Страница:
Кэри пожал плечами, отвечая на его вопрос:
— Его понукают, а он собирается выйти из игры, чтобы не бояться за будущее, хочет обезопасить себя и свою женщину, Карлу, и ни о чем больше не желает слышать. И у него есть план, как этого добиться. Ему необходимо кое-кого убить. Он работает на тебя, как делал это раньше, но кое-что изменилось. В первый раз он просит чего-то для себя. Ему есть что терять.
— Я тебя не о том спрашиваю, — отрезал Эллвуд. — Какое мне дело до всей этой ерунды? Я хочу знать: как долго он протянет? Как долго еще его можно будет использовать для дела?
Кэри снова пожал плечами:
— Бог его знает...
Эллвуд продолжал смотреть на свое отражение в стекле. Когда он долго разглядывал свое лицо, ему начинало казаться, что это другой человек: он и в тоже время не он.
— Ну, если знает Бог, так кому, как не тебе, спросить у него?
Глава 27
Глава 28
— Его понукают, а он собирается выйти из игры, чтобы не бояться за будущее, хочет обезопасить себя и свою женщину, Карлу, и ни о чем больше не желает слышать. И у него есть план, как этого добиться. Ему необходимо кое-кого убить. Он работает на тебя, как делал это раньше, но кое-что изменилось. В первый раз он просит чего-то для себя. Ему есть что терять.
— Я тебя не о том спрашиваю, — отрезал Эллвуд. — Какое мне дело до всей этой ерунды? Я хочу знать: как долго он протянет? Как долго еще его можно будет использовать для дела?
Кэри снова пожал плечами:
— Бог его знает...
Эллвуд продолжал смотреть на свое отражение в стекле. Когда он долго разглядывал свое лицо, ему начинало казаться, что это другой человек: он и в тоже время не он.
— Ну, если знает Бог, так кому, как не тебе, спросить у него?
Глава 27
— Паскью?
Во сне можно унестись далеко.
— Паскью?
Он снял трубку, еще до конца не проснувшись. Вероятно, даже успел сказать: «Привет». Когда Роб Томас в третий раз произнес его имя, он наконец вернулся в этот мир. Он подтащил к себе подушку с той стороны, где прежде ложилась Софи, и устроился на ней поудобнее.
— Роб...
— Ты что, спишь?
— Да, сплю.
— Ну, тогда извини.
— Да нет, ничего. Что нового?
— Сэм, ты уверен, что эти счета можно посылать на адрес твоей конторы? Я должен представить их к оплате, но тебя в настоящее время нет, ведь так?
— А почему ты об этом спрашиваешь?
— Я разговаривал с Джорджем Роксборо...
— Он пытался оспорить твой счет?
— Не то чтобы оспорить. Просто вел себя так, будто ты у них больше не работаешь.
— Я ведь адвокат, а не продавец в магазине. Меня не могут уволить вот так запросто. Не волнуйся, Роб. А что еще сказал Джордж?
— На твое имя пришло письмо. Но все по порядку. Слушай, я нашел Чарли Сингера. — С линии доносилось жужжание, будто несколько человек переговаривались между собой, чего-то ожидая.
— Как ты его нашел?
— Ты помнишь: Голландия, Карлтон и Шекспир?
— Да.
— Так вот, есть такой отель — «Шекспир». Здесь трудно найти взаимосвязь, если подсчитывать количество трупов в «Гамлете».
Паскью улыбнулся:
— Когда ты последний раз смотрел «Гамлета»?
— К твоему сведению, я страстный любитель кино! — возмутился Томас.
— И что он там делает?
— Забился в нору и тихо сидит. Совсем тихо. Его не видно и не слышно. По ночам выходит перекусить или приносит продукты в номер. Пьет не просыхая. Видимо, не знает, что делать дальше, и совсем растерялся.
— Ты уверен, что это Чарли?
— "Голландия" и «Карлтон» — тоже отели. Но он не зря выбрал «Шекспир». Там ему обеспечена полная секретность. Это просто страна апачей. Бешеные собаки разгуливают целыми стаями.
— Но это точно он? — настаивал Сэм.
— Я заглянул в «Шекспир». Видел его паспорт. Золотую карточку «Амекс», которой, полагаю, он не может воспользоваться. Еще несколько вещей, подтверждающих его личность. Видимо, он не носит их при себе, потому что боится ограбления. И в результате оставляет все в номере с замком, который, похоже, открывается от одного грозного взгляда. — Томас вздохнул с явным сочувствием к Сингеру. — Люди то ли не умеют исчезать по-настоящему, то ли не выдерживают. Но, судя по всему, это он. Прошу простить, что так долго, но мне пришлось проверять еще два отеля. Да и приметы, которые ты дал, больше не соответствуют действительности.
— Он сильно изменился? — поинтересовался Паскью.
— Вид у него спитой. К тому же он в бегах, напуган, в общем, выглядит ужасно.
— В бегах?..
— Кто знает, от чего он бежит. От налогов или кто-то его подставил...
Паскью казалось — он видит, как Роб пожимает плечами.
— Послушай, я не знаю, под каким он именем там остановился. Конечно, ничего удивительного в этом нет, но он, видимо, зарегистрирован под другим именем, потому что Чарли Сингер в отеле не проживает.
— А где находится этот отель, Роб? — Паскью окинул взглядом комнату, без всякой надежды найти ручку и листок бумаги, и попытался запомнить то, что диктовал ему Томас — номер комнаты и адрес отеля, расположенного где-то на границе зоны два.
— Да, и еще, — добавил Томас, — знаешь, почему я разговаривал с Роксборо? Он сам мне позвонил, пытаясь разыскать тебя. Какая-то женщина каждый день звонит тебе в офис. Хочет переговорить с тобой. Джордж так и не согласился дать мне ее номер. Объяснил, что сначала должен увидеться с тобой. Может быть, он продолжал бы тебя искать, но я предложил сам передать тебе это сообщение. Что и делаю.
— А как ее зовут? — «Должно быть, это Софи звонила, когда я был там, около грота, стараясь выманить этого ублюдка. Софи беспокоилась обо мне, хотела поговорить».
— Сюзан Ларкин.
Возникло ощущение потери — словно он пережил маленькую смерть.
— Я такой не знаю, — заявил Паскью.
— Прежде ее звали Сюзан Харт — теперь вспомнил?
Паскью показалось, что его ударило током, в висках застучало. — Да, это уже кое о чем говорит.
У Томаса в памяти тоже начали всплывать некоторые подробности.
— Она была в списке, который ты дал мне, — эта Харт?
— Да.
— В этом вся сложность. Мужчины сохраняют свое имя, если только не нарушали закона. А женщина, даже честная, меняет имя, когда выходит замуж. Попробуй отыскать в компьютере Харт — ее там просто нет. А вот ты как был Паскью, так и остался. Поэтому она и отыскала тебя по телефонной книге — нет ничего проще. Жаль, что она не феминистка — тогда найти ее было бы гораздо легче.
— Значит, Джордж отказался дать тебе ее телефон?
— Ну да.
— А почему? Как он это объяснил?
— Никак. Судя по голосу, он немного нервничает. Какой-то дерганый.
— Роб, кто подписал твой последний чек?
— Он подписал — Роксборо.
— Посылай им счета и дальше.
— Будут еще какие-нибудь поручения?
— Не исключено, — ответил Паскью. — Я продолжаю платить тебе по тарифу.
— Послушай, Сэм, ты что, собираешься встретиться с Сингером, устроить ему очную ставку или что-то в этом роде?
У Паскью не было достаточно времени, чтобы все обдумать, но он был уверен, что именно так и поступит.
— Да, собираюсь.
— Только не горячись.
— Не буду.
— Я мог бы... — начал Томас, затем помолчал, словно еще раз все взвесив. — И продолжал: — Не имею понятия, чем ты там занимаешься и что происходит, но почему-то мне пришло в голову раздобыть для тебя пистолет, если, конечно, ты будешь чувствовать себя с ним — ну, я не знаю — безопаснее, что ли.
— Спасибо, Роб. У меня уже есть.
— Уже есть?!
— Да.
Наступила пауза, настолько продолжительная, что Паскью успел бы вздремнуть.
Потом Томас предупредил:
— Я ничего не знаю. Ты мне не говорил.
Паскью рассмеялся:
— Ты же сам предложил мне пушку.
— Это выглядело бы так, словно я...
— Не слышал ни про какое оружие, — догадался Паскью, — не видел никакого оружия...
— И даже не упоминал — все правильно. — Томас прочистил горло, видимо, испытывая некоторое смущение.
— А ты пробовал ей звонить? Твоей подруге Софи.
Паскью узнал ее адрес у Роба Томаса. Тогда же он приплюсовал к счету Томаса плату за наблюдение за ней.
— Да, я пробовал.
— Она там, — сообщил Томас. — Просто у нее постоянно включен автоответчик.
— Понятно. — Паскью это не удивило.
— Сэм... Какой-то мужчина звонил ей пару раз и пробыл у нее некоторое время.
— Ах вот оно что! — Паскью почувствовал, что Томас чего-то недоговаривает, но не хотел услышать все до конца.
— Вообще-то он оставался у нее ночевать.
Паскью кивнул, как будто Томас мог его видеть.
— Хорошо, Роб, спасибо.
— Продолжать наблюдение?
— Пожалуй, не стоит. — Лучше бы Паскью не знать этой новости. Он попросил: — Расскажи мне про тот отель.
— Там всего несколько постояльцев. Сезонники, которые ищут жилье подешевле на время работы. Еще двое, которым придется ночевать на улице, если они не заплатят за номер. Окрестные места — это мясной рынок. Парочки снимают номера на полчаса. Вряд ли это жены с мужьями.
— Хорошо, спасибо.
— На здоровье, — ответил Томас со всей искренностью.
Двадцать минут под душем не помогли Паскью — он остался таким же вялым и сонным.
Постоял еще немного под холодной струей, вылез из ванны и обернул одним полотенцем бедра, а другое накинул на плечи. Затем сел на край кровати и набрал номер своего офиса. У коммутатора дежурила Луцинда. Она сообщила, что мистера Роксборо сейчас нет и спросила, не может ли его секретарь оказаться чем-то полезным. Паскью был слегка удивлен: она не узнала его голоса. И не только удивлен, но и почему-то взволнован; случившееся с ним каким-то непостижимым образом повлияло на его жизнь.
Он набрал домашний номер Джорджа, но никто не снял трубки. Он перестал звонить и принялся укладывать вещи. Он сохранил за собой номер в «Паллингзе» на время возвращения в Лондон. Он больше не думал ни о деньгах, ни о повседневных хлопотах. Словно чужак в незнакомой стране, он путешествовал, предав забвению свою прежнюю жизнь.
Он потолкует с Роксборо, когда приедет в Лондон. И с Чарли Сингером тоже.
Во сне можно унестись далеко.
— Паскью?
Он снял трубку, еще до конца не проснувшись. Вероятно, даже успел сказать: «Привет». Когда Роб Томас в третий раз произнес его имя, он наконец вернулся в этот мир. Он подтащил к себе подушку с той стороны, где прежде ложилась Софи, и устроился на ней поудобнее.
— Роб...
— Ты что, спишь?
— Да, сплю.
— Ну, тогда извини.
— Да нет, ничего. Что нового?
— Сэм, ты уверен, что эти счета можно посылать на адрес твоей конторы? Я должен представить их к оплате, но тебя в настоящее время нет, ведь так?
— А почему ты об этом спрашиваешь?
— Я разговаривал с Джорджем Роксборо...
— Он пытался оспорить твой счет?
— Не то чтобы оспорить. Просто вел себя так, будто ты у них больше не работаешь.
— Я ведь адвокат, а не продавец в магазине. Меня не могут уволить вот так запросто. Не волнуйся, Роб. А что еще сказал Джордж?
— На твое имя пришло письмо. Но все по порядку. Слушай, я нашел Чарли Сингера. — С линии доносилось жужжание, будто несколько человек переговаривались между собой, чего-то ожидая.
— Как ты его нашел?
— Ты помнишь: Голландия, Карлтон и Шекспир?
— Да.
— Так вот, есть такой отель — «Шекспир». Здесь трудно найти взаимосвязь, если подсчитывать количество трупов в «Гамлете».
Паскью улыбнулся:
— Когда ты последний раз смотрел «Гамлета»?
— К твоему сведению, я страстный любитель кино! — возмутился Томас.
— И что он там делает?
— Забился в нору и тихо сидит. Совсем тихо. Его не видно и не слышно. По ночам выходит перекусить или приносит продукты в номер. Пьет не просыхая. Видимо, не знает, что делать дальше, и совсем растерялся.
— Ты уверен, что это Чарли?
— "Голландия" и «Карлтон» — тоже отели. Но он не зря выбрал «Шекспир». Там ему обеспечена полная секретность. Это просто страна апачей. Бешеные собаки разгуливают целыми стаями.
— Но это точно он? — настаивал Сэм.
— Я заглянул в «Шекспир». Видел его паспорт. Золотую карточку «Амекс», которой, полагаю, он не может воспользоваться. Еще несколько вещей, подтверждающих его личность. Видимо, он не носит их при себе, потому что боится ограбления. И в результате оставляет все в номере с замком, который, похоже, открывается от одного грозного взгляда. — Томас вздохнул с явным сочувствием к Сингеру. — Люди то ли не умеют исчезать по-настоящему, то ли не выдерживают. Но, судя по всему, это он. Прошу простить, что так долго, но мне пришлось проверять еще два отеля. Да и приметы, которые ты дал, больше не соответствуют действительности.
— Он сильно изменился? — поинтересовался Паскью.
— Вид у него спитой. К тому же он в бегах, напуган, в общем, выглядит ужасно.
— В бегах?..
— Кто знает, от чего он бежит. От налогов или кто-то его подставил...
Паскью казалось — он видит, как Роб пожимает плечами.
— Послушай, я не знаю, под каким он именем там остановился. Конечно, ничего удивительного в этом нет, но он, видимо, зарегистрирован под другим именем, потому что Чарли Сингер в отеле не проживает.
— А где находится этот отель, Роб? — Паскью окинул взглядом комнату, без всякой надежды найти ручку и листок бумаги, и попытался запомнить то, что диктовал ему Томас — номер комнаты и адрес отеля, расположенного где-то на границе зоны два.
— Да, и еще, — добавил Томас, — знаешь, почему я разговаривал с Роксборо? Он сам мне позвонил, пытаясь разыскать тебя. Какая-то женщина каждый день звонит тебе в офис. Хочет переговорить с тобой. Джордж так и не согласился дать мне ее номер. Объяснил, что сначала должен увидеться с тобой. Может быть, он продолжал бы тебя искать, но я предложил сам передать тебе это сообщение. Что и делаю.
— А как ее зовут? — «Должно быть, это Софи звонила, когда я был там, около грота, стараясь выманить этого ублюдка. Софи беспокоилась обо мне, хотела поговорить».
— Сюзан Ларкин.
Возникло ощущение потери — словно он пережил маленькую смерть.
— Я такой не знаю, — заявил Паскью.
— Прежде ее звали Сюзан Харт — теперь вспомнил?
Паскью показалось, что его ударило током, в висках застучало. — Да, это уже кое о чем говорит.
У Томаса в памяти тоже начали всплывать некоторые подробности.
— Она была в списке, который ты дал мне, — эта Харт?
— Да.
— В этом вся сложность. Мужчины сохраняют свое имя, если только не нарушали закона. А женщина, даже честная, меняет имя, когда выходит замуж. Попробуй отыскать в компьютере Харт — ее там просто нет. А вот ты как был Паскью, так и остался. Поэтому она и отыскала тебя по телефонной книге — нет ничего проще. Жаль, что она не феминистка — тогда найти ее было бы гораздо легче.
— Значит, Джордж отказался дать тебе ее телефон?
— Ну да.
— А почему? Как он это объяснил?
— Никак. Судя по голосу, он немного нервничает. Какой-то дерганый.
— Роб, кто подписал твой последний чек?
— Он подписал — Роксборо.
— Посылай им счета и дальше.
— Будут еще какие-нибудь поручения?
— Не исключено, — ответил Паскью. — Я продолжаю платить тебе по тарифу.
— Послушай, Сэм, ты что, собираешься встретиться с Сингером, устроить ему очную ставку или что-то в этом роде?
У Паскью не было достаточно времени, чтобы все обдумать, но он был уверен, что именно так и поступит.
— Да, собираюсь.
— Только не горячись.
— Не буду.
— Я мог бы... — начал Томас, затем помолчал, словно еще раз все взвесив. — И продолжал: — Не имею понятия, чем ты там занимаешься и что происходит, но почему-то мне пришло в голову раздобыть для тебя пистолет, если, конечно, ты будешь чувствовать себя с ним — ну, я не знаю — безопаснее, что ли.
— Спасибо, Роб. У меня уже есть.
— Уже есть?!
— Да.
Наступила пауза, настолько продолжительная, что Паскью успел бы вздремнуть.
Потом Томас предупредил:
— Я ничего не знаю. Ты мне не говорил.
Паскью рассмеялся:
— Ты же сам предложил мне пушку.
— Это выглядело бы так, словно я...
— Не слышал ни про какое оружие, — догадался Паскью, — не видел никакого оружия...
— И даже не упоминал — все правильно. — Томас прочистил горло, видимо, испытывая некоторое смущение.
— А ты пробовал ей звонить? Твоей подруге Софи.
Паскью узнал ее адрес у Роба Томаса. Тогда же он приплюсовал к счету Томаса плату за наблюдение за ней.
— Да, я пробовал.
— Она там, — сообщил Томас. — Просто у нее постоянно включен автоответчик.
— Понятно. — Паскью это не удивило.
— Сэм... Какой-то мужчина звонил ей пару раз и пробыл у нее некоторое время.
— Ах вот оно что! — Паскью почувствовал, что Томас чего-то недоговаривает, но не хотел услышать все до конца.
— Вообще-то он оставался у нее ночевать.
Паскью кивнул, как будто Томас мог его видеть.
— Хорошо, Роб, спасибо.
— Продолжать наблюдение?
— Пожалуй, не стоит. — Лучше бы Паскью не знать этой новости. Он попросил: — Расскажи мне про тот отель.
— Там всего несколько постояльцев. Сезонники, которые ищут жилье подешевле на время работы. Еще двое, которым придется ночевать на улице, если они не заплатят за номер. Окрестные места — это мясной рынок. Парочки снимают номера на полчаса. Вряд ли это жены с мужьями.
— Хорошо, спасибо.
— На здоровье, — ответил Томас со всей искренностью.
Двадцать минут под душем не помогли Паскью — он остался таким же вялым и сонным.
Постоял еще немного под холодной струей, вылез из ванны и обернул одним полотенцем бедра, а другое накинул на плечи. Затем сел на край кровати и набрал номер своего офиса. У коммутатора дежурила Луцинда. Она сообщила, что мистера Роксборо сейчас нет и спросила, не может ли его секретарь оказаться чем-то полезным. Паскью был слегка удивлен: она не узнала его голоса. И не только удивлен, но и почему-то взволнован; случившееся с ним каким-то непостижимым образом повлияло на его жизнь.
Он набрал домашний номер Джорджа, но никто не снял трубки. Он перестал звонить и принялся укладывать вещи. Он сохранил за собой номер в «Паллингзе» на время возвращения в Лондон. Он больше не думал ни о деньгах, ни о повседневных хлопотах. Словно чужак в незнакомой стране, он путешествовал, предав забвению свою прежнюю жизнь.
Он потолкует с Роксборо, когда приедет в Лондон. И с Чарли Сингером тоже.
Глава 28
Они сидели на высоких табуретах у окна паба, не обращая внимания на наплыв посетителей, обычный в эти часы. Кто-то ткнул Паскью локтем в бок, потом еще раз — уже грубее. Он обернулся и увидел у себя за спиной молодого человека с вьющимися волосами, в мешковатом шелковом костюме. Рукава пиджака были закатаны до локтя. Он стоял с тремя приятелями и рассказывал историю о том, как надул своих конкурентов, уговорив их вложить деньги в одно очень сомнительное предприятие. В этой истории он выглядел просто героем. Рассказывая, он по-дурацки гоготал и размахивал руками.
Снова Паскью получил тычок в ребра. Он придвинул свой табурет чуть ближе к Роксборо, одновременно плеснув пива в карман пиджака молодого человека.
— Не знаю, что происходит в твоей жизни, Сэм. И не уверен, что хочу это знать. — Роксборо наблюдал, как пятно расползается по карману, почти достигнув полы пиджака. Он улыбнулся. — Пожалуй, нелегко будет сохранить за собой место. Мы не можем постоянно испытывать нехватку в сотрудниках.
Паскью пожал плечами:
— Что же, очень жаль... Говорят, кто-то звонит мне. Сюзан Харт, да? Сюзан Ларкин?
— Да, это была она. Я подписывал чеки Робу Томасу. По предоставленным им счетам. Это показалось мне странным, поскольку он не делал для меня никакой работы.
Паскью фыркнул:
— Только не говори, что тебя это беспокоит... Неужели передо мной тот самый Джордж Роксборо, чьи расходы уже стали легендой? Только стоимость ленчей в твоих годовых счетах превышает зарплату учителя.
— Я просто известил тебя.
— Ну да, а я принял к сведению. Но зачем я тебе понадобился?
— Энтони Стюарт предстанет перед судом раньше, чем через неделю.
— И у тебя появились проблемы.
— И да, и нет. Я очень волнуюсь и искал возможность переговорить с тобой.
Паскью жестом предложил ему начать разговор.
— Вообще-то все по-прежнему. Ничего важного не случилось. Он и его мать дают те же самые показания. Оба точны в каждом своем слове. И именно это вызывает беспокойство.
— Но ты ведь не это имеешь в виду.
— Нет. За Стюарта я не беспокоюсь — с ним проблем не будет. Обвинитель знает: он может расспрашивать его о подробностях дела хоть тысячу раз, и Стюарт выдаст стопроцентное алиби. Если мать поддержит его показания, я не вижу у обвинения никаких шансов. Но вот что не дает мне покоя: она неплохо рассказывает свою историю, и, кажется, совсем не боится. Но держится враждебно. Я ей не нравлюсь. Это слишком заметно и может выявиться также в суде — мне кажется теперь, что действия ее непредсказуемы.
Паскью объяснил.
— Ей никто не нравится. Ее расположение нужно заслужить. Взятками. Она ожидала от тебя этих взяток, а ты ничего ей не дал.
— Что еще за взятки?
— Шоколадные конфеты, — сказал Паскью, — и цветы. Она любит розы. А конфеты предпочитает с ликером.
Роксборо ошалело уставился на него, даже рот приоткрыл. Под его долгим взглядом Паскью засмеялся.
— Так вот оно что! — никак не мог прийти в себя Роксборо. — Значит, исход дела зависит от того, преподнесу я этой эгоцентричной, выжившей из ума старухе цветы или не преподнесу.
— И шоколадные конфеты тоже, — добавил Паскью. — Беда твоя в том, Джордж, что, будучи толковым адвокатом, ты забываешь о людской натуре. У каждого человека есть свои странности, своя слабая струнка. Взять даже грабителей банков, угонщиков машин, убийц — ведь все они, не считая преступлений, ведут вполне нормальный образ жизни. — Только он это произнес, как по телу пробежали мурашки.
Зено... В остальном они ведут нормальный образ жизни.
— Дари ей цветы и шоколадные конфеты, и тогда она скажет все, что требуется, жюри присяжных поверит ей, и ты прославишься. Хорошо? Ну а пока продолжай подписывать счета Роба и дай мне телефон Сюзан Харт.
Роксборо передал Паскью листок бумаги.
— Я давно сообщил бы тебе, у меня и в мыслях не было его зажать. Просто хотелось посоветоваться с тобой. — Он понюхал виски, как будто проверяя, не подменили ли напиток, и сделал глоток. — Она просила звонить только в вечернее время.
— Интересно, почему?
Роксборо удивленно вскинул брови.
— Полагаю, днем ее просто нет дома.
Паскью взглянул на номер телефона, но код был ему совершенно не знаком.
— А что именно она сказала?
— Что сказала?
— Ну да. Сюзан Харт — Ларкин. Она просила что-нибудь передать?
— Нет, просто просила позвонить. — Роксборо допил виски, слез с табурета и, взяв пивную кружку Паскью, приготовился окунуться в толчею у стойки. — Она, видимо, деловая женщина? Быть может, занимается фьючерными сделками. Или чем-то еще, приносящим быстрый доход?
— Не знаю. А почему ты так думаешь?
— В голосе у нее металл, а напористость такая, как у машины с ядром для разбивания стен.
На южной окраине первой зоны сирена слышна большую часть суток; и кажется, что дикие звери бродят по парку, начинающемуся сразу за окном Паскью, бродят и завывают: «У-у-у-у-у... у-у-у-у-у...» Он обошел холодные комнаты, глядя на все чужими глазами.
«Тут все, что принадлежало уцелевшему во время катастрофы человеку, — подумал он, — кусочки, вынесенные волной на берег обломки». После того как Карен ушла от него, он упростил свое существование, выбросив все лишнее за борт. И что же он оставил? Часть ее вещей, часть своих. Вначале он собирался поступить иначе. Оставить только свое, но потом обнаружил, что есть вещи, с которыми он просто не в силах расстаться. Возможно, он пытался изготовить некий сплав, вобравший в себя то лучшее, что было в них обоих. «Но в этом случае... — Он улыбнулся, поглядевшись в одно из зеркал Карен. — В этом случае здесь следовало оставить больше ее вещей, чем моих».
Комнаты — пыльные, нежилые. Тянет затхлостью — похоже на запах застарелого пота — это удушливый городской воздух просачивается в квартиру. Он бродит по комнатам, словно гость, предоставленный самому себе, охваченный странным, потаенным любопытством, выдвигая ящики, читая некоторые письма, перебирая фотографии.
Значит, вот как ему жилось тут...
* * *
Доехав до отеля «Шекспир», Паскью, не останавливаясь, двинулся дальше, потом развернулся и повторил свой маневр. Девицы на тротуаре напоминали покалеченных птиц — яркое оперение, вихляющая походка. Он поставил машину за один квартал от отеля и вернулся туда пешком, сопровождаемый шепотом и улыбками одуревших от наркотиков людей.
Потом стал наблюдать за отелем из автобусной будки. «Может быть, сегодня он вообще не выйдет, — размышлял Паскью. — Может быть, уже поел, или не голоден, или уже успел напиться». Он пропустил уже пять автобусов, девицы не сводили с него глаз, уверенные, что знают, чего он хочет. Он отбивался: «Потом, потом». Девицы смеялись, ожидая, пока он надумает. И вот наконец Чарли вышел из отеля и направился к железнодорожной станции. Он шел быстро, словно застигнутый дождем.
Вот он: проворный Чарли, нервный Чарли. Такой скрытный. Человек с секретами. «Человек, достающий кролика из шляпы», — как сказала про него Софи.
Но Паскью пришел к этому обшарпанному отелю, на эти унылые, безрадостные улицы, уже догадываясь, что, скорее всего, Зено — это не Чарли. Во-первых, Лонгрок находился в трехстах милях от Лондона — слишком далеко для норы, в которую можно юркнуть. Да и, судя по тому, как его описывал Роб Томас, он больше походил на беглеца, чем на убийцу.
А сейчас, увидев Сингера, выходящего из отеля, он окончательно в этом уверился. Он ни за что не узнал бы Чарли, если бы не разыскивал его. Конечно, Чарли постарел. Но не только годы изменили его. В большей степени — алкоголь и страх. Лицо стало одутловатым, изможденным и казалось Паскью чужим, несмотря на знакомые черты.
Хорошо бы нам поговорить с тобой, Чарли, — подумал Паскью, — у нас есть что сказать друг другу, по крайней мере, выясним все, что необходимо. Хотелось бы знать, почему ты в бегах. Не потому ли, что кто-то прислал тебе письмо?"
Девица, которая подцепила Паскью, была высокая, рыжеволосая, в блузке из тонкой кожи и юбочке размером с широкий ремень. Пока они шли к отелю, она сообщила ему стоимость всех услуг по возрастающей и выплюнула жвачку на тротуар, словно догадываясь, какому способу он отдаст предпочтение. Традиционному половому акту в перечне услуг отводилось довольно скромное место, и он шел по сдельной цене. На действия, связанные с другими частями тела, цены повышались. Дороже всего стоила боль.
У рыжеволосой девицы были длинные ноги и потрясающая фигура, и Паскью представил себе, что выделывала она час за часом и что выделывали с ней. Каждый раз какой-то новый мужчина, каждый раз одни и те же услуги. Когда они входили в вестибюль, он разглядел толстый слой косметики на ее лице, отчего оно походило на маску. Малиновые губы, яркие тени и глаза, черные, как костяшки домино. Вдруг на память пришел Зено, и в голове зашумело.
— Надо записаться под каким-то именем, — сказала она.
Тучный мужчина с галстуком-бабочкой протянул им регистрационный журнал.
Она кивнула:
— Впиши любое имя.
Он написал: «Сэмуэль Паскью, эсквайр», получил ключ от номера 308 и вслед за девицей зашел в лифт. Она захлопнула дверь — в движениях сквозила удивительная гибкость, мышцы на руке напряглись — и нажала на кнопку третьего этажа. Они поползли наверх с черепашьей скоростью. Паскью выудил из бумажника какие-то деньги и отдал ей:
— Столько стоит минет, не так ли?
Девица чуть растянула губы в улыбке: значит, она не ошиблась в своих прогнозах.
— Я заплачу тебе, но услугу ты прибережешь для какого-нибудь другого парня. А мне скажи, как можно выбраться из отеля, не проходя мимо портье?
— Да ты что, смеешься надо мной? Я знаю по крайней мере шесть способов, как выйти отсюда и не попасться ему на глаза.
— Очень хорошо, тогда воспользуйся одним из них.
— Ладно. — Она пожала плечами, что означало: «Я ничего не знаю, не хочу знать, и не трахнулись мы не по моей вине». Когда лифт остановился, она толкнула дверцу и торопливо вышла.
— Тебе было хорошо,милый? — В голосе ее сквозила какая-то добродушная веселость.
— Просто отлично!
Длинные ноги уже уносили ее прочь по коридору. Она спешила вернуться на улицу. Время — деньги.
Паскью спустился этажом ниже. Боб Томас сказал, что Сингер проживал в номере 215. Он пошел по коридору, все еще ощущая легкое головокружение. Вдоль стен мерцали, потрескивая, неоновые лампы. Шум, доносившийся из комнат по обе стороны коридора, напоминал звуковое оформление фильма, в котором принимали участие все обитатели отеля. Герои фильма то и дело попадали в засаду, подвергались пыткам, а кое-кто в радости обретал Бога в душе своей.
Впереди шла парочка. Он замедлил шаги, ожидая, пока женщина откроет дверь номера 214. Она вошла внутрь, даже не удосужившись взглянуть на своего партнера. Проходя мимо, Паскью услышал, как щелкнул ключ в замке. Он завернул за угол и очутился в тупике. Перед ним чернела лишь дверь пожарного выхода. На стены с облупившейся краской падал бледно-желтый неоновый свет. Он встал так, чтобы его не было видно, и прислушивался к шуму лифта.
Люди приходили парами, но мужчины покидали номер первыми. Отель представлял собой фабрику, где рабочие посменно оттачивали боль и наслаждение. За закрытыми дверями, казалось, работают механизмы.
Потом Паскью услышал, как остановился лифт. Шаркающие шаги приближались. Потом стихли. Выглянув в коридор, Паскью увидел Сингера, он стоял вполоборота к нему, прислонившись к двери своего номера. Он то ли невероятно устал, то ли был здорово пьян. В конце концов он вставил ключ в замок и распахнул дверь, надавив на нее коленом. В руках у него была коричневая сумка, заляпанная пятнами жира. Паскью приблизился к Сингеру сзади, пока тот возился с дверью, а потом прошел за ним в комнату.
Сингер, почуяв присутствие постороннего, резко обернулся и выбросил вперед кулак, поддавшись инстинктивному страху. Паскью отскочил в сторону, и Сингер рухнул на пол, следуя траектории собственного кулака. Сумка выскочила у него из рук, рис и цыпленок с красным соусом вывалились на ковер. Сингер быстро поднялся на ноги и, не распрямившись, ударил Паскью изо всей силы в грудь кулаком. Удар был рассчитан точно. Паскью отступил назад, судорожно глотнув воздух, а Сингер продолжал на него наседать. Но когда снова вознамерился нанести удар, рука его налетела на дверную фрамугу, и он вскрикнул от боли. Паскью хотел ударить его, но промахнулся, а когда поднял для удара вторую руку, наткнулся на что-то локтем.
Сингер ухватился за борт его пиджака, увлекая его за собой, и оба они свалились на пол. Лицо Сингера так раскраснелось, словно он только что вылез из горячей ванны. Лежа на полу, он старался ткнуть Паскью локтем или коленом, но движения его были плохо скоординированы. Он получил удар в скулу, Потом взмахнул коленом совсем близко от паха Паскью. Стул перевернулся. Сингер катался по растоптанной еде, силясь подняться на ноги. Паскью встал на колени, словно вознося молитву, притянул Сингера за волосы и нанес ему два сильных удара.
Потом наступила пауза. Сингер закрыл лицо ладонями, всем своим видом моля о пощаде. Кровь ручьем бежала из носа и часто капала с подбородка.
— Тебе не стоило этого делать, Чарли, — сказал Паскью, тяжело дыша и глотая слова.
Сингер вглядывался в него, как сквозь туман, потом воскликнул:
— Сэм Паскью?
Теперь Паскью больше не сомневался, что Чарли это не Зено, — слишком неподдельными были его удивление и смущение.
Сингер поджал под себя ноги, уперся руками о пол и рывком сел на корточки, ожидая, пока пройдет приступ слабости. Он встряхнул несколько раз головой, разбрызгивая капельки крови по комнате, и, когда пришел немного в себя, достал из стоявшего в углу чемодана майку и стал вытирать лицо.
— Ты искал меня... — Майка, обернутая вокруг головы, скрывала выражение лица Сингера, но плечи тряслись явно от смеха. Потом он убрал майку, и стали видны следы крови и широко открытый в беззвучном смехе рот. Наконец Сингер успокоился и сел на край кровати с торжествующим видом. — Ну что же, не ты один. — Теперь он смотрел на Паскью с изумлением. — И какого рожна тебе от меня надо, Сэм? Собрался взорвать поезд и ищешь помощников?
— Что ты здесь делаешь? — спросил Паскью. — Что с тобой приключилось?
— Ты мне ответил вопросом на вопрос. Но ведь не я появился здесь неизвестно откуда и полез в драку, а ты. Верно?
— Я получил письмо, — объяснил Паскью. — В нем говорилось про Лори. Я не знал, кто его прислал, и хотел это выяснить.
Сингер посмотрел недоверчиво.
— Господи Иисусе, о Лори?! — Он вытер с губы кровь. — Письмо с угрозами?
— Во всяком случае, не информативного характера.
— Значит, шантаж. — Сингер снова засмеялся. — Ну, я сейчас живу не по своему адресу, как видишь. Так что никаких писем я не читал. Просто не мог. А если бы и прочел, не придал бы им большого значения. Стоит ли идти с ведром к высохшему колодцу? — Он помолчал, осознав наконец, чтоПаскью имеет в виду. — Ты искал меня, значит, допускал, что письма мог писать я.
— Их писал человек, знающий обо всем.
— Господи, да кто угодно может знать!
— А ты кому-нибудь рассказывал?
Сингер покачал головой.
— Нет. — Потом добавил: — Это не я:
«Теперь я и сам это вижу», — подумал Паскью.
Он сообщил Сингеру лишь то, что считал необходимым, не упомянув о смерти Ника и об исчезновении Марианны. Ничего не сказал про Софи и про Зено.
— Ну, а теперь расскажи про себя, — предложил он.
— Я кое-кому задолжал.
— И большую сумму? — Паскью не стал спрашивать, кому именно он задолжал, но догадывался, что терпение у кредиторов на исходе.
Сингер ухмыльнулся, словно передавая какую-то занятную сплетню.
Снова Паскью получил тычок в ребра. Он придвинул свой табурет чуть ближе к Роксборо, одновременно плеснув пива в карман пиджака молодого человека.
— Не знаю, что происходит в твоей жизни, Сэм. И не уверен, что хочу это знать. — Роксборо наблюдал, как пятно расползается по карману, почти достигнув полы пиджака. Он улыбнулся. — Пожалуй, нелегко будет сохранить за собой место. Мы не можем постоянно испытывать нехватку в сотрудниках.
Паскью пожал плечами:
— Что же, очень жаль... Говорят, кто-то звонит мне. Сюзан Харт, да? Сюзан Ларкин?
— Да, это была она. Я подписывал чеки Робу Томасу. По предоставленным им счетам. Это показалось мне странным, поскольку он не делал для меня никакой работы.
Паскью фыркнул:
— Только не говори, что тебя это беспокоит... Неужели передо мной тот самый Джордж Роксборо, чьи расходы уже стали легендой? Только стоимость ленчей в твоих годовых счетах превышает зарплату учителя.
— Я просто известил тебя.
— Ну да, а я принял к сведению. Но зачем я тебе понадобился?
— Энтони Стюарт предстанет перед судом раньше, чем через неделю.
— И у тебя появились проблемы.
— И да, и нет. Я очень волнуюсь и искал возможность переговорить с тобой.
Паскью жестом предложил ему начать разговор.
— Вообще-то все по-прежнему. Ничего важного не случилось. Он и его мать дают те же самые показания. Оба точны в каждом своем слове. И именно это вызывает беспокойство.
— Но ты ведь не это имеешь в виду.
— Нет. За Стюарта я не беспокоюсь — с ним проблем не будет. Обвинитель знает: он может расспрашивать его о подробностях дела хоть тысячу раз, и Стюарт выдаст стопроцентное алиби. Если мать поддержит его показания, я не вижу у обвинения никаких шансов. Но вот что не дает мне покоя: она неплохо рассказывает свою историю, и, кажется, совсем не боится. Но держится враждебно. Я ей не нравлюсь. Это слишком заметно и может выявиться также в суде — мне кажется теперь, что действия ее непредсказуемы.
Паскью объяснил.
— Ей никто не нравится. Ее расположение нужно заслужить. Взятками. Она ожидала от тебя этих взяток, а ты ничего ей не дал.
— Что еще за взятки?
— Шоколадные конфеты, — сказал Паскью, — и цветы. Она любит розы. А конфеты предпочитает с ликером.
Роксборо ошалело уставился на него, даже рот приоткрыл. Под его долгим взглядом Паскью засмеялся.
— Так вот оно что! — никак не мог прийти в себя Роксборо. — Значит, исход дела зависит от того, преподнесу я этой эгоцентричной, выжившей из ума старухе цветы или не преподнесу.
— И шоколадные конфеты тоже, — добавил Паскью. — Беда твоя в том, Джордж, что, будучи толковым адвокатом, ты забываешь о людской натуре. У каждого человека есть свои странности, своя слабая струнка. Взять даже грабителей банков, угонщиков машин, убийц — ведь все они, не считая преступлений, ведут вполне нормальный образ жизни. — Только он это произнес, как по телу пробежали мурашки.
Зено... В остальном они ведут нормальный образ жизни.
— Дари ей цветы и шоколадные конфеты, и тогда она скажет все, что требуется, жюри присяжных поверит ей, и ты прославишься. Хорошо? Ну а пока продолжай подписывать счета Роба и дай мне телефон Сюзан Харт.
Роксборо передал Паскью листок бумаги.
— Я давно сообщил бы тебе, у меня и в мыслях не было его зажать. Просто хотелось посоветоваться с тобой. — Он понюхал виски, как будто проверяя, не подменили ли напиток, и сделал глоток. — Она просила звонить только в вечернее время.
— Интересно, почему?
Роксборо удивленно вскинул брови.
— Полагаю, днем ее просто нет дома.
Паскью взглянул на номер телефона, но код был ему совершенно не знаком.
— А что именно она сказала?
— Что сказала?
— Ну да. Сюзан Харт — Ларкин. Она просила что-нибудь передать?
— Нет, просто просила позвонить. — Роксборо допил виски, слез с табурета и, взяв пивную кружку Паскью, приготовился окунуться в толчею у стойки. — Она, видимо, деловая женщина? Быть может, занимается фьючерными сделками. Или чем-то еще, приносящим быстрый доход?
— Не знаю. А почему ты так думаешь?
— В голосе у нее металл, а напористость такая, как у машины с ядром для разбивания стен.
* * *
Паскью постарался уйти побыстрее. Роксборо был всего лишь коллегой, но не другом. Кроме того, Паскью сейчас любому обществу предпочитал свое собственное. Он вернулся в квартиру; за дверью его ждали разные бумаги, ставшие неотъемлемой частью повседневного бытия: письма, счета, журналы. И, словно эта сторона жизни все еще оставалась существующей, реальной, он сел к столу и выписал чеки на счета.На южной окраине первой зоны сирена слышна большую часть суток; и кажется, что дикие звери бродят по парку, начинающемуся сразу за окном Паскью, бродят и завывают: «У-у-у-у-у... у-у-у-у-у...» Он обошел холодные комнаты, глядя на все чужими глазами.
«Тут все, что принадлежало уцелевшему во время катастрофы человеку, — подумал он, — кусочки, вынесенные волной на берег обломки». После того как Карен ушла от него, он упростил свое существование, выбросив все лишнее за борт. И что же он оставил? Часть ее вещей, часть своих. Вначале он собирался поступить иначе. Оставить только свое, но потом обнаружил, что есть вещи, с которыми он просто не в силах расстаться. Возможно, он пытался изготовить некий сплав, вобравший в себя то лучшее, что было в них обоих. «Но в этом случае... — Он улыбнулся, поглядевшись в одно из зеркал Карен. — В этом случае здесь следовало оставить больше ее вещей, чем моих».
Комнаты — пыльные, нежилые. Тянет затхлостью — похоже на запах застарелого пота — это удушливый городской воздух просачивается в квартиру. Он бродит по комнатам, словно гость, предоставленный самому себе, охваченный странным, потаенным любопытством, выдвигая ящики, читая некоторые письма, перебирая фотографии.
Значит, вот как ему жилось тут...
* * *
Доехав до отеля «Шекспир», Паскью, не останавливаясь, двинулся дальше, потом развернулся и повторил свой маневр. Девицы на тротуаре напоминали покалеченных птиц — яркое оперение, вихляющая походка. Он поставил машину за один квартал от отеля и вернулся туда пешком, сопровождаемый шепотом и улыбками одуревших от наркотиков людей.
Потом стал наблюдать за отелем из автобусной будки. «Может быть, сегодня он вообще не выйдет, — размышлял Паскью. — Может быть, уже поел, или не голоден, или уже успел напиться». Он пропустил уже пять автобусов, девицы не сводили с него глаз, уверенные, что знают, чего он хочет. Он отбивался: «Потом, потом». Девицы смеялись, ожидая, пока он надумает. И вот наконец Чарли вышел из отеля и направился к железнодорожной станции. Он шел быстро, словно застигнутый дождем.
Вот он: проворный Чарли, нервный Чарли. Такой скрытный. Человек с секретами. «Человек, достающий кролика из шляпы», — как сказала про него Софи.
Но Паскью пришел к этому обшарпанному отелю, на эти унылые, безрадостные улицы, уже догадываясь, что, скорее всего, Зено — это не Чарли. Во-первых, Лонгрок находился в трехстах милях от Лондона — слишком далеко для норы, в которую можно юркнуть. Да и, судя по тому, как его описывал Роб Томас, он больше походил на беглеца, чем на убийцу.
А сейчас, увидев Сингера, выходящего из отеля, он окончательно в этом уверился. Он ни за что не узнал бы Чарли, если бы не разыскивал его. Конечно, Чарли постарел. Но не только годы изменили его. В большей степени — алкоголь и страх. Лицо стало одутловатым, изможденным и казалось Паскью чужим, несмотря на знакомые черты.
Хорошо бы нам поговорить с тобой, Чарли, — подумал Паскью, — у нас есть что сказать друг другу, по крайней мере, выясним все, что необходимо. Хотелось бы знать, почему ты в бегах. Не потому ли, что кто-то прислал тебе письмо?"
Девица, которая подцепила Паскью, была высокая, рыжеволосая, в блузке из тонкой кожи и юбочке размером с широкий ремень. Пока они шли к отелю, она сообщила ему стоимость всех услуг по возрастающей и выплюнула жвачку на тротуар, словно догадываясь, какому способу он отдаст предпочтение. Традиционному половому акту в перечне услуг отводилось довольно скромное место, и он шел по сдельной цене. На действия, связанные с другими частями тела, цены повышались. Дороже всего стоила боль.
У рыжеволосой девицы были длинные ноги и потрясающая фигура, и Паскью представил себе, что выделывала она час за часом и что выделывали с ней. Каждый раз какой-то новый мужчина, каждый раз одни и те же услуги. Когда они входили в вестибюль, он разглядел толстый слой косметики на ее лице, отчего оно походило на маску. Малиновые губы, яркие тени и глаза, черные, как костяшки домино. Вдруг на память пришел Зено, и в голове зашумело.
— Надо записаться под каким-то именем, — сказала она.
Тучный мужчина с галстуком-бабочкой протянул им регистрационный журнал.
Она кивнула:
— Впиши любое имя.
Он написал: «Сэмуэль Паскью, эсквайр», получил ключ от номера 308 и вслед за девицей зашел в лифт. Она захлопнула дверь — в движениях сквозила удивительная гибкость, мышцы на руке напряглись — и нажала на кнопку третьего этажа. Они поползли наверх с черепашьей скоростью. Паскью выудил из бумажника какие-то деньги и отдал ей:
— Столько стоит минет, не так ли?
Девица чуть растянула губы в улыбке: значит, она не ошиблась в своих прогнозах.
— Я заплачу тебе, но услугу ты прибережешь для какого-нибудь другого парня. А мне скажи, как можно выбраться из отеля, не проходя мимо портье?
— Да ты что, смеешься надо мной? Я знаю по крайней мере шесть способов, как выйти отсюда и не попасться ему на глаза.
— Очень хорошо, тогда воспользуйся одним из них.
— Ладно. — Она пожала плечами, что означало: «Я ничего не знаю, не хочу знать, и не трахнулись мы не по моей вине». Когда лифт остановился, она толкнула дверцу и торопливо вышла.
— Тебе было хорошо,милый? — В голосе ее сквозила какая-то добродушная веселость.
— Просто отлично!
Длинные ноги уже уносили ее прочь по коридору. Она спешила вернуться на улицу. Время — деньги.
Паскью спустился этажом ниже. Боб Томас сказал, что Сингер проживал в номере 215. Он пошел по коридору, все еще ощущая легкое головокружение. Вдоль стен мерцали, потрескивая, неоновые лампы. Шум, доносившийся из комнат по обе стороны коридора, напоминал звуковое оформление фильма, в котором принимали участие все обитатели отеля. Герои фильма то и дело попадали в засаду, подвергались пыткам, а кое-кто в радости обретал Бога в душе своей.
Впереди шла парочка. Он замедлил шаги, ожидая, пока женщина откроет дверь номера 214. Она вошла внутрь, даже не удосужившись взглянуть на своего партнера. Проходя мимо, Паскью услышал, как щелкнул ключ в замке. Он завернул за угол и очутился в тупике. Перед ним чернела лишь дверь пожарного выхода. На стены с облупившейся краской падал бледно-желтый неоновый свет. Он встал так, чтобы его не было видно, и прислушивался к шуму лифта.
Люди приходили парами, но мужчины покидали номер первыми. Отель представлял собой фабрику, где рабочие посменно оттачивали боль и наслаждение. За закрытыми дверями, казалось, работают механизмы.
Потом Паскью услышал, как остановился лифт. Шаркающие шаги приближались. Потом стихли. Выглянув в коридор, Паскью увидел Сингера, он стоял вполоборота к нему, прислонившись к двери своего номера. Он то ли невероятно устал, то ли был здорово пьян. В конце концов он вставил ключ в замок и распахнул дверь, надавив на нее коленом. В руках у него была коричневая сумка, заляпанная пятнами жира. Паскью приблизился к Сингеру сзади, пока тот возился с дверью, а потом прошел за ним в комнату.
Сингер, почуяв присутствие постороннего, резко обернулся и выбросил вперед кулак, поддавшись инстинктивному страху. Паскью отскочил в сторону, и Сингер рухнул на пол, следуя траектории собственного кулака. Сумка выскочила у него из рук, рис и цыпленок с красным соусом вывалились на ковер. Сингер быстро поднялся на ноги и, не распрямившись, ударил Паскью изо всей силы в грудь кулаком. Удар был рассчитан точно. Паскью отступил назад, судорожно глотнув воздух, а Сингер продолжал на него наседать. Но когда снова вознамерился нанести удар, рука его налетела на дверную фрамугу, и он вскрикнул от боли. Паскью хотел ударить его, но промахнулся, а когда поднял для удара вторую руку, наткнулся на что-то локтем.
Сингер ухватился за борт его пиджака, увлекая его за собой, и оба они свалились на пол. Лицо Сингера так раскраснелось, словно он только что вылез из горячей ванны. Лежа на полу, он старался ткнуть Паскью локтем или коленом, но движения его были плохо скоординированы. Он получил удар в скулу, Потом взмахнул коленом совсем близко от паха Паскью. Стул перевернулся. Сингер катался по растоптанной еде, силясь подняться на ноги. Паскью встал на колени, словно вознося молитву, притянул Сингера за волосы и нанес ему два сильных удара.
Потом наступила пауза. Сингер закрыл лицо ладонями, всем своим видом моля о пощаде. Кровь ручьем бежала из носа и часто капала с подбородка.
— Тебе не стоило этого делать, Чарли, — сказал Паскью, тяжело дыша и глотая слова.
Сингер вглядывался в него, как сквозь туман, потом воскликнул:
— Сэм Паскью?
Теперь Паскью больше не сомневался, что Чарли это не Зено, — слишком неподдельными были его удивление и смущение.
Сингер поджал под себя ноги, уперся руками о пол и рывком сел на корточки, ожидая, пока пройдет приступ слабости. Он встряхнул несколько раз головой, разбрызгивая капельки крови по комнате, и, когда пришел немного в себя, достал из стоявшего в углу чемодана майку и стал вытирать лицо.
— Ты искал меня... — Майка, обернутая вокруг головы, скрывала выражение лица Сингера, но плечи тряслись явно от смеха. Потом он убрал майку, и стали видны следы крови и широко открытый в беззвучном смехе рот. Наконец Сингер успокоился и сел на край кровати с торжествующим видом. — Ну что же, не ты один. — Теперь он смотрел на Паскью с изумлением. — И какого рожна тебе от меня надо, Сэм? Собрался взорвать поезд и ищешь помощников?
— Что ты здесь делаешь? — спросил Паскью. — Что с тобой приключилось?
— Ты мне ответил вопросом на вопрос. Но ведь не я появился здесь неизвестно откуда и полез в драку, а ты. Верно?
— Я получил письмо, — объяснил Паскью. — В нем говорилось про Лори. Я не знал, кто его прислал, и хотел это выяснить.
Сингер посмотрел недоверчиво.
— Господи Иисусе, о Лори?! — Он вытер с губы кровь. — Письмо с угрозами?
— Во всяком случае, не информативного характера.
— Значит, шантаж. — Сингер снова засмеялся. — Ну, я сейчас живу не по своему адресу, как видишь. Так что никаких писем я не читал. Просто не мог. А если бы и прочел, не придал бы им большого значения. Стоит ли идти с ведром к высохшему колодцу? — Он помолчал, осознав наконец, чтоПаскью имеет в виду. — Ты искал меня, значит, допускал, что письма мог писать я.
— Их писал человек, знающий обо всем.
— Господи, да кто угодно может знать!
— А ты кому-нибудь рассказывал?
Сингер покачал головой.
— Нет. — Потом добавил: — Это не я:
«Теперь я и сам это вижу», — подумал Паскью.
Он сообщил Сингеру лишь то, что считал необходимым, не упомянув о смерти Ника и об исчезновении Марианны. Ничего не сказал про Софи и про Зено.
— Ну, а теперь расскажи про себя, — предложил он.
— Я кое-кому задолжал.
— И большую сумму? — Паскью не стал спрашивать, кому именно он задолжал, но догадывался, что терпение у кредиторов на исходе.
Сингер ухмыльнулся, словно передавая какую-то занятную сплетню.