.
   – Ой, мадемуазель, вы столько делаете для нашего Гастона!
   – Я думаю, он с удовольствием со мной поедет, а я буду только рада.
   – Вы так добры, – мадам зажала мою руку между своими пухлыми ладонями. – С ним иногда не просто, но вас он очень любит. Мы никогда не хотели, чтобы вы решили, что мы плохо к вам относимся. Но вы должны понять, что нам ничего не оставалось, мы не имели права голоса.
   – Да, я прекрасно понимаю. Я просто огорчалась, что он не может заниматься. Я вам уже говорила, что он необычайно талантлив.
   – А этот месье Лейтон? – спросил месье Клабортин.
   – Месье Лейтон? – растерянно повторила я. – А что?
   – Вы говорили, он критик? Он что, поехал к Жозефине из-за Гастона?
   – А, вы об этом, ну да. Он поехал поговорить с ней о... о Гастоне. Он, знаете, очень известный человек и считает, что можно попробовать как-то организовать обучение Гастона в художественной школе, может быть, получить стипендию. Очень важно, что мальчик начал учиться рано. Месье Лейтон с моих слов понял, что по-настоящему возражала против этого одна Жозефина. – Я лукавила и знала об этом, но была готова на все, лишь бы выгородить Макса – по крайней мере, сейчас. Несмотря на веские улики, я не могла найти в себе мужества выдать Макса полиции. По крайней мере, пока.
   – Ну да, – кивнул месье, – мы так и подумали. Что ж, теперь, когда бедняжки Жозефины нету, может быть, это и получится. Мы-то понимаем, что Гастону тут не очень хорошо и что он достоин большего, чем мы можем ему дать. Но сейчас нас волнует и другое. Мадемуазель, как вам кажется, а могло быть, что это не несчастный случай?
   – Честно говоря, не знаю. Если полиция не нашла никаких доказательств и никого не подозревает, то почему мы должны сомневаться? Возможно, Жозефину так огорчил разговор, что она проявила неосторожность. Но я вот что хотела сказать вам, месье. Если Гастона действительно необходимо защитить от его отца, то никто не должен знать, где он. Никто, понимаете? Даже месье Лейтон.
   – И полиция?
   – Вы можете сообщить им все, что услышали от меня, что Гастон убежал, пока еще ничего не случилось, а вернулся домой только что и ни о чем не подозревает. Ну а говорить ли, что Эдисон его отец – решать вам. Собственно все может остаться по-старому и секрета Жозефины никто не узнает. Если кто-то спросит, где Гастон, вы можете сказать, что он уехал со мной на специальные занятия.
   – Да, – согласился месье Клабортин, начиная понимать.
   – Значит договорились. Я обещаю давать вам знать обо всем.
   Я быстро записала адрес, не веря, что они дали согласие, и, благословляя Джона Эдисона, поторопилась назад к Гастону, прихватив наспех уложенный чемодан с его вещами.
   Как ни странно, я обнаружила, что он крепко спит, свернувшись калачиком на перине, словно птенчик в уютном гнездышке. Я не была уверена, что он вообще спал прошлой ночью, и присела рядом с ним, потому что мне было жаль его будить, и к тому же надо было самой успокоиться.
   Я закрыла лицо руками, чувствуя, что слезы начинают жечь мне глаза. Но у меня было мало времени. Придется поплакать потом, когда Гастон будет в безопасности. Вполне возможно, что он, сам того не подозревая, стал свидетелем убийства, и не дай Бог ему из-за этого пострадать.
   Я понимала, что веду себя непоследовательно. Я скрыла то, что произошло между Жозефиной и Максом, и я же увозила Гастона от опасности, причем тоже исходящей от Макса. Моя совесть играла со мной в ужасную игру, но я сейчас плохо соображала и не собиралась выдавать Макса до тех пор, пока ко мне не вернется способность трезво мыслить, независимо от того, прав он или виноват.
   Гастон, слегка потянувшись, устроился поудобнее под одеялом, а я пошла к маленькому чердачному окошку, посмотрела сквозь него на холодные, голубоватые звезды, все пытаясь выстроить в стройный ряд те события, что произошли в последние дни, но у меня ничего не получалось.
   Я осторожно поцеловала Гастона, чтобы разбудить его.
   – Мадемуазель? – он моргнул и сразу сел.
   – Послушай внимательно, малыш. Я поговорила с твоими родителями и все им объяснила.
   – И что они сказали, мадемуазель? Мне не надо возвращаться к себе?
   – Нет. Они все поняли, и мы договорились, что будет неплохо, если ты ненадолго уедешь со мной.
   – Уеду? Но куда, мадемуазель? – он протер глаза.
   – Я хочу взять тебя с собой в Англию. Я думаю, будет лучше, если какое-то время мы не будем видеться с Максом, во всяком случае, пока я не узнаю, какое он имеет отношение ко всей этой истории.
   – В Англию? – Гастон теперь окончательно проснулся. – Ох, мадемуазель, как здорово! Я побаивался, что месье вернется. Я знаю, я не должен был подслушивать, а потом я удрал, и он, наверное, понял, что я все слышал.
   – Я знаю, Гастон, но ты больше не беспокойся. А теперь поторопись. Нам лучше уехать поскорей. Я только соберу кое-что, захвачу немного еды, и мы поедем.
   – Спасибо, мадемуазель. Я так и знал, что вы меня спасете.
 
   Даже теперь дорогу в Англию я вижу сквозь туман. Это было подсознательное стремление поскорее очутиться как можно дальше от Макса. Остаток ночи Гастон проспал на заднем сиденье, а я останавливалась только для того, чтобы заправиться. В серые предрассветные часы мы миновали Париж, очень быстро добрались до Кале, и на пароме, к счастью, нашлось место для машины. Я немного вздремнула, пока мы переправлялись, и, когда открыла глаза в Дувре, мне показалось, что они полны песка, но надо было ехать дальше. Гастон пересел ко мне вперед и почти не разговаривал. Время от времени, увидав за окном что-то, что его интересовало, он задавал вопросы, но больше ни разу не спросил, почему мы с такой скоростью несемся по шоссе. Мы снова говорили по-английски, и это был хороший признак, – видимо, Гастон окончательно пришел в себя.
   Как назло, почти возле самого Лондона я проколола колесо, но мне удалось быстро сменить покрышку, и к двум часам дня, проехав Стэмфорд, я свернула на длинную подъездную дорожку, которая вела к Вудбридж-Мэнор, уповая на то, что Пег будет дома.
   К счастью, так и оказалось. Она подрезала розовый куст перед домом и, заслышав шум приближающейся машины, выпрямилась, уронила ножницы и изумленно посмотрела на нас.
   – Клэр! Господи, что такое...
   Она не договорила, увидев, что из машины вылез измученный и очень бледный Гастон, и, как всегда, мгновенно сориентировалась.
   – Входите-ка побыстрей. Поговорим в доме, у вас обоих усталый вид.
   – Спасибо, Пег. А это, кстати, Гастон. Гастон – моя сестра, мадам Гамильтон.
   – Здравствуй, Гастон. Рада тебя видеть, – она приветливо улыбнулась ему.
   – Bonjour, мадам, – произнес Гастон, вежливо пожимая ей руку, а затем снова крепко цепляясь за мою.
   Пег накормила нас сандвичами, не задавая лишних вопросов, и сказала Гастону, что она счастлива наконец познакомиться с ним и что мы молодцы, что выбрались их навестить. Я стала уговаривать мальчика поспать, и, судя по тому, что он не очень возражал, ему это было необходимо. Я посидела возле него, пока он засыпал, и затем снова спустилась в кухню.
   – Садись, Клэр. – Пег пододвинула мне стул. – Ребята вернутся только к ужину, так что нам никто не помешает. Рассказывай, что случилось.
   У меня было достаточно времени все обдумать, пока мы ехали, и я выложила ей все, начиная с моего последнего посещения Джорджа и разговора с Клабортинами. Я решила не скрывать от нее ничего, что касалось и моих отношений с Максом, и теперь Пег знала столько же, сколько я сама.
   – Я рассказала тебе все. Остается только вместе заполнить белые пятна.
   – Клэр, какой ужас. Значит, если я правильно понимаю, Макс все же убил Дэвида Бэнкрофта, скрыл Рембрандта, и во все это неведомо как оказалась замешана Жозефина?
   – Вероятно, да. Это единственный вывод, который можно сделать из того, что слышал Гастон.
   – А как насчет этого Эдисона? Тебе не кажется, что он ни при чем? Его, по-моему, было просто удобно сюда приплести.
   – Я понимаю. Бедняга, возможно, сидит себе в Англии и ни о чем не подозревает. Могу себе представить, что с ним будет, если Клабортины вдруг решат привлечь его к ответственности.
   Пег помолчала, лицо ее стало очень серьезным, и она сказала:
   – Прости меня, Клэр, но я должна тебя об этом спросить. Ты скрываешь Макса от полиции?
   – Скрываю? Нет, конечно нет! – Я почувствовала, что краснею, и опустила глаза.
   – В таком случае, почему тебя радует, что ты узнала, кто настоящий отец Гастона? Ты полагаешь, что таким образом обеспечиваешь Максу отличное алиби?
   – Ой, Пег, послушай, мы же не знаем наверняка, что Жозефину убил Макс. Полиция считает, что это несчастный случай.
   – Я понимаю. Нам неизвестно, что именно Макс свернул ей шею, хотя Гастон и слышал, как он ей угрожал, и видел, как он чуть дух из нее не вытряхнул!
   Я тяжело вздохнула.
   – Ну ладно, допустим, я все это знаю, и это просто ужасно, но я слишком хорошо знаю Макса. Он вполне мог выйти из себя, но я ни за что не поверю, что он способен убить! Не верю, и все тут!
   – Клэр, – тихо сказала Пег, – Жозефина умерла.
   – Знаю, – ответила я.
   – Ладно, давай оставим в покое Макса и попробуем еще раз как следует во всем разобраться. Слушай, помоги-ка мне почистить картошку. Сегодня у моей помощницы выходной, и мне пора готовить ужин. – Она протянула мне маленький острый ножичек, и мы, встав рядом у раковины, приступили к делу. Почему-то, когда наши руки принялись за работу, разговаривать стало легче.
   – Жозефина, как мне кажется, много знала, – начала я, разрезая очищенную картофелину на четвертинки и опуская их в холодную воду.
   – Во всяком случае достаточно, чтобы ее в конце концов убили, – суховато заметила Пег. – Думаю, мы вполне можем предположить, что она в то время была в Англии и ее что-то связывало с Максом.
   – Вообще... мне приходило в голову, что они могли быть любовниками, и потому она знала так много, – мне ужасно неприятно просто произнести эту фразу вслух.
   Пег, напротив, вовсе не казалась смущенной.
   – Вполне вероятно, особенно если она как раз тогда выпутывалась из своей истории с Эдисоном. Ведь ты говорила, что она упоминала о своей доле. Предположим, они действовали на пару, инсценируя исчезновение картины. Что бы там ни было, он должен был как следует с ней расплатиться. Не исключено, что Бэнкрофту все стало известно, и он принялся шантажировать Макса. Макс убил его, возможно, при содействии Жозефины, а может, и без нее.
   – Нет, все равно тут что-то не так. Во-первых, София почему-то с радостью подставила его. И потом эта фотография. Что это? Обычная небрежность со стороны Макса оставить ее на теле Бэнкрофта? Он очень сообразителен, Пег, и не мог он совершить подобной оплошности.
   – Может, у него просто не было времени проверить, что у того в карманах? Он же не знал, что у Бэнкрофта есть эта фотография.
   – Но послушай, если он был виновен, почему он сидел спокойно дожидаясь, чтобы его арестовали!
   – А он, наверное, не догадался, что все сопоставят. Придумал, что картина исчезла из его дома. И если тебе от этого легче, то его не имеют права допрашивать вторично по тому же поводу.
   – Спасибо и на том, – произнесла я с горечью. – Послушай, Пег, прости, я знаю, что ты хочешь мне помочь, но, сколько я ни размышляю об этом, я все равно никак не могу поверить.
   Сестра посмотрела на меня с сочувствием.
   – Я бы думала совершенно так же, если бы это был Льюис, Я прекрасно тебя понимаю, Клэр, честное слово. Ты же любишь Макса. Но возможно, если мы переворошим все еще раз, то ты найдешь то, что ищешь.
   – Все дело в том, что я сама не знаю, что ищу, но только это так или иначе связано с Жозефиной.
   – Да, вернемся к Жозефине, – спокойно сказала Пег, выбрасывая последние картофельные очистки в мусорное ведро и ставя на огонь воду. – Она тогда исчезла из виду. Допустим, удрала, когда Максу предъявили обвинение, подумав, что дело дойдет и до нее. Она могла считать, что он будет осужден. Во всяком случае, этим может объясниться ее бегство во Францию. Макс не смог ее найти и бросил этим заниматься, но, увидев портрет, который ты делала, понял, где она. Он пришел в ярость, кинулся за ней и дальше случилось то, о чем мы знаем.
   – Погоди минутку. А как насчет того, что Жозефина рассказала Клабортинам? Она говорила им, что уехала из Англии с Гастоном, потому что опасалась, что отец начнет его искать. При чем тут это?
   – Прекрасно. Она просто не сказала, что беспокоится еще и о том, что заодно с Джоном Эдисоном ее найдет и Макс Лейтон. Откровенно говоря, я думаю, она использовала его существование как удобный предлог, чтобы скрыть свою связь с Максом. Ты не думаешь, что Макс мог увидеть на твоей выставке что-то, что могло подсказать ему, где ее искать?
   – Не представляю, что это могло быть. Правда, он сразу спросил, где я делала этот цикл.
   – Именно это я и хотела знать. Ты говоришь, он приходил к Джорджу, чтобы узнать твой адрес. Почему он не спросил его сразу у тебя?
   Я ответила, стыдясь собственной глупости:
   – Я ему не сказала. Сама не знаю, почему. Из гордости.
   Как ни странно, Пег рассмеялась.
   – Так, ну что ж, по крайней мере хоть в чем-то есть ясность. Ты думаешь, у него уже тогда возникли подозрения?
   – Пег, ей-Богу, не знаю, поверь. Я могу поклясться, что в Сен-Виктор он приехал ради меня, – так невозможно притворяться, – и лишь увидев портрет Жозефины, сошел с ума. Тьфу ты, черт, мы ходим по замкнутому кругу.
   Я больше не могла обсуждать все это. Да собственно и не видела особого смысла. Наши домыслы ограничились только тем, что мы с легкостью припаяли Максу два убийства.
   – Хорошо, – мягко сказала Пег, видя мое отчаянье, – хватит, лучше выпей-ка чаю.
   И она поставила передо мной чашку свежезаваренного чудесного напитка «Эрл Грей», отличное английское средство от всех неприятностей. – Я все-таки хотела бы понять еще одно – почему Макс говорил, что хочет отобрать у Жозефины Гастона?
   – А-а, это. Он знал, что я о нем беспокоюсь, что Гастон не любит тетю и ему будет у нее плохо. Он, наверное, подумал, что, пригрозив ей, заставит ее отправить мальчика назад в Сен-Виктор. Не думаю, что он хотел навредить ему. Но Гастон сам себя выдал.
   – Да, и в итоге мы имеем труп, предположительно еще одно убийство, свидетеля и твое бегство сюда, в Вудбридж.
   – Я-то все равно не верю, но если все же Макс убил Жозефину, то кому-то из них – ему или Гастону – придется за это поплатиться, и я бы себе не простила, если бы это оказался Гастон. Я не могла рисковать, понимаешь, Пег?
   – Конечно. Ты правильно сделала, что приехала. Я не знаю, что тебе посоветовать, я не хочу притворяться. Это грязное и запутанное дело, но ты, по-моему, пока вела себя разумно. Надо посоветоваться с Льюисом. А пока допивай чай и поспи немного. Я присмотрю за Гастоном, если он проснется, и разбужу тебя к ужину.
   Я только тупо кивнула в ответ.
   – Пег, Гастон не знает ничего, кроме того, что он услышал. Не говори ему о Жозефине, ладно? Я сама ему скажу, но потом, попозже.
   – Разумеется, не буду. Иди, иди. Не беспокойся о Гастоне.
   Я ушла, успокоенная тем, что мне есть на кого положиться, точно так же как раньше Гастон положился на меня.
 
   Я заснула мертвым сном, и когда Пег постучала в мою дверь, уже стемнело. Глядя, как она задергивает шторы, я медленно приходила в себя. Она улыбнулась мне и включила лампу .
   – Ты выглядишь получше. У тебя есть время принять ванну, если хочешь. Льюис дома, и я ему все объяснила. Он готов поднять на ноги Скотланд-Ярд, но хочет сперва сам с тобой поговорить.
   – А где Гастон? – спросила я садясь.
   – Играет с Хьюго и Кристофером. Не волнуйся, Клэр. Дети быстро все забывают, и, насколько я поняла из того, что он рассказал ребятам, – для него это не более чем приключение.
   – Слава Богу, если так. Он молчал всю дорогу, и я не знала, что творится у него в голове.
   – Не торопи его, он сам тебе все объяснит. Полотенце в ванной, ужинать будем через час.
   Я долго с удовольствием лежала в ванной, мозги мои окончательно прояснились, и, спускаясь вниз, я уже почти что чувствовала себя человеком, во всяком случае, если не душой, то телом. Душа моя по-прежнему была не на месте, и я всячески старалась оправдать Макса. Но, вопреки моему желанию, что бы я ни говорила, я рыла ему все более и более глубокую яму. Я, которая согласилась выйти за него замуж и поклялась, что никогда не предам его. А теперь оказалось, что все повторяется и, если этот кошмар окажется правдой, я буду вынуждена выдать Макса полиции. Даже мысль об этом была просто непереносима.
   Льюис был крайне со мной любезен и ни словом ни о чем не обмолвился. Он был гостеприимен, как будто я приехала предупредив заранее, а не вломилась в дом, прихватив с собой целую кучу неприятностей. Гастон прибежал вместе с близнецами. Он уже вполне нормально выглядел и был очень веселый. Он сразу подлетел ко мне.
   – Мадемуазель, наконец-то вы проснулись! Вы даже не представляете, я был в форте, это такой дом среди деревьев, и оттуда все видно!
   Его перебили Хъюго и Кристофер, которые повисли на мне, и следующие пятнадцать минут в комнате стоял галдеж, сквозь который можно было с трудом разобрать, чем они только что занимались и что я молодец, что приехала с Гастоном. Гастон заявил, что он полностью присоединяется к последнему утверждению, хотя считает, что я вообще всегда поступаю очень разумно. С тем мы отправились ужинать.
   Расположившись вокруг огромного елизаветинского стола, дети опять загалдели. Сегодня почему-то всем хотелось говорить сразу, шум стоял непередаваемый, и это напоминало мне о времени, когда мы сами были маленькими. Гастон, правда, вел себя потише, он не привык к подобной обстановке, и его рука тихонько протянулась к моей, я сжала его ладошку, и мы оба прислушивались к общей болтовне, радуясь, что на нас не обращают внимания.
   Потом мальчики отправились в ванную, где Хьюго и Кристофер предложили новому другу свои игрушки для купания, – в основном военные корабли. Гастон признался, что ему не хочется, чтобы я уходила, когда он будет спать, но в остальном чувствовал себя, кажется, неплохо. Он с удовольствием визжал и плескался, придумав замечательную игру и атакуя врага – свою собственную ногу, пластмассовым орудием. Но в конце концов я уложила его и, присев на край кровати, подоткнула под него одеяло.
   – Все нормально, малыш?
   – Да, мадемуазель. Мне здесь нравится. Хьюго и Кристофер – хорошие ребята. Мне бы хотелось, чтобы у меня был брат-близнец.
   – Боюсь, тебе придется помечтать о чем-то другом, Гастон. – Я улыбнулась и взъерошила ему еще не просохшие волосы.
   – Ну... ну тогда просто брат?
   – Сомневаюсь, малыш. Придумай что-нибудь попроще.
   Он с минуту помолчал.
   – Может быть, лошадка? 3автра я буду кататься верхом, мы уже ходили в конюшню. Там столько лошадей! И такие красивые.
   – Лошадь? Вот это возможно. Я погашу свет, а ты помечтай, договорились? Как ты себя чувствуешь? Тебя ничего не беспокоит?
   – Нет... А вас, мадемуазель?
   – Немного, Гастон. Но ничего страшного, все поправимо.
   – Хьюго и Кристофер сказали, что мы завтра придумаем план сражения.
   – Правда? – Я с усилием улыбнулась. – Может быть, ты и меня потом посвятишь?
   – Конечно. Но сейчас я хочу спать. Не волнуйтесь, мадемуазель. Вы меня спасли, а теперь я о вас позабочусь. Я знаю, что вам грустно из-за месье Макса, но, я думаю, вам будет лучше, когда вы узнаете правду.
   – Я надеюсь, Гастон. Спокойной ночи, мой маленький. – Я поцеловала его, и он поглубже зарылся в мягкое одеяло.