Кин Дей. Поцелуй или смерть

   – Не забуду, миссис, – ответил Андре.
   Менделл смотрел, как Андре наливает ликер в два стакана и ставит их на край столика. После этого Андре хорошенько перемешал скотч для мистера Эбблинга. Менделл решил, что Андре куда лучше справляется с обязанностями шофера, чем лакея. Такой же крупный, как и Менделл, Андре чувствовал себя неуютно в ливрее.
   – Я всегда любил Чайковского, особенно его Четвертую симфонию. – Эбблинг удовлетворенно покачал головой. Да и Пятую тоже. А он что, русский или поляк?
   – Кажется, русский, – ответила Галь.
   С напряженными до предела мускулами Менделл пытался слушать музыку и не мог. Эбблинг протянул ему коробку с сигарами.
   – Сигару?
   – Нет, спасибо, – Менделл заставил себя улыбнуться. – Предпочитаю "Кэмел". – Он достал из кармана пачку и предложил Галь.
   – Не сейчас, дорогой, – покачала она головой, и так как Андре входил в комнату с серебряным подносом, на котором стоял кофейный сервиз, она приказала ему: – Андре, сделайте, пожалуйста, погромче. Отец качает головой, как болванчик, а я до такой степени уменьшила звук, что ничего не слышу.
   – Слушаюсь, миссис, – ответил Андре и повернул ручку.
   Из телевизора вырвались такие мощные звуки, что Менделл непроизвольно вздрогнул. Галь, по-прежнему сидевшая у него на коленях, повернулась, чтобы лучше видеть его.
   – В чем дело, дорогой?
   Менделл затянулся сигаретой, потом положил ее на серебряный поднос рядом с чашкой, которую только что наполнил Андре. Ему было стыдно говорить ей правду.
   – Ничего, ровным счетом ничего, любовь моя. Галь провела рукой по его волосам.
   – Хочешь, я скажу тебе кое-что, дорогой? – Она задержала дыхание и немного поерзала у него на коленях, чтобы еще больше усилить ощущение их близости. – Я всегда мечтала выйти замуж за блондина.
   Менделл нежно погладил ее, выпил ликер и сразу понял, что ему следовало бы воздержаться от этого. Напиток оказался крепче всех, которые он до этого пил, и у Барни появилось ощущение, что голова его стала резиновой. Галь по-прежнему ерзала у него на коленях, все сильнее прижимаясь к нему. Менделл посмотрел на Эбблинга, который отвел взгляд и качал головой в такт музыке. Глядя на него, Менделл огорчился. У Эбблинга был очень скверный вид, и глаза слишком блестели. Казалось, что он в сильном жару. Время от времени он сжимал губы, как от боли. Перехватив взгляд Менделла, Эбблинг произнес:
   – Галь рассказала мне, что сегодня сюда приезжали инспектор Карлтон и лейтенант Рой.
   – Да, сэр.
   Это был один из тех редких случаев, когда Менделл видел тестя ругающимся.
   – Сегодня днем я потратил несколько часов, чтобы помешать аннулированию вашего залога. Все там, начиная с самого верха и до низа, были против меня. Барни, вы уверены, что не убивали этой девушки?
   – Отец! – жестким голосом воскликнула Галь.
   – Уверен, – ответил Менделл.
   Эбблинг снова предложил ему сигару, и Менделл отказался, предпочтя "Кэмел". И вдруг он обнаружил, что сигарета, которую он курил, превратилась в зажженную сигару. Менделл осторожно взял ее и посмотрел на нее. Старый, без всякого тембра голос Эбблинга по-прежнему бурчал:
   – Это не потому, что я сомневаюсь, Барни...
   – Ты хорошо действуешь, – резко проговорила Галь.
   – Не говори со мной таким тоном.
   – Я буду говорить таким тоном, который мне нравится.
   Менделл почувствовал себя неловко.
   "Они ссорятся из-за меня", – подумал он.
   – Это только потому, что в этом деле столько неприятностей, – спокойно продолжил Эбблинг. – Возьми, например, историю с твоими духами...
   – И что же?
   – Это ни на что не похоже. Это, действительно, такие же духи, которые убитая девушка держала в своей сумке. Инспектор Карлтон позвонил в контору как раз перед моим отъездом и объявил, что у него есть заключение лаборатории по этому поводу. Теперь стоит вопрос о том, каким образом она смогла достать эти духи. Если Барни не сам дал ей их...
   Галь быстро повернулась у него на коленях.
   – Барни, ты не давал их, а?
   – Нет, – простонал он, – конечно нет!
   – Не обращай внимания на то, что говорит этот выживший из ума старик. Просто потому, что отец – человек закона, он всех считает виноватыми.
   – Я не считаю Барни виноватым! – повысил голос Эбблинг.
   – Но ты демонстрируешь это! – закричала Галь. – Ты сказал, что Барни дал этой ужасной девице мои духи, чтобы она пересдала с ним.
   – Я этого не говорил.
   – Но ты это имел в виду.
   Менделл почувствовал смутное отвращение. Он не хотел, чтобы Галь и отец ссорились из-за него, а он оказался между ними.
   – Все, что я пытаюсь доказать, – продолжил Эбблинг, – это то, что Барни по-прежнему находится в опасной ситуации. Карлтон собирается обвинить его в двух убийствах.
   – Откуда ты это знаешь?
   – Мне сказали это.
   – Но ведь в Барни стреляли.
   – Я не знаю, как Карлтон устроит все это. – Эбблинг помахал в воздухе сигаретой. – По телефону он мне этого не рассказал. Но уверены ли вы, Барни, что мистер Куртис смог бы помочь вам опознать человека, который убил его и сделал пять выстрелов в вас?
   Теперь музыка звучала так громко, что почти заглушала голос Эбблинга. Было во всем этом что-то странное. Менделл продолжал смотреть на сигару.
   – Что-нибудь не так, Барни? – спросил Эбблинг. – Плохо горит?
   – Ничего, – солгал Менделл, – все в порядке.
   Он сунул сигару в рот, и Галь высказала свое мнение:
   – Мне нравится, когда ты куришь сигару, дорогой. Это так по-мужски.
   – А что я сейчас говорил? – спросил Эбблинг.
   – В точности не помню. – Галь снова заерзала. – А ты помнишь, дорогой?
   Менделл с признательностью посмотрел на нее.
   – Нет, не совсем хорошо.
   Он проглотил кофе, и это вызвало у него в ушах дополнительный звон и лишило его всякой возможности думать. Галь вытерла ему лицо своим носовым платком.
   – Дорогой, здесь, вероятно, очень жарко. Ты весь вспотел. Отец, открой, пожалуйста, окно.
   – Открывай сама, – ответил Эбблинг.
   – Это не звонок мне послышался? – спросил Менделл.
   – Конечно, – улыбнулась Галь. – Это у входной двери.
   – А-а-а, – протянул Менделл. – Хорошо.
   Некоторое время звонок продолжал звонить, потом все стихло. Галь взяла в свои ладони лицо Менделла. Глаза ее были беспокойными.
   – Барни, ты странно ведешь себя!
   – Я чувствую себя смешным, – признался Менделл.
   В комнату вошел Андре и сообщил мистеру Эбблингу:
   – Некий инспектор Карлтон в сопровождении лейтенанта Роя, сэр. Они желают поговорить с вами и с мистером Менделлом.
   – Остановите эту проклятую музыку! – взорвался Эбблинг.
   Андре выключил телевизор, и в наступившей тишине Барни отчетливо услышал биение своего сердца и дыхание Галь у своей груди. Эбблинг с трудом встал.
   – Барни, подождите меня здесь. Из комнаты не выходите. – Судья повернулся к Андре. – Вы сказали им, что мистер Менделл здесь?
   – Нет, сэр. Я только сказал, что пойду узнаю, сможете ли вы принять их.
   – Хорошо. Если вас спросят, то вы не видели мистера Менделла. Поняли, Андре? Миссис и он уехали в неизвестном направлении в новое свадебное путешествие.
   – Слушаюсь, сэр.
   Эбблинг посмотрел на Менделла.
   – Вы и Галь подождите меня здесь. Пусть никто из вас не выходит из комнаты. Предоставьте действовать мне.
   – Да, сэр, – пробормотал Менделл.
   Эбблинг удалился из комнаты вместе с Андре, который старательно закрыл за собой дверь. Галь прижалась лицом к груди Менделла.
   – О, Барни, я тебя так люблю. Почему это происходит с нами? Мы могли бы быть так счастливы!
   "Могли бы" – прошедшее время от "мочь". Менделл достаточно долго учился в школе, чтобы помнить это. Он крепко обнял Галь.
   – Ты мне солгала, да? Ты веришь, что я убил эту девушку?
   – Барни, я ничего не соображаю. Я больше не знаю, что и думать.
   Они продолжали сидеть, прижавшись друг к другу, пока не вернулся Эбблинг. Лицо судьи было таким же белым, как и его рубашка. Он закрыл дверь салона, прислонился к ней и посмотрел на Менделла.
   – Я сейчас сделал нечто такое, чего не делал никогда в жизни, – сказал он. – Я потерял свою репутацию. Карлтон приехал за вами, Барни. Вы теперь обвиняетесь в убийстве первой степени и, следовательно, вы сами это понимаете, не подлежите освобождению под залог. – Лицо судьи перекосилось как от боли. – Но я объявил Карлтону, что вас здесь нет, что я постараюсь связаться с вами, уговорить вернуться и отдаться в руки полиции завтра утром.
   – И он тебе поверил? – поинтересовалась Галь.
   – Думаю, что да, – ответил Эбблинг. – Да, я уверен в этом.
   – Почему? – спросил Менделл. – Почему вы солгали ради меня.
   Эбблинг пожевал свою погасшую сигару.
   – Потому что я люблю вас, Барни. Потому что я считаю, что вы попали в скверную ситуацию. Потому что я знаю, что вы не убивали эту девушку...
   – Откуда вы это знаете?
   – Дело в том, что, несмотря на ваше неустойчивое состояние и прогнозы доктора Гарриса об имеющейся у вас тенденции к преступлению, этот акт насилия совершенно не вяжется с вашей натурой.
   – Нет! – воскликнул Менделл. – Нет! За исключением того случая, когда я свернул шею попугаю!
   – Верно, – ответил Эбблинг. – Я забыл об этом.
   Менделл выпрямился в кресле, пытаясь разглядеть дверь за Эбблингом.
   – А кто теперь звонит?
   – Какой звонок? – удивилась Галь.

Глава 16

   Их апартаменты не изменились после отъезда Менделла. Они состояли из большой комнаты, будуара и ванной. В спальне, с шелковыми обоями на стенах, стояла огромная кровать и золоченая клетка с желто-зеленым попугаем, что производило впечатление декорации. Менделл сел на край кровати, куря ту сигару, которую он считал сигаретой, и стал размышлять. Он спрашивал себя, может ли разум мужчины время от времени терять свою ясность.
   – Забудь его! – кричал попугай. – Ты прекрасна, прекрасна, прекрасна! И ты моя, вся моя!
   – Я охотно обошелся бы без птицы, – сказал он Галь.
   Галь закрыла клетку черной материей.
   – Я огорчена, Барни, – казалось, она была готова сделать все, чтобы только доставить ему удовольствие. – Мне не надо было покупать другого попугая после того... Ну, словом, после того, что произошло...
   – Ну, говори же: после того, как я убил твоего попугая, – произнес Менделл.
   – После того, как ты свел счеты с попугаем, – уточнила Галь и быстро добавила: – Но это не имеет никакого значения.
   Он смотрел, как Галь освобождалась от своего платья и как она оставила его лежать там, где оно упало. В этом была вся Галь. В этом и заключалась та проклятая разница между богатыми и бедными.
   – Раздевайся, Барни, прошу тебя, – умоляла Галь. – Ты же знаешь, что сказал отец. Ты должен выспаться, завтра будет трудный день.
   – Да, – согласился Менделл, – завтра день будет трудным. – Он встал с кровати и повесил свой смокинг в шкаф. – А что, твой отец виделся с доктором Гаррисом?
   – Нет еще, – Галь вынула из волос шпильки и стала расчесываться. – Но он настоит на том, чтобы тот приехал. Отец хочет, чтобы доктор Гаррис был вместе с нами, когда мы отправимся в полицию.
   – Он мне это сказал, – ответил Менделл.
   Он аккуратно повесил брюки, открыл ящик и достал пижаму из плотного шелка. Он заплатил за нее пятьдесят долларов, чтобы своей элегантностью доставить удовольствие Галь. Сколько лет прошло с тех пор? Он попытался вспомнить, но у него снова появилось ощущение, что голова его может лопнуть каждую секунду.
   – Но это ни к чему. Если Карлтон решил посадить меня, я погорел.
   Галь перестала расчесываться.
   – Барни, ты не должен так говорить.
   Менделл расшнуровал ботинки и снял рубашку.
   – А как я должен говорить? Что я должен делать? Кричать "браво"? Я вышел фактически из заключения, и теперь столько сваливается мне на шею, и меня снова собираются посадить. В тюрьму!
   – Ты очень резок.
   – Возможно. – Менделл сел на стул и стал массировать торс.
   – Ты не должен быть таким желчным, – постаралась убедить его Галь. – Если ты не убивал этой женщины, тебе не о чем беспокоиться, для этого нет никаких оснований.
   – Верно.
   Менделл взял сигару, чтобы прикурить от нее сигарету, обдумывая, как бы сказать жене, что он считает себя не совсем нормальным.
   – Отец – превосходный законник, – продолжала Галь, – и ты знаешь, каким влиянием он обладает. А теперь прошу тебя, Барни, ни о чем не беспокойся больше.
   – Постараюсь.
   – Обещаешь? – Галь протянула ему губы для поцелуя.
   – Обещаю. – Менделл поцеловал ее.
   – Очень хорошо, – улыбнулась Галь. – Итак, раз ты самый славный и раз это твоя первая ночь в доме, я сделаю тебе большое одолжение – ты можешь первым отправиться в душ! – Галь снова принялась расчесывать волосы. – Но не будь там слишком долго.
   Менделл не думал принимать душ, но нашел, что это хорошая мысль. Холодная вода окажется полезной для его головы и поможет ему заснуть. Он снял носки, нижнее белье и вошел в ванную. Душ находился в дальнем углу, окруженный матовым стеклом, на котором были нарисованы какие-то птицы. Барни открыл кран холодной воды и собирался стать под душ, когда услышал, что Галь что-то сказала, чего он не расслышал из-за шума воды. Он вернулся к двери ванной.
   – Я не расслышал, дорогая.
   – Купайся спокойно, – поморщилась Галь. – Я только сказала, что люблю тебя.
   Он вернулся в ванную, вошел в кабину и почти обжегся. На кране, который он открыл, была надпись "холодная", но вода, выливавшаяся оттуда, оказалась кипятком. Менделл закрыл его и почувствовал спазмы в желудке. Принять горячую воду за холодную и наоборот – это первые признаки галлюцинаций. Менделл долго смотрел на душ. Случай достаточно удобен, чтобы проверить, не ошиблись ли врачи, выпустив его из клиники. Он вытер то небольшое количество воды, которая попала на него, и сделал вид, будто чистит зубы, когда Галь вошла в ванную и открыла воду в душе.
   – В настоящий момент никаких шуток, – предупредила она.
   – Не буду, – пообещал Менделл.
   Он был наготове, чтобы предупредить ее, но в этом не оказалось необходимости. Галь повернула кран, и потекла холодная вода. Она увидела, что он смотрит на нее, и плеснула на него водой. Вода была холодная. Менделл вернулся в комнату и сел на кровать, сжав зубы, чтобы они не стучали. Нужно прямо смотреть в лицо фактам. Доктор Гаррис прав, а Розмари ошибается. Его разум неизлечим, он получил слишком много ударов в голову. Он снова услышал колокола, снова с ним приключилась странная история. У него не хватило ума различить тепло и холод. Это привело Барни к страшной мысли, что, может быть, инспектор Карлтон прав. Может, это он убил блондинку. Сумасшедшие не сознают, что делают.
   Менделл сидел неподвижно, стараясь совладать со своими нервами, но они не выдержали, когда закричал попугай:
   – Осторожней! Не сообщайте ваших имен, парни! Внимание! Вот флики!
   Менделл поднял глаза на птицу. Черной материи на клетке не было. Но ведь он видел, как Галь накрывала клетку! Больше он не мог вынести! Рывком вскочив, он ударом кулака смахнул клетку с подставки. Вместе с кричащим попугаем клетка пересекла комнату и влетела в будуар Галь, сшибая по пути флаконы с духами и другой косметикой, которые разбились об пол. Оставляя на полу мокрые следы босых ног, Галь с криком выскочила из ванной. С нее стекала вода.
   – Барни! – Она прижала руку к губам. – Барни, что случилось?
   С напряженными мускулами и тяжело дыша, Менделл повернулся к ней.
   – Разве я не видел, как ты накрывала эту клетку?
   – Я этого не помню, Барни, – заплакала Галь. – Умоляю тебя, не сердись. – Она подняла клетку и поставила ее на место. – Я ее сейчас же закрою. – Она подобрала черную материю и накинула ее на клетку, плача так сильно, что с трудом могла говорить: – Я... не знала, что нельзя сюда было привозить птицу. Она заставила тебя вспомнить о той ужасной истории... Барни, я очень огорчена из-за этого...
   Попугай еще немного покричал, потом затих. Менделл снова сел на кровать, обхватив голову руками. Галь взяла бутылку виски со стола и налила в стакан добрую порцию.
   – Возьми, выпей, прошу тебя, Барни!
   Менделл выпил, чтобы доставить ей удовольствие. Галь поставила бутылку на стол и села рядом на кровать. Она казалась совсем маленькой и испуганной.
   – Барни, теперь ты чувствуешь себя хорошо?
   – Нет, дорогая, я этого не думаю, – Менделл покачал головой. – Боюсь, что я болен, очень болен. – Он решил высказаться раз и навсегда. – Послушай, ты помнишь, когда я уезжал? Тот день, когда меня поместили в клинику?
   – Да, – очень тихо ответила Галь.
   – Сколько я оставил денег, чтобы ты досылала моей матери?
   Галь в смятении смотрела на него.
   – Барни... я не понимаю, что ты хочешь сказать. – Ее глаза наполнились слезами. – В тот момент я спросила тебя, не хочешь ли ты посылать каждую неделю чек твоей матери, но ты ответил "нет", что в этом нет необходимости, что ты для нее все устроил...
   – Я так сказал?
   – Да.
   – Я не давал тебе восьмидесяти семи тысяч долларов и не просил тебя посылать ей каждую неделю по семьдесят пять долларов, пока я буду в клинике?
   – Нет.
   Менделл боролся с виски, которое ударило ему в голову.
   – Хорошо, это решает все.
   – Что?
   – Все. Я сумасшедший, и меня надо запереть в клинику. Я был там два года. Доктора зря выпустили меня, я нуждаюсь в лечении. – Он потер щеки. – А для тебя будет лучше, если ты завтра сядешь в самолет и улетишь на Бермуды... или куда угодно, лишь бы подальше от меня.
   – Но почему, Барни?
   – Потому что я проклят. Твой отец и ты хорошо относились ко мне, но я не желаю больше утруждать вас своей особой и вовлекать в свои неприятности.
   – В какие неприятности?
   – В те, в которых я нахожусь. Твой отец не должен был обманывать инспектора Карлтона. Ему надо было дать увезти меня. Я – сумасшедший, и они не убьют меня. Все, что они могут со мной сделать, – это поместить меня в другую клинику с более солидными решетками.
   – Нет, – рыдала Галь, – нет, я предпочитаю видеть тебя мертвым, чем заключенным в такое место. Слышишь?! Я предпочитаю видеть тебя мертвым!
   – Да, я тебя слышу, – ответил Менделл.
   – Ты убил эту девушку?
   – Не знаю. – Менделл закурил другую сигарету и сильно затянулся. – Я начинаю спрашивать себя об этом. Учитывая, что только что произошло, это уже кажется возможным.
   – Барни, что же ты собираешься сделать? – Галь взяла его за руку. – Куда ты считаешь нужным пойти?
   – Сдаться полиции.
   Он протянул руку, чтобы взять белье, но Галь вырвала его из рук.
   – Нет! – Она скомкала белье и отбросила его подальше от кровати. – В таком случае, ты никуда не пойдешь, нам нужно поговорить обо всем этом.
   – О чем ты хочешь поговорить? Завтра утром мне не станет лучше.
   – Ты теперь не уверен, что ты ненормальный.
   – Но, тем не менее, я очень похож на такового.
   Галь прижалась мокрой щекой к груди мужа.
   – Барни, прошу тебя, ради меня!
   Менделл обнял ее, и его напряженные нервы немного расслабились. Глухие рыдания потрясли его всего.
   – О, дорогая, – стонал он, – я не хочу, чтобы все так было...
   – Я это хорошо знаю, Барни.
   – Верно, – продолжал он рыдать, – я ошибся. Я, который всегда действовал так, как надо.
   – Я знаю, – прошептала Галь.
   – Я старался хорошо боксировать. Я останавливался, когда арбитр приказывал мне. Я интересовался своей работой. Я заботился о ма...
   – Я знаю, знаю. – Галь погладила его по мокрой от слез щеке.
   Его сломанный нос мешал ему, и он похлопал себя по нему.
   – Мне хотелось эту шлюху в баре... блондинку, про которую говорят, что я ее убил. У меня было невыносимое желание, но я сказал ей "нет". Потому что этого не следовало делать... Потому что я не хотел другой женщины, кроме тебя...
   Галь толкнула его на кровать.
   – Барни, растянись, отдохни. Все кончится тем, что мы вылезем из всего этого...
   – Каким образом?
   – Не знаю. – Галь снова налила большой стакан виски и протянула ему. – Выпей и постарайся расслабиться. Я погашу свет, лягу рядом с тобой и обниму тебя. – Она взяла у него из рук сигарету. – Хочешь другую?
   – Да, пожалуйста.
   Галь прикурила сигарету и сунул ее ему в губы. Потом она погасила свет и легла рядом с ним – маленькая, нежная и теплая. Она провела рукой по его волосам.
   – Теперь тебе лучше, Барни?
   – Да, немного лучше.
   Он лежал на спине в темноте и пускал дым к потолку. Мечта прекрасна, пока она не стала явью. Мальчуган со скотобоен преуспел. Барни Менделл, сын Барни и Марты Менделл, племянник Владимира, проделал свой путь наверх и женился на девушке из высшего общества, такой же красивой, как и богатой. После чего они жили счастливо... Это невероятно.
   Если он и не уверен, что совершил убийство, но его признают виновным, он все равно получит пожизненное заключение. В клинике... Он это заслужил, он подвел Галь и ее отца. Он сделал так, что его мать страдала от голода. Он был плохим товарищем для Розмари, Пата и Джона. Он на самом деле таков, каким его обрисовал Джой Мерсер. Он неподобающим образом вел себя со всеми теми людьми, которые так хорошо относились к нему...
   Пальцы Галь покинули его волосы и стали прогуливаться по его груди. Ее голос был таким тоненьким в тишине ночи.
   – Почему ты не обнимешь меня, Барни? Это, может быть, пошло бы тебе на пользу.
   – Нет, – ответил Менделл, – не надо, прошу тебя.
   Он не хотел Галь. Он не хотел ничего на свете.
   Единственное, чего он хотел, – умереть.

Глава 17

   Сделав выпад левой в лицо Джою Мерсеру, Менделл сильно ударил правой в бок Уоллкотту... Потом, отступив на недосягаемое для кулаков противников расстояние, он продолжил боксировать. Втянув носом воздух, он снова бросился всем весом уже на Холлиста.
   "А я неплохо справляюсь", – подумал он.
   Потом Барни обнаружил, что грезит, но даже для сна это было необычно. Менделл пытался проснуться, но ему это не удавалось. И потом, почему на ринге слой снега толщиной в пятьдесят сантиметров и снег продолжает падать в свете больших прожекторов? Менделл понял, что проводит бой на открытом воздухе в Комиски-парке. Инспектор Карлтон занимался хронометражем, а лейтенант Рой был одним из судей.
   – Как я веду бой? – спросил он у Роя.
   – Я не уполномочен это сообщать вам, – покачал тот головой.
   Менделл бросил вперед левую и промахнулся. Потом, ослепленный; так как Джерси Джон напал на него, Барни сжал кулаки и посмотрел на толпу. Ма, Розмари, Пат, Джой, Джон, мистер и миссис Хершельмеер и миссис Файнштейн – вся банда из Келли-бара, все бывшие его соседи – сидели вокруг ринга и вопили:
   – Вперед... убей его, Барни... перебрось через канаты... О! Он крепок... этот поляк!
   Менделл был полон гордости. И Джой кричал громче всех. И это после всех ужасов, которые он писал про него! Менделлу стало хорошо. Он оттолкнул Уоллкотта, кинул его на канат и нагнулся над ним с нацеленными кулаками, но в этот момент между ними просунул свое тело арбитр и пробормотал:
   – Я всегда хотел заняться любовью с боксером тяжелого веса. Не поднимемся ли в вашу комнату?
   Когда Барни открыл рот, из него вылетела большая синяя муха. Менделл испуганно оглянулся. Ему почти невозможно было дышать: назубник мешал ему. Он попытался его выплюнуть и снова почувствовал боль – его лицо ударилось о металл. Менделл медленно приходил в себя. Он перекатился на бок, импульсивно дыша, а попугай начал кричать:
   – Осторожно! Не называйте своих настоящих имен, парни! Осторожнее! Вот флики!
   Менделл открыл глаза. Он лежал на полу спальни. Металлический предмет, о который он ударился, оказался револьвером. Сам он был полностью одет, даже застегнут на все пуговицы. Он сел и позвал Галь.
   И тогда Менделл увидел мистера Эбблинга. Отец Галь лежал в нескольких шагах от двери. Черный рукав и белая рука его вытянулись вперед, будто при падении он пытался дотянуться до ручки двери.
   Менделл встал, потом, осторожно поворочав головой, прошел в ванную, где его окутала непроницаемая темнота. Пересилив себя, он вернулся, чтобы осмотреть мистера Эбблинга. Его рубашка была перепачкана высохшей кровью. Тесть Барни умер по крайней мере уже час назад.
   Они были одни в комнате, у Барни в руке был револьвер. Ясно, что он убил мистера Эбблинга. Но почему? Менделл снова и снова задавал себе этот вопрос. Он очень любил отца Галь, и тот всегда хорошо к нему относился.
   Менделл подобрал револьвер и открыл его. В магазине еще оставалось два патрона и, вероятно, один в стволе. Это был "люгер" калибра семь, шестьдесят пять, и он напоминал тот, который Мендел привез из армии в качестве сувенира.
   Менделл сел на кровать и попытался думать. Последнее, что Барни помнил, это что он, растянувшись на кровати, курил сигарету. И рядом с ним лежала тихо плакавшая Галь. Между всхлипываниями она повторяла, что предпочитает видеть его мертвым, чем снова заточенным в клинику для душевнобольных. Впервые за два года Менделл ощутил полную ясность мыслей. Тут не о чем спорить. У него был кошмар, этого более чем достаточно. Он закрыл магазин и сунул ствол револьвера себе в рот.
   "Это ни для кого не станет потерей", – подумал Барни.
   Но нажать на спуск оказалось весьма непростым делом. Разум отдавал приказ, но палец отказывался подчиняться. Барни не боялся смерти – это было именно то, чего он хотел. Но от стыда он покрылся потом. Он покидал компанию, не заплатив по счету. Он истратил последние гроши своей зарплаты, не заплатив булочнику. Он даже ясно представил себе статью Джоя Мерсера.