Страница:
– Если случайно, после того как программа была написана, передана в публичный файл и забыта, я не увижу результата отслеживания, который должен был быть уничтожен уже давно. Кто-то изменил мои инструкции, и вы теперь заходите еще и к букмекеру. А этот кто-то не знает, что я забыла приказать вам прекратить давать отчет о том, как вы выполняете вашу работу.
– А может, Кэйт просто посмотрела на след и увидела какой-то изъян в своей работе?
– Вы меня не поняли. Она уже проверила эффективность программы перед тем, как передать ее в публичный файл. Она всего-навсего забыла отключить отслеживание. И если она удивилась при виде следа, это означает присутствие в нем какого-то постороннего фактора. Не ошибки, а чужого вмешательства. Я думала об этом часа два. Вы сказали, что Кэйт убил не маньяк, я имею в виду – если она была убита. И я начала искать причину. Разве полиция занимается не тем же? Не поиском мотивов? Помните тетку, о которой вы мне рассказывали, которая убила Дональда? У нее должен был быть мотив.
–Нет, – ответил Дикон. – Она была сумасшедшей.
Женщина поела фруктов и еще немного выпила. Потом отложила книжку и отнесла пакеты в спальню. Эта комната отличалась особой пышностью: стенные шкафы от пола до потолка, толстые шторы, дорогие ковры и верх роскоши – зеркальная стена. Женщина скинула одежду и встала посередине комнаты, поворачиваясь перед зеркалом, любуясь собою в профиль. Она оглядела себя через плечо, напрягла мускулы ног и встала на цыпочки, подражая балерине. Мужчина двигался вместе с ней, их отражения сходились и расходились, то соприкасаясь, то отплывая в разные стороны. Это была блондинка с очень белой кожей. Он наблюдал, как их головы – светлая и темная – то совмещались в зеркале, то вновь оказывались в разных концах комнаты.
Движения женщины – повороты, позы, изящные жесты рук и ног – постепенно замедлились и превратились в легкий воздушный танец. Одиночество и джин оказали свое действие. Она сплела руки, развернулась, все еще глядясь в зеркало, потом согнула колени, будто собираясь напасть на свое собственное отражение, и, выпрямив их, подняла руки над головой. Мужчина вторил ей, поворачиваясь, выпрямляясь и наклоняясь. Казалось, они репетируют дуэт из какого-то балета. Его темные волосы и золото ее волос, белизна ее кожи прекрасно гармонировали одно с другим. Закрыв глаза, он мысленно видел за зеркалами восхищенный партер, слышал благоговейную тишину в зале. Его раскинутые руки почти совпадали с ее руками в зеркале, образуя что-то похожее на сдвоенное распятье.
«Наш танец смерти, – подумал он. – Как мы прекрасны, и как любит нас режиссер».
Женщина улыбнулась в ответ его мыслям. Потом она остановилась и вытащила из сумки одно из платьев, просунула в него голову и подняла руки. Шелковая ткань цвета устрицы облекла ее тело, вздымаясь на груди и бедрах, как поток, встретивший препятствие, и плавно обтекая лодыжки. С минуту она смотрелась в зеркало, потом сбросила обновку и прошла мимо него за кулисы.
Оставшись один на сцене, он раскланялся, тяжело дыша. Его ярко-голубые глаза загорелись от удовольствия – откуда-то сзади, со стороны гостиной, доносился звук льющейся воды.
Глава 8
Глава 9
Глава 10
– А может, Кэйт просто посмотрела на след и увидела какой-то изъян в своей работе?
– Вы меня не поняли. Она уже проверила эффективность программы перед тем, как передать ее в публичный файл. Она всего-навсего забыла отключить отслеживание. И если она удивилась при виде следа, это означает присутствие в нем какого-то постороннего фактора. Не ошибки, а чужого вмешательства. Я думала об этом часа два. Вы сказали, что Кэйт убил не маньяк, я имею в виду – если она была убита. И я начала искать причину. Разве полиция занимается не тем же? Не поиском мотивов? Помните тетку, о которой вы мне рассказывали, которая убила Дональда? У нее должен был быть мотив.
–Нет, – ответил Дикон. – Она была сумасшедшей.
* * *
Теперь уже скоро. Он был спокоен и уверен в себе, как совершенная, четко запрограммированная машина.Женщина поела фруктов и еще немного выпила. Потом отложила книжку и отнесла пакеты в спальню. Эта комната отличалась особой пышностью: стенные шкафы от пола до потолка, толстые шторы, дорогие ковры и верх роскоши – зеркальная стена. Женщина скинула одежду и встала посередине комнаты, поворачиваясь перед зеркалом, любуясь собою в профиль. Она оглядела себя через плечо, напрягла мускулы ног и встала на цыпочки, подражая балерине. Мужчина двигался вместе с ней, их отражения сходились и расходились, то соприкасаясь, то отплывая в разные стороны. Это была блондинка с очень белой кожей. Он наблюдал, как их головы – светлая и темная – то совмещались в зеркале, то вновь оказывались в разных концах комнаты.
Движения женщины – повороты, позы, изящные жесты рук и ног – постепенно замедлились и превратились в легкий воздушный танец. Одиночество и джин оказали свое действие. Она сплела руки, развернулась, все еще глядясь в зеркало, потом согнула колени, будто собираясь напасть на свое собственное отражение, и, выпрямив их, подняла руки над головой. Мужчина вторил ей, поворачиваясь, выпрямляясь и наклоняясь. Казалось, они репетируют дуэт из какого-то балета. Его темные волосы и золото ее волос, белизна ее кожи прекрасно гармонировали одно с другим. Закрыв глаза, он мысленно видел за зеркалами восхищенный партер, слышал благоговейную тишину в зале. Его раскинутые руки почти совпадали с ее руками в зеркале, образуя что-то похожее на сдвоенное распятье.
«Наш танец смерти, – подумал он. – Как мы прекрасны, и как любит нас режиссер».
Женщина улыбнулась в ответ его мыслям. Потом она остановилась и вытащила из сумки одно из платьев, просунула в него голову и подняла руки. Шелковая ткань цвета устрицы облекла ее тело, вздымаясь на груди и бедрах, как поток, встретивший препятствие, и плавно обтекая лодыжки. С минуту она смотрелась в зеркало, потом сбросила обновку и прошла мимо него за кулисы.
Оставшись один на сцене, он раскланялся, тяжело дыша. Его ярко-голубые глаза загорелись от удовольствия – откуда-то сзади, со стороны гостиной, доносился звук льющейся воды.
Глава 8
Каждый вечер, еще засветло, к окну Дикона прилетали ласточки. До самой ночи они бешено носились кругами между окном и большим платаном, словно наездники, выполняющие смертельный номер на шестидесятиметровом кругу. Они то удалялись, то приближались, то замолкали, то вновь принимались щебетать. Дикон наблюдал за ними каждый день: ему нравились их трепещущие серповидные крылышки, их маленькие темные тельца, словно специально созданные для умопомрачительных воздушных трюков. Ласточки неутомимо закладывали виражи в воздухе, то устремляясь к земле, то взмывая вверх, и пронзительно кричали при этом, будто в истерике.
Весь день Дикон просидел дома, словно отшельник в келье, переходя от одного шкафа к другому. Там висели плащи, куртки и ветровки Мэгги, ее зимние и летние платья, вечерние наряды, стояли ее элегантные туфли, босоножки, тапочки, сабо; через планки были перекинуты ремни, на полках лежали джинсы, брюки, шорты. Комод был заполнен свитерами, блузками, ковбойками, шарфами, бельем. Он заполнил ее вещами три больших ящика из-под чая и плотно закрыл их. Но в шкафах осталось еще почти столько же. В шляпной коробке он нашел связку писем, которые решил сохранить, но никогда не читать. Кроме того, оставались ее драгоценности, ее духи, ее ручки и отрывной блокнот с надписью на каждой странице: «От Маргарет Дикон».Казалось, этому не будет конца.
Когда пришла Лаура, Дикон подвел ее к окну, чтобы показать ласточек. Его слегка лихорадило, но на душе было легко. Он чувствовал себя так, словно его ноги медленно отрываются от земли. Лаура осталась наблюдать за птицами, а Джон прошел на кухню и начал готовить салат, запихнув лук в овощерезку. Подошедшей к нему Лауре он сказал:
– Я не выходил сегодня. Надеюсь, салат с тунцом вас устроит?
– Отлично. – Лаура достала из сумки бутылку вина. – Я принесла вот это. Думаю, у вас в доме нет спиртного.
Он ничего не ответил.
– Вы бросили пить, это правда?
– Да.
– И давно?
– Недавно.
– Было очень трудно?
Дикон рассмеялся.
– Мне кажется, что это зависит от того, как смотреть на вещи. Я воздерживался от спиртного, другие видели это. Мне было совсем не весело, и я могу предположить, что другим тоже было не очень-то приятно.
Его желчный тон почему-то опечалил ее.
– Извините, – сказала она. – Просто у меня вырвалось.
– Да нет, ничего... – Он покачал головой, и его тон немного смягчился. После целого дня возни с вещами Мэгги ему было нужно выпить. – Все в порядке... Честно говоря, я многого не помню. А то, что помню, я хотел бы забыть, но нельзя. Если бы я забыл, – он жестом показал, будто пьет из стакана, – то потерял бы страх.
– Это действительно страшно? – спросила Лаура.
– Это очень глубокая пропасть. Можно упасть туда навсегда. Я покурю, а вы выпейте, – сказал он, протягивая ей штопор. Было ясно, что Джон не хочет сам открывать бутылку. Он быстро сменил тему разговора на деловую: – Если то, о чем вы говорили вчера по телефону, имеет под собой основание, то как нам взяться за дело?
Именно это Лаура и хотела с ним обсудить. Его слова вернули их разговор на твердую почву и позволили Лауре спокойно взять стакан и налить себе вина без лишних экивоков. Она была благодарна Дикону за это.
– В теории – никак, – ответила она. – Только Кэйт может просматривать свои программы и результаты отслеживания. Пользователи могут запускать программу из публичного файла, но они ее не видят. Доступ для «чтения, записи и совершенствования» есть только у программиста.
– А Кэйт уже нет в живых.
– Да, но... – Лаура отпила из стакана. – Но компьютер не знает этого.
– Продолжайте. – Он резал помидоры, низко наклонив голову.
– На место Кэйт пока никто не назначен. Насколько я знаю, ее рабочее место еще не закрыто. Скажем, я сажусь за ее терминал и набираю на клавиатуре «Кэйт Лоример». Компьютер приветствует меня и запрашивает пароль. Я набираю его. Теперь для компьютера я стала Кэйт.
– А вы знаете...
Она прервала Дикона:
– Ее пароль? Нет. Но я могу предположить, что это за слово. Кэйт увлекалась лошадиными бегами – буквально до фанатизма. Она часто бывала в Ньюбери и в Сэндаун-парке. Главные соревнования она писала на видео. Однажды она мне сказала, что использует клички лошадей – пароль ведь меняют время от времени. Тогда ее пароль был, я думаю, «Шергар». Но теперь он наверняка изменился.
– А разве это слово не должно быть секретным?
– Строго говоря, конечно, должно. Но на самом деле это никого не колышет.
– Она любила играть на скачках?
– Да. – Лаура над чем-то задумалась. – Временами.
– Это могла быть последняя лошадь, на которой она выиграла.
– Да. Вполне.
Дикон взял с полки уксус и масло.
– Ну хорошо! Предположим, компьютер поверил, что вы – это Кэйт. А что дальше?
– Конечно, файлы со следом стерты – Кэйт ведь очистила компьютер в тот вечер. Но я могу посмотреть на ее работу – в личном и публичном файлах; посмотреть на сам процесс отслеживания.
– А вы сможете обнаружить то, что нашла она? Если там было что-нибудь странное?
– Да, конечно. Мы занимались практически одним и тем же. Я сразу же вычислю странность.
– Вы можете это сделать?
– Я же программист. Конечно, могу.
– Я имею в виду, можно ли это сделать без риска?
– Да, наверное. Люди часто остаются после работы на сверхурочные. В помещение заходят только уборщики и охрана, но никого не волнует, чем занимаются программисты. Правда, придется исключить четверг. По четвергам менеджер задерживается на работе допоздна. Его царственная жена, сознающая свой гражданский долг, посещает собрания какого-то там комитета, а он поставил своей целью быть вопиюще праведным. Кроме того, он считает нужным довести до всеобщего сведения, что он обедаетв своем клубе. Настоящее пресмыкающееся.
– Готово.
Дикон отнес салат в гостиную и накрыл стол на двоих, поставив один стакан с вином, а в другой налил воды. Потом подошел к полке и снял два толстых тома.
– Это может нам помочь, – сказал он, доставая блокнот и ручку.
– Что это?
– Мэгги владела четвертой долей скакуна по кличке Слава Соломона. Он иногда даже выигрывал. Теперь, наверное, это моя собственность, – сказал он, посомневавшись. – Я об этом как-то не подумал. Ладно, так или иначе, «Таймформ», – он постучал по переплету книги, – библия для любителей бегов. Первый том о простых скачках, второй – о скачках с барьерами и на опережение. – Он начал перелистывать книгу. – Я выпишу всех победителей в соревнованиях на классические дистанции и в Большом национальном турнире за пару последних лет. Испробуйте их клички в качестве пароля.
– Хорошо. – Лаура посмотрела на него и улыбнулась. – По-моему, эти томики очень тонкие?
Он покачал головой.
– Я так не думаю. Но с самого начала вы следовали своему инстинкту. В любом случае именно ваша настойчивость почти убедила меня в вашей правоте – я имею в виду то, что смерть Кэйт была не просто несчастным случаем. Инстинкт редко ведет не в ту сторону так долго.
– Вы доверяете ему?
– Да, всегда.
Они замолчали и принялись за еду. Между ними ощущалась напряженность, которая до сих пор не имела случая проявиться. Оба знали ее источник и знали, что рано или поздно она найдет выход. За окном летали и радостно щебетали ласточки.
Лаура спросила:
– А как вышло, что вы не подумали о себе как о владельце части лошади?
Дикон улыбнулся. Это был тактичный вопрос. С одной стороны, достаточно тонкий, чтобы Джон мог перехватить инициативу, если бы захотел это сделать, а с другой – позволял ему уйти от неприятного разговора.
– После того как умерла Мэгги... – начал он и остановился.
– Вам не надо...
– Дело не в этом. – Он положил вилку. – Дело в самой этой фразе: я произносил ее вслух и проговаривал мысленно несчетное количество раз. Она постепенно теряла новизну, становилась избитой. Я думаю, что слишком часто делил свое существование на «жизнь с Мэгги» и «жизнь после Мэгги». Знаете... честно говоря, я делаю это до сих пор. Конечно, была еще «жизнь до Мэгги», но она как бы стала «не в счет» после того, как мы с ней встретились. До этой встречи я уже был готов поверить, что у меня нет таланта на счастье, что я принадлежу к тем людям, которым никогда не достается кусок при дележе. Так или иначе, я привык к этому. Я никогда не был абсолютно несчастлив, во мне не было ничего из ряда вон выходящего. Драчун отец, безразличная мать, хорошая учеба в школе, не доставляющая удовольствия. Став взрослым, я много времени уделял работе и мало – развлечениям. У меня было несколько довольно приятных связей. Но я никогда не мог до конца понять, зачем они нужны. Обычно они кончались в постели. Это похоже на затянувшееся хныканье, правда?
– Как вам сказать? Это выглядит действительно затянувшимся.
Дикон засмеялся.
– Пожалуй. Попытайтесь понять меня правильно. Я не чувствовал себя обделенным. Вряд ли я часто задумывался о том, как идет моя жизнь. Я лишь сознавал, что она немного скучновата.
– Потом появилась Мэгги.
– Потом появилась Мэгги, – подтвердил он.
– Но как же, черт возьми, вы с ней встретились?
– Действительно – как такое могло случиться? Это совершенно невероятно, не правда ли?
В его голосе послышалась ирония с легким оттенком вызова.
– О Боже! Извините меня, пожалуйста! – воскликнула она. – Это не значит...
– Да нет, ничего, – перебил он ее. – Вы не первая. Существует целая теория о тупых и грубых полицейских. Лишь немногие из них имеют абонемент в балет. Еще меньше таких, кто способен уснащать беседу цитатами из греческих философов. И я должен считаться с этой теорией: люди, случается, присуждают другим и приобретают сами звание глупца. Как и все обобщения, она верна лишь в общих чертах. Это звучит немного унизительно, правда? Если хотите посмеяться, могу вам сказать, что я встретил Мэгги на лекции по Юнгу и западным территориям. Корнуэльские мифы и обычаи, племенные мифы и обычаи. Пути Господни неисповедимы. Я пошел туда потому, что находился под влиянием сумасшедшей идеи: я думал, что знание психоаналитической теории может пролить хоть какой-нибудь свет на психологию людей, прибивающих друг друга гвоздями к дверям гаража – просто ради забавы. А Мэгги слушала лекцию потому, что изучала психоанализ.
– И вы ее там подобрали. – Лауру явно позабавила эта мысль. Но в ее тоне не было снисходительности.
– Похоже, что так. Скажу вам больше – это была любовь с первого взгляда. Я думал над этим позже: действительно ли это так произошло... так сразу. Иногда мне приходила в голову мысль, что я мог забыть ту часть жизни, которая прошла между моментом встречи и зарождением любви, но, восстанавливая в памяти то время, я не могу припомнить ни безразличия, ни простой симпатии. Я встретил ее, я полюбил ее. В моем сознании это неразрывно.
– Мэгги чувствовала то же самое? – спросила Лаура.
Он кивнул.
– Это удивительно.
– Вы хотите сказать – невероятно?
– Вовсе нет. Я имела в виду, удивительно редко. И удивительно счастливо.
– Счастливо, – раздумчиво повторил он. – Да. Раньше со мной такого не случалось... Но ведь счастье долго не длится.
В его голосе послышалась грусть, и Лаура почувствовала свою беспомощность. Она знала, что Дикон хочет слышать от нее о топ Мэгги, которая ему не принадлежала, но Лаура была совсем не уверена, что сможет рассказать ему об этом. Мэгги приехала в Оксфорд после того, как получила степень бакалавра искусств в Вассаре. Она решила провести еще год в Оксфорде, чтобы начать работу для получения степени доктора филологических наук. Лауре запомнилась спокойная, уверенная в себе женщина, не очень любившая распространяться о своей жизни и о своих мужчинах. Она принадлежала к богатой семье, это было очевидно для всех: в отличие от большинства студентов, которые снимали квартиры по нескольку человек и ездили, в лучшем случае, на разбитой «консервной банке», Мэгги купила маленький домик в северном Оксфорде и водила шикарное спортивное купе. Они с Лаурой знали друг друга лучше, чем мимолетные знакомые, но близкими подругами не были. При первой встрече Лаура увидела в Мэгги нечто интригующее, да и позднее, когда они сошлись ближе, Лаура не без удивления поняла, что ее интерес к Мэгги не проходит. Однако они были знакомы недостаточно долго, чтобы между ними успела зародиться настоящая дружба.
«Что я могу ему рассказать? – подумала она. – Ничего. В данный момент – ничего». Она чувствовала тяжесть ответственности за то, что она расскажет о Мэгги. Она не знала ни того, что он хочет услышать, ни того, что он должен услышать, ни даже того, что она хочет рассказать ему. Это портило все дело:
– О чем вы думаете? – спросил он.
Лаура уловила нетерпение в его голосе.
– О программах. Я не могу сидеть там до полуночи за терминалом Кэйт. Мне нужно все распечатать и унести с собой. Послушайте... – Ей хотелось что-то спросить, но она не была уверена, что стоит это делать. – Вы не возражаете, если я приму здесь ванну? У себя дома... Я знаю, что мне надо выкинуть это из головы, но от одной мысли у меня мурашки идут по коже. – И тотчас она подумала: «Ошибка. Это ошибка. Я знаю его не настолько хорошо». Однако он ответил ей довольно небрежно.
– Да, конечно, – сказал он и рассеянно улыбнулся, словно думая о чем-то другом.
Весь день Дикон просидел дома, словно отшельник в келье, переходя от одного шкафа к другому. Там висели плащи, куртки и ветровки Мэгги, ее зимние и летние платья, вечерние наряды, стояли ее элегантные туфли, босоножки, тапочки, сабо; через планки были перекинуты ремни, на полках лежали джинсы, брюки, шорты. Комод был заполнен свитерами, блузками, ковбойками, шарфами, бельем. Он заполнил ее вещами три больших ящика из-под чая и плотно закрыл их. Но в шкафах осталось еще почти столько же. В шляпной коробке он нашел связку писем, которые решил сохранить, но никогда не читать. Кроме того, оставались ее драгоценности, ее духи, ее ручки и отрывной блокнот с надписью на каждой странице: «От Маргарет Дикон».Казалось, этому не будет конца.
Когда пришла Лаура, Дикон подвел ее к окну, чтобы показать ласточек. Его слегка лихорадило, но на душе было легко. Он чувствовал себя так, словно его ноги медленно отрываются от земли. Лаура осталась наблюдать за птицами, а Джон прошел на кухню и начал готовить салат, запихнув лук в овощерезку. Подошедшей к нему Лауре он сказал:
– Я не выходил сегодня. Надеюсь, салат с тунцом вас устроит?
– Отлично. – Лаура достала из сумки бутылку вина. – Я принесла вот это. Думаю, у вас в доме нет спиртного.
Он ничего не ответил.
– Вы бросили пить, это правда?
– Да.
– И давно?
– Недавно.
– Было очень трудно?
Дикон рассмеялся.
– Мне кажется, что это зависит от того, как смотреть на вещи. Я воздерживался от спиртного, другие видели это. Мне было совсем не весело, и я могу предположить, что другим тоже было не очень-то приятно.
Его желчный тон почему-то опечалил ее.
– Извините, – сказала она. – Просто у меня вырвалось.
– Да нет, ничего... – Он покачал головой, и его тон немного смягчился. После целого дня возни с вещами Мэгги ему было нужно выпить. – Все в порядке... Честно говоря, я многого не помню. А то, что помню, я хотел бы забыть, но нельзя. Если бы я забыл, – он жестом показал, будто пьет из стакана, – то потерял бы страх.
– Это действительно страшно? – спросила Лаура.
– Это очень глубокая пропасть. Можно упасть туда навсегда. Я покурю, а вы выпейте, – сказал он, протягивая ей штопор. Было ясно, что Джон не хочет сам открывать бутылку. Он быстро сменил тему разговора на деловую: – Если то, о чем вы говорили вчера по телефону, имеет под собой основание, то как нам взяться за дело?
Именно это Лаура и хотела с ним обсудить. Его слова вернули их разговор на твердую почву и позволили Лауре спокойно взять стакан и налить себе вина без лишних экивоков. Она была благодарна Дикону за это.
– В теории – никак, – ответила она. – Только Кэйт может просматривать свои программы и результаты отслеживания. Пользователи могут запускать программу из публичного файла, но они ее не видят. Доступ для «чтения, записи и совершенствования» есть только у программиста.
– А Кэйт уже нет в живых.
– Да, но... – Лаура отпила из стакана. – Но компьютер не знает этого.
– Продолжайте. – Он резал помидоры, низко наклонив голову.
– На место Кэйт пока никто не назначен. Насколько я знаю, ее рабочее место еще не закрыто. Скажем, я сажусь за ее терминал и набираю на клавиатуре «Кэйт Лоример». Компьютер приветствует меня и запрашивает пароль. Я набираю его. Теперь для компьютера я стала Кэйт.
– А вы знаете...
Она прервала Дикона:
– Ее пароль? Нет. Но я могу предположить, что это за слово. Кэйт увлекалась лошадиными бегами – буквально до фанатизма. Она часто бывала в Ньюбери и в Сэндаун-парке. Главные соревнования она писала на видео. Однажды она мне сказала, что использует клички лошадей – пароль ведь меняют время от времени. Тогда ее пароль был, я думаю, «Шергар». Но теперь он наверняка изменился.
– А разве это слово не должно быть секретным?
– Строго говоря, конечно, должно. Но на самом деле это никого не колышет.
– Она любила играть на скачках?
– Да. – Лаура над чем-то задумалась. – Временами.
– Это могла быть последняя лошадь, на которой она выиграла.
– Да. Вполне.
Дикон взял с полки уксус и масло.
– Ну хорошо! Предположим, компьютер поверил, что вы – это Кэйт. А что дальше?
– Конечно, файлы со следом стерты – Кэйт ведь очистила компьютер в тот вечер. Но я могу посмотреть на ее работу – в личном и публичном файлах; посмотреть на сам процесс отслеживания.
– А вы сможете обнаружить то, что нашла она? Если там было что-нибудь странное?
– Да, конечно. Мы занимались практически одним и тем же. Я сразу же вычислю странность.
– Вы можете это сделать?
– Я же программист. Конечно, могу.
– Я имею в виду, можно ли это сделать без риска?
– Да, наверное. Люди часто остаются после работы на сверхурочные. В помещение заходят только уборщики и охрана, но никого не волнует, чем занимаются программисты. Правда, придется исключить четверг. По четвергам менеджер задерживается на работе допоздна. Его царственная жена, сознающая свой гражданский долг, посещает собрания какого-то там комитета, а он поставил своей целью быть вопиюще праведным. Кроме того, он считает нужным довести до всеобщего сведения, что он обедаетв своем клубе. Настоящее пресмыкающееся.
– Готово.
Дикон отнес салат в гостиную и накрыл стол на двоих, поставив один стакан с вином, а в другой налил воды. Потом подошел к полке и снял два толстых тома.
– Это может нам помочь, – сказал он, доставая блокнот и ручку.
– Что это?
– Мэгги владела четвертой долей скакуна по кличке Слава Соломона. Он иногда даже выигрывал. Теперь, наверное, это моя собственность, – сказал он, посомневавшись. – Я об этом как-то не подумал. Ладно, так или иначе, «Таймформ», – он постучал по переплету книги, – библия для любителей бегов. Первый том о простых скачках, второй – о скачках с барьерами и на опережение. – Он начал перелистывать книгу. – Я выпишу всех победителей в соревнованиях на классические дистанции и в Большом национальном турнире за пару последних лет. Испробуйте их клички в качестве пароля.
– Хорошо. – Лаура посмотрела на него и улыбнулась. – По-моему, эти томики очень тонкие?
Он покачал головой.
– Я так не думаю. Но с самого начала вы следовали своему инстинкту. В любом случае именно ваша настойчивость почти убедила меня в вашей правоте – я имею в виду то, что смерть Кэйт была не просто несчастным случаем. Инстинкт редко ведет не в ту сторону так долго.
– Вы доверяете ему?
– Да, всегда.
Они замолчали и принялись за еду. Между ними ощущалась напряженность, которая до сих пор не имела случая проявиться. Оба знали ее источник и знали, что рано или поздно она найдет выход. За окном летали и радостно щебетали ласточки.
Лаура спросила:
– А как вышло, что вы не подумали о себе как о владельце части лошади?
Дикон улыбнулся. Это был тактичный вопрос. С одной стороны, достаточно тонкий, чтобы Джон мог перехватить инициативу, если бы захотел это сделать, а с другой – позволял ему уйти от неприятного разговора.
– После того как умерла Мэгги... – начал он и остановился.
– Вам не надо...
– Дело не в этом. – Он положил вилку. – Дело в самой этой фразе: я произносил ее вслух и проговаривал мысленно несчетное количество раз. Она постепенно теряла новизну, становилась избитой. Я думаю, что слишком часто делил свое существование на «жизнь с Мэгги» и «жизнь после Мэгги». Знаете... честно говоря, я делаю это до сих пор. Конечно, была еще «жизнь до Мэгги», но она как бы стала «не в счет» после того, как мы с ней встретились. До этой встречи я уже был готов поверить, что у меня нет таланта на счастье, что я принадлежу к тем людям, которым никогда не достается кусок при дележе. Так или иначе, я привык к этому. Я никогда не был абсолютно несчастлив, во мне не было ничего из ряда вон выходящего. Драчун отец, безразличная мать, хорошая учеба в школе, не доставляющая удовольствия. Став взрослым, я много времени уделял работе и мало – развлечениям. У меня было несколько довольно приятных связей. Но я никогда не мог до конца понять, зачем они нужны. Обычно они кончались в постели. Это похоже на затянувшееся хныканье, правда?
– Как вам сказать? Это выглядит действительно затянувшимся.
Дикон засмеялся.
– Пожалуй. Попытайтесь понять меня правильно. Я не чувствовал себя обделенным. Вряд ли я часто задумывался о том, как идет моя жизнь. Я лишь сознавал, что она немного скучновата.
– Потом появилась Мэгги.
– Потом появилась Мэгги, – подтвердил он.
– Но как же, черт возьми, вы с ней встретились?
– Действительно – как такое могло случиться? Это совершенно невероятно, не правда ли?
В его голосе послышалась ирония с легким оттенком вызова.
– О Боже! Извините меня, пожалуйста! – воскликнула она. – Это не значит...
– Да нет, ничего, – перебил он ее. – Вы не первая. Существует целая теория о тупых и грубых полицейских. Лишь немногие из них имеют абонемент в балет. Еще меньше таких, кто способен уснащать беседу цитатами из греческих философов. И я должен считаться с этой теорией: люди, случается, присуждают другим и приобретают сами звание глупца. Как и все обобщения, она верна лишь в общих чертах. Это звучит немного унизительно, правда? Если хотите посмеяться, могу вам сказать, что я встретил Мэгги на лекции по Юнгу и западным территориям. Корнуэльские мифы и обычаи, племенные мифы и обычаи. Пути Господни неисповедимы. Я пошел туда потому, что находился под влиянием сумасшедшей идеи: я думал, что знание психоаналитической теории может пролить хоть какой-нибудь свет на психологию людей, прибивающих друг друга гвоздями к дверям гаража – просто ради забавы. А Мэгги слушала лекцию потому, что изучала психоанализ.
– И вы ее там подобрали. – Лауру явно позабавила эта мысль. Но в ее тоне не было снисходительности.
– Похоже, что так. Скажу вам больше – это была любовь с первого взгляда. Я думал над этим позже: действительно ли это так произошло... так сразу. Иногда мне приходила в голову мысль, что я мог забыть ту часть жизни, которая прошла между моментом встречи и зарождением любви, но, восстанавливая в памяти то время, я не могу припомнить ни безразличия, ни простой симпатии. Я встретил ее, я полюбил ее. В моем сознании это неразрывно.
– Мэгги чувствовала то же самое? – спросила Лаура.
Он кивнул.
– Это удивительно.
– Вы хотите сказать – невероятно?
– Вовсе нет. Я имела в виду, удивительно редко. И удивительно счастливо.
– Счастливо, – раздумчиво повторил он. – Да. Раньше со мной такого не случалось... Но ведь счастье долго не длится.
В его голосе послышалась грусть, и Лаура почувствовала свою беспомощность. Она знала, что Дикон хочет слышать от нее о топ Мэгги, которая ему не принадлежала, но Лаура была совсем не уверена, что сможет рассказать ему об этом. Мэгги приехала в Оксфорд после того, как получила степень бакалавра искусств в Вассаре. Она решила провести еще год в Оксфорде, чтобы начать работу для получения степени доктора филологических наук. Лауре запомнилась спокойная, уверенная в себе женщина, не очень любившая распространяться о своей жизни и о своих мужчинах. Она принадлежала к богатой семье, это было очевидно для всех: в отличие от большинства студентов, которые снимали квартиры по нескольку человек и ездили, в лучшем случае, на разбитой «консервной банке», Мэгги купила маленький домик в северном Оксфорде и водила шикарное спортивное купе. Они с Лаурой знали друг друга лучше, чем мимолетные знакомые, но близкими подругами не были. При первой встрече Лаура увидела в Мэгги нечто интригующее, да и позднее, когда они сошлись ближе, Лаура не без удивления поняла, что ее интерес к Мэгги не проходит. Однако они были знакомы недостаточно долго, чтобы между ними успела зародиться настоящая дружба.
«Что я могу ему рассказать? – подумала она. – Ничего. В данный момент – ничего». Она чувствовала тяжесть ответственности за то, что она расскажет о Мэгги. Она не знала ни того, что он хочет услышать, ни того, что он должен услышать, ни даже того, что она хочет рассказать ему. Это портило все дело:
– О чем вы думаете? – спросил он.
Лаура уловила нетерпение в его голосе.
– О программах. Я не могу сидеть там до полуночи за терминалом Кэйт. Мне нужно все распечатать и унести с собой. Послушайте... – Ей хотелось что-то спросить, но она не была уверена, что стоит это делать. – Вы не возражаете, если я приму здесь ванну? У себя дома... Я знаю, что мне надо выкинуть это из головы, но от одной мысли у меня мурашки идут по коже. – И тотчас она подумала: «Ошибка. Это ошибка. Я знаю его не настолько хорошо». Однако он ответил ей довольно небрежно.
– Да, конечно, – сказал он и рассеянно улыбнулся, словно думая о чем-то другом.
Глава 9
Что случилось потом?
Женщина почитала, выкурила сигарету, поела фруктов и выпила джина. Должно быть, она слегка опьянела. Он все время был с ней – в эти обычные, домашние, удивительно личные моменты. Спустя некоторое время она пошла в спальню, захватив с собой пакеты, и разделась. Но она не собиралась сразу примерять новые платья. Она посмотрела на себя в зеркала – там была целая стена зеркал, в которых отражались и он, и она, и все, что было в комнате. Потом она начала танцевать, любуясь на свое отражение, и он танцевал вместе с ней.
Танцевать?
Нет, этот танец не был похож на джигу или какую-нибудь другую столь же бурную пляску. Женщина не обнимала руками воображаемого партнера, она просто двигалась, медленно и элегантно. Может быть, эта элегантность была вызвана джином, но ее фантазии поначалу были весьма трогательными. Она выглядела как прима, ее тело, казалось, стало выше, стройней, мускулистей и моложе. А он танцевал вместе с ней, то повторяя ее движения, то двигаясь в противоположную сторону. Их движения сплетались и перекрещивались, образуя в воздухе невесомый узор. Но потом ее изоляция начала бесить его. Он хотел покончить с этим. Он хотел ее, хотел, чтобы она почувствовала его силу. В этот раз все было по-другому, не так, как с Кэйт Лоример.
Насколько по-другому? Скажи мне.
Его ощущения были сильнее. Он хотел большего. Он жаждал большего наслаждения, более длительного, желал больше ее.Было кое-что, что он хотел сделать.
Что случилось потом?
Он хотел...
Сейчас это не важно. Что случилось потом?
Пока наполнялась ванна, она ходила голая из кухни в гостиную и обратно. Взяв персик из большой деревянной вазы, она почистила его над раковиной, потом впилась в него зубами, и сок потек у нее по руке. Персик был очень спелый, и, кусая его во второй раз, женщина подняла подбородок, словно собираясь пить, и капли сока падали ей на горло и на груди. На это не стоило обращать внимания: все равно она сейчас пойдет в ванну и смоет эти липкие и сладкие следы. Потом женщина позвонила по телефону, но того, с кем она хотела поговорить, не оказалось дома. На том конце провода сработал автоответчик. Он подслушал ее сообщение. Странно. Это возбуждает.
Что?
То, что она ходила голая по кухне. От раковины к плите. Разговаривая по телефону, женщина оперлась спиной о дверной косяк. Ему показалось, что ей приятно стоять на прохладных плитках пола. На стене висели кухонные принадлежности. Слушая голос автоответчика, она лениво забавлялась с ними, сняв половник с крючка и повесив на его место консервный нож. Начав говорить, она прекратила это-занятие и начала расхаживать по кухне, насколько позволял телефонный шнур. На улице было совсем темно, и ее отражение перемещалось в кухонном окне.
Что было потом?
Она пошла в ванную.
Но сначала она положила трубку.
Она положила трубку и прошла через холл в ванную. У нее было прекрасно развито чувство времени – вода заполнила ванну как раз на нужную глубину. Откупорив стеклянную бутылочку, она плавным движением кинула в воду несколько лиловых кристаллов. Ее рука изящно изогнулась, это было похоже на отзвук танца. Она потрогала воду ногой, потом вошла в ванну, вздохнула и легла.
Что случилось потом?
Может быть, тому виной был джин. Вероятно, так получилось из-за того, что женщина слегка опьянела. Но так или иначе, она была мягка и податлива в его руках, подчиняясь его движениям, словно партнер в танце. Под водой ее лицо казалось спокойным и умиротворенным, вода тонким слоем обтекала ее скулы, слегка завихряясь над глазами и губами. Потом он слегка нажал вниз, и ее тело погрузилось глубже и изогнулось, бедра приподнялись, словно от первого прикосновения любовника. В этом ее движении была некая томность. По ванне пошла легкая рябь. В полной тишине он подержал ее некоторое время под водой. Глаза женщины недвижно смотрели сквозь толщу воды на расплывчатый мир вокруг. Потом ее тело снова свела судорога, на этот раз движение было сильнее, но медленнее; ее живот почти показался на поверхности, но он надавил на женщину рукой, широко растопырив пальцы у нее на горле. Два больших воздушных пузыря поднялись из ее открытого рта и застыди на миг неподвижно, потом лопнули, возмутив воду и исказив ее черты. После этого она затихла. Он медленно вынул руку, не желая потревожить наступившую тишину. Его распирали энергия и возбуждение.
Что случилось потом?
Он вытер руку полотенцем. Вернулся в спальню. Через пять минут приготовился уходить. Он еще раз оглядел квартиру, чтобы проверить, не осталось ли следов, заведомо зная, что их нет. Потом взял персик из деревянной вазы, чтобы съесть его на улице.
Но ведь это не все?
На улице уже стемнело, когда он уходил. Ночь была теплой. Повсюду гуляли люди. Он прошел вдоль парка, доедая персик.
Это не все.
Он вспоминал о том, как женщина стояла, голая, рядом с плитой, как она танцевала перед зеркалами. Но больше всего он думал о том, как она стояла с поднятыми руками, а шелк струился по ее телу.
Но это не все?
Нет, это не все. Оставалось еще что-то, что он хотел сделать.
Вон там, рядом с окном, виднелась тень, похожая на рыцаря. Выше, у потолка, летела тень в виде птицы. Рядом примостились игрок на флейте и шила-на-гиг. Приглушенный свет исходил от двух ламп в форме раковин на стенах. Еще одна лампа, с отделанным бахромой абажуром, точно такая же, как та, что мама пододвигала поближе к себе во время шитья. Его слегка лихорадило, но это состояние не было неприятным. Он чувствовал себя как в детстве, когда во время болезни реальный мир словно исчезал: цвета становились ярче, звуки – загадочней, все походило на сказку и одно ощущение перетекало в другое.
Элейн приходила к нему наверх рано вечером и приносила подарки – шоколад, книги и головоломки. Его родители сидели в гостиной на своих обычных местах. Элейн улыбалась особенной улыбкой и клала холодную руку ему на лоб и на щеку. Он дрожал от возбуждения, но не решался ни отодвинуться, ни поощрить ее. Власть была только у нее. Иногда она гладила его волосы, что-то шептала и потом уходила, тихо, но твердо закрывая за собой дверь, не оглядываясь, будто застала его спящим. Но иногда она садилась к нему на кровать и улыбалась еще раз. Он закрывал глаза и откидывался на подушки. Ее рука холодила ему лоб. Ее рука поднимала его рубашку.
Расскажи мне еще раз. Расскажи мне, как она надевала платье.
Женщина почитала, выкурила сигарету, поела фруктов и выпила джина. Должно быть, она слегка опьянела. Он все время был с ней – в эти обычные, домашние, удивительно личные моменты. Спустя некоторое время она пошла в спальню, захватив с собой пакеты, и разделась. Но она не собиралась сразу примерять новые платья. Она посмотрела на себя в зеркала – там была целая стена зеркал, в которых отражались и он, и она, и все, что было в комнате. Потом она начала танцевать, любуясь на свое отражение, и он танцевал вместе с ней.
Танцевать?
Нет, этот танец не был похож на джигу или какую-нибудь другую столь же бурную пляску. Женщина не обнимала руками воображаемого партнера, она просто двигалась, медленно и элегантно. Может быть, эта элегантность была вызвана джином, но ее фантазии поначалу были весьма трогательными. Она выглядела как прима, ее тело, казалось, стало выше, стройней, мускулистей и моложе. А он танцевал вместе с ней, то повторяя ее движения, то двигаясь в противоположную сторону. Их движения сплетались и перекрещивались, образуя в воздухе невесомый узор. Но потом ее изоляция начала бесить его. Он хотел покончить с этим. Он хотел ее, хотел, чтобы она почувствовала его силу. В этот раз все было по-другому, не так, как с Кэйт Лоример.
Насколько по-другому? Скажи мне.
Его ощущения были сильнее. Он хотел большего. Он жаждал большего наслаждения, более длительного, желал больше ее.Было кое-что, что он хотел сделать.
Что случилось потом?
Он хотел...
Сейчас это не важно. Что случилось потом?
Пока наполнялась ванна, она ходила голая из кухни в гостиную и обратно. Взяв персик из большой деревянной вазы, она почистила его над раковиной, потом впилась в него зубами, и сок потек у нее по руке. Персик был очень спелый, и, кусая его во второй раз, женщина подняла подбородок, словно собираясь пить, и капли сока падали ей на горло и на груди. На это не стоило обращать внимания: все равно она сейчас пойдет в ванну и смоет эти липкие и сладкие следы. Потом женщина позвонила по телефону, но того, с кем она хотела поговорить, не оказалось дома. На том конце провода сработал автоответчик. Он подслушал ее сообщение. Странно. Это возбуждает.
Что?
То, что она ходила голая по кухне. От раковины к плите. Разговаривая по телефону, женщина оперлась спиной о дверной косяк. Ему показалось, что ей приятно стоять на прохладных плитках пола. На стене висели кухонные принадлежности. Слушая голос автоответчика, она лениво забавлялась с ними, сняв половник с крючка и повесив на его место консервный нож. Начав говорить, она прекратила это-занятие и начала расхаживать по кухне, насколько позволял телефонный шнур. На улице было совсем темно, и ее отражение перемещалось в кухонном окне.
Что было потом?
Она пошла в ванную.
Но сначала она положила трубку.
Она положила трубку и прошла через холл в ванную. У нее было прекрасно развито чувство времени – вода заполнила ванну как раз на нужную глубину. Откупорив стеклянную бутылочку, она плавным движением кинула в воду несколько лиловых кристаллов. Ее рука изящно изогнулась, это было похоже на отзвук танца. Она потрогала воду ногой, потом вошла в ванну, вздохнула и легла.
Что случилось потом?
Может быть, тому виной был джин. Вероятно, так получилось из-за того, что женщина слегка опьянела. Но так или иначе, она была мягка и податлива в его руках, подчиняясь его движениям, словно партнер в танце. Под водой ее лицо казалось спокойным и умиротворенным, вода тонким слоем обтекала ее скулы, слегка завихряясь над глазами и губами. Потом он слегка нажал вниз, и ее тело погрузилось глубже и изогнулось, бедра приподнялись, словно от первого прикосновения любовника. В этом ее движении была некая томность. По ванне пошла легкая рябь. В полной тишине он подержал ее некоторое время под водой. Глаза женщины недвижно смотрели сквозь толщу воды на расплывчатый мир вокруг. Потом ее тело снова свела судорога, на этот раз движение было сильнее, но медленнее; ее живот почти показался на поверхности, но он надавил на женщину рукой, широко растопырив пальцы у нее на горле. Два больших воздушных пузыря поднялись из ее открытого рта и застыди на миг неподвижно, потом лопнули, возмутив воду и исказив ее черты. После этого она затихла. Он медленно вынул руку, не желая потревожить наступившую тишину. Его распирали энергия и возбуждение.
Что случилось потом?
Он вытер руку полотенцем. Вернулся в спальню. Через пять минут приготовился уходить. Он еще раз оглядел квартиру, чтобы проверить, не осталось ли следов, заведомо зная, что их нет. Потом взял персик из деревянной вазы, чтобы съесть его на улице.
Но ведь это не все?
На улице уже стемнело, когда он уходил. Ночь была теплой. Повсюду гуляли люди. Он прошел вдоль парка, доедая персик.
Это не все.
Он вспоминал о том, как женщина стояла, голая, рядом с плитой, как она танцевала перед зеркалами. Но больше всего он думал о том, как она стояла с поднятыми руками, а шелк струился по ее телу.
Но это не все?
Нет, это не все. Оставалось еще что-то, что он хотел сделать.
* * *
В подвальной комнате было холодно. Холодно и тихо.Вон там, рядом с окном, виднелась тень, похожая на рыцаря. Выше, у потолка, летела тень в виде птицы. Рядом примостились игрок на флейте и шила-на-гиг. Приглушенный свет исходил от двух ламп в форме раковин на стенах. Еще одна лампа, с отделанным бахромой абажуром, точно такая же, как та, что мама пододвигала поближе к себе во время шитья. Его слегка лихорадило, но это состояние не было неприятным. Он чувствовал себя как в детстве, когда во время болезни реальный мир словно исчезал: цвета становились ярче, звуки – загадочней, все походило на сказку и одно ощущение перетекало в другое.
Элейн приходила к нему наверх рано вечером и приносила подарки – шоколад, книги и головоломки. Его родители сидели в гостиной на своих обычных местах. Элейн улыбалась особенной улыбкой и клала холодную руку ему на лоб и на щеку. Он дрожал от возбуждения, но не решался ни отодвинуться, ни поощрить ее. Власть была только у нее. Иногда она гладила его волосы, что-то шептала и потом уходила, тихо, но твердо закрывая за собой дверь, не оглядываясь, будто застала его спящим. Но иногда она садилась к нему на кровать и улыбалась еще раз. Он закрывал глаза и откидывался на подушки. Ее рука холодила ему лоб. Ее рука поднимала его рубашку.
Расскажи мне еще раз. Расскажи мне, как она надевала платье.
Глава 10
Руперт Лоусон был напрасной тратой времени.
Он раз и навсегда решил про себя, что Дикон – полицейский, а тот не особенно старался разубедить его в этом. Необыкновенно дорогая квартира в Челси была безупречно обставлена, она буквально ломилась от всевозможных дорогих штучек. Смесь стилей говорила сама за себя: кресло от Ля Корбюзье, настольная лампа «Тизо», множительный аппарат «Хокни», стереосистема «Блаупункт», телефон-трубка и часы с шестью циферблатами, которые показывали время в Лондоне, Токио, Сиднее, Нью-Йорке, Йоханнесбурге и Брюсселе. При виде всего этого великолепия не оставалось никаких сомнений по поводу того, кому принадлежал стоявший у дома белый «порше». Дикон ничуть бы не удивился, если бы увидел, что Лоусон носит в наплечной кобуре «филофакс».
Поначалу Лоусон явно нервничал, излишне жестикулировал, слишком настойчиво предлагал выпить. В то время как он пододвигал Дикону стул, его глаза напряженно оглядывали комнату. Он очень старался угодить визитеру, но было видно, что думает он о чем-то другом. Дикон сразу сообразил, в чем дело: у Лоусона где-то припрятана заначка – пара унций кокаина или опия лежит в ящике стола. Это было вполне в духе новых рыночных воротил: быстрые автомобили, легкие деньги, сладкие грезы.
Лоусон был высок и хорошо сложен, хотя и с некоторыми признаками начинавшейся полноты. Песочного цвета волосы и светлые ресницы делали его похожим на быка. Он сидел за длинным и узким столом, занимавшим полстены, и крутил перстень с печаткой на правом мизинце. Когда Дикон сказал ему о смерти Кэйт, на его лице сначала отразилось облегчение и только потом – скорбь.
– Какой ужас! – произнес Лоусон. Он встал из-за стола и плюхнулся в кресло, довольный тем, что его худшие ожидания не оправдались. – Как это произошло?
– Несчастный случай, – сказал Дикон. – Она утонула в своей ванне. Вероятно, она поскользнулась и ударилась головой.
– Это ужасно.
Лоусон встал и прошел в другой конец комнаты, к столику с напитками.
– Вы в самом деле не хотите?.. – снова спросил он.
Он раз и навсегда решил про себя, что Дикон – полицейский, а тот не особенно старался разубедить его в этом. Необыкновенно дорогая квартира в Челси была безупречно обставлена, она буквально ломилась от всевозможных дорогих штучек. Смесь стилей говорила сама за себя: кресло от Ля Корбюзье, настольная лампа «Тизо», множительный аппарат «Хокни», стереосистема «Блаупункт», телефон-трубка и часы с шестью циферблатами, которые показывали время в Лондоне, Токио, Сиднее, Нью-Йорке, Йоханнесбурге и Брюсселе. При виде всего этого великолепия не оставалось никаких сомнений по поводу того, кому принадлежал стоявший у дома белый «порше». Дикон ничуть бы не удивился, если бы увидел, что Лоусон носит в наплечной кобуре «филофакс».
Поначалу Лоусон явно нервничал, излишне жестикулировал, слишком настойчиво предлагал выпить. В то время как он пододвигал Дикону стул, его глаза напряженно оглядывали комнату. Он очень старался угодить визитеру, но было видно, что думает он о чем-то другом. Дикон сразу сообразил, в чем дело: у Лоусона где-то припрятана заначка – пара унций кокаина или опия лежит в ящике стола. Это было вполне в духе новых рыночных воротил: быстрые автомобили, легкие деньги, сладкие грезы.
Лоусон был высок и хорошо сложен, хотя и с некоторыми признаками начинавшейся полноты. Песочного цвета волосы и светлые ресницы делали его похожим на быка. Он сидел за длинным и узким столом, занимавшим полстены, и крутил перстень с печаткой на правом мизинце. Когда Дикон сказал ему о смерти Кэйт, на его лице сначала отразилось облегчение и только потом – скорбь.
– Какой ужас! – произнес Лоусон. Он встал из-за стола и плюхнулся в кресло, довольный тем, что его худшие ожидания не оправдались. – Как это произошло?
– Несчастный случай, – сказал Дикон. – Она утонула в своей ванне. Вероятно, она поскользнулась и ударилась головой.
– Это ужасно.
Лоусон встал и прошел в другой конец комнаты, к столику с напитками.
– Вы в самом деле не хотите?.. – снова спросил он.