Страница:
Они взобрались на вершину холма, и Прескотт увидел внизу море, которое поразило его своей первозданной красотой. С него на берег набегали огромные волны, которые в пену разбивались о черные и серые валуны, усеявшие белый прибрежный песок. У подножия холма, на котором они стояли, Прескотт увидел ниши в каменистой поверхности, причем некоторые из них были такие глубокие, что казалось, им не было конца.
— О Боже, здесь так красиво!
— Не правда ли?
— Совсем не так, как в Техасе. По крайней мере не так, как в том районе Техаса, где я жил.
— Корнуолл не похож ни на один другой район Англии. У него своя особенная красота. Здешняя природа дикая, суровая и очень часто даже жестокая, но всегда прекрасная.
Слушая Люсинду, Прескотт подумал, что красив не только этот пейзаж. В то время, когда она восхищенно смотрела вниз на берег, где бились о валуны волны, он не менее восторженно разглядывал ее профиль, любуясь его изысканными линиями.
А увидев, как ветер раздувает ее черные волосы, пытаясь освободить их от тугого узла на затылке, Прескотт почувствовал страстное желание вынуть заколки из прически, распустить ее длинные локоны и ощутить своими руками их густоту и шелковистость.
А еще ему захотелось повернуть ее лицо к себе и вскружить себе и ей головы страстным поцелуем.
«И не думай об этом, старый развратник, — сказал он самому себе. — Такая девушка, как Люсинда, — настоящая леди и ничуть не уступает всем этим титулованным дамам высшего общества, с которыми ты познакомился в Лондоне». Да эти жеманницы и мизинца ее не стоят! И вести себя с ней он должен как джентльмен — только вот как справиться с обуявшими его страстями?
У него, как у всякого смертного, было много грехов и слабостей. Возможно, даже больше, чем у других, особенно сейчас, когда его самой большой слабостью стала эта черноволосая сероглазая женщина, думающая о нем только как о своем друге. Или и того хуже, как об отдаленном родственнике.
— Теперь, когда вы узнали, как стригут овец, — сказала Люсинда, повернувшись к нему лицом, — возникло ли у вас желание полюбопытствовать, как этих овец «сгоняют» — я думаю, так это называется?
Ухмылка медленно расплылась на лице Прескотта.
— Я уже знаю, как это делается, дорогая. Я видел собак, которые, высунув языки, гоняются за этими глупыми созданиями.
— Вы видели?
— Да. Вчера вечером я ездил на прогулку верхом и наблюдал за ними некоторое время.
— Теперь вы собираетесь мне сказать, что и собаки вам тоже не нравятся?
— Нет, я люблю собак. У меня самого есть пара гончих дома, в Техасе. Однако они никогда не гонялись за коровами. Я бы пристрелил их, если бы они это делали.
— Тогда они домашние собачки, не так ли?
— Рэб и Олд Блу — домашние собачки? — он захохотал. — Они пару раз пытались стать домашними, но кот тетушки Эмми не впустил их в дом. Нет, Рэб и Олд Блу зарабатывают себе на жизнь по-своему. Это лучшая пара охотничьих собак в Вако. Они могут почуять перепелов за несколько футов от гнезда, прежде, чем птицы услышат их приближение. Частенько я видел, как они очень тихо подкрадывались к гнезду, и потом стояли там, выжидая пока я подойду на оружейный выстрел.
Интонация его голоса вместе с задумчивым выражением лица и отрешенным взглядом сказали ей о многом.
— Вы скучаете по всему этому, не правда ли? — спросила она.
— По охоте на перепелов с Рэбом и Олд Блу?
— Нет, по Техасу. По дому.
Он потер переносицу, сдвинув со лба на затылок свою широкополую шляпу.
— Черт побери, я был бы последним лжецом, сказав, что нет. Да, я скучаю по дому. До встречи с Генри я выезжал из Техаса только в Луизиану, да и то единственный раз, чтобы навестить своих родственников. Старшая дочка моей тетушки Эмми со своей семьей живет вблизи Батон Руж.
— Расскажите мне о них.
— О, вам неинтересно будет слушать об этом.
— Это почему же? Они и мои… родственники тоже, не так ли?
— Ах, да. Я совсем забыл. Хорошо, что вы напомнили мне об этом.
— Тогда расскажите мне о них. Как ее имя?
— Старшей дочери тетушки Эмми?
Люсинда кивнула.
— Френсис.
— И она замужем, живет с семьей, вы сказали?
— Да. Завела себе мужа и четырех детей. Теперь со дня на день она может стать бабушкой.
— Тогда она старше вас?
— Гораздо старше, — ответил он, и начал объяснять, что Френсис и ее две младших сестры были для него скорее старшими сестрами, чем кузинами, когда они росли вместе в Трипле. — Растить трех маленьких дочерей одной, без мужа было очень нелегко для тетушки Эмми. Видите ли, ее муж умер сразу после того, как родилась их младшенькая. Тогда-то тетушка Эмми и вернулась в родительский дом. Почти всю свою жизнь она провела там, заботясь о моем отце и дедушке да воспитывая детей. Сначала своих собственных, потом меня, а затем и Хлою, когда умерли ее родители.
— А Хлоя — это…?
— Жена моего брата Пайна.
Прескотт хотел объяснить Люсинде, что когда-то он и Хлоя были помолвлены, но его брат Пайн, который приехал в Техас из Англии, где вырос и получил образование, выкрал ее в день, назначенный для их свадьбы, и позднее женился на ней, хотя и после того, как она родила ему ребенка. Но все это было слишком сложно и, кроме того, он сомневался, что Люсинда поймет его правильно. Ей, вероятно, может прийти в голову, что он до сих пор сохранил в своем сердце теплые чувства к Хлое. Так оно и было, но теперь они стали только дружескими.
— Судя по вашим рассказам, ваша тетушка Эмми — просто замечательная женщина.
— О, это действительно замечательный человек. У этой женщины сердце величиной с Техас. В трудную минуту она может быть сильной, как буйвол, а в другое время изысканной и утонченной, как китайская кукла. Вот таких женщин вы можете встретить у меня дома! Другими словами, хороших женщин. Конечно, у нас есть и плохие, как и везде, но только хорошие остаются в памяти на долгое время.
— Так вы выросли в окружении женщин?
— Да, честно говоря. В нашей семье женщин, к сожалению, было больше чем мужчин.
— У меня сложилось впечатление, что вы наслаждались каждой минутой, проведенной в их обществе, являясь самым младшим и единственным мальчиком среди них.
— Наслаждался? Дорогая, бывали такие времена, когда жизнь со всеми этими женщинами была ничем иным как настоящим адом, черт побери. Извините за выражение. Когда я был маленьким, мои кузины любили одевать меня в девичью одежду, как куклу. Но этого им было недостаточно, и они заставляли меня сидеть и пить чай на их чертовых вечеринках, да еще играть в куклы! Я уже было обрадовался, что всему этому пришел конец, когда они повыходили замуж и покинули родительский дом. Но не тут-то было! Вскоре к нам приехала жить Хлоя и разбила вдребезги мои радостные мечты о свободной жизни. Девочка просто-напросто стала моей тенью. Я никуда не мог пойти без того, чтобы она не тащилась вслед за мной, постоянно путаясь под ногами и говоря всякие дурацкие вещи, которые обычно вгоняли меня в краску от смущения.
— Я так и думала, — сказала Люсинда. — И вам просто безумно нравилось все это.
Озорные огоньки засветились в его глазах, а рот растянулся в знакомую ухмылку.
— Может быть, но только чуть-чуть.
«Помимо всего прочего, — подумал Прескотт, — жизнь с тетей, кузинами и Хлоей научила меня ценить женщин».
Вообще-то, он больше, чем просто ценил их. Он настолько уважал их и восхищался ими, что был бы постоянно страстно влюблен в каждую встречную на своем пути, если… — если бы не одергивал себя.
— Нам следует возвратиться к работе, — сказал он.
— Да, вы правы. Стригали, вероятно, уже давно закончили свой обед.
Когда они уже собрались было спускаться с холма, Прескотт остановил ее.
— Спасибо за то, что вы привели меня сюда и рассказали о переработке шерсти и обо всем остальном.
— Это было мне в удовольствие.
— Может быть, мы сможем сделать это опять?
— Что, поговорить о шерсти?
— Нет, прийти сюда и просто побеседовать. Убежать подальше от замка, только вдвоем, и сидеть часами, глядя друг другу в глаза и делясь друг с другом своими воспоминаниями о прошлом и заветными мечтами. А может быть, даже взять с собой корзинку для пикника?
— Пикник?! О, это было бы просто замечательно. Может быть, после того, как стрижка овец будет позади?
— Это когда, через неделю?
— О, даже меньше того. Стригали быстро справятся со своей работой.
— Тогда заметано.
Но спускаясь с холма вслед за Люсиндой, Прескотт думал о том, сможет ли он ждать так долго момента, когда будет опять с ней наедине.
«Черт, я должен дождаться, буду ждать всю свою жизнь, если это потребуется!» — воскликнул Прескотт про себя, боясь испугать Люсинду своей торопливостью.
Глава 10
— О Боже, здесь так красиво!
— Не правда ли?
— Совсем не так, как в Техасе. По крайней мере не так, как в том районе Техаса, где я жил.
— Корнуолл не похож ни на один другой район Англии. У него своя особенная красота. Здешняя природа дикая, суровая и очень часто даже жестокая, но всегда прекрасная.
Слушая Люсинду, Прескотт подумал, что красив не только этот пейзаж. В то время, когда она восхищенно смотрела вниз на берег, где бились о валуны волны, он не менее восторженно разглядывал ее профиль, любуясь его изысканными линиями.
А увидев, как ветер раздувает ее черные волосы, пытаясь освободить их от тугого узла на затылке, Прескотт почувствовал страстное желание вынуть заколки из прически, распустить ее длинные локоны и ощутить своими руками их густоту и шелковистость.
А еще ему захотелось повернуть ее лицо к себе и вскружить себе и ей головы страстным поцелуем.
«И не думай об этом, старый развратник, — сказал он самому себе. — Такая девушка, как Люсинда, — настоящая леди и ничуть не уступает всем этим титулованным дамам высшего общества, с которыми ты познакомился в Лондоне». Да эти жеманницы и мизинца ее не стоят! И вести себя с ней он должен как джентльмен — только вот как справиться с обуявшими его страстями?
У него, как у всякого смертного, было много грехов и слабостей. Возможно, даже больше, чем у других, особенно сейчас, когда его самой большой слабостью стала эта черноволосая сероглазая женщина, думающая о нем только как о своем друге. Или и того хуже, как об отдаленном родственнике.
— Теперь, когда вы узнали, как стригут овец, — сказала Люсинда, повернувшись к нему лицом, — возникло ли у вас желание полюбопытствовать, как этих овец «сгоняют» — я думаю, так это называется?
Ухмылка медленно расплылась на лице Прескотта.
— Я уже знаю, как это делается, дорогая. Я видел собак, которые, высунув языки, гоняются за этими глупыми созданиями.
— Вы видели?
— Да. Вчера вечером я ездил на прогулку верхом и наблюдал за ними некоторое время.
— Теперь вы собираетесь мне сказать, что и собаки вам тоже не нравятся?
— Нет, я люблю собак. У меня самого есть пара гончих дома, в Техасе. Однако они никогда не гонялись за коровами. Я бы пристрелил их, если бы они это делали.
— Тогда они домашние собачки, не так ли?
— Рэб и Олд Блу — домашние собачки? — он захохотал. — Они пару раз пытались стать домашними, но кот тетушки Эмми не впустил их в дом. Нет, Рэб и Олд Блу зарабатывают себе на жизнь по-своему. Это лучшая пара охотничьих собак в Вако. Они могут почуять перепелов за несколько футов от гнезда, прежде, чем птицы услышат их приближение. Частенько я видел, как они очень тихо подкрадывались к гнезду, и потом стояли там, выжидая пока я подойду на оружейный выстрел.
Интонация его голоса вместе с задумчивым выражением лица и отрешенным взглядом сказали ей о многом.
— Вы скучаете по всему этому, не правда ли? — спросила она.
— По охоте на перепелов с Рэбом и Олд Блу?
— Нет, по Техасу. По дому.
Он потер переносицу, сдвинув со лба на затылок свою широкополую шляпу.
— Черт побери, я был бы последним лжецом, сказав, что нет. Да, я скучаю по дому. До встречи с Генри я выезжал из Техаса только в Луизиану, да и то единственный раз, чтобы навестить своих родственников. Старшая дочка моей тетушки Эмми со своей семьей живет вблизи Батон Руж.
— Расскажите мне о них.
— О, вам неинтересно будет слушать об этом.
— Это почему же? Они и мои… родственники тоже, не так ли?
— Ах, да. Я совсем забыл. Хорошо, что вы напомнили мне об этом.
— Тогда расскажите мне о них. Как ее имя?
— Старшей дочери тетушки Эмми?
Люсинда кивнула.
— Френсис.
— И она замужем, живет с семьей, вы сказали?
— Да. Завела себе мужа и четырех детей. Теперь со дня на день она может стать бабушкой.
— Тогда она старше вас?
— Гораздо старше, — ответил он, и начал объяснять, что Френсис и ее две младших сестры были для него скорее старшими сестрами, чем кузинами, когда они росли вместе в Трипле. — Растить трех маленьких дочерей одной, без мужа было очень нелегко для тетушки Эмми. Видите ли, ее муж умер сразу после того, как родилась их младшенькая. Тогда-то тетушка Эмми и вернулась в родительский дом. Почти всю свою жизнь она провела там, заботясь о моем отце и дедушке да воспитывая детей. Сначала своих собственных, потом меня, а затем и Хлою, когда умерли ее родители.
— А Хлоя — это…?
— Жена моего брата Пайна.
Прескотт хотел объяснить Люсинде, что когда-то он и Хлоя были помолвлены, но его брат Пайн, который приехал в Техас из Англии, где вырос и получил образование, выкрал ее в день, назначенный для их свадьбы, и позднее женился на ней, хотя и после того, как она родила ему ребенка. Но все это было слишком сложно и, кроме того, он сомневался, что Люсинда поймет его правильно. Ей, вероятно, может прийти в голову, что он до сих пор сохранил в своем сердце теплые чувства к Хлое. Так оно и было, но теперь они стали только дружескими.
— Судя по вашим рассказам, ваша тетушка Эмми — просто замечательная женщина.
— О, это действительно замечательный человек. У этой женщины сердце величиной с Техас. В трудную минуту она может быть сильной, как буйвол, а в другое время изысканной и утонченной, как китайская кукла. Вот таких женщин вы можете встретить у меня дома! Другими словами, хороших женщин. Конечно, у нас есть и плохие, как и везде, но только хорошие остаются в памяти на долгое время.
— Так вы выросли в окружении женщин?
— Да, честно говоря. В нашей семье женщин, к сожалению, было больше чем мужчин.
— У меня сложилось впечатление, что вы наслаждались каждой минутой, проведенной в их обществе, являясь самым младшим и единственным мальчиком среди них.
— Наслаждался? Дорогая, бывали такие времена, когда жизнь со всеми этими женщинами была ничем иным как настоящим адом, черт побери. Извините за выражение. Когда я был маленьким, мои кузины любили одевать меня в девичью одежду, как куклу. Но этого им было недостаточно, и они заставляли меня сидеть и пить чай на их чертовых вечеринках, да еще играть в куклы! Я уже было обрадовался, что всему этому пришел конец, когда они повыходили замуж и покинули родительский дом. Но не тут-то было! Вскоре к нам приехала жить Хлоя и разбила вдребезги мои радостные мечты о свободной жизни. Девочка просто-напросто стала моей тенью. Я никуда не мог пойти без того, чтобы она не тащилась вслед за мной, постоянно путаясь под ногами и говоря всякие дурацкие вещи, которые обычно вгоняли меня в краску от смущения.
— Я так и думала, — сказала Люсинда. — И вам просто безумно нравилось все это.
Озорные огоньки засветились в его глазах, а рот растянулся в знакомую ухмылку.
— Может быть, но только чуть-чуть.
«Помимо всего прочего, — подумал Прескотт, — жизнь с тетей, кузинами и Хлоей научила меня ценить женщин».
Вообще-то, он больше, чем просто ценил их. Он настолько уважал их и восхищался ими, что был бы постоянно страстно влюблен в каждую встречную на своем пути, если… — если бы не одергивал себя.
— Нам следует возвратиться к работе, — сказал он.
— Да, вы правы. Стригали, вероятно, уже давно закончили свой обед.
Когда они уже собрались было спускаться с холма, Прескотт остановил ее.
— Спасибо за то, что вы привели меня сюда и рассказали о переработке шерсти и обо всем остальном.
— Это было мне в удовольствие.
— Может быть, мы сможем сделать это опять?
— Что, поговорить о шерсти?
— Нет, прийти сюда и просто побеседовать. Убежать подальше от замка, только вдвоем, и сидеть часами, глядя друг другу в глаза и делясь друг с другом своими воспоминаниями о прошлом и заветными мечтами. А может быть, даже взять с собой корзинку для пикника?
— Пикник?! О, это было бы просто замечательно. Может быть, после того, как стрижка овец будет позади?
— Это когда, через неделю?
— О, даже меньше того. Стригали быстро справятся со своей работой.
— Тогда заметано.
Но спускаясь с холма вслед за Люсиндой, Прескотт думал о том, сможет ли он ждать так долго момента, когда будет опять с ней наедине.
«Черт, я должен дождаться, буду ждать всю свою жизнь, если это потребуется!» — воскликнул Прескотт про себя, боясь испугать Люсинду своей торопливостью.
Глава 10
Люсинда не спеша спускалась по лестнице к завтраку, напевая себе под нос веселую незатейливую мелодию. Она слышала, как Прескотт пел эту песню вчера утром, когда она проходила мимо его комнаты — что-то про желтую розу в Техасе. Хотя она находила слова песни лишенными всякого смысла, мелодия была живая и легко запоминающаяся на слух, и она хорошо подходила под ее прекрасное настроение этим утром.
Как странно, что было так чудесно на душе — ведь не прошло и трех недель с тех пор, как она потеряла свой дом и сад.
Но Люсинда действительно чувствовала себя просто превосходно и была готова любить эту жизнь, хотя и терпела в ней много несправедливости и жестокости. Да и как можно было ее не любить?
Сезон стрижки овец закончился уже несколько дней назад, и, к всеобщей радости, шерсти настригли гораздо больше, чем в прошлом году.
Теперь, когда у Прескотта не осталось больше никаких важных дел на ближайшие дни, он хотел выехать с Люсиндой на пикник, как они и собирались.
Она уже сошла с последней ступеньки лестницы, когда увидела камердинера Прескотта, собирающегося подниматься наверх.
— Доброе утро, мистер Харгривс, — сказала она с сияющей улыбкой.
— Мисс Люсинда.
С бесстрастным выражением лица слуга слегка наклонил голову в знак почтения и поспешил мимо нее вверх по лестнице.
«Какой-то очень угрюмый человек, — думала она, направляясь через холл к кухням. — И к тому же довольно странный». Он всегда был вежлив, когда она встречалась с ним в коридорах замка, но ему, казалось, всегда не хватало времени на то, чтобы сказать больше двух слов приветствия. «Доброе утро» или «добрый вечер» — до сих пор их разговоры не заходили дальше этого.
Являясь камердинером графа, Харгривс, безусловно, занимал среди слуг более высокое положение, но если все остальные держались вместе, то о нем этого никак нельзя было сказать. Он, казалось, намеренно сторонился всех людей в замке. Хотя его обязанности были, без сомнения, ничуть не обременительнее чем у других, он никогда ни с кем не разговаривал, как будто у него не было даже свободной минуты.
Уже не однажды Прескотт говорил ей, что очень редко прибегает к услугам Харгривса, предпочитая в основном все делать сам. И ей приходилось только удивляться, почему камердинер всегда казался таким занятым, и куда он вечно спешил, если у него было так мало дел.
«Да, это действительно странно», — еще раз подумала Люсинда, входя в кухню и увидев там экономку и горничных, с головой погруженных в работу.
— Доброе утро, миссис Свит.
— Доброе, мисс Люсинда. Вы будете завтракать в малой столовой, как обычно?
— Да. Но прежде я решила забежать на минутку сюда и попросить вас, если это будет не трудно, приготовить для нас маленькую корзинку для пикника.
— Для вас и его светлости?
Люсинда хотела уже было ответить, но промолчала, заметив на себе любопытные взгляды Миранды, Ровены и Урсулы. В одно мгновение она поняла, что почти забыла свое место и перешла ту невидимую черту, которая отделяла ее от других людей. Ведь она была ничем не лучше их. В действительности, если смотреть правде в глаза, ее положение в замке было самым ничтожным из всех. Ведь она всего лишь бедная, бездомная родственница графа.
— Да, для его светлости, — сказала она. — Теперь, когда мы закончили стрижку овец, перед началом сенокоса он хочет получше осмотреть имение.
— Он сейчас этим и занимается, — сказала Ровена с фальшивой любезностью.
— Его светлость уже покинул замок?
— Да, его нет здесь уже давно, — сказала Миранда. — Он уехал рано утром, дав распоряжение Тому оседлать его коня еще до рассвета.
— О, тогда ничего не нужно. Я думаю, он будет занят до конца дня. Извините, что я понапрасну побеспокоила вас, миссис Свит.
— Ты ничуть не побеспокоила меня, дитя. А теперь лучше отправляйся-ка поскорее есть свой завтрак.
Расстроенная тем, что ее пикник с Прескоттом сегодня не состоится и будет отложен неизвестно на какое время, Люсинда развернулась и пошла к выходу. Но она слегка замедлила шаги, когда подошла к обитой сукном двери, ведущей в холл.
— Это поставило ее на место, не правда ли? — услышала она шепот Миранды.
— Нахалка, она этого заслужила, — ответила ей Ровена. — Всегда ведет себя так, как будто чем-то лучше нас.
— И к тому же всегда гоняется за его светлостью, — сказала Урсула. — Пусть не думает, что мы этого не заметили.
Стараясь не обращать внимания на обидные слова прислуги, Люсинда гордо подняла голову и открыла дверь. В ту же секунду Прескотт без рубашки с чем-то большим в руках, завернутым в тряпку, ввалился на кухню, чуть не сбив Люсинду с ног.
— Боже всевышний, Люсинда, несите мне скорее теплое молоко.
— Теплое молоко? Конечно. Миссис Свит, его светлости нужно немного теплого молока.
Экономка засуетилась, с недоумением глядя на них обоих.
— Теплого молока?
— Да, — сказал Прескотт. — И налейте его в бутылку.
— В бутылку, милорд?
— Да в маленькую бутылку с соской, если такая найдется под рукой. Ну, а если нет, то ему придется обойтись кусочком сахара.
Миранда и Ровена словно окаменели от удивления, превратившись в мраморные статуи, когда Прескотт положил свою ношу на стол, за которым они работали.
У них от изумления раскрылись рты, а глаза загорелись восторженным восхищением при виде больших крепких мускулов на его руках и плечах и широкой обнаженной груди, слегка покрытой темными вьющимися волосами.
Хотя и Люсинде вид обнаженного, как из бронзы вылитого торса Прескотта доставлял огромное наслаждение, в голове у нее крутилась одна единственная мысль: какими же все-таки наглыми девицами были эти сестры-служанки. По необъяснимым причинам их поведение неимоверно злило ее.
— Девушки! Делайте то, что вам сказал его светлость. Найдите ему бутылочку.
— Но у нас нет ни одной, мисс, — сказала Ровена.
— В замке не было младенцев уже долгие годы, — подтвердила Урсула с недовольной гримасой на лице.
— Тогда принесите мне полотенце, — сказал Прескотт и начал осторожно разворачивать свою ношу.
— Ой! — взвизгнула Миранда, когда из тряпки показалось шевелящееся, мокрое существо. — Миссис Свит, его светлость принес ягненка в ваши кухни.
— Ягненка? — экономка поспешила к ним с чистым льняным полотенцем. — Милорд, я протестую. Я не потерплю, чтобы в мои кухни приносили животных. Во всяком случае, живых.
— Ну, этот не останется долго живым, если мы не дадим ему немного теплого молока, — сказал Прескотт. — Этот бедняжка — сирота.
— Сирота?
Люсинда увидела озабоченное выражение на лице Прескотта и засомневалась — так ли он не любил овец, как утверждал, или же говорил это по своему неведению, как человек, который за свою жизнь не имел дела с другими животными кроме коров. Она подозревала, что вернее последнее, судя по тому, как глубоко он был озабочен благополучием этого маленького овечьего детеныша.
— Знаете, я нашел его на пастбище, — сказал Прескотт, — лежащего рядом со своей мертвой матерью. Она, должно быть, умерла сразу после того, как он родился. Видите? Он до сих пор еще мокрый от послеродовой смазки, и не может долго протянуть без матери. Хорошо, что я нашел его вовремя.
— Спасибо, — сказал он, когда миссис Свит подала ему полотенце и стакан теплого молока. Прескотт свернул полотенце и на добрых два дюйма опустил его в стакан. Осторожно он поместил конец полотенца, с которого капало молоко, и свой палец в рот ягненка, чтобы тот принял их за сосок матери. Хитрость удалась и через мгновение малыш начал громко сосать.
— Этого хватит ему ненадолго, — сказал Прескотт, вынув полотенце и опять опустив его в стакан.
— Да, вы правы, — согласилась Люсинда, и тут в ее голове неожиданно промелькнула мысль, — Минуточку. У нас все-таки есть бутылочки и соски здесь, в замке.
— Это маловероятно, — сказала Урсула. — Мы избавились от них много лет назад, когда отнимали от груди последнего младенца Трефаро.
— Этим последним младенцем Трефаро была я, — сказала Люсинда. — Кажется, мы хранили эти бутылочки в детской. Возможно, они все еще там. По крайней мере, не помешает сходить и проверить — может, я права.
— По-моему, это только пустая трата времени.
Люсинда не обратила внимания на замечание, которое пробурчала себе под нос Ровена, настолько она была полна желания помочь Прескотту спасти маленького ягненка.
— Миранда, сбегай, пожалуйста, наверх и поищи бутылочку в шкафах.
— Мисс?
— Они должны быть где-то в большом ящике, розовом или голубом. Прошло столько лет с тех пор, как я в последний раз видела их, что уже точно не помню, какого они были цвета, — она посмотрела на горничную, ожидая увидеть ее спешащей к двери. Но Миранда продолжала стоять, как вкопанная, на своем прежнем месте рядом с Прескоттом, да еще и с выражением справедливого негодования, на лице. Люсинда почувствовала, как иссякает ее терпение. О Господи, избавь ее от строптивых служанок.
— Прошу вас, Миранда. Вы же видите, что его светлость очень беспокоится за своего ягненка.
— Так, подождите-ка, — сказал Прескотт. — Это не мой ягненок.
— Это вы так думаете, — пробурчала Ровена.
— Это просто ягненок. Я только нашел его и принес сюда. Но если в доме найдется бутылочка с соской, и вы принесете ее для меня, мисс Миранда, я, конечно, буду вам очень признателен. А то скоро этот маленький барашек ссосет кожу моего пальца.
— Да, милорд, — от оказанного Прескоттом внимания Миранда зарделась, присела в быстром реверансе и понеслась к двери.
Миссис Свит пододвинулась ближе к столу, чтобы повнимательнее рассмотреть сироту.
— Я думаю, что Ваша светлость ошибается.
— Насчет чего?
— Насчет этого. Видите? Это не маленький барашек. Это маленькая овечка.
Прескотт внимательно осмотрел ту область, на которую указывала своей деревянной ложкой миссис Свит. Даже человек, подобный ему, который всю свою жизнь имел дело только с коровами, мог увидеть, что у ягненка отсутствовало важное мужское приложение.
— Ну, тогда это все объясняет, — сказал он.
— Что? — спросила Люсинда.
— Я всегда прихожу на помощь женщинам в беде. Как видно и этот раз — не исключение.
— Мне очень жаль, что нам с вами не удалось сегодня выехать на пикник, — сказал Прескотт, спустя некоторое время, когда они с Люсиндой сидели в библиотеке. — Я с таким нетерпением ждал его. Но после того, как я нашел ягненка, Тому понадобилась моя помощь в конюшне, и там мы разговорились о Техасе, словом, я даже не заметил, как ушло время.
Люсинда тоже с нетерпением ждала этого пикника, но она не осмелилась признаться. Это прозвучало бы с ее стороны слишком прямолинейно да и неприлично.
— У нас впереди еще много дней, чтобы поехать на пикник. Скоро начнется лето, погода станет теплее и ветры спокойнее.
— Но ведь и заготовка сена у нас уже на носу, не так ли?
— Да. Тогда, может быть, после покоса?
— Там будет видно.
Прескотт не хотел строить планы на будущее. У него сложилось такое впечатление, что. всякий раз, когда он планировал провести день наедине с Люсиндой, что-нибудь обязательно должно было случиться. Дожди, наводнения, неизвестно откуда взявшиеся снежные бураны в середине июля — какие угодно невероятные события, только бы помешать их планам. Черт побери! Теперь, став графом, чертовски трудно бывает выкроить свободное время.
Люсинда взглянула на стопку толстых тетрадей на письменном столе перед Прескоттом.
— Так вы все-таки послушались моего совета и начали изучать семейную историю, не так ли?
— Не знаю, насколько мне удастся изучить что-то. Мне очень трудно прочесть, что здесь написано. Как видно наши предшественники были не слишком сильны в правописании, да и писали они, как курица лапой. Однако, насколько я понял из этих записей, мы, Трефаро, не всегда были овцеводами.
— Вы правы.
— И что же мы делали?
— О, многое. Одно время мы владели и управляли несколькими оловянными рудниками на севере Корнуолла.
— Мы получали какой-нибудь доход от них?
— Довольно большой. По сути дела, не будь у нас этих оловянных рудников, замок не имел бы восточного и западного крыла и всех своих удобств.
— Но если это дело было таким прибыльным, почему же мы прекратили добычу олова?
— Откровенно говоря, запасы олова в рудниках настолько истощились, что продолжать его разрабатывать стало невыгодным делом, и добычу прекратили. Тогда-то мы и занялись разведением овец.
Прескотт находил это решение довольно разумным:
— Это правильно. Любой бизнесмен с головой на плечах переходит на другой способ делать деньги, если старый уже не приносит дохода. А чем Трефаро зарабатывали себе на жизнь до того, как они стали добывать олово?
— О, я думаю, они занимались преимущественно земледелием.
— Так они были «земляными червями»?
Люсинда постаралась скрыть свою улыбку, решив, что, пожалуй, никогда не сможет привыкнуть к колоритному техасскому жаргону Прескотта.
— Они недолго оставались фермерами. Возможно потому, что это не очень выгодное занятие в этих районах Англии. Я, конечно, не хочу сказать, что быть фермером вообще неприбыльно. Просто мне кажется, что здешние каменистые почвы слишком бедны для земледелия. Однако наши скалистые берега и маленькие бухты были залогом успеха в другом деле.
— Что же такое это могло быть?
— Контрабанда, — ответила она с огоньком в глазах. — Первые Трефаро были умелыми контрабандистами.
Прескотт смотрел на нее с выражением недоверия.
— Вы хотите сказать мне, что наши предки были обыкновенной шайкой мошенников?
— Не все. Только те из них, кто не согласился с запретом короля Англии импортировать товары из Франции во времена правления Наполеона. Но не подумайте о них слишком плохо. Они были не единственными, кто провозил контрабанду из Франции. В то время многие англичане так или иначе занимались незаконной торговлей.
— А почему я должен думать о них плохо? — спросил Прескотт. — Я восхищаюсь людьми, которые готовы сделать все, что от них потребуется, чтобы сохранить крышу над головой и досыта накормить семью. Я просто-напросто удивился, что мои предки могли заниматься контрабандой, когда, насколько я знаю, дорогой старый дядюшка Герберт был таким ярым патриотом Англии.
— Вы должны понимать, что это случилось еще до того, как дядя Герберт стал графом. Его отец очень любил французские вина и коньяки и пошел бы на любые жертвы, чтобы достать их. А его жена обожала носить платья, сшитые из французских шелков, атласов и муслинов от самых знаменитых модельеров того времени. Вам следует посмотреть их и мужские одежды, которые хранятся у нас в ящиках на чердаке. Некоторые из них выглядят совершенно новыми.
— Я обязательно взгляну, когда будет время, — Прескотт надеялся, что его ответ прозвучал достаточно заинтересованно. Это женщинам любопытно рассматривать даже устаревшую одежду, а он отложил бы это занятие на неопределенный срок.
— А что вы говорили мне на днях? — спросил он.
— О чем?
— Про обращение к духам Друидов, когда вы прокляли Эмерсона. Что вы под этим имели в виду?
От неожиданности щеки Люсинды залились румянцем.
— Я не имела в виду ничего конкретного. Это была обыкновенная выдумка, Прескотт. Я сказала это, чтобы припугнуть Гарика, чтобы тот оставил меня в покое. Господи, я не имею ни малейшего понятия, как взывать к этим древним Друидам, а о том, как накладывать проклятия на людей, я знаю и того меньше. Ведь я не ведьма.
— О, я знаю, что вы не ведьма.
— Тогда почему вы спросили?
— Потому что, мне кажется, я видел упоминание о Друидах в одном из этих дневников. Я просто-напросто подумал, что здесь, должно быть, есть какая-то связь.
— Думаю, что вы правы, — сказала она. — Видите ли, Друиды когда-то правили здесь много веков назад. Задолго до того, как королю Чальзу Второму пришла в голову мысль даровать титул графа Сент Кеверна первому Трефаро.
— И они практиковались в колдовстве?
— Честно говоря, я знаю о них очень мало и не могу сказать вам наверняка. Однако некоторые исследователи предполагают, что они умели колдовать. Но я знаю точно из уроков истории в школе и из того, что я прочитала в книгах, — колдуны они или не колдуны, но были миролюбивым и умным народом. Только пришел Юлий Цезарь со своими римскими воинами и положил конец их мирному существованию. К несчастью, ему удалось истребить всех Друидов.
Как странно, что было так чудесно на душе — ведь не прошло и трех недель с тех пор, как она потеряла свой дом и сад.
Но Люсинда действительно чувствовала себя просто превосходно и была готова любить эту жизнь, хотя и терпела в ней много несправедливости и жестокости. Да и как можно было ее не любить?
Сезон стрижки овец закончился уже несколько дней назад, и, к всеобщей радости, шерсти настригли гораздо больше, чем в прошлом году.
Теперь, когда у Прескотта не осталось больше никаких важных дел на ближайшие дни, он хотел выехать с Люсиндой на пикник, как они и собирались.
Она уже сошла с последней ступеньки лестницы, когда увидела камердинера Прескотта, собирающегося подниматься наверх.
— Доброе утро, мистер Харгривс, — сказала она с сияющей улыбкой.
— Мисс Люсинда.
С бесстрастным выражением лица слуга слегка наклонил голову в знак почтения и поспешил мимо нее вверх по лестнице.
«Какой-то очень угрюмый человек, — думала она, направляясь через холл к кухням. — И к тому же довольно странный». Он всегда был вежлив, когда она встречалась с ним в коридорах замка, но ему, казалось, всегда не хватало времени на то, чтобы сказать больше двух слов приветствия. «Доброе утро» или «добрый вечер» — до сих пор их разговоры не заходили дальше этого.
Являясь камердинером графа, Харгривс, безусловно, занимал среди слуг более высокое положение, но если все остальные держались вместе, то о нем этого никак нельзя было сказать. Он, казалось, намеренно сторонился всех людей в замке. Хотя его обязанности были, без сомнения, ничуть не обременительнее чем у других, он никогда ни с кем не разговаривал, как будто у него не было даже свободной минуты.
Уже не однажды Прескотт говорил ей, что очень редко прибегает к услугам Харгривса, предпочитая в основном все делать сам. И ей приходилось только удивляться, почему камердинер всегда казался таким занятым, и куда он вечно спешил, если у него было так мало дел.
«Да, это действительно странно», — еще раз подумала Люсинда, входя в кухню и увидев там экономку и горничных, с головой погруженных в работу.
— Доброе утро, миссис Свит.
— Доброе, мисс Люсинда. Вы будете завтракать в малой столовой, как обычно?
— Да. Но прежде я решила забежать на минутку сюда и попросить вас, если это будет не трудно, приготовить для нас маленькую корзинку для пикника.
— Для вас и его светлости?
Люсинда хотела уже было ответить, но промолчала, заметив на себе любопытные взгляды Миранды, Ровены и Урсулы. В одно мгновение она поняла, что почти забыла свое место и перешла ту невидимую черту, которая отделяла ее от других людей. Ведь она была ничем не лучше их. В действительности, если смотреть правде в глаза, ее положение в замке было самым ничтожным из всех. Ведь она всего лишь бедная, бездомная родственница графа.
— Да, для его светлости, — сказала она. — Теперь, когда мы закончили стрижку овец, перед началом сенокоса он хочет получше осмотреть имение.
— Он сейчас этим и занимается, — сказала Ровена с фальшивой любезностью.
— Его светлость уже покинул замок?
— Да, его нет здесь уже давно, — сказала Миранда. — Он уехал рано утром, дав распоряжение Тому оседлать его коня еще до рассвета.
— О, тогда ничего не нужно. Я думаю, он будет занят до конца дня. Извините, что я понапрасну побеспокоила вас, миссис Свит.
— Ты ничуть не побеспокоила меня, дитя. А теперь лучше отправляйся-ка поскорее есть свой завтрак.
Расстроенная тем, что ее пикник с Прескоттом сегодня не состоится и будет отложен неизвестно на какое время, Люсинда развернулась и пошла к выходу. Но она слегка замедлила шаги, когда подошла к обитой сукном двери, ведущей в холл.
— Это поставило ее на место, не правда ли? — услышала она шепот Миранды.
— Нахалка, она этого заслужила, — ответила ей Ровена. — Всегда ведет себя так, как будто чем-то лучше нас.
— И к тому же всегда гоняется за его светлостью, — сказала Урсула. — Пусть не думает, что мы этого не заметили.
Стараясь не обращать внимания на обидные слова прислуги, Люсинда гордо подняла голову и открыла дверь. В ту же секунду Прескотт без рубашки с чем-то большим в руках, завернутым в тряпку, ввалился на кухню, чуть не сбив Люсинду с ног.
— Боже всевышний, Люсинда, несите мне скорее теплое молоко.
— Теплое молоко? Конечно. Миссис Свит, его светлости нужно немного теплого молока.
Экономка засуетилась, с недоумением глядя на них обоих.
— Теплого молока?
— Да, — сказал Прескотт. — И налейте его в бутылку.
— В бутылку, милорд?
— Да в маленькую бутылку с соской, если такая найдется под рукой. Ну, а если нет, то ему придется обойтись кусочком сахара.
Миранда и Ровена словно окаменели от удивления, превратившись в мраморные статуи, когда Прескотт положил свою ношу на стол, за которым они работали.
У них от изумления раскрылись рты, а глаза загорелись восторженным восхищением при виде больших крепких мускулов на его руках и плечах и широкой обнаженной груди, слегка покрытой темными вьющимися волосами.
Хотя и Люсинде вид обнаженного, как из бронзы вылитого торса Прескотта доставлял огромное наслаждение, в голове у нее крутилась одна единственная мысль: какими же все-таки наглыми девицами были эти сестры-служанки. По необъяснимым причинам их поведение неимоверно злило ее.
— Девушки! Делайте то, что вам сказал его светлость. Найдите ему бутылочку.
— Но у нас нет ни одной, мисс, — сказала Ровена.
— В замке не было младенцев уже долгие годы, — подтвердила Урсула с недовольной гримасой на лице.
— Тогда принесите мне полотенце, — сказал Прескотт и начал осторожно разворачивать свою ношу.
— Ой! — взвизгнула Миранда, когда из тряпки показалось шевелящееся, мокрое существо. — Миссис Свит, его светлость принес ягненка в ваши кухни.
— Ягненка? — экономка поспешила к ним с чистым льняным полотенцем. — Милорд, я протестую. Я не потерплю, чтобы в мои кухни приносили животных. Во всяком случае, живых.
— Ну, этот не останется долго живым, если мы не дадим ему немного теплого молока, — сказал Прескотт. — Этот бедняжка — сирота.
— Сирота?
Люсинда увидела озабоченное выражение на лице Прескотта и засомневалась — так ли он не любил овец, как утверждал, или же говорил это по своему неведению, как человек, который за свою жизнь не имел дела с другими животными кроме коров. Она подозревала, что вернее последнее, судя по тому, как глубоко он был озабочен благополучием этого маленького овечьего детеныша.
— Знаете, я нашел его на пастбище, — сказал Прескотт, — лежащего рядом со своей мертвой матерью. Она, должно быть, умерла сразу после того, как он родился. Видите? Он до сих пор еще мокрый от послеродовой смазки, и не может долго протянуть без матери. Хорошо, что я нашел его вовремя.
— Спасибо, — сказал он, когда миссис Свит подала ему полотенце и стакан теплого молока. Прескотт свернул полотенце и на добрых два дюйма опустил его в стакан. Осторожно он поместил конец полотенца, с которого капало молоко, и свой палец в рот ягненка, чтобы тот принял их за сосок матери. Хитрость удалась и через мгновение малыш начал громко сосать.
— Этого хватит ему ненадолго, — сказал Прескотт, вынув полотенце и опять опустив его в стакан.
— Да, вы правы, — согласилась Люсинда, и тут в ее голове неожиданно промелькнула мысль, — Минуточку. У нас все-таки есть бутылочки и соски здесь, в замке.
— Это маловероятно, — сказала Урсула. — Мы избавились от них много лет назад, когда отнимали от груди последнего младенца Трефаро.
— Этим последним младенцем Трефаро была я, — сказала Люсинда. — Кажется, мы хранили эти бутылочки в детской. Возможно, они все еще там. По крайней мере, не помешает сходить и проверить — может, я права.
— По-моему, это только пустая трата времени.
Люсинда не обратила внимания на замечание, которое пробурчала себе под нос Ровена, настолько она была полна желания помочь Прескотту спасти маленького ягненка.
— Миранда, сбегай, пожалуйста, наверх и поищи бутылочку в шкафах.
— Мисс?
— Они должны быть где-то в большом ящике, розовом или голубом. Прошло столько лет с тех пор, как я в последний раз видела их, что уже точно не помню, какого они были цвета, — она посмотрела на горничную, ожидая увидеть ее спешащей к двери. Но Миранда продолжала стоять, как вкопанная, на своем прежнем месте рядом с Прескоттом, да еще и с выражением справедливого негодования, на лице. Люсинда почувствовала, как иссякает ее терпение. О Господи, избавь ее от строптивых служанок.
— Прошу вас, Миранда. Вы же видите, что его светлость очень беспокоится за своего ягненка.
— Так, подождите-ка, — сказал Прескотт. — Это не мой ягненок.
— Это вы так думаете, — пробурчала Ровена.
— Это просто ягненок. Я только нашел его и принес сюда. Но если в доме найдется бутылочка с соской, и вы принесете ее для меня, мисс Миранда, я, конечно, буду вам очень признателен. А то скоро этот маленький барашек ссосет кожу моего пальца.
— Да, милорд, — от оказанного Прескоттом внимания Миранда зарделась, присела в быстром реверансе и понеслась к двери.
Миссис Свит пододвинулась ближе к столу, чтобы повнимательнее рассмотреть сироту.
— Я думаю, что Ваша светлость ошибается.
— Насчет чего?
— Насчет этого. Видите? Это не маленький барашек. Это маленькая овечка.
Прескотт внимательно осмотрел ту область, на которую указывала своей деревянной ложкой миссис Свит. Даже человек, подобный ему, который всю свою жизнь имел дело только с коровами, мог увидеть, что у ягненка отсутствовало важное мужское приложение.
— Ну, тогда это все объясняет, — сказал он.
— Что? — спросила Люсинда.
— Я всегда прихожу на помощь женщинам в беде. Как видно и этот раз — не исключение.
— Мне очень жаль, что нам с вами не удалось сегодня выехать на пикник, — сказал Прескотт, спустя некоторое время, когда они с Люсиндой сидели в библиотеке. — Я с таким нетерпением ждал его. Но после того, как я нашел ягненка, Тому понадобилась моя помощь в конюшне, и там мы разговорились о Техасе, словом, я даже не заметил, как ушло время.
Люсинда тоже с нетерпением ждала этого пикника, но она не осмелилась признаться. Это прозвучало бы с ее стороны слишком прямолинейно да и неприлично.
— У нас впереди еще много дней, чтобы поехать на пикник. Скоро начнется лето, погода станет теплее и ветры спокойнее.
— Но ведь и заготовка сена у нас уже на носу, не так ли?
— Да. Тогда, может быть, после покоса?
— Там будет видно.
Прескотт не хотел строить планы на будущее. У него сложилось такое впечатление, что. всякий раз, когда он планировал провести день наедине с Люсиндой, что-нибудь обязательно должно было случиться. Дожди, наводнения, неизвестно откуда взявшиеся снежные бураны в середине июля — какие угодно невероятные события, только бы помешать их планам. Черт побери! Теперь, став графом, чертовски трудно бывает выкроить свободное время.
Люсинда взглянула на стопку толстых тетрадей на письменном столе перед Прескоттом.
— Так вы все-таки послушались моего совета и начали изучать семейную историю, не так ли?
— Не знаю, насколько мне удастся изучить что-то. Мне очень трудно прочесть, что здесь написано. Как видно наши предшественники были не слишком сильны в правописании, да и писали они, как курица лапой. Однако, насколько я понял из этих записей, мы, Трефаро, не всегда были овцеводами.
— Вы правы.
— И что же мы делали?
— О, многое. Одно время мы владели и управляли несколькими оловянными рудниками на севере Корнуолла.
— Мы получали какой-нибудь доход от них?
— Довольно большой. По сути дела, не будь у нас этих оловянных рудников, замок не имел бы восточного и западного крыла и всех своих удобств.
— Но если это дело было таким прибыльным, почему же мы прекратили добычу олова?
— Откровенно говоря, запасы олова в рудниках настолько истощились, что продолжать его разрабатывать стало невыгодным делом, и добычу прекратили. Тогда-то мы и занялись разведением овец.
Прескотт находил это решение довольно разумным:
— Это правильно. Любой бизнесмен с головой на плечах переходит на другой способ делать деньги, если старый уже не приносит дохода. А чем Трефаро зарабатывали себе на жизнь до того, как они стали добывать олово?
— О, я думаю, они занимались преимущественно земледелием.
— Так они были «земляными червями»?
Люсинда постаралась скрыть свою улыбку, решив, что, пожалуй, никогда не сможет привыкнуть к колоритному техасскому жаргону Прескотта.
— Они недолго оставались фермерами. Возможно потому, что это не очень выгодное занятие в этих районах Англии. Я, конечно, не хочу сказать, что быть фермером вообще неприбыльно. Просто мне кажется, что здешние каменистые почвы слишком бедны для земледелия. Однако наши скалистые берега и маленькие бухты были залогом успеха в другом деле.
— Что же такое это могло быть?
— Контрабанда, — ответила она с огоньком в глазах. — Первые Трефаро были умелыми контрабандистами.
Прескотт смотрел на нее с выражением недоверия.
— Вы хотите сказать мне, что наши предки были обыкновенной шайкой мошенников?
— Не все. Только те из них, кто не согласился с запретом короля Англии импортировать товары из Франции во времена правления Наполеона. Но не подумайте о них слишком плохо. Они были не единственными, кто провозил контрабанду из Франции. В то время многие англичане так или иначе занимались незаконной торговлей.
— А почему я должен думать о них плохо? — спросил Прескотт. — Я восхищаюсь людьми, которые готовы сделать все, что от них потребуется, чтобы сохранить крышу над головой и досыта накормить семью. Я просто-напросто удивился, что мои предки могли заниматься контрабандой, когда, насколько я знаю, дорогой старый дядюшка Герберт был таким ярым патриотом Англии.
— Вы должны понимать, что это случилось еще до того, как дядя Герберт стал графом. Его отец очень любил французские вина и коньяки и пошел бы на любые жертвы, чтобы достать их. А его жена обожала носить платья, сшитые из французских шелков, атласов и муслинов от самых знаменитых модельеров того времени. Вам следует посмотреть их и мужские одежды, которые хранятся у нас в ящиках на чердаке. Некоторые из них выглядят совершенно новыми.
— Я обязательно взгляну, когда будет время, — Прескотт надеялся, что его ответ прозвучал достаточно заинтересованно. Это женщинам любопытно рассматривать даже устаревшую одежду, а он отложил бы это занятие на неопределенный срок.
— А что вы говорили мне на днях? — спросил он.
— О чем?
— Про обращение к духам Друидов, когда вы прокляли Эмерсона. Что вы под этим имели в виду?
От неожиданности щеки Люсинды залились румянцем.
— Я не имела в виду ничего конкретного. Это была обыкновенная выдумка, Прескотт. Я сказала это, чтобы припугнуть Гарика, чтобы тот оставил меня в покое. Господи, я не имею ни малейшего понятия, как взывать к этим древним Друидам, а о том, как накладывать проклятия на людей, я знаю и того меньше. Ведь я не ведьма.
— О, я знаю, что вы не ведьма.
— Тогда почему вы спросили?
— Потому что, мне кажется, я видел упоминание о Друидах в одном из этих дневников. Я просто-напросто подумал, что здесь, должно быть, есть какая-то связь.
— Думаю, что вы правы, — сказала она. — Видите ли, Друиды когда-то правили здесь много веков назад. Задолго до того, как королю Чальзу Второму пришла в голову мысль даровать титул графа Сент Кеверна первому Трефаро.
— И они практиковались в колдовстве?
— Честно говоря, я знаю о них очень мало и не могу сказать вам наверняка. Однако некоторые исследователи предполагают, что они умели колдовать. Но я знаю точно из уроков истории в школе и из того, что я прочитала в книгах, — колдуны они или не колдуны, но были миролюбивым и умным народом. Только пришел Юлий Цезарь со своими римскими воинами и положил конец их мирному существованию. К несчастью, ему удалось истребить всех Друидов.