Кестнер Эрих. Трое в снегу

   Затем Иоганн сбегал к себе в номер, перерыл чемоданы и шкафы и вернулся крадучись по служебной лестнице в чердачную каморку. Он притащил с собой мохнатое полотенце, пепельницу, одеяло из верблюжьей шерсти, вазу с еловой веткой, резиновую грелку и три яблока. Расставив и разложив дары, он еще раз пристально оглядел все, сделал пометки в блокноте и возвратился в свой аристократический номер. По дороге ему никто не встретился.
   Хагедорн обошел все: игорный салон, бар, библиотеку, даже кегельбан. Не знал, что и делать. Отель словно вымер. Все были еще в горах. Он направился в холл и спросил швейцара, не знает ли тот, куда делся господин Шульце.
   -- Он на катке, господин кандидат, -- ответил дядюшка Польтер. -- Там, сзади.
   Молодой человек вышел из отеля. Солнце садилось. Еще светились только самые высокие макушки. Каток был устроен на теннисных кортах. Но на коньках никто не катался. Лед покрывал толстый слой снега. В дальнем конце два человека сгребали снег. Хагедорн слышал, как они разговаривают и смеются. Он пошел вдоль высокой проволочной сетки вокруг площадки. Подойдя к рабочим поближе, он крикнул:
   -- Извините, вы не видели высокого господина, который хотел кататься на коньках?
   Один из рабочих крикнул в ответ:
   -- Видели, мой дорогой! Высокий пожилой господин сгребает снег!
   -- Шульце? -- спросил Хагедорн. -- Это вы? У вас что -- отказали тормоза?
   -- Ни в коем случае! -- весело ответил Шульце. -- Я занимаюсь производственной гимнастикой! -- На голове у него была красная вязаная шапка, черные наушники, на руках черные перчатки и две пары напульсников. --Швейцар нарядил меня на аварийные работы.
   Хагедорн ступил на очищенный лед и осторожными шажками подошел к рабочим. Шульце пожал ему руку.
   -- Это же немыслимо, -- растерянно сказал молодой человек. -- Какая наглость! В отеле много служащих!
   Зепп, садовник и сторож лыжного склада, поплевал на ладони и, продолжая работать лопатой, сказал:
   -- Конечно, есть. Это какую-то каверзу подстроили.
   -- Я не вижу каверзы, -- сказал Шульце. -- Швейцар заботится о моем здоровье.
   -- Немедленно уйдемте отсюда! -- сказал Хагедорн. -- Этому типу я начищу морду так, что он...
   -- Дорогой мой, -- прервал его Шульце. -- Вторично прошу вас не вмешиваться в это дело.
   -- Еще лопата есть? -- спросил молодой человек.
   -- Есть, конечно, -- ответил Зепп. -- Да ведь полкатка уже очищено. С остальным я и один справлюсь. Ступайте полдничать, господин Шульце!
   -- Я очень мешал вам? -- робко спросил пожилой человек.
   Зепп рассмеялся.
   -- Малость! Учились вы, небось, не снег убирать.
   Шульце тоже засмеялся. Он по-товарищески простился с местным жителем, вложил ему в руку три монеты, прислонил свой рабочий инструмент к ограде и пошел с Ха-гедорном через парк в сторону отеля.
   -- Завтра хочу прокатиться на коньках, -- сказал Шуль-це. -- Но, может, я уже разучился? Жаль, что здесь нет теплой раздевалки. Это всегда самое приятное место на катке.
   -- Я зол, -- признался Хагедорн. -- Если вы сейчас не устроите им скандал, то -- самое позднее послезавтра -- вас заставят драить лестницы. Пожалуйтесь хотя бы директору!
   -- Так в этом же участвует и директор. Меня хотят отсюда выжить. Очень увлекательно. -- Шульце взял молодого человека под руку. -- Не ворчите! Это моя причуда. Когда-нибудь потом вы меня поймете!
   -- Вряд ли, -- ответил Хагедорн.
   -- Вы слишком добродушны. Поэтому ничего не добились в жизни.
   Хагедорн натянуто улыбнулся.
   -- Именно так, -- продолжал Шульце. -- Не каждый может быть престолонаследником Албании. -- Он засмеялся. -- Лучше расскажите-ка о ваших любовных похождениях! Что нужно было смуглой красотке, которая пришла на террасу охранять ваш сон?
   -- Это некая госпожа фон Маллебре. А я должен непременно ее спасти. Ибо она тип женщины, запросы которой внушаются ей тем мужчиной, в кого она в данное время влюблена. В последний раз она подхватила такое качество,
   как несерьезность, и жаждет избавиться наконец от оной. Для лечения ей срочно требуется образованный, с высоким духовным уровнем человек. Оказалось, что это -- я.
   -- Несчастный, -- сказал Шульце. -- Если бы эта особа не была такой хорошенькой! Ну, а блондинка из Бремена тоже хочет, чтобы ее спасли?
   -- Нет. Госпожа Каспариус за более простой способ. Она утверждает, что мы оба молоды, ничем не заняты и было бы грешно, если бы друг другу в чем-то отказали. Она собиралась уже вчера вечером посмотреть сиамских котят.
   -- Осторожно, осторожно! -- сказал Шульце. -- Какая вам больше нравится?
   -- Для флиртов я слишком неуклюж. Таким и останусь. Переживания, которые потом вызывают досаду, меня больше не интересуют. С другой стороны, если женщина что-то вобьет себе в голову, она чаще всего это осуществляет. Скажите, Шульце, вы не могли бы немножко за мной присмотреть?
   -- Как родная мать, -- патетически заявил тот. -- Злые женщины не посмеют причинить вам страдания.
   -- Покорнейше благодарю.
   -- В качестве вознаграждения сейчас же угостите меня в вашей гостиной коньяком. Снегоочистка вызывает жажду. Кроме того, я должен поздороваться с кисками. Как они поживают?
   -- Они уже спрашивали о вас, -- сказал молодой человек.
   В это время так называемый владелец пароходной линии Кессельгут сидел у себя в номере и сочинял отчаянное письмо. Он писал:
   Дорогая фройляйн Хильдегард!
   Я опять слишком рано обрадовался. Я уже подумал, что все пока складывается хорошо. Но когда мы с Хагедор-ном после обеда пошли искать господина тайного советника, то не нашли его. Разумеется, Хагедорн не имеет ни малейшего представления, кто такой Шульце на самом деле.
   Сначала мы заглянули в комнату господина тайного советника. А это самое ужасное, что можно вообразить. Комната находится на шестом этаже под самой крышей, стены косые, и вообще это не комната, а чулан с кроватью. Печки нет. Окошко прямо над головой. Снег тает, просачивается внутрь и висит сосульками. Шкафа нет. Белье лежит на столе и в корзине, которую вы знаете.
   Если бы вы увидели эту жалкую, студеную каморку, то упали бы в обморок. А Кункель и подавно.
   Само собой разумеется, я сразу же там прибрал. И сигары с яблоками на стол положил. Рядом поставил вазу с еловыми ветками. Для украшения. Завтра куплю в городке электрическую печь. Надеюсь, там они есть. И тайком ее поставлю. Розетка есть. Сегодня меня никто не заметил. Это удача. Тайный советник не хочет, чтобы я приходил наверх. Ведь я должен вести себя как богатый человек. И еще потому, чтобы я не увидел, как он живет. Он-то сказал мне, что комната у него прелестная и в ней хороший свежий воздух. Да, воздуху там хватает. Только бы он не заболел!
   Он даже не сказал мне номер комнаты! У комнаты вообще нет номера. Он не хотел называть номер, чтобы я не нашел каморку. Но даже если бы и хотел, то не смог бы его назвать. А он не хотел.
   Не знаю, что и делать. Если я попрошу его переселиться или совсем выехать, он опять начнет меня ругать. Или мне вернуться в Берлин, а что тогда будет? Вы же его знаете. Хотя и не так давно, как я. Ни один слуга не стал бы жить в этой каморке, наверняка пожаловался бы в суд по трудовым конфликтам.
   О себе рассказывать особенно нечего. Сегодня утром у меня был первый лыжный урок. Лыжи очень дорогие. Как раз то, что мне надо. Ведь велено швыряться деньгами. Лыжного учителя зовут Тони Гразвандер. Тони -- это Антон. Мы пришли на ровное место, где учат кататься. Он мне показал, что и как надо делать. Отрывать пятку, толкаться палками и другое. К сожалению, место это находилось на горе, наверху. И вдруг я поехал вниз, хотя вовсе не хотел. Наверно, это выглядело очень смешно. Но я перепугался, потому что ехал очень быстро. Думаю, что не упал только со страху. К счастью, там не было деревьев. Мчался с горы очень долго. Потом налетел на какой-то большой корень. Меня подбросило, и я нырнул головой в снег. На метр в глубину, не меньше.
   Вскоре меня вытащили два человека. Не то бы я задохся. Двое были господин тайный советник и господин кандидат Хагедорн. Это перст судьбы. Вы не находите? Завтра у меня второе занятие на лыжах. Думаю, ничего не поможет. Дорогая фройляйн Хильда, сейчас надену смокинг и пойду на ужин. Пока с сердечным приветом. Конверт не заклеиваю. Может, опять что-нибудь случилось. Надо надеяться, что нет. Итак, до скорого.
   Ужин проходил спокойно. Хагедорну дали говядину с лапшой. Господа за соседними столиками, поглощавшие изысканные закуски и тушеных куропаток, поглядывали на супницу Хагедорна так, словно отварная говядина с лапшой --исключительный деликатес. Шульце тоже наполнили тарелку, так как он сказал, что всегда любил это блюдо. Потом, сославшись на усталость, он отправился спать.
   Когда Шульце вошел в свою каморку, то был немало удивлен наведенным порядком. Понюхал сигары и яблоки, погладил еловые ветки. Резиновую грелку презрительно отодвинул в сторону. Но верблюжье одеяло постелил на кровать. Он был тронут тайной заботой Иоганна, однако решил, что завтра выбранит господина Кессельгута. Потом он переоделся ко сну, взял со стола яблоки, залез в постель, выключил свет и с восторгом откусил от яблока. Было почти как в детстве.
   Хагедорн с Кессельгутом сидели в холле и, покуривая сигары, наблюдали за элегантной суетой. Карл Отважный подошел к их столику и осведомился, приятно ли господа провели день. Затем он обошел еще несколько столиков с тем же вопросом и удалился в бар на танцы. Охотнее всего танцевала с ним фройляйн Марек.
   Хагедорн рассказал о том, что произошло днем на катке. Кессельгут вышел из себя. Продолжать разговор он больше не мог, извинился и ушел в свой номер.
   Несколько позднее Хагедорна втянул в беседу силез-ский фабрикант Шпальтехольц. Он хотел выяснить, склонен ли молодой миллионер принять долевое участие -- несколько сотен тысяч марок -- в возобновлении производства на прядильной фабрике, остановленной несколько лет назад. Хагедорн неуклонно подчеркивал, что у него нет денег, ни единого пфеннига. Но господин Шпальтехольц счел это отговоркой и принялся в радужных красках расписывать возможные выгоды этого предприятия. В заключение он пригласил господина "миллионера" в бар. Хагедорн терпеливо последовал за ним. Дабы избежать совершенно бесполезных разговоров, он танцевал попеременно с госпожами Маллебре и Каспариус. Господин Шпальтехолыд из Гляйви-ца сидел за столиком большей частью один и подкупающе улыбался.
   Постепенно Хагедорн заметил, что есть смысл танцевать то с одной дамой, то с другой. Это возбуждало ревность. На первый план выступала соперница. А мужчина, из-за которого все завертелось, стал второстепенным предметом. Без долгих церемоний он раскланялся, нанес краткий визит снеговику Казимиру, приделал ему усы из двух птичьих перьев, найденных в лесу, и пошел в свои апартаменты. Он тоже устал.
   Тем временем Иоганн заканчивал письмо фройляйн Тоблер. Конец выглядел следующим образом:
   Опять кое-что стряслось. Нечто ужасное, милая фройляйн! Пополудни здешний швейцар, отвратительный малый, послал господина тайного советника на каток. Сгребать снег лопатой на пару с неким Зеппом. Ну разве это не чудовищно, что такого образованного человека, как Ваш отец, наряжают работать в отеле подметальщиком? Правда, господин тайный советник очень смеялся и запретил господину Хагедорну кому-либо жаловаться на это. Но ведь господин кандидат мог бы очень многое сделать, поскольку его здесь принимают за миллионера. Я окончательно запутался, дорогая фройляйн Хильда! Мне не вмешиваться, да? Ваш отец все равно делает что хочет. Срочно напишите мне, пожалуйста, как быть! Если Вы сочтете правильным, я крепко поссорюсь с господином тайным советником и потребую, чтобы он взял другой номер, или уехал, или назвал свое имя.
   Господин кандидат сам сказал: если так пойдет дальше, то Шульце скоро будет драить лестницу и чистить картошку. Вы представляете? Господин тайный советник драит лестницу в отеле! Да он же понятия не имеет, как это делается! С нетерпением жду вестей от Вас.
   С сердечным приветом остаюсь Ваш
   Иоганн Кессельгут
   Глава одиннадцатая
   ОДИНОКИЙ КОНЬКОБЕЖЕЦ
   На следующее утро все трое завтракали вместе. День выдался еще более пригожий, чем вчера. Ночью снег не шел. Воздух был ясный, морозный. Солнце рисовало на снегу темно-синие тени. Старший кельнер объявил, что, как сообщили минуту назад с Волькенштайна, там идеальная видимость. Туристы в столовой закопошились, как племя кочевников перед великим переселением народов.
   -- Какие планы на сегодня? -- спросил Шульце.
   С нарочитой обстоятельностью он извлек сигару, раскурил ее и зорко поглядел поверх горящей спички на благородного дарителя.
   Иоганн покраснел. Он полез в карман и выложил на стол три билета.
   -- Если вы не возражаете, -- сказал он, -- поедем канатной дорогой на Волькенштайн. Я позволил себе купить билеты на сидячие места. Наплыв желающих очень большой. Через тридцать минут наша очередь. Один я бы не поехал. Вы хотите съездить? Но в полдень мне надо вернуться -- второе занятие на лыжах.
   Полчаса спустя они и еще двенадцать человек висели в ромбическом ящике над лесистыми холмами, расположенными перед Волькенштайном, и под весьма крутым углом поднимались к небу.
   Как только они проезжали возле очередной гигантской опоры, вагончик раскачивался и у некоторых элегантных спортсменов загорелые лица бледнели. От взгляда вниз становилось жутко. Пропасти казались все глубже, а горизонт отодвигался все дальше. Уже пересекли границу лесов. Горные ручьи низвергались по отвесным скалам куда-то в неизвестность.
   На снегу виднелись следы диких животных.
   После седьмой опоры все пропасти были наконец преодолены. Земля опять приблизилась, и ландшафт на более высоком уровне снова обрел умеренные формы. А залитые солнцем сверкающие белые склоны кишели лыжниками.
   -- Похоже на белый муслин в черный горошек, -- сказала какая-то женщина. Кругом засмеялись. Но подметила она верно.
   Вскоре их основательно тряхнуло в последний раз, они достигли конечной станции -- одна тысяча двести метров над Брукбойреном. Пассажиры, оглушенные поездкой и разреженным воздухом, вышли из вагончика, взвалили на плечи лыжи и полезли наверх, к горному отелю "Волькенштайн", чтобы оттуда приступить к спуску по одной из хваленых сорока пяти трасс.
   Куда ни глянь, тянулись лыжные караваны. На самых дальних крутых склонах крохотные стайки лыжников мчались в долину. Перед верандами отеля толпились туристы и натирали мазью лыжи; ночью здесь выпал снег.
   Только на больших открытых террасах царил покой. Здесь длинными рядами стояли шезлонги. И на этих шезлонгах жарились смазанные маслом лица и предплечья.
   -- Пятнадцать градусов ниже нуля, -- сообщило какое-то лицо, -- и несмотря на это, можно получить солнечный удар.
   -- Так делайте то, без чего не обойтись, -- посоветовало другое лицо, красное как рак.
   Шульце придержал своих спутников.
   -- Господа, -- сказал он, -- сейчас мы купим пузырек орехового масла, намажем все, что выглядывает из костюма, и завалимся на спину.
   Хагедорн побежал в отель за маслом, а Кессельгут и Шульце захватили три шезлонга. Затем они промаслили все, что могло поджариться, и улеглись.
   -- Как в гриле, -- заметил Шульце.
   Если чуть приоткрыть глаза, видны необозримые горные цепи; их зубчатые гребни рядами наслаиваются друг на друга, а там, где они смыкаются с небосводом, сверкает сквозь опущенные ресницы ледовый фейерверк из глетчеров и солнца.
   Вытерпев час зажаривания, они поднялись. Похвалили взаимно загар, выпили оранжаду и прогулялись.
   Кессельгут попросил одного престарелого обладателя подзорной трубы показать ему самые известные вершины и не успокоился, пока не увидел горных коз. Впрочем, он мог и ошибиться.
   Неутомимая канатная дорога выгружала все новые и новые партии лыжников. Узкие проходы с высокими снежными бортами по бокам были оживленнее, чем улицы больших городов. После того как одной шикарной молодой даме, несшей лыжи на плече, удалось неосторожным движением сорвать с головы Шульце вязаную шапку, троица отказалась от прогулки на лоне природы. Дорожное движение становилось опасным для жизни.
   Подойдя к вагончику канатной дороги, они столкнулись с госпожой Каспариус. Она только что прибыла.
   Толстяк Ленц, пыхтя, тащил две пары лыж -- ее и свои.
   Бременская блондинка шагнула к Хагедорну, чтобы он оценил ее эффектный свитер.
   -- Вы ведь придете сегодня вечером на бал? -- сказала она и, махнув ему рукой, подчеркнуто молодцевато затопала в гору.
   После обеда за Кессельгутом зашел Тони Гразвандер.
   -- Прошу вас, -- торжественно обратился он. -- Заниматься надо регулярно. Пошли!
   Иоганн кивнул, выпил глоток кофе и затянулся сигарой.
   -- Днем не следует курить, -- сказал Тони. -- Это неспортивно, прошу вас.
   Кессельгут, послушно отложив сигару, поднялся.
   -- Рlеаsе, Sir, -- сказал Тони и быстро пошел к выходу. Кессельгут с грустью попрощался и рысцой двинулся
   за лыжным инструктором.
   -- Словно его повели на бойню, -- заметил Хагедорн. -- Но лыжный костюм чудесный!
   -- Еще бы, -- гордо сказал Шульце, -- пошил мой личный портной.
   Хагедорн расхохотался, найдя реплику Шульце великолепной.
   Тайный советник обрадовался, что его опрометчивое замечание было воспринято как шутка, и тоже засмеялся, хотя чуть скованно. Засиживаться он не стал.
   -- Всего хорошего! -- пожелал Шульце. -- Папа идет кататься на коньках.
   -- Можно я пойду с вами?
   -- Лучше не надо! -- возразил Шульце. -- Если вопреки ожиданию выяснится, что я вообще могу еще кататься, то завтра, перед званой публикой, исполню несколько танцев на льду. Вас это вполне утешит.
   Молодой человек, пожелав ни пуха ни пера, удалился к себе в номер, чтобы написать матери подробное письмо.
   Шульце принес с шестого этажа свои коньки и отправился на каток. Ему повезло, он был там единственным. С трудом прикрепил ржавые коньки к тяжелым ботинкам из воловьей кожи. Затем встал на сверкающий лед и рискнул сделать первые шаги.
   Получилось.
   Он заложил руки за спину и не очень решительно пробежал первый круг. Остановился, радостно вздохнул и похвалил себя: черт возьми, есть еще порох! Приободрившись, он начал выписывать "скобки". Правая скобка получалась лучше, чем левая. Но так было, когда он еще ходил в школу. И тут уже ничего не изменишь.
   Он стал вспоминать, что он тогда умел делать. Оттолкнувшись левой ногой, выписал "тройку". Сначала спиной вперед наружу, затем крохотная петля и поворот спиной назад внутрь.
   -- Гром и молния, -- сказал он, проникшись глубоким уважением к самому себе. -- Что выучено, то выучено.
   Далее он рискнул выписать восьмерку, составленную из наружной и внутренней троек. Тоже получилось! Обе цифры были четко выгравированы на ледяной поверхности.
   -- А теперь пируэт, -- сказал он вслух, сделал мах левой ногой и обеими руками, крутанулся раз десять, как волчок, вокруг собственной оси, задорно рассмеялся, но тут какая-то невидимая сила дала ему подножку. Пытаясь сохранить равновесие, он замахал руками, но тщетно. Шульце рухнул навзничь, в затылке зазвенело, лед хрустнул, ребра заныли. Он лежал, с изумлением разглядывая небо.
   Несколько минут он не шевелился. Потом снял коньки. Его знобило. Он встал на ноги и, прихрамывая, двинулся по льду к выходу. У калитки оглянулся назад, грустно улыбнулся и сказал:
   -- Кому слишком везет, тот голову теряет.
   К концу дня все трое сидели в читальном зале, штудировали газеты и обсуждали важные события последнего времени. Их занятия прервал профессор Гелтаи, учитель танцев в отеле. Он подошел к столу и пригласил господина Шульце следовать за ним. Шульце последовал.
   Через четверть часа Кессельгут спросил:
   -- А куда это пропал Шульце?
   -- Может, берет уроки современных танцев?
   -- Мало вероятно, -- сказал Кессельгут, приняв всерьез замечание Хагедорна.
   Еще через пятнадцать минут они отправились на поиски Шульце. Обнаружили его без особых трудностей в одном из залов.
   Стоя на высокой стремянке, он забил в стену гвоздь и привязал к нему конец бельевой веревки. Затем он спустился вниз и усердно потащил стремянку к соседней стене.
   -- У вас горячка? -- озабоченно спросил Хагедорн. Шульце поднялся по стремянке, вынул изо рта гвоздь, а из кармана пиджака молоток.
   -- Я здоров, -- ответил он.
   -- Ваше поведение свидетельствует об обратном.
   -- Я занимаюсь декорациями, -- объяснил Шульце и нечаянно стукнул молотком себя по большому пальцу. Затем он привязал второй конец веревки. Теперь она висела поперек зала. -- Это мое любимейшее занятие, -- добавил он и снова спустился вниз. -- Я помогаю профессору танцевального искусства.
   Тут подошел Гелтаи с двумя горничными, которые несли бельевую корзину. Горничные подавали Шульце старое рваное белье и одежду, а он декоративно развешивал его на веревке. Профессор, обозрев висящие рубашки, штаны, чулки и лифчики, прищурил один глаз, покрутил черный ус и воскликнул:
   -- Шикарно, милейший, шикарно!
   Шульце двигал стремянку по залу, влезал, слезал и неутомимо развешивал для бал а-маскарада тряпки. Горничные хихикали над допотопным рваньем. Попался даже огромный корсет из китового уса. Профессор потирал руки.
   -- Вы художник, милейший. Когда вы этому научились?
   -- Только что, милейший, -- ответил Шульце. Бесцеремонный ответ озадачил профессора. Перестав крутить свой ус, он распорядился:
   -- На другой стороне зала тоже! Я пошел за воздушными шариками и серпантином.
   Шульце балагурил с горничными и вообще вел себя так, словно Хагедорн и Кессельгут давно ушли. Иоганн, не в силах более выносить это зрелище, подошел к стремянке и сказал:
   -- Пустите меня наверх!
   -- Для двоих нет места, -- возразил Шульце.
   -- Я полезу один, -- настаивал Кессельгут.
   -- Ишь чего захотели, -- ответил Шульце высокомерно. -- Играйте лучше в бридж! Знатным господам здесь делать нечего!
   Кессельгут обратился к Хагедорну.
   -- Что посоветуете, господин кандидат?
   -- Я ведь это предвидел, -- сказал молодой человек. -- Не сомневайтесь, завтра его пошлют чистить картошку!
   Огорченные, они как по команде вернулись в читальный зал.
   Глава двенадцатая
   БАЛ В ОТРЕПЬЯХ
   После ужина, который подали сегодня на час раньше, все поспешили в свои номера и переоделись. К десяти вечера холл, бар, залы и коридоры заполнили апаши, цыганки, нищие, шарманщики, индианки, громилы, камеристки, браконьеры, негры, школьницы, принцессы, полицейские, людоеды, испанки, бродяги, длинноногие пажи и трапперы.
   Появились, впрочем, и посторонние: носильщики, гадалки и бандиты -- из других отелей. Они отличались от здешних тем, что должны были платить за вход. Что они охотно и делали. Бал-маскарад в гранд-отеле продолжался до рассвета.
   Дирекция наняла две деревенские капеллы. Во всех залах звучала танцевальная музыка. Пришло много местных жителей в чудесных старых национальных костюмах. Крестьяне должны были в полночь показать баварские народные танцы и песни, известные на весь мир.
   Мелодии и напевы смешались в дикий оглушительный шум, так как в каждом зале играли разное. Все бросали друг в друга конфетти и серпантин. Деревенские парни гоняли по залам несколько коз и подсвинка. Поросенок и развеселившиеся дамы соревновались в визге.
   В холле устроили вещевую лотерею. Все лишнее и все, без чего можно было обойтись, сложили в виде пирамиды.
   (Лотерейные билеты и выигрыши учитель танцев уже много лет получал от одной мюнхенской фирмы. Чистый доход согласно обычаю доставался ему.)
   Во время ужина Кессельгут сообщил, что он заказал в Большом зале столик на троих. Шульце с Хагедорном сидели за этим столиком, окруженные ряженой публикой, и ждали владельца пароходной линии, Хагедорн был без пиджака. Шею он повязал большим красным носовым платком, а на голову нахлобучил набекрень кепку. Он явно изображал парижского апаша. Шульце преобразился еще меньше. Он облачился (правда, на этот раз в помещении) в свой повседневный спортивный наряд: фиолетовый костюм, запонки-листочки на манжетах, обмотки, наушники из черного бархата и огненно-красная вязаная шапка. Постепенно ему стало жарко.
   -- А коньки? -- поинтересовался Хагедорн.
   -- Перестаньте! --тихо сказал Шульце. -- Не напоминайте мне про мой затылок! Я совершенно забыл, что лед очень твердый. Как конькобежец я больше не выступаю.
   -- А вы с такой радостью пошли кататься, -- посочувствовал Хагедорн.
   -- Ничего страшного, -- сказал Шульце. -- Временно ошибся в своем возрасте. -- Он улыбнулся. -- Как вам нравятся мои декорации, юный друг? --Он удовлетворенно оглядел себя.
   Хагедорн восхитился.
   -- Правильно, -- сказал Шульце. -- А где же наш любезный Кессельгут?
   В эту минуту кто-то, стоявший позади них, наполнил три бокала вином.
   -- Мы не заказывали вина, -- испуганно сказал Хагедорн. -- Я бы хотел светлого пива.
   -- Я тоже, -- присоединился Шульце.
   Кельнер засмеялся. А когда они обернулись, то увидели не кельнера, а господина Иоганна Кессельгута. На нем была тоблеровская ливрея, его привычная, любимая, и он смотрел Шульце в глаза, прося извинения.
   -- Грандиозно! -- воскликнул Хагедорн. -- Не хочу вас обидеть, господин Кессельгут, но вы выглядите как прирожденный господский слуга!
   -- Ничуть не обижаете, господин кандидат, -- сказал Кессельгут. -- Если б я не был Александром, то хотел бы стать Диогеном.
   Трое друзей развлекались на широкую ногу. Каждый по-своему. Кессельгут, например, хотя и был владельцем пароходной линии, стоял, блаженно улыбаясь, за стулом Шульце и обращался к бедняге-бедняку (которого заставили подметать каток) по поводу и без повода "сударь". А Шульце то и дело называл судовладельца по имени: -- Иоганн, дайте огня!.. Иоганн, вы пьете слишком много!.. Иоганн, закажите три бутерброда с ветчиной!