Страница:
некоторое отношение к тем таинственным силам, которые Вы сами используете и
благодаря которым Вы известны как черный колдун-Дерини. Кстати, не поэтому
ли Вы носите черное?"
Как ни старался Морган вести себя чинно, он все же не смог удержаться
от смеха -- ведь пристрастие Моргана облачаться в черное было общеизвестно,
и Моргану пришлось отказаться от него совсем недавно, причем по причинам,
весьма схожих с теми, которые только что назвал Келсон. Теперь он одевал
черное только из соображений практичности, или когда под рукой не
оказывалось ничего более удобного, что, собственно, и произошло этим утром:
прочная черная кожа поверх кольчуги для утренней прогулки. Так что замечание
Келсона воспринималось как единственно достойный ответ на шутку Моргана.
"Может, Вам тоже стоит стрельнуть разок," -- предложил Келсон, внезапно
понявший, что изумленный Дугал все еще ломает голову над тем, не использвал
ли Келсон свои возможности Дерини. -- "Покажите Дугалу как мы, Дерини, можем
стрелять."
"Ты хочешь сказать, что ..."
Тут Дугал замолчал от удивления, потому что Морган просто взял лук и и
небрежно наложил стрелу. Из-за того, что лук, которым пользовались юноши,
был коротковат для него, он не мог натянуть тетиву как следует, но, тем не
менее, его стрела попала точно в угол, образованный стрелами, выпущенными
Келсоном, несмотря на то, что еще до того, как он успел прицелиться, он
отвел взгляд в сторону. Не удостоив мишень даже краткого взгляда, он
выпустил вторую стрелу, и теперь в мишени красовался правильный квадрат,
образованный четырьмя древками.
"Черт побери
!" -- прошептал Дугал, когда с галереи раздались
испуганно-восхищенные вздохи и робкие аплодисменты девушек.
Морган положил лук и, прежде чем направиться вместе с обоими юношами к
мишени, удостоил восхищенную аудиторию изящного поклона, выражая свою
признательность. Дугал тем временем изо всех сил старался сдержать свое
изумление.
"Как Вы это сделали?" -- прошептал он. -- "Никто
не может так стрелять!
Вы пользовались магией, правда?"
Морган уклончиво пожал плечами.
"Это достаточно просто, когда знаешь как это делать," -- сказал он,
стараясь придать своему голосу небрежность. -- "К счастью, наши поклонницы
не знают, насколько необычна такая стрельба. И, как мне думается, нам не
стоит устраивать такие представления для них слишком часто. Сейчас они, по
всей видимости, полагают, что Коналл и его младшие братья просто худшие
стрелки, чем мы трое. Коналл, однако, может догадаться в чем дело, и будет
вне себя от ярости."
"Я бы сказал," -- пробормотал Дугал, -- "что каждый раз, когда он не
выходит победителем, он становится просто невыносим."
Келсон первым подошел к мишени и стал вынимать стрелы, передавая их
Моргану.
"А теперь ты знаешь еще одну причину, по которой я отказался от
соревнования," -- сказал он. -- "Это было бы нечестно. Когда можешь стрелять
так, как стреляет Аларик или я, то появляется огромное искушение
использовать то, чему ты научился. С другой стороны, твое
умение обращаться
с луком -- настоящее, и оно станет еще лучше, когда ты научишься
использовать свои магические силы.."
"Вы хотите сказать, что я
тоже могу так?"
"Конечно. Но придется поучиться."
Стоило им направиться обратно к линии стрельбы, как из дальней конюшни
выскочили два гнедых жеребца, на которых сидели Коналл и его оруженосец, и,
громыхая копытами по булыжнику, направились в их сторону. Оруженосец на
скаку поприветствовал короля; Коналл же сделал вид, что не заметил никого из
присутствующих. У поднятой решетки ворот замка им пришлось придержать коней,
чтобы пропустить во двор отряд, вернувшийся с патрулирования, но, как только
им удалось протиснуться мимо последниих всадников в клетчатых пледах, они
тут же ускакали прочь.
"Смотрите, кто вернулся," -- сказал Морган, заметивших среди прибывших
своего кузена Дункана.
Епископ Дункан МакЛейн, герцог Кассанский и граф Кирнийский, въезжая во
двор вместе со своим отрядом, был мало похож на герцога и еще меньше -- на
епископа. На его серо-коричневой от пыли одежде выделялись лишь выцветшее
перо на шапке и зелено-черно-белый плед на плечах. Заметив короля и стоявших
рядом, он улыбнулся и, приветственно подняв руку, направился к королю,
вместо того, чтобы направиться с отрядом в конюшни. Стоило только Дункану
подъехать поближе, как Дугал, улыбаясь, схватил его горячащегося коня под
уздцы и нашептывая что-то коню на ухо и умело касаясь его бархатистого носа,
заставил его успокоиться.
"Доброе утро, Сир," -- с поклоном сказал Дункан Келсону, небрежно
перебрасывая ногу и меч через высокую луку своего седла и пружинисто
спрыгивая наземь. -- "Привет, Дугал. Привет, Аларик. Что такое случилось с
нашим юным Коналлом? Я было подумал, что за ним гонится целая стая чертей."
"Разве что черти, вызывающие в людях ревность," -- фыркнул Келсон,
подбочениваясь. -- "Дугал полностью обошел его в стрельбе."
"Неужели
? Неплохо, сын мой!"
В ответ все трое тоже улыбнулись, поскольку то был один из редких
случаев, когда епископ Дункан МакЛейн мог публично сказать, что Дугал
МакАрдри действительно
приходится ему сыном. Дело в том, что до горести
мимолетный брак Дункана с матерью Дугала, хоть и имел место задолго до
посвящения Дункана в духовный сан, был крайне необычным -- столь необычным,
что теперь его существование можно было доказать лишь с помощью магии, а
отец и сын, долгие годы знавшие друг друга как священника и королевского
пажа, узнали о своем родстве буквально несколько месяцев назад. Несмотря на
то, что, пожелай Дугал, Дункан в любой момент признал бы его своим сыном, в
тайну по-прежнему были посвящены только они четверо да жена Моргана Риченда.
Но оба считали, что время для этого еще не настало. Публичное
объявление Дугала сыном Дункана в настоящее время могло привести только к
объявлению Дугала незаконнорожденным, что могло ослабить его права на
главенство в клане МакАрдри и подорвать его права на графский титул, а
заодно ослабить доверие к Дункану как священнику. Кроме того, могли
возникнуть осложнения, связанные с наследованием Дунканом земель Кассана и
Кирни, которые играли немаловажную роль в конфликте с Меарой, поскольку,
если Дункан умрет, не оставив наследника -- а чего еще вы можете ждать от
епископа?! -- то принц Ител получит некоторые основания заявить о своих
правах на эти земли.
Менее очевидным, но, в конце концов, более опасным последствием могло
стать объявление Дугала Дерини, ведь принадлежность Дункана к Дерини из
слухов превратилась в общеизвестный факт. А из немногих Дерини, находившихся
при дворе, именно Дугал был наименее подготовлен к таким обвинениям.
Дугал долгие годы не знал ни о своих возможностях, ни о своем настоящем
отце, и никто никогда не учил его пользоваться его магическими
способностями, пока он рос; и первая проблема, с которой он столкнулся --
плотно закрытые ментальные щиты, которые пропускали только прикосновение
разума Дункана, но останавливали всех остальных Дерини, за исключением лишь
крайне осторожных, минимальных попыток ментального контакта. Даже Арилан
пытался пройти через эти щиты, но еще до того как стало известно о родстве
Дугала и Дункана.
"Да, состязание получилось неплохое," -- сказал Морган, радуясь
взаимопониманию, установившемуся между отцом и сыном. -- "Правда, Дугал не
знал, что, оказывается, результаты стрельбы можно улучшить с помощью
кое-какого... м-м-м... "другого" умения. Я прав, Келсон?"
"Мы все равно не стали бы использовать свои способности, соревнуясь с
Коналлом," -- сказал Келсон. -- "Он и так выходит из себя, когда
проигрывает."
Дункан засмеялся и, сняв свою кожаную шапку, пригладил рукой свои
коротко остриженные каштановые волосы. Готовясь к предстоящей компании, в
ходе которой ему придется долго долго находиться в доспехах и шлеме, он
немного отрастил волосы, позволив им почти скрыть тонзуру, которая
превратилась в маленький, не больше серебряного пенни, кружок на его
макушке. Но волосы он стриг коротко, на солдатский манер, как и Морган, а
потому его прическа резко отличалась от причесок Дугала и Келсона, которые
заплетали свои волосы в косицы как это было принято в Приграничье.
"Мне кажется, у Коналла где-то в городе есть подружка," -- сказал
Дункан с лукавой усмешкой, мало сочетавшейся с его церковным саном. --
"Наверное, именно к ней он и спешил, когда чуть не затоптал меня в воротах.
Кстати, я заметил, что он не слишком балует своим вниманием девушек при
дворе, а из города обычно возвращается с глупейшей улыбкой на лице. Может,
нашему государю тоже следует последовать его примеру?"
Келсон знал, что Дункан просто подшучивает над ним, но, похоже,
все-таки не смог не выказать своей раздраженности словами Дункана, потому
что Дугал локтем толкнул его в бок и, широко улыбнулся, сверкнув своими
ослепительно белыми зубами, а Морган удивленно посмотрел на него, явно
выражая молчаливое неодобрение.
"Вам еще не надоело
трепаться об одном и том же?" -- резким тоном
сказал король, забирая у Моргана стрелы и делая вид, что внимательно
рассматривает их. -- "Дункан, как прошло патрулирование? Ваши солдаты
достаточно подготовлены?"
Улыбка немедленно исчезла с лица Дункана, взгляд его синих глаз
мгновенно стал холодно-серьезным, он снова надел свою шапку и превратился в
подтянутого и готового к бою воина-священника.
"Да, вполне, государь. Боюсь, однако, что мы кое-что обнаружили, и это
кое-что, как мне кажется, вряд ли Вас порадует. Королева и ее эскорт
находятся менее чем в часе пути от городских ворот.."
"О, нет!"
"Они, должно быть, доехали от монастыря Святого Джайлса быстрее чем мы
ожидали. Я оставил восемь своих солдат для сопровождения."
"Черт!
"
Еле слышно выругавшись, Келсон от избытка чувств переломил стрелу через
колено и швырнул обломки на землю.
"Но Вы же знали, что она приедет," -- только и сумел вымолвить явно
ошеломленный Дугал.
"Да. Но не думал, что это произойдет сегодня. Она могла бы подождать
еще день или два -- по крайней мере, пока мы не выполним наши планы на этот
вечер."
Морган подумал, а не догадывается ли Джеанна об их планах на этот
вечер, и спросил об этом короля; Келсон только покачал головой и, собираясь
с мыслями, тяжело вздохнул.
"Нет, я уверен, что это просто совпадение." -- Он снова вздохнул. --
"Думаю, что нам ничего не остается кроме как приветствовать ее и надеяться,
что она изменилась, хотя я, честно говоря, в этом сомневаюсь. Аларик, Вам
лучше постараться не попадаться ей на глаза, пока я не выясню, действительно
ли она до сих пор жаждет Вашей крови. Она не осмелится ничего сделать
, но
нарываться на неприятности все же не стоит".
"Для этого, государь, мне пришлось бы стать невидимкой," -- спокойно
сказал Морган .
"Похоже, сегодня вечером нам придется начать позже, чем мы
планировали," -- продолжил Келсон, снова обретая уверенность. -- "Дункан, не
могли бы Вы известить об этом Епископа Арилана?"
"Конечно, Сир."
Келсон еще раз вздохнул.
"Ладно. Думаю, мне лучше пойти сообщить дяде Найджелу, что она в пути,
хоть мне это и не нравится."
Разве дам Ему первенца моего за преступление мое и плод чрева моего --
за грех души моей?
-- Михей 6:7
Когда лошадь споткнулась о заполненную грязью выбоину, закрытая карета,
в которой ехала мать короля Гвинедда, закачалась. Внутри кареты, за плотными
шерстяными занавесками, превращавшими яркий свет весеннего солнца в
полумрак, Джеана Гвинеддская держалась обеими руками за поручень и молила
Бога, чтобы дорога стала получше.
Она ненавидела поездки в карете: ее сразу же укачивало. Но три года, в
течение которых ее нога не касалась стремени, вкупе с аскетичной жизнью,
которую она считала частью религиозной дисциплины, сделали любой другой
способ путешествия из обители Святого Джайлса до Ремута невозможным. Ее
белые, ухоженные руки, вцепившиеся в полированное дерево поручня, были
болезненно тонки; золотое обручальное кольцо, подаренное ей когда-то мужем,
просто свалилось бы с ее пальца, если бы не белый шелковый шнурок, который
тянулся от пальца к хрупкому запястью и удерживал кольцо на месте.
Ее глухое платье, как и шнурок, тоже было белого цвета, цвета
монашеских обетов, но, в отличие от одежды монахинь, сделанной из домотканой
шерстяной ткани, ее платье было сшито из тонкого шелка, а накидка была
отделана горностаем. Пышные темно-рыжие волосы, которыми она так гордилась и
которые так нравились когда-то Бриону, были убраны под белый шелковый
апостольник, который заодно скрывал седину, начавшую пробиваться на ее
висках и макушке. Черты ее лица оставались правильными, бледные щеки и
темные брови придавали лицу аскетичную красоту, скрывая изможденность, и
только измученный взгляд свидетельствовал, что красота приносила королеве не
удовлетворение, а внутренние страдания.
И только цвет ее глаз остался прежним: дымчато-зеленым, густым как цвет
изумрудов, которые так нравились Бриону. А ведь ей было всего тридцать
шесть.
Размышления Джеаны были внезапно прерваны суровыми мужскими голосами и
звуком копыт, говорившим о приближении множества всадников. Когда карета,
качнувшись, остановилась, она шумно втянула воздух и, моля Бога, чтобы среди
всадников не оказалось Келсона, слегка приоткрыла левую занавеску и
осторожно выглянула, пытаясь разглядеть, что происходит впереди. Поначалу
она увидела только круп жеребца, на котором ехал сэр Делри и хвост белого
мула отца Амброса.
Потом, когда Делри тронул коня в сторону встретившихся им всадников,
Джеана заметила как впереди мелькнули люди в кожаных костюмах и
зелено-черно-белых пледах; их было слишком много, чтобы Джеана могла их
сосчитать. Она припомнила, что встречала такое сочетание цветов раньше, но
никак не могла вспомнить, какому клану оно принадлежало.
Она видела как Делри о чем-то совещается с одним из сопровождавших ее
рыцарей -- старшим из четырех бреманских рыцарей, которых ее брат отправил с
ней в качестве эскорта. Затем Делри отъехал в сторону и жестом разрешил
нескольким всадникам присоединиться к эскорту. Когда остальной отряд ускакал
прочь, и Джеана уже собиралась опустить занавеску, к ней, загораживая обзор,
подъехал отец Амброс на своем муле.
"Моя госпожа, нам дали почетный эскорт," -- ласково сказал он с
улыбкой, которая заставила бы растаять сердце любого ангела. -- "Это был
патрульный отряд герцога Кассанского. Он оставил несколько своих людей,
чтобы они охраняли нас по дороге в Ремут."
Герцог Кассанский. Раз Джаред и Кевин мертвы, это мог быть только
Дункан МакЛейн -- он же отец
Дункан, духовник Келсона и дальний родственник
Дерини Аларика Моргана. То, что Дункан тоже был Дерини, оказалось настоящим
шоком для Джеаны, хотя она никогда даже не помышляла о том, чтобы рассказать
об этом кому-нибудь, кто не знал этого и так. Господь должен был бы покарать
Дункана МакЛейна за то, что тот осмелился принять духовный сан вопреки
правилам Церкви, запрещавшим Дерини принимать священные обеты, но вместо
этого Он позволил Дункану возвыситься до епископа. Джеана не могла понять,
как такое могло случиться.
"Да, я поняла. Спасибо, святой отец," -- пробормотала она.
Торопливо опуская занавеску, она засомневалась, не выдал ли ее взгляд
охватившего ее ужаса, но за свой голос она была уверена. В то же время, отец
Амброс хорошо разбирался в людях, несмотря на то, что был едва ли старше ее
сына.
Но мысли о сыне занимали ее не больше чем мысли о Дункане... и Моргане.
У нее еще будет время подумать о них
попозже. Истово прижав сложенные руки к
губам, она на мгновенье закрыла глаза и прошептала еще одну молитву, прося
Господа придать ей отваги -- тут ей снова пришлось схватиться за поручень,
потому что процессия снова тронулась в путь.
Новая встреча со своим сыном-Дерини была не единственной причиной, по
которой Джеана боялась возвращения в Ремут. Возвращение к публичной жизни,
ожидавшее королеву при дворе, само по себе будет непростым, хотя бы потому,
что она привыкла не видеть никого кроме сестер-монахинь обители Святого
Джайлса. несмотря на то, что за три года своего уединения она не приняла
монашеских обетов, она жила так же как и все остальные в обители, посещала
все службы и молилась об избавлении от сатанинской заразы Дерини, которая,
как она знала, гнездилась в самой ее душе, и искала избавления от страданий,
причиняемых ей знанием о самой себе. Ей, которой с ранних лет внушали и
дома, и в церкви, что Дерини -- это зло, было не под силу найти ответы на
многие нравственные и религиозные вопросы, вызванные открытием того, что она
сама принадлежит к расе, которую она долгое время считала проклятой. Ее
духовные наствники в обители постоянно убеждали ее в том, что ее грех
простителен -- если вообще можно счесть грехом использование всех своих
возможностей, чтобы спасти свое дитя от неминуемой смерти от рук черной
колдуньи, но, продолжая верить в то, что она заучила с детства, Джеана
продолжала считать, что совершила смертный грех.
За время пребывания в монастыре внешние проявления ее страстного
неприятия Дерини несколько уменьшились, ведь она, храня свое уединение,
могла избежать не только встреч с Дерини, но даже упоминаний о них, но по
мере приближения к Ремуту и сыну-Дерини она боялась все сильнее и сильнее.
Она решилась оставить святую обитель только ради спасения души Келсона,
ужаснувшись количеству людей, лишившихся жизни из-за того, что он
принадлежал к Дерини. Даже его юная невеста погибла из-за этого.
Именно поэтому Джеана, наконец, решилась оставить свою уединенную келью
в обители Святого Джайлса: Келсон, который уже почти полгода был вдовцом,
просто обязан жениться снова, и как можно быстрее, чтобы смочь обеспечить
появление наследника престола. Джеана понятия не имела, где можно подыскать
нужную кандидатку, но в любом случае, подходящая, по мнению Джеаны, невеста
короля должна остановить дурное влияние деринийской крови в жилах Келсона.
Только тогда может появиться возможность свернуть его с пути, на который,
он, похоже, ступил, оградить его от зловредного влияния других Дерини, все
еще пребывающих при дворе, и вернуть его на истинный путь к спасению его
души.
Лошадиные копыта застучали по мощеной дороге, лошади почувствовали себя
увереннее, прибавили ходу, и Джеана слегка раздвинула занавески, чтобы снова
выглянуть наружу. Впереди, между сэром Делри и завернутым в плед кассанским
офицером, она увидела знакомые стены Ремута, темнеющие на фоне испещренного
крошечными белыми облачками неба, отливавшие серебром под ярким весенним
солнцем.
"Белая овца...
" -- с отчаянием подумала она, стараясь избавиться от
кома, подступившего к горлу. -- "Белая овца на синем холме...
"
Но воспоминание о детстве не произвело ожидаемого эффекта и не избавило
ее от странного ощущения одновременно страха и радости, вызванных
возвращением домой. Отдалившись от слабого утешения, которое ей давало
пребывание в обители святого Джайлса, она почувствовала, как ее наполняют
прежние ощущения и, прежде всего, чувство страха за свою душу, за душу
Келсона -- ей с трудом удавалось держать себя в руках, но она знала, что
прежде чем она встретится с теми, кто поджидал ее в Ремуте, ей надо придти в
себя.
А во дворе Ремутского замка, Келсон, стоявший на площадке лестницы,
ведущей из двора к главному залу, тоже не испытывал ни малейших сомнений по
поводу последствий возвращения королевы ко двору. Вместе с ним прибытия
королевы ожидали только дядя Найджел, архиепископ Кардиель и двое младших
сыновей Найджела. Келсон посчитал, что не стоит смущать ее большим
количеством народа, встречающего королеву.
"Она так давно не была здесь," -- прошептал Келсон на ухо дяде,
стоявшему слева от него. -- "Как Вы думаете, она сильно изменилась?"
Найджел посмотрел на племянника и ободряюще улыбнулся, но Келсон был
уверен, что у него тоже есть какие-то предчувствия, возникшие из-за
возвращения невестки.
"Я уверен, что она изменилась," -- сказал негромко великий герцог. --
"Надеюсь, что она изменилась к лучшему. Боже, она будет удивлена тем, как ты
изменился."
"Неужели я так
сильно изменился?" -- удивленно спросил Келсон.
Найджел пожал плечами. "А ты, Келсон, сам-то
как думаешь? Пока ее не
было, ты успел стать настоящим мужчиной -- и магия здесь ни при чем. Ты
воевал, ты убивал, тебе пришлось принять столько трудных решений, что я
не
хотел бы оказаться на твоем месте."
"А меня уверяли, что все это -- часть моих обязанностей," --
пробормотал Келсон, выдавив кривую усмешку.
"Ты прав, но некоторые люди справляются со своими обязанностями лучше,
чем прочие," -- ответил Найджел. -- "Ты -- один из них. Даже сечас, накануне
новой войны, ты держишь свой гнев под контролем, а ведь многие из тех, кто
гораздо старше и опытнее тебя, дали бы волю жажде отмщения. Лично я не
уверен, что смог бы
удержаться и не убить Лльювелла прямо в соборе после
того, как у меня на глазах зарезали мою невесту."
Келсон, яростно теребя кольцо на своем мизинце, слегка отвернулся.
"Прежде всего, если бы я действительно держал ситуацию под контролем,
она осталась бы жива."
"Ну сколько
можно говорить об одном и том же?" -- спросил Найджел. --
"Это все в прошлом. О случившемся можно сожалеть, но, продолжая упрекать
себя в случившемся, ты все равно ничего не изменишь. От ошибок никто не
застрахован. А вот о чем стоит подумать, так это о том, чтобы не повторять
те же ошибки в будущем."
"Угу, а моя дорогая мамочка, зашоренная суевериями, здорово поможет мне
в этом!"
"Господи помилуй, Келсон, она ведь твоя мать! Ты
не сделал ничего, чего
стоило бы стыдиться. Если она хочет считать себя грешницей, то это касается
только ее и Господа. Не думай, что я буду поддерживать твое
самобичевание."
Келсон фыркнул, скрестил руки на груди, затем поглядел на привратную
башню и краем глаза уловил какое-то движение в полумраке ворот. Увидев, как
через ворота рысью проехали кассанцы, оставленные для сопровождения
королевы, король выпрямился и нервно затеребил нижний край своей туники.
"Боже
правый, вот она и приехала," -- прошептал он.
Во главе огромной процессии ехали две пары отборных уланов Дункана в
пледах цветов клана МакЛейнов, на начищенных наконечниках их копий весело
трепетали синие и серебристые шелковые флажки, их гарцующие кони позвякивали
упряжью и косились в сторону конюшен. Следом появился сэр Алан Соммерфильд,
закаленный в боях капитан из отряда МакЛейна, рядом с которым ехал молодой
рыцарь, на белом плаще которого были изображены черный корабль и красный
полумесяц -- герб королей Бремани. Сразу же за ними во двор въехали две
кареты. В первую были запряжены два серых жеребца, а рядом с дверцей кареты
ехал молодой священник на белом муле. Следом за второй каретой ехали еще три
бреманских рыцаря и четверо кассанских уланов.
"Пойдемте, Сир," -- пробормотал Архиепископ Кардиель, тронув короля за
локоть и направляясь вниз по лестнице. -- "Она, должно быть, в первой
карете. Мы должны подойти до того, как она выйдет."
"А почему она не поехала верхом?" -- шепотом спросил Келсон у Найджела,
пока они, следом за Кардиелем и сыновьями Найджела, спускались вниз. --
"Может, она больна, как Вы думаете?"
"Она проделала долгий путь," -- ответил Найджел. -- "Должно быть,
поездка в карете для нее легче."
Карета королевы оказалась у подножия лестницы практически одновременно
с королем и его свитой. Священник и оба рыцари мгновенно спешились, готовясь
сопровождать пассажирку кареты, а остальные рыцари выстроились по обеим
сторонам от дверцы. Бреманский капитан раздвинул тяжелые занавески и открыл
изящную дверцу; в тот же миг склонившийся в поклоне священник предложил
руку, помогая пассажирке выйти из кареты. Через мгновение из кареты
появилась побледневшая Джеана, одетая в белое и казавшаяся еще бледнее из-за
глаз, горевших на ее бледном изможденном лице.
"Матушка
," -- выдохнул Келсон, бросаясь к ней и удерживая ее, когда она
собралась опуститься перед ним на колени прямо на пыльный двор. Когда он,
выросший со времени их последней встречи на целую ладонь, прижал ее к своей
груди, он почувствовал как застучало ее сердце и поразился насколько она
высохла за прошедшее время.
Она, должно быть, почувствовала его удивление и, буквально вырвавшись
из его объятий, сделала шаг назад и присела в официальном реверансе,
приветствуя короля. Затем она подошла к Кардиелю, поклонилась, чтобы
поцеловать его перстень, и знаком подозвала священника и моложаво
выглядевшую монахиню, вышедшую из второй кареты.
"Разрешите представить Вам моего духовника, отца Амброса," -- негромко
сказала она, стараясь не встречаться глазами с Келсоном, -- "и сестру
Сесилию, мою компаньонку. Сэр Делри -- командир моей охраны. Вот и все, кто
служит мне," -- запинаясь, закончила она. -- "Прошу прощения, если я чем-то
обидела Его Величество."
"Какие могут быть обиды, матушка?" -- ласково сказал Келсон. -- "До тех
пор, пока я не найду себе другую невесту, Вы -- королева и хозяйка этого
замка. Посему Вам надлежит иметь свиту, подобающую Вашему положению. Тетя
благодаря которым Вы известны как черный колдун-Дерини. Кстати, не поэтому
ли Вы носите черное?"
Как ни старался Морган вести себя чинно, он все же не смог удержаться
от смеха -- ведь пристрастие Моргана облачаться в черное было общеизвестно,
и Моргану пришлось отказаться от него совсем недавно, причем по причинам,
весьма схожих с теми, которые только что назвал Келсон. Теперь он одевал
черное только из соображений практичности, или когда под рукой не
оказывалось ничего более удобного, что, собственно, и произошло этим утром:
прочная черная кожа поверх кольчуги для утренней прогулки. Так что замечание
Келсона воспринималось как единственно достойный ответ на шутку Моргана.
"Может, Вам тоже стоит стрельнуть разок," -- предложил Келсон, внезапно
понявший, что изумленный Дугал все еще ломает голову над тем, не использвал
ли Келсон свои возможности Дерини. -- "Покажите Дугалу как мы, Дерини, можем
стрелять."
"Ты хочешь сказать, что ..."
Тут Дугал замолчал от удивления, потому что Морган просто взял лук и и
небрежно наложил стрелу. Из-за того, что лук, которым пользовались юноши,
был коротковат для него, он не мог натянуть тетиву как следует, но, тем не
менее, его стрела попала точно в угол, образованный стрелами, выпущенными
Келсоном, несмотря на то, что еще до того, как он успел прицелиться, он
отвел взгляд в сторону. Не удостоив мишень даже краткого взгляда, он
выпустил вторую стрелу, и теперь в мишени красовался правильный квадрат,
образованный четырьмя древками.
"Черт побери
!" -- прошептал Дугал, когда с галереи раздались
испуганно-восхищенные вздохи и робкие аплодисменты девушек.
Морган положил лук и, прежде чем направиться вместе с обоими юношами к
мишени, удостоил восхищенную аудиторию изящного поклона, выражая свою
признательность. Дугал тем временем изо всех сил старался сдержать свое
изумление.
"Как Вы это сделали?" -- прошептал он. -- "Никто
не может так стрелять!
Вы пользовались магией, правда?"
Морган уклончиво пожал плечами.
"Это достаточно просто, когда знаешь как это делать," -- сказал он,
стараясь придать своему голосу небрежность. -- "К счастью, наши поклонницы
не знают, насколько необычна такая стрельба. И, как мне думается, нам не
стоит устраивать такие представления для них слишком часто. Сейчас они, по
всей видимости, полагают, что Коналл и его младшие братья просто худшие
стрелки, чем мы трое. Коналл, однако, может догадаться в чем дело, и будет
вне себя от ярости."
"Я бы сказал," -- пробормотал Дугал, -- "что каждый раз, когда он не
выходит победителем, он становится просто невыносим."
Келсон первым подошел к мишени и стал вынимать стрелы, передавая их
Моргану.
"А теперь ты знаешь еще одну причину, по которой я отказался от
соревнования," -- сказал он. -- "Это было бы нечестно. Когда можешь стрелять
так, как стреляет Аларик или я, то появляется огромное искушение
использовать то, чему ты научился. С другой стороны, твое
умение обращаться
с луком -- настоящее, и оно станет еще лучше, когда ты научишься
использовать свои магические силы.."
"Вы хотите сказать, что я
тоже могу так?"
"Конечно. Но придется поучиться."
Стоило им направиться обратно к линии стрельбы, как из дальней конюшни
выскочили два гнедых жеребца, на которых сидели Коналл и его оруженосец, и,
громыхая копытами по булыжнику, направились в их сторону. Оруженосец на
скаку поприветствовал короля; Коналл же сделал вид, что не заметил никого из
присутствующих. У поднятой решетки ворот замка им пришлось придержать коней,
чтобы пропустить во двор отряд, вернувшийся с патрулирования, но, как только
им удалось протиснуться мимо последниих всадников в клетчатых пледах, они
тут же ускакали прочь.
"Смотрите, кто вернулся," -- сказал Морган, заметивших среди прибывших
своего кузена Дункана.
Епископ Дункан МакЛейн, герцог Кассанский и граф Кирнийский, въезжая во
двор вместе со своим отрядом, был мало похож на герцога и еще меньше -- на
епископа. На его серо-коричневой от пыли одежде выделялись лишь выцветшее
перо на шапке и зелено-черно-белый плед на плечах. Заметив короля и стоявших
рядом, он улыбнулся и, приветственно подняв руку, направился к королю,
вместо того, чтобы направиться с отрядом в конюшни. Стоило только Дункану
подъехать поближе, как Дугал, улыбаясь, схватил его горячащегося коня под
уздцы и нашептывая что-то коню на ухо и умело касаясь его бархатистого носа,
заставил его успокоиться.
"Доброе утро, Сир," -- с поклоном сказал Дункан Келсону, небрежно
перебрасывая ногу и меч через высокую луку своего седла и пружинисто
спрыгивая наземь. -- "Привет, Дугал. Привет, Аларик. Что такое случилось с
нашим юным Коналлом? Я было подумал, что за ним гонится целая стая чертей."
"Разве что черти, вызывающие в людях ревность," -- фыркнул Келсон,
подбочениваясь. -- "Дугал полностью обошел его в стрельбе."
"Неужели
? Неплохо, сын мой!"
В ответ все трое тоже улыбнулись, поскольку то был один из редких
случаев, когда епископ Дункан МакЛейн мог публично сказать, что Дугал
МакАрдри действительно
приходится ему сыном. Дело в том, что до горести
мимолетный брак Дункана с матерью Дугала, хоть и имел место задолго до
посвящения Дункана в духовный сан, был крайне необычным -- столь необычным,
что теперь его существование можно было доказать лишь с помощью магии, а
отец и сын, долгие годы знавшие друг друга как священника и королевского
пажа, узнали о своем родстве буквально несколько месяцев назад. Несмотря на
то, что, пожелай Дугал, Дункан в любой момент признал бы его своим сыном, в
тайну по-прежнему были посвящены только они четверо да жена Моргана Риченда.
Но оба считали, что время для этого еще не настало. Публичное
объявление Дугала сыном Дункана в настоящее время могло привести только к
объявлению Дугала незаконнорожденным, что могло ослабить его права на
главенство в клане МакАрдри и подорвать его права на графский титул, а
заодно ослабить доверие к Дункану как священнику. Кроме того, могли
возникнуть осложнения, связанные с наследованием Дунканом земель Кассана и
Кирни, которые играли немаловажную роль в конфликте с Меарой, поскольку,
если Дункан умрет, не оставив наследника -- а чего еще вы можете ждать от
епископа?! -- то принц Ител получит некоторые основания заявить о своих
правах на эти земли.
Менее очевидным, но, в конце концов, более опасным последствием могло
стать объявление Дугала Дерини, ведь принадлежность Дункана к Дерини из
слухов превратилась в общеизвестный факт. А из немногих Дерини, находившихся
при дворе, именно Дугал был наименее подготовлен к таким обвинениям.
Дугал долгие годы не знал ни о своих возможностях, ни о своем настоящем
отце, и никто никогда не учил его пользоваться его магическими
способностями, пока он рос; и первая проблема, с которой он столкнулся --
плотно закрытые ментальные щиты, которые пропускали только прикосновение
разума Дункана, но останавливали всех остальных Дерини, за исключением лишь
крайне осторожных, минимальных попыток ментального контакта. Даже Арилан
пытался пройти через эти щиты, но еще до того как стало известно о родстве
Дугала и Дункана.
"Да, состязание получилось неплохое," -- сказал Морган, радуясь
взаимопониманию, установившемуся между отцом и сыном. -- "Правда, Дугал не
знал, что, оказывается, результаты стрельбы можно улучшить с помощью
кое-какого... м-м-м... "другого" умения. Я прав, Келсон?"
"Мы все равно не стали бы использовать свои способности, соревнуясь с
Коналлом," -- сказал Келсон. -- "Он и так выходит из себя, когда
проигрывает."
Дункан засмеялся и, сняв свою кожаную шапку, пригладил рукой свои
коротко остриженные каштановые волосы. Готовясь к предстоящей компании, в
ходе которой ему придется долго долго находиться в доспехах и шлеме, он
немного отрастил волосы, позволив им почти скрыть тонзуру, которая
превратилась в маленький, не больше серебряного пенни, кружок на его
макушке. Но волосы он стриг коротко, на солдатский манер, как и Морган, а
потому его прическа резко отличалась от причесок Дугала и Келсона, которые
заплетали свои волосы в косицы как это было принято в Приграничье.
"Мне кажется, у Коналла где-то в городе есть подружка," -- сказал
Дункан с лукавой усмешкой, мало сочетавшейся с его церковным саном. --
"Наверное, именно к ней он и спешил, когда чуть не затоптал меня в воротах.
Кстати, я заметил, что он не слишком балует своим вниманием девушек при
дворе, а из города обычно возвращается с глупейшей улыбкой на лице. Может,
нашему государю тоже следует последовать его примеру?"
Келсон знал, что Дункан просто подшучивает над ним, но, похоже,
все-таки не смог не выказать своей раздраженности словами Дункана, потому
что Дугал локтем толкнул его в бок и, широко улыбнулся, сверкнув своими
ослепительно белыми зубами, а Морган удивленно посмотрел на него, явно
выражая молчаливое неодобрение.
"Вам еще не надоело
трепаться об одном и том же?" -- резким тоном
сказал король, забирая у Моргана стрелы и делая вид, что внимательно
рассматривает их. -- "Дункан, как прошло патрулирование? Ваши солдаты
достаточно подготовлены?"
Улыбка немедленно исчезла с лица Дункана, взгляд его синих глаз
мгновенно стал холодно-серьезным, он снова надел свою шапку и превратился в
подтянутого и готового к бою воина-священника.
"Да, вполне, государь. Боюсь, однако, что мы кое-что обнаружили, и это
кое-что, как мне кажется, вряд ли Вас порадует. Королева и ее эскорт
находятся менее чем в часе пути от городских ворот.."
"О, нет!"
"Они, должно быть, доехали от монастыря Святого Джайлса быстрее чем мы
ожидали. Я оставил восемь своих солдат для сопровождения."
"Черт!
"
Еле слышно выругавшись, Келсон от избытка чувств переломил стрелу через
колено и швырнул обломки на землю.
"Но Вы же знали, что она приедет," -- только и сумел вымолвить явно
ошеломленный Дугал.
"Да. Но не думал, что это произойдет сегодня. Она могла бы подождать
еще день или два -- по крайней мере, пока мы не выполним наши планы на этот
вечер."
Морган подумал, а не догадывается ли Джеанна об их планах на этот
вечер, и спросил об этом короля; Келсон только покачал головой и, собираясь
с мыслями, тяжело вздохнул.
"Нет, я уверен, что это просто совпадение." -- Он снова вздохнул. --
"Думаю, что нам ничего не остается кроме как приветствовать ее и надеяться,
что она изменилась, хотя я, честно говоря, в этом сомневаюсь. Аларик, Вам
лучше постараться не попадаться ей на глаза, пока я не выясню, действительно
ли она до сих пор жаждет Вашей крови. Она не осмелится ничего сделать
, но
нарываться на неприятности все же не стоит".
"Для этого, государь, мне пришлось бы стать невидимкой," -- спокойно
сказал Морган .
"Похоже, сегодня вечером нам придется начать позже, чем мы
планировали," -- продолжил Келсон, снова обретая уверенность. -- "Дункан, не
могли бы Вы известить об этом Епископа Арилана?"
"Конечно, Сир."
Келсон еще раз вздохнул.
"Ладно. Думаю, мне лучше пойти сообщить дяде Найджелу, что она в пути,
хоть мне это и не нравится."
Разве дам Ему первенца моего за преступление мое и плод чрева моего --
за грех души моей?
-- Михей 6:7
Когда лошадь споткнулась о заполненную грязью выбоину, закрытая карета,
в которой ехала мать короля Гвинедда, закачалась. Внутри кареты, за плотными
шерстяными занавесками, превращавшими яркий свет весеннего солнца в
полумрак, Джеана Гвинеддская держалась обеими руками за поручень и молила
Бога, чтобы дорога стала получше.
Она ненавидела поездки в карете: ее сразу же укачивало. Но три года, в
течение которых ее нога не касалась стремени, вкупе с аскетичной жизнью,
которую она считала частью религиозной дисциплины, сделали любой другой
способ путешествия из обители Святого Джайлса до Ремута невозможным. Ее
белые, ухоженные руки, вцепившиеся в полированное дерево поручня, были
болезненно тонки; золотое обручальное кольцо, подаренное ей когда-то мужем,
просто свалилось бы с ее пальца, если бы не белый шелковый шнурок, который
тянулся от пальца к хрупкому запястью и удерживал кольцо на месте.
Ее глухое платье, как и шнурок, тоже было белого цвета, цвета
монашеских обетов, но, в отличие от одежды монахинь, сделанной из домотканой
шерстяной ткани, ее платье было сшито из тонкого шелка, а накидка была
отделана горностаем. Пышные темно-рыжие волосы, которыми она так гордилась и
которые так нравились когда-то Бриону, были убраны под белый шелковый
апостольник, который заодно скрывал седину, начавшую пробиваться на ее
висках и макушке. Черты ее лица оставались правильными, бледные щеки и
темные брови придавали лицу аскетичную красоту, скрывая изможденность, и
только измученный взгляд свидетельствовал, что красота приносила королеве не
удовлетворение, а внутренние страдания.
И только цвет ее глаз остался прежним: дымчато-зеленым, густым как цвет
изумрудов, которые так нравились Бриону. А ведь ей было всего тридцать
шесть.
Размышления Джеаны были внезапно прерваны суровыми мужскими голосами и
звуком копыт, говорившим о приближении множества всадников. Когда карета,
качнувшись, остановилась, она шумно втянула воздух и, моля Бога, чтобы среди
всадников не оказалось Келсона, слегка приоткрыла левую занавеску и
осторожно выглянула, пытаясь разглядеть, что происходит впереди. Поначалу
она увидела только круп жеребца, на котором ехал сэр Делри и хвост белого
мула отца Амброса.
Потом, когда Делри тронул коня в сторону встретившихся им всадников,
Джеана заметила как впереди мелькнули люди в кожаных костюмах и
зелено-черно-белых пледах; их было слишком много, чтобы Джеана могла их
сосчитать. Она припомнила, что встречала такое сочетание цветов раньше, но
никак не могла вспомнить, какому клану оно принадлежало.
Она видела как Делри о чем-то совещается с одним из сопровождавших ее
рыцарей -- старшим из четырех бреманских рыцарей, которых ее брат отправил с
ней в качестве эскорта. Затем Делри отъехал в сторону и жестом разрешил
нескольким всадникам присоединиться к эскорту. Когда остальной отряд ускакал
прочь, и Джеана уже собиралась опустить занавеску, к ней, загораживая обзор,
подъехал отец Амброс на своем муле.
"Моя госпожа, нам дали почетный эскорт," -- ласково сказал он с
улыбкой, которая заставила бы растаять сердце любого ангела. -- "Это был
патрульный отряд герцога Кассанского. Он оставил несколько своих людей,
чтобы они охраняли нас по дороге в Ремут."
Герцог Кассанский. Раз Джаред и Кевин мертвы, это мог быть только
Дункан МакЛейн -- он же отец
Дункан, духовник Келсона и дальний родственник
Дерини Аларика Моргана. То, что Дункан тоже был Дерини, оказалось настоящим
шоком для Джеаны, хотя она никогда даже не помышляла о том, чтобы рассказать
об этом кому-нибудь, кто не знал этого и так. Господь должен был бы покарать
Дункана МакЛейна за то, что тот осмелился принять духовный сан вопреки
правилам Церкви, запрещавшим Дерини принимать священные обеты, но вместо
этого Он позволил Дункану возвыситься до епископа. Джеана не могла понять,
как такое могло случиться.
"Да, я поняла. Спасибо, святой отец," -- пробормотала она.
Торопливо опуская занавеску, она засомневалась, не выдал ли ее взгляд
охватившего ее ужаса, но за свой голос она была уверена. В то же время, отец
Амброс хорошо разбирался в людях, несмотря на то, что был едва ли старше ее
сына.
Но мысли о сыне занимали ее не больше чем мысли о Дункане... и Моргане.
У нее еще будет время подумать о них
попозже. Истово прижав сложенные руки к
губам, она на мгновенье закрыла глаза и прошептала еще одну молитву, прося
Господа придать ей отваги -- тут ей снова пришлось схватиться за поручень,
потому что процессия снова тронулась в путь.
Новая встреча со своим сыном-Дерини была не единственной причиной, по
которой Джеана боялась возвращения в Ремут. Возвращение к публичной жизни,
ожидавшее королеву при дворе, само по себе будет непростым, хотя бы потому,
что она привыкла не видеть никого кроме сестер-монахинь обители Святого
Джайлса. несмотря на то, что за три года своего уединения она не приняла
монашеских обетов, она жила так же как и все остальные в обители, посещала
все службы и молилась об избавлении от сатанинской заразы Дерини, которая,
как она знала, гнездилась в самой ее душе, и искала избавления от страданий,
причиняемых ей знанием о самой себе. Ей, которой с ранних лет внушали и
дома, и в церкви, что Дерини -- это зло, было не под силу найти ответы на
многие нравственные и религиозные вопросы, вызванные открытием того, что она
сама принадлежит к расе, которую она долгое время считала проклятой. Ее
духовные наствники в обители постоянно убеждали ее в том, что ее грех
простителен -- если вообще можно счесть грехом использование всех своих
возможностей, чтобы спасти свое дитя от неминуемой смерти от рук черной
колдуньи, но, продолжая верить в то, что она заучила с детства, Джеана
продолжала считать, что совершила смертный грех.
За время пребывания в монастыре внешние проявления ее страстного
неприятия Дерини несколько уменьшились, ведь она, храня свое уединение,
могла избежать не только встреч с Дерини, но даже упоминаний о них, но по
мере приближения к Ремуту и сыну-Дерини она боялась все сильнее и сильнее.
Она решилась оставить святую обитель только ради спасения души Келсона,
ужаснувшись количеству людей, лишившихся жизни из-за того, что он
принадлежал к Дерини. Даже его юная невеста погибла из-за этого.
Именно поэтому Джеана, наконец, решилась оставить свою уединенную келью
в обители Святого Джайлса: Келсон, который уже почти полгода был вдовцом,
просто обязан жениться снова, и как можно быстрее, чтобы смочь обеспечить
появление наследника престола. Джеана понятия не имела, где можно подыскать
нужную кандидатку, но в любом случае, подходящая, по мнению Джеаны, невеста
короля должна остановить дурное влияние деринийской крови в жилах Келсона.
Только тогда может появиться возможность свернуть его с пути, на который,
он, похоже, ступил, оградить его от зловредного влияния других Дерини, все
еще пребывающих при дворе, и вернуть его на истинный путь к спасению его
души.
Лошадиные копыта застучали по мощеной дороге, лошади почувствовали себя
увереннее, прибавили ходу, и Джеана слегка раздвинула занавески, чтобы снова
выглянуть наружу. Впереди, между сэром Делри и завернутым в плед кассанским
офицером, она увидела знакомые стены Ремута, темнеющие на фоне испещренного
крошечными белыми облачками неба, отливавшие серебром под ярким весенним
солнцем.
"Белая овца...
" -- с отчаянием подумала она, стараясь избавиться от
кома, подступившего к горлу. -- "Белая овца на синем холме...
"
Но воспоминание о детстве не произвело ожидаемого эффекта и не избавило
ее от странного ощущения одновременно страха и радости, вызванных
возвращением домой. Отдалившись от слабого утешения, которое ей давало
пребывание в обители святого Джайлса, она почувствовала, как ее наполняют
прежние ощущения и, прежде всего, чувство страха за свою душу, за душу
Келсона -- ей с трудом удавалось держать себя в руках, но она знала, что
прежде чем она встретится с теми, кто поджидал ее в Ремуте, ей надо придти в
себя.
А во дворе Ремутского замка, Келсон, стоявший на площадке лестницы,
ведущей из двора к главному залу, тоже не испытывал ни малейших сомнений по
поводу последствий возвращения королевы ко двору. Вместе с ним прибытия
королевы ожидали только дядя Найджел, архиепископ Кардиель и двое младших
сыновей Найджела. Келсон посчитал, что не стоит смущать ее большим
количеством народа, встречающего королеву.
"Она так давно не была здесь," -- прошептал Келсон на ухо дяде,
стоявшему слева от него. -- "Как Вы думаете, она сильно изменилась?"
Найджел посмотрел на племянника и ободряюще улыбнулся, но Келсон был
уверен, что у него тоже есть какие-то предчувствия, возникшие из-за
возвращения невестки.
"Я уверен, что она изменилась," -- сказал негромко великий герцог. --
"Надеюсь, что она изменилась к лучшему. Боже, она будет удивлена тем, как ты
изменился."
"Неужели я так
сильно изменился?" -- удивленно спросил Келсон.
Найджел пожал плечами. "А ты, Келсон, сам-то
как думаешь? Пока ее не
было, ты успел стать настоящим мужчиной -- и магия здесь ни при чем. Ты
воевал, ты убивал, тебе пришлось принять столько трудных решений, что я
не
хотел бы оказаться на твоем месте."
"А меня уверяли, что все это -- часть моих обязанностей," --
пробормотал Келсон, выдавив кривую усмешку.
"Ты прав, но некоторые люди справляются со своими обязанностями лучше,
чем прочие," -- ответил Найджел. -- "Ты -- один из них. Даже сечас, накануне
новой войны, ты держишь свой гнев под контролем, а ведь многие из тех, кто
гораздо старше и опытнее тебя, дали бы волю жажде отмщения. Лично я не
уверен, что смог бы
удержаться и не убить Лльювелла прямо в соборе после
того, как у меня на глазах зарезали мою невесту."
Келсон, яростно теребя кольцо на своем мизинце, слегка отвернулся.
"Прежде всего, если бы я действительно держал ситуацию под контролем,
она осталась бы жива."
"Ну сколько
можно говорить об одном и том же?" -- спросил Найджел. --
"Это все в прошлом. О случившемся можно сожалеть, но, продолжая упрекать
себя в случившемся, ты все равно ничего не изменишь. От ошибок никто не
застрахован. А вот о чем стоит подумать, так это о том, чтобы не повторять
те же ошибки в будущем."
"Угу, а моя дорогая мамочка, зашоренная суевериями, здорово поможет мне
в этом!"
"Господи помилуй, Келсон, она ведь твоя мать! Ты
не сделал ничего, чего
стоило бы стыдиться. Если она хочет считать себя грешницей, то это касается
только ее и Господа. Не думай, что я буду поддерживать твое
самобичевание."
Келсон фыркнул, скрестил руки на груди, затем поглядел на привратную
башню и краем глаза уловил какое-то движение в полумраке ворот. Увидев, как
через ворота рысью проехали кассанцы, оставленные для сопровождения
королевы, король выпрямился и нервно затеребил нижний край своей туники.
"Боже
правый, вот она и приехала," -- прошептал он.
Во главе огромной процессии ехали две пары отборных уланов Дункана в
пледах цветов клана МакЛейнов, на начищенных наконечниках их копий весело
трепетали синие и серебристые шелковые флажки, их гарцующие кони позвякивали
упряжью и косились в сторону конюшен. Следом появился сэр Алан Соммерфильд,
закаленный в боях капитан из отряда МакЛейна, рядом с которым ехал молодой
рыцарь, на белом плаще которого были изображены черный корабль и красный
полумесяц -- герб королей Бремани. Сразу же за ними во двор въехали две
кареты. В первую были запряжены два серых жеребца, а рядом с дверцей кареты
ехал молодой священник на белом муле. Следом за второй каретой ехали еще три
бреманских рыцаря и четверо кассанских уланов.
"Пойдемте, Сир," -- пробормотал Архиепископ Кардиель, тронув короля за
локоть и направляясь вниз по лестнице. -- "Она, должно быть, в первой
карете. Мы должны подойти до того, как она выйдет."
"А почему она не поехала верхом?" -- шепотом спросил Келсон у Найджела,
пока они, следом за Кардиелем и сыновьями Найджела, спускались вниз. --
"Может, она больна, как Вы думаете?"
"Она проделала долгий путь," -- ответил Найджел. -- "Должно быть,
поездка в карете для нее легче."
Карета королевы оказалась у подножия лестницы практически одновременно
с королем и его свитой. Священник и оба рыцари мгновенно спешились, готовясь
сопровождать пассажирку кареты, а остальные рыцари выстроились по обеим
сторонам от дверцы. Бреманский капитан раздвинул тяжелые занавески и открыл
изящную дверцу; в тот же миг склонившийся в поклоне священник предложил
руку, помогая пассажирке выйти из кареты. Через мгновение из кареты
появилась побледневшая Джеана, одетая в белое и казавшаяся еще бледнее из-за
глаз, горевших на ее бледном изможденном лице.
"Матушка
," -- выдохнул Келсон, бросаясь к ней и удерживая ее, когда она
собралась опуститься перед ним на колени прямо на пыльный двор. Когда он,
выросший со времени их последней встречи на целую ладонь, прижал ее к своей
груди, он почувствовал как застучало ее сердце и поразился насколько она
высохла за прошедшее время.
Она, должно быть, почувствовала его удивление и, буквально вырвавшись
из его объятий, сделала шаг назад и присела в официальном реверансе,
приветствуя короля. Затем она подошла к Кардиелю, поклонилась, чтобы
поцеловать его перстень, и знаком подозвала священника и моложаво
выглядевшую монахиню, вышедшую из второй кареты.
"Разрешите представить Вам моего духовника, отца Амброса," -- негромко
сказала она, стараясь не встречаться глазами с Келсоном, -- "и сестру
Сесилию, мою компаньонку. Сэр Делри -- командир моей охраны. Вот и все, кто
служит мне," -- запинаясь, закончила она. -- "Прошу прощения, если я чем-то
обидела Его Величество."
"Какие могут быть обиды, матушка?" -- ласково сказал Келсон. -- "До тех
пор, пока я не найду себе другую невесту, Вы -- королева и хозяйка этого
замка. Посему Вам надлежит иметь свиту, подобающую Вашему положению. Тетя