Страница:
Казалось, с ним на плече мне стало легче. Я после об этом вспомнил, и мне на ум пришло выражение: «Стоит только взять себя в руки…» Всякий такой вздор.
– Оставь меня!
– Закрой рот и давай греби!
– Что?
– Как грести в деревянном море?
– Спятил, что ли?
– Нет. Меня об этом спросила Антония, там, в машине.
– Правда? Она спросила?
Наши слова дробились моей рысцой: Прав-да? О-на-спро-си-ла?
– Ну да. Как раз перед твоим приходом. Это в самом деле была Антония?
– Не знаю. Вроде она. А может, кто из них. Трудно сказать.
Я остановился. Его тело согревало своим теплом мою щеку.
– Кто такие они? Скажи наконец. Кто это – они?
– Пришельцы.
– Ого-го.
– Разделяю твои чувства, братишка.
НА ЭЛЕКТРИЧЕСКОМ СТУЛЕ КАК У СЕБЯ ДОМА
– Оставь меня!
– Закрой рот и давай греби!
– Что?
– Как грести в деревянном море?
– Спятил, что ли?
– Нет. Меня об этом спросила Антония, там, в машине.
– Правда? Она спросила?
Наши слова дробились моей рысцой: Прав-да? О-на-спро-си-ла?
– Ну да. Как раз перед твоим приходом. Это в самом деле была Антония?
– Не знаю. Вроде она. А может, кто из них. Трудно сказать.
Я остановился. Его тело согревало своим теплом мою щеку.
– Кто такие они? Скажи наконец. Кто это – они?
– Пришельцы.
– Ого-го.
– Разделяю твои чувства, братишка.
НА ЭЛЕКТРИЧЕСКОМ СТУЛЕ КАК У СЕБЯ ДОМА
– Джи-Джи, еще бекона?
– Спасибо, мэм, не откажусь. Очень вкусно.
– «Мэм» – это уж совсем как из ковбойского кино. Зови меня Магдой. Ведь мы родственники. Фрэнни, меня просто оторопь берет, как вы с ним похожи. Он вполне мог бы сойти за твоего сына. Ты уверен, что не соврал, кем он тебе приходится?
«Ну, ты, Фрэнни, и гусь», – говорила улыбка, с которой моя жена посмотрела на меня, выкладывая еще три толстых ломтика канадского бекона на тарелку Джи-Джи. Он тут же отправил в рот здоровущий кусок и проглотил как собака, почти не жуя. Итого за два завтрака в течение двух часов он слопал вместе с этим семь ломтей бекона. Просто какая-то черная дыра. Куда девалась вся пища, которую он пожирал? Может, у него несколько желудков, как у коровы? Или защечные мешки, как у хомяка? Неужели я столько ел, когда был в его возрасте?
Магда и Паулина не могли оторвать от него глаз, хотя и по разным причинам. Магда была абсолютно счастлива угощать завтраком юного двойника своего мужа. Что касается Паулины, то казалась, ее оглушили сексуально или хватили по голове дубиной. Результат один и тот же. Снаружи нас поджидали пришельцы, вознамерившиеся нас пожрать, а внутри в самом разгаре был завтрак. Я вот только не мог понять, как это Джи-Джи так быстро успокоился.
Когда мы пришли, обе женщины сидели в гостиной, ждали нас. У меня к нему был миллион вопросов, но я не мог расспрашивать его о маленьких зеленых человечках и умершей Антонии в присутствии двух этих невинных душ. Они вдвоем готовили завтрак, что в нашем доме случалось редко и лишь в исключительных случаях. Мне только и оставалось, что сидеть, поглядывая то в свою полную тарелку, то на Джи-Джи, в надежде получить от него хоть какой-нибудь знак. Один раз я поймал его взгляд, но он только улыбнулся и едва заметно покачал головой. Я решил, он имеет в виду: мол, не волнуйся, будет время – поговорим. А ведь он только что устроил на улице такую панику. И вот теперь, когда мой страхомер почти зашкалило (чего со мной никогда не случалось), этот тип как ни в чем не бывало уписывает бекон и блинчики с черникой.
– Фрэнни, почему ты никогда нам не рассказывал о Джи-Джи?
Магда этим утром была как никогда хороша, хотя вообще-то красавицей ее не назовешь. То же и Паулина. Я видел двух прекрасных женщин и был счастлив, что живу с ними под одной крышей. Под крышей того самого дома, который в настоящую минуту вполне мог быть окружен космическими пришельцами, если верить этому Беконному Рылу, ухмылявшемуся напротив меня за столом.
Я поднял глаза на Магду, изобретая на ходу мало-мальски достоверную ложь.
– Потому что его родители – сукины дети, и я не хотел иметь с ними ничего общего. Я и о его существовании-то узнал совсем недавно. Да, Джи-Джи, помнишь, ты говорил, что ждешь каких-то гостей?
Он даже не посмотрел в мою сторону.
– Ну?
– Так придут они сюда или нет?
– Откуда мне знать? Можно еще сиропа?
– Какие такие гости? – всполошилась Магда. – Может, приготовить еще блинчиков?
Джи-Джи помахал вилкой.
– Да так, знакомые ребята в городе.
– В городе? – прошипел я.
– Это твои друзья, да?
Слова так и выпрыгивали у Паулины из горла: шутка ли – еще дюжина Джи-Джи вот-вот заявятся в дом. Держи карман шире, детка!
– Ну, это скорее знакомые, а никакие не друзья, вы же понимаете.
Магда и Паулина переглянулись, и неожиданно на лицах у обеих расцвели совершенно одинаковые улыбки: нашествие мальчиков!
Все эти его увертки – уж не знаю, какую они цель преследовали, – вывели меня из себя; не мог я больше сидеть сложа руки. Не придумав ничего лучше, я встал и подошел к кухонной раковине. Я выглянул в окно и, к своему облегчению, не увидел во дворе ничего, кроме старых качелей,– никаких тебе пришельцев. Ни одна летающая тарелка пока что не приземлилась на нашем заднем дворе. Я повернул кран и стал смотреть, как серебристая струйка воды стекает в раковину и исчезает в сливном отверстии. Долго она так бежала, пока наконец Магда не спросила, чем это я там занимаюсь.
– Считаю молекулы. – Головы я не поднял. Ощущение было такое, что вот сейчас я окочурюсь.
– Фрэнни…
– Все в порядке, Маг. Не беспокойся обо мне. Вдруг Джи-Джи сказал:
– Выгляни в окно, дядя Фрэнни.
– Только что туда смотрел.
– А ты еще разок погляди как следует. Осмотри внимательно задний двор.
Я пропустил его слова мимо ушей и продолжал любоваться струей воды, потом выключил ее, потом снова включил, потом еще раз выключил.
Паулина привстала со своего стула.
– Твои друзья пришли, Джи-Джи? Они на заднем дворе?
– Не-а. Я просто хочу, чтобы дядя Фрэн посмотрел – ему это интересно.
Послышался звук отодвигаемого стула. Через секунду Паулина оказалась рядом со мной. Она положила руку мне на плечо и оперлась о него подбородком. Вообще-то ей такие нежности были совсем несвойственны. Я решил, что это она перед Джи-Джи выделывается. Да и бог с ним – мне все равно было приятно чувствовать ее рядом. Я наклонил голову набок – наши виски соприкоснулись.
– Ты хорошо пахнешь.
– Правда?
– Ага. Гвоздикой и горелой листвой.
– Ух ты, здорово сказано, дядя Фрэн. Гвоздика и горелая листва. Мне нравится.
Я повернулся к Джи-Джи. К моему изумлению, он смотрел на меня с истинным восхищением.
– Черт подери, я еще не слышал, чтобы о ком-нибудь так говорили.
– Когда доживешь до моих лет, малыш, ты еще получше придумаешь.
Он усмехнулся, и тут кусок желтоватого блинчика с синей начинкой упал с его вилки. Паулина ущипнула меня за бок.
– Какой ты вредный. Он от чистого сердца сделал тебе комплимент.
– Ты права. Положи снова голову мне на плечо. Это так приятно.
Паулина послушалась. Я еще раз взглянул в окно, проверить, не упустил ли чего минуту назад.
– Куда подевались качели?
– Какие качели? – полусонным голосом пробормотала Паулина.
– Смотрите, смотрите, дядя.
Я уже говорил, что наш дом прежде принадлежал семье моего приятеля детства Сэмюэла Байера. В дальнем углу их двора стояли качели, потихоньку ржавевшие. Люди, у которых я купил этот дом, от них избавились. Но поскольку на наш задний двор сегодня утром вернулись шестидесятые годы, качели оказались на своем привычном месте – рыжие от ржавчины, печально неподвижные. Сколько ребятишек взмывали на них под самые небеса в те счастливые годы, когда мы были детьми. Минуту назад, когда я разглядывал двор, качели были на своем месте в дальнем углу двора. Теперь они исчезли.
– Джи-Джи, что происходит?
– Смотрите-смотрите.
– Мать моя!
– В чем дело, Фрэнни? – забеспокоилась Магда.
– Можно мне еще блинчиков, тетя Магда?
– Конечно, зайчик. Ты не заболел, Фрэнни?
– Нет-нет.
На заднем дворе исчезли уже не только качели. На моих глазах там менялось все, хотя и не так быстро, как при перемотке видеопленки. Но если ты, не отрываясь, несколько секунд смотрел в одну точку, то видел, что все вокруг нее так или иначе меняется. За тем местом, где раньше были качели, стоял деревянный забор. Несколько месяцев назад мы с Джонни Петанглсом потратили все воскресенье, раскрашивая его в кирпичный цвет. В шестидесятые, когда здесь жили Байеры, забор был белый. Он и был белым несколько минут назад, когда перед ним еще стояли старые качели. Теперь они исчезли, а забор сделался зеленым. Постепенно этот цвет сменился на ярко-синий, потом на белый, потом зеленый, но уже другого оттенка, и, наконец, на кирпичный. Когда я покупал дом, забор был белым. Я его покрасил в зеленый цвет того, второго, оттенка и только недавно покрыл его красным.
Менялся не только цвет забора – менялись и вещи вокруг него. Первым, что бросилось мне в глаза, был оранжевый цветочный горшок, висевший на какой-то штуковине, похожей на черную вешалку, прикрепленную к вершине забора. Оранжевый горшок на белом заборе. Забор стал из белого зеленым, а горшок исчез. Появился прислоненный к забору и исчез серебристый велосипед «Би-эм-экс». Можете себе представить? Возник и растворился в воздухе коричневый баскетбольный мяч. Желтый трехколесный велосипед с толстыми шинами. Щелк-щелк-щелк – все это появлялось на несколько коротких мгновений, а потом исчезало.
Не в силах оторвать глаза от этого шоу с ускоренной перемоткой, я спросил Паулину, видит ли она тоже.
– Что именно?
– Как там все меняется. – Я ткнул пальцем в окно. – Видишь серебристый велосипед? Смотри: раз – и нет!
Паулина ткнула меня в бок.
– Какой такой велосипед? Что ты несешь?
Я бросил взгляд на Джи-Джи. Он мотнул головой и сказал одними губами:
– Она не видит.
Я разочарованно вздохнул и снова уставился в окно.
– Мать моя!
– Что это ты заладил, Фрэнни?
То и заладил – в течение, может, секунд пяти я видел моего дружка Сэма Байера лет этак пятнадцати, он стоял у забора в чем мать родила и писал. Кажется, я расхохотался и открыл рот, но времени подумать об этом у меня не было, потому что Сэм тут же исчез. На лужайке возник дешевенький надувной бассейн. В нем резвились двое малышей. Резвились-резвились, да и растворились в воздухе.
– Это глупо! – сказала Паулина и выбежала вон. Чуть позже раздался телефонный звонок. Магда пошла ответить. Джи-Джи встал у меня за спиной.
– Они возвращают внешний мир в настоящее время. Но им приходится делать это медленно, как ныряльщик, который поднимается с большой глубины. Поэтому я тебя торопил – надо было вернуться сюда, пока это не началось. Им нужно исправить то, что насрал Астопел.
– И пока мы в доме, с нами ничего не может случиться?
Он помотал головой.
– Но окажись мы снаружи…
– И нам бы не поздоровилось. Видимо, это и произошло с татуировкой Паулины.
История моего заднего двора за несколько минут. Тридцатилетняя история Крейнс-Выо за несколько минут. Что происходило в городке, пока мы тут смотрели из окна? Я бы все на свете отдал за то, чтобы находиться в эти минуты на Мейн-стрит!
– Значит, они возвращают мир в настоящее время? В сегодняшний день?
– Ну да.
– Они – это те самые пришельцы?
– Ага.
– Но почему тогда ты до сих пор здесь?
– Потому что я тебе нужен, дядюшка Фрэнни.
– Как опухоль мозга.
Тем временем перед глазами у нас появился бассет, завалился на траву, принялся чесаться и исчез. Пожалуйста вам Судья. Пес принадлежал семейству Ван Гельдеров, которые владели домом до меня. Этот пес прославился на весь город тем, что его без конца сбивали легковушки и грузовики, но он оставался живехонек. От него почему-то всегда воняло болотной тиной, наверно, он так расплачивался за свои девять жизней. Судья умер естественной смертью в глубокой старости. Это случилось за месяц до того, как Ван Гельдеры съехали отсюда.
Когда забор снова покраснел, возле него опять появилась моя старая газонокосилка. В кухню вернулась Магда с переносным телефоном.
– Это Джордж. У него что-то важное. Я взял трубку. Джи-Джи вернулся на свое место за столом и стал доедать блинчики.
– Привет, Джордж. Случилось что-нибудь?
– Пес вернулся, Фрэнни. Сидит у моих ног.
– Твой пес? Чак?
– И Чак, и Олд-вертью. Сидят рядышком у меня в гостиной. И он живой, Фрэнни. Олд-вертью снова живой. Здесь у меня есть еще кое-кто, с кем тебе надо встретиться. Он-то их и привел. Говорит, что знаком с тобой. Его зовут Флоон.
– Каз де Флоон, – донесся до меня голос Флоона.
– Сейчас буду.
Я нажал кнопку отсоединения, и рука моя бессильно упала.
– Что, появились друзья Джи-Джи? – спросила моя красавица жена.
– Ага. Один из них у Джорджа. Мы сейчас за ним съездим.
Мы с мальчишкой стояли по безопасную сторону входной двери. Я сжимал ладонью дверную ручку, Джи-Джи – булочку с корицей, которую Магда подогрела и дала ему на дорогу.
– Думаешь, теперь можно?
Он откусил от булочки едва ли не половину и заговорил с набитым ртом:
– После того как твой забор покраснел, мы долго смотрели, не изменится ли что еще. Выходит, на дворе опять день сегодняшний. Послушай, есть только один способ выяснить.
Я сощурился – почти зажмурился – и распахнул дверь. Видимо, я полагал, что если снаружи меня поджидает конец света или существа из других миров, то, закрыв глаза, я их отпугну.
Все снаружи было в полном порядке. Я перевел дух. Как в точности выглядел Крейнс-Выо, или по крайней мере моя улица, за день до этого? У дома напротив припаркован белый «сатурн», а вовсе не «ягуар» моего отца. Есть. На веранде соседнего дома висит огромный гамак. Есть. На подъездной дорожке – мой мотоцикл, похожий на злобную желтую жабу. Есть. Полет нормальный.
Я медленно и осторожно стал спускаться по ступеням крыльца. Когда я поставил ногу на последнюю – в нескольких дюймах от «террор-фирмы»[101],– что-то ухватило меня за плечо и потащило назад:
– Берегись!
Я так испугался, что забыл свалиться от инфаркта. Джи-Джи зашелся в приступе идиотского смеха. Я схватил его руку на моем плече и собрался было перебросить через себя, но он заорал:
– Не надо. Моя коленка! У меня коленка раздолбана!
– Ты зачем, паразит, это сделал? По-твоему, это смешно, да?!
– Успокойся. Я пошутил. Держи хвост пистолетом.
– Это когда тут вся эта херня творится? Ты что, совсем глупый?
– Нет, дядюшка Фрэнни. Ведь я – это ты.
– Вот и веди себя соответственно. Я хочу сказать… Слушай, пошли скорей и хватит дурака валять, ладно?
Из окна нашей спальни послышался голос Паулины:
– Пока, Джи-Джи! До скорого!
Она опиралась о подоконник, и, ей-богу, рубашки на ней не было.
– Пока, Паулина! Я скоро.
– Давай возьмем «дукати». Так будет быстрее. Он помотал головой.
– Плохо придумал, босс. Лучше пешком.
– Почему это?
– Погляди вокруг. Обрати внимание на деревья и дома. Возврат к настоящему все еще продолжается, ты сам разве не видишь? Мы пока еще не обрели полной силы.
После ливня мир на некоторое время меняется. В воздухе пахнет свежестью, трава блестит на солнце, листва на деревьях тоже, роняя на землю капли и изменяя цвет. Ветки снова выпрямляются, все окутано паром, животные вылезают из укрытий, отряхиваются как безумные… Мелочи, но из них-то и складывается целое. Последовав совету Джи-Джи, я снова внимательно присмотрелся ко всему вокруг и понял, что он был прав: ехать на мотоцикле к дому Джорджа сейчас и в самом деле не следовало. Потому что все вокруг продолжало меняться – совсем как мир после грозового ливня. Эти пришельцы, надо отдать им должное, вернули нас в нормальное время, но со всем остальным им еще предстояло повозиться.
Прежде всего мне бросилась в глаза длинная черная трещина на белой стене соседнего дома – она исчезала, как макаронина, которую медленно втягивают в рот. Потом у начала дорожки другого дома появились два больших побеленных камня. Еще секунду назад их там не было. Я хорошо помнил эти камни, каждый день их видел, но они стали настолько привычными, настолько примелькались, что я их словно бы и не замечал. Но они были важны теперь, когда в буквальном смысле возвратились в мир, который, как мне казалось, я хорошо знал. Откуда эта фраза? «Бог – в подробностях». Аминь.
Если бы мы поехали к Джорджу на моем мотоцикле, то вполне могли угодить по дороге в яму, которая была там лет двадцать назад и по забывчивости какого-нибудь пришельца осталась незасыпанной.
Хотя нам и нужно было как можно скорее попасть к Джорджу, мы все время оглядывались по сторонам.
– Посмотри на телефонные провода.
– А эта береза – секунду назад она была вдвое ниже и тоньше!
– А здесь только что висели другие занавески. Перемены продолжались. Мелкие, незначительные, но они происходили непрерывно и, казалось, повсюду.
– Ничего себе. Эти ребята свое дело знают.
– Джи-Джи, а ты их видел? Я хочу сказать – по-настоящему?
Он ответил не сразу – казалось, взвешивал, что можно и чего нельзя говорить.
– Да, видел. Потому-то я и потащил тебя из машины домой. Это они мне приказали. И еще велели держать рот на замке, если станешь задавать вопросы. А посмотрев, что они тут понатворили, хер я буду им возражать.
На полпути к дому Джорджа мне-малышу было новое откровение.
– Хочу тебе кое-что сказать. Боюсь, ты будешь не в восторге.
Я как раз думал, что будет, если брызнуть пришельцу в физиономию (физиономии) перечным спреем. Над нашими головами пролетела и исчезла птица. Чирик-чирик – и нет ее.
– Ни фига себе! Ты видел, что случилось с птицей?
– Видел, не слепой. Слушай, я вроде как торчу от Паулины.
Молчание. Идем дальше.
– Ты слышал?
Молчание.
– Ну же, скажи что-нибудь.
Я ткнул в его сторону пальцем;
– Чем больше знаешь, тем больше помалкиваешь.
– Здорово звучит, – присвистнул он. – Сам придумал?
– Нет, Джи-Джи, я это вычитал в книжке. Настанет время, и ты поймешь: книжки – это классная вещь, а разыгрывать из себя крутого глупо. Можешь мне не верить, но ты откажешься от одного ради другого. И сэкономишь кучу времени.
– Скажи еще что-нибудь вроде этого. Ну, цитату какую-нибудь.
Он говорил совершенно серьезно. В глазах любопытство и просительное выражение.
– Ну, вот одна, сейчас в самый раз: «Я иду искать великое "быть может"»[102]. Предсмертные слова знаменитого писателя.
Он шел, засунув руки в карманы, и не отставал от меня, хотя и прихрамывал,
– Что-то вроде, мол, никто не знает, что такое смерть, но я собираюсь это выяснить?
– Или я умираю и мне ничего другого не остается, кроме как попытаться выяснить, что же это такое.
– Ну да, я это и хотел сказать.
– Здесь направо.
– Не могу поверить, что вы с Джорджем Дейлмвудом дружки. Он же был чокнутый, псих!
– А ты был маленький гаденыш, садист тупоголовый. Почему ты ни о чем меня не спрашиваешь, Джи-Джи? Я – твое будущее, а ты даже не попытался узнать, как я живу. Почему? Тебе не интересно? Или ты до такой степени лишен любопытства?
Настал его черед отмалчиваться. Мы продолжали идти. Он дважды поднимал взгляд на мое лицо, но долго ничего не говорил.
– Они мне сказали кое-что. А тебе велели не говорить, чтобы это не повлияло на твои действия. Но я все равно скажу.
– Говори. Что это?
– Они сказали, когда это все закончится, если выйдет, как они задумали, я вернусь в мое время и обо всем позабуду. Я, наверно, стану жить своей жизнью, той самой, какой жил ты, а потом и кончу… как ты.– На лице у него появилось несчастное выражение.
– И тебе это не нравится?
– Застрять в Крейнс-Вью? Жениться на Магде Островой? Я рассчитывал на большее.
– Обзавестись белыми коврами с пушистым ворсом в холостяцком гнездышке в Лос-Анджелесе? Будет тебе больше. Для начала ты отправишься во Вьетнам…
– Нет уж, спасибо, – поморщился он.
– Помалкивай и слушай про свою жизнь, тем более что все равно ты потом это забудешь. После Вьетнама ты попутешествуешь по белу свету. Ну а после поступишь в крутой колледж в Миннесоте.
– Миннесота?! Ты рехнулся! Да там зимой больше ста градусов мороза!
– Ш-ш-ш! Именно там ты повстречаешь свою первую жену, красавицу, которая станет продюсером в Голливуде и заработает кучу денег. Изрядный кусок этого пирога перепадет тебе за идею довольно посредственного телешоу, которое будет пользоваться большим успехом. Ты вкусишь лос-анджелесской жизни, но она тебя испортит. Когда ты почувствуешь, что сыт ею по горло, вернешься сюда и впервые в жизни изведаешь настоящее счастье. Совсем неплохая биография. Так что не беспокойся, впереди у тебя много чего интересного, уж поверь.
– Это там не твоя собака?
Увидев вдалеке ожившего Олд-вертью, который трусил за нами по улице, я ничуть не удивился. И не такое видывали. Меня озадачило другое: пес стал гораздо больше, чем когда я видел его в последний раз. Больше, чем в любую из наших прежних встреч. И еще – двигался он уж больно шустро. Как это ему удавалось на трех с половиной лапах?
– Эта уродина, по-моему, настроена не очень дружелюбно и, по-моему, не очень-то рада тебя видеть. Ну ее в жопу, давай-ка скорее уносить ноги.
Вертью, бешено мотая из стороны в сторону хвостом и опустив голову, направлялся прямиком к нам. И двигался он очень быстро. Гораздо быстрее, чем мгновение назад. Даже не посмотрев, едут ли машины, Джи-Джи хромой стрелой бросился на другую сторону улицы. Я колебался, у меня еще оставалось желание подпустить к себе пса поближе. Ведь когда я его видел в последний раз, Флоон сказал, что это Джордж. Кем он стал теперь? Почему так увеличился в размерах? Пес зарычал. Рык был ужасно громкий.
– Сматывайся! Он на тебя сейчас прыгнет! Джи-Джи предусмотрительно забрался на крышу сверкающего черной эмалью «ауди ТТ». Я хотел рассмеяться – кто бы ни был хозяин этой маленькой машинки, он будет tres [103]зол. Но не рассмеялся, потому что, снова взглянув на пса, обнаружил: он уже вдвое сократил расстояние между нами и несется во всю прыть.
С волками жить – по-волчьи выть. Я как раз поравнялся со стареньким микроавтобусом «фольксваген». Если удастся доставить на его высокую крышу мою задницу, то никакие Вертью мне не страшны. Но попробуйте-ка забраться на крышу старого «фольксвагеновского» микроавтобуса – ни ногу некуда поставить, ни рукой не за что зацепиться, ни…
Клац-клац. Этот звук произвели собачьи челюсти на пути ко мне. Разве не я спас это глупое животное, перед тем как он умер? Разве не я дважды с почетом его похоронил, хотя он и не желал оставаться в могиле? Ничего себе благодарность! Восстав из мертвых (в который раз), эта зверюга вознамерилась меня сожрать. Да она еще и прыгать наловчилась! Я карабкался на крышу «фольксвагена», а эта трехногая скотина, нацелившись на мой зад, подпрыгивала не хуже профессионального баскетболиста.
Джи-Джи стоял на крыше одной машины, я – на другой. Моя была выше, его – круче. Я предпочитал высоту. Тем временем пес смотрел на меня так, словно я был пиццей с анчоусами, которую он заказал в «Домино».
Я воздел руки к небесам:
– Ну и что будем делать? Вертью зарычал и щелкнул зубами.
– А давай вызовем полицию, – сказал умник, оседлавший «ауди», выдавив из себя неестественный смешок.
Его слова вдохновили Олд-вертью, и тот опять принялся подпрыгивать. Паразит, с каждым разом он прыгал все выше.
– Он-таки тебя достанет, босс. А зубищи-то, зубищи – так и щелкают! Придумай что-нибудь поскорее.
– Что?
– А ты его примочи. Пушка-то твоя с собой?
– Эту собаку нельзя убить. Он уже два раза помирал с тех пор, как мы знакомы.
Паршивец продолжал ухмыляться;
– Так может, на третий тебе повезет.
– Джи-Джи, ты должен мне помочь выпутаться. А то придуриваешься целый день. Не забудь: помогая мне, ты и себе помогаешь.
– Как его звать?
– Олд-вертью.
– Это что еще за такое собачье имя! Вертью, Вертью! Ко мне, песик!
Но тот и ухом не повел. Вдруг у него потекла слюна. У него текла слюна, и он не переставал щелкать зубами. Я видел его обнажившиеся десны. Они были розовые и блестящие, как жевательная резинка.
– Валить надо отсюда. Мы должны добраться к Джорджу – посмотреть, что там с ним происходит.
– Ага, только где бы раздобыть воздушный шар или, на худой конец, ходули? – Он приставил ладонь ко лбу козырьком и сделал вид, что всматривается в далекий горизонт. – Лестницы тоже что-то не видать. Корабельный канат и тот бы сгодился, но некому нам его сбросить.
– Спасибо, что поделился соображениями.
– Не за что. А знаешь, кто этот пес? Он настоящий СЕП.
– И что бы это значило?
– Да то, что большинство псов – это собаки как собаки. Ничем особым не выделяются. Собачий пес – и все тут. Но этот им не чета. Этот – настоящий собачий ебопес. СЕП.
Клац-клац. Я опустил глаза на Вертью и впервые заметил, что зубы у него коричневато-табачного цвета. Розоватое, коричневатое, блестящее. Клац-клац.
– Эй, дядя Фрэн.
– Что тебе?
– Есть идея. Выпрямившись, я посмотрел на него.
– Ну?
– Мы отсюда улетим.
– Блестяще. На чем именно?
– Своим ходом, старина. Мы ведь оказались в спятившем мире, так? Тогда почему бы нам не летать? Разве мы не можем прямо сейчас подпрыгнуть и взлететь? Кто сказал, что у нас ничего не выйдет?
– Тяготение.
– Послушай, умник, все эти заморочки, с тех пор как я здесь,– это натуральный электрический стул: пять тысяч вольт по мозгам с утра и до ночи. Я уже совсем поджарился, но первым делом – мозги. Так почему бы не попробовать – мы ведь ничего не потеряем. Мы же видели – тут нет ничего невозможного. Так почему бы этим не воспользоваться? Весь мир вокруг съехал с катушек – одно то, что мы здесь с тобой одновременно, чего стоит. Это что, не безумие? Мы путешествуем во времени, мертвый пес встает из могилы, птицы исчезают на лету… Так чего ж нам не полететь? Мы хотим полететь, так попробуем. Не получится, так не получится. Почему бы нет?
– Спасибо, мэм, не откажусь. Очень вкусно.
– «Мэм» – это уж совсем как из ковбойского кино. Зови меня Магдой. Ведь мы родственники. Фрэнни, меня просто оторопь берет, как вы с ним похожи. Он вполне мог бы сойти за твоего сына. Ты уверен, что не соврал, кем он тебе приходится?
«Ну, ты, Фрэнни, и гусь», – говорила улыбка, с которой моя жена посмотрела на меня, выкладывая еще три толстых ломтика канадского бекона на тарелку Джи-Джи. Он тут же отправил в рот здоровущий кусок и проглотил как собака, почти не жуя. Итого за два завтрака в течение двух часов он слопал вместе с этим семь ломтей бекона. Просто какая-то черная дыра. Куда девалась вся пища, которую он пожирал? Может, у него несколько желудков, как у коровы? Или защечные мешки, как у хомяка? Неужели я столько ел, когда был в его возрасте?
Магда и Паулина не могли оторвать от него глаз, хотя и по разным причинам. Магда была абсолютно счастлива угощать завтраком юного двойника своего мужа. Что касается Паулины, то казалась, ее оглушили сексуально или хватили по голове дубиной. Результат один и тот же. Снаружи нас поджидали пришельцы, вознамерившиеся нас пожрать, а внутри в самом разгаре был завтрак. Я вот только не мог понять, как это Джи-Джи так быстро успокоился.
Когда мы пришли, обе женщины сидели в гостиной, ждали нас. У меня к нему был миллион вопросов, но я не мог расспрашивать его о маленьких зеленых человечках и умершей Антонии в присутствии двух этих невинных душ. Они вдвоем готовили завтрак, что в нашем доме случалось редко и лишь в исключительных случаях. Мне только и оставалось, что сидеть, поглядывая то в свою полную тарелку, то на Джи-Джи, в надежде получить от него хоть какой-нибудь знак. Один раз я поймал его взгляд, но он только улыбнулся и едва заметно покачал головой. Я решил, он имеет в виду: мол, не волнуйся, будет время – поговорим. А ведь он только что устроил на улице такую панику. И вот теперь, когда мой страхомер почти зашкалило (чего со мной никогда не случалось), этот тип как ни в чем не бывало уписывает бекон и блинчики с черникой.
– Фрэнни, почему ты никогда нам не рассказывал о Джи-Джи?
Магда этим утром была как никогда хороша, хотя вообще-то красавицей ее не назовешь. То же и Паулина. Я видел двух прекрасных женщин и был счастлив, что живу с ними под одной крышей. Под крышей того самого дома, который в настоящую минуту вполне мог быть окружен космическими пришельцами, если верить этому Беконному Рылу, ухмылявшемуся напротив меня за столом.
Я поднял глаза на Магду, изобретая на ходу мало-мальски достоверную ложь.
– Потому что его родители – сукины дети, и я не хотел иметь с ними ничего общего. Я и о его существовании-то узнал совсем недавно. Да, Джи-Джи, помнишь, ты говорил, что ждешь каких-то гостей?
Он даже не посмотрел в мою сторону.
– Ну?
– Так придут они сюда или нет?
– Откуда мне знать? Можно еще сиропа?
– Какие такие гости? – всполошилась Магда. – Может, приготовить еще блинчиков?
Джи-Джи помахал вилкой.
– Да так, знакомые ребята в городе.
– В городе? – прошипел я.
– Это твои друзья, да?
Слова так и выпрыгивали у Паулины из горла: шутка ли – еще дюжина Джи-Джи вот-вот заявятся в дом. Держи карман шире, детка!
– Ну, это скорее знакомые, а никакие не друзья, вы же понимаете.
Магда и Паулина переглянулись, и неожиданно на лицах у обеих расцвели совершенно одинаковые улыбки: нашествие мальчиков!
Все эти его увертки – уж не знаю, какую они цель преследовали, – вывели меня из себя; не мог я больше сидеть сложа руки. Не придумав ничего лучше, я встал и подошел к кухонной раковине. Я выглянул в окно и, к своему облегчению, не увидел во дворе ничего, кроме старых качелей,– никаких тебе пришельцев. Ни одна летающая тарелка пока что не приземлилась на нашем заднем дворе. Я повернул кран и стал смотреть, как серебристая струйка воды стекает в раковину и исчезает в сливном отверстии. Долго она так бежала, пока наконец Магда не спросила, чем это я там занимаюсь.
– Считаю молекулы. – Головы я не поднял. Ощущение было такое, что вот сейчас я окочурюсь.
– Фрэнни…
– Все в порядке, Маг. Не беспокойся обо мне. Вдруг Джи-Джи сказал:
– Выгляни в окно, дядя Фрэнни.
– Только что туда смотрел.
– А ты еще разок погляди как следует. Осмотри внимательно задний двор.
Я пропустил его слова мимо ушей и продолжал любоваться струей воды, потом выключил ее, потом снова включил, потом еще раз выключил.
Паулина привстала со своего стула.
– Твои друзья пришли, Джи-Джи? Они на заднем дворе?
– Не-а. Я просто хочу, чтобы дядя Фрэн посмотрел – ему это интересно.
Послышался звук отодвигаемого стула. Через секунду Паулина оказалась рядом со мной. Она положила руку мне на плечо и оперлась о него подбородком. Вообще-то ей такие нежности были совсем несвойственны. Я решил, что это она перед Джи-Джи выделывается. Да и бог с ним – мне все равно было приятно чувствовать ее рядом. Я наклонил голову набок – наши виски соприкоснулись.
– Ты хорошо пахнешь.
– Правда?
– Ага. Гвоздикой и горелой листвой.
– Ух ты, здорово сказано, дядя Фрэн. Гвоздика и горелая листва. Мне нравится.
Я повернулся к Джи-Джи. К моему изумлению, он смотрел на меня с истинным восхищением.
– Черт подери, я еще не слышал, чтобы о ком-нибудь так говорили.
– Когда доживешь до моих лет, малыш, ты еще получше придумаешь.
Он усмехнулся, и тут кусок желтоватого блинчика с синей начинкой упал с его вилки. Паулина ущипнула меня за бок.
– Какой ты вредный. Он от чистого сердца сделал тебе комплимент.
– Ты права. Положи снова голову мне на плечо. Это так приятно.
Паулина послушалась. Я еще раз взглянул в окно, проверить, не упустил ли чего минуту назад.
– Куда подевались качели?
– Какие качели? – полусонным голосом пробормотала Паулина.
– Смотрите, смотрите, дядя.
Я уже говорил, что наш дом прежде принадлежал семье моего приятеля детства Сэмюэла Байера. В дальнем углу их двора стояли качели, потихоньку ржавевшие. Люди, у которых я купил этот дом, от них избавились. Но поскольку на наш задний двор сегодня утром вернулись шестидесятые годы, качели оказались на своем привычном месте – рыжие от ржавчины, печально неподвижные. Сколько ребятишек взмывали на них под самые небеса в те счастливые годы, когда мы были детьми. Минуту назад, когда я разглядывал двор, качели были на своем месте в дальнем углу двора. Теперь они исчезли.
– Джи-Джи, что происходит?
– Смотрите-смотрите.
– Мать моя!
– В чем дело, Фрэнни? – забеспокоилась Магда.
– Можно мне еще блинчиков, тетя Магда?
– Конечно, зайчик. Ты не заболел, Фрэнни?
– Нет-нет.
На заднем дворе исчезли уже не только качели. На моих глазах там менялось все, хотя и не так быстро, как при перемотке видеопленки. Но если ты, не отрываясь, несколько секунд смотрел в одну точку, то видел, что все вокруг нее так или иначе меняется. За тем местом, где раньше были качели, стоял деревянный забор. Несколько месяцев назад мы с Джонни Петанглсом потратили все воскресенье, раскрашивая его в кирпичный цвет. В шестидесятые, когда здесь жили Байеры, забор был белый. Он и был белым несколько минут назад, когда перед ним еще стояли старые качели. Теперь они исчезли, а забор сделался зеленым. Постепенно этот цвет сменился на ярко-синий, потом на белый, потом зеленый, но уже другого оттенка, и, наконец, на кирпичный. Когда я покупал дом, забор был белым. Я его покрасил в зеленый цвет того, второго, оттенка и только недавно покрыл его красным.
Менялся не только цвет забора – менялись и вещи вокруг него. Первым, что бросилось мне в глаза, был оранжевый цветочный горшок, висевший на какой-то штуковине, похожей на черную вешалку, прикрепленную к вершине забора. Оранжевый горшок на белом заборе. Забор стал из белого зеленым, а горшок исчез. Появился прислоненный к забору и исчез серебристый велосипед «Би-эм-экс». Можете себе представить? Возник и растворился в воздухе коричневый баскетбольный мяч. Желтый трехколесный велосипед с толстыми шинами. Щелк-щелк-щелк – все это появлялось на несколько коротких мгновений, а потом исчезало.
Не в силах оторвать глаза от этого шоу с ускоренной перемоткой, я спросил Паулину, видит ли она тоже.
– Что именно?
– Как там все меняется. – Я ткнул пальцем в окно. – Видишь серебристый велосипед? Смотри: раз – и нет!
Паулина ткнула меня в бок.
– Какой такой велосипед? Что ты несешь?
Я бросил взгляд на Джи-Джи. Он мотнул головой и сказал одними губами:
– Она не видит.
Я разочарованно вздохнул и снова уставился в окно.
– Мать моя!
– Что это ты заладил, Фрэнни?
То и заладил – в течение, может, секунд пяти я видел моего дружка Сэма Байера лет этак пятнадцати, он стоял у забора в чем мать родила и писал. Кажется, я расхохотался и открыл рот, но времени подумать об этом у меня не было, потому что Сэм тут же исчез. На лужайке возник дешевенький надувной бассейн. В нем резвились двое малышей. Резвились-резвились, да и растворились в воздухе.
– Это глупо! – сказала Паулина и выбежала вон. Чуть позже раздался телефонный звонок. Магда пошла ответить. Джи-Джи встал у меня за спиной.
– Они возвращают внешний мир в настоящее время. Но им приходится делать это медленно, как ныряльщик, который поднимается с большой глубины. Поэтому я тебя торопил – надо было вернуться сюда, пока это не началось. Им нужно исправить то, что насрал Астопел.
– И пока мы в доме, с нами ничего не может случиться?
Он помотал головой.
– Но окажись мы снаружи…
– И нам бы не поздоровилось. Видимо, это и произошло с татуировкой Паулины.
История моего заднего двора за несколько минут. Тридцатилетняя история Крейнс-Выо за несколько минут. Что происходило в городке, пока мы тут смотрели из окна? Я бы все на свете отдал за то, чтобы находиться в эти минуты на Мейн-стрит!
– Значит, они возвращают мир в настоящее время? В сегодняшний день?
– Ну да.
– Они – это те самые пришельцы?
– Ага.
– Но почему тогда ты до сих пор здесь?
– Потому что я тебе нужен, дядюшка Фрэнни.
– Как опухоль мозга.
Тем временем перед глазами у нас появился бассет, завалился на траву, принялся чесаться и исчез. Пожалуйста вам Судья. Пес принадлежал семейству Ван Гельдеров, которые владели домом до меня. Этот пес прославился на весь город тем, что его без конца сбивали легковушки и грузовики, но он оставался живехонек. От него почему-то всегда воняло болотной тиной, наверно, он так расплачивался за свои девять жизней. Судья умер естественной смертью в глубокой старости. Это случилось за месяц до того, как Ван Гельдеры съехали отсюда.
Когда забор снова покраснел, возле него опять появилась моя старая газонокосилка. В кухню вернулась Магда с переносным телефоном.
– Это Джордж. У него что-то важное. Я взял трубку. Джи-Джи вернулся на свое место за столом и стал доедать блинчики.
– Привет, Джордж. Случилось что-нибудь?
– Пес вернулся, Фрэнни. Сидит у моих ног.
– Твой пес? Чак?
– И Чак, и Олд-вертью. Сидят рядышком у меня в гостиной. И он живой, Фрэнни. Олд-вертью снова живой. Здесь у меня есть еще кое-кто, с кем тебе надо встретиться. Он-то их и привел. Говорит, что знаком с тобой. Его зовут Флоон.
– Каз де Флоон, – донесся до меня голос Флоона.
– Сейчас буду.
Я нажал кнопку отсоединения, и рука моя бессильно упала.
– Что, появились друзья Джи-Джи? – спросила моя красавица жена.
– Ага. Один из них у Джорджа. Мы сейчас за ним съездим.
Мы с мальчишкой стояли по безопасную сторону входной двери. Я сжимал ладонью дверную ручку, Джи-Джи – булочку с корицей, которую Магда подогрела и дала ему на дорогу.
– Думаешь, теперь можно?
Он откусил от булочки едва ли не половину и заговорил с набитым ртом:
– После того как твой забор покраснел, мы долго смотрели, не изменится ли что еще. Выходит, на дворе опять день сегодняшний. Послушай, есть только один способ выяснить.
Я сощурился – почти зажмурился – и распахнул дверь. Видимо, я полагал, что если снаружи меня поджидает конец света или существа из других миров, то, закрыв глаза, я их отпугну.
Все снаружи было в полном порядке. Я перевел дух. Как в точности выглядел Крейнс-Выо, или по крайней мере моя улица, за день до этого? У дома напротив припаркован белый «сатурн», а вовсе не «ягуар» моего отца. Есть. На веранде соседнего дома висит огромный гамак. Есть. На подъездной дорожке – мой мотоцикл, похожий на злобную желтую жабу. Есть. Полет нормальный.
Я медленно и осторожно стал спускаться по ступеням крыльца. Когда я поставил ногу на последнюю – в нескольких дюймах от «террор-фирмы»[101],– что-то ухватило меня за плечо и потащило назад:
– Берегись!
Я так испугался, что забыл свалиться от инфаркта. Джи-Джи зашелся в приступе идиотского смеха. Я схватил его руку на моем плече и собрался было перебросить через себя, но он заорал:
– Не надо. Моя коленка! У меня коленка раздолбана!
– Ты зачем, паразит, это сделал? По-твоему, это смешно, да?!
– Успокойся. Я пошутил. Держи хвост пистолетом.
– Это когда тут вся эта херня творится? Ты что, совсем глупый?
– Нет, дядюшка Фрэнни. Ведь я – это ты.
– Вот и веди себя соответственно. Я хочу сказать… Слушай, пошли скорей и хватит дурака валять, ладно?
Из окна нашей спальни послышался голос Паулины:
– Пока, Джи-Джи! До скорого!
Она опиралась о подоконник, и, ей-богу, рубашки на ней не было.
– Пока, Паулина! Я скоро.
– Давай возьмем «дукати». Так будет быстрее. Он помотал головой.
– Плохо придумал, босс. Лучше пешком.
– Почему это?
– Погляди вокруг. Обрати внимание на деревья и дома. Возврат к настоящему все еще продолжается, ты сам разве не видишь? Мы пока еще не обрели полной силы.
После ливня мир на некоторое время меняется. В воздухе пахнет свежестью, трава блестит на солнце, листва на деревьях тоже, роняя на землю капли и изменяя цвет. Ветки снова выпрямляются, все окутано паром, животные вылезают из укрытий, отряхиваются как безумные… Мелочи, но из них-то и складывается целое. Последовав совету Джи-Джи, я снова внимательно присмотрелся ко всему вокруг и понял, что он был прав: ехать на мотоцикле к дому Джорджа сейчас и в самом деле не следовало. Потому что все вокруг продолжало меняться – совсем как мир после грозового ливня. Эти пришельцы, надо отдать им должное, вернули нас в нормальное время, но со всем остальным им еще предстояло повозиться.
Прежде всего мне бросилась в глаза длинная черная трещина на белой стене соседнего дома – она исчезала, как макаронина, которую медленно втягивают в рот. Потом у начала дорожки другого дома появились два больших побеленных камня. Еще секунду назад их там не было. Я хорошо помнил эти камни, каждый день их видел, но они стали настолько привычными, настолько примелькались, что я их словно бы и не замечал. Но они были важны теперь, когда в буквальном смысле возвратились в мир, который, как мне казалось, я хорошо знал. Откуда эта фраза? «Бог – в подробностях». Аминь.
Если бы мы поехали к Джорджу на моем мотоцикле, то вполне могли угодить по дороге в яму, которая была там лет двадцать назад и по забывчивости какого-нибудь пришельца осталась незасыпанной.
Хотя нам и нужно было как можно скорее попасть к Джорджу, мы все время оглядывались по сторонам.
– Посмотри на телефонные провода.
– А эта береза – секунду назад она была вдвое ниже и тоньше!
– А здесь только что висели другие занавески. Перемены продолжались. Мелкие, незначительные, но они происходили непрерывно и, казалось, повсюду.
– Ничего себе. Эти ребята свое дело знают.
– Джи-Джи, а ты их видел? Я хочу сказать – по-настоящему?
Он ответил не сразу – казалось, взвешивал, что можно и чего нельзя говорить.
– Да, видел. Потому-то я и потащил тебя из машины домой. Это они мне приказали. И еще велели держать рот на замке, если станешь задавать вопросы. А посмотрев, что они тут понатворили, хер я буду им возражать.
На полпути к дому Джорджа мне-малышу было новое откровение.
– Хочу тебе кое-что сказать. Боюсь, ты будешь не в восторге.
Я как раз думал, что будет, если брызнуть пришельцу в физиономию (физиономии) перечным спреем. Над нашими головами пролетела и исчезла птица. Чирик-чирик – и нет ее.
– Ни фига себе! Ты видел, что случилось с птицей?
– Видел, не слепой. Слушай, я вроде как торчу от Паулины.
Молчание. Идем дальше.
– Ты слышал?
Молчание.
– Ну же, скажи что-нибудь.
Я ткнул в его сторону пальцем;
– Чем больше знаешь, тем больше помалкиваешь.
– Здорово звучит, – присвистнул он. – Сам придумал?
– Нет, Джи-Джи, я это вычитал в книжке. Настанет время, и ты поймешь: книжки – это классная вещь, а разыгрывать из себя крутого глупо. Можешь мне не верить, но ты откажешься от одного ради другого. И сэкономишь кучу времени.
– Скажи еще что-нибудь вроде этого. Ну, цитату какую-нибудь.
Он говорил совершенно серьезно. В глазах любопытство и просительное выражение.
– Ну, вот одна, сейчас в самый раз: «Я иду искать великое "быть может"»[102]. Предсмертные слова знаменитого писателя.
Он шел, засунув руки в карманы, и не отставал от меня, хотя и прихрамывал,
– Что-то вроде, мол, никто не знает, что такое смерть, но я собираюсь это выяснить?
– Или я умираю и мне ничего другого не остается, кроме как попытаться выяснить, что же это такое.
– Ну да, я это и хотел сказать.
– Здесь направо.
– Не могу поверить, что вы с Джорджем Дейлмвудом дружки. Он же был чокнутый, псих!
– А ты был маленький гаденыш, садист тупоголовый. Почему ты ни о чем меня не спрашиваешь, Джи-Джи? Я – твое будущее, а ты даже не попытался узнать, как я живу. Почему? Тебе не интересно? Или ты до такой степени лишен любопытства?
Настал его черед отмалчиваться. Мы продолжали идти. Он дважды поднимал взгляд на мое лицо, но долго ничего не говорил.
– Они мне сказали кое-что. А тебе велели не говорить, чтобы это не повлияло на твои действия. Но я все равно скажу.
– Говори. Что это?
– Они сказали, когда это все закончится, если выйдет, как они задумали, я вернусь в мое время и обо всем позабуду. Я, наверно, стану жить своей жизнью, той самой, какой жил ты, а потом и кончу… как ты.– На лице у него появилось несчастное выражение.
– И тебе это не нравится?
– Застрять в Крейнс-Вью? Жениться на Магде Островой? Я рассчитывал на большее.
– Обзавестись белыми коврами с пушистым ворсом в холостяцком гнездышке в Лос-Анджелесе? Будет тебе больше. Для начала ты отправишься во Вьетнам…
– Нет уж, спасибо, – поморщился он.
– Помалкивай и слушай про свою жизнь, тем более что все равно ты потом это забудешь. После Вьетнама ты попутешествуешь по белу свету. Ну а после поступишь в крутой колледж в Миннесоте.
– Миннесота?! Ты рехнулся! Да там зимой больше ста градусов мороза!
– Ш-ш-ш! Именно там ты повстречаешь свою первую жену, красавицу, которая станет продюсером в Голливуде и заработает кучу денег. Изрядный кусок этого пирога перепадет тебе за идею довольно посредственного телешоу, которое будет пользоваться большим успехом. Ты вкусишь лос-анджелесской жизни, но она тебя испортит. Когда ты почувствуешь, что сыт ею по горло, вернешься сюда и впервые в жизни изведаешь настоящее счастье. Совсем неплохая биография. Так что не беспокойся, впереди у тебя много чего интересного, уж поверь.
– Это там не твоя собака?
Увидев вдалеке ожившего Олд-вертью, который трусил за нами по улице, я ничуть не удивился. И не такое видывали. Меня озадачило другое: пес стал гораздо больше, чем когда я видел его в последний раз. Больше, чем в любую из наших прежних встреч. И еще – двигался он уж больно шустро. Как это ему удавалось на трех с половиной лапах?
– Эта уродина, по-моему, настроена не очень дружелюбно и, по-моему, не очень-то рада тебя видеть. Ну ее в жопу, давай-ка скорее уносить ноги.
Вертью, бешено мотая из стороны в сторону хвостом и опустив голову, направлялся прямиком к нам. И двигался он очень быстро. Гораздо быстрее, чем мгновение назад. Даже не посмотрев, едут ли машины, Джи-Джи хромой стрелой бросился на другую сторону улицы. Я колебался, у меня еще оставалось желание подпустить к себе пса поближе. Ведь когда я его видел в последний раз, Флоон сказал, что это Джордж. Кем он стал теперь? Почему так увеличился в размерах? Пес зарычал. Рык был ужасно громкий.
– Сматывайся! Он на тебя сейчас прыгнет! Джи-Джи предусмотрительно забрался на крышу сверкающего черной эмалью «ауди ТТ». Я хотел рассмеяться – кто бы ни был хозяин этой маленькой машинки, он будет tres [103]зол. Но не рассмеялся, потому что, снова взглянув на пса, обнаружил: он уже вдвое сократил расстояние между нами и несется во всю прыть.
С волками жить – по-волчьи выть. Я как раз поравнялся со стареньким микроавтобусом «фольксваген». Если удастся доставить на его высокую крышу мою задницу, то никакие Вертью мне не страшны. Но попробуйте-ка забраться на крышу старого «фольксвагеновского» микроавтобуса – ни ногу некуда поставить, ни рукой не за что зацепиться, ни…
Клац-клац. Этот звук произвели собачьи челюсти на пути ко мне. Разве не я спас это глупое животное, перед тем как он умер? Разве не я дважды с почетом его похоронил, хотя он и не желал оставаться в могиле? Ничего себе благодарность! Восстав из мертвых (в который раз), эта зверюга вознамерилась меня сожрать. Да она еще и прыгать наловчилась! Я карабкался на крышу «фольксвагена», а эта трехногая скотина, нацелившись на мой зад, подпрыгивала не хуже профессионального баскетболиста.
Джи-Джи стоял на крыше одной машины, я – на другой. Моя была выше, его – круче. Я предпочитал высоту. Тем временем пес смотрел на меня так, словно я был пиццей с анчоусами, которую он заказал в «Домино».
Я воздел руки к небесам:
– Ну и что будем делать? Вертью зарычал и щелкнул зубами.
– А давай вызовем полицию, – сказал умник, оседлавший «ауди», выдавив из себя неестественный смешок.
Его слова вдохновили Олд-вертью, и тот опять принялся подпрыгивать. Паразит, с каждым разом он прыгал все выше.
– Он-таки тебя достанет, босс. А зубищи-то, зубищи – так и щелкают! Придумай что-нибудь поскорее.
– Что?
– А ты его примочи. Пушка-то твоя с собой?
– Эту собаку нельзя убить. Он уже два раза помирал с тех пор, как мы знакомы.
Паршивец продолжал ухмыляться;
– Так может, на третий тебе повезет.
– Джи-Джи, ты должен мне помочь выпутаться. А то придуриваешься целый день. Не забудь: помогая мне, ты и себе помогаешь.
– Как его звать?
– Олд-вертью.
– Это что еще за такое собачье имя! Вертью, Вертью! Ко мне, песик!
Но тот и ухом не повел. Вдруг у него потекла слюна. У него текла слюна, и он не переставал щелкать зубами. Я видел его обнажившиеся десны. Они были розовые и блестящие, как жевательная резинка.
– Валить надо отсюда. Мы должны добраться к Джорджу – посмотреть, что там с ним происходит.
– Ага, только где бы раздобыть воздушный шар или, на худой конец, ходули? – Он приставил ладонь ко лбу козырьком и сделал вид, что всматривается в далекий горизонт. – Лестницы тоже что-то не видать. Корабельный канат и тот бы сгодился, но некому нам его сбросить.
– Спасибо, что поделился соображениями.
– Не за что. А знаешь, кто этот пес? Он настоящий СЕП.
– И что бы это значило?
– Да то, что большинство псов – это собаки как собаки. Ничем особым не выделяются. Собачий пес – и все тут. Но этот им не чета. Этот – настоящий собачий ебопес. СЕП.
Клац-клац. Я опустил глаза на Вертью и впервые заметил, что зубы у него коричневато-табачного цвета. Розоватое, коричневатое, блестящее. Клац-клац.
– Эй, дядя Фрэн.
– Что тебе?
– Есть идея. Выпрямившись, я посмотрел на него.
– Ну?
– Мы отсюда улетим.
– Блестяще. На чем именно?
– Своим ходом, старина. Мы ведь оказались в спятившем мире, так? Тогда почему бы нам не летать? Разве мы не можем прямо сейчас подпрыгнуть и взлететь? Кто сказал, что у нас ничего не выйдет?
– Тяготение.
– Послушай, умник, все эти заморочки, с тех пор как я здесь,– это натуральный электрический стул: пять тысяч вольт по мозгам с утра и до ночи. Я уже совсем поджарился, но первым делом – мозги. Так почему бы не попробовать – мы ведь ничего не потеряем. Мы же видели – тут нет ничего невозможного. Так почему бы этим не воспользоваться? Весь мир вокруг съехал с катушек – одно то, что мы здесь с тобой одновременно, чего стоит. Это что, не безумие? Мы путешествуем во времени, мертвый пес встает из могилы, птицы исчезают на лету… Так чего ж нам не полететь? Мы хотим полететь, так попробуем. Не получится, так не получится. Почему бы нет?