Страница:
— А почему ты так уверен, что они скажут Келсону? — спросил Тирцель. — Он для них сейчас — не самый любимый Дерини, насколько тебе известно. Конечно, если бы он был в Совете… Но он не является его членом. Глупец.
— Я до сих пор не могу поверить, что он отказался от места в Совете, — признался Конал. — Я ни за что бы этого не сделал, хотя, конечно, маловероятно, что мне его когда-нибудь предложат.
Убирая мешочек с кубиками в ягдташ, Тирцель в задумчивости посмотрел на своего лучшего ученика.
— Это может оказаться не настолько невероятным, как ты думаешь, — тихо заметил он. — Если ты будешь и дальше делать такие успехи, нельзя предсказать, как далеко ты можешь зайти.
— И это станет лишним пером в твоей шляпе, — ответил Конал, не моргнув глазом от услышанного, что удивило Тирцеля. — Только не надо говорить мне, что у тебя нет амбиций, Тирцель Кларонский.
Тирцель пожал плечами.
— Конечно, есть. Но они включали не только тебя, но и твоего нежелающего сотрудничать кузена Келсона. И мало того, что он отказался от места в Совете, он еще рекомендовал вместо себя Моргана или Дункана. Или Дугала…
— Дугала! — хмыкнул Конал. — Что этот незаконнорожденный выскочка может знать?
Тирцель криво усмехнулся сидящему с недовольным видом принцу.
— Предполагаю, ты знаешь: святые отцы, возможно, именно в эти минуты, рассматривают вопрос о признании Дугала законным.
— Но он все равно остается мерзавцем. И незаконнорожденным.
— Возможно — потому что его родители не были обручены в соответствии с обычным церковным ритуалом. Но некая форма брака тем не менее была соблюдена. И оба его родителя были в тот момент свободны. Этого для короля достаточно. А по его просьбе епископы почти точно примут необходимое решение, к которому приходят лишь в исключительных случаях.
— Будет лист пергамента, — пробормотал Конал. — Он ничего не меняет.
— Эй, можно подумать, ты ревнуешь, — спокойно заметил Тирцель.
— Ревную? Дугала?
— Ну, он ведь относится к роду истинных Дерини, в конце концов, и названный брат короля, — заметил Тирцель. — Это дает ему некоторые привилегии, что не дает двоюродное родство и некоторые узурпированные силы Халдейнов, не так ли? Не беспокойся, я не стану раскрывать твой секрет.
— Я предпочел бы это не обсуждать, — сказал Конал, виновато отворачиваясь.
— Предполагаю, нет, — Тирцель встал. — Ну, мне пора. Ты в самом деле не хочешь, чтобы я снял твою головную боли?
— Уверен. Она уже почти прошла, — Конал сглотнул, чувствуя себя неловко от того, что открыто показал свои эмоции, — Тирцель, я…
Дерини уже снимал со стула плащ.
— Да? — обернулся он на Конала.
— Я… Пожалуйста, не обращай внимания на то, что я так отозвался о Дугале. Наверное, я на самом деле ревную, — Он опустил голову, — Наверное, я немного завидую и Келсону.
— Я знаю, — мягко сказал Тирцель. Пытаясь успокоить, он положил руку на плечо Конала и дождался, пока тот не поднял голову и не попытался улыбнуться. Улыбка получилась не очень веселой. Тирцель снял руку. — У тебя много таких качеств, Конал, за которые тебя можно рекомендовать в Совет. Не позволяй ревности глодать себя изнутри.
— Я постараюсь. А у нас.., у нас будет время на уроки до моего отъезда?
— Может, один разок, — ответил Тирцель, — хотя наверное только после того, как ты станешь рыцарем. Ты будешь очень занят до этого. И лучше, если я приеду к тебе. За тобой будут наблюдать — но не потому, что кто-то что-то заподозрил, — добавил он, заметив беспокойство в глазах Конала. — Просто потому, что акколада означает совершеннолетие для принца, и люди будут интересоваться тем, что ты делаешь и как выполняешь обязанности рыцаря.
— Наверное, это имеет смысл, — согласился Конал. — Тогда ты дашь мне знать обычным способом?
Тирцель кивнул.
— Давай ориентировочно договоримся на вечер перед твоим отъездом. Практически все будут заняты, улаживая какие-то дела, поэтому маловероятно, что тебя кто-то хватится.
— Ты прав.
Конал встал, когда Тирцель взял шляпу.
— Удачи тебе, и чтобы все прошло успешно, — пожелал Тирцель, сжимая руку Конала. — Когда меня посвящали в рыцари, все происходило гораздо менее пышно, чем запланировано для тебя, но тем не менее я никогда не забуду церемонию. Ты сейчас поедешь назад в Ремут или останешься на какое-то время со своей девушкой?
Конал слегка улыбнулся, когда Тирцель освободил его руку и, надевая шляпу, двинулся к двери.
— У меня тут остались незаконченные дела, — сказал он, засунув большие пальцы за пояс. Тирцель остановился, держа ручку двери. — И на этот раз я приму необходимые меры предосторожности, чтобы меня не прервали.
Тирцель только улыбнулся перед тем, как нырнуть в дождь.
Какое облегчение: мой названный брат наконец официально признан законнорожденным! — воскликнул король Гвиннеда Келсон.
Он игриво обнял Дугала Макардри, когда они на пару проследовали за отцом Дугала и герцогом Алариком Морганом в покои Келсона в Ремутском замке. Шествие замыкал епископ Денис Арилан. Они все промокли до нитки, и с их одежды на пол стекала вода. Была суббота перед началом Великого Поста, первое марта 1125 года от Рождества Христова. Келсон Халдейн являлся королем Гвиннеда чуть более четырех лет. В ноябре прошлого года ему исполнилось восемнадцать.
— Конечно, я никогда не верил, что он незаконнорожденный, — продолжал Келсон шутливо, — да если бы это и было так, для меня это не играло бы никакой роли. Однако, я рад, что мне не придется нарушать закон, посвящая его в рыцари во вторник.
Громкие слова заставили Моргана усмехнуться, а Арилан неодобрительно фыркнул, когда все снимали плащи и собирались вокруг огня, поскольку понимали: король при необходимости сделал бы именно это, чтобы не лишать заслуженной чести своего любимого названного брата. Келсон уже нарушил необходимые возрастные ограничения для акколады — ведь Дугалу было только семнадцать. Но это нарушение являлось королевской прерогативой, и в данном случае оно не вызовет удивления: все знали о выдающихся успехах Дугала во время прошлогодней кампании. В рыцари посвящалось еще несколько человек, не достигших совершеннолетия, и по той же причине.
Но возраст — одно дело. Если имелось достаточно оснований, это препятствие отодвигалось в сторону. Да, даже если и не нашлось веского повода, посвятить в рыцари досрочно можно было просто по королевской прихоти. Вопрос рождения — совсем другое дело. Даже при покровительстве короля незаконное рождение обычно являлось серьезным, а то и непреодолимым препятствием для посвящения в рыцари.
К счастью сегодня епископ Дункан Маклайн доказал, к удовлетворению трибунала архиепископов, что задолго до посвящения в сан они с матерью Дугала обменялись клятвами и вступили в действительный, хотя и несколько необычный брак. Доказать это было нелегко. При обмене клятвами не присутствовали обычные свидетели, обряд не совершал никто из священников. Таинство было совершено перед лампадой с вечно горящим огнем в часовне отца Дункана в Кулди.
— Я не спорю, что брак законен, если наличествует свидетель, — объявил старый епископ Вольфрам де Бланет, вместе с Ариланом представлявший дело архиепископу Кардиелю на закрытом заседании. — Гражданское право в границах наших владений давно признало правомерность брака, заключенного в присутствии свидетелей, если в пределах досягаемости не нашлось ни одного священника — хотя Церковь всегда настаивала, чтобы в дальнейшем брак был утвержден клириком.
Дункан, в одиночестве стоявший перед длинным столом трибунала, покачал головой. Он знал, как переживает его сын вместе с другими, сидевшими рядом с ним. На заседании трибунала кроме Дугала, Моргана, короля и Нигеля было разрешено присутствовать только монаху-писарю, подчиненному Кардиеля, тщательно ведущему протокол в конце стола.
— Ваше Преосвященство знает, что это оказалось невозможно, — сказал Дункан. — Я никогда больше ее не видел. Она умерла следующей зимой.
— Да, ты говорил. Однако обсуждаемое нами здесь и сейчас, не имеет никакого отношения к тому, что брак в дальнейшем не был утвержден священником.
Арилан, выступающий в роли защитника Дункана, откашлялся.
— В древнем своде законов. Вольфрам, упоминается прецедент, — указал он. — Сомневаюсь, что это сравнение часто использовалось, но часовня, где горит святая лампада, соответствует еврейскому Ковчегу Завета. Интересно отметить, что Ковчег Завета мог при необходимости заменять одного из десяти взрослых мужчин, требуемых для многих публичных ритуалов у евреев.
— Ты намекаешь, что Ковчег выполнял в некотором роде роль свидетеля? — спросил Вольфрам, нахмурившись.
Арилан кивнул.
— Несомненно. По меньшей мере равный по значимости любому из остальных девяти смертных, а по символике он являлся физическим представителем вечно живого Бога. Если, как мы верим, Бог реально присутствует в Святом Причастии, как тело и кровь Христа, то может ли Святыня в часовне, где Дункан и Мариз давали свои клятвы, быть менее ценной, чем живой свидетель?
Дункан боялся дышать, видя, как важность аргумента доходит до всех присутствующих. Он чувствовал, как все, сидевшие за столом, также осознают ее.
Утверждению Арилана было трудно возразить, потому что отрицать реальное присутствие Бога в Святом Причастии стало бы богохульством.
Вольфрам поджал губы и посмотрел на Кардиеля в поисках совета, но архиепископ только приподнял бровь, отдавая инициативу Вольфраму. Кардиель был далеко не нейтральным лицом в этом деле, являясь непосредственным начальником Дункана. Он не знал, как и все остальные, говорит ли Дункан правду — но искренне верил в это. К сожалению, ни веры, ни знания было недостаточно в церковном суде, в особенности, когда дело касалось Дерини.
А Дункан Маклайн, кроме того, что являлся епископом и отцом, был еще и Дерини — одним из этого магического племени, чьей силы боялась и чью силу прокляла Церковь. Церковь подвергала Дерини преследованиям почти два столетия. То, что Дункан — Дерини, не было широко известно за пределами высших кругов духовенства и даже там не признавалось официально — потому что, хотя Церковь давно запретила Дерини принимать сан, Дункан Маклайн являлся способным, благочестивым, преданным делу священнослужителем, независимо от того, был он Дерини или нет. Пока Дункан не подтвердил и не опровергнул, кто он есть.
В комнате присутствовали и другие представители племени Дерини, хотя открыто это было известно лишь об одном, за исключением короля. Народ всегда знал, кем являлся Аларик Морган. В детстве и юности он находился под защитой деда и отца Келсона Халдейна, и в конце концов его с неохотой приняли при дворе из-за его непоколебимой преданности дому Халдейнов и потому что у него хватало ума не кичиться своими способностями. Даже епископ Вольфрам признавал его и с осторожностью выказывал уважение светловолосому мужчине в черном, сидящему рядом с королем.
Однако Морган являлся кузеном Дункана, и этот факт несомненно мог возбудить подозрения Вольфрама насчет принадлежности Дункана к Дерини, а раз к ним относится Дункан, то может и Дугал. О чем Вольфрам не подозревал — так это о том, что епископ Денис Арилан также относится к Дерини — хотя все остальные присутствующие, за исключением ведущего протокол монаха-писаря, знали это. И хотя любой из Дерини мог подтвердить правду притязаний Дункана, используя свои магические способности, — это доказательство не могло быть представлено: официальная позиция Церкви относительно Дерини и их магических сил до сих пор оставалась резко отрицательной.
— Ты приводишь в качестве аргумента спорное положение, Арилан, — наконец сказал Вольфрам. — Естественно, клятва, данная перед Святыми Дарами, является в этом смысле засвидетельствованной. — Слегка повернув голову, он посмотрел через плечо на открытую дверь прилегающей часовни, — Там тоже есть негасимый Свет, и Он присутствует среди нас, сидящих в этой комнате.
— Я и не собираюсь оспаривать это, — ответил Арилан, разводя руки в примирительном жесте.
— Однако обычно, — добавил Вольфрам, — люди способны представить свидетелей, которые могут поклясться относительно того, что они засвидетельствовали.
— Ты намекаешь, что Бог не может этого сделать, если Он пожелает? — спросил Арилан.
— Ты знаешь, что я не это имел в виду!
— Конечно, — согласился Арилан — Однако я хочу обратить внимание на тот факт, что восемнадцать лет спустя даже свидетели-люди не всегда бывают доступны.
— Да, это правда, — Вольфрам нахмурился и вновь с раздражением обратил внимание на Дункана. — Предполагаю, ты не признался в этом предполагаемом браке перед тем, как принял сан? — спросил он. — Надеюсь, мне нет необходимости напоминать тебе, что брак является препятствием для посвящения в сан.
— Только в том случае, если он оставался женатым на момент принятия сана, — ответил Арилан до того, как Дункан успел открыть рот. — Но дама, к несчастью, умерла. Так что ты. Вольфрам, или задаешь бессмысленный вопрос, или вторгаешься в тайну между человеком и его духовником — которого, если не ошибаюсь, уже в любом случае нет с нами. Я прав, Дункан?
Вздохнув, Дункан один раз кивнул.
— Да. Он уже тогда был пожилым человеком. Он прожил всего несколько месяцев после того, как я был посвящен в духовный сан.
— Очень удобно, — пробормотал Вольфрам.
— Эй, Вольфрам, будь разумным, — мягко вставил Кардиель. — В конце-то концов, этому человеку было бы далеко за восемьдесят.
— Но все равно получилось очень удачно.
— Однако не для решения моего вопроса, — тихо сказал Дункан. — Потому что даже если бы он до сих пор оставался в живых, Ваше Преосвященство, и я позволил бы ему открыть то, что сообщил ему во время исповеди, он мог бы сказать о Мариз лишь немногое. Мой грех заключался в том, что я был не-. достаточно смел и не приложил больше усилий, чтобы найти ее в последующие месяцы, пока она еще была жива. Но мы с ней не совершили греха. Мы были женаты в глазах Бога.
— Это ты так говоришь.
И это на самом деле было главной проблемой, потому что кто может утверждать, что видит глазами Бога? Более же практичным вопросом был: обменялись ли они на самом деле клятвами, таким образом заключив действительный брак? Если так, то Дугал Макардри является законным сыном Дункана, имеет право на его имя и все остальные привилегии, причитающиеся в связи с рождением в высокопоставленной семье.
Или Дугал Макардри — только результат невинной, но незаконной связи между отчаявшимися молодыми любовниками, знавшими, что им придется завтра расстаться, а сегодняшние утверждения Дункана — попытка узаконить своего сына, о появлении которого от того союза он не мог и мечтать?
Такая попытка, конечно, была понятна. На самом деле почти все выигрывали, если Дункану удастся доказать законность своего сына. Прямой законный наследник позволит Дункану снять с себя мирские титулы, передав их сыну, целиком посвятив себя выполнению обязанностей на высоком духовном посту, занимаемом им. Это понравится Церкви. То, что Дугал будет управлять поместьями отца, обеспечит верность еще одного поколения, владеющего землями Кассан и Кирни, королевской семье — что понравится Келсону.
И, конечно, от этого выиграет сам Дугал. Благодаря выборной системе наследования он уже является графом Траншайским и главой клана Макардри, унаследовав это от человека, который, как он теперь знал, являлся его дедушкой по материнской линии, отцом Мариз. Это не изменится, независимо от исхода сегодняшнего заседания. Люди Транши обожают его. А если со временем он также унаследует и огромные поместья Дункана Маклайна, прилегающие к его землям в Транше, он станет одним из самых могущественных владельцев во всех одиннадцати королевствах.
Практически Дугал в конце концов все равно подучит свое родовое наследственное имущество, поскольку если Дункан умрет без законного наследника, последним из Маклайнов, его земли перейдут королю — а король может подарить их кому пожелает. Дункан также имел право передать свои земли и титулы королю еще при жизни — и король в свою очередь имел право передать их Дугалу, независимо от того, законнорожденный тот или нет.
Но большинство собравшихся в это утро думали совсем не о передаче земель. Проблема заключалась в приближающемся посвящении Дугала в рыцари.
И оно зависело от исхода этого слушания. Если останется сомнение, что Дункан Маклайн сделал свое заявление не будучи абсолютно честным, то это бросит тень на Дугала, и даже король не сможет, ничего исправить. Поэтому Вольфрама де Бланета и назначили для слушания дела, и он оспаривал его всеми возможными способами, чтобы никто в дальнейшем не мог сказать, что соответствующим образом настроенный суд принял решение в пользу Дункана.
— У нас есть только его слово, — наконец заявил Вольфрам, положив руки на столе перед собой. — Я не вижу никаких других доказательств.
Кардиель кивнул с несчастным видом, очевидно ощущая груз своих официальных обязанностей.
— Боюсь, что должен согласиться. В таком случае, похоже, мы зашли в тупик. Все возвращается к тому; можно ли считать сегодняшнюю клятву Дункана достаточной для решения — на самом ли деле они с Мариз Макардри дали клятвы перед Святыми Дарами. Как частное лицо и друг Дункана, я не сомневаюсь: он говорит правду. Но как архиепископ, я не могу принять ничем не подтвержденные слова просто потому, что их говорит один из моих епископов. Я не смог бы принять эти доказательства от простого человека, и совершенно точно не могу принять от одного из своих духовных сыновей.
— Согласен, — сказал Арилан, теребя гусиное перо, используемое для письма, и переводя взгляд с короля на Моргана. — Жаль, что мы не можем принять доказательство, подтвержденное силами Дерини. В любом случае показания герцога Аларика были бы предвзятыми, поскольку он является родственником Дункана, но вы, Дерини, знаете способы подтверждения того, что человек говорит правду, не так ли?
Конечно, этот вопрос был задан ради Вольфрама, поскольку сам относящийся к Дерини Арилан прекрасно знал, на что способны представители его племени. Сцена, которую он теперь пытался разыграть, тщательно репетировалась епископом, герцогом и королем прошлой ночью, чтобы дать надежное подтверждение клятвы Дункана, которое могла бы принять Церковь. Короли по линии Халдейнов тоже обладали силой — силой, подобной той, которой обладали Дерини, хотя сила Халдейнов была связана с божественными правом их рода управлять королевством.
Но многое зависело от признания Вольфрамом этого факта, его веры в него, и от того, правильно ли они оценили этого человека.
— Этой силой обладают не только Дерини, епископ Арилан, — сказал Келсон, сдерживая Моргана движением руки и поднимаясь, чтобы обратиться к суду. — Возможно, это и есть ответ на вставшую дилемму. Мы, Халдейны, можем определить, когда человек лжет. Это способность, которой обладают короли в нашем роду. Если я спрошу епископа Маклайна и смогу подтвердить вне всякого сомнения, что он говорит правду относительно своего брака с матерью Дугала, удовлетворит ли это трибунал?
Арилан приподнял бровь и посмотрел на Кардиеля, проявляя осторожность, чтобы не показаться слишком нетерпеливым, и украдкой издал вздох облегчения, когда его священноначальник немедленно не наложил вето на предложение. Кардиель, чисто по-человечески, определенно понял, что предлагает король, но он все равно оставался архиепископом, и ему следовало придерживаться установленных правил.
А Вольфрам еще с большей силой будет настаивать на соблюдении приличий. Вольфрам де Бланет не испытывал ненависти к Дерини — что было одной из главных причин, кроме исключительной честности, послужившей основанием для его назначения в состав этого трибунала — но как странствующий епископ, нечасто встречающийся с несколькими известными при дворе Дерини, он мало знал о них, а то, что знал, оставалось слухами. Просвещения последних четырех лет было недостаточно, чтобы сразу же отмести два столетия подозрений и ненависти.
Ведь некоторые из способностей Халдейнов попадали в смутную область, в которой Вольфрам был не полностью уверен.
— В чем дело. Вольфрам? — тихо спросил Кардиель, заметив выражение оцепенения на лице старшего. — Уверяю тебя, король в состоянии сделать то, что предлагает. Я видел, как он допрашивал пленников.
И достигнутые им результаты всегда подтверждались — теми, чьи таланты менее доказательны на этом суде.
— Ты имеешь в виду герцога Аларика? — спросил Вольфрам, с неудовольствием бросая быстрый взгляд на Моргана.
— Да.
Вольфрам вздохнул, очевидно для остальных пытаясь отогнать свои опасения и вернуться к поставленной задаче, для решения которой он был выбран.
Затем он громко выдохнул.
— Хорошо. Я не претендую на то, чтобы оспаривать способность Его величества делать то, что, по его заявлению, он может сделать.., или мнение архиепископа, что эти способности — богоугодные, — он замолчал, откашливаясь. — Однако, с юридической точки зрения, сомневаюсь, является ли благоразумным использовать помощь Его величества в этом деле. Лорд Дугал вообще-то является его названным братом.
— Вы намекаете, что я могу исказить истину из-за моей привязанности к нему? — спросил Келсон.
Вольфрам побледнел, но не отвел глаз.
— Я не намекаю ни на что подобное, сир. Но могут другие.
— Да, могут.
Вольфрам успел только резко вдохнуть воздух, когда король внезапно выхватил меч и опустился на одно колено перед трибуналом. Он держал меч за поперечину у рукоятки на расстоянии вытянутой руки — от себя и от участников заседания. Острие смотрело вниз.
— Я клянусь мечом своего отца, своей короной и своей надеждой на спасение моей бессмертной души, что я сказал и скажу только правду по вопросу, обсуждаемому этим судом. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.
Он поцеловал священный знак, выгравированный на рукоятке, затем воткнул меч в пол перед собой, так и держа его на расстоянии вытянутой руки.
Король глядел на Вольфрама и остальных.
— Я готов повторить свою клятву или любую другую, названную вами, в часовне, — добавил он, кивая на открытую дверь за их спинами. — И уверяю вас: я не подхожу с легкостью к таким клятвам.
— Никто с этим не спорит, сир, — сказал Вольфрам, выглядевший несколько смущенным. — Но — он вздохнул, явно чувствуя себя неуютно. — Сир, некоторые утверждают, что Дункан Маклайн — Дерини.
— Я не считаю, что этот вопрос обсуждается здесь, — мягко заметил Келсон, поднимаясь на ноги — Вопрос в том, действительно ли этот человек вступил в законный, настоящий брак с матерью своего сына.
— Но — если бы он был Дерини — разве он не смог бы помешать даже вам узнать правду, сир?
Вздохнув в отчаянии, Келсон повернулся к Моргану, сидевшему справа от него, и протянул ему меч рукояткой вперед.
— Морган, вспоминая клятвы верности, которые ты давал мне и моему отцу, а также приложив руку к этому священному мечу, пожалуйста, поясни епископу Вольфраму ограничения процедуры определения правдивости испытуемого, если Дункан Маклайн и является Дерини.
Морган спокойно встал и положил правую руку на рукоятку королевского меча. Келсон нечасто вспоминал имя своего отца, которое влекло особые ассоциации для Аларика Моргана.
— Для определения, говорит человек правду или лжет, не имеет никакого значения, является ли испытуемый Дерини или нет, — спокойно сказал Морган. — У его величества не будет трудностей с тем, чтобы отличить правду от лжи. Ограничение заключается в том, что нужно задавать правильные вопросы. Ни-, что в процедуре не заставляет человека говорить правду. Просто он выдает себя, если лжет.
Вольфрам сглотнул, чувствуя себя неуютно. Он был только частично убежден.
— Сир, это правда?
— Да.
— Вы узнали бы, если бы Морган соврал?
— Если бы захотел, да, — ответил Келсон. — Процедура требует намерения. — Он повернулся к Моргану. — Я не могу просто знать, и предполагаю, что Дерини тоже не могут. Но если я того захочу, я могу отличить правду от лжи. Морган, перед Богом и этими свидетелями, сказал ли ты правду?
— Да, сир.
Келсон убрал меч назад в ножны и снова обратил свое внимание на Вольфрама.
— Мне.., понятно.
Вольфрам повернулся, чтобы посовещаться с Кардиелем, Арилан в задумчивости кивал, соглашаясь с тем, что говорил архиепископ. Затем Вольфрам снова смело посмотрел на Келсона.
— Сир, я только сейчас удостоверился в том, что слышал несколько месяцев назад, но, насколько я понимаю.., таланты Халдейнов не ограничены простым подтверждением правды. Более.., действенные меры могут быть использованы, чтобы вытянуть из человека фактическую информацию. Такие меры были обычным делом во время кампании прошлым летом и использовались для получения более полных отчетов от разведчиков, находившихся у вас на службе, причем не только герцогом Алариком, но и вами.
— Я до сих пор не могу поверить, что он отказался от места в Совете, — признался Конал. — Я ни за что бы этого не сделал, хотя, конечно, маловероятно, что мне его когда-нибудь предложат.
Убирая мешочек с кубиками в ягдташ, Тирцель в задумчивости посмотрел на своего лучшего ученика.
— Это может оказаться не настолько невероятным, как ты думаешь, — тихо заметил он. — Если ты будешь и дальше делать такие успехи, нельзя предсказать, как далеко ты можешь зайти.
— И это станет лишним пером в твоей шляпе, — ответил Конал, не моргнув глазом от услышанного, что удивило Тирцеля. — Только не надо говорить мне, что у тебя нет амбиций, Тирцель Кларонский.
Тирцель пожал плечами.
— Конечно, есть. Но они включали не только тебя, но и твоего нежелающего сотрудничать кузена Келсона. И мало того, что он отказался от места в Совете, он еще рекомендовал вместо себя Моргана или Дункана. Или Дугала…
— Дугала! — хмыкнул Конал. — Что этот незаконнорожденный выскочка может знать?
Тирцель криво усмехнулся сидящему с недовольным видом принцу.
— Предполагаю, ты знаешь: святые отцы, возможно, именно в эти минуты, рассматривают вопрос о признании Дугала законным.
— Но он все равно остается мерзавцем. И незаконнорожденным.
— Возможно — потому что его родители не были обручены в соответствии с обычным церковным ритуалом. Но некая форма брака тем не менее была соблюдена. И оба его родителя были в тот момент свободны. Этого для короля достаточно. А по его просьбе епископы почти точно примут необходимое решение, к которому приходят лишь в исключительных случаях.
— Будет лист пергамента, — пробормотал Конал. — Он ничего не меняет.
— Эй, можно подумать, ты ревнуешь, — спокойно заметил Тирцель.
— Ревную? Дугала?
— Ну, он ведь относится к роду истинных Дерини, в конце концов, и названный брат короля, — заметил Тирцель. — Это дает ему некоторые привилегии, что не дает двоюродное родство и некоторые узурпированные силы Халдейнов, не так ли? Не беспокойся, я не стану раскрывать твой секрет.
— Я предпочел бы это не обсуждать, — сказал Конал, виновато отворачиваясь.
— Предполагаю, нет, — Тирцель встал. — Ну, мне пора. Ты в самом деле не хочешь, чтобы я снял твою головную боли?
— Уверен. Она уже почти прошла, — Конал сглотнул, чувствуя себя неловко от того, что открыто показал свои эмоции, — Тирцель, я…
Дерини уже снимал со стула плащ.
— Да? — обернулся он на Конала.
— Я… Пожалуйста, не обращай внимания на то, что я так отозвался о Дугале. Наверное, я на самом деле ревную, — Он опустил голову, — Наверное, я немного завидую и Келсону.
— Я знаю, — мягко сказал Тирцель. Пытаясь успокоить, он положил руку на плечо Конала и дождался, пока тот не поднял голову и не попытался улыбнуться. Улыбка получилась не очень веселой. Тирцель снял руку. — У тебя много таких качеств, Конал, за которые тебя можно рекомендовать в Совет. Не позволяй ревности глодать себя изнутри.
— Я постараюсь. А у нас.., у нас будет время на уроки до моего отъезда?
— Может, один разок, — ответил Тирцель, — хотя наверное только после того, как ты станешь рыцарем. Ты будешь очень занят до этого. И лучше, если я приеду к тебе. За тобой будут наблюдать — но не потому, что кто-то что-то заподозрил, — добавил он, заметив беспокойство в глазах Конала. — Просто потому, что акколада означает совершеннолетие для принца, и люди будут интересоваться тем, что ты делаешь и как выполняешь обязанности рыцаря.
— Наверное, это имеет смысл, — согласился Конал. — Тогда ты дашь мне знать обычным способом?
Тирцель кивнул.
— Давай ориентировочно договоримся на вечер перед твоим отъездом. Практически все будут заняты, улаживая какие-то дела, поэтому маловероятно, что тебя кто-то хватится.
— Ты прав.
Конал встал, когда Тирцель взял шляпу.
— Удачи тебе, и чтобы все прошло успешно, — пожелал Тирцель, сжимая руку Конала. — Когда меня посвящали в рыцари, все происходило гораздо менее пышно, чем запланировано для тебя, но тем не менее я никогда не забуду церемонию. Ты сейчас поедешь назад в Ремут или останешься на какое-то время со своей девушкой?
Конал слегка улыбнулся, когда Тирцель освободил его руку и, надевая шляпу, двинулся к двери.
— У меня тут остались незаконченные дела, — сказал он, засунув большие пальцы за пояс. Тирцель остановился, держа ручку двери. — И на этот раз я приму необходимые меры предосторожности, чтобы меня не прервали.
Тирцель только улыбнулся перед тем, как нырнуть в дождь.
Глава первая
И я сделаю его первенцем
Псалмы 89:27
Какое облегчение: мой названный брат наконец официально признан законнорожденным! — воскликнул король Гвиннеда Келсон.
Он игриво обнял Дугала Макардри, когда они на пару проследовали за отцом Дугала и герцогом Алариком Морганом в покои Келсона в Ремутском замке. Шествие замыкал епископ Денис Арилан. Они все промокли до нитки, и с их одежды на пол стекала вода. Была суббота перед началом Великого Поста, первое марта 1125 года от Рождества Христова. Келсон Халдейн являлся королем Гвиннеда чуть более четырех лет. В ноябре прошлого года ему исполнилось восемнадцать.
— Конечно, я никогда не верил, что он незаконнорожденный, — продолжал Келсон шутливо, — да если бы это и было так, для меня это не играло бы никакой роли. Однако, я рад, что мне не придется нарушать закон, посвящая его в рыцари во вторник.
Громкие слова заставили Моргана усмехнуться, а Арилан неодобрительно фыркнул, когда все снимали плащи и собирались вокруг огня, поскольку понимали: король при необходимости сделал бы именно это, чтобы не лишать заслуженной чести своего любимого названного брата. Келсон уже нарушил необходимые возрастные ограничения для акколады — ведь Дугалу было только семнадцать. Но это нарушение являлось королевской прерогативой, и в данном случае оно не вызовет удивления: все знали о выдающихся успехах Дугала во время прошлогодней кампании. В рыцари посвящалось еще несколько человек, не достигших совершеннолетия, и по той же причине.
Но возраст — одно дело. Если имелось достаточно оснований, это препятствие отодвигалось в сторону. Да, даже если и не нашлось веского повода, посвятить в рыцари досрочно можно было просто по королевской прихоти. Вопрос рождения — совсем другое дело. Даже при покровительстве короля незаконное рождение обычно являлось серьезным, а то и непреодолимым препятствием для посвящения в рыцари.
К счастью сегодня епископ Дункан Маклайн доказал, к удовлетворению трибунала архиепископов, что задолго до посвящения в сан они с матерью Дугала обменялись клятвами и вступили в действительный, хотя и несколько необычный брак. Доказать это было нелегко. При обмене клятвами не присутствовали обычные свидетели, обряд не совершал никто из священников. Таинство было совершено перед лампадой с вечно горящим огнем в часовне отца Дункана в Кулди.
— Я не спорю, что брак законен, если наличествует свидетель, — объявил старый епископ Вольфрам де Бланет, вместе с Ариланом представлявший дело архиепископу Кардиелю на закрытом заседании. — Гражданское право в границах наших владений давно признало правомерность брака, заключенного в присутствии свидетелей, если в пределах досягаемости не нашлось ни одного священника — хотя Церковь всегда настаивала, чтобы в дальнейшем брак был утвержден клириком.
Дункан, в одиночестве стоявший перед длинным столом трибунала, покачал головой. Он знал, как переживает его сын вместе с другими, сидевшими рядом с ним. На заседании трибунала кроме Дугала, Моргана, короля и Нигеля было разрешено присутствовать только монаху-писарю, подчиненному Кардиеля, тщательно ведущему протокол в конце стола.
— Ваше Преосвященство знает, что это оказалось невозможно, — сказал Дункан. — Я никогда больше ее не видел. Она умерла следующей зимой.
— Да, ты говорил. Однако обсуждаемое нами здесь и сейчас, не имеет никакого отношения к тому, что брак в дальнейшем не был утвержден священником.
Арилан, выступающий в роли защитника Дункана, откашлялся.
— В древнем своде законов. Вольфрам, упоминается прецедент, — указал он. — Сомневаюсь, что это сравнение часто использовалось, но часовня, где горит святая лампада, соответствует еврейскому Ковчегу Завета. Интересно отметить, что Ковчег Завета мог при необходимости заменять одного из десяти взрослых мужчин, требуемых для многих публичных ритуалов у евреев.
— Ты намекаешь, что Ковчег выполнял в некотором роде роль свидетеля? — спросил Вольфрам, нахмурившись.
Арилан кивнул.
— Несомненно. По меньшей мере равный по значимости любому из остальных девяти смертных, а по символике он являлся физическим представителем вечно живого Бога. Если, как мы верим, Бог реально присутствует в Святом Причастии, как тело и кровь Христа, то может ли Святыня в часовне, где Дункан и Мариз давали свои клятвы, быть менее ценной, чем живой свидетель?
Дункан боялся дышать, видя, как важность аргумента доходит до всех присутствующих. Он чувствовал, как все, сидевшие за столом, также осознают ее.
Утверждению Арилана было трудно возразить, потому что отрицать реальное присутствие Бога в Святом Причастии стало бы богохульством.
Вольфрам поджал губы и посмотрел на Кардиеля в поисках совета, но архиепископ только приподнял бровь, отдавая инициативу Вольфраму. Кардиель был далеко не нейтральным лицом в этом деле, являясь непосредственным начальником Дункана. Он не знал, как и все остальные, говорит ли Дункан правду — но искренне верил в это. К сожалению, ни веры, ни знания было недостаточно в церковном суде, в особенности, когда дело касалось Дерини.
А Дункан Маклайн, кроме того, что являлся епископом и отцом, был еще и Дерини — одним из этого магического племени, чьей силы боялась и чью силу прокляла Церковь. Церковь подвергала Дерини преследованиям почти два столетия. То, что Дункан — Дерини, не было широко известно за пределами высших кругов духовенства и даже там не признавалось официально — потому что, хотя Церковь давно запретила Дерини принимать сан, Дункан Маклайн являлся способным, благочестивым, преданным делу священнослужителем, независимо от того, был он Дерини или нет. Пока Дункан не подтвердил и не опровергнул, кто он есть.
В комнате присутствовали и другие представители племени Дерини, хотя открыто это было известно лишь об одном, за исключением короля. Народ всегда знал, кем являлся Аларик Морган. В детстве и юности он находился под защитой деда и отца Келсона Халдейна, и в конце концов его с неохотой приняли при дворе из-за его непоколебимой преданности дому Халдейнов и потому что у него хватало ума не кичиться своими способностями. Даже епископ Вольфрам признавал его и с осторожностью выказывал уважение светловолосому мужчине в черном, сидящему рядом с королем.
Однако Морган являлся кузеном Дункана, и этот факт несомненно мог возбудить подозрения Вольфрама насчет принадлежности Дункана к Дерини, а раз к ним относится Дункан, то может и Дугал. О чем Вольфрам не подозревал — так это о том, что епископ Денис Арилан также относится к Дерини — хотя все остальные присутствующие, за исключением ведущего протокол монаха-писаря, знали это. И хотя любой из Дерини мог подтвердить правду притязаний Дункана, используя свои магические способности, — это доказательство не могло быть представлено: официальная позиция Церкви относительно Дерини и их магических сил до сих пор оставалась резко отрицательной.
— Ты приводишь в качестве аргумента спорное положение, Арилан, — наконец сказал Вольфрам. — Естественно, клятва, данная перед Святыми Дарами, является в этом смысле засвидетельствованной. — Слегка повернув голову, он посмотрел через плечо на открытую дверь прилегающей часовни, — Там тоже есть негасимый Свет, и Он присутствует среди нас, сидящих в этой комнате.
— Я и не собираюсь оспаривать это, — ответил Арилан, разводя руки в примирительном жесте.
— Однако обычно, — добавил Вольфрам, — люди способны представить свидетелей, которые могут поклясться относительно того, что они засвидетельствовали.
— Ты намекаешь, что Бог не может этого сделать, если Он пожелает? — спросил Арилан.
— Ты знаешь, что я не это имел в виду!
— Конечно, — согласился Арилан — Однако я хочу обратить внимание на тот факт, что восемнадцать лет спустя даже свидетели-люди не всегда бывают доступны.
— Да, это правда, — Вольфрам нахмурился и вновь с раздражением обратил внимание на Дункана. — Предполагаю, ты не признался в этом предполагаемом браке перед тем, как принял сан? — спросил он. — Надеюсь, мне нет необходимости напоминать тебе, что брак является препятствием для посвящения в сан.
— Только в том случае, если он оставался женатым на момент принятия сана, — ответил Арилан до того, как Дункан успел открыть рот. — Но дама, к несчастью, умерла. Так что ты. Вольфрам, или задаешь бессмысленный вопрос, или вторгаешься в тайну между человеком и его духовником — которого, если не ошибаюсь, уже в любом случае нет с нами. Я прав, Дункан?
Вздохнув, Дункан один раз кивнул.
— Да. Он уже тогда был пожилым человеком. Он прожил всего несколько месяцев после того, как я был посвящен в духовный сан.
— Очень удобно, — пробормотал Вольфрам.
— Эй, Вольфрам, будь разумным, — мягко вставил Кардиель. — В конце-то концов, этому человеку было бы далеко за восемьдесят.
— Но все равно получилось очень удачно.
— Однако не для решения моего вопроса, — тихо сказал Дункан. — Потому что даже если бы он до сих пор оставался в живых, Ваше Преосвященство, и я позволил бы ему открыть то, что сообщил ему во время исповеди, он мог бы сказать о Мариз лишь немногое. Мой грех заключался в том, что я был не-. достаточно смел и не приложил больше усилий, чтобы найти ее в последующие месяцы, пока она еще была жива. Но мы с ней не совершили греха. Мы были женаты в глазах Бога.
— Это ты так говоришь.
И это на самом деле было главной проблемой, потому что кто может утверждать, что видит глазами Бога? Более же практичным вопросом был: обменялись ли они на самом деле клятвами, таким образом заключив действительный брак? Если так, то Дугал Макардри является законным сыном Дункана, имеет право на его имя и все остальные привилегии, причитающиеся в связи с рождением в высокопоставленной семье.
Или Дугал Макардри — только результат невинной, но незаконной связи между отчаявшимися молодыми любовниками, знавшими, что им придется завтра расстаться, а сегодняшние утверждения Дункана — попытка узаконить своего сына, о появлении которого от того союза он не мог и мечтать?
Такая попытка, конечно, была понятна. На самом деле почти все выигрывали, если Дункану удастся доказать законность своего сына. Прямой законный наследник позволит Дункану снять с себя мирские титулы, передав их сыну, целиком посвятив себя выполнению обязанностей на высоком духовном посту, занимаемом им. Это понравится Церкви. То, что Дугал будет управлять поместьями отца, обеспечит верность еще одного поколения, владеющего землями Кассан и Кирни, королевской семье — что понравится Келсону.
И, конечно, от этого выиграет сам Дугал. Благодаря выборной системе наследования он уже является графом Траншайским и главой клана Макардри, унаследовав это от человека, который, как он теперь знал, являлся его дедушкой по материнской линии, отцом Мариз. Это не изменится, независимо от исхода сегодняшнего заседания. Люди Транши обожают его. А если со временем он также унаследует и огромные поместья Дункана Маклайна, прилегающие к его землям в Транше, он станет одним из самых могущественных владельцев во всех одиннадцати королевствах.
Практически Дугал в конце концов все равно подучит свое родовое наследственное имущество, поскольку если Дункан умрет без законного наследника, последним из Маклайнов, его земли перейдут королю — а король может подарить их кому пожелает. Дункан также имел право передать свои земли и титулы королю еще при жизни — и король в свою очередь имел право передать их Дугалу, независимо от того, законнорожденный тот или нет.
Но большинство собравшихся в это утро думали совсем не о передаче земель. Проблема заключалась в приближающемся посвящении Дугала в рыцари.
И оно зависело от исхода этого слушания. Если останется сомнение, что Дункан Маклайн сделал свое заявление не будучи абсолютно честным, то это бросит тень на Дугала, и даже король не сможет, ничего исправить. Поэтому Вольфрама де Бланета и назначили для слушания дела, и он оспаривал его всеми возможными способами, чтобы никто в дальнейшем не мог сказать, что соответствующим образом настроенный суд принял решение в пользу Дункана.
— У нас есть только его слово, — наконец заявил Вольфрам, положив руки на столе перед собой. — Я не вижу никаких других доказательств.
Кардиель кивнул с несчастным видом, очевидно ощущая груз своих официальных обязанностей.
— Боюсь, что должен согласиться. В таком случае, похоже, мы зашли в тупик. Все возвращается к тому; можно ли считать сегодняшнюю клятву Дункана достаточной для решения — на самом ли деле они с Мариз Макардри дали клятвы перед Святыми Дарами. Как частное лицо и друг Дункана, я не сомневаюсь: он говорит правду. Но как архиепископ, я не могу принять ничем не подтвержденные слова просто потому, что их говорит один из моих епископов. Я не смог бы принять эти доказательства от простого человека, и совершенно точно не могу принять от одного из своих духовных сыновей.
— Согласен, — сказал Арилан, теребя гусиное перо, используемое для письма, и переводя взгляд с короля на Моргана. — Жаль, что мы не можем принять доказательство, подтвержденное силами Дерини. В любом случае показания герцога Аларика были бы предвзятыми, поскольку он является родственником Дункана, но вы, Дерини, знаете способы подтверждения того, что человек говорит правду, не так ли?
Конечно, этот вопрос был задан ради Вольфрама, поскольку сам относящийся к Дерини Арилан прекрасно знал, на что способны представители его племени. Сцена, которую он теперь пытался разыграть, тщательно репетировалась епископом, герцогом и королем прошлой ночью, чтобы дать надежное подтверждение клятвы Дункана, которое могла бы принять Церковь. Короли по линии Халдейнов тоже обладали силой — силой, подобной той, которой обладали Дерини, хотя сила Халдейнов была связана с божественными правом их рода управлять королевством.
Но многое зависело от признания Вольфрамом этого факта, его веры в него, и от того, правильно ли они оценили этого человека.
— Этой силой обладают не только Дерини, епископ Арилан, — сказал Келсон, сдерживая Моргана движением руки и поднимаясь, чтобы обратиться к суду. — Возможно, это и есть ответ на вставшую дилемму. Мы, Халдейны, можем определить, когда человек лжет. Это способность, которой обладают короли в нашем роду. Если я спрошу епископа Маклайна и смогу подтвердить вне всякого сомнения, что он говорит правду относительно своего брака с матерью Дугала, удовлетворит ли это трибунал?
Арилан приподнял бровь и посмотрел на Кардиеля, проявляя осторожность, чтобы не показаться слишком нетерпеливым, и украдкой издал вздох облегчения, когда его священноначальник немедленно не наложил вето на предложение. Кардиель, чисто по-человечески, определенно понял, что предлагает король, но он все равно оставался архиепископом, и ему следовало придерживаться установленных правил.
А Вольфрам еще с большей силой будет настаивать на соблюдении приличий. Вольфрам де Бланет не испытывал ненависти к Дерини — что было одной из главных причин, кроме исключительной честности, послужившей основанием для его назначения в состав этого трибунала — но как странствующий епископ, нечасто встречающийся с несколькими известными при дворе Дерини, он мало знал о них, а то, что знал, оставалось слухами. Просвещения последних четырех лет было недостаточно, чтобы сразу же отмести два столетия подозрений и ненависти.
Ведь некоторые из способностей Халдейнов попадали в смутную область, в которой Вольфрам был не полностью уверен.
— В чем дело. Вольфрам? — тихо спросил Кардиель, заметив выражение оцепенения на лице старшего. — Уверяю тебя, король в состоянии сделать то, что предлагает. Я видел, как он допрашивал пленников.
И достигнутые им результаты всегда подтверждались — теми, чьи таланты менее доказательны на этом суде.
— Ты имеешь в виду герцога Аларика? — спросил Вольфрам, с неудовольствием бросая быстрый взгляд на Моргана.
— Да.
Вольфрам вздохнул, очевидно для остальных пытаясь отогнать свои опасения и вернуться к поставленной задаче, для решения которой он был выбран.
Затем он громко выдохнул.
— Хорошо. Я не претендую на то, чтобы оспаривать способность Его величества делать то, что, по его заявлению, он может сделать.., или мнение архиепископа, что эти способности — богоугодные, — он замолчал, откашливаясь. — Однако, с юридической точки зрения, сомневаюсь, является ли благоразумным использовать помощь Его величества в этом деле. Лорд Дугал вообще-то является его названным братом.
— Вы намекаете, что я могу исказить истину из-за моей привязанности к нему? — спросил Келсон.
Вольфрам побледнел, но не отвел глаз.
— Я не намекаю ни на что подобное, сир. Но могут другие.
— Да, могут.
Вольфрам успел только резко вдохнуть воздух, когда король внезапно выхватил меч и опустился на одно колено перед трибуналом. Он держал меч за поперечину у рукоятки на расстоянии вытянутой руки — от себя и от участников заседания. Острие смотрело вниз.
— Я клянусь мечом своего отца, своей короной и своей надеждой на спасение моей бессмертной души, что я сказал и скажу только правду по вопросу, обсуждаемому этим судом. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.
Он поцеловал священный знак, выгравированный на рукоятке, затем воткнул меч в пол перед собой, так и держа его на расстоянии вытянутой руки.
Король глядел на Вольфрама и остальных.
— Я готов повторить свою клятву или любую другую, названную вами, в часовне, — добавил он, кивая на открытую дверь за их спинами. — И уверяю вас: я не подхожу с легкостью к таким клятвам.
— Никто с этим не спорит, сир, — сказал Вольфрам, выглядевший несколько смущенным. — Но — он вздохнул, явно чувствуя себя неуютно. — Сир, некоторые утверждают, что Дункан Маклайн — Дерини.
— Я не считаю, что этот вопрос обсуждается здесь, — мягко заметил Келсон, поднимаясь на ноги — Вопрос в том, действительно ли этот человек вступил в законный, настоящий брак с матерью своего сына.
— Но — если бы он был Дерини — разве он не смог бы помешать даже вам узнать правду, сир?
Вздохнув в отчаянии, Келсон повернулся к Моргану, сидевшему справа от него, и протянул ему меч рукояткой вперед.
— Морган, вспоминая клятвы верности, которые ты давал мне и моему отцу, а также приложив руку к этому священному мечу, пожалуйста, поясни епископу Вольфраму ограничения процедуры определения правдивости испытуемого, если Дункан Маклайн и является Дерини.
Морган спокойно встал и положил правую руку на рукоятку королевского меча. Келсон нечасто вспоминал имя своего отца, которое влекло особые ассоциации для Аларика Моргана.
— Для определения, говорит человек правду или лжет, не имеет никакого значения, является ли испытуемый Дерини или нет, — спокойно сказал Морган. — У его величества не будет трудностей с тем, чтобы отличить правду от лжи. Ограничение заключается в том, что нужно задавать правильные вопросы. Ни-, что в процедуре не заставляет человека говорить правду. Просто он выдает себя, если лжет.
Вольфрам сглотнул, чувствуя себя неуютно. Он был только частично убежден.
— Сир, это правда?
— Да.
— Вы узнали бы, если бы Морган соврал?
— Если бы захотел, да, — ответил Келсон. — Процедура требует намерения. — Он повернулся к Моргану. — Я не могу просто знать, и предполагаю, что Дерини тоже не могут. Но если я того захочу, я могу отличить правду от лжи. Морган, перед Богом и этими свидетелями, сказал ли ты правду?
— Да, сир.
Келсон убрал меч назад в ножны и снова обратил свое внимание на Вольфрама.
— Мне.., понятно.
Вольфрам повернулся, чтобы посовещаться с Кардиелем, Арилан в задумчивости кивал, соглашаясь с тем, что говорил архиепископ. Затем Вольфрам снова смело посмотрел на Келсона.
— Сир, я только сейчас удостоверился в том, что слышал несколько месяцев назад, но, насколько я понимаю.., таланты Халдейнов не ограничены простым подтверждением правды. Более.., действенные меры могут быть использованы, чтобы вытянуть из человека фактическую информацию. Такие меры были обычным делом во время кампании прошлым летом и использовались для получения более полных отчетов от разведчиков, находившихся у вас на службе, причем не только герцогом Алариком, но и вами.