Страница:
— Да, это верно. Похоже на то, что нам с тобой придется хорошенько потрудиться, не так ли?
Она осторожно высвободила себя и поднялась на ноги, отвернувшись от Прескотта в то время, как он поправлял свою одежду.
— Не делай этого со мной, Люсинда, — сказал он, следуя за ней к окну. — Не делай этого с нами.
— Не делать что?
— Не уходи от меня, когда я говорю о нашем будущем и о наших детях. У нас будут дети, и ты это прекрасно знаешь. Мы не можем продолжать заниматься любовью и не сделать их.
— Да, я это знаю.
— Тогда что беспокоит тебя?
Она покачала головой.
— Я думаю, как все это грустно.
— Я не вижу ничего грустного в том, если у женщины и мужчины, которые любят друг друга, появится ребенок. Так и было задумано нашим Творцом.
Когда она повернулась к нему лицом, слезы сверкали на ее глазах.
— Они будут незаконнорожденными, Прескотт, так же, как и я.
— Только если ты позволишь им быть незаконнорожденными. Я мог бы дать им свое имя, и ты знаешь это, но у тебя в голове засела упрямая мысль, что… Черт, это не важно. У них будет мое имя.
— Ты усыновишь их?
— Усыновлю? Настоящий отец не может усыновить своих собственных детей. В тот же момент, когда они родятся, я покрещу их в баптистской церкви как Трефаро.
— Они будут Трефаро в любом случае.
— Да, хорошо, но ты знаешь, что я имею в виду. Я прослежу, чтобы мое имя было записано как имя отца в местных учетных журналах, или в церковно-приходских книгах, или в любого рода записях, которые вы ведете здесь в Англии.
— И тебе не будет стыдно — ведь все узнают, что ты являешься отцом незаконнорожденных детей?
— Стыдно? Если ты будешь их матерью, мне не будет стыдно ни за одного ребенка, который у нас когда-либо родится. Я люблю тебя, черт побери, разве ты себе этого еще не уяснила?
— Я знаю, и я тоже люблю тебя. Но факт остается…
— Чепуха! — он схватил ее руки и крепко сжал их в своих ладонях. — Я, Прескотт, беру тебя, Люсинду, себе в жены. Я клянусь любить и заботиться о тебе с этого дня навеки, в богатстве и бедности, в болезни и в здоровье, покуда смерть не разлучит нас.
— Что ты говоришь?
— То же самое, что сейчас скажешь ты.
— Прескотт! — она попыталась высвободить свои руки из его ладоней, но он только сжал их еще сильнее.
— Скажи эти слова, Люсинда.
— Но…
— Если ты любишь меня, ты произнесешь их.
«Обет верности», — подумала она. Хотя их союз и не будет законным в глазах Короны и Церкви, друг перед другом они будут мужем и женой. И если он не мог стать для нее ничем большим, то пусть будет так.
— Я, Люсинда, беру тебя, Прескотта, себе в мужья. Клянусь любить и заботиться о тебе…
— Клянусь любить и заботиться о тебе с этого дня навеки…
— Покуда смерть не разлучит нас.
— Да, Прескотт. Покуда смерть не разлучит нас.
— Я отрекаюсь от всех других, кто приходил до тебя и кто может прийти после.
— Я тоже. Тебе следует знать это и не спрашивая. Для меня есть только ты. И никогда не будет никого другого, кроме тебя.
— И куда пойду я, ты пойдешь со мной.
Она нахмурилась.
— По-моему, этой части не было в традиционных клятвах, не так ли?
— А это вовсе и не традиционное бракосочетание, но я знаю, что это записано где-то в Библии. Скажи это.
— Куда ты пойдешь, я пойду с тобой.
— Хорошая девочка. А что обычно следует дальше?
— Я точно не знаю. Уже прошло много лет с тех пор, как я в последний раз присутствовала на свадебной церемонии. Но мне кажется, что сейчас мы должны обменяться кольцами.
— Ах да, кольца. Но у меня сейчас на себе нет кольца.
— А мне оно и не нужно.
— Мне совершенно безразлично, нужно тебе оно или нет, но я куплю тебе кольцо.
— Только, пожалуйста, ничего сверхъестественного.
— Тебе повезет, если мне удастся приобрести какое-нибудь простенькое колечко, от которого однако у тебя не позеленеет палец.
Люсинда рассмеялась, довольная, что он никогда не теряет чувства юмора. И она была рада, что к ней вернулась и ее собственная способность смеяться. С Прескоттом она не могла оставаться серьезной слишком долго.
— Мне не хотелось бы быть нескромным, но, ведь ты понимаешь, что в этот момент церемонии жениху следует поцеловать свою невесту.
— Я ничего не имею против…
Он заключил ее в объятия своих сильных рук и наклонил голову, скрепив их тайный от света союз таким страстным поцелуем, каким еще никогда раньше не целовал ее.
Глава 19
Глава 20
Она осторожно высвободила себя и поднялась на ноги, отвернувшись от Прескотта в то время, как он поправлял свою одежду.
— Не делай этого со мной, Люсинда, — сказал он, следуя за ней к окну. — Не делай этого с нами.
— Не делать что?
— Не уходи от меня, когда я говорю о нашем будущем и о наших детях. У нас будут дети, и ты это прекрасно знаешь. Мы не можем продолжать заниматься любовью и не сделать их.
— Да, я это знаю.
— Тогда что беспокоит тебя?
Она покачала головой.
— Я думаю, как все это грустно.
— Я не вижу ничего грустного в том, если у женщины и мужчины, которые любят друг друга, появится ребенок. Так и было задумано нашим Творцом.
Когда она повернулась к нему лицом, слезы сверкали на ее глазах.
— Они будут незаконнорожденными, Прескотт, так же, как и я.
— Только если ты позволишь им быть незаконнорожденными. Я мог бы дать им свое имя, и ты знаешь это, но у тебя в голове засела упрямая мысль, что… Черт, это не важно. У них будет мое имя.
— Ты усыновишь их?
— Усыновлю? Настоящий отец не может усыновить своих собственных детей. В тот же момент, когда они родятся, я покрещу их в баптистской церкви как Трефаро.
— Они будут Трефаро в любом случае.
— Да, хорошо, но ты знаешь, что я имею в виду. Я прослежу, чтобы мое имя было записано как имя отца в местных учетных журналах, или в церковно-приходских книгах, или в любого рода записях, которые вы ведете здесь в Англии.
— И тебе не будет стыдно — ведь все узнают, что ты являешься отцом незаконнорожденных детей?
— Стыдно? Если ты будешь их матерью, мне не будет стыдно ни за одного ребенка, который у нас когда-либо родится. Я люблю тебя, черт побери, разве ты себе этого еще не уяснила?
— Я знаю, и я тоже люблю тебя. Но факт остается…
— Чепуха! — он схватил ее руки и крепко сжал их в своих ладонях. — Я, Прескотт, беру тебя, Люсинду, себе в жены. Я клянусь любить и заботиться о тебе с этого дня навеки, в богатстве и бедности, в болезни и в здоровье, покуда смерть не разлучит нас.
— Что ты говоришь?
— То же самое, что сейчас скажешь ты.
— Прескотт! — она попыталась высвободить свои руки из его ладоней, но он только сжал их еще сильнее.
— Скажи эти слова, Люсинда.
— Но…
— Если ты любишь меня, ты произнесешь их.
«Обет верности», — подумала она. Хотя их союз и не будет законным в глазах Короны и Церкви, друг перед другом они будут мужем и женой. И если он не мог стать для нее ничем большим, то пусть будет так.
— Я, Люсинда, беру тебя, Прескотта, себе в мужья. Клянусь любить и заботиться о тебе…
— Клянусь любить и заботиться о тебе с этого дня навеки…
— Покуда смерть не разлучит нас.
— Да, Прескотт. Покуда смерть не разлучит нас.
— Я отрекаюсь от всех других, кто приходил до тебя и кто может прийти после.
— Я тоже. Тебе следует знать это и не спрашивая. Для меня есть только ты. И никогда не будет никого другого, кроме тебя.
— И куда пойду я, ты пойдешь со мной.
Она нахмурилась.
— По-моему, этой части не было в традиционных клятвах, не так ли?
— А это вовсе и не традиционное бракосочетание, но я знаю, что это записано где-то в Библии. Скажи это.
— Куда ты пойдешь, я пойду с тобой.
— Хорошая девочка. А что обычно следует дальше?
— Я точно не знаю. Уже прошло много лет с тех пор, как я в последний раз присутствовала на свадебной церемонии. Но мне кажется, что сейчас мы должны обменяться кольцами.
— Ах да, кольца. Но у меня сейчас на себе нет кольца.
— А мне оно и не нужно.
— Мне совершенно безразлично, нужно тебе оно или нет, но я куплю тебе кольцо.
— Только, пожалуйста, ничего сверхъестественного.
— Тебе повезет, если мне удастся приобрести какое-нибудь простенькое колечко, от которого однако у тебя не позеленеет палец.
Люсинда рассмеялась, довольная, что он никогда не теряет чувства юмора. И она была рада, что к ней вернулась и ее собственная способность смеяться. С Прескоттом она не могла оставаться серьезной слишком долго.
— Мне не хотелось бы быть нескромным, но, ведь ты понимаешь, что в этот момент церемонии жениху следует поцеловать свою невесту.
— Я ничего не имею против…
Он заключил ее в объятия своих сильных рук и наклонил голову, скрепив их тайный от света союз таким страстным поцелуем, каким еще никогда раньше не целовал ее.
Глава 19
Спустя пять дней, утром третьего июня, шериф Пенхалиган наконец привез в Рейвенс Лэйер судью Ченоуэфа. Хотя Прескотт ожидал этих джентльменов уже более недели, он был ничуть не больше подготовлен к их прибытию, чем к приезду Кандервудов. Правда, в отличие от родственников, он принял их с большой радостью.
— Признаюсь, я ничего не понимаю в судействе, ваша честь, но мне очень хочется, чтобы вы вынесли свое решение как можно скорее, чтобы избавиться от этого куска свиного дерьма, находящегося в моей темнице.
— Все своим чередом, милорд. Все сделаем должным образом.
Судья Ченоуэф, обладая внушительными размерами, с трудом уселся на обитый кожей стул в библиотеке замка.
— Шериф Пенхалиган рассказал мне о тех событиях, которые привели к заключению вами в темницу э-э…
— Эмерсона, — подсказал Пенхалиган. — Гарика Эмерсона.
— А, да, Эмерсона. Насколько я понял, вы обвиняете его в том, что он украл большую сумму денег, принадлежащую вам, и что он избил свою жену до смерти?
— Да, ваша, честь. Только деньги принадлежали Рейвенс Лэйеру, а не мне. И он избил Анну Эмерсон, свою жену.
— До смерти, это верно?
— В общем-то, она умерла не сразу. Она жила еще достаточно долго, смогла даже родить, правда уже мертвого ребенка, а потом скончалась.
— Вы были свидетелем избиения Эмерсоном своей жены?
— Нет, сэр, не был. Я видел только синяки и кровяные подтеки на ее теле, которые были последствием этого избиения. Если это чем-то поможет, моя кузина Люсинда может подтвердить. Она принимала у нее роды и тоже видела их. У Анны родился маленький мальчик. Вы хотите, чтобы я послал за кузиной, и она пришла бы и подтвердила это?
— Нет-нет, — сказал Ченоуэф. — Мы должны в любом случае ограждать слабый пол от подобных ужасов. Да, действительно очень грустно, что некоторые мужчины совершенно не владеют собой и проявляют подобную жестокость.
— Похоже на то, что Эмерсон — один из них. Вот почему я держу его запертым в темнице все это время. Я боюсь, что он может причинить вред своим дочерям.
Ченоуэф свирепо посмотрел на Пенхалигана.
— Так у этого человека есть еще дети? Почему вы не проинформировали меня об этом?!
Шериф замялся, подыскивая нужные слова.
— Я… я не думал что…
— То, что вы не думаете, это вполне заметно, — и обратившись к Прескотту, судья спросил:
— Где сейчас дети и сколько их?
— Детей трое, и сейчас они находятся наверху в детской. Моя кузина заботится о них. Я тоже иногда занимаюсь с ними, когда находится свободное время.
Ченоуэф покачал головой.
— Плохо дело. Бедные дети скорее всего попадут в дом для сирот. Если, конечно, не найдутся их бабушки, дедушки, тети или дяди, которые согласятся позаботиться о них.
— Не беспокойтесь об этом, ваша честь. Я собираюсь удочерить всех трех девочек.
— Вы, милорд?
— Ну да, если можно. Ведь в Англии не существует закона против удочерения осиротевших детей, не так ли?
— Нет, но, милорд, ведь эти дети не совсем еще сироты, не правда ли? Их отец до сих пор еще жив, и по английским законам он несет ответственность за воспитание.
— Нет, это я по закону хочу заботиться о них. Я взял на себя эту ответственность в тот же день, когда привел к себе в замок. Я не хочу, чтобы у них было что-либо общее с Эмерсоном или у него с ними. Им лучше даже не вспоминать о существовании этого комка человеческой слизи.
— Милорд, я прекрасно понимаю, что у вас только благие намерения. Но я должен напомнить, что вы — неженатый мужчина.
С точки зрения Прескотта их союз с Люсиндой ничуть не отличался от брака, заключенного в церкви и с одобрения государства, но он сомневался, что судья примет это обстоятельство в расчет, даже если узнает о нем.
— Вам не нужно напоминать мне об этом.
— Для холостого мужчины, у которого нет планов завести жену в ближайшем будущем, удочерить трех маленьких девочек и попытаться вырастить их в одиночку — это… это… просто неслыханное дело, милорд.
— Хорошо, возможно это неслыханно. Но ведь это законно?
Ченоуэф на мгновение задумался.
— Нет, я сказал бы, что этот вопрос больше касается морали, чем закона, милорд.
— Так я не могу удочерить их, вы мне это пытаетесь сказать?
— Вашей светлости будет ужасно трудно добиться одобрения этого удочерения у королевы. Вот это я знаю наверняка.
— Хорошо, хорошо, — он вспомнил, что Люсинда говорила то же самое. Жаль только, что он не придал тогда ее словам достаточного значения. — Тогда как насчет того, если я стану их опекуном?
— Надо думать, это будет более приемлемо, милорд.
— А Эмерсон, их отец… Могу я устроить так, чтобы он не мог видеть их, не мог быть рядом с ними… причинять им боль, если ему вдруг захочется ударить кого-нибудь меньше и слабее его?
— Но, милорд, он ведь их отец. А отцы имеют определенные права там, где речь заходит о благополучии их детей.
— Я знаю, но именно в этом состоит проблема. У человека, подобного ему, не должно быть никаких прав вообще.
— Если Вашей светлости удастся уговорить его на это…
— Да, я поговорю с ним, — сказал Прескотт, решительно кивнув головой. Он без особых раздумий мог найти как минимум дюжину способов, чтобы заставить Эмерсона законно отдать ему на воспитание девочек.
Сначала он попытается предложить деньги, хотя их было не слишком много. Ну а если это не поможет, тогда он пустит в дело кулаки. Он сделает все, что в его силах. И чем скорее девочек отдадут ему, тем лучше для них, тем защищеннее они будут от Эмерсона.
— Ну, а если я все-таки стану их опекуном?
— Тогда мистер Эмерсон не сможет и близко. подойти к ним без разрешения Вашей светлости. Фактически он прекратит свою существование отец этих детей.
— Хорошо, именно это я и хотел услышать.
Предположив, что их разговор исчерпал себя, Прескотт подошел к судье, чтобы пожать ему руку.
— Я рад, что вы заехали ко мне.
«Даже несмотря на то, что вам, черт возьми, понадобился почти целый месяц, чтобы добраться сюда», — добавил он про себя.
— У меня в замке сейчас гостят родственники, и я буду очень польщен, если вы соизволите остаться и поужинаете с нами. Мне кажется, вы непременно должны согласиться, учитывая, какой длинный путь вам пришлось преодолеть, чтобы добраться сюда.
— Пожалуй, я приму ваше предложение и останусь на ужин, — сказал Ченоуэф, — после того, как мы разберемся с самым неприятным делом.
— Я думал, что мы уже это сделали.
— Нет, милорд. Мы только начали. Нам еще предстоит обсудить вопрос незаконного заключения вами в темницу мистера Эмерсона.
— Незаконного?
— Да, милорд, незаконного. У вас не было ни прав, ни полномочий самовольно лишать свободы кого бы то ни было.
— Но ведь у Пенхалигана нет тюрьмы, в которую можно было бы поместить жалкий зад Эмерсона.
— Да, это мне сказали, — Ченоуэф одарил шерифа еще одним недоброжелательным взглядом, и Пенхалиган опустил голову, уставившись в пол от смущения. — И все же факт остается фактом. Милорд, вы устроили самосуд, а Корона с большим осуждением относится к подобным действиям.
— Но послушайте, я не стал бы устраивать самосуд, будь уверен, что Пенхалиган не позволит Эмерсону улизнуть из города до суда. Но и позволить, чтобы он посадил его под домашний арест, я не мог. Вам следует увидеть дом Эмерсона, ваша честь. Это самый большой и прекрасный дом во всей деревне. Даже Рейвенс Лэйер в подметки ему не годится. Но это вовсе не удивительно, учитывая, что все в нем было куплено на деньги, прикарманенные Эмерсоном в Рейвенс Лэйере, либо украдено прямо из замка.
— Вы можете представить какие-нибудь доказательства своим обвинениям?
— Конечно могу. Дайте мне несколько минут на то, чтобы я смог собрать все книги, записи в которых подделал Эмерсон. Там вы найдете все доказательства.
— Шериф, вы видели те документы, на которые ссылается его светлость?
— Э-э…
— Неважно, — сказал Ченоуэф, нетерпеливо вздохнув. — Если бы местная полиция оказывала большую помощь в ситуациях, подобных этой, моя работа требовала бы от меня гораздо меньших усилий. Но так как дела обстоят иначе, мне понадобится некоторое время, чтобы просмотреть ваши документы и вынести решение по вашим обвинениям.
— Работайте так долго, как считаете нужным. Меня вовсе не обременит подержать этого прохвоста у себя в темнице еще немного.
— Вы очень великодушны, милорд. Я признателен за ваше приглашение, которое покорно принимаю.
Прескотт удивленно посмотрел на судью.
— Приглашение?
— Поселиться здесь, в вашем замке, пока я не вынесу свое окончательное решение.
— Поселиться? — Прескотт никак не мог припомнить того, чтобы он предлагал Ченоуэфу действительно поселиться в Рейвенс Лзйере. Но так как судья был единственным человеком, который. обладал необходимыми полномочиями и мог посадить Эмерсона за решетку на долгое время, и раз уж ему так понравился замок, как Прескотт мог отказать?
— Конечно, — сказал Прескотт. — Позвольте мне только сходить и отдать распоряжения моей экономке приготовить комнату для вас. Ведь, я так понимаю, вам понадобится комната?
— Естественно. Если, конечно, это не доставит вам излишних беспокойств.
— О, нет. Это мне ничего не стоит. С вашего позволения я отлучусь на минуту.
Прескотт вышел из библиотеки и пошел по холлу, направляясь к кухне и размышляя, где, черт побери, можно будет поселить этого дородного судью? Каждая спальня в доме была уже занята Кандервудами. Он никак не мог поселить его в детской, а то девочки, возможно, примут его за новую игрушку или что-то в этом роде. Чердачные комнаты тоже не подойдут, даже несмотря на то, что там было достаточно места, чтобы поселить добрый десяток людей. А уж о комнатах для прислуги не могло быть и речи. Может так случиться, что Эсмеральда, совершая одну из своих ночных прогулок, наткнется на него, закричит, что ее насилуют, и напугает до смерти. А Прескот-ту в настоящее время нужен был живой судья, а не мертвый.
— Прямо хоть в темницу вместе с Эмерсоном! — тихо сказал он.
— Прошу прощения, милорд?
Он резко повернулся и увидел Харгривса, закрывающего подвальную дверь позади себя. Пре-скотту показалось странным, что лицо камердинера покраснело.
— О, я просто подумал вслух, вот и все.
— О госте Вашей светлости в темнице?
— Да. Как он там поживает?
— Злодей настолько здоров, насколько можно ожидать при подобных условиях содержания и питания.
— Подлый негодяй, не так ли?
— Э-э, Ваша светлость обладает даром всегда находить самые точные определения.
— А?
— Да, он действительно подлый негодяй.
— Я всегда знал это. Ему еще не удалось вырвать цепи из стен?
— Он все еще пытается, милорд, но мы счастливы вам сообщить, что пока безуспешно.
— Хорошо. К тому времени, когда мы с судьей закончим разбираться с его делом, Эмерсон сильно пожалеет о каждом никеле, принадлежащем Рейвенс Лэйеру, который он прикарманил, а еще больше о том, что поднял руку на свою бедную жену, теперь уже покойную.
— С судьей, милорд?
— Да, с судьей Ченоуэфом.
Харгривс кашлянул.
— Так у нас в замке будет гостить представитель Короны?
— Знаешь, он напросился пожить у нас некоторое время.
— Мы понимаем.
— Черт, хотел бы и я, чтобы мне было все так же ясно, как тебе. Хочешь знать, что в этом самое смешное, Эд? У меня нет комнаты для этого судьи. Замок забит до отказа. Я думаю, что в крайнем случае нам придется постелить ему по-таборному здесь внизу, в библиотеке.
— По-таборному, милорд?
— Так называют это у меня дома в Техасе. Когда приезжает много родственников к тебе в гости на некоторое время, и у тебя не хватает на всех кроватей, ты просто расстилаешь для них пару одеял на полу и кладешь одну-две подушки.
— Милорд, при всем должном уважении к вам, вам кажется, что постель по-таборному будет не совсем подходящей для представителя Короны.
— Слишком неуважительно к его положению, так?
— Бесспорно, милорд.
— Черт, но куда же еще я могу поместить его?
— Мы прекрасно понимаем проблему, стоящую перед Вашей светлостью, но можем ли мы себе позволить внести маленькое предложение?
— Конечно, быстрее выкладывай!
— Милорд, до нашего внимания дошло, что э-э… что Ваша светлость проводит больше времени по ночам в апартаментах мисс Люсинды, чем в своих собственных.
— Черт побери! Мы старались быть так осторожны.
— Мы полагаем, что Бог наградил, а может, наоборот, наказал нас острым слухом.
— Ты слышал мои шаги по холлу, когда я входил и выходил из ее комнаты?
— Не совсем, милорд. Кажется, что спинка кровати мисс Люсинды издает глухие звуки ударов о стену ее комнаты, когда э-э… м-м-м… скажем, на ней происходит различного рода физическая деятельность. А так как моя комната находится прямо под комнатой мисс Люсинды…
— Да, я понимаю, что ты имеешь в виду.
— Спасибо, милорд. Мы надеялись, что нам не придется слишком долго объяснять. Но возвращаясь к вопросу о размещении судьи Ченоуэфа на время его проживания в замке, что вы думаете о том, чтобы поселить его в комнатах мисс Люсинды? По моему мнению, это единственно возможный и к тому же разумный выход из создавшегося положения. Она, конечно же, будет спать с… я имею в виду, спать в апартаментах Вашей светлости.
Прескотт на мгновение задумался над этим предложением.
— Это вызовет много сплетен. Ты ведь это знаешь, не так ли?
— Ваша светлость, вы очевидно забыли, что имеете право вести себя так, как считает нужным, не боясь осуждений и преследований со стороны людей, которые без всякого сомнения по рангу стоят много ниже вас.
— Черт, так значит, я могу делать все, что пожелаю, если у меня есть на то причина. Ведь ты мне это пытаешься внушить?
— Совершенно верно, милорд.
— Спасибо, Эд. Мы поместим судью в комнату Люсинды, а она сможет перебраться в мою.
— Очень хорошо, милорд. Но мое имя Харгривс, а не Эд.
— Да, я знаю. Ты скажешь миссис Свит о том, что мы решили сделать?
— Я постараюсь сделать это как можно скорее, милорд.
Прескотт уже собирался развернуться и уйти, но что-то остановило его.
— Еще одно, Эд.
— Да, милорд?
— Что ты делал в подвале?
— Э-э, проверял запасы вин Вашей светлости, конечно же.
— Понятно. Ты думаешь, нам будет достаточно того, что у нас есть?
— Если родственники Вашей светлости будут гостить в замке только две недели, то должно хватить. Однако если их пребывание затянется на более долгий срок, мы боимся, что Вашей светлости придется пополнить запасы вина, причем в больших количествах.
— Да, действительно похоже на то, что они пьют очень много, не так ли?
— Мне кажется, в таких случаях говорят, что в них все уходит, как в бездонную бочку.
— Верно. Так ты поговори с миссис Свит. А я пойду обсужу это дело с Люсиндой.
— Спать в твоих комнатах? — Люсинда выглядела потрясенной. — Ты что, с ума сошел, Прескотт?
— Дорогая, это единственный выход из сложившегося положения, который мы могли придумать.
— Мы?
— Да, я разговаривал с Эдом, и он согласился. Видишь ли, по правде говоря, он-то как раз первый и предложил это.
— Харгривс? Ты разговаривал со своим, лакеем, прежде чем спросить совета у меня, и он предложил, чтобы мы?.. О Боже, мы погибли. Это настоящая трагедия.
— Нет, не принимай это так близко к сердцу. Он уже догадался, что мы навещаем друг друга по ночам.
— Ты навещал меня, Прескотт. Я никогда не приходила к тебе.
— Ну, теперь нам вообще не придется ходить куда-либо! — они были наедине в ее спальне, и он, прижав Люсинду к себе, заключил в свои объятия. — Ты только подумай, это сэкономит нам так много времени ночью. Времени, которое мы сможем использовать для других целей.
— Да, я это прекрасно понимаю.
Быстро поцеловав ее в щеку и шутливо шлепнув сзади по юбкам, он отошел от нее.
— А сейчас поторопись. Нам нужно перенести все твои вещи отсюда прежде, чем миссис Свит приведет сюда судью.
— Я никогда больше не смогу предстать перед твоей семьей, понимаешь ты это или нет?
— Ты даже не представляешь, как тебе повезет!
— Не будь таким бесцеремонным, Прескотт. То, что думает твоя семья, возможно, не имеет большого значения для тебя, однако мне это важно.
— Ну и зря.
— И все же факт остается фактом. Нет, должно быть другое решение той проблемы, перед которой ты так опрометчиво поставил нас обоих.
— Дорогая, я уже обдуман все, что можно, поверь мне. И это единственное, что наверняка подойдет.
— Нет, не единственное.
— Хорошо, если у тебя появилась какая-то лучшая идея, я весь внимание.
— Детская, — просто сказала Люсинда.
— Что детская?
— Я буду спать в детской с девочками, пока судья Ченоуэф будет гостить у нас.
— Нет. Это абсолютно невозможно. Я даже и слышать об этом не желаю.
— Почему?
— Потому что это… это просто не пойдет, вот и все. Ты будешь с ними наверху, а я здесь, внизу, в полном одиночестве.
— Но это только на несколько дней, Прескотт. Я уверена, что ты сможешь… сдержать себя на несколько дней.
— Сдержать себя? — Прескотт почувствовал на себе теплоту взгляда ее бездонных серых глаз и ощутил, как волна безумной страсти побежала по всему его телу. Сдерживать себя для него было равносильно тому, чтобы решиться перерезать себе горло, а остаться без нее на долгий срок было равносильно этому действию.
И все же он понимал, что ему следует подчиниться ее предложению, чтобы ее доброе имя осталось незапятнанным.
— Хорошо, — согласился он, — тогда мы сделаем по-твоему.
Она прильнула к нему и поцеловала в щеку.
— Спасибо, Прескотт.
— Но как только судья Ченоуэф уедет, мы перенесем вещи обратно в твою комнату. А как, только уедет моя семья, ты перейдешь жить ко мне! Понятно?
— Мы поговорим об этом, когда придет время, — сказала она с улыбкой и вышла из комнаты.
— Признаюсь, я ничего не понимаю в судействе, ваша честь, но мне очень хочется, чтобы вы вынесли свое решение как можно скорее, чтобы избавиться от этого куска свиного дерьма, находящегося в моей темнице.
— Все своим чередом, милорд. Все сделаем должным образом.
Судья Ченоуэф, обладая внушительными размерами, с трудом уселся на обитый кожей стул в библиотеке замка.
— Шериф Пенхалиган рассказал мне о тех событиях, которые привели к заключению вами в темницу э-э…
— Эмерсона, — подсказал Пенхалиган. — Гарика Эмерсона.
— А, да, Эмерсона. Насколько я понял, вы обвиняете его в том, что он украл большую сумму денег, принадлежащую вам, и что он избил свою жену до смерти?
— Да, ваша, честь. Только деньги принадлежали Рейвенс Лэйеру, а не мне. И он избил Анну Эмерсон, свою жену.
— До смерти, это верно?
— В общем-то, она умерла не сразу. Она жила еще достаточно долго, смогла даже родить, правда уже мертвого ребенка, а потом скончалась.
— Вы были свидетелем избиения Эмерсоном своей жены?
— Нет, сэр, не был. Я видел только синяки и кровяные подтеки на ее теле, которые были последствием этого избиения. Если это чем-то поможет, моя кузина Люсинда может подтвердить. Она принимала у нее роды и тоже видела их. У Анны родился маленький мальчик. Вы хотите, чтобы я послал за кузиной, и она пришла бы и подтвердила это?
— Нет-нет, — сказал Ченоуэф. — Мы должны в любом случае ограждать слабый пол от подобных ужасов. Да, действительно очень грустно, что некоторые мужчины совершенно не владеют собой и проявляют подобную жестокость.
— Похоже на то, что Эмерсон — один из них. Вот почему я держу его запертым в темнице все это время. Я боюсь, что он может причинить вред своим дочерям.
Ченоуэф свирепо посмотрел на Пенхалигана.
— Так у этого человека есть еще дети? Почему вы не проинформировали меня об этом?!
Шериф замялся, подыскивая нужные слова.
— Я… я не думал что…
— То, что вы не думаете, это вполне заметно, — и обратившись к Прескотту, судья спросил:
— Где сейчас дети и сколько их?
— Детей трое, и сейчас они находятся наверху в детской. Моя кузина заботится о них. Я тоже иногда занимаюсь с ними, когда находится свободное время.
Ченоуэф покачал головой.
— Плохо дело. Бедные дети скорее всего попадут в дом для сирот. Если, конечно, не найдутся их бабушки, дедушки, тети или дяди, которые согласятся позаботиться о них.
— Не беспокойтесь об этом, ваша честь. Я собираюсь удочерить всех трех девочек.
— Вы, милорд?
— Ну да, если можно. Ведь в Англии не существует закона против удочерения осиротевших детей, не так ли?
— Нет, но, милорд, ведь эти дети не совсем еще сироты, не правда ли? Их отец до сих пор еще жив, и по английским законам он несет ответственность за воспитание.
— Нет, это я по закону хочу заботиться о них. Я взял на себя эту ответственность в тот же день, когда привел к себе в замок. Я не хочу, чтобы у них было что-либо общее с Эмерсоном или у него с ними. Им лучше даже не вспоминать о существовании этого комка человеческой слизи.
— Милорд, я прекрасно понимаю, что у вас только благие намерения. Но я должен напомнить, что вы — неженатый мужчина.
С точки зрения Прескотта их союз с Люсиндой ничуть не отличался от брака, заключенного в церкви и с одобрения государства, но он сомневался, что судья примет это обстоятельство в расчет, даже если узнает о нем.
— Вам не нужно напоминать мне об этом.
— Для холостого мужчины, у которого нет планов завести жену в ближайшем будущем, удочерить трех маленьких девочек и попытаться вырастить их в одиночку — это… это… просто неслыханное дело, милорд.
— Хорошо, возможно это неслыханно. Но ведь это законно?
Ченоуэф на мгновение задумался.
— Нет, я сказал бы, что этот вопрос больше касается морали, чем закона, милорд.
— Так я не могу удочерить их, вы мне это пытаетесь сказать?
— Вашей светлости будет ужасно трудно добиться одобрения этого удочерения у королевы. Вот это я знаю наверняка.
— Хорошо, хорошо, — он вспомнил, что Люсинда говорила то же самое. Жаль только, что он не придал тогда ее словам достаточного значения. — Тогда как насчет того, если я стану их опекуном?
— Надо думать, это будет более приемлемо, милорд.
— А Эмерсон, их отец… Могу я устроить так, чтобы он не мог видеть их, не мог быть рядом с ними… причинять им боль, если ему вдруг захочется ударить кого-нибудь меньше и слабее его?
— Но, милорд, он ведь их отец. А отцы имеют определенные права там, где речь заходит о благополучии их детей.
— Я знаю, но именно в этом состоит проблема. У человека, подобного ему, не должно быть никаких прав вообще.
— Если Вашей светлости удастся уговорить его на это…
— Да, я поговорю с ним, — сказал Прескотт, решительно кивнув головой. Он без особых раздумий мог найти как минимум дюжину способов, чтобы заставить Эмерсона законно отдать ему на воспитание девочек.
Сначала он попытается предложить деньги, хотя их было не слишком много. Ну а если это не поможет, тогда он пустит в дело кулаки. Он сделает все, что в его силах. И чем скорее девочек отдадут ему, тем лучше для них, тем защищеннее они будут от Эмерсона.
— Ну, а если я все-таки стану их опекуном?
— Тогда мистер Эмерсон не сможет и близко. подойти к ним без разрешения Вашей светлости. Фактически он прекратит свою существование отец этих детей.
— Хорошо, именно это я и хотел услышать.
Предположив, что их разговор исчерпал себя, Прескотт подошел к судье, чтобы пожать ему руку.
— Я рад, что вы заехали ко мне.
«Даже несмотря на то, что вам, черт возьми, понадобился почти целый месяц, чтобы добраться сюда», — добавил он про себя.
— У меня в замке сейчас гостят родственники, и я буду очень польщен, если вы соизволите остаться и поужинаете с нами. Мне кажется, вы непременно должны согласиться, учитывая, какой длинный путь вам пришлось преодолеть, чтобы добраться сюда.
— Пожалуй, я приму ваше предложение и останусь на ужин, — сказал Ченоуэф, — после того, как мы разберемся с самым неприятным делом.
— Я думал, что мы уже это сделали.
— Нет, милорд. Мы только начали. Нам еще предстоит обсудить вопрос незаконного заключения вами в темницу мистера Эмерсона.
— Незаконного?
— Да, милорд, незаконного. У вас не было ни прав, ни полномочий самовольно лишать свободы кого бы то ни было.
— Но ведь у Пенхалигана нет тюрьмы, в которую можно было бы поместить жалкий зад Эмерсона.
— Да, это мне сказали, — Ченоуэф одарил шерифа еще одним недоброжелательным взглядом, и Пенхалиган опустил голову, уставившись в пол от смущения. — И все же факт остается фактом. Милорд, вы устроили самосуд, а Корона с большим осуждением относится к подобным действиям.
— Но послушайте, я не стал бы устраивать самосуд, будь уверен, что Пенхалиган не позволит Эмерсону улизнуть из города до суда. Но и позволить, чтобы он посадил его под домашний арест, я не мог. Вам следует увидеть дом Эмерсона, ваша честь. Это самый большой и прекрасный дом во всей деревне. Даже Рейвенс Лэйер в подметки ему не годится. Но это вовсе не удивительно, учитывая, что все в нем было куплено на деньги, прикарманенные Эмерсоном в Рейвенс Лэйере, либо украдено прямо из замка.
— Вы можете представить какие-нибудь доказательства своим обвинениям?
— Конечно могу. Дайте мне несколько минут на то, чтобы я смог собрать все книги, записи в которых подделал Эмерсон. Там вы найдете все доказательства.
— Шериф, вы видели те документы, на которые ссылается его светлость?
— Э-э…
— Неважно, — сказал Ченоуэф, нетерпеливо вздохнув. — Если бы местная полиция оказывала большую помощь в ситуациях, подобных этой, моя работа требовала бы от меня гораздо меньших усилий. Но так как дела обстоят иначе, мне понадобится некоторое время, чтобы просмотреть ваши документы и вынести решение по вашим обвинениям.
— Работайте так долго, как считаете нужным. Меня вовсе не обременит подержать этого прохвоста у себя в темнице еще немного.
— Вы очень великодушны, милорд. Я признателен за ваше приглашение, которое покорно принимаю.
Прескотт удивленно посмотрел на судью.
— Приглашение?
— Поселиться здесь, в вашем замке, пока я не вынесу свое окончательное решение.
— Поселиться? — Прескотт никак не мог припомнить того, чтобы он предлагал Ченоуэфу действительно поселиться в Рейвенс Лзйере. Но так как судья был единственным человеком, который. обладал необходимыми полномочиями и мог посадить Эмерсона за решетку на долгое время, и раз уж ему так понравился замок, как Прескотт мог отказать?
— Конечно, — сказал Прескотт. — Позвольте мне только сходить и отдать распоряжения моей экономке приготовить комнату для вас. Ведь, я так понимаю, вам понадобится комната?
— Естественно. Если, конечно, это не доставит вам излишних беспокойств.
— О, нет. Это мне ничего не стоит. С вашего позволения я отлучусь на минуту.
Прескотт вышел из библиотеки и пошел по холлу, направляясь к кухне и размышляя, где, черт побери, можно будет поселить этого дородного судью? Каждая спальня в доме была уже занята Кандервудами. Он никак не мог поселить его в детской, а то девочки, возможно, примут его за новую игрушку или что-то в этом роде. Чердачные комнаты тоже не подойдут, даже несмотря на то, что там было достаточно места, чтобы поселить добрый десяток людей. А уж о комнатах для прислуги не могло быть и речи. Может так случиться, что Эсмеральда, совершая одну из своих ночных прогулок, наткнется на него, закричит, что ее насилуют, и напугает до смерти. А Прескот-ту в настоящее время нужен был живой судья, а не мертвый.
— Прямо хоть в темницу вместе с Эмерсоном! — тихо сказал он.
— Прошу прощения, милорд?
Он резко повернулся и увидел Харгривса, закрывающего подвальную дверь позади себя. Пре-скотту показалось странным, что лицо камердинера покраснело.
— О, я просто подумал вслух, вот и все.
— О госте Вашей светлости в темнице?
— Да. Как он там поживает?
— Злодей настолько здоров, насколько можно ожидать при подобных условиях содержания и питания.
— Подлый негодяй, не так ли?
— Э-э, Ваша светлость обладает даром всегда находить самые точные определения.
— А?
— Да, он действительно подлый негодяй.
— Я всегда знал это. Ему еще не удалось вырвать цепи из стен?
— Он все еще пытается, милорд, но мы счастливы вам сообщить, что пока безуспешно.
— Хорошо. К тому времени, когда мы с судьей закончим разбираться с его делом, Эмерсон сильно пожалеет о каждом никеле, принадлежащем Рейвенс Лэйеру, который он прикарманил, а еще больше о том, что поднял руку на свою бедную жену, теперь уже покойную.
— С судьей, милорд?
— Да, с судьей Ченоуэфом.
Харгривс кашлянул.
— Так у нас в замке будет гостить представитель Короны?
— Знаешь, он напросился пожить у нас некоторое время.
— Мы понимаем.
— Черт, хотел бы и я, чтобы мне было все так же ясно, как тебе. Хочешь знать, что в этом самое смешное, Эд? У меня нет комнаты для этого судьи. Замок забит до отказа. Я думаю, что в крайнем случае нам придется постелить ему по-таборному здесь внизу, в библиотеке.
— По-таборному, милорд?
— Так называют это у меня дома в Техасе. Когда приезжает много родственников к тебе в гости на некоторое время, и у тебя не хватает на всех кроватей, ты просто расстилаешь для них пару одеял на полу и кладешь одну-две подушки.
— Милорд, при всем должном уважении к вам, вам кажется, что постель по-таборному будет не совсем подходящей для представителя Короны.
— Слишком неуважительно к его положению, так?
— Бесспорно, милорд.
— Черт, но куда же еще я могу поместить его?
— Мы прекрасно понимаем проблему, стоящую перед Вашей светлостью, но можем ли мы себе позволить внести маленькое предложение?
— Конечно, быстрее выкладывай!
— Милорд, до нашего внимания дошло, что э-э… что Ваша светлость проводит больше времени по ночам в апартаментах мисс Люсинды, чем в своих собственных.
— Черт побери! Мы старались быть так осторожны.
— Мы полагаем, что Бог наградил, а может, наоборот, наказал нас острым слухом.
— Ты слышал мои шаги по холлу, когда я входил и выходил из ее комнаты?
— Не совсем, милорд. Кажется, что спинка кровати мисс Люсинды издает глухие звуки ударов о стену ее комнаты, когда э-э… м-м-м… скажем, на ней происходит различного рода физическая деятельность. А так как моя комната находится прямо под комнатой мисс Люсинды…
— Да, я понимаю, что ты имеешь в виду.
— Спасибо, милорд. Мы надеялись, что нам не придется слишком долго объяснять. Но возвращаясь к вопросу о размещении судьи Ченоуэфа на время его проживания в замке, что вы думаете о том, чтобы поселить его в комнатах мисс Люсинды? По моему мнению, это единственно возможный и к тому же разумный выход из создавшегося положения. Она, конечно же, будет спать с… я имею в виду, спать в апартаментах Вашей светлости.
Прескотт на мгновение задумался над этим предложением.
— Это вызовет много сплетен. Ты ведь это знаешь, не так ли?
— Ваша светлость, вы очевидно забыли, что имеете право вести себя так, как считает нужным, не боясь осуждений и преследований со стороны людей, которые без всякого сомнения по рангу стоят много ниже вас.
— Черт, так значит, я могу делать все, что пожелаю, если у меня есть на то причина. Ведь ты мне это пытаешься внушить?
— Совершенно верно, милорд.
— Спасибо, Эд. Мы поместим судью в комнату Люсинды, а она сможет перебраться в мою.
— Очень хорошо, милорд. Но мое имя Харгривс, а не Эд.
— Да, я знаю. Ты скажешь миссис Свит о том, что мы решили сделать?
— Я постараюсь сделать это как можно скорее, милорд.
Прескотт уже собирался развернуться и уйти, но что-то остановило его.
— Еще одно, Эд.
— Да, милорд?
— Что ты делал в подвале?
— Э-э, проверял запасы вин Вашей светлости, конечно же.
— Понятно. Ты думаешь, нам будет достаточно того, что у нас есть?
— Если родственники Вашей светлости будут гостить в замке только две недели, то должно хватить. Однако если их пребывание затянется на более долгий срок, мы боимся, что Вашей светлости придется пополнить запасы вина, причем в больших количествах.
— Да, действительно похоже на то, что они пьют очень много, не так ли?
— Мне кажется, в таких случаях говорят, что в них все уходит, как в бездонную бочку.
— Верно. Так ты поговори с миссис Свит. А я пойду обсужу это дело с Люсиндой.
— Спать в твоих комнатах? — Люсинда выглядела потрясенной. — Ты что, с ума сошел, Прескотт?
— Дорогая, это единственный выход из сложившегося положения, который мы могли придумать.
— Мы?
— Да, я разговаривал с Эдом, и он согласился. Видишь ли, по правде говоря, он-то как раз первый и предложил это.
— Харгривс? Ты разговаривал со своим, лакеем, прежде чем спросить совета у меня, и он предложил, чтобы мы?.. О Боже, мы погибли. Это настоящая трагедия.
— Нет, не принимай это так близко к сердцу. Он уже догадался, что мы навещаем друг друга по ночам.
— Ты навещал меня, Прескотт. Я никогда не приходила к тебе.
— Ну, теперь нам вообще не придется ходить куда-либо! — они были наедине в ее спальне, и он, прижав Люсинду к себе, заключил в свои объятия. — Ты только подумай, это сэкономит нам так много времени ночью. Времени, которое мы сможем использовать для других целей.
— Да, я это прекрасно понимаю.
Быстро поцеловав ее в щеку и шутливо шлепнув сзади по юбкам, он отошел от нее.
— А сейчас поторопись. Нам нужно перенести все твои вещи отсюда прежде, чем миссис Свит приведет сюда судью.
— Я никогда больше не смогу предстать перед твоей семьей, понимаешь ты это или нет?
— Ты даже не представляешь, как тебе повезет!
— Не будь таким бесцеремонным, Прескотт. То, что думает твоя семья, возможно, не имеет большого значения для тебя, однако мне это важно.
— Ну и зря.
— И все же факт остается фактом. Нет, должно быть другое решение той проблемы, перед которой ты так опрометчиво поставил нас обоих.
— Дорогая, я уже обдуман все, что можно, поверь мне. И это единственное, что наверняка подойдет.
— Нет, не единственное.
— Хорошо, если у тебя появилась какая-то лучшая идея, я весь внимание.
— Детская, — просто сказала Люсинда.
— Что детская?
— Я буду спать в детской с девочками, пока судья Ченоуэф будет гостить у нас.
— Нет. Это абсолютно невозможно. Я даже и слышать об этом не желаю.
— Почему?
— Потому что это… это просто не пойдет, вот и все. Ты будешь с ними наверху, а я здесь, внизу, в полном одиночестве.
— Но это только на несколько дней, Прескотт. Я уверена, что ты сможешь… сдержать себя на несколько дней.
— Сдержать себя? — Прескотт почувствовал на себе теплоту взгляда ее бездонных серых глаз и ощутил, как волна безумной страсти побежала по всему его телу. Сдерживать себя для него было равносильно тому, чтобы решиться перерезать себе горло, а остаться без нее на долгий срок было равносильно этому действию.
И все же он понимал, что ему следует подчиниться ее предложению, чтобы ее доброе имя осталось незапятнанным.
— Хорошо, — согласился он, — тогда мы сделаем по-твоему.
Она прильнула к нему и поцеловала в щеку.
— Спасибо, Прескотт.
— Но как только судья Ченоуэф уедет, мы перенесем вещи обратно в твою комнату. А как, только уедет моя семья, ты перейдешь жить ко мне! Понятно?
— Мы поговорим об этом, когда придет время, — сказала она с улыбкой и вышла из комнаты.
Глава 20
Четвертое июля с самого рассвета было облачным и холодным. Моросил мелкий дождик, и туман обволакивал крошечный полуостровок Сент Кеверна. Уставившись из окна библиотеки на печальный пейзаж перед замком, Прескотт все более склонялся к мысли, что его тщательно разработанный план из-за дождя полностью провалится. Земля будет мокрой, а это означает, что нельзя будет развести костер на улице в яме, которая специально была вырыта для сегодняшнего дня. А если не будет огня в яме, то не будет и барбекю. А он-то сегодня уж было настроился отведать вкусного, жареного на углях, мяса.
— Возможно у нас все равно не будет для него нужного соуса, — бубнил он. — А барбекю никогда не получится хорошим, если к нему нет хорошего соуса.
— Это рецепт твоей тетушки Эмми? — спросила Люсинда.
— В большей или меньшей степени, да. Это то, что я из него мог вспомнить. Конечно, миссис Свит придется сделать некоторые замены, потому что у нас здесь нет всех нужных компонентов.
— На твоем месте я не стала бы беспокоиться. Твое барбекю будет пользоваться грандиозным успехом. Я жду не дождусь, когда смогу попробовать, — ты ведь столько мне о нем рассказывал!
Он отвернулся от окна, чтобы посмотреть на нее.
— Действительно?
— Да, конечно.
— И ты говоришь это не для того, чтобы просто меня успокоить?
— Нет, мне правда хочется попробовать кусочек мяса, поджаренного на углях по-техасски. Должно быть, это очень пикантная еда.
— О, это действительно так! Один кусочек этого мяса с соусом тетушки Эмми — и можно гарантировать, что волосы появятся у тебя на гр… Ну, в общем не у тебя. Но ты знаешь, что я имею в виду.
— Да, боюсь, что догадываюсь. Но я как-нибудь обойдусь без волос, спасибо.
Прескотт взглянул на выпуклость под ее строгой белой блузкой и усмехнулся. Ему нравилась грудь Люсинды такой, какой она была — без волос. Гладкая, белоснежная, упругая и все же необыкновенно мягкая при прикосновении, с сосками, которые доставляли ему минуты высшего блаженства, когда его рот… Он попытался изменить ход своих мыслей, зная, что сейчас не время предаваться мечтаниям о груди Люсинды и о том наслаждении, которое он получал. Это могло привести только к тому, что ему захочется гораздо большего, а для этого сейчас совершенно не было времени.
— А что сейчас делают девочки? — спросил он.
— Они в детской. Ровена что-то читает им.
— Так вот, как только прекратится этот дождь, мы… Ведь он когда-нибудь прекратится, правда? Не может быть, чтобы погода была такой мерзкой Целый день.
— Послушай, Прескотт, иногда ты беспокоишься без всяких оснований по самым пустяковым вещам.
Она пересекла комнату и стала рядом с ним, выглянув в окно.
— Я надеюсь, что этот дождь прекратится уже через час или и того меньше.
— Ты так думаешь?
— Да. Посмотри вон туда. Видишь, небо у берега уже проясняется.
— Да, похоже на правду.
— Возможно у нас все равно не будет для него нужного соуса, — бубнил он. — А барбекю никогда не получится хорошим, если к нему нет хорошего соуса.
— Это рецепт твоей тетушки Эмми? — спросила Люсинда.
— В большей или меньшей степени, да. Это то, что я из него мог вспомнить. Конечно, миссис Свит придется сделать некоторые замены, потому что у нас здесь нет всех нужных компонентов.
— На твоем месте я не стала бы беспокоиться. Твое барбекю будет пользоваться грандиозным успехом. Я жду не дождусь, когда смогу попробовать, — ты ведь столько мне о нем рассказывал!
Он отвернулся от окна, чтобы посмотреть на нее.
— Действительно?
— Да, конечно.
— И ты говоришь это не для того, чтобы просто меня успокоить?
— Нет, мне правда хочется попробовать кусочек мяса, поджаренного на углях по-техасски. Должно быть, это очень пикантная еда.
— О, это действительно так! Один кусочек этого мяса с соусом тетушки Эмми — и можно гарантировать, что волосы появятся у тебя на гр… Ну, в общем не у тебя. Но ты знаешь, что я имею в виду.
— Да, боюсь, что догадываюсь. Но я как-нибудь обойдусь без волос, спасибо.
Прескотт взглянул на выпуклость под ее строгой белой блузкой и усмехнулся. Ему нравилась грудь Люсинды такой, какой она была — без волос. Гладкая, белоснежная, упругая и все же необыкновенно мягкая при прикосновении, с сосками, которые доставляли ему минуты высшего блаженства, когда его рот… Он попытался изменить ход своих мыслей, зная, что сейчас не время предаваться мечтаниям о груди Люсинды и о том наслаждении, которое он получал. Это могло привести только к тому, что ему захочется гораздо большего, а для этого сейчас совершенно не было времени.
— А что сейчас делают девочки? — спросил он.
— Они в детской. Ровена что-то читает им.
— Так вот, как только прекратится этот дождь, мы… Ведь он когда-нибудь прекратится, правда? Не может быть, чтобы погода была такой мерзкой Целый день.
— Послушай, Прескотт, иногда ты беспокоишься без всяких оснований по самым пустяковым вещам.
Она пересекла комнату и стала рядом с ним, выглянув в окно.
— Я надеюсь, что этот дождь прекратится уже через час или и того меньше.
— Ты так думаешь?
— Да. Посмотри вон туда. Видишь, небо у берега уже проясняется.
— Да, похоже на правду.