— Я люблю тебя, инспектор. Я люблю всех сильных мужчин. — Зубы ее прижались сильнее, передвигаясь к тому месту, где под ее пальцами бился его пульс. — У тебя нет денег или положения, как у других, но у тебя знание, знание, которое я не могу позволить распространить, знание, которое делает тебя сильнее других моих возлюбленных. Но я сильнее. У меня власть смерти, власть отнять у тебя твою силу. Мне это нравится.
Она прикусила сильнее. Отдаленное ощущение подсказало ему, что она прокусила его кожу, но он не чувствовал боли, только легкое давление, когда она начала сосать.
— Что… — начал он.
Она прижала палец к его губам, приказывая молчать. Он подчинился. Всякое желание говорить исчезло. От того места, где его тела касался его рот, распространялась смешанная волна тепла и холода. Он вздрогнул от удовольствия и чуть придвинулся к ее рту. Да. Хорошо. Продолжай. Не останавливайся.
Но сможет ли она продолжать? Он вдруг ослабел. Упадет, если не сядет.
Колени его подогнулись, но она подхватила его под мышки и прижала к стене. Она, должно быть, очень сильна, вяло шевельнулась в нем мысль… гораздо сильнее, чем кажется: так легко удерживает человека его веса. Сонно он вспомнил Женщина сильна, точно как сказал мудрец.
Но при этом воспоминании апатия исчезла. Страх поднялся в нем, как холодная волна. Двое мужчин, которых знала певица, умерли от потери крови. А теперь в его шее точно в том же месте отверстие, и он чувствует, как слабеет. С ужасом и отвращением он понял почему. Лейн Барбер пьет его кровь!
Он вздрогнул и попытался освободиться, оттолкнуть ее руками. Тело вяло повиновалось; заметив его усилия, она прижалась сильнее, пришпилила его к стене.
Стреляй, тупой коп!
Но она легко удерживала его руки.
Отказавшись от гордости, чтобы спастись, он открыл рот, хотел позвать на помощь. Она рукой закрыла ему рот, заставила молчать.
У Гаррета от страха перехватило дыхание. У него нет сил, чтобы бороться с ней. Только ее вес удерживает его от падения. Она убивает его, как убила Адейра и Моссмана, неужели зубы человеческие так остры, что могут прокусить кожу и добраться до вены? Где она этому научилась? И он никак не может ее остановить. Он умирает, не в силах спастись.
В отчаянии он укусил ее руку, чтобы она освободила его рот. Глубоко впился зубами, используя остатки уходящих сил. Кожа подалась. Ее кровь заполнила его рот, она жгла, как огнем. Конвульсивно он проглотил, обожгло горло, но… с этим укусом он почувствовал прилив новых сил. Лейн отдернула руку, но он цеплялся за нее, стараясь сделать ей как можно больнее. Еще кровь устремилась в его горло. Он умудрился поднять обе руки к ее плечам и оттолкнуть ее.
Но силы появились слишком поздно. Она вырвала руку, оторвала рот от его горла. Он чувствовал, как ее зубы рвут его тело. Она попятилась, и он упал на землю.
И почти не почувствовал боли от удара. Видел, не чувствовал, как кровь льется из его разорванного горла, образуя алую лужу у головы. Удушающий туман затягивал мир, гасил все чувства… осязание, слух, обоняние.
— Прощай, любимый, — далекий насмешливый голос. — Покойся в мире.
В темноте прозвучали ее шаги. Гаррет попытался двигаться, ползти к выходу из переулка, чтобы позвать на помощь, но свинцовая тяжесть прижимала его к земле, делала беспомощным. Он не мог двигаться, мог только смотреть на растущую остывающую лужу крови. Он проклинал свою глупость… пришел сюда один, никому не рассказал, что узнал, но больше всего — дыхание его слабело, сердцебиение смолкало — больше всего он проклинал себя за то, что недооценил ее… точно как предупреждал его "Я Чинг". Как он объяснит это Марти, когда они встретятся?
Поглядите на этого идиота копа, горько думал он. Смотрите, как он истекает кровью… умирает в одиночестве в холодном и грязном переулке.
Она прикусила сильнее. Отдаленное ощущение подсказало ему, что она прокусила его кожу, но он не чувствовал боли, только легкое давление, когда она начала сосать.
— Что… — начал он.
Она прижала палец к его губам, приказывая молчать. Он подчинился. Всякое желание говорить исчезло. От того места, где его тела касался его рот, распространялась смешанная волна тепла и холода. Он вздрогнул от удовольствия и чуть придвинулся к ее рту. Да. Хорошо. Продолжай. Не останавливайся.
Но сможет ли она продолжать? Он вдруг ослабел. Упадет, если не сядет.
Колени его подогнулись, но она подхватила его под мышки и прижала к стене. Она, должно быть, очень сильна, вяло шевельнулась в нем мысль… гораздо сильнее, чем кажется: так легко удерживает человека его веса. Сонно он вспомнил Женщина сильна, точно как сказал мудрец.
Но при этом воспоминании апатия исчезла. Страх поднялся в нем, как холодная волна. Двое мужчин, которых знала певица, умерли от потери крови. А теперь в его шее точно в том же месте отверстие, и он чувствует, как слабеет. С ужасом и отвращением он понял почему. Лейн Барбер пьет его кровь!
Он вздрогнул и попытался освободиться, оттолкнуть ее руками. Тело вяло повиновалось; заметив его усилия, она прижалась сильнее, пришпилила его к стене.
Стреляй, тупой коп!
Но она легко удерживала его руки.
Отказавшись от гордости, чтобы спастись, он открыл рот, хотел позвать на помощь. Она рукой закрыла ему рот, заставила молчать.
У Гаррета от страха перехватило дыхание. У него нет сил, чтобы бороться с ней. Только ее вес удерживает его от падения. Она убивает его, как убила Адейра и Моссмана, неужели зубы человеческие так остры, что могут прокусить кожу и добраться до вены? Где она этому научилась? И он никак не может ее остановить. Он умирает, не в силах спастись.
В отчаянии он укусил ее руку, чтобы она освободила его рот. Глубоко впился зубами, используя остатки уходящих сил. Кожа подалась. Ее кровь заполнила его рот, она жгла, как огнем. Конвульсивно он проглотил, обожгло горло, но… с этим укусом он почувствовал прилив новых сил. Лейн отдернула руку, но он цеплялся за нее, стараясь сделать ей как можно больнее. Еще кровь устремилась в его горло. Он умудрился поднять обе руки к ее плечам и оттолкнуть ее.
Но силы появились слишком поздно. Она вырвала руку, оторвала рот от его горла. Он чувствовал, как ее зубы рвут его тело. Она попятилась, и он упал на землю.
И почти не почувствовал боли от удара. Видел, не чувствовал, как кровь льется из его разорванного горла, образуя алую лужу у головы. Удушающий туман затягивал мир, гасил все чувства… осязание, слух, обоняние.
— Прощай, любимый, — далекий насмешливый голос. — Покойся в мире.
В темноте прозвучали ее шаги. Гаррет попытался двигаться, ползти к выходу из переулка, чтобы позвать на помощь, но свинцовая тяжесть прижимала его к земле, делала беспомощным. Он не мог двигаться, мог только смотреть на растущую остывающую лужу крови. Он проклинал свою глупость… пришел сюда один, никому не рассказал, что узнал, но больше всего — дыхание его слабело, сердцебиение смолкало — больше всего он проклинал себя за то, что недооценил ее… точно как предупреждал его "Я Чинг". Как он объяснит это Марти, когда они встретятся?
Поглядите на этого идиота копа, горько думал он. Смотрите, как он истекает кровью… умирает в одиночестве в холодном и грязном переулке.
Часть третья
ПЕРЕХОД
1
Покойся в мире. К дьяволу! Смерть не мир. Она ведет не к Марти, не на небо… даже не к забвению. Смерть не такова. Смерть — это ад.
Она сны… кошмары удушья и боли, страшных неудобств, болей, которые невозможно облегчить, зуда, от которого не избавиться. Это галлюцинации, заполняющие пустоту перед полуоткрытыми глазами, которые невозможно сфокусировать… какие-то руки, шарят, ощупывают, потом огни, шаги, сирены, голоса. О, Боже! Позовите полицию… Я не убивал его, офицер! Я не связываюсь с копами. Да и как я мог это сделать? Я только взял его пистолет и пошарил в карманах. Разве я стал бы показывать, где тело, если бы сделал это?… Гаррет?… Спокойней, Такананда. Гаррет! О, Боже, нет!.. Он умер совсем недавно, все еще теплый… Может, в этом районе бродячие собаки?
Смерть — это ад, а ад — это сны, но в основном смерть — это страх… отчаянный панический страх. Неужели все мертвые испытывают это? И остаются такими вечно… лежат в темноте и кошмарах, горло горит от жажды, тело кричит об изменении позы, мозг бессильно мечется? Неужели Марти так лежит в своей могиле, сходя с ума от одиночества, моля о мире, моля о конце? Нет, не она… нет!
Он не хочет отказываться от жизни, но признает, что в джунглях смерть — это плата за беззаботность, за ошибку, а он сильно ошибся. Отказаться от жизни, чтобы встретиться с Марти, это было бы радостью. Он приветствовал бы даже забвение. Но это… этот ад? Мысль о том, что придется выносить его вечно, приводила его в ужас.
Он кричал… от самого себя, от Марти, от всех мертвецов, лишенных сна и мира, мучающихся в своих могилах. Он кричал, и крик этот был беззвучным, он бесконечно отдавался эхом в длинных темных одиноких коридорах его мозга.
Она сны… кошмары удушья и боли, страшных неудобств, болей, которые невозможно облегчить, зуда, от которого не избавиться. Это галлюцинации, заполняющие пустоту перед полуоткрытыми глазами, которые невозможно сфокусировать… какие-то руки, шарят, ощупывают, потом огни, шаги, сирены, голоса. О, Боже! Позовите полицию… Я не убивал его, офицер! Я не связываюсь с копами. Да и как я мог это сделать? Я только взял его пистолет и пошарил в карманах. Разве я стал бы показывать, где тело, если бы сделал это?… Гаррет?… Спокойней, Такананда. Гаррет! О, Боже, нет!.. Он умер совсем недавно, все еще теплый… Может, в этом районе бродячие собаки?
Смерть — это ад, а ад — это сны, но в основном смерть — это страх… отчаянный панический страх. Неужели все мертвые испытывают это? И остаются такими вечно… лежат в темноте и кошмарах, горло горит от жажды, тело кричит об изменении позы, мозг бессильно мечется? Неужели Марти так лежит в своей могиле, сходя с ума от одиночества, моля о мире, моля о конце? Нет, не она… нет!
Он не хочет отказываться от жизни, но признает, что в джунглях смерть — это плата за беззаботность, за ошибку, а он сильно ошибся. Отказаться от жизни, чтобы встретиться с Марти, это было бы радостью. Он приветствовал бы даже забвение. Но это… этот ад? Мысль о том, что придется выносить его вечно, приводила его в ужас.
Он кричал… от самого себя, от Марти, от всех мертвецов, лишенных сна и мира, мучающихся в своих могилах. Он кричал, и крик этот был беззвучным, он бесконечно отдавался эхом в длинных темных одиноких коридорах его мозга.
2
Ужас усиливался. Простыня мешала смотреть; никакой разницы в температуре он не ощущал; он не дышал и поэтому ничего не обонял, но знал, что лежит в морге. Оказавшись там, он узнал его холодное эхо, чувствовал, как его укладывают в шкаф, слышал, как защелкнулась дверь. Бесконечно долго слышал он шум рефрижераторных моторов, видел кошмары, жалел, что Лейн и его не бросила в залив. Может, его вынесло бы в море. Лучше быть рыбьим кормом, чем лежать в ненавистном чистилище из холода и стали. Он молился, чтобы родители не дожили до того, чтобы увидеть его здесь.
Потом он вспомнил о вскрытии. Его будут делать. Сердце его дрогнуло от страха. На что это будет похоже? Каково лежать обнаженным в бегущей воде на холодной стали, разрезанным от шеи до паха, вышелушенным, как гороховый стручок…
Сердце!
Он не мог перестать дышать, затаить дыхание, но мозг его ждал. Да, вот оно! Как отдаленный гул барабана, звучало сердце в груди. Сократилось. Теплая волна покатилась по артериям. Он ощущал каждый их дюйм. Много спустя барабан ударил снова, и еще.
Он удивленно прислушивался. Если сердце бьется, он не может быть мертвым. Тело налито свинцом, оно неподвижно на какой-то поверхности, но молчаливый радостный крик разогнал внутреннюю тьму. Жив. Жив!
Он попытался вздохнуть… медленный, болезненно медленный, но тем не менее это вздох.
Он готов поклясться, что перед этим не дышал, что сердце его не билось. Он чувствовал — о, как он чувствовал! — тишину в своем теле. Что за чудо заставило снова действовать сердце и легкие? Он не мог этого понять, но в тот момент, переполненный радостью, причина казалась ему неважной.
Но он по-прежнему в морге, заперт в холодильном шкафу. Если не сумеет выбраться, может снова умереть. Можно ли привлечь внимание стуком в дверцу шкафа?
Он попытался, но слабость, которая много часов — сколько именно? — удерживала его в неподвижности, сохранилась. Он по-прежнему не может двигаться.
Выживет ли он, пока за ним не придут для вскрытия? Холода шкафа он вообще не чувствует. Если сознание сохранится, он сможет бороться с переохлаждением.
Но ему, однако, хотелось изменить позу. Все тело болело, от шеи до кончиков пальцев.
Напрягаясь и сосредоточиваясь, он сумел шевельнуться. Подобно первым ударам сердца и первым вдохам, движения получались страшно медленными. Но он настойчиво пытался переместить центр тяжести и наконец лег на бок. Не очень помогло: по-прежнему неудобно, но по крайней мере боли переместились.
Он снова попытался постучать в дверцу, но двигался так медленно, стучал так слабо, что ему самому звук был едва слышен. Придется ждать, пока не откроют дверцу.
Он с трудом переместился на живот, чтобы еще раз сменить позу.
Не спал. И не отдыхал, но, по-видимому, несколько раз начинал дремать, потому что удивился движению носилок. Он не слышал, как открыли дверцу. Простыню сняли, и его ослепил свет.
— Что за шут положил его на живот? — послышался раздраженный голос.
Если он сядет, они упадут в обморок? Гаррет хотел бы узнать это, но тяжесть придавливала его. Он не сопротивлялся, когда его уложили на подвижные носилки и прикрыли простыней.
— Побыстрее. — Другой голос. — Это коп, и Турлоу хочет побыстрее произвести вскрытие.
Гаррет медленно переместил руки к краю носилок и ухватился пальцами за резиновые бортики. Если он не сумеет сесть, если они не обратят внимания на медленные движения его груди, то уж это заметят.
Носилки остановились. Его взяли за ноги и за руки и потянули… но Гаррет вцепился в носилки.
— Что происходит? — раздраженный голос медика.
— Не знаю, доктор Турлоу. Его руки были не так сложены, когда его уложили на носилки.
Теперь, завладев их вниманием, Гаррет заставил себя открыть глаза. Вокруг послышалось с полдесятка возгласов. Он сосредоточил взгляд на докторе Эдмунде Турлоу.
— Пожалуйста. — Звуки скрипели в горле, как крик души. — Заберите меня отсюда.
Потом он вспомнил о вскрытии. Его будут делать. Сердце его дрогнуло от страха. На что это будет похоже? Каково лежать обнаженным в бегущей воде на холодной стали, разрезанным от шеи до паха, вышелушенным, как гороховый стручок…
Сердце!
Он не мог перестать дышать, затаить дыхание, но мозг его ждал. Да, вот оно! Как отдаленный гул барабана, звучало сердце в груди. Сократилось. Теплая волна покатилась по артериям. Он ощущал каждый их дюйм. Много спустя барабан ударил снова, и еще.
Он удивленно прислушивался. Если сердце бьется, он не может быть мертвым. Тело налито свинцом, оно неподвижно на какой-то поверхности, но молчаливый радостный крик разогнал внутреннюю тьму. Жив. Жив!
Он попытался вздохнуть… медленный, болезненно медленный, но тем не менее это вздох.
Он готов поклясться, что перед этим не дышал, что сердце его не билось. Он чувствовал — о, как он чувствовал! — тишину в своем теле. Что за чудо заставило снова действовать сердце и легкие? Он не мог этого понять, но в тот момент, переполненный радостью, причина казалась ему неважной.
Но он по-прежнему в морге, заперт в холодильном шкафу. Если не сумеет выбраться, может снова умереть. Можно ли привлечь внимание стуком в дверцу шкафа?
Он попытался, но слабость, которая много часов — сколько именно? — удерживала его в неподвижности, сохранилась. Он по-прежнему не может двигаться.
Выживет ли он, пока за ним не придут для вскрытия? Холода шкафа он вообще не чувствует. Если сознание сохранится, он сможет бороться с переохлаждением.
Но ему, однако, хотелось изменить позу. Все тело болело, от шеи до кончиков пальцев.
Напрягаясь и сосредоточиваясь, он сумел шевельнуться. Подобно первым ударам сердца и первым вдохам, движения получались страшно медленными. Но он настойчиво пытался переместить центр тяжести и наконец лег на бок. Не очень помогло: по-прежнему неудобно, но по крайней мере боли переместились.
Он снова попытался постучать в дверцу, но двигался так медленно, стучал так слабо, что ему самому звук был едва слышен. Придется ждать, пока не откроют дверцу.
Он с трудом переместился на живот, чтобы еще раз сменить позу.
Не спал. И не отдыхал, но, по-видимому, несколько раз начинал дремать, потому что удивился движению носилок. Он не слышал, как открыли дверцу. Простыню сняли, и его ослепил свет.
— Что за шут положил его на живот? — послышался раздраженный голос.
Если он сядет, они упадут в обморок? Гаррет хотел бы узнать это, но тяжесть придавливала его. Он не сопротивлялся, когда его уложили на подвижные носилки и прикрыли простыней.
— Побыстрее. — Другой голос. — Это коп, и Турлоу хочет побыстрее произвести вскрытие.
Гаррет медленно переместил руки к краю носилок и ухватился пальцами за резиновые бортики. Если он не сумеет сесть, если они не обратят внимания на медленные движения его груди, то уж это заметят.
Носилки остановились. Его взяли за ноги и за руки и потянули… но Гаррет вцепился в носилки.
— Что происходит? — раздраженный голос медика.
— Не знаю, доктор Турлоу. Его руки были не так сложены, когда его уложили на носилки.
Теперь, завладев их вниманием, Гаррет заставил себя открыть глаза. Вокруг послышалось с полдесятка возгласов. Он сосредоточил взгляд на докторе Эдмунде Турлоу.
— Пожалуйста. — Звуки скрипели в горле, как крик души. — Заберите меня отсюда.
3
Почему доктора в дальнем конце палаты интенсивной терапии говорят так громко, удивился Гаррет. Он ясно слышал каждое слово.
— Говорю вам, он был мертв, — настаивал Турлоу. — Я не обнаружил у него никаких признаков жизни, ни сердцебиения, ни дыхания, зрачки его были неподвижны и сужены.
— Мне кажется очевидным, что он не был мертв, — возразил другой врач. — Но это сейчас уже неважно. Вопрос в том, сможем ли мы сохранить ему жизнь. У него фактически нет кровяного давления, к тому же брахикардия, пониженная температура и медленный темп дыхания.
— Ну, он получает крови столько, сколько мы успеваем влить. Продолжим переливание и посмотрим, как он будет реагировать.
Гаррет посмотрел на подвешенный пластиковый мешок с содержимым такого же темно-красного цвета, как волосы Лейн Барбер. Глаза его пробежали по красной трубке, ведущей к руке. От переливания ему стало лучше, но все же не очень хорошо. Он очень устал. Отчаянно хотел спать, но не мог принять удобную позу, как бы ни вертелся.
— А как рана на горле?
— Я считаю, что наложенных швов достаточно. Травма совсем не такая сильная, как вы описывали, доктор Турлоу.
— Мы все сфотографировали. — Голос доктора Турлоу звучал оскорбленно. — И яремная вена, и сонная артерия почти совершенно разорваны в нескольких местах. Множественные повреждения трахеи и левой стерноклейдомастоидной мышцы.
— И тем не менее двенадцать часов спустя оба сосуда кажутся нетронутыми. Мышца также заживает. Не могу поверить, что это недавняя травма.
— Я и не делаю вида, что что-нибудь понимаю: знаю только, что видел, когда обследовал его в переулке.
Они продолжали разговаривать, и Гаррет постарался не обращать на них внимание. Не изменяя положения руки, чтобы не выдернуть иглу, он снова пошевелился. Кардиографический монитор над постелью ответил на это усилие новым писком. Но перемещение оказалось бесполезным. Ничего не давало удобства. К тому же кровать стояла у окна, и ему сильно мешал яркий свет.
Приблизились шаги. Если это сестра, он попросит чего-нибудь, чтобы уснуть. Потом слабо улыбнулся Гарри и лейтенанту Серрато, которые появились за занавеской.
— Привет, — прошептал он.
— Мик-сан, — хриплым голосом ответил Гарри. Он крепко сжал руку Гаррета.
Серрато сказал:
— Нам позволили задать вам несколько вопросов.
— Да. Какого дьявола ты там делал? — сердито спросил Гарри. — Я твой партнер. Почему ничего не сказал мне?
— Спокойней, Гарри, — сказал Серрато.
Но Гаррет не обиделся. Он слышал лихорадочную тревогу за гневом Гарри и представлял себе, что почувствовал бы на его месте.
— Прости.
— Что случилось? — спросил Серрато.
Говорить было больно. Гаррет постарался ответить покороче. Коснувшись плотной повязки вокруг горла, он прошептал:
— Лейн Барбер укусила меня.
Они смотрели на него.
— Она укусила тебя? Она что, сильнее тебя?
Как им объяснить паралич воли, когда он стоял неподвижно у стены, позволяя ей терзать его горло? Черт, как ярко! Он закрыл глаза.
— Пожалуйста. Закройте занавес. Солнце слишком яркое.
— Солнца нет, — удивленно сказал Гарри. — С полуночи навис густой туман. — Гаррет опять удивленно открыл глаза. Обычные голоса, которые звучат слишком громко, свет, от которого болят глаза… Потеря крови вызывает интересное похмелье. К его облегчению, Гарри закрыл занавес. Стало немного легче.
— Лейн укусила Моссмана и Адейра, — с усилием сказал он. — Выпила их кровь.
— Боже! — Гарри вздрогнул. — Официантка считала, что Барбер со странностями, но она на самом деле спятила.
Официантка? Гаррет не спрашивал вслух, только вопросительно поднял бровь.
Серрато объяснил:
— Мы отправились в "Варвары сегодня". Гарри считал, что ты мог быть там. Официантка рассказала нам, о чем вы с ней говорили.
Если это так, Гарри должен был сделать те же выводы, что и он сам. Гаррет вопросительно взглянул на Гарри. Тот вздохнул, покачал головой, давая знать, что Лейн не арестовали.
— Сбежала, — сказал Серрато. — Объяснила менеджеру, что улетает к постели больной матери.
Гарри добавил:
— Что-то ее спугнуло. Придя на работу, она сказала менеджеру, что может неожиданно уехать. Даже договорилась с другой певицей о замене. Выйдя с тобой, она вернулась, вышла с номером еще раз, потом позвонила по телефону — семье, как она объяснила менеджеру, — и заявила, что должна лететь.
Спугнуло ее посещение Гаррета. Она видела, что он записал номер машины.
— Квартиру обыскали?
Они кивнули.
— Ничего, — сказал Серрато. — Ни личных бумаг на столе или в корзинке. Что-то сгорело в камине. В лаборатории пытаются что-нибудь восстановить. Холодильник и буфет пусты. Шкаф полон одежды, она мало что взяла с собой. Менеджер понятия не имеет, где живет ее мать.
Сестра снова отдернула занавес.
— Лейтенант, достаточно. — Серрато нахмурился, но она встала между ним и постелью и выпроводила лейтенанта и Гарри из палаты.
Уходя, Гарри сказал:
— Лин шлет привет. Она придет, как только разрешат.
Когда они вышли, сестра вернулась к постели и стала подтыкать простыни.
— Для такого тяжелораненого вы беспокойно спите.
Впервые в жизни.
— Мне неудобно. Можно попросить снотворное?
— Нет. Нельзя угнетать функции организма. — Она склонилась к нему, поднимая покров. Ее запах заполнил его ноздри… приятная смесь мыла, промышленного смягчителя воды и чего-то еще, странного, но необыкновенно привлекательного, с металлическим соленым вкусом. — Немного позже пришлю массажистку. Это поможет.
Массажистка хорошо поработала над ним, но и это не помогло. Простыни казались горячими, они липли к телу. Он напрасно вертелся в поисках прохладного места.
Но хоть удобнее ему не становилось, с каждой порцией крови он чувствовал себя все лучше. Тело становилось легче, он двигался с меньшими усилиями. Жажда, мучившая его весь день, сменилась голодом, и он с нетерпением ждал ужина.
Но он испытал разочарование, увидев жидкую похлебку, желатин и чай, которые ему принесли.
— Я могу получить настоящую пищу? — Он с тоской вспомнил о жареном рисе и кисло-сладкой свинине Лин.
— Мы не хотим, чтобы ваша циркуляция крови обслуживала еще и пищеварение.
Может, мы не хотят, но он не возражал бы. А может, и возражал бы. После еды в желудке стало нехорошо, его чуть не вырвало. Гаррет лежал спокойно, борясь с тошнотой. Может, это следствие вечера? Или кулака Чиарелли?
Наконец тошнота ослабла… и Гаррет понял, что ему гораздо лучше. Полный свежей крови и символической пищи, он чувствовал себя удивительно нормально. И хоть по-прежнему хотелось спать, боли стихли. Он пожалел, что в палате нет телевизора.
Позже вечером появился врач, он представился как доктор Чарлз. Гаррет узнал один из голосов утренней группы.
— Вы выглядите значительно лучше, инспектор. Ваше кровообращение мне очень нравится. Давайте кое-что проверим.
Он пользовался стетоскопом, резиновым молоточком, зажимом для языка, Он слушал, смотрел, хлопал, испытывал. При этом он напевал. Иногда мелодия менялась, но Гаррет не знал, имеет ли это какое-то значение. Но он и у доктора отметил тот же металлически-соленый запах, что и у сестры. И если вспомнить, то и у массажистки он был. Неужели у них у всех одинаковый дезодорант?
— О, ваши дела идут прекрасно. Теперь вам нужен хороший ночной сон, и если утром вам не станет хуже, мы вас переместим в обычную палату, — сказал врач.
Но Гаррет совсем не хотел спать. Ему нужны телевизор или посетители. Но ни того, ни другого не было, оставалось лежать в постели и слушать, как попискивают различные мониторы в палате. Он закрыл глаза, но тут же открыл их: в мозгу сразу возникал кошмар в переулке. Где она научилась этому извращению?
Почему палата интенсивной терапии так ярко освещается по ночам? Ему хватало света, чтобы читать. Как можно спать в таком блеске?
Он все еще не спал, когда наступил рассвет, и тут, впервые за всю жизнь, при первых лучах солнца почувствовал непреодолимую сонливость. Но спать он не мог. Так же неожиданно возобновились вчерашние боли. Простыни стали горячими, и Гаррет опять безуспешно принялся искать удобную позу. И что еще хуже, когда принесли завтрак, желудок не принял его. Все тут же вышло обратно.
Во время утреннего обхода доктор Чарлз серьезно нахмурился при этом известии. Гаррет рассказал ему о Чиарелли.
— Завтра проведем анализ с помощью бария и посмотрим, что у вас с желудком.
Тем временем его кормили внутривенно. Он лежал, в одну руку уходила трубка с прозрачной жидкостью, в другую — после утреннего происшествия решили, что нужно дополнительное переливание, — с красной. Когда его выпишут, подумал он, он будет выглядеть как наркоман.
Воздух снова заполнился еще более сильным металлически-соленым запахом. Только никого из персонала поблизости не было. Принюхиваясь, Гаррет обнаружил, что источником запаха является тонкая трубка, по которой в его руку течет кровь.
Волосы на шее у него встали дыбом. Значит вот что так пахнет, кровь? Он ощущает запах крови в людях? Но ведь раньше этого не было. Он беспокойно зашевелился. Странно. Что с ним происходит?
Прежде чем он смог ответить на этот вопрос, появился Серрато со стенографисткой для официального опроса. Опрос продолжался, казалось, бесконечно, хотя Гаррет знал, что лейтенант делает все быстро. После ухода Серрато Гаррета перевели в отдельную палату и оставили спать. Но он не мог. Он чувствовал себя крайне истощенным, ему хотелось плакать от невозможности уснуть.
Ленч Гаррет даже не пробовал есть. От одного запаха пищи его начинало тошнить.
После полудня ненадолго зашла Лин.
— Ты выглядишь ужасно, — сказала она, — но зато ты жив. Твоя мать звонила вчера утром. Она отчаянно волновалась.
У Гаррета внутри напряглось.
— Услышали обо мне в новостях?
— Нет, сообщений еще не было. Она сказала, что твоей бабушке приснилось, будто тебя убили. Что Сатана разорвал тебе горло! — Лин помолчала. — Странно, не правда ли?
Но характерно для бабушки Дойл.
— К несчастью, тогда и мы считали тебя мертвым. Самый счастливый мой звонок, когда позже я сказала твоей маме, что ты все-таки жив. Она просила передать, что через пару дней навестит тебя.
Это хорошо. Может, Джудит разрешит прихватить и Брайана.
Лин говорила о своей работе, о классах искусства, он, довольный, что не нужно говорить самому, слушал. Она отвлекла его от неудобств, но когда ушла, снова началась борьба с раскаленными простынями и болями. К тому же без всякой причины заболело в верхней десне.
Он посмотрел на мягкий стул у окна. Неплохая перемена, хороша любая перемена. Он отбросил одеяло и спустил ноги с кровати.
Через два шага он упал, разбил себе нос и — это он заметил с ужасом — расшатал оба верхних клыка. Они шатались, когда он трогал их языком. Он пытался забраться обратно в кровать, когда появился санитар.
Доктор Чарлз не стал тратить времени на вежливость или утешения.
— Глупейший поступок. Прежде всего, инспектор, вам не следовало сходить с постели. Когда я решу — я, инспектор, — вам помогут встать. Ни при каких обстоятельствах вы не должны вставать сами. Как офицер полиции, вы понимаете, что такое приказ. Так вот, я вам даю приказ. Оставайтесь в постели. Ничего не делайте без разрешения. Ясно?
Гаррет послушно ответил:
— Да, сэр.
— Хорошо. Завтра вас ждет бариевый анализ. И ваши зубы посмотрит дантист. — Он вышел.
К вечеру Гаррет слегка вздремнул, хотя по-настоящему не спал и не отдыхал. С наступлением ночи, однако, как и накануне, он почувствовал себя лучше. Сонливость исчезла, хотя усталость осталась. Он повернулся к телевизору.
Сестра, зашедшая проверить его жизненные показатели, выключила телевизор.
— Доктор Чарлз хочет, чтобы вы спали.
Как только она вышла, он снова включил его, уменьшил звук почти до предела, однако продолжал хорошо слышать. Казалось, слух его необычно обострился. Он к тому же слышал шаги сестер в коридоре, так что мог выключить телевизор, прежде чем его поймают.
После полуночи по девятому каналу началась "Страшная ночь пятницы" — три фильма ужасов подряд. Гаррет после смерти Марти часто смотрел эту передачу. Фильмы, хоть и мелодраматичные, отвлекали его. Сегодняшняя программа началась с «Дракулы». Он вздохнул. Очень подходит. Вся его жизнь в последние дни сосредоточена на крови или ее отсутствии.
В кино все беспокоились об ухудшающемся здоровье мисс Люси. Гаррет подумал, что единственный недостаток этих фильмов: все персонажи ходят по горло в доказательствах и ключах и никто не догадывается, что среди них действует оборотень или вампир. С другой стороны, вероятно, это разумно. В реальной жизни в аналогичной ситуации тоже никто не догадается. Будут искать рациональное объяснение и отвергать все другие. Как в случае с мисс Люси. Причину прокола в ее шее искали в броши, которой она закалывала шаль. В реальной жизни никто не подумает, что укус вампира…
Его охватил паралич, как в морге, когда он лежал без дыхания и сердцебиения. Он не мог двигаться, невидящим взглядом смотрел на экран, мысли метались. Нет, это невозможно. Это безумие. Я схожу с ума, подумал он. Лейн Барбер, возможно, сумасшедшая, убийца, но она, несомненно, человек. Не больше и не меньше. Кем еще она может быть?
Она спит весь день. Потому что работает по ночам. У нее никакой еды в холодильнике. Может, не любит готовить и питается в ресторанах. Она кусает в шею тех, с кем занимается любовью, и два человека после этого умерли. Но не в каждом же кровоподтеке такие отверстия.
На экране мисс Люси дрожала от жажды крови, превращенная в вампира укусом Дракулы.
Горло у Гаррета жгло, он невольно потянулся к повязке на шее. Нет! Он отдернул руку. Это невозможно! Если бы каждый укус вампира превращал жертву в вампира, мир был бы полон ими. Скольких людей укусила Лейн.
Он решительно выключил телевизор. Потеря крови подействовала на его рассудок. Вампиры не существуют. Несмотря на жажду, на привлекательный запах крови, у него ведь нет желания наброситься на сестру? У него нет стремления набросить черный оперный плащ и превратиться в летучую мышь. Просто он себя лучше чувствует по ночам.
Но по спине продолжало тянуть холодком, и внутри собирались узлы.
В нем вспыхнул гнев. Вздор! Он кончит с этим раз и навсегда. Встав с кровати, придерживаясь за стены, он добрался до ванной и посмотрел в зеркало. На него смотрело лицо, которое он видит каждое утро за бритьем.
Вот. Доволен? Все знают, что вампиры не отражаются в зеркалах. Больше того, если не считать некоторой худобы и бледности, лицо его выглядит как обычно. Клыки, хотя и расшатавшиеся после утреннего падения, не длиннее обычных.
И тут он понял, что не включил свет.
Он быстро щелкнул выключателем… и тут же пожалел об этом. Глаза, раньше нормально серые, теперь, как и у Лейн, отражали свет красным… огненно-красным, кроваво-красным, адски красным.
Гаррет в панике выключил свет и, дрожа, схватился за край раковины, чтобы не упасть. Нет! Это безумие. Невозможно!
И все же…
Он сел на крышку унитаза. И все же почему это он, который всегда просыпался на рассвете, теперь лучше чувствует себя по ночам? Почему видит в темноте? Почему ощущает запах крови в живых людях и не принимает обычной пищи? С другой стороны, если он стал…
Он не мог закончить мысль. Его охватил новый приступ паники. Беги! кричал внутренний голос. Беги!
Он бросился к выходу из ванной, тяжело дыша, схватился за ручку двери. Надо отсюда выбраться. У всего есть логичное объяснение, но ему нужно подумать. Где-нибудь в спокойном месте. Здесь слишком пахнет кровью, в коридорах звучат голоса, все время подсматривают сестры и санитары.
— Говорю вам, он был мертв, — настаивал Турлоу. — Я не обнаружил у него никаких признаков жизни, ни сердцебиения, ни дыхания, зрачки его были неподвижны и сужены.
— Мне кажется очевидным, что он не был мертв, — возразил другой врач. — Но это сейчас уже неважно. Вопрос в том, сможем ли мы сохранить ему жизнь. У него фактически нет кровяного давления, к тому же брахикардия, пониженная температура и медленный темп дыхания.
— Ну, он получает крови столько, сколько мы успеваем влить. Продолжим переливание и посмотрим, как он будет реагировать.
Гаррет посмотрел на подвешенный пластиковый мешок с содержимым такого же темно-красного цвета, как волосы Лейн Барбер. Глаза его пробежали по красной трубке, ведущей к руке. От переливания ему стало лучше, но все же не очень хорошо. Он очень устал. Отчаянно хотел спать, но не мог принять удобную позу, как бы ни вертелся.
— А как рана на горле?
— Я считаю, что наложенных швов достаточно. Травма совсем не такая сильная, как вы описывали, доктор Турлоу.
— Мы все сфотографировали. — Голос доктора Турлоу звучал оскорбленно. — И яремная вена, и сонная артерия почти совершенно разорваны в нескольких местах. Множественные повреждения трахеи и левой стерноклейдомастоидной мышцы.
— И тем не менее двенадцать часов спустя оба сосуда кажутся нетронутыми. Мышца также заживает. Не могу поверить, что это недавняя травма.
— Я и не делаю вида, что что-нибудь понимаю: знаю только, что видел, когда обследовал его в переулке.
Они продолжали разговаривать, и Гаррет постарался не обращать на них внимание. Не изменяя положения руки, чтобы не выдернуть иглу, он снова пошевелился. Кардиографический монитор над постелью ответил на это усилие новым писком. Но перемещение оказалось бесполезным. Ничего не давало удобства. К тому же кровать стояла у окна, и ему сильно мешал яркий свет.
Приблизились шаги. Если это сестра, он попросит чего-нибудь, чтобы уснуть. Потом слабо улыбнулся Гарри и лейтенанту Серрато, которые появились за занавеской.
— Привет, — прошептал он.
— Мик-сан, — хриплым голосом ответил Гарри. Он крепко сжал руку Гаррета.
Серрато сказал:
— Нам позволили задать вам несколько вопросов.
— Да. Какого дьявола ты там делал? — сердито спросил Гарри. — Я твой партнер. Почему ничего не сказал мне?
— Спокойней, Гарри, — сказал Серрато.
Но Гаррет не обиделся. Он слышал лихорадочную тревогу за гневом Гарри и представлял себе, что почувствовал бы на его месте.
— Прости.
— Что случилось? — спросил Серрато.
Говорить было больно. Гаррет постарался ответить покороче. Коснувшись плотной повязки вокруг горла, он прошептал:
— Лейн Барбер укусила меня.
Они смотрели на него.
— Она укусила тебя? Она что, сильнее тебя?
Как им объяснить паралич воли, когда он стоял неподвижно у стены, позволяя ей терзать его горло? Черт, как ярко! Он закрыл глаза.
— Пожалуйста. Закройте занавес. Солнце слишком яркое.
— Солнца нет, — удивленно сказал Гарри. — С полуночи навис густой туман. — Гаррет опять удивленно открыл глаза. Обычные голоса, которые звучат слишком громко, свет, от которого болят глаза… Потеря крови вызывает интересное похмелье. К его облегчению, Гарри закрыл занавес. Стало немного легче.
— Лейн укусила Моссмана и Адейра, — с усилием сказал он. — Выпила их кровь.
— Боже! — Гарри вздрогнул. — Официантка считала, что Барбер со странностями, но она на самом деле спятила.
Официантка? Гаррет не спрашивал вслух, только вопросительно поднял бровь.
Серрато объяснил:
— Мы отправились в "Варвары сегодня". Гарри считал, что ты мог быть там. Официантка рассказала нам, о чем вы с ней говорили.
Если это так, Гарри должен был сделать те же выводы, что и он сам. Гаррет вопросительно взглянул на Гарри. Тот вздохнул, покачал головой, давая знать, что Лейн не арестовали.
— Сбежала, — сказал Серрато. — Объяснила менеджеру, что улетает к постели больной матери.
Гарри добавил:
— Что-то ее спугнуло. Придя на работу, она сказала менеджеру, что может неожиданно уехать. Даже договорилась с другой певицей о замене. Выйдя с тобой, она вернулась, вышла с номером еще раз, потом позвонила по телефону — семье, как она объяснила менеджеру, — и заявила, что должна лететь.
Спугнуло ее посещение Гаррета. Она видела, что он записал номер машины.
— Квартиру обыскали?
Они кивнули.
— Ничего, — сказал Серрато. — Ни личных бумаг на столе или в корзинке. Что-то сгорело в камине. В лаборатории пытаются что-нибудь восстановить. Холодильник и буфет пусты. Шкаф полон одежды, она мало что взяла с собой. Менеджер понятия не имеет, где живет ее мать.
Сестра снова отдернула занавес.
— Лейтенант, достаточно. — Серрато нахмурился, но она встала между ним и постелью и выпроводила лейтенанта и Гарри из палаты.
Уходя, Гарри сказал:
— Лин шлет привет. Она придет, как только разрешат.
Когда они вышли, сестра вернулась к постели и стала подтыкать простыни.
— Для такого тяжелораненого вы беспокойно спите.
Впервые в жизни.
— Мне неудобно. Можно попросить снотворное?
— Нет. Нельзя угнетать функции организма. — Она склонилась к нему, поднимая покров. Ее запах заполнил его ноздри… приятная смесь мыла, промышленного смягчителя воды и чего-то еще, странного, но необыкновенно привлекательного, с металлическим соленым вкусом. — Немного позже пришлю массажистку. Это поможет.
Массажистка хорошо поработала над ним, но и это не помогло. Простыни казались горячими, они липли к телу. Он напрасно вертелся в поисках прохладного места.
Но хоть удобнее ему не становилось, с каждой порцией крови он чувствовал себя все лучше. Тело становилось легче, он двигался с меньшими усилиями. Жажда, мучившая его весь день, сменилась голодом, и он с нетерпением ждал ужина.
Но он испытал разочарование, увидев жидкую похлебку, желатин и чай, которые ему принесли.
— Я могу получить настоящую пищу? — Он с тоской вспомнил о жареном рисе и кисло-сладкой свинине Лин.
— Мы не хотим, чтобы ваша циркуляция крови обслуживала еще и пищеварение.
Может, мы не хотят, но он не возражал бы. А может, и возражал бы. После еды в желудке стало нехорошо, его чуть не вырвало. Гаррет лежал спокойно, борясь с тошнотой. Может, это следствие вечера? Или кулака Чиарелли?
Наконец тошнота ослабла… и Гаррет понял, что ему гораздо лучше. Полный свежей крови и символической пищи, он чувствовал себя удивительно нормально. И хоть по-прежнему хотелось спать, боли стихли. Он пожалел, что в палате нет телевизора.
Позже вечером появился врач, он представился как доктор Чарлз. Гаррет узнал один из голосов утренней группы.
— Вы выглядите значительно лучше, инспектор. Ваше кровообращение мне очень нравится. Давайте кое-что проверим.
Он пользовался стетоскопом, резиновым молоточком, зажимом для языка, Он слушал, смотрел, хлопал, испытывал. При этом он напевал. Иногда мелодия менялась, но Гаррет не знал, имеет ли это какое-то значение. Но он и у доктора отметил тот же металлически-соленый запах, что и у сестры. И если вспомнить, то и у массажистки он был. Неужели у них у всех одинаковый дезодорант?
— О, ваши дела идут прекрасно. Теперь вам нужен хороший ночной сон, и если утром вам не станет хуже, мы вас переместим в обычную палату, — сказал врач.
Но Гаррет совсем не хотел спать. Ему нужны телевизор или посетители. Но ни того, ни другого не было, оставалось лежать в постели и слушать, как попискивают различные мониторы в палате. Он закрыл глаза, но тут же открыл их: в мозгу сразу возникал кошмар в переулке. Где она научилась этому извращению?
Почему палата интенсивной терапии так ярко освещается по ночам? Ему хватало света, чтобы читать. Как можно спать в таком блеске?
Он все еще не спал, когда наступил рассвет, и тут, впервые за всю жизнь, при первых лучах солнца почувствовал непреодолимую сонливость. Но спать он не мог. Так же неожиданно возобновились вчерашние боли. Простыни стали горячими, и Гаррет опять безуспешно принялся искать удобную позу. И что еще хуже, когда принесли завтрак, желудок не принял его. Все тут же вышло обратно.
Во время утреннего обхода доктор Чарлз серьезно нахмурился при этом известии. Гаррет рассказал ему о Чиарелли.
— Завтра проведем анализ с помощью бария и посмотрим, что у вас с желудком.
Тем временем его кормили внутривенно. Он лежал, в одну руку уходила трубка с прозрачной жидкостью, в другую — после утреннего происшествия решили, что нужно дополнительное переливание, — с красной. Когда его выпишут, подумал он, он будет выглядеть как наркоман.
Воздух снова заполнился еще более сильным металлически-соленым запахом. Только никого из персонала поблизости не было. Принюхиваясь, Гаррет обнаружил, что источником запаха является тонкая трубка, по которой в его руку течет кровь.
Волосы на шее у него встали дыбом. Значит вот что так пахнет, кровь? Он ощущает запах крови в людях? Но ведь раньше этого не было. Он беспокойно зашевелился. Странно. Что с ним происходит?
Прежде чем он смог ответить на этот вопрос, появился Серрато со стенографисткой для официального опроса. Опрос продолжался, казалось, бесконечно, хотя Гаррет знал, что лейтенант делает все быстро. После ухода Серрато Гаррета перевели в отдельную палату и оставили спать. Но он не мог. Он чувствовал себя крайне истощенным, ему хотелось плакать от невозможности уснуть.
Ленч Гаррет даже не пробовал есть. От одного запаха пищи его начинало тошнить.
После полудня ненадолго зашла Лин.
— Ты выглядишь ужасно, — сказала она, — но зато ты жив. Твоя мать звонила вчера утром. Она отчаянно волновалась.
У Гаррета внутри напряглось.
— Услышали обо мне в новостях?
— Нет, сообщений еще не было. Она сказала, что твоей бабушке приснилось, будто тебя убили. Что Сатана разорвал тебе горло! — Лин помолчала. — Странно, не правда ли?
Но характерно для бабушки Дойл.
— К несчастью, тогда и мы считали тебя мертвым. Самый счастливый мой звонок, когда позже я сказала твоей маме, что ты все-таки жив. Она просила передать, что через пару дней навестит тебя.
Это хорошо. Может, Джудит разрешит прихватить и Брайана.
Лин говорила о своей работе, о классах искусства, он, довольный, что не нужно говорить самому, слушал. Она отвлекла его от неудобств, но когда ушла, снова началась борьба с раскаленными простынями и болями. К тому же без всякой причины заболело в верхней десне.
Он посмотрел на мягкий стул у окна. Неплохая перемена, хороша любая перемена. Он отбросил одеяло и спустил ноги с кровати.
Через два шага он упал, разбил себе нос и — это он заметил с ужасом — расшатал оба верхних клыка. Они шатались, когда он трогал их языком. Он пытался забраться обратно в кровать, когда появился санитар.
Доктор Чарлз не стал тратить времени на вежливость или утешения.
— Глупейший поступок. Прежде всего, инспектор, вам не следовало сходить с постели. Когда я решу — я, инспектор, — вам помогут встать. Ни при каких обстоятельствах вы не должны вставать сами. Как офицер полиции, вы понимаете, что такое приказ. Так вот, я вам даю приказ. Оставайтесь в постели. Ничего не делайте без разрешения. Ясно?
Гаррет послушно ответил:
— Да, сэр.
— Хорошо. Завтра вас ждет бариевый анализ. И ваши зубы посмотрит дантист. — Он вышел.
К вечеру Гаррет слегка вздремнул, хотя по-настоящему не спал и не отдыхал. С наступлением ночи, однако, как и накануне, он почувствовал себя лучше. Сонливость исчезла, хотя усталость осталась. Он повернулся к телевизору.
Сестра, зашедшая проверить его жизненные показатели, выключила телевизор.
— Доктор Чарлз хочет, чтобы вы спали.
Как только она вышла, он снова включил его, уменьшил звук почти до предела, однако продолжал хорошо слышать. Казалось, слух его необычно обострился. Он к тому же слышал шаги сестер в коридоре, так что мог выключить телевизор, прежде чем его поймают.
После полуночи по девятому каналу началась "Страшная ночь пятницы" — три фильма ужасов подряд. Гаррет после смерти Марти часто смотрел эту передачу. Фильмы, хоть и мелодраматичные, отвлекали его. Сегодняшняя программа началась с «Дракулы». Он вздохнул. Очень подходит. Вся его жизнь в последние дни сосредоточена на крови или ее отсутствии.
В кино все беспокоились об ухудшающемся здоровье мисс Люси. Гаррет подумал, что единственный недостаток этих фильмов: все персонажи ходят по горло в доказательствах и ключах и никто не догадывается, что среди них действует оборотень или вампир. С другой стороны, вероятно, это разумно. В реальной жизни в аналогичной ситуации тоже никто не догадается. Будут искать рациональное объяснение и отвергать все другие. Как в случае с мисс Люси. Причину прокола в ее шее искали в броши, которой она закалывала шаль. В реальной жизни никто не подумает, что укус вампира…
Его охватил паралич, как в морге, когда он лежал без дыхания и сердцебиения. Он не мог двигаться, невидящим взглядом смотрел на экран, мысли метались. Нет, это невозможно. Это безумие. Я схожу с ума, подумал он. Лейн Барбер, возможно, сумасшедшая, убийца, но она, несомненно, человек. Не больше и не меньше. Кем еще она может быть?
Она спит весь день. Потому что работает по ночам. У нее никакой еды в холодильнике. Может, не любит готовить и питается в ресторанах. Она кусает в шею тех, с кем занимается любовью, и два человека после этого умерли. Но не в каждом же кровоподтеке такие отверстия.
На экране мисс Люси дрожала от жажды крови, превращенная в вампира укусом Дракулы.
Горло у Гаррета жгло, он невольно потянулся к повязке на шее. Нет! Он отдернул руку. Это невозможно! Если бы каждый укус вампира превращал жертву в вампира, мир был бы полон ими. Скольких людей укусила Лейн.
Он решительно выключил телевизор. Потеря крови подействовала на его рассудок. Вампиры не существуют. Несмотря на жажду, на привлекательный запах крови, у него ведь нет желания наброситься на сестру? У него нет стремления набросить черный оперный плащ и превратиться в летучую мышь. Просто он себя лучше чувствует по ночам.
Но по спине продолжало тянуть холодком, и внутри собирались узлы.
В нем вспыхнул гнев. Вздор! Он кончит с этим раз и навсегда. Встав с кровати, придерживаясь за стены, он добрался до ванной и посмотрел в зеркало. На него смотрело лицо, которое он видит каждое утро за бритьем.
Вот. Доволен? Все знают, что вампиры не отражаются в зеркалах. Больше того, если не считать некоторой худобы и бледности, лицо его выглядит как обычно. Клыки, хотя и расшатавшиеся после утреннего падения, не длиннее обычных.
И тут он понял, что не включил свет.
Он быстро щелкнул выключателем… и тут же пожалел об этом. Глаза, раньше нормально серые, теперь, как и у Лейн, отражали свет красным… огненно-красным, кроваво-красным, адски красным.
Гаррет в панике выключил свет и, дрожа, схватился за край раковины, чтобы не упасть. Нет! Это безумие. Невозможно!
И все же…
Он сел на крышку унитаза. И все же почему это он, который всегда просыпался на рассвете, теперь лучше чувствует себя по ночам? Почему видит в темноте? Почему ощущает запах крови в живых людях и не принимает обычной пищи? С другой стороны, если он стал…
Он не мог закончить мысль. Его охватил новый приступ паники. Беги! кричал внутренний голос. Беги!
Он бросился к выходу из ванной, тяжело дыша, схватился за ручку двери. Надо отсюда выбраться. У всего есть логичное объяснение, но ему нужно подумать. Где-нибудь в спокойном месте. Здесь слишком пахнет кровью, в коридорах звучат голоса, все время подсматривают сестры и санитары.