Имея в своем подчинении десять сравнительно хорошо вооруженных людей, Филипп почувствовал себя вполне уверенно. Он отдал новое приказание, согласно которому никто не имел права отдаляться от лагеря дальше, чем на ружейный выстрел. Таким образом, при первой же тревоге весь отряд в кратчайший срок мог собраться в штаб-квартире.
Занятый по горло, Филипп все же находил время думать о Жанне, он никак не мог бороться с этими думами. В продолжение двух или трех дней после отъезда Блэка он не разрешал себе ни единого часа отдыха и работал как вол, с самого раннего утра до поздней ночи. Он бросался на койку в состоянии полнейшего изнеможения и надеялся на то, что целительный сон хоть на несколько часов развеет его горе.
Но эта внутренняя борьба оказалась свыше его сил, и преданный Мак-Дугал обратил внимание на то, как сильно сдал его начальник. На четвертые сутки Торп исчез и появился лишь на следующее утро. Каждый час его отсутствия доставлял Уайтмору неимоверные страдания, потому что он прекрасно знал, куда уходит староста рабочей артели. Три дня спустя визит был повторен, и к вечеру шотландец нашел Уайтмора в крайне лихорадочном состоянии.
— Смотрите, — предупреждающе воскликнул он, — вы переутомились, а с этим нельзя шутить! Вы вряд ли спите пять часов в сутки. Опомнитесь, возьмите себя в руки или же в самый острый момент вас надо будет отправить в больницу, и вам не придется участвовать в схватке. А что мы будем делать без вас?
Однако один за другим последовали такие же дни, потребовавшие невероятного физического напряжения. Ни Филипп, ни Мак-Дугал не могли понять причины абсолютного бездействия врагов. Они со дня на день ждали нападения, поставили за это время разведочную службу на недосягаемую высоту и в любой момент были готовы к стычке.
Точно так же они не понимали, что происходит с артелью Торпа. В ней насчитывалось всего девятнадцать человек, это число сначала уменьшилось до пятнадцати, а затем до двенадцати. Через несколько дней потребовал расчета маленький помощник старосты, к которому тотчас же присоединились еще двое рабочих, и, таким образом, артель состояла уже из девяти человек, это было более чем странно. Но еще удивительнее было то, что Брокау так медлил с приездом.
Так, как будто незаметно, прошли две недели, и за этот период Торп три раза отлучался неведомо куда. На пятнадцатый день вернулся посол из Форта Черчилла. Он удивился, узнав, что Брокау еще не приехал, и привез поразительные известия. Оказалось, что Брокау с дочерью уехали из Черчилла два дня после того, как Пьер последовал за Жанной и Филиппом. Они поднялись вверх по Черчиллу на двух лодках. Посол вдоль всего пути не обнаружил ни малейших следов их пребывания.
Лишь после того, как Филипп самым подробным образом расспросил посла, он потребовал к себе молодого инженера. Краснолицый Мак-Дугал побледнел, выслушав Уайтмора, и сказал с металлическим звоном в голосе.
— Начинается!
— Да, начинается! — так же решительно произнес Филипп. — Это — первые признаки начинающейся компании! Они захватили Брокау. Начиная с этого часа, Сэнди, нам надо быть настороже. Пятеро из наших людей должны спать здесь днем и бодрствовать всю ночь.
Так прошло пять дней, причем ничто не указывало на близость неприятеля. В восемь часов вечера на шестые сутки Мак-Дугал вошел в хижину, где застал только Филиппа. Обычно цветущее лицо инженера на этот раз было бледно, как мел. Он выразительно ругнулся, ухватившись обеими руками за спинку стула. В третий или четвертый раз за все время шотландец ругался в присутствии Уайтмора.
— Провались он к черту, этот Торп! — закричал он.
— А что случилось? — спросил Филипп, чувствуя, как в нем напряглись все мускулы. — В чем дело?
Мак-Дугал со свирепым видом выбил пепел из трубки.
— Я не хотел вас до сих пор беспокоить относительно некоторых проделок Торпа, и поэтому молчал! — проворчал он. — Дело в том, что он привез с собой изрядное количество виски. Я знал, что это противоречит правилам, которые вы установили в лагере, но, повторяю, молчал, так как знал, что у вас и без того хлопот полон рот. Но Торп позволяет себе нечто похуже: его уже дважды посетила здесь какая-то женщина. Сегодня она опять у него! Вы понимаете теперь, до чего у него дошло.
Филипп почувствовал в горле какое-то странное ощущение, точно какое-то щекотание. Инженер не глядел на него и поэтому не обратил внимания на перемену в его лице, не заметил огня, который буквально брызнул из его глаз.
— Вы говорите, Сэнди, женщина?..
— Молодая женщина! — с большим выражением произнес инженер. — Я не знаю, кто она такая, но зато знаю, что ей абсолютно нечего делать у нас. И она, очевидно, сама осознает это, потому что прокралась к Торпу, как воровка, и все время оглядывалась по сторонам. Очень может быть, что это — жена одного из рабочих. Ведь тут проживает пять-шесть женщин, и если Торп начнет портить их, то поднимутся скандалы, вовсе нежелательные.
— А вы не пригляделись к ней? Может быть, вы узнали бы?..
— Не удостоился счастья! — возразил Мак-Дугал. — Оба раза она так закуталась, что я и носа ее не видел. К тому же мне было не до слежки. Я увидел ее случайно. Но я думаю, что теперь вам надо было бы заняться этим вопросом. У нас в лагере и без того не очень спокойно.
Филипп медленно поднялся с места и вдруг почувствовал холод во всем теле. Он надел пальто, шапку и пристегнул к поясу кобуру с револьвером. Его лицо было смертельно бледным, когда он повернулся к шотландцу.
— Вы говорите, что она сегодня опять пришла к нему?
— С полчаса назад пробралась к нему, как тать в ночи. Я видел, как она вышла из сосновой рощицы.
— И шла по дороге, которая ведет к полю?
— Да.
Филипп направился к двери.
— Я иду к Торпу, — спокойно молвил он. — Вероятно, я не так скоро вернусь. Не ждите меня.
Он вышел на улицу, остановился в густой тьме и повернулся к домику Торпа, где горел свет. Через несколько минут он медленно побрел к сосновой роще. Пройдя мимо Торпа, он остановился, но не у дверей, а возле стены у одного из окон. То волнение, которое он почувствовал при сообщении Мак-Дугала, уже прошло, но в висках продолжало стучать по-прежнему. Как только он услышал голос, раздавшийся внутри хижины Торпа, кровь с яростной силой ударила в голову. Он не мог точно проследить ход своих мыслей и почти без колебаний принял решение. Если он удостоверится, что в комнате, на расстоянии нескольких шагов находится Жанна, то он убьет Торпа. Если же там окажется другая женщина, то он предложит тому же Торпу в кратчайший срок оставить пост. Он не обладал чрезмерно добродетельными взглядами, но понимал, что любовные шашни в таком маленьком поселке абсолютно недопустимы.
Он стал ждать. Почти все время слышал голос старосты и время от времени его громкий смех, в котором звучало издевательство. Раза два-три доносились звуки женского голоса, но слов нельзя было разобрать. В таком напряженном ожидании он оставался около часа. Потом продвинулся подальше в рощу и прождал там еще час. Увидев, что свет вдруг погас, он снова подошел к хижине.
Через мгновение дверь открылась и пропустила плотно укутанную женщину, которая быстро направилась по дороге к роще. Филипп незаметно обошел домик и последовал за незнакомкой. За первой небольшой группой сосен была открытая лужайка. Филипп быстро сделал полукруг и вышел навстречу той, за которой все время молча следовал. Когда он опустил руку на плечо женщины, последняя испуганно вскрикнула, и Филипп задрожал, словно в лихорадке.
Он сделал шаг назад и закричал:
— Господи, боже! Это вы, Жанна! Может ли быть?
Его голос звучал хрипло, как у пьяного. Жанна на одно крохотное мгновение повернула к нему свое бледное, перекошенное лицо и после того, не проронив ни слова, бросилась вперед.
Филипп не пытался преследовать ее. Минуты две он стоял как человек, превращенный в соляной столб, и незрячими глазами смотрел в ту сторону, где скрылась Жанна. После этого неспешно побрел назад, вынул из кобуры револьвер и взвел курок. Звездный свет озарил его лицо, когда он подошел к хижине Торпа. На этом лице было написано безумие. Он улыбнулся, но улыбка его была страшна и неумолима, как сама Судьба.
ГЛАВА XXI
Занятый по горло, Филипп все же находил время думать о Жанне, он никак не мог бороться с этими думами. В продолжение двух или трех дней после отъезда Блэка он не разрешал себе ни единого часа отдыха и работал как вол, с самого раннего утра до поздней ночи. Он бросался на койку в состоянии полнейшего изнеможения и надеялся на то, что целительный сон хоть на несколько часов развеет его горе.
Но эта внутренняя борьба оказалась свыше его сил, и преданный Мак-Дугал обратил внимание на то, как сильно сдал его начальник. На четвертые сутки Торп исчез и появился лишь на следующее утро. Каждый час его отсутствия доставлял Уайтмору неимоверные страдания, потому что он прекрасно знал, куда уходит староста рабочей артели. Три дня спустя визит был повторен, и к вечеру шотландец нашел Уайтмора в крайне лихорадочном состоянии.
— Смотрите, — предупреждающе воскликнул он, — вы переутомились, а с этим нельзя шутить! Вы вряд ли спите пять часов в сутки. Опомнитесь, возьмите себя в руки или же в самый острый момент вас надо будет отправить в больницу, и вам не придется участвовать в схватке. А что мы будем делать без вас?
Однако один за другим последовали такие же дни, потребовавшие невероятного физического напряжения. Ни Филипп, ни Мак-Дугал не могли понять причины абсолютного бездействия врагов. Они со дня на день ждали нападения, поставили за это время разведочную службу на недосягаемую высоту и в любой момент были готовы к стычке.
Точно так же они не понимали, что происходит с артелью Торпа. В ней насчитывалось всего девятнадцать человек, это число сначала уменьшилось до пятнадцати, а затем до двенадцати. Через несколько дней потребовал расчета маленький помощник старосты, к которому тотчас же присоединились еще двое рабочих, и, таким образом, артель состояла уже из девяти человек, это было более чем странно. Но еще удивительнее было то, что Брокау так медлил с приездом.
Так, как будто незаметно, прошли две недели, и за этот период Торп три раза отлучался неведомо куда. На пятнадцатый день вернулся посол из Форта Черчилла. Он удивился, узнав, что Брокау еще не приехал, и привез поразительные известия. Оказалось, что Брокау с дочерью уехали из Черчилла два дня после того, как Пьер последовал за Жанной и Филиппом. Они поднялись вверх по Черчиллу на двух лодках. Посол вдоль всего пути не обнаружил ни малейших следов их пребывания.
Лишь после того, как Филипп самым подробным образом расспросил посла, он потребовал к себе молодого инженера. Краснолицый Мак-Дугал побледнел, выслушав Уайтмора, и сказал с металлическим звоном в голосе.
— Начинается!
— Да, начинается! — так же решительно произнес Филипп. — Это — первые признаки начинающейся компании! Они захватили Брокау. Начиная с этого часа, Сэнди, нам надо быть настороже. Пятеро из наших людей должны спать здесь днем и бодрствовать всю ночь.
Так прошло пять дней, причем ничто не указывало на близость неприятеля. В восемь часов вечера на шестые сутки Мак-Дугал вошел в хижину, где застал только Филиппа. Обычно цветущее лицо инженера на этот раз было бледно, как мел. Он выразительно ругнулся, ухватившись обеими руками за спинку стула. В третий или четвертый раз за все время шотландец ругался в присутствии Уайтмора.
— Провались он к черту, этот Торп! — закричал он.
— А что случилось? — спросил Филипп, чувствуя, как в нем напряглись все мускулы. — В чем дело?
Мак-Дугал со свирепым видом выбил пепел из трубки.
— Я не хотел вас до сих пор беспокоить относительно некоторых проделок Торпа, и поэтому молчал! — проворчал он. — Дело в том, что он привез с собой изрядное количество виски. Я знал, что это противоречит правилам, которые вы установили в лагере, но, повторяю, молчал, так как знал, что у вас и без того хлопот полон рот. Но Торп позволяет себе нечто похуже: его уже дважды посетила здесь какая-то женщина. Сегодня она опять у него! Вы понимаете теперь, до чего у него дошло.
Филипп почувствовал в горле какое-то странное ощущение, точно какое-то щекотание. Инженер не глядел на него и поэтому не обратил внимания на перемену в его лице, не заметил огня, который буквально брызнул из его глаз.
— Вы говорите, Сэнди, женщина?..
— Молодая женщина! — с большим выражением произнес инженер. — Я не знаю, кто она такая, но зато знаю, что ей абсолютно нечего делать у нас. И она, очевидно, сама осознает это, потому что прокралась к Торпу, как воровка, и все время оглядывалась по сторонам. Очень может быть, что это — жена одного из рабочих. Ведь тут проживает пять-шесть женщин, и если Торп начнет портить их, то поднимутся скандалы, вовсе нежелательные.
— А вы не пригляделись к ней? Может быть, вы узнали бы?..
— Не удостоился счастья! — возразил Мак-Дугал. — Оба раза она так закуталась, что я и носа ее не видел. К тому же мне было не до слежки. Я увидел ее случайно. Но я думаю, что теперь вам надо было бы заняться этим вопросом. У нас в лагере и без того не очень спокойно.
Филипп медленно поднялся с места и вдруг почувствовал холод во всем теле. Он надел пальто, шапку и пристегнул к поясу кобуру с револьвером. Его лицо было смертельно бледным, когда он повернулся к шотландцу.
— Вы говорите, что она сегодня опять пришла к нему?
— С полчаса назад пробралась к нему, как тать в ночи. Я видел, как она вышла из сосновой рощицы.
— И шла по дороге, которая ведет к полю?
— Да.
Филипп направился к двери.
— Я иду к Торпу, — спокойно молвил он. — Вероятно, я не так скоро вернусь. Не ждите меня.
Он вышел на улицу, остановился в густой тьме и повернулся к домику Торпа, где горел свет. Через несколько минут он медленно побрел к сосновой роще. Пройдя мимо Торпа, он остановился, но не у дверей, а возле стены у одного из окон. То волнение, которое он почувствовал при сообщении Мак-Дугала, уже прошло, но в висках продолжало стучать по-прежнему. Как только он услышал голос, раздавшийся внутри хижины Торпа, кровь с яростной силой ударила в голову. Он не мог точно проследить ход своих мыслей и почти без колебаний принял решение. Если он удостоверится, что в комнате, на расстоянии нескольких шагов находится Жанна, то он убьет Торпа. Если же там окажется другая женщина, то он предложит тому же Торпу в кратчайший срок оставить пост. Он не обладал чрезмерно добродетельными взглядами, но понимал, что любовные шашни в таком маленьком поселке абсолютно недопустимы.
Он стал ждать. Почти все время слышал голос старосты и время от времени его громкий смех, в котором звучало издевательство. Раза два-три доносились звуки женского голоса, но слов нельзя было разобрать. В таком напряженном ожидании он оставался около часа. Потом продвинулся подальше в рощу и прождал там еще час. Увидев, что свет вдруг погас, он снова подошел к хижине.
Через мгновение дверь открылась и пропустила плотно укутанную женщину, которая быстро направилась по дороге к роще. Филипп незаметно обошел домик и последовал за незнакомкой. За первой небольшой группой сосен была открытая лужайка. Филипп быстро сделал полукруг и вышел навстречу той, за которой все время молча следовал. Когда он опустил руку на плечо женщины, последняя испуганно вскрикнула, и Филипп задрожал, словно в лихорадке.
Он сделал шаг назад и закричал:
— Господи, боже! Это вы, Жанна! Может ли быть?
Его голос звучал хрипло, как у пьяного. Жанна на одно крохотное мгновение повернула к нему свое бледное, перекошенное лицо и после того, не проронив ни слова, бросилась вперед.
Филипп не пытался преследовать ее. Минуты две он стоял как человек, превращенный в соляной столб, и незрячими глазами смотрел в ту сторону, где скрылась Жанна. После этого неспешно побрел назад, вынул из кобуры револьвер и взвел курок. Звездный свет озарил его лицо, когда он подошел к хижине Торпа. На этом лице было написано безумие. Он улыбнулся, но улыбка его была страшна и неумолима, как сама Судьба.
ГЛАВА XXI
Молодой человек подошел было к хижине Торпа, как вдруг заметил какую-то тень, шмыгнувшую во мрак и тотчас же пропавшую. Первой мыслью Филиппа было, что если бы он вернулся на минуту позже, то не мог бы выполнить свой план. Не медля ни мгновения, он бросился вдогонку и увидел, что тень направляется к товарному складу, в котором обычно собирались рабочие для игры в карты или для бесед.
Довольно ярко освещенный склад находился на расстоянии каких-нибудь двухсот ярдов. Филипп понял, что дорога каждая секунда. Вот почему он еще быстрее прежнего понесся вперед, но, не добежав до незнакомца, вдруг остановился на расстоянии десяти-двенадцати шагов от него, причем ничем не обнаружив своего присутствия. Остановился он. потому, что сделал открытие, которое буквально потрясло его.
Человек, за которым он гнался, не имел ничего общего с Торпом. Но внезапно Филипп увидел другую фигуру, которая неторопливо прошла в дверь товарного склада. Несмотря на значительное расстояние, Уайтмор сразу же признал старосту артели. Понимая, что в данную минуту нет уже никакой нужды в револьвере, он заткнул его за пояс и отступил несколько в сторону, так что расстояние между ним и человеком, за которым он все время следовал, значительно увеличилось. Как только незнакомец попал в полосу света, падавшего сквозь окна дома, Филипп сразу обратил внимание на что-то знакомое в его движениях. Ему показалось, что он неоднократно видел уже эту стройную, тонкую фигуру, которая была слишком характерна для того, чтобы ее можно было принять за другую. Вдруг Филипп затаил дыхание. Он готов был уже назвать человека по имени, но слова, не успев сорваться, замерли на его губах. В следующее мгновение человек вошел в склад, и Филипп уже не сомневался, что то был Пьер Куше.
Им овладел беспричинный страх. Он последовал за метисом и едва только переступил порог, как увидел Торпа, склонившегося над небольшой стойкой, и рядом с ним, почти бок о бок, Пьера.
Он видел еще, как метис сказал что-то, и как в ответ Торп выпрямился, точно ужаленный. Затем с быстротой молнии разразилась следующая сцена. Рука Торпа рванулась к поясу, а рука Пьера взметнула кинжал над его головой. Страшный удар ножа и револьверный выстрел последовали одновременно. Торп, схватившись за грудь, упал на стойку. Пьер оглянулся, задрожал всем телом и увидел Филиппа. Его глаза заискрились, и он с мучительным стоном свалился на руки подоспевшего Уайтмора. Поднялся отчаянный топот ног, смешавшийся с острыми, гортанными криками всех присутствовавших, но Филипп ясно услышал имя Жанны, сорвавшееся с губ метиса. Вокруг них собралось несколько человек, которые тесным кругом обступили раненого. Мак-Дугал с револьвером в руках стал протискиваться сквозь толпу и вовремя подоспел на помощь Филиппу, который буквально падал под тяжестью повисшего на нем Пьера.
— Мак! — воскликнул Филипп, — помогите мне перенести его к нам в хижину.
Он оглянулся, желая разглядеть свидетелей тяжелой сцены, и тотчас же обратил внимание на то, что в комнате не было ни одного человека из артели Торпа.
— Куда делся Торп? — спросил он.
— Торп убит! — ответил кто-то.
— Убит? — закричал Филипп и не мог больше добавить ни слова.
К нему вернулся дар речи только после того, как он с помощью Мак-Дугала поднял Пьера.
— Перенесите Торпа в его хижину! — приказал он. — Я отвечаю за этого человека.
Он слышал стоны Пьера в то время, как они переносили его в контору. Как только они устроили его на койке, раненый открыл глаза и устремил пристальный взор на Филиппа.
— Мсье! — с трудом произнес он. — Скажите мне всю правду… и сейчас же… Я ранен смертельно?
До поступления в технический институт Мак-Дугал изучал медицину и хирургию и в поселке выполнял роль врача. Филипп отошел в сторону и на время предоставил полную свободу шотландцу, который живо расстегнул жилет и сорочку Пьера и открыл его грудь. Насупившись, инженер поспешил к своей койке и достал чемоданчик с хирургическими принадлежностями, причем успел по дороге сбросить свой пиджак. Филипп тем временем склонился над Пьером и увидел большую кровоточащую рану на правой стороне груди. Тут же он обратил внимание на небольшой медальон, тоже залитый кровью и висевший на простой веревочке.
Пьер судорожно схватил Филиппа за руку.
— Мсье… если я должен умереть… то вы скажете мне это. Не правда ли? Дело в том, что… если я ранен смертельно… то я должен перед смертью рассказать вам нечто весьма важное, что касается Жанны. Моя собственная судьба меня… не волнует. Я не боюсь смерти. Но вы должны сказать мне…
— Да, Пьер! — ответил Филипп, — я вам все скажу!
Он говорил с большим трудом, и раненый не видел выражения его лица, потому что в эту секунду подошел Мак-Дугал и наклонился над ним. В дыхании метиса уже слышались новые звуки, и Уайтмор отлично знал, что это означает, так как ему неоднократно приходилось видеть умирающих оленей и лосей, раненных в легкие.
Осмотр инженера продолжался около пяти минут, после чего шотландец выпрямился. Он сделал все, что мог. Филипп последовал за ним в конец комнаты. Почти беззвучно он спросил:
— Надежды нет?
— Никакой! — ответил инженер. — Никакой надежды! Я думаю, что он не доживет до утра.
Филипп взял стул и сел рядом с Пьером, в лице которого не прочел ни малейшего страха перед ожидающей его судьбой. Глаза сохраняли изумительную ясность, а голос звучал даже сильнее прежнего.
— Я приговорен, мсье? — спокойно спросил он. — Я должен умереть?
— Да, Пьер, мне кажется, что надежды нет!
Влажные пальцы раненого крепко стиснули его руку. Его глаза мягко «блеснули, и он улыбнулся.
— Все к лучшему! — сказал он. — Верьте мне, что я очень рад такому исходу. Я чувствую себя почти хорошо. Ведь я проживу еще несколько часов?
— Да, Пьер, за несколько часов можно ручаться.
— В таком случае я благодарю судьбу и за этот последний дар! — произнес метис. — Мы здесь одни?
— Вы хотите, чтобы мы остались одни?
— Да!
Филипп кивнул Мак-Дугалу, и тот немедленно вышел в соседнюю комнату.
— Правду сказать, я очень рад тому, что умираю, — тихо произнес Пьер. — Вместе со мной умерло бы для меня все на свете, если бы я не знал, что вы любите Жанну и станете заботиться о ней после моей смерти. Мсье, я как-то говорил вам о том, что я люблю ее. Я обожал ее, готов был поклоняться ей, как божеству. Я теперь умираю почти счастливый, так как знаю, что умираю за нее. Если бы я остался в живых, то был бы обречен на страшные мучения, так как люблю только я. Она не должна никоим образом догадаться о том, что я люблю ее не так, как она любит меня. Я никогда не говорил ей о моих настоящих чувствах. Если бы она знала о моей любви, то очень страдала бы. Теперь, в последние минуты, я должен вам открыть, что она любила и любит только одного человека, и этот человек — вы, мсье!
Пьер с трудом перевел дыхание. Горячая волна крови залила лицо Филиппа. Правильно ли он понял слова метиса? Расслышал ли он его так, как надо? Нет ли тут ошибки?
Не отдавая себе отчета в том, что делает, он упал на колени рядом с ложем больного и отбросил нависшие на его лоб волосы.
— Да, я люблю Жанну, — тихо произнес он. — Но до этой минуты я не знал, что она любит меня.
— Но тут нет ничего странного! — возразил Пьер, глядя ему прямо в глаза. — Я объясню вам, и вы все поймете! Во мне есть еще некоторый запас сил, и я хочу рассказать вам все с самого начала. Может быть, я поступил неправильно. Вы сами скоро будете судить меня. Вы, конечно, помните рассказ Жанны о ребенке, которого я нашел в снегу на груди замерзшей женщины. Вот именно тогда для меня началась великая борьба, которая длилась до нынешнего дня. Надеюсь, мсье, что все рассказанное мной будет для вас так же священно, как и для меня самого?
— Оно будет и останется для меня священным на всю жизнь! — торжественно подтвердил Филипп.
Пьер молчал несколько минут. Казалось, он собирается с мыслями, так как ему предстояло в нескольких словах изложить трагедию, которая длилась так много лет. Два ярких пятна выступили на его щеках, и зноем повеяло от руки, сжимавшей руку Филиппа.
— Приблизительно двадцать лет тому назад в наш Божий Форт явился мужчина, — начал Пьер. — Он был очень молод и прибыл с юга. Д'Аркамбаль был тогда в расцвете сил: его молодая жена отличалась совершенно неописуемой красотой. Жанна говорила мне, что вы видели ее портрет, — тот самый, что висит лицом к стене. Д'Аркамбаль, как вы сами можете понять, обожал ее. В ней он видел всю свою жизнь. И вот… вы легко можете представить себе, что случилось. Человек, пришедший с юга, и молодая жена пожилого владельца форта в один прекрасный день исчезли.
Пьер закашлялся. На его губах выступила яркая полоса крови. Филипп осторожно вытер ее своим носовым платком, стараясь сделать это так, чтобы Пьер ничего не видел.
— Я слушаю вас, Пьер! — сказал он.
— Бегство жены разбило сердце Д'Аркамбаля, — продолжал метис. — Он уничтожил все то, что имело малейшее касательство к его жене. Он повернул ее портрет лицом к стене. Любовь его превратилась в ненависть, как это обычно бывает. Так прошло два года, и вот однажды я чисто случайно зашел слишком далеко от дома. Дело происходило в Барренах вечером. Я наткнулся на труп женщины, которая прижимала к своей груди живую девочку. Эта женщина, мсье, была жена Д'Аркамбаля. Она возвращалась в Божий Форт, но судьбе было угодно вынести свой приговор в тот час, когда несчастная почти добралась до цели. Я отнес Жанну к моей матери-индеанке и готов был уже доставить труп погибшей ее законному супругу, но вдруг меня поразила страшная мысль. Ведь Жанна не была родной дочерью Д'Аркамбаля! Она принадлежала человеку, который похитил у него счастье, жену и жизнь! Я уже тогда обожал маленькую девочку, которая ни в чем не была повинна, и вот почему, с согласия моей матери, я похоронил найденную мной женщину, а ребенка доставил в Божий Форт. Только таким путем мне удалось ее спасти. Вместе с ней мы спасли и Д'Аркамбаля. И никто до сих пор не догадывается о том, кто была женщина, которую я нашел ночью в снегу.
Он снова остановился для того, чтобы перевести дыхание.
— Лучше и благороднее нельзя было поступить, — промолвил Филипп.
— Вы находите? — с дрожью в голосе спросил Пьер.
— Я уверен в этом! — твердо заявил молодой человек.
— Все было бы очень хорошо, если бы вдруг не вернулся отец Жанны! — продолжал умирающий. — Я должен торопиться, мсье, потому что мне становится очень трудно рассказывать. Впервые он снова появился у нас с год тому назад и немедленно дал о себе знать Жанне. Он рассказал ей всю историю и, зная, что Д'Аркамбаль богат, решил эксплуатировать и его, и нас. Он стал угрожать, и мы поневоле должны были подчиниться ему, дали ему денег и заставили удалиться из наших краев. Он уехал, но затем снова вернулся. Именно о нем я сообщил Жанне, когда приехал из Черчилла и нашел вас близ Порогов. Я вызвался убить его, но Жанна и слушать не хотела об этом. Но, очевидно, богу угодно было, чтобы я убил его. Сегодня вечером это случилось.
Филипп не произнес ни слова, но еще крепче сжал руку Пьера и напряженнее прежнего стал смотреть в его блестящие глаза.
Тихий крик сорвался с губ метиса, и его слова вновь нарушили наступившую тишину.
— Мсье, именно Торп был отцом Жанны. Этот же человек иначе назывался лордом Фитцхьюгом Ли.
Он страшно закашлялся. Филипп приподнял его голову и прислонил ее к своему плечу. Его лицо было так же бледно, как и лицо метиса, когда тот перестал кашлять.
— У меня был с ним разговор наедине, незадолго до нашей стычки на скале, — хрипло продолжал Пьер. — Он прятался в лесу близ Черчилла, и в тот же день отправился в наш форт. Жанне я не хотел ничего говорить до самой последней минуты, но знал, что этот негодяй будет ждать нас дома. Так оно и случилось. В последнее время он стал являться к нам очень часто, два-три раза в неделю, и невыразимо мучил бедную девочку. Ссылаясь на то, что он ее отец, он заставлял ее ласкать и целовать его. Мы снабжали его деньгами, отдавали все, что у нас было. Мы обещали ему, в том случае, если он навсегда уедет отсюда, выплатить пять тысяч долларов в течение трех лет. Он согласился на наше предложение и обещал уехать, как только закончит здесь работу. А вся работа его, мсье, заключалась в том, чтобы разрушать ваши достижения. Он не постеснялся рассказать об этом Жанне, так как знал, что из страха перед ним она никому ничего не сообщит. Он дошел до того, что приказал Жанне являться к нему на дом. Он считал ее своей рабой, которая ни в чем никогда не посмеет отказать ему. Он поведал ей о заговоре, о готовящемся на вас покушении, о перехваченном письме, которое было адресовано Мак-Дугалу, и о замене его другим письмом, которое преследовало совершенно иные цели. Повторяю, что он нисколько не боялся ее. Она находилась всецело в его власти, и он издевался над ее ужасом и играл с ней, как кошка с мышкой. Но Жанна…
Спазма страдания исказила его лицо. Снова на его губах показалась кровь. По всему его телу пробежала такая сильная дрожь, что в продолжение минуты он ничего не мог сказать. Наконец он произнес с большим трудом.
— Ради бога, мсье… дайте мне воды… или чего-нибудь другого… Со мной творится что-то ужасное…
Филипп снова слегка приподнял его и в эту минуту увидел в дверях Мак-Дугала, который тотчас же снова скрылся.
— Вам надо немного отдохнуть, Пьер, — сказал Уайтмор.
Метис молчал только несколько минут, а потом снова заговорил едва слышным шепотом:
— Вы должны знать все, а я должен торопиться, потому что у меня осталось совсем мало времени. До известного момента мы с Жанной решили не открывать вам планов ее отца. У нас были на то весьма веские соображения. Ну, а теперь я должен раскрыть вам все. Торп намеревался нарядить своих людей в костюмы индейцев. Завтра вечером они должны были напасть на ваш лагерь. Мы все это знали и приблизительно дней десять назад отправились в стоянку старого индейца Сашиго, который любит нашу Жанну как родную дочь. Мысль о спасении вас зародилась в голове Жанны, которая рассказала старику про заговор, придуманный ее отцом, причем указала, что весь позор падет на туземное население. Было решено, что Сашиго вместе с тридцатью своими единомышленниками спрячется в горах и будет выжидать. Два дня тому назад Жанна узнала, где скрываются люди ее отца, и мы разработали детальный план. Завтра ночью — за известный срок до нападения — мы решили зажечь сигнальные огни на большой скале, что стоит почти у самого озера. Сигналы эти предназначены для Сашиго. и его друзей, которые будут находиться в засаде, в ущелье между двумя горами. При таких условиях ни единый человек из шайки Торпа не сможет спастись, и о постигшей их судьбе никто никогда не узнает, потому что индейцы не раскрывают своих тайн. Вот теперь вы приблизительно все знаете. Меня лично это дело почти не касается, так как к завтрашнему вечеру меня не будет в живых. Сигнальные огни будут зажжены на вершине скалы. Жанна будет ждать меня, но — увы! — я не могу прийти. И вот, мсье, вам самому придется зажечь сигнал. Никто ничего не узнает. Отец Жанны умер. Секрет рождения нашей девочки известен теперь только вам, и я твердо надеюсь, что он умрет вместе с вами…
— О, можете быть вполне уверены! — горячо воскликнул Филипп.
В комнату вошел Мак-Дугал. Он принес стакан, до половины налитый какой-то цветной жидкости, и поднес его к губам больного. Пьер с большим трудом проглотил жидкость и сделал знак Филиппу, после чего инженер снова вышел.
— Mon dieu! — воскликнул Пьер, словно обращаясь к самому себе. — Как у меня все горит внутри! Я думаю, мсье, что лучше будет, если я опять лягу!
Филипп очень осторожно опустил его на прежнее место, причем старался как можно меньше говорить и не понуждать больного к дальнейшему рассказу. Лекарство, данное шотландцем, все же оказало действие и принесло временное облегчение, которым Пьер решил как можно скорее воспользоваться.
— Сегодня вечером я снова встретился с Торпом, — продолжал он спокойнее прежнего. — Д'Аркамбаль ничего до сих пор не знает и думает, что мы вместе с Жанной отправились с визитом к жене старого траппера в Черчилле. Я хотел повидать Торпа с глазу на глаз, и мне это удалось. Он был пьян, все время безобразно хохотал, называл нас с Жанной самыми глупыми людьми на свете и решительно заявил, что ни в коем случае отсюда не уедет, так как ему и здесь хорошо. После того я поговорил с Жанной и снова попросил ее разрешения покончить с этим ужасным человеком. Она категорически запретила это и заставила меня поклясться, что я не выполню своего намерения. После меня она сама встретилась с ним. Я находился снаружи, у стены хижины Торпа, но все слышал. Не в силах более сдерживаться, я вошел в хижину и заявил, что убью его, если он не уберется отсюда. В ответ он расхохотался и ударил меня так сильно, что я упал на пол. Поднявшись на ноги, я увидел, что он выбежал из хижины и направился к складам. Я последовал за ним. Я позабыл о данной клятве. Мной овладела такая ярость, что я совершенно потерял власть над собой. Вы знаете, что произошло дальше. Я надеюсь, что вы обо всем расскажете Жанне и постараетесь разъяснить, как случилось это несчастье.
Довольно ярко освещенный склад находился на расстоянии каких-нибудь двухсот ярдов. Филипп понял, что дорога каждая секунда. Вот почему он еще быстрее прежнего понесся вперед, но, не добежав до незнакомца, вдруг остановился на расстоянии десяти-двенадцати шагов от него, причем ничем не обнаружив своего присутствия. Остановился он. потому, что сделал открытие, которое буквально потрясло его.
Человек, за которым он гнался, не имел ничего общего с Торпом. Но внезапно Филипп увидел другую фигуру, которая неторопливо прошла в дверь товарного склада. Несмотря на значительное расстояние, Уайтмор сразу же признал старосту артели. Понимая, что в данную минуту нет уже никакой нужды в револьвере, он заткнул его за пояс и отступил несколько в сторону, так что расстояние между ним и человеком, за которым он все время следовал, значительно увеличилось. Как только незнакомец попал в полосу света, падавшего сквозь окна дома, Филипп сразу обратил внимание на что-то знакомое в его движениях. Ему показалось, что он неоднократно видел уже эту стройную, тонкую фигуру, которая была слишком характерна для того, чтобы ее можно было принять за другую. Вдруг Филипп затаил дыхание. Он готов был уже назвать человека по имени, но слова, не успев сорваться, замерли на его губах. В следующее мгновение человек вошел в склад, и Филипп уже не сомневался, что то был Пьер Куше.
Им овладел беспричинный страх. Он последовал за метисом и едва только переступил порог, как увидел Торпа, склонившегося над небольшой стойкой, и рядом с ним, почти бок о бок, Пьера.
Он видел еще, как метис сказал что-то, и как в ответ Торп выпрямился, точно ужаленный. Затем с быстротой молнии разразилась следующая сцена. Рука Торпа рванулась к поясу, а рука Пьера взметнула кинжал над его головой. Страшный удар ножа и револьверный выстрел последовали одновременно. Торп, схватившись за грудь, упал на стойку. Пьер оглянулся, задрожал всем телом и увидел Филиппа. Его глаза заискрились, и он с мучительным стоном свалился на руки подоспевшего Уайтмора. Поднялся отчаянный топот ног, смешавшийся с острыми, гортанными криками всех присутствовавших, но Филипп ясно услышал имя Жанны, сорвавшееся с губ метиса. Вокруг них собралось несколько человек, которые тесным кругом обступили раненого. Мак-Дугал с револьвером в руках стал протискиваться сквозь толпу и вовремя подоспел на помощь Филиппу, который буквально падал под тяжестью повисшего на нем Пьера.
— Мак! — воскликнул Филипп, — помогите мне перенести его к нам в хижину.
Он оглянулся, желая разглядеть свидетелей тяжелой сцены, и тотчас же обратил внимание на то, что в комнате не было ни одного человека из артели Торпа.
— Куда делся Торп? — спросил он.
— Торп убит! — ответил кто-то.
— Убит? — закричал Филипп и не мог больше добавить ни слова.
К нему вернулся дар речи только после того, как он с помощью Мак-Дугала поднял Пьера.
— Перенесите Торпа в его хижину! — приказал он. — Я отвечаю за этого человека.
Он слышал стоны Пьера в то время, как они переносили его в контору. Как только они устроили его на койке, раненый открыл глаза и устремил пристальный взор на Филиппа.
— Мсье! — с трудом произнес он. — Скажите мне всю правду… и сейчас же… Я ранен смертельно?
До поступления в технический институт Мак-Дугал изучал медицину и хирургию и в поселке выполнял роль врача. Филипп отошел в сторону и на время предоставил полную свободу шотландцу, который живо расстегнул жилет и сорочку Пьера и открыл его грудь. Насупившись, инженер поспешил к своей койке и достал чемоданчик с хирургическими принадлежностями, причем успел по дороге сбросить свой пиджак. Филипп тем временем склонился над Пьером и увидел большую кровоточащую рану на правой стороне груди. Тут же он обратил внимание на небольшой медальон, тоже залитый кровью и висевший на простой веревочке.
Пьер судорожно схватил Филиппа за руку.
— Мсье… если я должен умереть… то вы скажете мне это. Не правда ли? Дело в том, что… если я ранен смертельно… то я должен перед смертью рассказать вам нечто весьма важное, что касается Жанны. Моя собственная судьба меня… не волнует. Я не боюсь смерти. Но вы должны сказать мне…
— Да, Пьер! — ответил Филипп, — я вам все скажу!
Он говорил с большим трудом, и раненый не видел выражения его лица, потому что в эту секунду подошел Мак-Дугал и наклонился над ним. В дыхании метиса уже слышались новые звуки, и Уайтмор отлично знал, что это означает, так как ему неоднократно приходилось видеть умирающих оленей и лосей, раненных в легкие.
Осмотр инженера продолжался около пяти минут, после чего шотландец выпрямился. Он сделал все, что мог. Филипп последовал за ним в конец комнаты. Почти беззвучно он спросил:
— Надежды нет?
— Никакой! — ответил инженер. — Никакой надежды! Я думаю, что он не доживет до утра.
Филипп взял стул и сел рядом с Пьером, в лице которого не прочел ни малейшего страха перед ожидающей его судьбой. Глаза сохраняли изумительную ясность, а голос звучал даже сильнее прежнего.
— Я приговорен, мсье? — спокойно спросил он. — Я должен умереть?
— Да, Пьер, мне кажется, что надежды нет!
Влажные пальцы раненого крепко стиснули его руку. Его глаза мягко «блеснули, и он улыбнулся.
— Все к лучшему! — сказал он. — Верьте мне, что я очень рад такому исходу. Я чувствую себя почти хорошо. Ведь я проживу еще несколько часов?
— Да, Пьер, за несколько часов можно ручаться.
— В таком случае я благодарю судьбу и за этот последний дар! — произнес метис. — Мы здесь одни?
— Вы хотите, чтобы мы остались одни?
— Да!
Филипп кивнул Мак-Дугалу, и тот немедленно вышел в соседнюю комнату.
— Правду сказать, я очень рад тому, что умираю, — тихо произнес Пьер. — Вместе со мной умерло бы для меня все на свете, если бы я не знал, что вы любите Жанну и станете заботиться о ней после моей смерти. Мсье, я как-то говорил вам о том, что я люблю ее. Я обожал ее, готов был поклоняться ей, как божеству. Я теперь умираю почти счастливый, так как знаю, что умираю за нее. Если бы я остался в живых, то был бы обречен на страшные мучения, так как люблю только я. Она не должна никоим образом догадаться о том, что я люблю ее не так, как она любит меня. Я никогда не говорил ей о моих настоящих чувствах. Если бы она знала о моей любви, то очень страдала бы. Теперь, в последние минуты, я должен вам открыть, что она любила и любит только одного человека, и этот человек — вы, мсье!
Пьер с трудом перевел дыхание. Горячая волна крови залила лицо Филиппа. Правильно ли он понял слова метиса? Расслышал ли он его так, как надо? Нет ли тут ошибки?
Не отдавая себе отчета в том, что делает, он упал на колени рядом с ложем больного и отбросил нависшие на его лоб волосы.
— Да, я люблю Жанну, — тихо произнес он. — Но до этой минуты я не знал, что она любит меня.
— Но тут нет ничего странного! — возразил Пьер, глядя ему прямо в глаза. — Я объясню вам, и вы все поймете! Во мне есть еще некоторый запас сил, и я хочу рассказать вам все с самого начала. Может быть, я поступил неправильно. Вы сами скоро будете судить меня. Вы, конечно, помните рассказ Жанны о ребенке, которого я нашел в снегу на груди замерзшей женщины. Вот именно тогда для меня началась великая борьба, которая длилась до нынешнего дня. Надеюсь, мсье, что все рассказанное мной будет для вас так же священно, как и для меня самого?
— Оно будет и останется для меня священным на всю жизнь! — торжественно подтвердил Филипп.
Пьер молчал несколько минут. Казалось, он собирается с мыслями, так как ему предстояло в нескольких словах изложить трагедию, которая длилась так много лет. Два ярких пятна выступили на его щеках, и зноем повеяло от руки, сжимавшей руку Филиппа.
— Приблизительно двадцать лет тому назад в наш Божий Форт явился мужчина, — начал Пьер. — Он был очень молод и прибыл с юга. Д'Аркамбаль был тогда в расцвете сил: его молодая жена отличалась совершенно неописуемой красотой. Жанна говорила мне, что вы видели ее портрет, — тот самый, что висит лицом к стене. Д'Аркамбаль, как вы сами можете понять, обожал ее. В ней он видел всю свою жизнь. И вот… вы легко можете представить себе, что случилось. Человек, пришедший с юга, и молодая жена пожилого владельца форта в один прекрасный день исчезли.
Пьер закашлялся. На его губах выступила яркая полоса крови. Филипп осторожно вытер ее своим носовым платком, стараясь сделать это так, чтобы Пьер ничего не видел.
— Я слушаю вас, Пьер! — сказал он.
— Бегство жены разбило сердце Д'Аркамбаля, — продолжал метис. — Он уничтожил все то, что имело малейшее касательство к его жене. Он повернул ее портрет лицом к стене. Любовь его превратилась в ненависть, как это обычно бывает. Так прошло два года, и вот однажды я чисто случайно зашел слишком далеко от дома. Дело происходило в Барренах вечером. Я наткнулся на труп женщины, которая прижимала к своей груди живую девочку. Эта женщина, мсье, была жена Д'Аркамбаля. Она возвращалась в Божий Форт, но судьбе было угодно вынести свой приговор в тот час, когда несчастная почти добралась до цели. Я отнес Жанну к моей матери-индеанке и готов был уже доставить труп погибшей ее законному супругу, но вдруг меня поразила страшная мысль. Ведь Жанна не была родной дочерью Д'Аркамбаля! Она принадлежала человеку, который похитил у него счастье, жену и жизнь! Я уже тогда обожал маленькую девочку, которая ни в чем не была повинна, и вот почему, с согласия моей матери, я похоронил найденную мной женщину, а ребенка доставил в Божий Форт. Только таким путем мне удалось ее спасти. Вместе с ней мы спасли и Д'Аркамбаля. И никто до сих пор не догадывается о том, кто была женщина, которую я нашел ночью в снегу.
Он снова остановился для того, чтобы перевести дыхание.
— Лучше и благороднее нельзя было поступить, — промолвил Филипп.
— Вы находите? — с дрожью в голосе спросил Пьер.
— Я уверен в этом! — твердо заявил молодой человек.
— Все было бы очень хорошо, если бы вдруг не вернулся отец Жанны! — продолжал умирающий. — Я должен торопиться, мсье, потому что мне становится очень трудно рассказывать. Впервые он снова появился у нас с год тому назад и немедленно дал о себе знать Жанне. Он рассказал ей всю историю и, зная, что Д'Аркамбаль богат, решил эксплуатировать и его, и нас. Он стал угрожать, и мы поневоле должны были подчиниться ему, дали ему денег и заставили удалиться из наших краев. Он уехал, но затем снова вернулся. Именно о нем я сообщил Жанне, когда приехал из Черчилла и нашел вас близ Порогов. Я вызвался убить его, но Жанна и слушать не хотела об этом. Но, очевидно, богу угодно было, чтобы я убил его. Сегодня вечером это случилось.
Филипп не произнес ни слова, но еще крепче сжал руку Пьера и напряженнее прежнего стал смотреть в его блестящие глаза.
Тихий крик сорвался с губ метиса, и его слова вновь нарушили наступившую тишину.
— Мсье, именно Торп был отцом Жанны. Этот же человек иначе назывался лордом Фитцхьюгом Ли.
Он страшно закашлялся. Филипп приподнял его голову и прислонил ее к своему плечу. Его лицо было так же бледно, как и лицо метиса, когда тот перестал кашлять.
— У меня был с ним разговор наедине, незадолго до нашей стычки на скале, — хрипло продолжал Пьер. — Он прятался в лесу близ Черчилла, и в тот же день отправился в наш форт. Жанне я не хотел ничего говорить до самой последней минуты, но знал, что этот негодяй будет ждать нас дома. Так оно и случилось. В последнее время он стал являться к нам очень часто, два-три раза в неделю, и невыразимо мучил бедную девочку. Ссылаясь на то, что он ее отец, он заставлял ее ласкать и целовать его. Мы снабжали его деньгами, отдавали все, что у нас было. Мы обещали ему, в том случае, если он навсегда уедет отсюда, выплатить пять тысяч долларов в течение трех лет. Он согласился на наше предложение и обещал уехать, как только закончит здесь работу. А вся работа его, мсье, заключалась в том, чтобы разрушать ваши достижения. Он не постеснялся рассказать об этом Жанне, так как знал, что из страха перед ним она никому ничего не сообщит. Он дошел до того, что приказал Жанне являться к нему на дом. Он считал ее своей рабой, которая ни в чем никогда не посмеет отказать ему. Он поведал ей о заговоре, о готовящемся на вас покушении, о перехваченном письме, которое было адресовано Мак-Дугалу, и о замене его другим письмом, которое преследовало совершенно иные цели. Повторяю, что он нисколько не боялся ее. Она находилась всецело в его власти, и он издевался над ее ужасом и играл с ней, как кошка с мышкой. Но Жанна…
Спазма страдания исказила его лицо. Снова на его губах показалась кровь. По всему его телу пробежала такая сильная дрожь, что в продолжение минуты он ничего не мог сказать. Наконец он произнес с большим трудом.
— Ради бога, мсье… дайте мне воды… или чего-нибудь другого… Со мной творится что-то ужасное…
Филипп снова слегка приподнял его и в эту минуту увидел в дверях Мак-Дугала, который тотчас же снова скрылся.
— Вам надо немного отдохнуть, Пьер, — сказал Уайтмор.
Метис молчал только несколько минут, а потом снова заговорил едва слышным шепотом:
— Вы должны знать все, а я должен торопиться, потому что у меня осталось совсем мало времени. До известного момента мы с Жанной решили не открывать вам планов ее отца. У нас были на то весьма веские соображения. Ну, а теперь я должен раскрыть вам все. Торп намеревался нарядить своих людей в костюмы индейцев. Завтра вечером они должны были напасть на ваш лагерь. Мы все это знали и приблизительно дней десять назад отправились в стоянку старого индейца Сашиго, который любит нашу Жанну как родную дочь. Мысль о спасении вас зародилась в голове Жанны, которая рассказала старику про заговор, придуманный ее отцом, причем указала, что весь позор падет на туземное население. Было решено, что Сашиго вместе с тридцатью своими единомышленниками спрячется в горах и будет выжидать. Два дня тому назад Жанна узнала, где скрываются люди ее отца, и мы разработали детальный план. Завтра ночью — за известный срок до нападения — мы решили зажечь сигнальные огни на большой скале, что стоит почти у самого озера. Сигналы эти предназначены для Сашиго. и его друзей, которые будут находиться в засаде, в ущелье между двумя горами. При таких условиях ни единый человек из шайки Торпа не сможет спастись, и о постигшей их судьбе никто никогда не узнает, потому что индейцы не раскрывают своих тайн. Вот теперь вы приблизительно все знаете. Меня лично это дело почти не касается, так как к завтрашнему вечеру меня не будет в живых. Сигнальные огни будут зажжены на вершине скалы. Жанна будет ждать меня, но — увы! — я не могу прийти. И вот, мсье, вам самому придется зажечь сигнал. Никто ничего не узнает. Отец Жанны умер. Секрет рождения нашей девочки известен теперь только вам, и я твердо надеюсь, что он умрет вместе с вами…
— О, можете быть вполне уверены! — горячо воскликнул Филипп.
В комнату вошел Мак-Дугал. Он принес стакан, до половины налитый какой-то цветной жидкости, и поднес его к губам больного. Пьер с большим трудом проглотил жидкость и сделал знак Филиппу, после чего инженер снова вышел.
— Mon dieu! — воскликнул Пьер, словно обращаясь к самому себе. — Как у меня все горит внутри! Я думаю, мсье, что лучше будет, если я опять лягу!
Филипп очень осторожно опустил его на прежнее место, причем старался как можно меньше говорить и не понуждать больного к дальнейшему рассказу. Лекарство, данное шотландцем, все же оказало действие и принесло временное облегчение, которым Пьер решил как можно скорее воспользоваться.
— Сегодня вечером я снова встретился с Торпом, — продолжал он спокойнее прежнего. — Д'Аркамбаль ничего до сих пор не знает и думает, что мы вместе с Жанной отправились с визитом к жене старого траппера в Черчилле. Я хотел повидать Торпа с глазу на глаз, и мне это удалось. Он был пьян, все время безобразно хохотал, называл нас с Жанной самыми глупыми людьми на свете и решительно заявил, что ни в коем случае отсюда не уедет, так как ему и здесь хорошо. После того я поговорил с Жанной и снова попросил ее разрешения покончить с этим ужасным человеком. Она категорически запретила это и заставила меня поклясться, что я не выполню своего намерения. После меня она сама встретилась с ним. Я находился снаружи, у стены хижины Торпа, но все слышал. Не в силах более сдерживаться, я вошел в хижину и заявил, что убью его, если он не уберется отсюда. В ответ он расхохотался и ударил меня так сильно, что я упал на пол. Поднявшись на ноги, я увидел, что он выбежал из хижины и направился к складам. Я последовал за ним. Я позабыл о данной клятве. Мной овладела такая ярость, что я совершенно потерял власть над собой. Вы знаете, что произошло дальше. Я надеюсь, что вы обо всем расскажете Жанне и постараетесь разъяснить, как случилось это несчастье.