Страница:
– Квартира в том же состоянии, как и была. Хотя кто-то приходил убираться.
– Спасибо; – ответил Дикон. Он посмотрел на часы: они по-прежнему доказывали лондонское время.
– Пять тридцать, – сказал Эдвард. – Поспите и приходите обедать.
Дикон кивнул. Когда Лаура уже открывала дверцу, Эдвард сказал:
– Вы упомянули Остина Чедвика.
– Да, – ответил Джон. – Бакстон назвал мне его имя. Бакстон был...
– Я помню. А больше никого не назвал?
– Нет. А что?
– Еще есть парень по имени Гарольд Стейнер, вице-президент корпорации. С некоторых пор он недвусмысленно дает понять, что будет рад получить у нас работу.
– Но почему?
– Он хороший знаток банковского дела. Возможно, хочет иметь побольше денег. А может, ему надоело работать на одном месте или понравилось состояние дел в нашей корпорации.
– И что же?
– Я узнал, что Чедвик у него в печенках.
– Вы говорили с ним?
– Да. Но можно поговорить еще раз.
– Хорошо, – сказал Дикон.
– В восемь тридцать не рано? – спросил Хендерсон.
Дикон посмотрел на Лауру. Она сказала:
– Восемь тридцать – это отличное время.
Пока Дикон стоял в огромной центральной комнате с деревянным полом и колоннами, Лаура обошла всю квартиру.
– Дом Мэгги, – сказала она.
– Нет, теперь это мой дом.
Они забрались в кровать королевских размеров и улеглись, раскинув руки. Огромное пространство между ними казалось непреодолимым, но Лаура пододвинулась к Дикону и примостилась рядом с ним, положив руку ему на грудь и слегка согнув ногу в колене, чтобы касаться его бедра.
– Я продам ее, – сказал он. – Это, наконец, смешно. Никто ею не пользуется.
– Конечно, надо продать, – сонно пробормотала Лаура.
Глава 42
Глава 43
– Спасибо; – ответил Дикон. Он посмотрел на часы: они по-прежнему доказывали лондонское время.
– Пять тридцать, – сказал Эдвард. – Поспите и приходите обедать.
Дикон кивнул. Когда Лаура уже открывала дверцу, Эдвард сказал:
– Вы упомянули Остина Чедвика.
– Да, – ответил Джон. – Бакстон назвал мне его имя. Бакстон был...
– Я помню. А больше никого не назвал?
– Нет. А что?
– Еще есть парень по имени Гарольд Стейнер, вице-президент корпорации. С некоторых пор он недвусмысленно дает понять, что будет рад получить у нас работу.
– Но почему?
– Он хороший знаток банковского дела. Возможно, хочет иметь побольше денег. А может, ему надоело работать на одном месте или понравилось состояние дел в нашей корпорации.
– И что же?
– Я узнал, что Чедвик у него в печенках.
– Вы говорили с ним?
– Да. Но можно поговорить еще раз.
– Хорошо, – сказал Дикон.
– В восемь тридцать не рано? – спросил Хендерсон.
Дикон посмотрел на Лауру. Она сказала:
– Восемь тридцать – это отличное время.
Пока Дикон стоял в огромной центральной комнате с деревянным полом и колоннами, Лаура обошла всю квартиру.
– Дом Мэгги, – сказала она.
– Нет, теперь это мой дом.
Они забрались в кровать королевских размеров и улеглись, раскинув руки. Огромное пространство между ними казалось непреодолимым, но Лаура пододвинулась к Дикону и примостилась рядом с ним, положив руку ему на грудь и слегка согнув ногу в колене, чтобы касаться его бедра.
– Я продам ее, – сказал он. – Это, наконец, смешно. Никто ею не пользуется.
– Конечно, надо продать, – сонно пробормотала Лаура.
Глава 42
Элейн расстегнула платье негнущимися от злости пальцами и бросила его на кровать. Потом подошла к зеркалу и сдернула парик. Зачесанные назад волосы были мокры от пота. Она была похожа на незавершенное творение Бога – женские румяна, тушь, яркая помада и мужские, заросшие щетиной баки около ушей; женский лифчик, из которого сыплется вата, и мужская волосатая грудь; женские атласные трусики и выпирающий из-под них мужской член. Ни он, ни она – они.
– Это невозможно.
– Я их видела.
– Это невозможно.
–У них были чемоданы. И они садились в такси.
– Уезжая куда?
– Я не знаю. Откуда мне знать?
Идиотка! Дура! Он стянул с себя трусики и швырнул их в другой конец комнаты.
– Ты была там. Ты должна была что-нибудь сделать.
Аллардайс лежал на кровати, дрожа от злости. Мускулы на его скулах напряглись, кулаки сжались, ногти вонзились в ладони. Как все изменилось! Раньше он приходил в эту комнату, садился и ждал появления Элейн. Она входила постепенно, деталь за деталью, мелочь за мелочью возникая в комнате. Его тайная сестра. Ее фантазии, ее запросы тоже принадлежали ему. Они с ней никогда не спорили, все держали внутри себя, втайне от других. В свет выходил только Майлз, только он контролировал ход событий там, где его считали уважаемым, хорошо известным и нужным человеком. Теперь ему приходилось прятаться, тогда как Элейн могла жить во внешнем мире. Но это был не лучший выход. Ее вылазки были бесплодны и рискованны. Она могла безопасно передвигаться только после наступления сумерек или в толпе, где никто к ней не приглядывался. Когда он послал ее в свою контору, чтобы забрать его записную книжку и хранившийся в тайнике маленький компьютер с закодированной информацией, ее напряжение переросло в почти осязаемый страх. Раньше она никогда не общалась с людьми, а сейчас ей пришлось говорить с таксистами и с туристами, которые спрашивали дорогу на улицах. Элейн вернулась домой вне себя от волнения.
Но хуже всего было то, что от ее прихода ничего не менялось. Только Майлз работал по специальности, только у него были связи, только его любили и льстили ему, приглашая на выходные за город. Только Майлз мог влиять на внешний мир, Элейн же была темной, внутренней силой. Теперь все запуталось. Они поменялись ролями. Но ни один из них не был настолько силен, чтобы удовлетворить потребности другого.
Аллардайс щелкнул выключателем. В полуосвещенной комнате за закрытыми ставнями появились тени. Казалось, они столпились над распухшим, покрытом пятнами телом Боба Гоуера, словно заинтересовавшись этой мертвенно-бледной разлагающейся фигурой. Майлз достал из прикроватного столика записную книжку и положил ее на стол, чтобы пробежаться по страницам. Там были все детали, закодированные изобретенным лично им шифром, вся информация, которую он собрал и передал майору Йорку.
Он вовсе не был таким уж важным информатором, но его страстное желание быть нужным, почти мальчишеская горячность выдвигали его кандидатуру на первое место. Для Йорка было очевидно, что Аллардайсу нравится знать секреты, нравится быть связанным со старшим, который в какой-то мере зависит от него; нравилось ему и то, что они с Йорком вместе борются против язычников и ничтожных смертных. Йорк немного знал психологию зависимости и воспользовался представившейся возможностью. Аллардайс был выигрышной картой прежде всего потому, что, несмотря на малозначительность собираемой им информации, он использовал безотказные методы работы.
Майлз Аллардайс никогда не собирался посвятить свои занятия медициной на благо всего человечества. В двадцать три года он уже был квалифицированным лечащим врачом, а через четыре года стал младшим ординатором. В свой тридцать первый день рождения он ушел с государственной, службы ради частной практики. Он специализировался на респираторных заболеваниях; его методы, хотя и не отличавшиеся традиционностью, с завидным постоянством давали хорошие результаты. Майлз был единственным врачом, который лечил пациентов гипнотерапией, – это было необычно, хотя и не совсем ново. Преимущество Майлза заключалось в его обаянии, авторитетной внешности и способности быстро успокаивать нервы людей. Будучи человеком проницательным и хитрым, он начал специализироваться на тех болезнях, которые бедные стараются перетерпеть и за лечение которых щедро платят богатые. Для бедных – болеутоляющие, транквилизаторы, полезные советы; для богатых – массажисты, психоаналитики, лакомства. Майлз часто прибегал к гипнотерапии, чтобы отучить курильщиков от сигарет, помочь заснуть страдающим бессонницей и дать расслабиться заработавшимся чиновникам.
Клиенты – особенно женщины – начинали доверять, ему и зависеть от него. Они видели в нем друга. Многие заходили даже дальше. Майлз лечил их в основном от болезней, связанных с напряжением и его симптомами, поэтому они говорили с ним как с консультантом или психоаналитиком. Это происходило перед началом гипнотерапевтического сеанса. Под гипнозом он мог узнать все, что ему было нужно. Пациентами Аллардайса были в основном люди, занимающие важное положение в обществе, или же мужья и жены таких людей. Дипломаты, политики, устроительницы общественных вечеров, профессиональные сплетники, финансисты, владельцы больших компаний – все они варились в одном котле. И все знали секреты, интересовавшие Йорка.
Конечно, у него были и менее важные клиенты, но Аллардайс и с ними всегда оставался начеку, собирая необходимую информацию. Именно так он узнал о дилемме Кэйт Лоример, связанной с компьютерным следом. Частично она сама рассказала об этом: подобно многим другим, Кэйт доверяла ему как специалисту. Остальное он выудил у нее под гипнозом. Если бы сеанс лечения Кэйт не пришелся на тот день, когда Аллардайс выходил на связь с Йорком, то все могло бы сложиться по-другому.
Майлзу на составило труда перенести следующий лечебный сеанс поближе. Он просто сказал ей, что собирается уезжать и хотел бы закрепить достигнутый успех – она стала курить в два раза меньше. Его заинтересованность в контакте было нетрудно заметить: в день передачи информации он звонил три раза, чего никогда не случалось прежде. Найти способ проделать задуманное оказалось нетрудно – Кэйт не видела Майлза в квартире, потому что он внушил ей это под гипнозом. Убивать было нетрудно. Нет, совсем не трудно.
Но ему трудно было остановиться. С двумя другими женщинами – леди Оливией и Джессикой Мередит – он применил тот же способ. Постгипнотическое внушение словно пеленой заволакивало им глаза. Майлз ходил по их квартирам, наблюдал за ними, стоя совсем близко. Они же занимались всем тем, что делают люди, когда думают, что остались одни. А Майлз предвкушал момент, оттягивал его, наслаждался им, пока возбуждение не переполняло его, и тогда он раздевался, надевая на себя их вещи, и в комнаты этих женщин, в их жизнь входила Элейн, дрожа от желания и ненависти.
Остановиться было не просто трудно – это было невозможно.
Тени без устали двигались. Аллардайс закрыл глаза и вызвал в фантазии картину смерти Джессики Мередит. Но этого оказалось мало. Недостаточно. Ему было жарко, зубы лихорадочно стучали. Он услышал голос Элейн: Она пришла, принеся с собой иглу, ложку и их тайный запас героина. Да, именно это требовалось ему. Немного, только чтобы представить чарующую мелодию флейты, величественный полет птицы и яростную силу рыцаря.
– Все хорошо, – сказала она. – Все хорошо. Вот что мы с тобой сейчас сделаем...
Элейн проходила мимо парков и садов, прошлась по набережной. Она никого не искала и не выбирала, она терпеливо ждала нужной минуты и того человека, который придет и выберет ее сам.
Ей надо было просто провести время. Теперь, когда решение было принято, она хотела насладиться растущим предвкушением, поедающим себя, точно зверь, пожирающий своих детенышей. Она бродила уже три часа, томясь ожиданием, забираясь в самые отдаленные улицы, где никогда раньше не была, счастливая сознанием ужасной цели.
Когда настал тот самый момент, Элейн сразу это поняла: из метро вышла слегка подвыпившая девушка. Блондинка в темно-зеленом платье без рукавов, покачивающаяся на ходу. Глубокий вырез обнажал бледную шею, украшенную ожерельем из маленьких золотых палочек неправильной формы, похожих на лучи крошечного солнца.
Они вместе дошли до конца улицы. Может быть, девушке еще повезет. Может быть, ей еще удастся выбраться – или ее дом окажется близко, или ей встретится кто-нибудь из знакомых. Неопределенность приятно щекотала нервы. Но нет: девушка повернула за угол и пошла дальше: мимо магазинов, мимо кинотеатра, мимо ресторанных столиков – в сторону пустыря. Два акра травы и кустов, бульвар, обсаженный широколистными деревьями. И тропинка наискосок через пустырь.
Девушка была неглупой. Она обернулась, решая, обойти ли пустырь стороной и направиться домой по дальней дороге или рискнуть и срезать угол. Вокруг никого не было. Только позади футах в двадцати шла женщина, которая, казалось, тоже прикидывала, стоит ли рисковать и идти по тропинке. Блондинка обрадовалась попутчице и решилась.
На полдороге в глубокой темноте она услышала торопливые шаги сзади и подумала, что женщина почувствовала себя неуютно и хочет присоединиться к ней. Девушка замедлила шаг, радуясь тому, что не придется идти одной. Когда шаги послышались у нее за спиной, она повернула голову, собираясь заговорить. Может быть, она сказала бы «Жутковато, правда?» или просто «Привет».
Но вместо этого она ощутила руку на своем плече и вздрогнула, скорее от удивления, чем от страха, – сомнений, что позади идет женщина, у нее не было. Рука потянулась к шее девушки, и она пробормотала: «Что?» – бессмысленный вопрос, машинально слетевший у нее с языка.
После этого она уже не отдавала себе отчета в происходящем. Перед ней появилась темная фигура, пальцы впились ей в горло, перекрыв воздуху путь из легких. Чья-то рука толкнула ее, и она, похоже, долго пятилась назад, действуя по принуждению и в то же время пытаясь спастись. Ее страх только умножал силу незнакомки и помогал ей. Потом девушка ударилась головой о ствол дерева, и воздух из легких с силой ударил ей в нос и в уши. Голова гудела. Ей казалось, что она плывет по волнам, – только что стояла вертикально и вдруг оказалась на земле. Ощущения потеряли остроту: ей то мерещилось падение, то она возвращалась к реальности. В глазах у нее потемнело, потом взгляд сфокусировался и затуманился снова.
Элейн сунула руку в сумочку и достала оттуда нож. Тонкое изогнутое лезвие – такие ножи рыбаки используют для вырезания филе. Она вспорола темно-зеленое платье и откинула в сторону легкие куски материи. Груди и живот девушки белели в темноте.
За то короткое время, пока пальцы отпустили горло девушки, чувства начали возвращаться к ней. Она попыталась встать, оперлась локтем о землю, приподняла колено. Но беспощадная рука схватила ее и снова кинула на землю. Девушка ударилась головой о корень дерева и затихла. Темная волна затопила ее сознание. Кисти рук поднялись, но сразу же упали и остались неподвижными.
Элейн поднесла кончик лезвия к горлу блондинки и круто изогнула запястье. Она не спешила – надо было насладиться этим сполна, пока их никто не видит. Девушка колотила пятками по земле – издали этот шум можно было принять за быстрые шаги спешащего домой человека.
– Это невозможно.
– Я их видела.
– Это невозможно.
–У них были чемоданы. И они садились в такси.
– Уезжая куда?
– Я не знаю. Откуда мне знать?
Идиотка! Дура! Он стянул с себя трусики и швырнул их в другой конец комнаты.
– Ты была там. Ты должна была что-нибудь сделать.
Аллардайс лежал на кровати, дрожа от злости. Мускулы на его скулах напряглись, кулаки сжались, ногти вонзились в ладони. Как все изменилось! Раньше он приходил в эту комнату, садился и ждал появления Элейн. Она входила постепенно, деталь за деталью, мелочь за мелочью возникая в комнате. Его тайная сестра. Ее фантазии, ее запросы тоже принадлежали ему. Они с ней никогда не спорили, все держали внутри себя, втайне от других. В свет выходил только Майлз, только он контролировал ход событий там, где его считали уважаемым, хорошо известным и нужным человеком. Теперь ему приходилось прятаться, тогда как Элейн могла жить во внешнем мире. Но это был не лучший выход. Ее вылазки были бесплодны и рискованны. Она могла безопасно передвигаться только после наступления сумерек или в толпе, где никто к ней не приглядывался. Когда он послал ее в свою контору, чтобы забрать его записную книжку и хранившийся в тайнике маленький компьютер с закодированной информацией, ее напряжение переросло в почти осязаемый страх. Раньше она никогда не общалась с людьми, а сейчас ей пришлось говорить с таксистами и с туристами, которые спрашивали дорогу на улицах. Элейн вернулась домой вне себя от волнения.
Но хуже всего было то, что от ее прихода ничего не менялось. Только Майлз работал по специальности, только у него были связи, только его любили и льстили ему, приглашая на выходные за город. Только Майлз мог влиять на внешний мир, Элейн же была темной, внутренней силой. Теперь все запуталось. Они поменялись ролями. Но ни один из них не был настолько силен, чтобы удовлетворить потребности другого.
Аллардайс щелкнул выключателем. В полуосвещенной комнате за закрытыми ставнями появились тени. Казалось, они столпились над распухшим, покрытом пятнами телом Боба Гоуера, словно заинтересовавшись этой мертвенно-бледной разлагающейся фигурой. Майлз достал из прикроватного столика записную книжку и положил ее на стол, чтобы пробежаться по страницам. Там были все детали, закодированные изобретенным лично им шифром, вся информация, которую он собрал и передал майору Йорку.
Он вовсе не был таким уж важным информатором, но его страстное желание быть нужным, почти мальчишеская горячность выдвигали его кандидатуру на первое место. Для Йорка было очевидно, что Аллардайсу нравится знать секреты, нравится быть связанным со старшим, который в какой-то мере зависит от него; нравилось ему и то, что они с Йорком вместе борются против язычников и ничтожных смертных. Йорк немного знал психологию зависимости и воспользовался представившейся возможностью. Аллардайс был выигрышной картой прежде всего потому, что, несмотря на малозначительность собираемой им информации, он использовал безотказные методы работы.
Майлз Аллардайс никогда не собирался посвятить свои занятия медициной на благо всего человечества. В двадцать три года он уже был квалифицированным лечащим врачом, а через четыре года стал младшим ординатором. В свой тридцать первый день рождения он ушел с государственной, службы ради частной практики. Он специализировался на респираторных заболеваниях; его методы, хотя и не отличавшиеся традиционностью, с завидным постоянством давали хорошие результаты. Майлз был единственным врачом, который лечил пациентов гипнотерапией, – это было необычно, хотя и не совсем ново. Преимущество Майлза заключалось в его обаянии, авторитетной внешности и способности быстро успокаивать нервы людей. Будучи человеком проницательным и хитрым, он начал специализироваться на тех болезнях, которые бедные стараются перетерпеть и за лечение которых щедро платят богатые. Для бедных – болеутоляющие, транквилизаторы, полезные советы; для богатых – массажисты, психоаналитики, лакомства. Майлз часто прибегал к гипнотерапии, чтобы отучить курильщиков от сигарет, помочь заснуть страдающим бессонницей и дать расслабиться заработавшимся чиновникам.
Клиенты – особенно женщины – начинали доверять, ему и зависеть от него. Они видели в нем друга. Многие заходили даже дальше. Майлз лечил их в основном от болезней, связанных с напряжением и его симптомами, поэтому они говорили с ним как с консультантом или психоаналитиком. Это происходило перед началом гипнотерапевтического сеанса. Под гипнозом он мог узнать все, что ему было нужно. Пациентами Аллардайса были в основном люди, занимающие важное положение в обществе, или же мужья и жены таких людей. Дипломаты, политики, устроительницы общественных вечеров, профессиональные сплетники, финансисты, владельцы больших компаний – все они варились в одном котле. И все знали секреты, интересовавшие Йорка.
Конечно, у него были и менее важные клиенты, но Аллардайс и с ними всегда оставался начеку, собирая необходимую информацию. Именно так он узнал о дилемме Кэйт Лоример, связанной с компьютерным следом. Частично она сама рассказала об этом: подобно многим другим, Кэйт доверяла ему как специалисту. Остальное он выудил у нее под гипнозом. Если бы сеанс лечения Кэйт не пришелся на тот день, когда Аллардайс выходил на связь с Йорком, то все могло бы сложиться по-другому.
Майлзу на составило труда перенести следующий лечебный сеанс поближе. Он просто сказал ей, что собирается уезжать и хотел бы закрепить достигнутый успех – она стала курить в два раза меньше. Его заинтересованность в контакте было нетрудно заметить: в день передачи информации он звонил три раза, чего никогда не случалось прежде. Найти способ проделать задуманное оказалось нетрудно – Кэйт не видела Майлза в квартире, потому что он внушил ей это под гипнозом. Убивать было нетрудно. Нет, совсем не трудно.
Но ему трудно было остановиться. С двумя другими женщинами – леди Оливией и Джессикой Мередит – он применил тот же способ. Постгипнотическое внушение словно пеленой заволакивало им глаза. Майлз ходил по их квартирам, наблюдал за ними, стоя совсем близко. Они же занимались всем тем, что делают люди, когда думают, что остались одни. А Майлз предвкушал момент, оттягивал его, наслаждался им, пока возбуждение не переполняло его, и тогда он раздевался, надевая на себя их вещи, и в комнаты этих женщин, в их жизнь входила Элейн, дрожа от желания и ненависти.
Остановиться было не просто трудно – это было невозможно.
* * *
Рыцарь, птица, игрок на флейте, присевшая на корточки жабоподобная шила-на-гиг. Они то перемещались туда-сюда по стенам, словно входя и выходя сквозь потайные двери, то собирались у трупа Гоуера, темнея по мере приближения к нему. Каким-то образом мертвое тело превратилось в источник, излучающий силу. Ужасный тотем неподвижно сидел на стуле, подобно отвратительному, изменившемуся до гротеска фетишу. Одежда еще удерживала останки, но руки уже вздулись, от пальцев остались одни ногти, а лицо перекосилось и начало расползаться. Один глаз по-пиратски косил, а в другом отражалась темнота неосвещенного туннеля. Пропала и глупая ухмылка. На скулах слезла кожа и обнажилась кость цвета перламутра. Аллардайс увидел, как с полусъеденной головы соскользнула крыса. Остальные продолжали глодать туловище Гоуера под одеждой, от чего по временам казалось, будто его тело судорожно дергается.Тени без устали двигались. Аллардайс закрыл глаза и вызвал в фантазии картину смерти Джессики Мередит. Но этого оказалось мало. Недостаточно. Ему было жарко, зубы лихорадочно стучали. Он услышал голос Элейн: Она пришла, принеся с собой иглу, ложку и их тайный запас героина. Да, именно это требовалось ему. Немного, только чтобы представить чарующую мелодию флейты, величественный полет птицы и яростную силу рыцаря.
– Все хорошо, – сказала она. – Все хорошо. Вот что мы с тобой сейчас сделаем...
* * *
И она медленно возникла, деталь за деталью, мелочь за мелочью. Элейн. В сгущающихся сумерках она заперла дверь и вышла на улицу навстречу огням, теплому воздуху и глухому шуму. Она шла в темном платье с маленькой черной сумочкой из мягкой кожи, настороженно и внимательно глядя по сторонам. Она двигалась среди теней, вместе с тенями, не медленно и не быстро.Элейн проходила мимо парков и садов, прошлась по набережной. Она никого не искала и не выбирала, она терпеливо ждала нужной минуты и того человека, который придет и выберет ее сам.
Ей надо было просто провести время. Теперь, когда решение было принято, она хотела насладиться растущим предвкушением, поедающим себя, точно зверь, пожирающий своих детенышей. Она бродила уже три часа, томясь ожиданием, забираясь в самые отдаленные улицы, где никогда раньше не была, счастливая сознанием ужасной цели.
Когда настал тот самый момент, Элейн сразу это поняла: из метро вышла слегка подвыпившая девушка. Блондинка в темно-зеленом платье без рукавов, покачивающаяся на ходу. Глубокий вырез обнажал бледную шею, украшенную ожерельем из маленьких золотых палочек неправильной формы, похожих на лучи крошечного солнца.
Они вместе дошли до конца улицы. Может быть, девушке еще повезет. Может быть, ей еще удастся выбраться – или ее дом окажется близко, или ей встретится кто-нибудь из знакомых. Неопределенность приятно щекотала нервы. Но нет: девушка повернула за угол и пошла дальше: мимо магазинов, мимо кинотеатра, мимо ресторанных столиков – в сторону пустыря. Два акра травы и кустов, бульвар, обсаженный широколистными деревьями. И тропинка наискосок через пустырь.
Девушка была неглупой. Она обернулась, решая, обойти ли пустырь стороной и направиться домой по дальней дороге или рискнуть и срезать угол. Вокруг никого не было. Только позади футах в двадцати шла женщина, которая, казалось, тоже прикидывала, стоит ли рисковать и идти по тропинке. Блондинка обрадовалась попутчице и решилась.
На полдороге в глубокой темноте она услышала торопливые шаги сзади и подумала, что женщина почувствовала себя неуютно и хочет присоединиться к ней. Девушка замедлила шаг, радуясь тому, что не придется идти одной. Когда шаги послышались у нее за спиной, она повернула голову, собираясь заговорить. Может быть, она сказала бы «Жутковато, правда?» или просто «Привет».
Но вместо этого она ощутила руку на своем плече и вздрогнула, скорее от удивления, чем от страха, – сомнений, что позади идет женщина, у нее не было. Рука потянулась к шее девушки, и она пробормотала: «Что?» – бессмысленный вопрос, машинально слетевший у нее с языка.
После этого она уже не отдавала себе отчета в происходящем. Перед ней появилась темная фигура, пальцы впились ей в горло, перекрыв воздуху путь из легких. Чья-то рука толкнула ее, и она, похоже, долго пятилась назад, действуя по принуждению и в то же время пытаясь спастись. Ее страх только умножал силу незнакомки и помогал ей. Потом девушка ударилась головой о ствол дерева, и воздух из легких с силой ударил ей в нос и в уши. Голова гудела. Ей казалось, что она плывет по волнам, – только что стояла вертикально и вдруг оказалась на земле. Ощущения потеряли остроту: ей то мерещилось падение, то она возвращалась к реальности. В глазах у нее потемнело, потом взгляд сфокусировался и затуманился снова.
Элейн сунула руку в сумочку и достала оттуда нож. Тонкое изогнутое лезвие – такие ножи рыбаки используют для вырезания филе. Она вспорола темно-зеленое платье и откинула в сторону легкие куски материи. Груди и живот девушки белели в темноте.
За то короткое время, пока пальцы отпустили горло девушки, чувства начали возвращаться к ней. Она попыталась встать, оперлась локтем о землю, приподняла колено. Но беспощадная рука схватила ее и снова кинула на землю. Девушка ударилась головой о корень дерева и затихла. Темная волна затопила ее сознание. Кисти рук поднялись, но сразу же упали и остались неподвижными.
Элейн поднесла кончик лезвия к горлу блондинки и круто изогнула запястье. Она не спешила – надо было насладиться этим сполна, пока их никто не видит. Девушка колотила пятками по земле – издали этот шум можно было принять за быстрые шаги спешащего домой человека.
Глава 43
Нью-Йорк, как всегда, был городом контрастов. Внутри – легкий холодок кондиционированного воздуха, а снаружи – тяжелая, изнуряющая, подавляющая волю жара, затрудняющая дыхание и превращающая одежду людей в выцветшие тряпки.
Эдвард Хендерсон заплатил за вход в Музей современного искусства и сразу же направился наверх, в зал, большую часть которого занимали «Водяные лилии» Клода Моне. Он встал спиной к этому полотну и выглянул в большое, окно, которое выходило в сад скульптур. Группа детей делала этюды по заданию преподавателя. Пара влюбленных в джинсах и майках прогуливалась, безразлично глядя на «Козерога» Пикассо. Мужчина в темно-синих хлопковых брюках и рубашке с короткими рукавами читал «Тайме».
Хендерсон несколько раз говорил со Стейнером по телефону, но они никогда не встречались лично. Несколько секунд Эдвард вглядывался в этого человека: невысокий, подтянутый, узкое интеллигентное лицо, темные непокорные кудри. В городских деловых кругах у него была завидная репутация человека, способного еженедельно сводить положительный баланс в «Эм-Доу». Кроме того, он получил гораздо менее лестную известность как подпевала Чедвика. Эдвард спустился обратно и сел на скамейку рядом со Стейнером, который не сложил газету и даже не взглянул на Хендерсона. Дети вернулись в здание.
– Хендерсон?
– Он самый.
– Вы выглядите старше, чем на газетной фотографии.
– Ее сделали уже давно. В этом виновата скорее моялень, чем тщеславие.
– Вы много знаете.
– В самом деле?
–Я имею в виду то, о чем вы говорили мне вчера по телефону.
– Мы можем обсудить это?
– Шепотом, а? – Стейнер не поднял глаз от газеты, но его губы изогнулись в натянутой улыбке.
– Как вам угодно.
– Тогда вы мне расскажете...
– Я не знал, что мы уже заключили сделку.
– Сделкой можно считать все, что угодно.
– Мне казалось, вы жаждете поговорить со мной.
– Я жажду узнать, сколько вызнаете. И откуда вы это знаете.
– Я вижу, что наша беседа идет по кругу, и это меня не вдохновляет.
Некоторое время Стейнер молчал.
– Мы говорили о работе.
– Вы говорили о ней с людьми, которые работают у меня.
– А что мне скажете вы?
– Это возможно.
– На каких условиях?
– Вы человек с опытом, у вас хороший послужной список. Мы сможем найти для вас место.
– В правлении?
– Само собой разумеется.
– В городе появился Джон Дикон? – спросил Стейнер. Эдвард не ответил. – Ну хорошо, – в тоне Стейнера послышалось нетерпение. – Кто, как не он, заинтересован в этом? Од позвонил вам или приехал сюда сам?
– Зачем вам это знать?
– Если он здесь, то у него могут возникнуть проблемы. Вот вам и полученная от меня первая информация.
– Меня интересует Чедвик, – сказал Эдвард.
– Понятное дело.
– От кого вы получаете сведения из Британии?
– В любом случае не от бойскаутов.
– Что вы о нем знаете? О Диконе?
– Почти все. И о девушке тоже. О Лауре Скотт.
– Кто убил Кэйт Лоример? – спросил Эдвард.
Стейнер вздохнул:
– Я не настолько хорошо вас знаю. Пока.
– Куда идут деньги?
– А куда обычно они идут? Швейцария, Флорида, банк Ватикана... сами знаете.
– Кроме того, есть специальный фонд, я полагаю?
– Конечно. Но деньги не должны залеживаться. Вспомните хотя бы прошлый год. Бейкер поднимает палец в Бундесбанке, Рейган убирает пару буровых установок из Залива – и готово! Почти семьсот миллиардов долларов как корова языком слизнула. Вот в чем опасность компьютерной торговли – это демон зеленого экрана.
– Ладно. Попробуем узнать, откуда деньги приходят.
– Отовсюду. Правду говоря, имеется несколько вкладчиков.
– Сколько?
– В последний раз, когда я смотрел, было пятьдесят.
– Ото!
Стейнер улыбнулся и перевернул газетную страницу.
– Я так и предполагал, что на вас это произведет впечатление.
– И все крупные?
– Все.
– И зачем, черт возьми, это нужно?
– Фонд называется «Нимрод». – Стейнер сделал паузу. – Чтобы вы лучше поняли его предназначение, скажу, что это военный фонд.
Эдвард почувствовал, как струйки пота текут у него по шее, по груди, по спине. Он боялся переменить позу, чтобы не нарушить ритм обмена репликами со Стейнером.
– Для ведения какой войны? – спросил он.
– Вы слишком торопитесь. – Стейнер сложил газету.
– Скажите хотя бы это.
– Нет, – ответил Стейнер. – Не у одного только Олли Норта есть интересы в Центральной Америке. И не один он собирает средства.
– Значит, Никарагуа?
Стейнер покачал головой:
– Мне надо идти.
– Давайте встретимся еще раз.
– Стоило бы.
– Здесь?
– Почему бы и нет? – Стейнер встал. – Мне здесь нравится.
Я люблю бродить по залам музея.
– Почитатель искусства, – сказал Эдвард. – Так когда?
– Я позвоню вам и сообщу. Посидите здесь еще минут десять, хорошо? – Он оставил газету на скамье, чтобы занять Эдварда. – Я не отношусь к почитателям искусства. Я люблю оценивать картины. Подсчитывать все эти чертовы деньги.
Питер Данциг вызывал удивление у большинства людей. Его рождение было сюрпризом даже для его собственной матери. Природа наградила его красивым, почти женским лицом: правильный овал с гладкой безупречной кожей, прямым носом, нежным, хотя, может быть, и слишком полным ртом – и копной блестящих светлых волос, откинутых назад с высокого лба. Однако удивительнее всего были его глаза: темно-фиолетовые зрачки и длинные загнутые ресницы производили потрясающее впечатление. Женщины влюблялись бы в Питера за одни только глаза, если бы Господь не решил восстановить нарушенный баланс и компенсировать красоту лица остановкой роста в семилетнем возрасте. Питер возвышался над полом едва ли больше, чем на метр. Когда Эдвард представил его хозяевам, Питер подошел, семеня маленькими, слегка искривленными ножками, и приподнялся на цыпочки для рукопожатия.
– Время от времени Питер выступает в качестве советника в моей компании. Кроме того, он хороший друг.
– Вы консультант по бизнесу? – спросил Дикон.
Данциг отрицательно покачал головой.
– Я экономист. Точнее, профессор экономики. Собственно говоря, я ее преподаю, и случается, людям далеко не студенческого возраста. – Он говорил мягким тенором.
Дикон налил всем выпить, наполнил свой стакан апельсиновым соком с содовой и направился к паре широких кушеток, стоявших у окна. Данциг чувствовал себя как дома. Он взобрался на большие подушки и уселся на краешке, нога на ногу.
– Вы виделись со Стейнером? – спросил Дикон.
Хендерсон рассказал все, что узнал от Стейнера.
– Я уже поставил в известность Питера по дороге сюда. Надеюсь, вы не против?
Дикон кивком выразил согласие.
– Стейнер не захотел рассказать, как узнал обо мне? И о Лауре?
– Нет. Я думаю, от Бакстона.
– Но мне кажется, не только.
– От Фила Мэйхью? – спросила Лаура.
Дикон снова кивнул.
– Косвенно. Д'Арбле работал в специальном отделе, но, кроме того, он был завербован службой безопасности.
– Как? Тот самый Д'Арбле? – усомнился Данциг.
– Представьте себе, он был шпионом.
– Понимаю. Они есть у каждого уважающего себя правительства.
– Что вы узнали от Стейнера? – снова спросил Дикон.
Эдвард Хендерсон отпил пива, поставил стакан и наклонился вперед.
– В общем, здесь действует картель, это точно. Пятьдесят инвесторов или больше. То, что Бакстон рассказал вам о своем банке, скорее всего относится и к остальным: огромные суммы денег, происхождение которых невозможно установить, вносятся как особые вклады на счет фонда «Нимрод». Стейнер назвал его военной казной.
– Что вы подразумеваете под остальными? – уточнила Лаура. – Другие банки?
– Банки, компании, частные лица в той или иной форме. Очевидно, фонд обеспечивает оборотный капитал для некоего совместного предприятия.
– Управляемого Чедвиком, – подсказал Дикон.
– Да, наверное.
– Отсюда следует, что именно он придумал эту схему.
– Вполне вероятно.
– Расскажите мне о нем.
Хендерсон поморщился.
– За последние десять лет Остин Чедвик стал Говардом Хьюджесом [17]финансового мира. Трудно сказать, с чего он начал свою карьеру, хотя в ее начале он, по-видимому, управлял парой брокерских контор. Потом он занимался сбором средств для предвыборной кампании Голдуотера – наверное, это единственное пятно на его репутации. Где-то лет двадцать назад он всплыл в качестве высокопоставленного служащего компании «Дженерал моторс», но недолго продержался на поверхности. Потом – «Эм-Доу». Вскоре после его появления в зале заседаний Совета директоров здесь имел место целый ряд на редкость беззастенчивых махинаций. С тех пор он стал затворником и, стало быть, легендарной личностью. На этом и зиждется его популярность. Ходят слухи о том, что он страдает агорафобией [18], что его лицо обезображено вследствие автокатастрофы, – короче говоря, обычная чепуха. А что в реальности? Известно, что он самостоятельно проложил себе путь на Олимп и знает жизнь не по книгам. Однако от имиджа возмутителя спокойствия уже давно избавился. Верно то, что он не ходит на приемы и не любит бывать в обществе, но у него, несомненно, есть важные связи в правительстве. Я имею в виду, что они есть у всех, но Чедвик успел завести больше, чем остальные. Он чертовски искушен в делах и опытен. В политике он немного правее Генгиса Кана. Верно и то – так, во всяком случае, говорят, – что он живет на самом верхнем этаже здания «Эм-Доу». Не женат, если вы еще об этом не догадались. – Хендерсон помолчал. – Вот вам портрет Остина Чедвика в самых общих чертах.
– Возраст?
– Чуть больше пятидесяти.
– По-прежнему честолюбив?
– А Папа Римский все еще носит свою смешную шапочку?
– Зачем?
– Ну вот об этом его и спросите.
– Политикой занимается?
– Очень вероятно. Кто может это знать?
– А что можно сказать про компанию? – спросила Лаура.
Хендерсон показал рукой на Питера Данцига:
– Он вам все объяснит.
Данциг улыбнулся и протянул свой стакан Дикону, который предложил ему подлить.
– Послушайте, – сказал он. – Я не буду утомлять вас годовым отчетом компании. Транснациональные корпорации базируют свой рост и успех на той или иной продукции, на специальной операции, производственном процессе – на чем угодно. В действительности они – средство вложения капитала. Их единственное настоящее предназначение – заставить деньги делать деньги. У «Эм-Доу» обширнейший капитал. Замечание Стейнера об Олли Норте – это самая важная зацепка, которую мы от него получили. С некоторых пор основные интересы «Эм-Доу» сосредоточиваются в Центральной Америке: лес, ископаемые, кокаин. Про кокаин никто не говорит вслух, но если вы работаете там, то неизбежно занимаетесь и наркотиками, Та страна, которую они... – он поискал слово, – грабят, живет при военном режиме, пришедшем к власти при поддержке Запада. Там растет революционное движение. В последнее время оно делает успехи, партизаны начинают одерживать победы. Как вы помните, Стейнер
Эдвард Хендерсон заплатил за вход в Музей современного искусства и сразу же направился наверх, в зал, большую часть которого занимали «Водяные лилии» Клода Моне. Он встал спиной к этому полотну и выглянул в большое, окно, которое выходило в сад скульптур. Группа детей делала этюды по заданию преподавателя. Пара влюбленных в джинсах и майках прогуливалась, безразлично глядя на «Козерога» Пикассо. Мужчина в темно-синих хлопковых брюках и рубашке с короткими рукавами читал «Тайме».
Хендерсон несколько раз говорил со Стейнером по телефону, но они никогда не встречались лично. Несколько секунд Эдвард вглядывался в этого человека: невысокий, подтянутый, узкое интеллигентное лицо, темные непокорные кудри. В городских деловых кругах у него была завидная репутация человека, способного еженедельно сводить положительный баланс в «Эм-Доу». Кроме того, он получил гораздо менее лестную известность как подпевала Чедвика. Эдвард спустился обратно и сел на скамейку рядом со Стейнером, который не сложил газету и даже не взглянул на Хендерсона. Дети вернулись в здание.
– Хендерсон?
– Он самый.
– Вы выглядите старше, чем на газетной фотографии.
– Ее сделали уже давно. В этом виновата скорее моялень, чем тщеславие.
– Вы много знаете.
– В самом деле?
–Я имею в виду то, о чем вы говорили мне вчера по телефону.
– Мы можем обсудить это?
– Шепотом, а? – Стейнер не поднял глаз от газеты, но его губы изогнулись в натянутой улыбке.
– Как вам угодно.
– Тогда вы мне расскажете...
– Я не знал, что мы уже заключили сделку.
– Сделкой можно считать все, что угодно.
– Мне казалось, вы жаждете поговорить со мной.
– Я жажду узнать, сколько вызнаете. И откуда вы это знаете.
– Я вижу, что наша беседа идет по кругу, и это меня не вдохновляет.
Некоторое время Стейнер молчал.
– Мы говорили о работе.
– Вы говорили о ней с людьми, которые работают у меня.
– А что мне скажете вы?
– Это возможно.
– На каких условиях?
– Вы человек с опытом, у вас хороший послужной список. Мы сможем найти для вас место.
– В правлении?
– Само собой разумеется.
– В городе появился Джон Дикон? – спросил Стейнер. Эдвард не ответил. – Ну хорошо, – в тоне Стейнера послышалось нетерпение. – Кто, как не он, заинтересован в этом? Од позвонил вам или приехал сюда сам?
– Зачем вам это знать?
– Если он здесь, то у него могут возникнуть проблемы. Вот вам и полученная от меня первая информация.
– Меня интересует Чедвик, – сказал Эдвард.
– Понятное дело.
– От кого вы получаете сведения из Британии?
– В любом случае не от бойскаутов.
– Что вы о нем знаете? О Диконе?
– Почти все. И о девушке тоже. О Лауре Скотт.
– Кто убил Кэйт Лоример? – спросил Эдвард.
Стейнер вздохнул:
– Я не настолько хорошо вас знаю. Пока.
– Куда идут деньги?
– А куда обычно они идут? Швейцария, Флорида, банк Ватикана... сами знаете.
– Кроме того, есть специальный фонд, я полагаю?
– Конечно. Но деньги не должны залеживаться. Вспомните хотя бы прошлый год. Бейкер поднимает палец в Бундесбанке, Рейган убирает пару буровых установок из Залива – и готово! Почти семьсот миллиардов долларов как корова языком слизнула. Вот в чем опасность компьютерной торговли – это демон зеленого экрана.
– Ладно. Попробуем узнать, откуда деньги приходят.
– Отовсюду. Правду говоря, имеется несколько вкладчиков.
– Сколько?
– В последний раз, когда я смотрел, было пятьдесят.
– Ото!
Стейнер улыбнулся и перевернул газетную страницу.
– Я так и предполагал, что на вас это произведет впечатление.
– И все крупные?
– Все.
– И зачем, черт возьми, это нужно?
– Фонд называется «Нимрод». – Стейнер сделал паузу. – Чтобы вы лучше поняли его предназначение, скажу, что это военный фонд.
Эдвард почувствовал, как струйки пота текут у него по шее, по груди, по спине. Он боялся переменить позу, чтобы не нарушить ритм обмена репликами со Стейнером.
– Для ведения какой войны? – спросил он.
– Вы слишком торопитесь. – Стейнер сложил газету.
– Скажите хотя бы это.
– Нет, – ответил Стейнер. – Не у одного только Олли Норта есть интересы в Центральной Америке. И не один он собирает средства.
– Значит, Никарагуа?
Стейнер покачал головой:
– Мне надо идти.
– Давайте встретимся еще раз.
– Стоило бы.
– Здесь?
– Почему бы и нет? – Стейнер встал. – Мне здесь нравится.
Я люблю бродить по залам музея.
– Почитатель искусства, – сказал Эдвард. – Так когда?
– Я позвоню вам и сообщу. Посидите здесь еще минут десять, хорошо? – Он оставил газету на скамье, чтобы занять Эдварда. – Я не отношусь к почитателям искусства. Я люблю оценивать картины. Подсчитывать все эти чертовы деньги.
* * *
– Я приеду к тебе, – сказал Эдвард. – И не один. Когда он приехал, Дикон и Лаура стояли рядом за кухонным столом и делали гамбургеры. Они были похожи на играющих в конструктор детей. Согласно договоренности Эдвард воспользовался своим ключом, и когда он вошел в кухню, они оторвались от работы и улыбнулись ему. Но улыбки тут же сбежали сих лиц – Эдвард ничего не сказал заранее о человеке, которого приведет с собой.Питер Данциг вызывал удивление у большинства людей. Его рождение было сюрпризом даже для его собственной матери. Природа наградила его красивым, почти женским лицом: правильный овал с гладкой безупречной кожей, прямым носом, нежным, хотя, может быть, и слишком полным ртом – и копной блестящих светлых волос, откинутых назад с высокого лба. Однако удивительнее всего были его глаза: темно-фиолетовые зрачки и длинные загнутые ресницы производили потрясающее впечатление. Женщины влюблялись бы в Питера за одни только глаза, если бы Господь не решил восстановить нарушенный баланс и компенсировать красоту лица остановкой роста в семилетнем возрасте. Питер возвышался над полом едва ли больше, чем на метр. Когда Эдвард представил его хозяевам, Питер подошел, семеня маленькими, слегка искривленными ножками, и приподнялся на цыпочки для рукопожатия.
– Время от времени Питер выступает в качестве советника в моей компании. Кроме того, он хороший друг.
– Вы консультант по бизнесу? – спросил Дикон.
Данциг отрицательно покачал головой.
– Я экономист. Точнее, профессор экономики. Собственно говоря, я ее преподаю, и случается, людям далеко не студенческого возраста. – Он говорил мягким тенором.
Дикон налил всем выпить, наполнил свой стакан апельсиновым соком с содовой и направился к паре широких кушеток, стоявших у окна. Данциг чувствовал себя как дома. Он взобрался на большие подушки и уселся на краешке, нога на ногу.
– Вы виделись со Стейнером? – спросил Дикон.
Хендерсон рассказал все, что узнал от Стейнера.
– Я уже поставил в известность Питера по дороге сюда. Надеюсь, вы не против?
Дикон кивком выразил согласие.
– Стейнер не захотел рассказать, как узнал обо мне? И о Лауре?
– Нет. Я думаю, от Бакстона.
– Но мне кажется, не только.
– От Фила Мэйхью? – спросила Лаура.
Дикон снова кивнул.
– Косвенно. Д'Арбле работал в специальном отделе, но, кроме того, он был завербован службой безопасности.
– Как? Тот самый Д'Арбле? – усомнился Данциг.
– Представьте себе, он был шпионом.
– Понимаю. Они есть у каждого уважающего себя правительства.
– Что вы узнали от Стейнера? – снова спросил Дикон.
Эдвард Хендерсон отпил пива, поставил стакан и наклонился вперед.
– В общем, здесь действует картель, это точно. Пятьдесят инвесторов или больше. То, что Бакстон рассказал вам о своем банке, скорее всего относится и к остальным: огромные суммы денег, происхождение которых невозможно установить, вносятся как особые вклады на счет фонда «Нимрод». Стейнер назвал его военной казной.
– Что вы подразумеваете под остальными? – уточнила Лаура. – Другие банки?
– Банки, компании, частные лица в той или иной форме. Очевидно, фонд обеспечивает оборотный капитал для некоего совместного предприятия.
– Управляемого Чедвиком, – подсказал Дикон.
– Да, наверное.
– Отсюда следует, что именно он придумал эту схему.
– Вполне вероятно.
– Расскажите мне о нем.
Хендерсон поморщился.
– За последние десять лет Остин Чедвик стал Говардом Хьюджесом [17]финансового мира. Трудно сказать, с чего он начал свою карьеру, хотя в ее начале он, по-видимому, управлял парой брокерских контор. Потом он занимался сбором средств для предвыборной кампании Голдуотера – наверное, это единственное пятно на его репутации. Где-то лет двадцать назад он всплыл в качестве высокопоставленного служащего компании «Дженерал моторс», но недолго продержался на поверхности. Потом – «Эм-Доу». Вскоре после его появления в зале заседаний Совета директоров здесь имел место целый ряд на редкость беззастенчивых махинаций. С тех пор он стал затворником и, стало быть, легендарной личностью. На этом и зиждется его популярность. Ходят слухи о том, что он страдает агорафобией [18], что его лицо обезображено вследствие автокатастрофы, – короче говоря, обычная чепуха. А что в реальности? Известно, что он самостоятельно проложил себе путь на Олимп и знает жизнь не по книгам. Однако от имиджа возмутителя спокойствия уже давно избавился. Верно то, что он не ходит на приемы и не любит бывать в обществе, но у него, несомненно, есть важные связи в правительстве. Я имею в виду, что они есть у всех, но Чедвик успел завести больше, чем остальные. Он чертовски искушен в делах и опытен. В политике он немного правее Генгиса Кана. Верно и то – так, во всяком случае, говорят, – что он живет на самом верхнем этаже здания «Эм-Доу». Не женат, если вы еще об этом не догадались. – Хендерсон помолчал. – Вот вам портрет Остина Чедвика в самых общих чертах.
– Возраст?
– Чуть больше пятидесяти.
– По-прежнему честолюбив?
– А Папа Римский все еще носит свою смешную шапочку?
– Зачем?
– Ну вот об этом его и спросите.
– Политикой занимается?
– Очень вероятно. Кто может это знать?
– А что можно сказать про компанию? – спросила Лаура.
Хендерсон показал рукой на Питера Данцига:
– Он вам все объяснит.
Данциг улыбнулся и протянул свой стакан Дикону, который предложил ему подлить.
– Послушайте, – сказал он. – Я не буду утомлять вас годовым отчетом компании. Транснациональные корпорации базируют свой рост и успех на той или иной продукции, на специальной операции, производственном процессе – на чем угодно. В действительности они – средство вложения капитала. Их единственное настоящее предназначение – заставить деньги делать деньги. У «Эм-Доу» обширнейший капитал. Замечание Стейнера об Олли Норте – это самая важная зацепка, которую мы от него получили. С некоторых пор основные интересы «Эм-Доу» сосредоточиваются в Центральной Америке: лес, ископаемые, кокаин. Про кокаин никто не говорит вслух, но если вы работаете там, то неизбежно занимаетесь и наркотиками, Та страна, которую они... – он поискал слово, – грабят, живет при военном режиме, пришедшем к власти при поддержке Запада. Там растет революционное движение. В последнее время оно делает успехи, партизаны начинают одерживать победы. Как вы помните, Стейнер