Страница:
— Более четверти миллиона.
— Они ищут тебя.
Улыбка не исчезла с лица Сингера.
— Ну, я все равно уже покойник. В этом нет никаких сомнений — я мертв. Ты разговариваешь с покойником.
Кто-то вошел в номер 214. Они слышали, как хлопнула дверь. Мужчина разговаривал мягким басом, и нельзя было разобрать слов. Другой голос, повыше, принадлежал женщине, из-за стены каждое ее слово доносилось отчетливо". «Послушай, ты дотронешься до этого руками, когда покажешь денежки».Она умудрилась произнести это одновременно кокетливо и по-деловому. Но в голосе таилась глубокая ненависть.
— И что ты собираешься делать? — Паскью вдруг поймал себя на том, что разговаривает шепотом.
Сингер усмехнулся.
— Вряд ли они сейчас подслушивают нас, — но тоже понизил голос. — Я веду анонимный образ жизни. Среди безликих людей. И, согласно теории, сам стал безликим.
В комнате 214 заскрипела кровать — словно дыба. Рокочущий, низкий голос приказывал: «Сделай вот так. А теперь вот это». —И так без конца.
— И насколько у тебя хватит денег?
— Примерно на три месяца. Я делал ставки на скачках. Там можно выиграть иногда.
— Но в основном там проигрывают, — отметил Паскью. — И ты проиграл двести пятьдесят тысяч фунтов, а то и больше.
— Я подожду еще с месяц здесь или в другом месте — не знаю. А потом постараюсь добраться до Франции. Передвижение — главная сложность. И паспорт. Паспорт возвращает человеку имя. Жить без имени — вот в чем хитрость. Нужно стать кем-то другим, совсем новым человеком.
"А вот так тебе нравится? —спросил женский голос. — Ты так хотел?"
— Как это случилось? — спросил Паскью. Он вдруг вспомнил квартиру Сингера, когда они с Софи зашли туда: вешалки, разбросанные по кровати, полумрак, спертый воздух.
— Так, как это обычно случается, — ответил Сингер. — Угодить в подобный переплет проще простого. Я занял немного денег и выиграл. Поставил побольше — и опять выиграл. Что это означало? Ясно как Божий день — я попал в полосу везения. Нащупал золотую жилу. Я снова занял денег. На этот раз не сработало. Но наметилась тенденция — мне должно было повезти. И снова долги — я начал проигрывать. Но это не могло продолжаться долго — я ведь нашел свою удачу.
И я занял еще, потом еще. И однажды утром проснулся, имея двадцать тысяч долга. Да, тенденция, безусловно, просматривалась, но все дело в том, что я ее неправильно истолковал.
Из-за стены послышалось: «Ты этого хочешь?»Потом мужской голос что-то пророкотал в ответ. "Ладно, —согласилась она и рассмеялась. — Только вход — платный".
— Есть такой способ у игроков — клин клином вышибать. Это называется поставить на кон свои долги.
— И ты это сделал?
— Да, это сделал. Двадцать штук включали в себя долги и набежавшие по ним проценты. — Сингер рассмеялся. — Бог оказался немилостив ко мне, и я спустил все. А потом поступил вполне логично с точки зрения азартного игрока — решил вернуть одни деньги с помощью других. Я занял деньги под залог имущества и страховочного полиса. К тому времени мой долг уже приближался к пятидесяти тысячам. И осталось единственное место, куда я мог пойти. — Сингер пожал плечами. — Вернее, несколько таких мест: Сохо, Чайнатаун... — Он засмеялся. — Мэйфер. В одном месте ведь не наберешь четверть миллиона.
"Ой, больно!— вскрикнула женщина. — Да больно же,Господи!"
Мужчина, казалось, не слышал ее, осыпая проклятьями. Это было крещендо, в котором ненависть и страх вдруг выплескиваются наружу. Следы крови на лице у Сингера подсохли, превратив его в маленькую карту боли. Он сидел на кровати, отвернувшись, несчастный, похожий на беженца.
— Ты не мог бы одолжить мне денег, Сэм?
Паскью отдал ему почти все, что захватил с собой, и тот взял не глядя.
— Лори, — задумчиво произнес он. — Господи, кто же мог написать тебе про Лори?
— Тот, кому не дает покоя прошлое, — ответил Паскью. Потом, вспомнив предположение Сингера относительно шантажа, добавил: — Тот, кто нуждается в деньгах.
— Мне нужны деньги, — возразил Чарли. — Но это не я.
— Да, знаю. Теперь убедился в этом.
Проворный Чарли, легкий на подъем. Скрытный, быстрый и ловкий. Таким он когда-то был... А теперь лицо стало оплывшим, круглым, как мяч, животик свисает. Паскью подумал о Софи, но ревности не ощутил. Скорее, грусть.
Женщина за стеной вскрикнула от боли и ярости. Потом наступила тишина — долгая и пугающая.
Паскью в последний раз оглядел комнату и сказал на прощание:
— Всех благ тебе, Чарли.
— Лори... — Сингер произнес это имя так, словно оно было окутано некоей тайной. — Я вообще забыл о ее существовании.
Паскью умел отличать искусное вранье от неумелого.
— Да, конечно... — согласился он.
"Тебе понравилось, милый?— спрашивала женщина. В ее голосе звучала напряженность. — Тогда расскажи своим друзьям, ладно?"
* * *
В парке горели огни. Казалось, будто идешь в сплошной темноте — и вдруг видишь костер, разведенный на привале, или сигнальные огни, или огни, по которым можно отыскать какие-то затерянные племена. Пламя отбрасывало красно-золотистые отблески на оконное стекло в квартире Паскью. Он смотрел в окно, не стараясь фокусировать взгляд, пока не появилось ощущение, что костер горит у него в комнате, а его отражение проскользнуло сквозь стекло и бродит, словно призрак по парку. Ноющая боль не унималась в том месте, где Чарли ударил его кулаком, и Паскью попивал виски, чтобы приглушить ее. Он набрал номер Софи и услышал ее голос, зачитывающий короткое обращение, которое обычно записывают на автоответчик, подлил себе виски и вернулся к окну.
— Господи, до чего же я устал... — Его качнуло от приступа головокружения, усталость электрическим разрядом пробежала по телу. Он заснул прямо там, где стоял, не выпуская из рук стакана, прижавшись лбом к оконному стеклу. Он дышал на стекло, и на прозрачной поверхности то появлялось, то исчезало запотевшее пятнышко.
Отражение далекого пламени прыгало по одной из его бровей.
Приготовив кофе, он разыскал лист бумаги, который ему дал Роксборо, и набрал записанный на нем телефонный номер. Длинные гудки, гудки... Он уже хотел было повесить трубку, как вдруг услышал мужской голос — невнятный и какой-то встревоженный.
— Здесь живет Сюзан Харт... — Паскью тут же исправился. — Ларкин?
— Что вам нужно? — спросил старческий, дрожащий голос.
— Мне нужна Сюзан Ларкин, — повторил Паскью, сверяясь с номером, записанным на бумажке.
— Я знаю, кто вы такой.
Эта фраза привела Паскью в полное недоумение, и он продолжал говорить, пропустив ее мимо ушей.
— Меня зовут Сэм Паскью. Мы прежде знали друг друга.
Наступило молчание, необъяснимое, напряженное. До Паскью донесся женский голос — он становился все громче, по мере того как женщина приближалась к телефону. Потом раздался стук — как будто уронили телефонный аппарат. Женский и мужской голоса заглушали друг друга, и ничего нельзя было разобрать. Наконец женщина спросила:
— Кто это такой?
— Кто такой? — Мужчина поперхнулся от возмущения. — Твой любовник, вот кто.
Женщина взяла трубку и попросила:
— Подождите, пожалуйста.
Паскью догадался, что она прижала ладонь к трубке.
— Ложись в постель, хорошо? Что ты вообще здесь делаешь? — Голос ее звучал совсем тихо.
— Перехватываю звонки от твоих любовников. — Теперь, когда мужчина кипел от гнева, голос его казался намного моложе.
Паскью представил, как женщина дождалась, пока мужчина уйдет, прежде чем снова заговорить в трубку.
— Да?
— Сью? Это ты? — спросил он. — Тебе звонит Сэм Паскью.
В голосе ее зазвучал металл, когда она сказала:
— Ведь я просила звонить вечером. Тебе разве не передали?
— Я забыл, прости. — Начало разговора показалось ему настолько диким для людей, не видевшихся двадцать лет, что он вновь произнес ее имя: — Сью... — Как будто все еще сомневаясь, она ли это.
— Какой у тебя адрес, Сэм? Где ты находишься?
Он рассказал ей, как к нему добраться...
— Сью...
— Я буду у тебя через час, — перебила она. И повесила трубку.
Глава 29
— Они ищут тебя.
Улыбка не исчезла с лица Сингера.
— Ну, я все равно уже покойник. В этом нет никаких сомнений — я мертв. Ты разговариваешь с покойником.
Кто-то вошел в номер 214. Они слышали, как хлопнула дверь. Мужчина разговаривал мягким басом, и нельзя было разобрать слов. Другой голос, повыше, принадлежал женщине, из-за стены каждое ее слово доносилось отчетливо". «Послушай, ты дотронешься до этого руками, когда покажешь денежки».Она умудрилась произнести это одновременно кокетливо и по-деловому. Но в голосе таилась глубокая ненависть.
— И что ты собираешься делать? — Паскью вдруг поймал себя на том, что разговаривает шепотом.
Сингер усмехнулся.
— Вряд ли они сейчас подслушивают нас, — но тоже понизил голос. — Я веду анонимный образ жизни. Среди безликих людей. И, согласно теории, сам стал безликим.
В комнате 214 заскрипела кровать — словно дыба. Рокочущий, низкий голос приказывал: «Сделай вот так. А теперь вот это». —И так без конца.
— И насколько у тебя хватит денег?
— Примерно на три месяца. Я делал ставки на скачках. Там можно выиграть иногда.
— Но в основном там проигрывают, — отметил Паскью. — И ты проиграл двести пятьдесят тысяч фунтов, а то и больше.
— Я подожду еще с месяц здесь или в другом месте — не знаю. А потом постараюсь добраться до Франции. Передвижение — главная сложность. И паспорт. Паспорт возвращает человеку имя. Жить без имени — вот в чем хитрость. Нужно стать кем-то другим, совсем новым человеком.
"А вот так тебе нравится? —спросил женский голос. — Ты так хотел?"
— Как это случилось? — спросил Паскью. Он вдруг вспомнил квартиру Сингера, когда они с Софи зашли туда: вешалки, разбросанные по кровати, полумрак, спертый воздух.
— Так, как это обычно случается, — ответил Сингер. — Угодить в подобный переплет проще простого. Я занял немного денег и выиграл. Поставил побольше — и опять выиграл. Что это означало? Ясно как Божий день — я попал в полосу везения. Нащупал золотую жилу. Я снова занял денег. На этот раз не сработало. Но наметилась тенденция — мне должно было повезти. И снова долги — я начал проигрывать. Но это не могло продолжаться долго — я ведь нашел свою удачу.
И я занял еще, потом еще. И однажды утром проснулся, имея двадцать тысяч долга. Да, тенденция, безусловно, просматривалась, но все дело в том, что я ее неправильно истолковал.
Из-за стены послышалось: «Ты этого хочешь?»Потом мужской голос что-то пророкотал в ответ. "Ладно, —согласилась она и рассмеялась. — Только вход — платный".
— Есть такой способ у игроков — клин клином вышибать. Это называется поставить на кон свои долги.
— И ты это сделал?
— Да, это сделал. Двадцать штук включали в себя долги и набежавшие по ним проценты. — Сингер рассмеялся. — Бог оказался немилостив ко мне, и я спустил все. А потом поступил вполне логично с точки зрения азартного игрока — решил вернуть одни деньги с помощью других. Я занял деньги под залог имущества и страховочного полиса. К тому времени мой долг уже приближался к пятидесяти тысячам. И осталось единственное место, куда я мог пойти. — Сингер пожал плечами. — Вернее, несколько таких мест: Сохо, Чайнатаун... — Он засмеялся. — Мэйфер. В одном месте ведь не наберешь четверть миллиона.
"Ой, больно!— вскрикнула женщина. — Да больно же,Господи!"
Мужчина, казалось, не слышал ее, осыпая проклятьями. Это было крещендо, в котором ненависть и страх вдруг выплескиваются наружу. Следы крови на лице у Сингера подсохли, превратив его в маленькую карту боли. Он сидел на кровати, отвернувшись, несчастный, похожий на беженца.
— Ты не мог бы одолжить мне денег, Сэм?
Паскью отдал ему почти все, что захватил с собой, и тот взял не глядя.
— Лори, — задумчиво произнес он. — Господи, кто же мог написать тебе про Лори?
— Тот, кому не дает покоя прошлое, — ответил Паскью. Потом, вспомнив предположение Сингера относительно шантажа, добавил: — Тот, кто нуждается в деньгах.
— Мне нужны деньги, — возразил Чарли. — Но это не я.
— Да, знаю. Теперь убедился в этом.
Проворный Чарли, легкий на подъем. Скрытный, быстрый и ловкий. Таким он когда-то был... А теперь лицо стало оплывшим, круглым, как мяч, животик свисает. Паскью подумал о Софи, но ревности не ощутил. Скорее, грусть.
Женщина за стеной вскрикнула от боли и ярости. Потом наступила тишина — долгая и пугающая.
Паскью в последний раз оглядел комнату и сказал на прощание:
— Всех благ тебе, Чарли.
— Лори... — Сингер произнес это имя так, словно оно было окутано некоей тайной. — Я вообще забыл о ее существовании.
Паскью умел отличать искусное вранье от неумелого.
— Да, конечно... — согласился он.
"Тебе понравилось, милый?— спрашивала женщина. В ее голосе звучала напряженность. — Тогда расскажи своим друзьям, ладно?"
* * *
В парке горели огни. Казалось, будто идешь в сплошной темноте — и вдруг видишь костер, разведенный на привале, или сигнальные огни, или огни, по которым можно отыскать какие-то затерянные племена. Пламя отбрасывало красно-золотистые отблески на оконное стекло в квартире Паскью. Он смотрел в окно, не стараясь фокусировать взгляд, пока не появилось ощущение, что костер горит у него в комнате, а его отражение проскользнуло сквозь стекло и бродит, словно призрак по парку. Ноющая боль не унималась в том месте, где Чарли ударил его кулаком, и Паскью попивал виски, чтобы приглушить ее. Он набрал номер Софи и услышал ее голос, зачитывающий короткое обращение, которое обычно записывают на автоответчик, подлил себе виски и вернулся к окну.
— Господи, до чего же я устал... — Его качнуло от приступа головокружения, усталость электрическим разрядом пробежала по телу. Он заснул прямо там, где стоял, не выпуская из рук стакана, прижавшись лбом к оконному стеклу. Он дышал на стекло, и на прозрачной поверхности то появлялось, то исчезало запотевшее пятнышко.
Отражение далекого пламени прыгало по одной из его бровей.
* * *
Он проснулся лишь утром, так и не вспомнив, в какой момент его настиг сон. Он лежал в кровати, полностью одетый, чувствуя, как похмелье скручивает его в бараний рог. Он поднялся, беззлобно поругивая себя, покачиваясь из стороны в сторону. Болезненное ощущение ушло из груди, остались лишь хрипы и расцветший пышным цветом синяк. Но к горлу то и дело подступали взболтанные в желудке остатки алкоголя, перемешанные с желчью. В холодильнике покоились останки продуктов, скончавшихся от старости. Паскью попытался выбрать среди них что-то съедобное, но так ничего и не нашел. В кухонном шкафчике обнаружил банку тушенки и разогрел ее, вывалив на сковородку. Потом поглощал ее с бисквитами, низко склонившись над тарелкой, и прикончил довольно быстро — рука с вилкой взметалась в воздух так часто, словно старалась нокаутировать охвативший его недуг.Приготовив кофе, он разыскал лист бумаги, который ему дал Роксборо, и набрал записанный на нем телефонный номер. Длинные гудки, гудки... Он уже хотел было повесить трубку, как вдруг услышал мужской голос — невнятный и какой-то встревоженный.
— Здесь живет Сюзан Харт... — Паскью тут же исправился. — Ларкин?
— Что вам нужно? — спросил старческий, дрожащий голос.
— Мне нужна Сюзан Ларкин, — повторил Паскью, сверяясь с номером, записанным на бумажке.
— Я знаю, кто вы такой.
Эта фраза привела Паскью в полное недоумение, и он продолжал говорить, пропустив ее мимо ушей.
— Меня зовут Сэм Паскью. Мы прежде знали друг друга.
Наступило молчание, необъяснимое, напряженное. До Паскью донесся женский голос — он становился все громче, по мере того как женщина приближалась к телефону. Потом раздался стук — как будто уронили телефонный аппарат. Женский и мужской голоса заглушали друг друга, и ничего нельзя было разобрать. Наконец женщина спросила:
— Кто это такой?
— Кто такой? — Мужчина поперхнулся от возмущения. — Твой любовник, вот кто.
Женщина взяла трубку и попросила:
— Подождите, пожалуйста.
Паскью догадался, что она прижала ладонь к трубке.
— Ложись в постель, хорошо? Что ты вообще здесь делаешь? — Голос ее звучал совсем тихо.
— Перехватываю звонки от твоих любовников. — Теперь, когда мужчина кипел от гнева, голос его казался намного моложе.
Паскью представил, как женщина дождалась, пока мужчина уйдет, прежде чем снова заговорить в трубку.
— Да?
— Сью? Это ты? — спросил он. — Тебе звонит Сэм Паскью.
В голосе ее зазвучал металл, когда она сказала:
— Ведь я просила звонить вечером. Тебе разве не передали?
— Я забыл, прости. — Начало разговора показалось ему настолько диким для людей, не видевшихся двадцать лет, что он вновь произнес ее имя: — Сью... — Как будто все еще сомневаясь, она ли это.
— Какой у тебя адрес, Сэм? Где ты находишься?
Он рассказал ей, как к нему добраться...
— Сью...
— Я буду у тебя через час, — перебила она. И повесила трубку.
Глава 29
Домик Зено стоял в лесу, в полумиле от Лонгрока, с видом на море. Проехав по грунтовой дороге до поворотного круга, а затем пройдя пешком ярдов пятьдесят вверх по холму и миновав ворота, вы попадаете в садик с домом, сложенным из красных кирпичей. Главное его преимущество заключалось в местоположении — по соседству никто не жил. Поэтому выбор и пал на него. Никто не задает лишних вопросов, никто не набивается в друзья. Пока вы идете к морю, шум ветра, посвистывающего в кронах деревьев, сменяется плеском волн, разбивающихся о камни.
Видя, что Зено нервничает, Карла стала рассказывать ему историю. Начало было грустным, но заканчивалось все хорошо. Это была история ее собственной жизни. Они с Зено сидели у дома и смотрели на океан.
— Когда-то, очень давно... — произнесла Карла и смолкла. В руках у нее оказался лист — она аккуратно обрывала с него зелень, оставляя лишь тонкие прожилки. — Только так можно начать эту историю, потому что точного времени я все равно не назову. У меня перед глазами лишь отдельные снимки. Каждый снимок несет в себе какое-то настроение. Большинство из них навевает грусть, некоторые вызывают страх, и есть один-два, дающие ощущения счастья. Все мое прошлое в этих нескольких фотографиях, вызывающих определенные ассоциации.
В памяти Зено сохранился другой момент — Лори, спрыгивающая с дерева. Руки и ноги распростерты, как у шкуры освежеванного зверя, лицо искажено гримасой.
Карла продолжала:
— Хорошо помню, как мы вместе с отцом стоим на холме. На мне красное платье. Наверное, мне тогда было лет пять, а может, меньше. Это единственное воспоминание, связанное с отцом.
Лори спрыгивает с дерева...
* * *
Паскью, хоть и узнал Сюзан Харт, но лицо ее затем показалось ему совершенно чужим. Словно прежнюю Сюзан подменили прямо у него на глазах. Черты заострились, выражение стало жестче. На Сюзан был строгий деловой костюм. Прическа была строгая, волосы коротко острижены. Тело — тонкое, как использованный тюбик зубной пасты. Видимо, она изнуряла себя овощной диетой и тренировками. Косметика давала потрясающий эффект, но все-таки не в силах была скрыть две бороздки, тянувшиеся от уголков рта к подбородку, и сеть морщинок на лбу.
— Ты великолепно выглядишь, — сказал он ей.
— Если уж на то пошло, выгляжу я отвратительно, — возразила она. — Так же, как и ты.
— Прости меня за тот звонок. Меня предупредили, но я не придал этому особого значения.
Паскью все еще бил озноб — похмелье бушевало в нем, словно ураган в горах. Паскью сварил кофе для Сюзан, но сам не стал пить: не хотел рисковать.
— Я получила письмо, — заговорила она.
— О Лори?
Она не выглядела удивленной.
— Да.
— Я тоже.
— Так я и думала.
— Неужели? — Паскью почувствовал легкий приступ тошноты, как будто кто-то открыл невидимый кран у него в животе. — Почему?
— Единственный человек из нашей компании, с кем я поддерживала отношения после того, что случилось с Лори, была Марианна Новак. Правда, недолго. С ней мы тоже не виделись много лет. Но я знала адрес ее отца и позвонила туда. Он рассказал, что вы с Софи приезжали к нему, и от него же я узнала, что Марианна исчезла. Я подумала, что вряд ли вы туда ездили, чтобы воскресить старую дружбу. Как поживает Софи?
Паскью пожал плечами:
— Прекрасно.
— Я не могла ее найти. Предполагаю, что она вышла замуж и изменила фамилию. А вот тебя разыскать оказалось достаточно просто. Твое имя в последнее время встречалось во всех газетах.
Паскью с недоумением посмотрел на нее, стараясь найти этому объяснение.
— Ты ведь защищаешь Энтони Стюарта?
— Теперь уже нет, — уточнил он. — Это было раньше.
— Надо же, сидим тут — великие революционеры! Ты — адвокат, а я... — Она не договорила, разведя руками, словно предлагая Паскью самому догадаться.
Он покачал головой, хотя ему пришло в голову то же самое, что и Роксборо. Она или брокер, или банкир, занимающийся инвестициями.
— Я — содержанка, — разъяснила Сюзан. — Вышла замуж за деньги, получила то, что хотела, — преданного богатого мужа.
— Повезло тебе, — сказал Паскью, а сам подумал: «Та же история, что и с Софи. Та же работа, та же сделка за наличные». У Чарли в мансарде они ночи напролет рассуждали о том, какой вред приносят деньги, сколько страха и насилия порождают, как уродуют человека, а на самом-то деле разговор шел не о страхе, не о тлетворном влиянии, не о насилии, а о самих деньгах.
Паскью переменил решение относительно кофе. Будь что будет, но нужно вывести организм из того состояния, в котором он сейчас пребывает.
Сюзан рассмеялась:
— Повезло, говоришь? Раньше это еще можно было расценить как везение, но только не сейчас.
Паскью не стал уточнять, что она имеет в виду.
— Так что за письмо ты получил? — поинтересовалась она.
Паскью рассказал о случившемся. Выложил все — про труп Ника Говарда, найденный в расселине, про ужин и танец со смертью, про фокусы. И увидел в ее глазах понимание и боль прежде, чем закончил рассказ. Но тем не менее договорил до конца.
— Это Люк, — заключила она.
Единственное, о чем он не упомянул, это о встрече с Чарли Сингером.
— Но ведь это может быть и Чарли, — возразил он. — Почему ты так уверена?
— Нет, это Люк.
— Никогда не оставляй меня!..
— Еще один снимок, — продолжала Карла. — Мама машет мне рукой на прощание. Не помню, что это было — то ли первый день в школе, то ли отъезд в гости, к тете... — Она задумалась, видимо стараясь припомнить подробности, потом сказала: — Нет. Не помню. Но вижу, как она машет мне рукой. Это продолжалось нескончаемо долго — пока она не скрылась из виду. Должно быть, она стояла во дворе, потому что хорошо помню, что фигурка ее исчезла на голубом фоне.
К тому времени они уже шли к морю по лесной тропинке — прогуливающаяся влюбленная парочка, весело щебечущая обо всем на свете. Поскольку дорога спускалась вниз, хромота стала ей мешать, и они взялись за руки, чтобы Карле было легче удерживать равновесие...
Лори обвивается вокруг него, на лице ее застыла маска любви.
* * *
— Ты знаешь, что мы с Люком были любовниками? — спросила Сюзан.
— Ну... — Паскью сразила ее прямота. — Я просто думал, что это происходит между вами время от времени.
— В те дни все происходило время от времени. Только наркотикибыли постоянными, приятель. Перемены— вот к чему мы стремились. — Сюзан протянула чашку, чтобы Паскью подлил ей кофе. — Нет, у нас завязались обычные для любовников отношения. Когда наша компания распалась, мы поженились.
Наступила неловкая пауза. В конце концов Паскью выдавил из себя:
— Поженились?
— Это был подарок от Люка. Он преподнес его как бы в компенсацию за все пережитые разочарования и предательство. Хотя «предательство» — слово не совсем подходящее.
— И что же случилось потом?
— Жаркие тогда были деньки, правда, Сэм? Люк хотел взорвать этот мир и начать все сначала. Он так часто пользовался выражением «кровавая купель», словно это один их обрядов крещения.
— А ты этого хотела? — спросил Паскью.
— Он готовил расстрельные списки, представляешь? Включил туда членов правительства, крайне правое крыло оппозиции, полицейских, солдат. — Она помолчала. — Хотела ли я этого? Я хотела того же, чего хотел он.
— Но если ты права, если это действительно Люк, то почему он делает все это?
— Наш брак длился год, почти день в день. Лори... — Она бросила на Паскью быстрый взгляд, потом отвернулась. — Это для всех было тяжело, но для меня особенно, потому что я знала, что он с ней спит. Ради нашего «дела», — добавила она.
Паскью удивленно посмотрел на нее.
— Да, он спал с ней. Но что значит «ради нашего дела»? Что он имел при этом в виду?
— Ты ведь думал, это была просто хохма, — заметила Сюзан. — Люк Маллен, революционер, насквозь пропитанный ЛСД, отбивает жену у полковника американских ВВС. Бедная Лори! Когда чувство ненависти прошло, я почувствовала к ней жалость. А потом мы убили ее, и я стала ее бояться. И теперь, когда это случилось, вижу, что оказалась права.
— Говорят, она покончила с собой.
Во взгляде Сюзан угадывалось мучительное раскаяние:
— Мы изводили ее телефонными звонками и знали, как она напугана, как потрясена. Люк, стоило ему выбраться из ее постели, рассказывал нам об этом, давясь от смеха.
— Ради дела?
— Некто, по имени Валлас Эллвуд, знал об их отношениях. Бог знает, как он пронюхал про это. Он... — Сюзан развела руками, как бы показывая, что Паскью вовсе не обязан ей верить. — Он работал на британскую разведку, но при этом являлся двойным агентом. По крайней мере, выдавал себя за такого. Люк тоже так считал. Его прикомандировали к базе под какой-то крышей. Идея заключалась в том, чтобы британцы могли следить за янки. Правда, Эллвуд следил за всеми, и, по-видимому, информацию от него получала Восточная Германия. Он и завербовал Люка. Люка не пришлось долго убеждать. Он был в восторге, как ты понимаешь, — настоящее задание, профессиональная работа.
— А как ты узнала про Эллвуда?
— Люк рассказал. Все было хорошо отлажено. Люк спал с Лори. При этом добывал некоторую информацию, почерпнутую ею у мужа. А потом передавал эту информацию дальше.
— Эллвуду?
— Нет, священнику по имени Кэри. Люк ведь часто ходил на исповедь. — Ее улыбка сейчас походила на гримасу. — Да, на исповедь... Кэри был звеном в этой цепи. Эллвуд не хотел привлекать к себе внимания — он дорожил возможностью находиться на базе. Они виделись с Люком время от времени — просто чтобы поддерживать контакт. Таким образом, цепь состояла из полковника — невольного участника, Лори, Люка, Кэри, ну, а дальше... кто знает...
— И все-таки, какую роль во всем этом играл Эллвуд?
Паскью заметил, что при упоминании этого имени тень пробежала по лицу Сюзан.
— Все это походило на злую шутку, правда? «Мы все про тебя знаем!»Жестокая шутка, но не более того. Когда мы начали ей звонить и без конца повторять: «Мы знаем!» — Лори испугалась. Мало того, что она изменяла мужу, так еще и разболтала то, что не положено, Люку. Это уже расценивалось как шпионаж, передача секретной информации в постельных разговорах. Люк прекрасно знал, в каком отчаянии Лори. Хотя она и словом не обмолвилась о телефонных звонках. Наверное, боялась оттолкнуть его. А Лори, говоря по правде, с ума от него сходила. Он видел всю безнадежность ее положения. Лори была на двадцать лет старше. В таком возрасте поздно что-то менять. У нее хватало здравого смысла исключить всякую возможность их совместной жизни. Но любила она его так, будто бы ее приворожили, и во всем ему подчинялась.
Сюзан умолкла и отвернулась, словно что-то привлекло ее внимание. У Паскью возникло ощущение, будто он видит тонущего человека, но не может спасти, потому что тот слишком далеко от берега.
— Так же, как и я, — добавила, помолчав, Сюзан.
— Я помню лишь, что Люк развлекался с женой полковника. И что мы все над этим потешались. Он рассказывал разные комичные подробности: например, как полковник заходит в дом через парадную дверь, а Люк в это время смывается через черный ход. А эти телефонные звонки... Какая глупость! У нас тогда просто мозги были набекрень, да простит нас Господь! И у Лори тоже. Но мы этого не знали. Просто не задумывались над этим.
— Но ты-то знала, — возразил Паскью.
Сюзан, чуть помедлив, кивнула в ответ.
— Она была моей соперницей. А любила Люка так же сильно, как я. Ты думаешь, меня интересовало, что с ней произойдет?
Карла продолжала рассказывать:
— Госпиталь представляется мне в черно-белом изображении. — Взволнованная воспоминаниями, она стала заметнее хромать и, поскольку шла рядом, слегка ударяла его бедром. — Я пролежала там очень долго, но не помню, чтобы меня кто-нибудь навещал. На больничном снимке я вижу дверь, люди входят и выходят. Через эту дверь просматривался лишь коридор. А обычная жизнь протекала где-то снаружи.
Они дошли до берега. Карла сняла туфли и отпустила его руку, собираясь пройти по кромке берега, где пенилась вода.
Снова щелкнул затвор фотоаппарата. Лори взобралась на дерево. Щелчок. Вот она привязала шнур. Еще щелчок. Вот спрыгнула вниз. Щелчок. Все в сборе... Посмотрите в объектив — улыбочка— щелк!
* * *
Тут Паскью сообразил, что Сюзан так и не ответила ему, и повторил вопрос:
— Откуда ты знаешь, что это Люк?
— Все продолжалось ровно год — день в день. Большую часть времени мы проводили на планете под названием ЛСД — и чувствовали себя там лучше, чем где бы то ни было. Люк бредил разного рода преобразованиями государств и самой жизни. Все подлежало изменению. — Она улыбнулась, потом вспомнила про его вопрос. — Как я узнала, что это Люк? Из письма. Я ведь любила его, была когда-то его женой. Сам тон письма, особенно в том месте, где упоминалась Лори, не оставлял сомнений — это Люк.
— Неужели? Я полагал, все письма одинаковы. Но может быть, ошибался...
Сюзан пожала плечами:
— Письма преследовали одну цель — запугать и вынудить действовать тем или иным образом. Уверена, что во всех этих анонимных письмах было одно и то же предложение встретиться. Но все адресаты воспринимали их по-разному...
— Но если ты знала об этом...
— О чем? Я знала, что это Люк. Но понятия не имела, что он способен убить. Разве что шантажировать. И я подумала: если он расскажет, моя жизнь изменится. Это меня устраивало. Просто жить не могу без потрясений. Мне скучно.
— Но это всего лишь догадки. — Паскью рассуждал, как адвокат.
Ему требовались более веские доказательства.
Сюзан покачала головой.
— Раньше были догадки. А теперь — нет.
Паскью вопросительно взглянул на нее.
— Однажды, во время отдыха на морском побережье в Греции, — начала рассказывать Сюзан, — нам повстречался один фокусник: иллюзионные номера, магия, жонглирование... Люку словно дух святой явился — теперь его мысли только этим и были заняты. — Она грустно улыбнулась. — Одержимость у него в характере. Я тоже была его страстью. А это налагает большую ответственность. — Улыбка исчезла с ее лица. — Потом выяснилось, что этот фокусник — профессионал и весьма популярен. Где только он не выступал со своими эстрадными шоу! Звали его Луис Мэддокс, но на сцене он был известен как Орсо. Люк не пропускал ни единого выступления. Подружился с ним. И в конце концов стал брать у него уроки. Он добился больших успехов, и как-то вечером они выступили в паре. Мэддокс забрался в сундук, связанный по рукам и ногам, а вылез оттуда Люк. Он закончил представление, выдавая себя за Мэддокса, и никто этого не заметил.
Теперь она ответила на другой вопрос Паскью:
— Да, это Люк. Не знаю только, зачем все это ему нужно...
* * *
Они дошли до дюн, и Карла примостилась там, где обычно сидел Том Кэри.
— Теперь, — продолжала она, — когда у меня есть ты, все эти старые фотографии утратили для меня всякий смысл. Она повернула к нему свое бледное, бесхитростное лицо — так цветок тянется к солнечному цвету. Карла приподняла край юбки, закинув его к талии, улыбнулась и быстрым движением потрогала себя между ног.
— Давай? — предложила она.
Видя, что Зено нервничает, Карла стала рассказывать ему историю. Начало было грустным, но заканчивалось все хорошо. Это была история ее собственной жизни. Они с Зено сидели у дома и смотрели на океан.
— Когда-то, очень давно... — произнесла Карла и смолкла. В руках у нее оказался лист — она аккуратно обрывала с него зелень, оставляя лишь тонкие прожилки. — Только так можно начать эту историю, потому что точного времени я все равно не назову. У меня перед глазами лишь отдельные снимки. Каждый снимок несет в себе какое-то настроение. Большинство из них навевает грусть, некоторые вызывают страх, и есть один-два, дающие ощущения счастья. Все мое прошлое в этих нескольких фотографиях, вызывающих определенные ассоциации.
В памяти Зено сохранился другой момент — Лори, спрыгивающая с дерева. Руки и ноги распростерты, как у шкуры освежеванного зверя, лицо искажено гримасой.
Карла продолжала:
— Хорошо помню, как мы вместе с отцом стоим на холме. На мне красное платье. Наверное, мне тогда было лет пять, а может, меньше. Это единственное воспоминание, связанное с отцом.
Лори спрыгивает с дерева...
* * *
Паскью, хоть и узнал Сюзан Харт, но лицо ее затем показалось ему совершенно чужим. Словно прежнюю Сюзан подменили прямо у него на глазах. Черты заострились, выражение стало жестче. На Сюзан был строгий деловой костюм. Прическа была строгая, волосы коротко острижены. Тело — тонкое, как использованный тюбик зубной пасты. Видимо, она изнуряла себя овощной диетой и тренировками. Косметика давала потрясающий эффект, но все-таки не в силах была скрыть две бороздки, тянувшиеся от уголков рта к подбородку, и сеть морщинок на лбу.
— Ты великолепно выглядишь, — сказал он ей.
— Если уж на то пошло, выгляжу я отвратительно, — возразила она. — Так же, как и ты.
— Прости меня за тот звонок. Меня предупредили, но я не придал этому особого значения.
Паскью все еще бил озноб — похмелье бушевало в нем, словно ураган в горах. Паскью сварил кофе для Сюзан, но сам не стал пить: не хотел рисковать.
— Я получила письмо, — заговорила она.
— О Лори?
Она не выглядела удивленной.
— Да.
— Я тоже.
— Так я и думала.
— Неужели? — Паскью почувствовал легкий приступ тошноты, как будто кто-то открыл невидимый кран у него в животе. — Почему?
— Единственный человек из нашей компании, с кем я поддерживала отношения после того, что случилось с Лори, была Марианна Новак. Правда, недолго. С ней мы тоже не виделись много лет. Но я знала адрес ее отца и позвонила туда. Он рассказал, что вы с Софи приезжали к нему, и от него же я узнала, что Марианна исчезла. Я подумала, что вряд ли вы туда ездили, чтобы воскресить старую дружбу. Как поживает Софи?
Паскью пожал плечами:
— Прекрасно.
— Я не могла ее найти. Предполагаю, что она вышла замуж и изменила фамилию. А вот тебя разыскать оказалось достаточно просто. Твое имя в последнее время встречалось во всех газетах.
Паскью с недоумением посмотрел на нее, стараясь найти этому объяснение.
— Ты ведь защищаешь Энтони Стюарта?
— Теперь уже нет, — уточнил он. — Это было раньше.
— Надо же, сидим тут — великие революционеры! Ты — адвокат, а я... — Она не договорила, разведя руками, словно предлагая Паскью самому догадаться.
Он покачал головой, хотя ему пришло в голову то же самое, что и Роксборо. Она или брокер, или банкир, занимающийся инвестициями.
— Я — содержанка, — разъяснила Сюзан. — Вышла замуж за деньги, получила то, что хотела, — преданного богатого мужа.
— Повезло тебе, — сказал Паскью, а сам подумал: «Та же история, что и с Софи. Та же работа, та же сделка за наличные». У Чарли в мансарде они ночи напролет рассуждали о том, какой вред приносят деньги, сколько страха и насилия порождают, как уродуют человека, а на самом-то деле разговор шел не о страхе, не о тлетворном влиянии, не о насилии, а о самих деньгах.
Паскью переменил решение относительно кофе. Будь что будет, но нужно вывести организм из того состояния, в котором он сейчас пребывает.
Сюзан рассмеялась:
— Повезло, говоришь? Раньше это еще можно было расценить как везение, но только не сейчас.
Паскью не стал уточнять, что она имеет в виду.
— Так что за письмо ты получил? — поинтересовалась она.
Паскью рассказал о случившемся. Выложил все — про труп Ника Говарда, найденный в расселине, про ужин и танец со смертью, про фокусы. И увидел в ее глазах понимание и боль прежде, чем закончил рассказ. Но тем не менее договорил до конца.
— Это Люк, — заключила она.
Единственное, о чем он не упомянул, это о встрече с Чарли Сингером.
— Но ведь это может быть и Чарли, — возразил он. — Почему ты так уверена?
— Нет, это Люк.
* * *
Лори лежит рядом с ним в постели и умоляет:— Никогда не оставляй меня!..
— Еще один снимок, — продолжала Карла. — Мама машет мне рукой на прощание. Не помню, что это было — то ли первый день в школе, то ли отъезд в гости, к тете... — Она задумалась, видимо стараясь припомнить подробности, потом сказала: — Нет. Не помню. Но вижу, как она машет мне рукой. Это продолжалось нескончаемо долго — пока она не скрылась из виду. Должно быть, она стояла во дворе, потому что хорошо помню, что фигурка ее исчезла на голубом фоне.
К тому времени они уже шли к морю по лесной тропинке — прогуливающаяся влюбленная парочка, весело щебечущая обо всем на свете. Поскольку дорога спускалась вниз, хромота стала ей мешать, и они взялись за руки, чтобы Карле было легче удерживать равновесие...
Лори обвивается вокруг него, на лице ее застыла маска любви.
* * *
— Ты знаешь, что мы с Люком были любовниками? — спросила Сюзан.
— Ну... — Паскью сразила ее прямота. — Я просто думал, что это происходит между вами время от времени.
— В те дни все происходило время от времени. Только наркотикибыли постоянными, приятель. Перемены— вот к чему мы стремились. — Сюзан протянула чашку, чтобы Паскью подлил ей кофе. — Нет, у нас завязались обычные для любовников отношения. Когда наша компания распалась, мы поженились.
Наступила неловкая пауза. В конце концов Паскью выдавил из себя:
— Поженились?
— Это был подарок от Люка. Он преподнес его как бы в компенсацию за все пережитые разочарования и предательство. Хотя «предательство» — слово не совсем подходящее.
— И что же случилось потом?
— Жаркие тогда были деньки, правда, Сэм? Люк хотел взорвать этот мир и начать все сначала. Он так часто пользовался выражением «кровавая купель», словно это один их обрядов крещения.
— А ты этого хотела? — спросил Паскью.
— Он готовил расстрельные списки, представляешь? Включил туда членов правительства, крайне правое крыло оппозиции, полицейских, солдат. — Она помолчала. — Хотела ли я этого? Я хотела того же, чего хотел он.
— Но если ты права, если это действительно Люк, то почему он делает все это?
— Наш брак длился год, почти день в день. Лори... — Она бросила на Паскью быстрый взгляд, потом отвернулась. — Это для всех было тяжело, но для меня особенно, потому что я знала, что он с ней спит. Ради нашего «дела», — добавила она.
Паскью удивленно посмотрел на нее.
— Да, он спал с ней. Но что значит «ради нашего дела»? Что он имел при этом в виду?
— Ты ведь думал, это была просто хохма, — заметила Сюзан. — Люк Маллен, революционер, насквозь пропитанный ЛСД, отбивает жену у полковника американских ВВС. Бедная Лори! Когда чувство ненависти прошло, я почувствовала к ней жалость. А потом мы убили ее, и я стала ее бояться. И теперь, когда это случилось, вижу, что оказалась права.
— Говорят, она покончила с собой.
Во взгляде Сюзан угадывалось мучительное раскаяние:
— Мы изводили ее телефонными звонками и знали, как она напугана, как потрясена. Люк, стоило ему выбраться из ее постели, рассказывал нам об этом, давясь от смеха.
— Ради дела?
— Некто, по имени Валлас Эллвуд, знал об их отношениях. Бог знает, как он пронюхал про это. Он... — Сюзан развела руками, как бы показывая, что Паскью вовсе не обязан ей верить. — Он работал на британскую разведку, но при этом являлся двойным агентом. По крайней мере, выдавал себя за такого. Люк тоже так считал. Его прикомандировали к базе под какой-то крышей. Идея заключалась в том, чтобы британцы могли следить за янки. Правда, Эллвуд следил за всеми, и, по-видимому, информацию от него получала Восточная Германия. Он и завербовал Люка. Люка не пришлось долго убеждать. Он был в восторге, как ты понимаешь, — настоящее задание, профессиональная работа.
— А как ты узнала про Эллвуда?
— Люк рассказал. Все было хорошо отлажено. Люк спал с Лори. При этом добывал некоторую информацию, почерпнутую ею у мужа. А потом передавал эту информацию дальше.
— Эллвуду?
— Нет, священнику по имени Кэри. Люк ведь часто ходил на исповедь. — Ее улыбка сейчас походила на гримасу. — Да, на исповедь... Кэри был звеном в этой цепи. Эллвуд не хотел привлекать к себе внимания — он дорожил возможностью находиться на базе. Они виделись с Люком время от времени — просто чтобы поддерживать контакт. Таким образом, цепь состояла из полковника — невольного участника, Лори, Люка, Кэри, ну, а дальше... кто знает...
— И все-таки, какую роль во всем этом играл Эллвуд?
Паскью заметил, что при упоминании этого имени тень пробежала по лицу Сюзан.
— Все это походило на злую шутку, правда? «Мы все про тебя знаем!»Жестокая шутка, но не более того. Когда мы начали ей звонить и без конца повторять: «Мы знаем!» — Лори испугалась. Мало того, что она изменяла мужу, так еще и разболтала то, что не положено, Люку. Это уже расценивалось как шпионаж, передача секретной информации в постельных разговорах. Люк прекрасно знал, в каком отчаянии Лори. Хотя она и словом не обмолвилась о телефонных звонках. Наверное, боялась оттолкнуть его. А Лори, говоря по правде, с ума от него сходила. Он видел всю безнадежность ее положения. Лори была на двадцать лет старше. В таком возрасте поздно что-то менять. У нее хватало здравого смысла исключить всякую возможность их совместной жизни. Но любила она его так, будто бы ее приворожили, и во всем ему подчинялась.
Сюзан умолкла и отвернулась, словно что-то привлекло ее внимание. У Паскью возникло ощущение, будто он видит тонущего человека, но не может спасти, потому что тот слишком далеко от берега.
— Так же, как и я, — добавила, помолчав, Сюзан.
— Я помню лишь, что Люк развлекался с женой полковника. И что мы все над этим потешались. Он рассказывал разные комичные подробности: например, как полковник заходит в дом через парадную дверь, а Люк в это время смывается через черный ход. А эти телефонные звонки... Какая глупость! У нас тогда просто мозги были набекрень, да простит нас Господь! И у Лори тоже. Но мы этого не знали. Просто не задумывались над этим.
— Но ты-то знала, — возразил Паскью.
Сюзан, чуть помедлив, кивнула в ответ.
— Она была моей соперницей. А любила Люка так же сильно, как я. Ты думаешь, меня интересовало, что с ней произойдет?
* * *
А вот еще один снимок, групповой. Тут мы все стоим под деревом. Лицо Лори просматривается между ветвей, потемневшее, как подпорченный фрукт. Все замерли. Вдруг заплакала какая-то женщина. Образы, навеянные ЛСД, проступали то ясно, то едва различимо, как изображение, проецируемое на экран, музыка среди деревьев, темная голова Лори, разноцветные клубы тумана, высвеченные верхушки деревьев и сама Лори, покачивающаяся словно в каком-то величавом танце. А женщина все плачет.Карла продолжала рассказывать:
— Госпиталь представляется мне в черно-белом изображении. — Взволнованная воспоминаниями, она стала заметнее хромать и, поскольку шла рядом, слегка ударяла его бедром. — Я пролежала там очень долго, но не помню, чтобы меня кто-нибудь навещал. На больничном снимке я вижу дверь, люди входят и выходят. Через эту дверь просматривался лишь коридор. А обычная жизнь протекала где-то снаружи.
Они дошли до берега. Карла сняла туфли и отпустила его руку, собираясь пройти по кромке берега, где пенилась вода.
Снова щелкнул затвор фотоаппарата. Лори взобралась на дерево. Щелчок. Вот она привязала шнур. Еще щелчок. Вот спрыгнула вниз. Щелчок. Все в сборе... Посмотрите в объектив — улыбочка— щелк!
* * *
Тут Паскью сообразил, что Сюзан так и не ответила ему, и повторил вопрос:
— Откуда ты знаешь, что это Люк?
— Все продолжалось ровно год — день в день. Большую часть времени мы проводили на планете под названием ЛСД — и чувствовали себя там лучше, чем где бы то ни было. Люк бредил разного рода преобразованиями государств и самой жизни. Все подлежало изменению. — Она улыбнулась, потом вспомнила про его вопрос. — Как я узнала, что это Люк? Из письма. Я ведь любила его, была когда-то его женой. Сам тон письма, особенно в том месте, где упоминалась Лори, не оставлял сомнений — это Люк.
— Неужели? Я полагал, все письма одинаковы. Но может быть, ошибался...
Сюзан пожала плечами:
— Письма преследовали одну цель — запугать и вынудить действовать тем или иным образом. Уверена, что во всех этих анонимных письмах было одно и то же предложение встретиться. Но все адресаты воспринимали их по-разному...
— Но если ты знала об этом...
— О чем? Я знала, что это Люк. Но понятия не имела, что он способен убить. Разве что шантажировать. И я подумала: если он расскажет, моя жизнь изменится. Это меня устраивало. Просто жить не могу без потрясений. Мне скучно.
— Но это всего лишь догадки. — Паскью рассуждал, как адвокат.
Ему требовались более веские доказательства.
Сюзан покачала головой.
— Раньше были догадки. А теперь — нет.
Паскью вопросительно взглянул на нее.
— Однажды, во время отдыха на морском побережье в Греции, — начала рассказывать Сюзан, — нам повстречался один фокусник: иллюзионные номера, магия, жонглирование... Люку словно дух святой явился — теперь его мысли только этим и были заняты. — Она грустно улыбнулась. — Одержимость у него в характере. Я тоже была его страстью. А это налагает большую ответственность. — Улыбка исчезла с ее лица. — Потом выяснилось, что этот фокусник — профессионал и весьма популярен. Где только он не выступал со своими эстрадными шоу! Звали его Луис Мэддокс, но на сцене он был известен как Орсо. Люк не пропускал ни единого выступления. Подружился с ним. И в конце концов стал брать у него уроки. Он добился больших успехов, и как-то вечером они выступили в паре. Мэддокс забрался в сундук, связанный по рукам и ногам, а вылез оттуда Люк. Он закончил представление, выдавая себя за Мэддокса, и никто этого не заметил.
Теперь она ответила на другой вопрос Паскью:
— Да, это Люк. Не знаю только, зачем все это ему нужно...
* * *
Она спрыгнула и повисла, не достав ногами земли, веревка затянулась на шее. Казалось, судорога пробежала вдоль дерева, как будто это падение, эта тяжесть, этот ужасный сухой щелчок сотрясли его до самого стержневого корня, как будто оно впитало страх вместе с живительными соками.* * *
Они дошли до дюн, и Карла примостилась там, где обычно сидел Том Кэри.
— Теперь, — продолжала она, — когда у меня есть ты, все эти старые фотографии утратили для меня всякий смысл. Она повернула к нему свое бледное, бесхитростное лицо — так цветок тянется к солнечному цвету. Карла приподняла край юбки, закинув его к талии, улыбнулась и быстрым движением потрогала себя между ног.
— Давай? — предложила она.